Пьеса в одном действии
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2018
Алексей Еньшин
(1980) — родился в Свердловске. В 2007-м окончил ЕГТИ, мастерская Н.В. Коляды.
Публиковался в журналах «Урал», «Большая Медведица», «Za-art»,
сборнике пьес молодых драматургов «Транзит». Пьеса «Угонщицы» в 2018 году стала
победителем конкурса Волошинского международного
фестиваля.
Катерина, Татьяна, Павел — за 60.
Соседи,
родственники — по-разному.
Стук в дверь.
Кто-то долбится со всех сил во входную дверь, железную, сваренную еще в 90-е.
Может, даже ногами. За дверью — малюсенькая гостинка:
вся жизнь на 10 квадратных метрах, а то и меньше. В маленькой прихожей
умещается кухня с мойкой, тут же дверь в душ-туалет и ход в комнату. В комнате
места живого нет, все заставлено-завалено стопками книг, пачками газет. Посреди
комнаты круглый стол, на нем кадка с разлапистым растением, в одном углу
кровать, в другом — телевизор.
За окном май,
утреннее солнце слепит, в комнатенке духота. Обитательница квартиры Катерина,
грузная, лет семидесяти или больше, утирает пот, дышит тяжело, ждет, когда
перестанут стучать.
Удары
прекращаются
Катерина крадется
к двери, открывает одну дверь, деревянную, обшитую дерматином изнутри,
осторожно смотрит в глазок двери железной.
Удары начинаются
снова. Катерина отскакивает от двери.
Катерина. Зараза!
Удары
прекращаются, за дверью слышен женский голос.
Голос. Катюха, открой, я видела! Дома ты! Глазок заслонила. Видела
я. Открывай, угонщица!
В дверь снова
стучат.
Голос. Открой! Нельзя
так! Надо что-то делать! Надо подумать вместе, давай? Я могу же, у меня
знакомых полгоркома, полмэрии то есть.
Катерина. Иди домой!
И ты, и горком.
Голос. Ты зря так. Ты
слышишь? Вот ты зря. Не надо от помощи отказываться. Ты таких делов наворотила, что не надо вот так.
Катерина.Ты кого мне щас
припоминаешь? Каких делов?
Голос. А то я не
знаю. Да я-то чего. Весь город на ушах! Накрутила всех. Да и ладно. Ты сама-то
понимаешь, зачем это сделала? Или что, накатила — и вперед?
Катерина. Таня! Ты
пьяная? Тебя солнышком нагрело? Иди домой, слышишь?
Голос. Или все, что
ли? Нельзя тебе? Да? Дверь нельзя открывать? Все? Запрет? Опечатали? Ошейник
этот одели, который на ногу?
Катерина молчит,
пытается переварить услышанное.
Голос. Так правда,
да? Молчишь, значит, правда.
Катерина. Я милицию
зову. И дурбригаду тоже. Бешеная баба, скажу,
приперлась, может покусать.
Голос. В окно, что
ли, позовешь? Или в колокол позвонишь? Нет у тебя телефона. Был бы телефон, я
бы у тебя под дверями не топталась бы. Я остальных-то девок обзвонила, одна ты
осталась, независимая! В жизни бы к тебе не пошла! (Тяжелый удар в дверь.)
Да и хер с тобой, сиди, блин, черепаха! В коробке своей. Главное не в милиции
ты, и все. И сиди тут дальше, и квакай, угонщица!
Затишье.
Катерина: Чего это
милиция? (Открывает дверь.) Какая милиция, ты чего несешь?
За дверью стоит
другая тетка, это Татьяна, тоже, наверное, лет 70, а может, немного меньше.
Сухая, Катерины на голову выше, запыхалась, из-под платка прическа «химия»
фиолетового цвета выбилась. Татьяна осматривает Катерину.
Катерина. Ты что про ментовку-то? Какая ментовка?
Татьяна. Так ведь,
кроме тебя-то, больше некому. Все девки кто по дачам, кто с внуками, одна ты…
Катерина. Ясно. (Пытается
выдавить Татьяну в коридор и дверь закрыть, но Татьяна сопротивляется.) А я
без внуков, без телефона, дикая, с горы слезла. Таких сажают, что ли, теперь?
Татьяна. Телевизор
смотришь, нет?
Катерина. Чего
смотреть барахло это, да и не работает…
Татьяна. Ты ж трамвай
угнала.
Катерина. Кто? (Ослабляет
напор.)
Татьяна валит ее
и падает сама, старухи возятся в коридоре, пытаются встать.
Татьяна. Дак ты, больше некому.
Катерина молчит.
Татьяна. Мне внук
сегодня с утра позвонил…
Катерина пытается
встать, но ей тяжело, она лежит и смеется.
Татьяна. Ка-ать?
Катерина. Твою-то
мать, Танечка. Мы, видать не зря тебя с бабами Онегиной окрестили. Ты чего ж
такая пришибленная на ум, а? Я у тебя мужа увела, так ты меня за сто метров
обходить стала. А как трамвай угнала, так ты сразу прискакала. У тебя все
хорошо? У тебя трамвай главнее мужа? Ты чего цокотишь
все, по привычке, что ли? Так все ведь, нет ни горкома твоего, ни месткома, ни
общественников, выдохни уже…
Татьяна резко
встает, держится за стенку, идет по коридору от двери Катерины.
Останавливается.
Татьяна. Я ж не
потому тебя обходила, что такая духовная. Я тебя убить хотела, Катенька, и
убила бы, наверное. Вот и обходила. Лишний раз чтобы не искушаться. А Татьяну
Лариной звали, ясно тебе?
Катерина. Чего ж
неясного. Ясно все как день. (Пытается встать, не может, тяжело.) Зря я
тебя ждала, значит, тогда. А сегодня, не поверишь, даже обрадовалась. Ну,
думаю, набралась Онегина смелости, пришла меня бить. А ты, значит, всегда
смелая была. (Пытается встать.Татьяна остановилась, смотрит за ее попытками.)
Татьяна. А как ты
одна-то встаешь?
Катерина. А я не
падаю. И сплю стоя, лошадью была всегда, остался навык. (С трудом садится,
дышит тяжело.)
Катерина. Видишь,
какая я угонщица? Ну-ка подайте сюда трамвай, щас я
его… в Австралию угоню.
Татьяна. Чего
смотреть, я знала всегда. Я тебя всю жизнь Угонщицей и звала.
Катерина. Ага-ага,
как в песне, угнала тебя, угнала-а-а… Нет, ты смотри, что творится. Это же
сходка. Криминальная Россия. Она убийца, а я угонщица, рецидивистка к тому же.
Что там я угнала-то в последний раз?
Татьяна. Трамвай.
Катерина. Далеко?
Татьяна. По маршруту
проехалась.
Катерина. Сама
видела?
Татьяна. Внук прислал
новость на телефон.
Катерина. Ох ты ж, а
че не на часы? У меня вот телевизор сломался, а чайник работает, электрический,
можно так сделать, чтобы на чайник новость слали?
Татьяна подходит,
тянет Катерину вверх, та ругается, но встает. Татьяна достает старенький
смартфон из сумочки, что-то нажимает, щурится, показывает Катерине что-то на
экране.
Катерина. А, так вот
оно что, понятно.
Татьяна. Что
понятно-то?
Катерина. Что ты
дурра, понятно, чудо техники тычешь мне, я телевизор вот в таких очках смотрю,
смотрела то есть, а тут что?
Татьяна сама долго
щурится, наконец читает.
Татьяна. Семь лет
тюрьмы могут получить пенсионерки, угнавшие трамвай.
Катерина. О как, это
по-нашему, это наш размер.
Татьяна. Стало
известно, что полиция сегодня задержала двух пенсионерок, угнавших трамвай.
Катерина. Так, это мы
знаем, по семь лет впаяли, что еще?
Татьяна. По
сообщениям правоохранителей, две жительницы нашего города принимали участие в
чествовании ветеранов депо. После фуршета разгоряченные алкогольными напитками…
Катерина. Вон че,
разгоряченные, значит. И ты меня, значит, такую разгоряченную, тут же
представила, да? Еду в трамвае, юбкой машу…
Татьяна.
Разгоряченные… они залезли в трамвай, который находился на территории депо и,
пользуясь неразберихой, вывели его на маршрут.
Катерина. Это так
сегодня пьянку называют? Неразбериха?
Татьяна. Пока одна
вела трамвай, вторая обслуживала пассажиров, продав билеты на две тысячи триста
семьдесят четыре рубля. После чего…
Катерина. Да там еще
и продолжение было.
Татьяна. После чего
они бросили трамвай, купили на вырученные деньги алкоголь и пирожки и стали
употреблять их во дворе ближайшего дома. Жители дома пожаловались в полицию на
шумящих старушек…
Катерина. Вот обидно
даже, припечатали, старушка.
Татьяна (убирает
телефон). Короче, повязали их, сидят в ментовке.
Катерина. А кого?
Кого повязали? Я вот тут самая дикая из вас, угонщица, стою на свободе. Все
нормальные бабы с внуками на дачах, а ты по городу круги наматываешь. Кто
еще-то?
Татьяна. Да мало ли,
не в этом дело. Нельзя же так, на семь лет, они же просто молодость вспомнили.
А их к бандитам в КПЗ, к туберкулезникам, я читала в интернете про наши тюрьмы,
ужас что.
Катерина. А и пусть
сидят! Вспоминальщицы. Щас
им на нарах вообще хорошо вспоминается. Это ж надо, пьяные старухи погнали
трамвай по городу! Спасибо, не переехали никого! Нет, все правильно сделали.
Вот я никогда…
Татьяна. Ой да
никогда, кому ты это… Не при мне хоть, ага? Ты ж с моей свадьбы ровно на
маршрут пошла…
Катерина. А кто
гордился, что у тебя комсомольская свадьба была, безалкогольная? Про кого тут
все газеты писали?
Татьяна. Ну, так
которые писали, они же из твоего чайника не пили. А все остальные пили. Чего ты
туда наливала-то хоть?
Катерина. В чайник?
Обыкновенно, беленькую. Хороший чаек был, наваристый. Только я его не пила, мне
в рейс надо было. Что, опять я тебя расстроила?
Татьяна. Чего?
Катерина. А того.
Дура я совсем, по-твоему, что ли? Поверю, что ты меня спасать от злой ментовки прибежала? Сорок лет нос воротила, за километр
обходила — нате, здрасьте! Да ты сюда прискакала порадоваться, убедиться, что
меня закрыли, что не выпустят, что в КПЗ с туберкулезниками, да? А я нет, я
тут, жива-здорова. И пьяной в рейс в жизни не ходила, ясно? И щас ты вьешься в коридоре, уйти не можешь, хочешь
посмотреть, как я там одна живу, без мужика, без детей, без внуков. А у меня
все в ажуре, ясно? И тебя я туда не пущу, потому что у меня золото-бриллианты
горой навалены под потолок, а с потолка люстра три метра, хрусталь чешский.
Татьяна. И трамвай!
Катерина. И трамвай
тоже! Тоже в золоте. Под кроватью стоит. Я на нем по ночам бомблю, понятно?
Доходы у меня нетрудовые. (Смеется.)
Татьяна. Ты больная,
Катя, слышишь? Че ржешь-то? Золото-бриллианты горой, ага, ничегошеньки нет у
тебя, никого нет, плакать надо, а ты смеешься!
Катерина. А не знаю.
Всегда так. Как что хорошее, я реветь. А сейчас вот смеюсь больше. С утра
особо. Рано светает сейчас, так я проснусь часов в пять, лежу да ржу в голос.
Что солнце, что кровать, что проснулась.
Татьяна. А не
проснешься, так и не узнает никто.
Катерина. Узнают. Мне
соседи раз в неделю продукты носят, так что узнают.
Татьяна. Хорошие у
тебя соседи.
Катерина. Ну дак! Я ж им карточку пенсионную отдала, чтобы они с ней в
магазин ходили.
Татьяна. И ходят?
Катерина. Ходят.
Сначала, правда, пробухаются, тоже на неделю, но
потом ходят регулярно. А как иначе, я ведь год на улицу выйти не могу. По
лесенке этой хрен спустишься с моими ногами. Вот и отдала карточку. Это не я
такая дура, понимаешь, так вот в жизни получилось. Так что найдут, ты не
переживай. И давай иди, спасибо, что проведала, видишь, жива, почти здорова,
чего и вам всем желаю. (Хромает к двери в квартиру.)
Татьяна. Так кто
угнал-то? Трамвай этот проклятый?
Катерина. А тебе не
один хрен? Живи да радуйся, утром как проснешься — посмейся. (Закрывает
дверь.)
Татьяна остается
в подъезде одна. Мнется, что-то бормочет, то порывается к двери Катерининой
пойти, то по лестнице вниз. Набирает номер на телефоне.
Катерина в
квартире тяжело садится за стол. Открывает аптечку, смотрит на лекарства,
начинает вскрывать блистеры и сыпать таблетки в кружку.
Татьяна. Семочка,
здравствуй, как дела? У меня хорошо. Я чего звоню-то, помнишь, ты мне новость
скидывал про пенсионерок… Нет… Нет, про трамвай. Да. Там не написано, куда их
посадили?
Катерина толчет
таблетки в кружке, наливает воды из чайника. Смотрит в кружку, смеется.
Татьяна. Что? Это как
так? Так бывает, что ли? А зачем? Да, скинь. (Возвращается к двери.)
Катерина подносит
кружку к губам, но тут Татьяна колотится в дверь. Катерина роняет кружку,
месиво из таблеток разливается по столу.
Катерина. Зараза!
Провались ты, Онегина. Ларина ли! Отстань от меня, слышишь, сгинь!
Татьяна (кричит
сквозь дверь). Неправда все, Кать, неправда! Не угоняла ты.
Катерина резко
встает, тут же тяжело опирается о стол.
Катерина. Изыди! Я не милицию, я батюшку щас
вызову! Изыди!
Татьяна. И никто не
угонял. Никто. Шутка это.
Катерина ковыляет
к двери, впускает Татьяну. Та осматривается.
Татьяна. Люстра-то
которая? Эта? (Показывает на голую лампочку в потолке.) Хрусталь до
пола, вижу, да.
Катерина. Кто
пошутил? В милиции? В депо? Сама чего сочинила?
Татьяна. Да слушай,
вот опять внук прислал. (Читает.) «А были ли старушки? Как местные
блогеры разыграли горожан, полицию и мэрию».
Катерина. Кто
местные?
Татьяна: Ну блогеры.
Такие люди. Пишут разное в интернете.
Катерина: Писатели,
что ли? Ну, понятно.
Татьяна. Нет, просто
пишут, правду всю рассказывают, как жизнь устроена на самом деле.
Катерина. Какую
правду, если про трамвай наврали?
Татьяна. Ой, все.
Короче. Читаю. (Смотрит в телефон.) «Розыгрышем блогеров оказалась
история двух старушек, якобы угнавших накануне трамвай. Об этом сообщили сами
блогеры, Димон и Ягуар, опубликовавшие опровержение…»
Катерина. Вот обидно
все-таки за старушек, как так припечатать женщин…
Татьяна. «Напомним,
что новость о двух пенсионерках, угнавших трамвай и арестованных полицией,
взбудоражила город. Отделение внутренних дел официально заявило, что не
задерживало никаких пенсионерок, однако правоохранителям никто не поверил. В
сети появились призывы пикетировать местное ОВД. Однако через несколько часов
на Ютуб-канале Ягуара и Димона появилась запись видео
о том, как они придумали этот розыгрыш». Вот такая вот байдень,
Катюша, большая шутка.
Катерина сидит.
Татьяна. Катя?
Катерина. Это что?
Это что, я тебя спрашиваю? Это вот так взять и соврать, переполошить всех, и
что? Все придумали? Разыграли нас. (Встает, ходит по комнате с трудом,
ворошит стопки с газетами.) Все они придумали! И трамвай придумали! И
старух придумали! И пьянку придумали! Может, они и меня придумали? Может, мы
все тут придуманные ходим? Розыгрыш это такой? Сейчас посмеемся. Сейчас
попляшем. (Хватает газету.) Может, тут тоже все придуманное?
Татьяна. Кать, дак это малотиражка наша
деповская, тут правды отродясь не было. Как раз тут и про свадьбу мою писали,
безалкогольную.
Катерина швыряет
газету, пинает стопку газет, чуть не падает сама.
Татьяна. Ты чего
вскинулась-то, Кать? Первый раз тебе соврали? Ты сама не врала, что ли? Мне вон
сколько крови попортила враньем своим. Что метаешься-то, бардак разводишь?
Катерина. А это не я
тебе врала. Это муж твой тебе заливал, что в дружине ходил, пока меня… у меня…
со мной… А я, может, все тебе хотела сказать, но нервы твои берегла.
Татьяна. А щас вот свои побереги. Распрыгалась она за правду-то. Сядь,
рот закрой, водички глотни. (Берет со стола кружку, в которой Катерина
давила таблетки.) Чего тут за чача у тебя?
Катерина (отбирает
кружку). Вот и не суйся в мою чачу. Витаминки
это.
Татьяна
рассматривает вскрытые блистеры.
Татьяна. Давно
аспирин витаминками стал? Ты его как сахар, что ли,
ешь или как? Или? Ты чего? Ты их того? Ты наелась их уже? Ты дурная совсем?
Ну-ка дай. (Вырывает кружку у Катерины, выливает таблеточную кашу в
раковину, моет кружку, наливает туда воды, сует Катерине.) Пей давай, а
потом два пальца в рот.
Катерина. Чего еще,
не буду…
Татьяна. Чтоб сблеваться, чтобы таблетки вышли. Ты чего удумала, решила
при мне травиться, что ли?
Катерина. Да не буду…
Татьяна. А ну пей. (Пытается
силой залить в Катерину воду, та сопротивляется, кружка летит на пол, все в
воде.)
Татьяна. Так, я в дурку звоню и в реанимацию, хватит мне нервы тянуть,
ремнями тебя к койке прикрутят, и валяйся там, а я знать тебя не знаю. Надоела!
(Достает телефон.)
Катерина (пытается
его вырвать). Что ты вцепилась-то в меня? Нервы я ей тяну! Сидела бы дома,
сто раз уже сказала, пока я тут не сдохну. Отдай уже звонилку
свою! Не пила я ничего, не успела!
Татьяна. А зачем
хотела?
Катерина. А затем! Задолбала ты меня! Прикатила, правильная вся, мол, за
правое дело прощу тебя и из тюрьмы вытащу. Спина не чешется? Крылья не
пробиваются там? И всю жизнь ведь так. Всю жизнь Танечка такая правильная, и
все пальцем показывают, мол, бери пример.
Татьяна. Какой
пример? Куда? Жить полгода осталось от силы? Чего еще примерять?
Катерина. Не знаю,
чего. Только опять, как тогда, все поднялось, вот сюда вот поднялось, дышать не
могу. Дай воды.
Татьяна поднимает
кружку, наливает воды из чайника, подает Катерине. Та пьет. Пауза.
Катерина. Может, и
правда, чего я дергаюсь, всю жизнь во вранье, привычное дело. Но ты ведь
правильная у нас, да?
Татьяна. Ты чего?
Катерина. Наплевали
на тебя эти все блогеры, растерли, бегать заставили, как пигалицу, туда-сюда,
правильно это, нет?
Татьяна. Тебе-то
чего?
Катерина. Мне ничего,
а тебе? Хочешь этим всем показать, кого они тут заставили бегать? Ветерана
труда? Заслуженную вожатую области?
Татьяна. Катя, хватит
бреда, я пойду!
Катерина. Пойдешь!
Пойдешь и сделаешь все по правде! Сделаешь правду из того, что они тут навертели!
Татьяна. Что?
Катерина. Мы с тобой,
Танюш, угоним этот драный трамвай, ясно? На самом деле угоним! Сделаем сказку
былью, всю жизнь про это пели, надо когда-то и сделать, а?
Татьяна. Ты больная.
Катерина. Я больная,
да, год тут сижу как пень, мох пророс уже. Больная, да, соседи мою пенсию
пропивают, а мне булку хлеба да молока пакет подкидывают. Надоело мне, ясно?
Мяса хочу живого поклевать, воздухом подышать, трамвай этот злодолбучий
угнать по правде, ехать разгоряченной алкогольными напитками, вот как тут у них
написано, и юбкой в окно размахивать. Нельзя, чтобы в газетах врали, всю жизнь
нам и так врали, надо хоть что-то правдой сделать, ясно?
Татьяна. И куда ты
поползешь, сама говоришь, не спустишься по лестнице.
Катерина. Я ради
принципа на пузе доползу.
Татьяна. И ползи. А я
пойду уже до дома.
Катерина. И куда ты
такая правильная, оставишь одну меня на опасной лестнице? Не поможешь
спуститься? Бросишь на произвол судьбы?
Татьяна. Никуда ты
вообще не пойдешь.
Катерина. Тебя не
спросила. (Стучит в соседнюю дверь.) Серега! Серега! Это Катерина
Ивановна, слышишь?
За дверью что-то
грохочет, падает, будто звенят бутылки, кто-то громко матерится.
Голос из-за двери.
Надо че?
Татьяна. Ничего не
надо, ошиблась она.
Катерина. Дверь
открой сначала по-человечески.
Голос из-за двери. Да
я че… Грязно у нас сегодня. Лидка уехала, я че-то…
Катерина. Открой, не
бубни там.
Татьяна. Ты
нормальная, алкашей злить?
Дверь
открывается, высовывается лысая бородатая голова.
Катерина. Ты чисто
чечен, Серега, запустил себя, как не знаю что.
Серега. Че
случилось-то, теть Катя? Хлеб кончился?
Катерина. Хочешь
карточку мою совсем себе забрать?
Серега. Че случилось?
Чего ты? Не надо, ментов, что ли, позвала?
Катерина. Ухожу я,
Сережа, в монастырь. Там денег не надо. Так что забери карту себе.
Татьяна. Ничего она
не уходит никуда.
Катерина. Ты тоже
уходишь, но домой. А я совсем ухожу, Сережа.
Серега. Ну ладно, че,
типа проводить надо по-человечески, ага?
Катерина. Ты давай
вот что, с мужиками своими меня по лестнице спусти. В смысле, помоги
спуститься. А потом хоть упровожайся.
Серега. Так это, щас. (Исчезает за дверью, слышен шум, мат, что-то снова
падает.)
Татьяна. Ты чего
делаешь, домой иди.
Катерина. Сама иди.
Точка. Я решила. Не должны в новостях врать, ясно? Раз сидит старуха в КПЗ,
значит, буду сидеть.
Татьяна. Я дурку вызываю.
Катерина. Что ты
телефоном трясешь своим? Хотела бы — вызвала давно, а раз не вызываешь, значит,
интересно тебе. Сама, значит, хочешь трамваем порулить.
Из Серегиной
двери выходит Серега и еще двое таких же лысых бородатых мужиков, в полурасстегнутых рваных рубахах и трениках. Будто в одном
магазине затаривались.
Катерина. Справитесь?
1-й мужик. Я тут вчера пианину
таскал без лифта с пятого и обратно. Ты поменьше будешь.
Пролет лестничной
клетки, мужики стоят, кто за спину держится, кто руки разминает. Катерина и
Татьяна рядом.
Катерина. Ну, ничего,
еще три пролета, и доставили меня к боженьке.
1-й мужик. Не, тетя, ты как та пианина.
Катерина. Ну, вот не
зря, значит, щеки наедала. Все взялись.
Серега. Стопэ, теть Катя, еще отдышаться. Я че тут слышал, две
старухи трамвай угнали, говорят, на Первомай набухались,
завели и поехали. И еще пассажиров везли. Ты ведь в депо работала, тетя Катя,
ничего не слышала?
Татьяна. Врут все.
Катерина. Все правда.
Это я была.
Мужики резко
выпрямляются.
Серега. Еж ты мля! А
как ты… Сама, что ли, спустилась тогда?
Катерина. У меня
сообщники были. Их поймали. А я вот на вторую ходку пошла.
2-й мужик. Куда?
Катерина. За вторым
трамваем. Понравилось мне. Рецидивистка я, парни.
Татьяна. Ненормальная
ты.
Катерина. Тоже верно.
Нормальные с внуками на даче. А ты чего не на даче?
Серега. Ну, если не
врешь. Слышь, тетя Катя, да я тебя донесу до депа,
если ты там и правда трамвай подломишь.
Катерина. Ну,
подписался тогда, так у вас говорят?
Татьяна. Давай еще по
фене начни говорить, чтобы уж совсем криминал был.
Серега. Все, мужики,
навалились, трамвай идем угонять!
На улице хорошо,
тепло, солнце светит, ветерок листья колышет. Катерина стоит, жмурится. Рядом
два мужика курят. Татьяна места себе не находит, то присядет на край
подъездного крыльца, то пройдется, то к дереву прислонится.
Катерина. Не
мельтеши. Домой иди. Не годишься ты на такие дела, сильно правильная.
Татьяна. А ты,
значит, все, пробу негде ставить, мама криминала?
Катерина. Ну а кто
кроме меня? Никому не жалко: дачи нет, детей нет, мужа не было…
Татьяна. Чужих
мужиков не уводила бы, может быть, однажды нормального встретила.
Катерина. А ты бы
своим не бросалась, может, тоже не одна бы жила.
Татьяна. А я и не
одна, у меня и сын, и дочь, и внуков толпа.
Катерина. Ну, вот и
топай к ним, заждались бабулю.
Татьяна. Да никто
особо не заждался. Пока маленькие были, бежали, конечно, в гости, а сейчас…
кому нужна старуха.
Катерина. Ну, вон
новости на телефончик шлют. Такие интересные, что даже до меня вон добралась.
Татьяна. Да я так-то
и раньше заходила. Пару лет назад.
Катерина. А чего я не
помню? Не достучалась, что ли? Или новость была так себе, не трамвай?
Татьяна. Да я думала,
померла ты.
Катерина. Нет, это не
трамвай, трамвай интереснее.
Татьяна. Писали, что
нашли женщину в вашем доме, жила одна, никто не хватился, так полгода и
пролежала. Ну, я и подумала, что тебя нашли. Решила, что надо все-таки прийти,
по-человечески проститься, опознание, похороны опять же…
Катерина. А, это в
соседнем подъезде было… Снаряды ложатся все ближе.
Татьяна. Ну, я
сходила сюда, увидела, что не твой подъезд, и опять такая злость взяла, все-все
припомнила, что даже к дому подходить мерзко было. Так и пошла обратно.
Катерина Добрая ты
душа, Танюшка. Самое время тебе трамвай этот со мной угнать.
Из магазина, что
напротив дома, выходит Серега, перед собой толкает телегу, на которой товар
перевозят.
Серега. Я ж не
говорил, что прям на себе понесу, но руками толкать буду.
Катерина. Это что за
разврат такой? А что Светка сказала?
Серега. Я ей сказал
про трамвай, так она тоже пойдет.
Следом за Серегой
выходит женщина в халате продавца, запирает за собой дверь.
Женщина. Че, вы за
полчаса-то управитесь, теть Катя?
Толпа человек
двадцать идет по улице, Серега впереди толкает телегу, на которой сидят
Катерина и Татьяна. В толпе люди разные, от Серегиных корешей до подростков.
Всем ведь охота посмотреть, как две чокнутые бабки будут трамвай угонять.
На очередном перекрестке
дорогу процессии перегораживает полицейская машина. Из матюгальника доносится
хрипло: «Всем участникам несанкционированной акции разойтись. Ваша акция не
разрешена администрацией города!»
Вечереет. Трамваи
заходят в депо на стоянку. К воротам депо крадутся Катерина и Татьяна.
Катерина. Что
творится, а? Сто лет досюда ходила пешком за полчаса, а что сейчас?
Кружили-кружили, тут все по-другому стало. Там частный сектор был, тут вообще
пустырь, а щас понатыкали своих высоток.
Татьяна. Мы, может, и
быстрее дошли бы, только полдня еще в кустах отсиживались от милиции. Надо ж
было им ляпнуть про трамвай-то.
Катерина. А это
старый закон: пусть уж лучше шьют криминал, чем политическое.
Татьяна. Да где ты
набралась-то? Какое политическое?
Катерина. Дак митинг же несанкционный.
Раз-два, и десять лет, а за трамвай хоть семерик светит.
Татьяна. У тебя точно
телик сломался? Прямо в курсе всего.
Катерина. Серега
любит телик на полную смотреть. Для всего этажа политинформация.
Татьяна. Ну, щас долго не посмотрит, наверное.
Катерина. А чего с
него взять-то? Завтра выпустят. Ты давай лучше говори, как мы на территорию
попадать будем.
Татьяна. Да как
раньше, через проходную.
Катерина. А кто на
проходной?
Татьяна. Да как
раньше.
Катерина то ли
кряхтит, то ли скрипит, пятится от забора депо.
Катерина. Вредитель
ты, какой тут трамвай, каши не сварить, все испортишь…
Татьяна. Не надо
угонять, ты с ним просто поговори, он и сам хочет.
Катерина. Так хотел,
что не пришел ни разу. Ну, прям как ты, одно слово — парочка. Нет, обойдется он
без разговоров, а я вот под забором пролезу, раскопаю только побольше и
пролезу.
Мужской Голос. Куда тебе под забор, телеса-то
отъела, вытаскивай тебя потом с экскаватором.
Татьяна и
Катерина оглядываются, за забором, на территории депо, стоит Павел, тоже далеко
не молодой, может, даже обеих бабок старше будет. Павел явно под градусом,
глаза смотрят куда-то вдаль, сквозь людей и дома.
Павел. Ну, прилетела,
птичка моя, так я ждал тебя, так ждал.
Катерина. Ты, Паша,
определись уже, телеса или птичка.
Павел. А я, змеища, не тебе это, ясно? Приползла уж, дак молчи, делай свое черное дело, как всегда.
Катерина. Я смотрю,
очень он хотел со мной поговорить. Прям нажрался от радости.
Павел. Это стресс.
Стресс я снимал.
Татьяна. Ты ж обещал,
не притронусь, говорил.
Павел. Дак я и не так чтобы прямо вообще. Я свою меру знаю. Еще не
вся черемуха. Осталось там еще, это так, стресс, говорю же.
Катерина. А ты ему
когда сказала, когда успела?
Татьяна. Позвонила,
пока в кустах сидели.
Катерина. Лучше б ты
там и осталась, в кустах, на свежем воздухе. Ты давай пропускай нас.
Павел. Это вам шиш. Я
тут на охране, я тут за все отвечаю, а ты меня под криминал хочешь подвести со
своим трамваем, так? Мало ты мне жизнь попортила?
Катерина. Сам ты ее
попортил, сидел бы при жене и ко мне не бегал бы, все бы у тебя было в ажуре.
Татьяна. Паша, давай
пусти нас. Мы ничего не будем угонять, куда нам, я в этих новых трамваях вообще
ничего не понимаю.
Катерина. Нет, я
угоню и в речке утоплю, а этого пусть тоже посадят. Будет наша славная семья
снова в сборе.
Павел. Злая ты, Катя,
потому и ушел от тебя.
Катерина. Нет, это я
такая злая, потому что ты от меня ушел. А вот трамвай заведу и снова доброй
сделаюсь, как в молодости. Помнишь, какой я в молодости была доброй?
Татьяна. Хватит уже
через решетку-то, Паш, не по-человечески.
Катерина. Это он
тренируется, когда посадят, только через решетку и будет говорить.
Павел. Тра-та-та,
понеслась по рельсам, не заткнуть теперь.
Катерина. Ой, Тань,
все ты испортила, кто просил ему про трамвай говорить.
Татьяна. Ну, так его
дежурство-то, совпало так, судьба значит.
Катерина. Хитрожопая
судьба эта какая, с блогерами-шмогерами, с новостями,
всякими опровержениями, и это все, чтобы мы к твоему мужу в коленки пали, что
ли? Так в итоге? Может, это не судьба, а ты мне все тут наплела про
разгоряченных старушек? Унижений моих захотелось?
Татьяна. У тебя
Серега еще и сериалы на полную смотрит? Про страшную месть, ага? Сорок лет я
ждала, чтобы страшно отомстить, чтобы ты в ножки нам пала и просила о прощении.
Клинит тебя, Кать, от старости.
Павел. Не, а мне идея
понравилась. Будешь падать, Катюх? В ножки? Как
раньше? Может, и пущу.
Катерина. Да
пропадите вы оба.
В депо совсем
стемнело, зажигаются фонари. Один фонарь ровно над старым трамваем загорелся,
трамвай на постаменте стоит.
Катерина. Чего тут у
вас свет зря переводят?
Павел. Это тут музей
у нас, под открытым небом.
Катерина. Смотри, «Татра», прямо как наша. Слушай, а может, она наша? Тоже
пенсию дали, ага?
Татьяна. Да не может
быть, чтобы наша.
Катерина. Да точно
наша. Помнишь, как их привезли? У нас же все до этого областного завода трамваи
были. Танковый завод их делал, ну, они такие и были, как танки.
Татьяна. Да гробами
мы их звали, че уж, так и говори.
Катерина. Ну да,
похоже было, а еще гремели они — просто страх, полдня потом в ушах звон стоит
после смены. А «татрочки» привезли, такие красивые,
ладные, легкие, на руках бы носила. Ну, тесно в кабине, да, зато надышала
быстро, и не холодно зимой. Паш, посмотри ее номер, а? Мне не видно. Просто
скажи, мой это вагон или нет, и я пойду уже от вас.
Павел. Да хрен бы
знал, какой твой номер, заходи да смотри.
Татьяна. Чего
вдруг-то?
Павел. Ничего. Рассопливила опять. Бывает, как скажет чего, так все,
никакой воли против нее нет. Гипноз, не иначе. Только бухать и остается. Чтобы
стыдно потом не было. Иди смотри, змеища, я через
турникет пропущу.
Татьяна. А сразу
нельзя было так-то?
Катерина. Если бы
можно было, я бы так и сказала, а не лаялась с ним тут под забором. По приказу
у меня не получается.
Татьяна. Не продается
вдохновение, понятно.
Татьяна и
Катерина стоят возле трамвая-памятника.
Татьяна. Ну что, он
это?
Катерина. Да хрен бы
его знал, как твой мужик говорит. Не помню я номер. Может, и мой.
Татьяна. Ясно,
военная хитрость, пробралась на вражескую территорию, теперь будешь диверсии
устраивать? Угонишь все-таки?
Катерина. Конечно, ты
только помоги мне к нему рельсы проложить. И поедем, и помчимся на трамвае
утром ранним.
Татьяна. Опять ты за
свое, опять мне нервы мотать? Все мозги проела ведь своим угоном, а сейчас что?
Катерина. А не знаю.
Не думала даже, что дойду. На лестнице кончусь, и все. Зато с мечтой.
Татьяна. Вечно ты о
херне какой-то мечтаешь, то трамвай угнать, то Пашку увести. Ну, теперь-то
дошла, все, не померла на лесенке и на улице живая осталась, дальше-то что?
Катерина. А вот
знаешь, ты щас про Пашку напомнила. Он когда от тебя
пришел с чемоданом ко мне жить, я стою в коридоре, смотрю на него и думаю: «И
что мне с тобой делать? Всю жизнь теперь об тебя спотыкаться? Одно дело, на
пару часов прибегал, а теперь все время тут будешь?» А я ведь так хотела его,
аж дрожало все, когда видела. А что делать, когда он моим станет, вообще не
представляла. Потому, наверное, ничего у нас и не вышло с ним.
Татьяна. Ты такая
добрая сегодня. Все тупым ножичком норовишь по старым ранам.
Катерина. Так видишь,
накопилось же. Жизнь вот так прожили, ни разу «здрасьте» не сказали за сорок
лет, а теперь вот за сорок лет и выговариваемся.
Татьяна. А я с тобой
и так наговорилась. Мысленно. Прям ругалась с тобой у себя в голове до
трясучки, думаю, попадись мне — точно прибью. Все тебе высказывала и в таких
выражениях… Не икалось тебе?
Катерина. Кто знает,
дело давнее.
Татьяна. Ну вот, так
хорошо с тобой ругалась, что сейчас ничего и говорить не хочу.
Катерина (показывает
куда-то за спину Татьяны). Ну и правильно, а то вышло твое время.
Татьяна
оборачивается. К забору депо подъезжает машина, оттуда выскакивает женщина,
машет рукой и кричит: «Мама!»
Катерина. Ну вот, а
ты прибеднялась, мол, никому не нужна. Как узнали, что ты трамвай решила
подломить, все сразу прискакали.
Татьяна. Ты, что ли,
позвонила? Как? Откуда?
Катерина. Нет, Пашка
набрал. Но я его надоумила.
Женщина из машины
подходит к забору, кричит: «Мама! Поехали домой! Не надо никаких трамваев,
пожалуйста».
Татьяна. Катя, какие
трамваи? Мы просто молодость вспоминаем.
Женщина. Мне отец все
рассказал про вашу затею.
Татьяна. Перепил твой
отец. Птица такая есть.
Женщина. Мамочка,
садись в машину, поздно уже. У меня стирка дома, и Коля один сидит.
Татьяна. Коле сорок
лет, привык, что ему все в рот кладут. Иду-иду. (Катерине.) А ты?
Катерина. Тут ведь
недалеко, доползу как-нибудь. Серегу или кого еще попрошу, помогут подняться,
может.
Татьяна. Я Пашке
скажу, чтобы тебя отвел.
Катерина. Его самого
надо будет вести.
Татьяна. Я у него
заберу бутылку, пусть постарается, чтобы вернуть.
Женщина. Мама,
пожалуйста.
Татьяна машет
рукой, идет в сторону проходной депо.
Катерина подходит
к женщине.
Катерина. Здравствуй,
тезка.
Женщина.
Здравствуйте, теть Катя. Как дела ваши?
Катерина. Да
помаленьку. Видишь вот, с матерью твоей замирились, кажется.
Женщина. Это хорошо,
может, вы к нам в гости приедете. С внуками познакомлю.
Катерина. Да зачем?
Ни разу меня не видели, чего уж теперь?
Женщина. Ну, как-то
все-таки. Двоюродная бабушка, надо знать родню.
Катерина. Да чего уж
им про наши глупости рассказывать, как две сестры друг на друга сорок лет
обижались.
Татьяна подходит
к машине.
Татьяна. Я у него
бутылку спрятала, сказала, пока тебя домой не отведет, не скажу, где лежит.
Катерина. Он найдет,
у него нюх.
Татьяна. Знаю я его
нюх. Иди уже, не мерзни. (Садится в машину. Выходит из машины.) Я чего
еще… чего-то хотела, забыла… Надо же.
Катерина. Бывает, не
девочка уже.
Татьяна. Да, верно. (Садится
в машину.)
Женщина. До свидания,
теть Катя.
Татьяна снова
вылезает из машины.
Татьяна. Ты точно
дойдешь?
Катерина. Едь уже.
Татьяна. Да, я тебе
позвоню. Да куда, правда, я приду завтра проверить.
Катерина. Приходи.
Женщина в машине
почти прикрикивает: «Мама!»Татьяна садится в машину, машина уезжает.
Катерина
возвращается к старому трамваю.
Катерина. И что мне с
тобой делать?
Трамвай, конечно,
молчит.
Катерина. Ведь хотела
эту саму справедливость восстановить, аж трясло всю, чтобы все по правде было.
Трамвай молчит.
Катерина. Ну,
попробуем хотя бы, да? Наш трамвай на запасном пути. (Снимает с бока трамвая
старый ломик и привычным движением отжимает дверь в кабину водителя.) Надо
же, следят за тобой. (Втискивается в кабину, усаживается в кресло. Щелкает
там чем-то, чем надо по инструкции, но трамвай, конечно же, не заводится. )
Ну, вот и все выяснили. Ты не можешь ничего, а я и подавно. Только тебя добрые
люди от всего отключили, чтобы на память тут стоял, а я сама себя из жизни
выдернула. Только вот на какую-такую память? Ладно, идти надо, там Пашка щас совсем нажрется. Куда он меня потом поведет. Кроме вас,
ведь у меня никого не было, ты, да Танюха, да Пашка.
И от всех я избавилась. (Пытается встать, но почему-то это у нее не
получается.) Устала, конечно. Весь день тут бегаю, как коза. Щас посижу, с силами соберусь… (Вместо этого Катерина тяжело
опирается руками на приборную панель трамвая.)
Трамвай внезапно
звонит. Катерина подскакивает, руки от панели отдергивает.
Катерина. Ты какой
резкий. Как это у тебя голос-то остался? (Нажимает снова что-то на панели,
трамвай снова звонит.) Надо бы как-то поаккуратнее, а то перебудим здесь
всех. (Пытается устроиться так, чтобы не нажимать на звонок.) Щас-щас, немного поспать, как на кольцевой, правда?
Чуть-чуть поспать… вздремнуть, потом чайку… и снова в рейс… (Что-то бормочет
еще, потом затихает.)
Трамвай вдруг
снова начинает звонить, никак не может остановиться. И никто внутри не может
его остановить. Полночный звон разносится далеко, кажется, что никогда не
кончится.
Конец