Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2018
Амирам Григоров — родился в Баку, учился в Бакинском университете, в Московском втором
медицинском институте, в Литературном институте им. А.М.
Горького. Живёт в Москве, преподает хирургию в медицинском училище. Печатался в
литературных журналах, стихи и проза переводились на иврит, армянский и
грузинский языки.
***
Тут вечера проходят кое-как,
Закрыты рестораны, как один,
Тут сушат сети возле маяка,
И даже порт закрыт на карантин.
Давай я покажу тебе мой дом.
В такую тополиную пургу
Нашарю ключ под ковриком, войдём,
Оставим волны петь на берегу.
Попробуй суп. Я не пересолил,
Как прежде выходило иногда.
Я верил, будет Иерусалим,
А тут деревья, ветер и вода.
Захочешь сливу с дерева, сорви.
Тут горлицы щебечут с утреца,
Дрожит гранат цветущий, как в крови,
И ветер треплет зонтик у крыльца.
Кусок смолы от ветки отлепи,
В рот положи, разжуй, глаза закрой.
Тут даже пальмы сохнут от любви,
Когда Луна восходит над водой.
Не спрашивай, откуда мы взялись,
Куда пришли? Наверное, в Китай.
Не стой, где кипарисы смотрят ввысь,
И надписи на камне не читай.
Здесь хорошо, спокойно. Здесь тепло.
Цветут фиалки, хочешь, я нарву.
И тихо, только редкий зрелый плод,
С ветвей сорвавшись, падает в траву.
***
Я. Юшиной
Легли на площадь соляные простыни,
Пришла пора назваться москвичом,
У кабака, где вечно девяностые, —
Пока твой механизм не отключён.
И пусть теперь не стынет эта музыка,
И пусть «не плачь, Алиса» до утра,
И мотоцикл полаивает тузиком
Из конуры арбатского двора,
И будто снова — волосы налачены,
Не навсегда, на добрых двадцать лет.
Наш горемычный кофе, взятый в складчину,
Нетронутый, застынет на столе,
Не бойся ты — знакомых не останется,
Хоть пей с утра, хоть целый день торчи.
И ты неразличима, бесприданница,
Как пятна цветомузыки в ночи.
Московский ресторан «Динамо»
«Теперь армянскую давай!» —
Поднявшись, крикнул дядя Яша,
И затянули «ара уай»,
И вот уже ползала пляшет.
Тотчас, толкаясь, в круг бегут
Простых два горца, с виду — братья,
И чьи-то тётки из Баку
В расшитых зеркалами платьях,
Не растерявшие корней,
Лезгинку показать готовы,
И задыхается кларнет,
Гудя, как ветер на Торговой.
А я вдруг вижу: огоньки
В осеннем воздухе повисли
Над чайханою «Пюррянги»,
Увитой виноградом кислым,
Печаль оливковых аллей,
Которой поделиться не с кем,
И первой девочки моей
Дом на углу Красноармейской,
И море пенное с кормы,
И сень с побегами паслёна
Там, где соседские холмы
На русском кладбище снесённом.
«Не стыдно, слушай, ай киши?»
На языке бакинских урок
Мне говорят: иди пляши.
А я заплакал, как придурок.
***
О. Аникиной
Когда пройдёт полстарости, мой свет,
И все такси уедут в гаражи,
И все слова закончатся в Москве,
И дым олений город окружит,
И этот дым в краю, где мы с тобой,
Затмит снега, и скроется за ним
То место, где арбат скрипел арбой,
И где подколокольный нам звонил,
Где серый волк, где ангелы с мешком,
Где сонный свет сквозь окна поутру,
И всадники твои пойдут пешком,
Когда я заболею и умру.
И, в общем, через жизнь, как нас убьют,
Густой, как мёд, в иное рождество
Тут разольётся небывалый пруд,
И новый лес раскинется листвой.
И в том лесу, вдали от всех дорог,
Лизну глаза твои, что слёз полны,
И будет литься медленный дымок,
Почти неотличимый от волны.
***
Химическим светом над морем горят арабески,
И блики на солнечных стенах немыслимо резки,
И ласточки плачут, и не завершается лето,
Где зелен был Киров и был комиссар фиолетов.
И помнят твои рядовые, мучитель мой нежный,
Как слабой рукою завязывал галстуки Брежнев,
Куски облаков над беспечной моей головою,
И как перейти через поле твоё силовое,
Где были объятья твоих небольших расстояний,
Когда насовсем из тебя исчезали армяне,
Когда нас делили на части в неведомом штабе,
И семьдесят первый автобус тонул в нар-шерабе?
Теперь заревут корабли. Не увидимся вскоре.
И только твой шарик блескучий спускается в море
Над мёртвым фонтаном, аптекой и книжным пассажем,
Над старым бульваром, где жёлтый касатик посажен.
***
Бакинский день, жара и суховей.
Дед был в кровати в комнате своей,
Завешанной, как чёрная дыра,
Он умирал, пришла его пора.
А во дворе гоняли мяч, от тел,
Столь полных жизни, дерзкий шум летел
Сквозь наши окна и балкон. Вдали
Кричали чайки, тополя цвели.
И я подумал — как табачный дым
Дед проскользнул над городом своим,
Как дым шашлычных аутодафе
Идёт со всех кофеен и кафе,
Что он летит и видит под собой —
Морскую гладь, зеркальный вечный бой,
Портовый хаос, тополиный чад
И эти чайки над волной кричат.
А может, он сквозь космос во всю мощь
Промчался через метеорный дождь,
Где вовсе нет ни жара, ни тепла,
И край Вселенной выстужен дотла.
И как узнать, куда я полечу,
Когда слышны удары по мячу,
Когда июнь, дописана тетрадь
И срок пришёл, чего не избежать?
Дом в облаках, над бездною канат,
Где никогда не отцветёт гранат,
Зажмуришься, забудешь этот вздор
И вскочишь, побежишь играть во двор.
***
Провода коротит, гаснет свет на пустом берегу
Потемнели в пути и легли облака над Баку
Сколько минуло лет? Нипочём не забуду тебя
Верхний сад, Парапет и айланты на Беш мяртябя
Ничего не пиши и чурайся работы любой
Раздобудь анаши, отправляйся послушать прибой
Там, где свет и тепло и земля источает пары
Лишь зернистый, что плов, снег на пальмах в саду Джаббарлы
Закуси лябляби, посиди у «Садко» между свай,
Никого не люби, окончательно не умирай.