Ксения Букша. Рамка
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2018
Ксения Букша. Рамка. — М.: АСТ, 2017.
Если десять персонажей попадают в намертво закупоренное пространство монастырской кельи, то все остальное угадывается без труда — скелеты в шкафу, искусственная невротизация, градус истерики — 451 по Фаренгейту, аж бумага тлеет… Словом, классическая герметичная драма: десять негритят на опасном повороте, и всех настигнет смерть под парусом.
Ага, предсказамусы вы наши. Добро пожаловать в индейскую народную избу!
Для Букши, чтоб вы знали, это константа. Проза ее похожа… в общем, вообразите забор, оклеенный афишами кислотных цветов: «”Нормальный гений!” — Дмитрий Быков», «”Быть Ксенией Букшей почетно!” — Вадим Левенталь». А за забором — девственная, дистиллированная, стерильная пустота. Ибо весь пар ушел в гудок, потрачен на игру в бисер, на бессмысленную и беспощадную к читателю словесную акробатику: «С легкостью шизатребления ляллективом зуляда успешно решается постурленгыя… восемгыдцать позиций и гыименохунных деталей» («Завод “Свобода”»).
Сугубо комплиментарный Лев Данилкин и тот однажды назвал Букшину прозу пловом без мяса. Впрочем, не подумайте плохого, дело не в дилетантстве. Тут — поднимайте выше! — ме-то-да! О чем не раз заявляла сама авторесса: «Когда я пишу, я выбираю не тему, а в первую очередь ощущение, атмосферу. Я, если можно так выразиться, беспредметный автор, мне “темы” не очень интересны»; «Когда что-то пишешь, не надо пытаться копировать жизнь — получится литературщина. Все это старые вещи, их уже поняли примерно век назад и стали что-то с этим делать. Внутри текста своя собственная жизнь, которая может сказать более интересную правду, не социологическую, не психологическую, а более тонкие вещи».
Тем не менее зачин «Рамки» сулит неслыханную социальность. Герои угодили под замок не просто так: приехали на коронацию царя, но не прошли детекторную рамку — зазвенела, падла тоталитарная. Еще бы ей не зазвенеть. Страной правит вездесущее и всемогущее Управление Нормализации и по вечерам врубает на всю катушку Механизм позитивных аффирмаций — для поголовного счастья подданных. А Государственный Совет принял закон о принудительном экзорцизме. Как страшно жить!..
У нашей женской прозы в последние годы все чаще случаются острые приступы публицистита. То Степнова пропоет анафему России и осанну Италии, — будто «Большую книгу» где-нибудь в Тоскане получала. То Ключарева с новодворскими интонациями проклянет страну, где любимых надо обнимать сквозь решетку, — будто третью пятилетку зону топчет. То, изволите видеть, Букша, что вписалась во все мыслимые рамки (добрая дюжина изданных книг плюс «Нацбест»), возмутится антидемократичными рамками. Да-да. Поэт, он гражданином быть обязан. Несмотря на тиражи и премии.
«Роман “Рамка”, — вкрадчиво суфлирует издательская аннотация, — вызывающая социально-политическая сатира, настолько смелая и откровенная, что ее невозможно не заметить». Однако это лишь очередная яркая афишка на заборе. Запоздалая гостья на празднике непослушания, К.Б. если чем и блеснула, так это неподражаемым питерским аутизмом. Антропоморфные существа, заточенные в келье, долго и нудно исповедуются друг другу (большей частью скверным верлибром), потом видят пелевинского свойства сны во сне, а к моменту всеобщего пробуждения оказывается, что злокачественная опухоль монархии сама собой рассосалась, — как у пациентов Кашпировского. Над страной, помавая крылами, воспаряют три пышногрудые ангелицы — Liberté, Égalité и Fraternité. И во человецех благоволение.
Нет, право, спойлер какой-то неубедительный: не передает цветущую сложность романа. Может, познакомимся с персонажами? Один из монастырских арестантов, лабух дядя Федор, — ясновидящий. Двортерьер по кличке Ричи — телепат, дистанционно общается с семьями узников. Его хозяйка Галка переводит песьи сообщения с собачьего на русский. Узбек с лезгинской фамилией Казиахмедов владеет кольцом-телепортом… Нет, и это не особо впечатляет. А цитату не хотите ли?
«Чувак с зеленым носом на лбу вытаскивает из ширинки, как из гроба, костлявую руку с зажатым в ней гаджетом…» Всего-то гаджет? Ксения Сергеевна, ну что ж вы оплошали? Требую выдать чуваку седовласый револьвер для полного и безоговорочного сюрреализма!
Да, о литературе. «Рамка» с легкостью шизатребления смонтирована из восемгыдцати гыименохунных деталей — сплошь от известных производителей. Ба-а, знакомые все лица! Десять изгоев в поисках метафизической вины — здравствуйте, Дмитрий Львович. Вкрапления верлибров в прозу — buenos dias, señor Julio. Из текста то и дело невесть каким ветром выдувает знаки препинания — hi, mister Cummings. Барышня «трахаться научилась в одиннадцать» — целую ручки, Анна Юрьевна. Другая барышня улетела на воздушных шариках — день добрый, Эдуард Вениаминович. «Норма, которая нас губит», — Владимир Георгиевич, и вы здесь?! Давно чужие небылицы тревожат сон отроковицы — лет этак десять, со времен «Манон». Вы же помните: копировать жизнь — фи, литературщина. Видимо, раскавыченные цитаты называются каким-то другим словом.
Антипатия к реализму — это уже из басни про лису и виноград. Воспроизводить жизнь Букша пыталась в сборнике «Мы живем неправильно». Вышло что-то ну очень офисное (нет другого опыта у копирайтера, нет!) и в той же степени анемичное. Минаев-light, если угодно. Второй попыткой стал «Завод “Свобода”», склеенный из ошметков заказного бренд-бука: текст начался как вербатим, но в конце концов въехал в непролазный артхаус (обе фишки, замечу, не в пример проще воссоздания характеров и ситуаций). Короче, та еще «Битва в пути».
Извините, отвлекся. У нас на повестке дня политическая сатира — отчего же Николая Васильевича с Михаилом Евграфовичем не видать? Да вон они, пристыженно курят в сторонке. Тут ведь такое ревизорро едет — мало никому не покажется:
«Они пытались изловить Ричи, стреляли в него из травматики, но в момент выстрела на стрелявшего серого упала большая ветка березы, на которой спал оператор Первого канала. Серый рухнул на землю, ветка с оператором здорово его ушибла, и он с перепугу пальнул в оператора из травматики, но попал не в него, а в камеру. Оператор рассвирепел, они стали драться и упали в озеро». Про Первый канал — да, это не шутки: дерзко, откровенно, актуально. Спѣшите видѣть сатирическую фильму братьевъ Люмiеръ «Побитый операторъ» по сценарiю Ксенiи Букши! От каламбуров про «Газбром» и «Спербанк» пополам с застенчивым интеллигентским матом и вовсе дух захватывает.
Тому, кто одолеет книжку, изданную в серии «Роман поколения», уготован нездешней силы катарсис. Народ, приветствуя демократию, затевает дискотеку на пленэре. Но из динамиков вместо музыки на весь пленэр разносится стук метронома. Что-то у ангелиц не заладилось, и нет во гражданах благоволения. «Над соснами, вдали от куполов, проступает в сером небе лицо. Не смотри». На выходе имеем привычную пустоту, стыдливо прикрытую фиговым листком невразумительного намека, — Вий в гости пожаловал, да? Что, между прочим, донельзя симптоматично: пафосно-туманная символика — традиционный камуфляж для смысловой прорехи.
В чем сила, брат? В правде. А правда — вот она какая: не социологическая, не психологическая, а более тонкая. Атмосферная, как и было заявлено. Прошу прощения за автоцитату, но атмосфера, по Ремарку, — всего лишь воздух, который накачивают в баллоны…
Единственный более-менее внятно прописанный лейтмотив романа — долюшка русская, долюшка женская. Ой, девки, зуб даю — труднее не сыскать:
«трахаться научилась в одиннадцать
в семнадцать
богатенького подцепила
поселил у себя на
вилле
путешествия
рестораны потом отметелила его нервный срыв был»;
«я выбирала
качественных мужчин
Больше всех меня
привлекали предприниматели…
Спрашивала, “ты
предприниматель?” И если да — старалась, чтобы он в меня кончил.
Чтобы меня
переполняло предпринимательским духом».
Дмитрий Быков, вечный Букшин опекун, счел «Рамку» ослепительно яркой и свежей. Бог с вами, Дмитрий Львович, от этой свежести уже оскомина. Все так писывали, от Ким до Козловой. Ибо ничего другого наши 30-летние пишбарышни не умеют. И в этом смысле «Рамка» — действительно роман поколения.
Не впервой изъясняюсь в нежных чувствах к питерской прозе. И всякий раз задаю себе два вопроса. Первый — на кой это писать? — в сущности, риторический. Второй — на кой это читать? — несколько сложнее, но тоже не бином Ньютона: исключительно по долгу службы. Так что…