Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2018
Военный журналист
Станислав Петрович Гончаренко в 1980–1981 годах проходил службу в 201-й
мотострелковой дивизии Ограниченного контингента советских войск в Афганистане
(ОКСВА).
Ныне член Союза
журналистов России, полковник в отставке С.П. Гончаренко является членом
комиссии по связям с общественными организациями, СМИ и культурно-массовой
работе при правлении Свердловской областной организации имени Героя Советского
Союза Ю.В. Исламова, Общероссийской общественной организации «Российский Союз
ветеранов Афганистана» и заместителем председателя Свердловской областной
организации инвалидов войны в Афганистане.
Мы предлагаем
читателю отдельные главы из книги, в которой автор делится своими
воспоминаниями о начале «афганской войны».
Для меня всегда офицер или солдат, который служил в Афганистане, был и остается человеком, заслуживающим особого внимания и уважения. Нам нечего стыдиться. Мы в Афганистане выполняли воинский долг, обеспечивали безопасность южных рубежей Союза, хранили покой державы. Время показало — это необходимо и по сей день. Кто подзабыл, могу напомнить, что на границе с Афганистаном и поныне стоит 201-я мотострелковая дивизия. Свой второй орден Красного Знамени она заслужила в Афганистане.
Генерал-полковник В.С. Родин — с 1977-го по 1982 год начальник
политуправления Туркестанского военного округа. В 1979 году принимал
непосредственное участие в организации и проведении операции по развертыванию
Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
Страна не знала, что война уже началась…
Декабрь 1979 года в небольшом городке Мерефа близ Харькова, где я проходил службу, выдался холодный и снежный. Все офицеры и члены их семей были заняты подготовкой к празднованию Нового года. Предновогодний ажиотаж чувствовался и среди солдат нашего отдельного учебного полка гражданской обороны, в котором я служил в должности заместителя командира учебной роты по политической части, коротко говоря — замполита. В моей роте шесть месяцев обучались и затем направлялись в войска механики-водители инженерных машин на гусеничном ходу.
Полком командовал полковник Хотов. Мне неизвестна его национальность, но, по-видимому, он был родом с Кавказа и говорил с легким акцентом. Это был очень интересный человек — суровый, требовательный, но справедливый. Авторитет его в части был необычайно высок. И не только по причине высокой должности и звания, но и по единодушному признанию в нем всеми военнослужащими полка неформального лидера.
В ночь с 31 декабря 1979 года на 1 января 1980 года я был назначен ответственным офицером своего подразделения. В Советской Армии должность «ответственный офицер» не была прописана в уставах, однако ответственный офицер нёс полную дисциплинарную, а порой и уголовную ответственность в случае ЧП в подразделении, где он дежурил. Однако случаи нарушения воинской дисциплины и порядка происходили, как правило, не в новогоднюю ночь, а на следующий день, точнее — в ночь с первого на второе января, когда «ответственными» были уже не замполиты подразделений, а строевые офицеры. Тогда сержантский состав и «деды» праздновали Новый год «по-настоящему»…
Ночь прошла без происшествий. Наступил новый, 1980 год.
Никто из нас тогда еще не знал, и не мог знать, что уже несколько дней идет война в Афганистане и «включился» исторический отсчёт времени окончания величайшего социального проекта — Союза Советских Социалистических Республик. А в геополитическом масштабе был запущен исторический механизм расчленения одной из величайших стран мира — Российской империи.
«Афганская война» для граждан СССР началась незаметно.
Сообщения о событиях в Афганистане в средствах массовой информации советскими людьми воспринимались как-то просто, буднично. Будто речь шла об обычной помощи очередной стране, «приступившей к строительству социализма» где-то у наших южных границ. О том, что советские войска ведут боевые действия, многие узнали значительно позже, когда на железнодорожные вокзалы начали поступать в сопровождении солдат большие деревянные ящики со страшными цинковыми гробами.
Официально началом «афганской войны» считается 27 декабря 1979 года, но для солдат и офицеров Советской Армии война в Афганистане началась уже 25 декабря. В этот день в 15.00 по московскому времени, в соответствии с секретной директивой МО СССР № 312/12/001 от 24 декабря 1979 года, армейское командование приступило к переброске в Афганистан воздушно-десантных дивизий. В столице Афганистана 27 декабря спецподразделения КГБ СССР начали операцию «Шторм», и войска приступили к активным боевым действиям. И только 29 декабря в советской прессе появились первые сообщения о том, что Правительство СССР удовлетворило просьбу Правительства ДРА об оказании Афганистану всесторонней помощи, в том числе военной.
Газета «Правда», 29 декабря 1979 года
КАБУЛ. 28 (ТАСС). Сегодня состоялось заседание Политбюро ЦК Народно-демократической партии Афганистана, сообщило кабульское радио. Генеральным секретарем ЦК единогласно избран Кармаль Бабрак.
Политбюро ЦК НДПА рассмотрело и утвердило основные направления внутренней и внешней политики ДРА.
Радио передало также сообщение о сформировании президиума Революционного совета. Кармаль Бабрак стал Председателем Ревсовета, Асадолла Сарвари и Султан Али Кештманд — заместителями.
Радио отметило, что революционный суд за преступления против благородного народа Афганистана, в результате которых были уничтожены многие соотечественники, в том числе гражданские и военные члены партии, представители мусульманского духовенства, интеллигенции, рабочих и крестьян, приговорил X. Амина к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.
В передаче указывается, что Кармаль Бабрак назначен главнокомандующим вооруженными силами ДРА.
Газета «Красная звезда», 29 декабря 1979 года:
КАБУЛ, 28 (ТАСС). Кабульское радио передало сегодня заявление правительства Демократической Республики Афганистан. В нем говорится:
«Правительство ДРА, принимая во внимание продолжающееся и расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана и с целью защиты завоеваний апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости и поддержания мира и безопасности, основываясь на Договоре о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5 декабря 1978 г., обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную помощь, о которой правительство Демократической Республики Афганистан ранее неоднократно обращалось к Правительству Советского Союза.
Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны».
Вслед за десантниками, переброшенными в ДРА по воздуху, границу с Афганистаном начали пересекать соединения и части Советских сухопутных войск. Они входили на территорию Афганистана и обустраивались в местах своей постоянной дислокации вплоть до весны 1980 года.
«Вперед и с песней!..»
Утром 1 января нового 1980 года, сдав дежурство по подразделению другому офицеру, я поспешил домой. Однако возле штаба полка меня остановил дежурный офицер части:
— Гончаренко! Тебя срочно вызывает начпо (так на военном сленге называли начальника политического отдела части).
В кабинете кроме начальника политотдела полка сидели командир полка и особист (начальник особого отдела части военной контрразведки КГБ СССР).
Разговор состоялся короткий:
— Пришел приказ из штаба округа, — произнес глухо полковник Хотов. — Из нашей части должны быть направлены в Афганистан два офицера-политработника, морально благонадежных и физически хорошо подготовленных. Выбор пал на вас и лейтенанта Храмли. В полку вы — самые молодые и толковые замполиты. На сборы и прощание с родными вам, товарищ старший лейтенант, остаётся совсем немного времени. Уже завтра вы должны убыть в город Белая Церковь, где идет формирование и отправка войск в Афганистан.
— Может, устроить торжественные проводы на вокзале? — предложил начальник политотдела.
— Ни в коем случае! — прервал его особист. — Ввод войск в Афганистан осуществляется в особом режиме…
— Вопросы есть? Нет, — подытожил комполка и, обращаясь ко мне, добавил: — Желаю удачи!
Несмотря на строгие меры секретности, весть о том, что из части отправляют двух офицеров в Афганистан, мгновенно облетела наш небольшой военный городок. Многие откровенно завидовали. Некоторые из офицеров даже подходили ко мне как к «счастливчику» и вполне серьезно предлагали поехать вместо меня.
— Слушай, друг, давай я поеду вместо тебя, — обратился ко мне капитан, замполит соседней роты. — Серьезно! Там, наверное, зарплата будет в валюте, а у меня трое сыновей и каждый по велосипеду просит.
Об этом разговоре, уже будучи в Афганистане, я потом не раз вспоминал, когда после очередного боя с моджахедами было только одно желание — вернуться домой живым…
Части, вводимые в Афганистан, готовились во многих военных округах СССР. В Киевском военном округе эшелоны с людьми и техникой формировали в Белой Церкви.
Сборный пункт представлял собой небольшое серое старое здание. В коридорах бегали, ходили и сидели на чем придется офицеры и прапорщики. С трудом я нашёл отдел кадров. За столом сидел измученный недосыпом капитан, заваленный папками личных дел офицеров и прапорщиков, направляемых в Афганистан. Я подал ему документы. Капитан быстро пробежал по ним взглядом и направил меня в казарму, где заканчивалось формирование артиллерийского дивизиона.
— Но я же танкист! — попытался протестовать я.
— Ну и что, что танкист! В танке тоже есть пушка. Поэтому не будем дискутировать. Нужен замполит в артиллерийскую батарею. Так что без лишних вопросов идите, куда назначено, быстро принимайте все дела и приступайте к выполнению своих обязанностей. Сегодня ночью будет отправлен первый эшелон. Через день должен уйти ваш. Так что времени для формирования партийно-политического актива в подразделении у вас очень мало.
— Но… — попытался я снова возразить.
— Никаких «но», — устало махнул рукой кадровик, — отправляйтесь в свою батарею. Прибудете к месту назначения, там с вами разберутся, кто вы: танкист или артиллерист. Пока принимайте батарею!
Выйдя из кабинета, я попрощался с лейтенантом Храмли и прошел к дежурному, который показал мне, где находится артиллерийский дивизион.
Кругом стояли эшелоны, туда-сюда бегали путейцы. Паровозы перемещали вагоны с военными грузами и пассажирские вагоны. Формировался очередной эшелон для отправки личного состава и техники в Афганистан. Увидев издали гаубицы, я подошел к капитану, который руководил погрузкой.
— Старший лейтенант Гончаренко! — представился я и спросил: — Где мне найти артиллерийскую батарею, отправляющуюся в Афганистан?
— Да здесь, браток, — ответил мне офицер и добавил: — Я командир батареи. Ты попал как раз туда, куда надо.
Мы накоротке познакомились. Комбат тут же запросто перешел на «ты» и отдал приказ:
— Побыстрее знакомься с личным составом, формируй партийно-политический актив. Времени очень мало, так что «вперед и с песней»!
— Все ясно, — ответил я и пошел в направлении, куда указал рукой командир батареи.
Недалеко от эшелона с вещмешками стояли группами солдаты. Кто-то курил, кто-то просто дремал, подняв воротник. Некоторые бойцы были одеты в летнее обмундирование и летнее нижнее бельё. Они ежились на холодном ветру, засунув свои закоченевшие руки без перчаток в рукава шинелей.
Помянув недобрым словом тыловиков и командиров, отправивших нам в таком виде солдат, я стал знакомиться со своими новыми подопечными. С первого взгляда сразу понял, что контингент не самый боеспособный. Кто-то в прежней части служил хлеборезом, кто-то ротным каптерщиком. Словом, многие солдаты только назывались артиллеристами, а о настоящей службе и боевой подготовке большинство и понятия не имели. Военным имуществом были укомплектованы кое-как, а точнее — подавляющее большинство солдат было вообще не укомплектовано. Многих просто подняли в частях по тревоге и в чем были, в том и отправили к месту формирования.
Поговорив с солдатами, я окончательно убедился, что личный состав воинских частей для отправки в Афганистан отбирался, очевидно, не методом подбора лучших, а путем избавления от нарушителей воинской дисциплины.
«Ничего не поделаешь, придется работать с теми, кто есть, — с горечью оценил я ситуацию. — Хорошо хоть сержантов толковых прислали…» С благодарностью я вспоминаю сержантов А. Пойдюка, В. Антипова, В. Кульбака, С. Ивлева, П. Жукова, А. Титенко, В. Заднепрянского, В. Джуса. Они оказали мне большую помощь в наведении порядка в моей батарее и сколачивании боеспособного воинского коллектива.
Переговорив с командирами взводов, я стал формировать партийно-политический актив подразделения, и к моменту отправления поезда он был полностью готов. В каждом взводе были назначены комсгруппорги, агитаторы и редакторы «Боевых листков». В штабе нашего артдивизиона оперативно было проведено собрание членов КПСС, где меня избрали заместителем секретаря парторганизации артиллерийского дивизиона.
Ввиду того что было мало информации о задачах войск, отправляющихся в Афганистан, и в открытой печати ничего не публиковалось о целях нашего там присутствия, вся тяжесть разъяснительной работы легла на плечи политработников эшелонов.
Перед нашей отправкой на сборном пункте всех политработников подразделений собрал прибывший в Белую Церковь полковник из политуправления округа. Он изложил цели и задачи, которые ставились перед нашими войсками в Афганистане, суть замысла руководства нашей страны по оказанию интернациональной помощи братскому афганскому народу. И уже в пути, во время следования эшелона, я собрал партийно-политический актив подразделений и разъяснил задачи нашего подразделения в свете информации, доведенной до нас пропагандистом из штаба округа.
«Прифронтовой» город Термез
Итак, наш воинский эшелон почти без остановок мчался на юг, к границе Демократической Республики Афганистан. Узбекистан встретил нас сыростью, промозглостью и дождем. Эшелону, видимо, везде давали зеленый свет, поэтому в дороге мы практически нигде не стояли и вскоре прибыли на железнодорожную станцию города Термеза. К Термезу эшелон подъезжал через полигон, он находился в нескольких километрах от границы с Афганистаном. На этом полигоне была развернута 201-я мотострелковая дивизия.
Прибыв со своей батареей на полевой сборный пункт, я вновь был вызван в отдел кадров. Там меня встретил небритый майор-кадровик с красными от усталости глазами.
— Зря вы сюда приехали, — с ходу осадил меня майор неожиданным известием. — Дивизия разворачивается по боевому штату, и замполиты батарей в нем не предусмотрены. Мы решим, куда вас направить, а пока идите на склад, получите там имущество, оружие, боеприпасы и ждите нового назначения.
Сдав свои дела одному из офицеров батареи, я отправился «затариваться». На складе прапорщик плотного телосложения без лишних вопросов быстро сложил передо мной огромную кучу полевого личного имущества и оружия, проверил его по своему списку и, не дав мне опомниться, громко объявил стоявшим за мной офицерам и прапорщикам:
— Следующий!
— Подождите, товарищ прапорщик! — изумился я. — А за гранаты, патроны, пистолет и автомат не надо расписываться?
Прапорщик не удостоил меня ответом, лишь пожал плечами и, не глядя на меня, показал рукой в сторону стоявшей неподалеку тумбочки с ведомостью на получение оружия и боеприпасов, словно хотел сказать: «Ну, если тебе очень нужно, то распишись в получении…» Остальные присутствующие, получив имущество и оружие, проходили мимо, не обращая внимания на листок бумаги, лежащий на тумбочке…
Надев на голову тяжелую стальную каску и взвалив на плечи матрас, полевое имущество и оружие, я со своим чемоданом едва протиснулся в двери склада. С поясного ремня свисали гроздьями подсумки с гранатами и патронами, а также штык-нож и кобура с пистолетом. Едва передвигая ноги, я с трудом пошёл в офицерскую казарму, которая находилась на территории расположения танкового полка. Здесь в несколько рядов были поставлены обычные двухъярусные солдатские кровати, на которых офицеры и прапорщики расстелили свои постельные принадлежности. В тумбочки сложили предметы первой необходимости.
Оружие складывать на хранение было некуда. В помещении, где разместили офицеров и прапорщиков, специальной комнаты для хранения оружия и боеприпасов не было. Поэтому когда нам было необходимо выйти из казармы, то мы перемещались по городу Термезу вместе со всем своим личным оружием и боеприпасами.
Местных жителей на улицах практически не было. По городу ходили в основном военнослужащие, вооруженные, что называется, до зубов. По улицам проезжали только военные машины. Сотрудники местной милиции, наверно, тоже предпочитали лишний раз не появляться на улице. По крайней мере, за все время моего пребывания в Термезе я не увидел ни одного милиционера и ни одной машины местной ГАИ.
Складывалось впечатление, что в период пребывания войск в Термезе местная власть была парализована и никаких признаков деятельности местных чиновников не наблюдалось. Работала только военная комендатура. Реальная власть в городе Термезе фактически принадлежала военным.
Аукцион должностей
Каждое утро все мы, не приписанные ни к одной воинской части и находящиеся за штатом, должны были являться к 8 часам на сборный пункт и до обеда слушать объявления о вакансиях на ту или иную должность. Время от времени на крыльцо штаба выходил офицер отдела кадров и выкрикивал список имеющихся вакансий. Кто-либо из присутствующих офицеров поднимал руку, выходил вперед, изъявляя желание занять ту или иную должность. Если с документами все было в порядке, офицеры и прапорщики тут же отправлялись в части и подразделения 201-й мотострелковой дивизии. Когда перекличка заканчивалась, не получившие нового назначения офицеры и прапорщики вновь возвращались до утра в казарму. Чтобы поутру снова идти на «аукцион должностей».
Среди обитателей офицерской казармы прошел слух, что те, кому не достанутся должности в 201-й дивизии, в Афганистан не попадут и останутся служить в частях и соединениях Туркестанского военного округа. А так как многие офицеры и прапорщики осознанно и вполне искренне хотели принять участие в интернациональной миссии в Афганистане, то ради зачисления их в состав частей, уходящих в Афганистан, готовы были занять даже нижестоящие должности.
В наихудшем положении оказались мы — политработники, так как нас оказалось очень много за штатом. Двое суток перед строем офицер-кадровик выкрикивал должность «редактора многотиражной дивизионной газеты». Среди нас профессиональных журналистов не было. Командование дивизии вынуждено было укомплектовывать редакцию и типографию своими силами из числа войсковых замполитов подразделений. Однако добровольно никто из офицеров-политработников не осмеливался взять на себя ответственность возглавить дивизионную газету. Все мы в военно-политических училищах изучали основы полиграфии и бесшрифтовой полиграфический комплекс (БПК-63). Однако практике работы на нем отводилось лишь несколько часов. Поэтому достаточного опыта эксплуатации оборудования походной типографии ни у кого из нас не было.
На третий день я наконец решился — поднял руку и вышел из строя, когда в очередной раз озвучили вакантную должность редактора газеты.
Меня пригласили в кабинет кадровика, который радостно сказал:
— Нашелся наконец-то редактор. Вы журналист?
— Нет. Я не имею специального образования журналиста, но я знаком с работой походной типографии. — ответил я.
— Ну, ничего, как говорится, в процессе работы всему научитесь, — подытожил кадровик, — принимайте должность редактора и формируйте газету.
— Товарищ майор, — честно признался я, — кроме стенгазеты и боевых листков, я ничего не выпускал, ни одной газеты. Если есть возможность, то прошу назначить меня заместителем редактора. Когда придет профессионал-журналист, он скажет, что нам делать, а пока я мог бы заняться формированием коллектива редакции и типографии.
Если бы я тогда знал, что должность заместителя редактора называется — «ответственный секретарь», а это именно тот специалист в редакции, который непосредственно, собственными руками делает газету и должен быть в первую очередь профессионалом!
Мое упорное нежелание занять должность редактора явно огорчило кадровика.
— Ну, как хотите, — сказал он. — Тогда вы назначаетесь ответственным секретарем редакции. Принимайте от «партизан» оборудование и набирайте личный состав. Мы вам пришлем в помощь прапорщика — начальника типографии и офицеров в редакцию…
Вот так, в одно мгновение, я стал журналистом. Хотя до настоящего журналистского профессионализма мне было, мягко говоря, очень и очень далеко. Но тогда я еще не понимал, какой груз ответственности взвалил на себя, вступая в должность ответственного секретаря многотиражной газеты 201-й мотострелковой дивизии.
В тот же день на должность журналиста-организатора был назначен лейтенант Александр Краузе.
— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне голубоглазый молодой лейтенант с аккуратными небольшими усами, — вы ответственный секретарь газеты?
— Да. А вы военный журналист? — с надеждой в голосе спросил я.
— Нет, — ответил офицер и представился: — Замполит мотострелковой роты, лейтенант Александр Краузе. Назначен к вам на должность корреспондента газеты.
— Ну, что же, в редакции я пока один офицер, и мне очень нужен помощник. Так что тоже подключайся к работе.
Нас с корреспондентом разместили в палатке офицеров управления соединения. Определившись с жильем и перетащив в палатку все свои вещи и оружие, мы сразу пошли осматривать типографскую машину
Внутри БПК-63 сидели «партизаны»-журналисты из местных гражданских газет.
— Старший лейтенант Гончаренко. Ответственный секретарь газеты 201-й дивизии, — представился я. — Мне приказано принять у вас типографию.
Наше появление в типографии было воспринято «партизанами»-журналистами с большим восторгом. Уже много дней эти уставшие, небритые, пропахшие дымом костра люди находились на полигоне и ждали того момента, когда их сменят профессиональные военные. Они уже соскучились по своим семьям и с нетерпением ожидали, когда же мы наконец примем у них оборудование, и они разъедутся по домам.
Прием оборудования был символическим: станки не включались, и «партизаны» имели лишь смутное представление о том, как они работали. Они сбивчиво пытались рассказать о том, как работает типография, как включается оборудование, где хранятся запасные части к станкам и расходные материалы. Многих запчастей не хватало. Все оборудование длительное время стояло без работы и хранилось на складе. Автомобиль ЗИЛ, на базе которого была типография, не заводился, и было непонятно, как он вообще сюда добрался. Видимо, в район сосредоточения дивизии его притащили на буксире.
Плачевное состояние полевой типографии меня сильно озадачило. Предстояла напряженная работа по приведению всего оборудования в порядок. Практической пользы от «партизан» не было. Поэтому задерживать их на воинской службе не было никакого смысла. Подписав документы о приеме типографии, я отпустил их домой, пожелав «партизанам» на прощанье успехов в мирной жизни.
Глаза боятся — руки делают!
БПК-63
(Справка для любознательных, читать не обязательно)
Бесшрифтовой полиграфический комплекс БПК-63 предназначен для выпуска в полевых условиях газет, листовок и других печатных материалов. Его можно использовать для выпуска листовок и газет на любом иностранном языке.
Смонтирован комплекс в специальном кузове-фургоне КУНГе (кузов универсальный нормального габарита), установленном на шасси грузового автомобиля. В качестве источника питания используется бензоэлектрический агрегат.
В основное оборудование БПК-63 входят: походный электрографический комплект, офсетная печатная машина, наборно-пишущая машина.
Техническое оборудование типографии дополняется портативным фотокомплектом и принадлежностями для изготовления заголовков бесшрифтовым способом.
Полиграфическое оборудование БПК-63 позволяет выпускать за 8-10 часов работы 30–40 тысяч экземпляров двухсторонних однокрасочных листовок формата стандартного листа или до 2 тысяч экземпляров двухполосных газет формата 30х42 см.
Экипаж типографии — 4 человека.
На должность начальника типографии кадровики мне обещали прислать прапорщика. А вот подобрать трех солдат — водителя, печатника и наборщика — мне предстояло самому. Да еще в кратчайшие сроки их обучить типографскому делу и наладить производство печатной продукции. Но, как говорится, глаза боятся — руки делают.
В Термезе было холодно, но держалась плюсовая температура, и временами шел дождь. Вместо шапки я надел свой танковый черный берет, в котором ещё лейтенантом мне довелось начать службу в танковых войсках, и отправился по расположившимся рядом мотострелковым частям дивизии искать себе помощников.
Когда я проходил мимо группы вновь прибывших на пункт формирования дивизии военнослужащих, ко мне подбежал солдат и спросил:
— Товарищ старший лейтенант, вы не из спецназа?
— Почему вы так думаете?
— Ну, у нас все офицеры носят фуражки с красным околышем, а у вас черный берет, и вы в черной куртке, всех опрашиваете и подбираете себе человека активного и шустрого. Возьмите меня к себе!
Это был рядовой Юрий Машков. Несмотря на то, что он в ДОСААФ закончил автошколу, его направили служить в мотострелковое подразделение. Увидев меня, он подумал, что мне нужен водитель в какое-то особое подразделение. Солдат был немного разочарован, узнав, что черный берет на мне — танковый, и водитель мне нужен не в разведку, а на машину походной типографии. Поговорив с солдатом, я понял, что он как раз тот человек, который мне нужен и соответствует всем моим требованиям.
В то время как Машков занимался ремонтом машины, я искал печатника. Он тоже должен был обладать особыми качествами. В нашей ситуации печатником должен быть умелый, сообразительный солдат, человек, что называется, с золотыми руками, своего рода народный Кулибин. Очень долго мне пришлось ходить по подразделениям и спрашивать, не знает ли кто солдата с качествами народного умельца. В одном из инженерных подразделении мне сказали:
— Есть у нас такой — рядовой Стасенко.
Я попросил позвать его. Ко мне подбежал светловолосый солдат небольшого роста, на лице его была счастливая улыбка. Глаза с хитрецой смотрели на меня открыто и смело.
— Товарищ старший лейтенант! Говорят, вы ищете солдата, который хорошо разбирается в технике, — не совсем по-уставному обратился ко мне солдат, — я смогу все что угодно разобрать и все что угодно собрать…
— Все что угодно разобрать мне не нужно, — прервал я быстрый монолог солдата. — Мне нужен печатник. Вы когда-нибудь имели дело с печатной техникой?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, но я разберусь, не сомневайтесь!
Движения солдата были резкие, порывистые, в глазах — энтузиазм. Мне всегда нравились энтузиасты и веселые люди. Что интересно, Стасенко (к сожалению, время стерло из памяти его имя) всегда улыбался. Плохо ему было или хорошо, когда он с кем-нибудь разговаривал, его рот от уха до уха всегда расцвечивала жизнерадостная улыбка. Он прямо излучал позитив, и этим он мне особенно приглянулся.
— Хорошо. Сообщите мне все ваши данные, я беру вас к себе печатником.
— Ура! — не выдержал Стасенко, подпрыгнул радостно вверх, но тут же взял себя в руки и уже по-уставному приложил руку к головному убору.
— Разрешите идти, товарищ старший лейтенант?
— Идите. Вам поступит распоряжение явиться на новое место службы. Со всем личным имуществом придете в расположение редакции. Задача ясна?
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — радостно промолвил Стасенко и убежал в солдатскую палатку за своими вещами.
Найти наборщика оказалось еще труднее, чем печатника. Это должен быть, прежде всего, очень усидчивый человек. Ему предстояло на пишущей машинке долго набирать большие объемы текстов. И еще от него требовались внимательность и хорошее знание русского языка. По натуре он должен быть неторопливым и несколько замкнутым, способным длительное время обходиться без общения с сослуживцами.
Солдата с такими качествами пришлось искать довольно долго. Наконец, разговаривая с одним из офицеров, я узнал, что в его роте есть очень медлительный солдат, который держится особняком от всего личного состава, ни с кем не общается, ведет замкнутый образ жизни и вообще не вписывается в коллектив мотострелков, которым командовал этот офицер. На мое предложение забрать этого солдата к себе командир роты с радостью согласился и отдал распоряжение позвать рядового Виктора Евдокимова.
Внешний вид солдата мне очень не понравился. Передо мной стоял долговязый худой боец в грязных сапогах. Форма на нем была измята и смотрелась мешковато. Однако в его глазах читался интеллект, и мне показалось, что парень был начитанный и интеллигентный.
Поговорив с рядовым Евдокимовым, я окончательно понял, что он именно тот человек, который мне нужен, и к вечеру рядовой Евдокимов уже был в редакции…
Ежедневные мои походы в отдел кадров по поводу незанятой вакансии начальника типографии вскоре увенчались успехом. В редакцию наконец прибыл прапорщик Сапега.
— Ну что, здесь типография? — с ходу, не представившись, без церемоний спросил широколицый прапорщик, залезая по ступенькам в типографский КУНГ. Передо мной стоял человек небольшого роста, крепкого телосложения, значительно старше меня. Внимательными глазами он в упор изучал меня. — Назначен к вам начальником типографии. Зовут меня Григорий, а фамилия моя Сапега.
— Ну, наконец-то! А я ответственный секретарь газеты Станислав Гончаренко. Пока я в редакции за старшего. Ждём прибытия редактора. У нас большие проблемы с печатными станками. Поэтому, Григорий, сразу подключайтесь к работе, чтобы вместе со Стасенко скорее запустить полиграфическое оборудование.
— Есть, сделаем! — не моргнув глазом весело ответил прапорщик.
Поставив свой небольшой чемодан рядом с моим столом, он, засучив рукава, тут же стал помогать Стасенко прикручивать крышку печатного станка.
— Ну что? Скоро заработает иностранный станок? — спросил я рядового Стасенко через двое суток.
— Да уж не знаю, товарищ старший лейтенант, что и делать, — чуть не со слезами в голосе сказал Стасенко. — Я уже два раза его разобрал-собрал, должен работать, но почему-то не работает, хоть что ты с ним делай!
Печально вздохнув, солдат облокотился о станок. Стеклянная крышка, которая была поднята на станке, от этого прикосновения покачнулась и закрылась. Тут же сработал датчик безопасности и печатный станок заработал! В инструкции по эксплуатации станка, косноязычно переведенной на русский язык, об этой блокировке не было ни слова…
— А я-то думал, почему он никак не включается? Оказывается, крышка была поднята. Мы с ним столько провозились, а ларчик-то просто открывался! — с восторгом заговорил Сапега. — Все! Скоро начнем печатать!
И вот наконец «колдуя» в очередной раз над непослушным аппаратом ПЭК, мы услышали сзади уверенный голос:
— Ну что, здесь редакция находится?
Я обернулся — передо мной стоял высокий, крепкий, голубоглазый, с аристократическими чертами лица старший лейтенант.
— Вы будете Гончаренко? — спросил он.
— Да, — ответил я. — А вы кто?
— Я назначен редактором газеты. Зовут меня Николай. Будем работать вместе. Вы готовы доложить о состоянии типографии?
— Да, типография, в принципе, уже к работе готова. И еще пока нет корректора, а так редакция полностью укомплектована, — сказал я.
— С корректором вопрос решим в ближайшее время, а сейчас нам надо срочно выпустить первый номер газеты.
Старший лейтенант Николай Бурбыга служил в 201-й мотострелковой дивизии уже два года. Его часть дислоцировалась в городе Курган-Тюбе. Как позже оказалось, недалеко от него проживала и наш будущий корректор Ольга. Редактору ее порекомендовали как специалиста по языкам, с хорошим знанием прежде всего русского языка, и он пригласил ее на должность корректора нашей газеты.
Корректор Ольга была молчаливой и немного застенчивой девушкой. Мать ее была украинка, отец — таджик, поэтому Ольга хорошо владела тремя языками: украинским, таджикским и русским. Это обстоятельство очень помогло нам в общении с афганцами, но позже послужило причиной ее перевода в распоряжение разведывательного отдела дивизии.
Итак, с приходом в наш коллектив корректора Ольги редакция была в полном составе и готова к выполнению боевых задач.
Здравствуй, Афганистан!
«Высокие Договаривающиеся Стороны, действуя в духе традиций дружбы и добрососедства, а также Устава ООН, будут консультироваться и с согласия обеих сторон предпринимать соответствующие меры в целях обеспечения безопасности, независимости и территориальной целостности обеих стран.
В интересах укрепления обороноспособности Высоких Договаривающихся Сторон они будут продолжать развивать сотрудничество в военной области на основе заключаемых между ними соответствующих соглашений».
(Статья 4 Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между СССР и ДРА от 5 декабря 1978 года)
14 февраля 1980 года 201-я мотострелковая дивизия начала пересечение государственной границы Демократической Республики Афганистан. Части и подразделения дивизии, колонна за колонной, выдвигались к понтонной переправе через реку Амударья.
Рано утром 15 февраля 1980 года на машине БПК-63 с прицепом, доверху груженным бумагой, краской и имуществом редакции, мы подъехали к пограничному контрольно-пропускному пункту (КПП), расположенному перед рекой. За ней начиналась таинственная для всех нас страна — Афганистан…
Первые километры чужой страны. Мы напряжены и сосредоточены. Все взволнованы и внимательны. В кабине с водителем находился редактор. В кузове за старшего — я. Автоматы только у меня, водителя и редактора. У корреспондента и начальника типографии — пистолеты. Остальные солдаты редакции не имели никакого оружия. Догоняем колонну артиллеристов, с которыми нелегально пересекла границу наша корректор Ольга. Забираем девушку и пытаемся обогнать бесконечно длинную колонну.
По дороге нам встречаются афганцы. Они улыбаются, машут в приветствии руками и что-то кричат. В руках держат портреты Генерального секретаря ЦК НДПА Н.М. Тараки.
Вдруг колонна останавливается. Нас тут же обступают афганцы. Многие довольно сносно говорят по-русски. Сказывается многочисленный контингент военных и гражданских специалистов, уже много лет работающих в Афганистане.
Одному толстому афганцу очень понравилась наша Ольга. Он предложил нам за нее калым и даже для демонстрации своих серьезных намерений вытащил из-за пазухи большую пачку местной валюты — афгани. Но мы отклонили и это предложение местного «предпринимателя», объяснив ему и рядом стоящим афганцам, что наши женщины не продаются, а выбирают себе мужей сами.
Колонна снова начала медленно двигаться по шоссе. На очередной остановке мы посовещались с редактором и пришли к выводу, что с такой скоростью наша редакция вряд ли засветло доберется до Кундуза. Исходя из сложившейся ситуации, старший лейтенант Бурбыга принял решение двигаться дальше самостоятельно, оторвавшись от общей колонны. Лавируя между машинами, уходим далеко вперёд. Как показали дальнейшие события, мы очень рисковали, оказавшись одни, без охраны на никем не охраняемой дороге.
Первый бой
Длительное монотонное гудение мотора грузовика и добродушное отношение к нам афганцев постепенно приглушило чувство опасности. На ходу обедаем. Все расслабляются. Кажется, не будет конца этой виляющей между холмами дороге. Солдаты дремлют.
Вдруг все мгновенно меняется.
От резкого торможения мы все валимся на пол. В кабине редактор сильно ударился головой о лобовое стекло. К счастью, он был в каске и не получил ранения. Рядовой Машков судорожно дергал за ствол автомат, пытаясь вытащить его из крепления за сиденьем водителя, и возбужденно кричал:
— Засада! Засада, товарищ старший лейтенант! Засада!..
Наконец Машков вытащил автомат и кубарем скатился в кювет, успев на ходу снять его с предохранителя и дослать патрон в патронник. Вместе с редактором они заняли огневую позицию в придорожном кювете у редакционной машины.
Вокруг нас была бешеная стрельба из автоматов и пулеметов.
— Лечь на пол и не высовываться! — приказал я всем, кто ехал со мной внутри машины.
Противника было не видно, но со всех сторон в нашу сторону летели трассирующие пули. Вспоминая порой этот первый в моей жизни огневой контакт с противником, я удивляюсь тому, что мы все остались живы.
Автомат АК-74 калибра 5,45 мм без труда в упор пробивает броню БТР, прошивает навылет толстое дерево. Нас прикрывал лишь тонкий фанерный лист обшивки кузова походной типографии. Насмотревшись в детстве американских фильмов, где «герои» Голливуда лихо отстреливались, укрываясь за дверцами автомобилей, я открыл окно кузова и прицельно посылал короткие очереди в кусты, откуда в нашу сторону велся огонь. Тогда я наивно полагал, что если меня не видно, то я в безопасности. Нас спасло от верной гибели только то, что весь огонь душманы сосредоточили на десантниках. Для бандитов мы были, очевидно, лишь «грузом», который охраняли спецназовцы.
Как-то неожиданно быстро кончились патроны в «рожке» автомата. Несколько пуль моджахедов все же прошили обшивку машины. Быстро сообразив, что такие же дырки сейчас могут быть и в моем теле, я выкатился кубарем из двери кузова в придорожный кювет. На ходу трясущимися руками с трудом перезарядил автомат.
Страха нет, он придет позже, когда я по памяти буду восстанавливать эпизоды боя. Действую, повинуясь рефлексам. На раздумья нет времени. Продолжаю стрелять лежа из кювета. У солдат, что были со мной в кузове редакции, оружия не было. Им и корректору Ольге оставалось лишь вжались всем телом в пол машины и уповать на благополучный для нас исход боя. Вслед за мной в кювет выпрыгнули из типографского КУНГа Саша Краузе и Григорий Сапега. Они стреляют по кустам из пистолетов. Рядом грохотал крупнокалиберный пулемет БТР.
Из придорожного дома на другой стороне дороги со второго этажа, расположенного немного выше высокого глиняного забора, начал стрелять пулемет. Но особого вреда он нам причинить не успел. БТРы из крупнокалиберных пулеметов быстро в щепки разметали окно и подавили пулеметную огневую точку моджахедов.
С уничтожением пулемётчика прекратился огонь и из кустов. Либо моджахеды поняли, что БТРы с крупнокалиберными пулеметами им не по зубам, либо у них просто боеприпасы кончились. Словом, огонь неожиданно прекратился, а сами нападающие исчезли в подземных норах. Позже мы узнали, что эти норы назывались кяризами и располагались вокруг афганских домов.
Залезать в кяризы, в эти дышащие смертью норы подземных ходов, искать нападавших и тем более их преследовать у нас уже не было ни времени, ни желания. К счастью, никто из личного состава редакции не пострадал. Легкие ранения получили только один десантник и водитель грузовика с боеприпасами.
Солнце уже давно скрылось за далекой грядой гор. Было уже очевидно, что мы не успевали засветло добраться до следующего укрепленного пункта, и надо было спешить.
Забросав гранатами подземные норы, в которых скрылись душманы, мы снова двинулись в путь.
Стало совсем темно. Колонна увеличила скорость. Мы мчались по шоссе и уже не отвечали на огонь моджахедов. Душманы стреляли по колонне в основном с дальних дистанций, однако им все же удалось повредить три бензовоза. Водителей подбитых машин тут же на ходу подобрали солдаты из следующих за ними БТРов.
Несмотря на довольно интенсивный огонь по колонне, до Кундуза доехали без людских потерь. На окраине города у обочины дороги в свете фар появляется отряд вооруженных афганцев. То ли местные активисты НДПА, то ли «душманы» — кто их разберёт! Едем медленно. У афганцев настороженные, недобрые глаза. У нас снятые с предохранителей автоматы. Они не стреляют в нас, мы — не стреляем в них. По-тихому разъезжаемся…
На войне как на войне
Лето в Афганистане для советских солдат стало настоящим стихийным бедствием. Песок нагревался до такой степени, что на него невозможно было ступить босой ногой. Температура воздуха превышала все пределы, мыслимые и немыслимые. Советская армия оказалась совершенно не подготовленной к ведению боевых действий в условиях столь жаркого климата.
Сапоги на ногах, пилотка или фуражка на голове — все это в боевых условиях оказалось очень неудобным. Кроме этого оказалось ненужным и опасным ношение офицерской портупеи. Буквально первые же бои с душманами показали, что противник в первую очередь уничтожал командиров. Это происходило потому, что форма офицеров и прапорщиков очень сильно отличалась от солдатской. Вражеские снайперы легко распознавали командиров и тут же их уничтожали. Поэтому самое первое, что сделали офицеры и прапорщики в Афганистане, — переоделись в солдатскую форму. На погоны без просветов прикрепили защитного цвета звездочки.
Российские солдаты всегда умели приспосабливаться к тяжелым условиям службы. Очень были неудобны в динамичном бою подсумки для магазинов к автоматам Калашникова. Они крепились на поясном ремне и больно били по бедру при беге. И тогда бойцы разведывательных подразделений стали себе шить нагрудные конструкции для хранения автоматных рожков. Сейчас эта конструкция называется «разгрузка». Конечно, все эти усовершенствования не соответствовали установленной форме одежды, но зато спасали жизни.
В местах постоянной дислокации солдаты и офицеры старались обустроить свой быт таким образом, чтобы не было мучительно жарко. При любой возможности возле подразделений высаживали деревья и кустарники, обильно их поливали, несмотря на дефицит воды. Кое-кто умудрялся вырывать бассейны, где спасались от жары. Где не было возможности оборудовать бассейн, зарывали пустые металлические бочки в песок, который на глубине был сырой и прохладный. В бочки заливали воду, и в них солдаты спасались от жары.
Иногда у афганцев удавалось купить специальные кувшины для воды. Они были изготовлены из особой глины, которая имела микроскопические поры, поэтому поверхность таких кувшинов была постоянно влажная, и даже на горячем ветру вода в кувшине оставалась прохладной.
Внутри расположения редакции ходили в максимально облегченном виде. Однако, как бы мы ни одевались, на боку всегда был пистолет. И потом, когда я уже без оружия пересекал границу, длительное время чувствовал некоторое неудобство от отсутствия привычной тяжести пистолета на правом бедре.
Части дивизии вели активные боевые действия по всей зоне ответственности, а мы в своей газете продолжали публиковать материалы об экономии горюче-смазочных материалов, хорошей работе постов народного контроля, правильной эксплуатации техники и многом другом. Писали обо всем, только не о боевых действиях войск. Мы ощущали некоторую вину перед офицерами и солдатами нашей воюющей дивизии за то, что не имели права открыто писать о героях и их подвигах.
Сейчас, разглядывая снимки Александра Краузе, сделанные им в момент боевых действий, я невольно поражаюсь: как в боевой обстановке он успевал еще фотографировать? Это были первые боевые снимки, которые мы, к сожалению, не могли в то время поместить в газету и тем более использовать в других средствах массовой информации.
Фотографии эпизодов реальных боев тогда, в 1980 году, публиковать было нельзя, и я аккуратно складывал их в отдельную папку. Позже мне удалось тайно провезти их на территорию Советского Союза.
Что и говорить, я очень завидовал нашему корреспонденту. Лейтенант Краузе имел возможность ежедневно бывать в войсках, быть в гуще событий. Мне же постоянно приходилось работать над очередным номером: править статьи сотрудников редакции и заметки военкоровского актива подразделений дивизии, обзванивать части, собирать информацию, осуществлять верстку и взаимодействие с дивизионным цензором. Одним словом, рутинная работа. Время от времени я просил редактора хоть на пару дней отпустить меня в войска, собрать «живую» информацию, так сказать, из первых рук и набраться впечатлений. Но чаще всего получал отказ:
— А кто газету делать будет? — сразу охлаждал мой боевой настрой редактор. — Успеешь еще по горам поползать.
Командировка в Ташкент
Расходные материалы, полученные мной для типографии, еще когда мы были в Термезе, заканчивались. И мне необходимо было ехать в командировку в Ташкент за бумагой, краской и запасными частями к оборудованию типографии.
— Поезжай в автобат, — инструктировал меня Николай Бурбыга, — там получишь «КамАЗ». Только хорошо проверь его — путь неблизкий: по территории Афгана, потом по территории Союза. На складах ТСП ТуркВО получите все необходимое. Возьми с собой второй подсумок с патронами: что-то в последнее время часто стали обстреливать наши колонны. Будь предельно осторожным и внимательным!
— Постараюсь все сделать, как надо, — заверил я редактора и пошел в автобат. Там мне выделили машину и предоставили водителя — веселого, разговорчивого солдата-кавказца.
Выехали рано утром в составе колонны из десяти «КамАЗов». Остальные машины шли в Ташкент за различными грузами и продуктами. Сев в кабину, я первым делом спросил у водителя:
— Ты проверил и почистил свой автомат?
— Так точно, товарищ старший лейтенант! Вот, можете проверить, — ответил водитель с характерным кавказским акцентом.
Действительно, автомат был закреплен рядом с водителем на специальных держателях и просто сиял чистотой.
— А как ты собираешься стрелять на ходу, если мы наткнемся на засаду? — спросил я солдата.
— Вот так… — ответил он и, ловко присоединив рожок, высунул в открытое боковое окно ствол автомата. — Одной рукой держу баранку, а другой веду огонь по врагу.
Уверенные манипуляции водителя с автоматом мне понравились. Но про себя подумал: «Ну, это мы сейчас не под пулями, а как он себя поведет в реальной боевой обстановке?..»
До Баглана наша колонна грузовиков доехала без происшествий. На окраине я обратил внимание на ряды разрушенных домов, как будто прошел метеорит вдоль квартала. На этом участке дороги местные душманы очень часто нападали на советские грузовики с армейским грузом, и тогда в придорожных кварталах происходили скоротечные бои с переменным успехом.
Не прошло и пяти минут движения нашей колонны по Баглану, как вдруг справа и слева по нам ударили автоматные очереди. К счастью, часть пуль прошла рикошетом, а остальные только насквозь пробили тент машины, нас не задело. Я вскинул автомат и через открытое окно, почти не глядя, стал стрелять короткими очередями по развалинам домов, из которых велся огонь по нашей колонне. Сквозь грохот выстрелов я слышал щелканье затвора автомата водителя, но выстрелов не было. Наша колонна на предельной скорости мчалась вперед через перекрестия огненных нитей от трассирующих пуль. Через несколько секунд огонь прекратился, ни одна машина не получила серьезных повреждений, потерь личного состава в нашей колонне тоже не было. Проехав Баглан, мы остановились в поле и стали осматривать машины.
Во время боя оружие моего водителя так и не выстрелило ни разу.
— Ты же сказал, что подготовил свой автомат! — Еще разгоряченный боем, я едва сдерживал себя от возмущения халатностью солдата.
— Так точно! Автомат я подготовил, но забыл почистить магазины к автомату, — оправдывался водитель. — Они как были в пыльном подсумке, так там и лежали. Вот и заклинило подачу патронов.
Одним словом, если бы нашу машину подбили, нам пришлось бы обороняться только одним моим автоматом и пистолетом…
В сочных выражениях я высказал водителю все, что думал о нем, о его автомате, о его командирах и о порядке, а точнее, беспорядке в части, где он проходил службу. Немного успокоившись, мы расселись по местам, и колонна двинулась дальше. До границы с Союзом доехали без происшествий и, минуя пограничников, двинулись по родной земле.
По обе стороны дороги снова увидели родную картину: доски, разнообразный стройматериал, без присмотра лежащий вдоль дороги, чего в Афганистане не увидишь никогда. Для афганцев это все равно что золото разбрасывать. В свое время я обратил внимание на то, что на афганском рынке даже обычную мелкую щепу продают на вес, как урюк и апельсины. Все дорожные знаки на трассах сделаны из металла или бетона. Дерево в Афганистане — это не только дефицитный строительный материал, но и драгоценное топливо…
Столица солнечного Узбекистана после восстановления от землетрясения была в то время, пожалуй, одним из красивейших городов Советского Союза. Построенный фактически заново Ташкент весь утопал в зелени. Самобытная архитектура домов, необычная планировка, чистота на улицах, доброжелательность жителей, богатый базар — все это значительно выделяло его среди других советских среднеазиатских столиц. На рынке Ташкента тогда можно было купить все, что угодно: от обуви до фруктов. По вечерам на площадках многих кафе и ресторанов ярко горели прожектора. Большой популярностью у офицеров и прапорщиков, приезжавших в столицу Узбекистана, пользовались рестораны «Голубые купола», «Заравшан», «Дустлик».
Определив солдат на постой в казарму на местных военных складах, офицеры нашей колонны пошли ужинать в «Заравшан».
Стоящий на входе в ресторан швейцар сразу определил в нас «военных из-за речки» — так называли офицеров и прапорщиков, приезжавших в Ташкент из Афганистана. Он проводил нас к очень радушному метрдотелю, который посадил нас на самые лучшие места перед сценой. На сцене уже выступали артисты. В ресторане было немного посетителей. За соседним столиком сидели девушки и заинтересованно на нас посматривали.
Мы сразу поняли, с какой целью эти девицы находятся в ресторане. Офицеры, которые уже раньше бывали в Ташкенте, рассказывали нам о таких девушках. По внешнему виду они легко вычисляли военных, прибывших из Афганистана. «Афганцы» были очень загорелыми, и на них была выгоревшая на солнце полевая форма. А еще работники питейных заведений Ташкента и девушки легкого поведения уже знали, что у таких военных, как правило, имелись немалые суммы денег в рублях и чеках.
Чеки — это валюта советских времен. Все военнослужащие и гражданские лица, находящиеся за границей, получали тогда две зарплаты — в чеках на руки и в рублях — на книжку. Чеками можно было расплачиваться в магазинах на территории воинских частей и посольств. Чеки можно было обменять на рубли в специальных обменниках на территории Союза или реализовать через сеть магазинов «Березка». Чеки в Ташкенте котировались очень высоко, как доллары. Но если за использование долларов предусматривалось уголовное наказание, то чеки официально были разрешены к обмену. И хотя чеки по номиналу должны были обмениваться один к одному, неофициально у спекулянтов в Ташкенте его курс был один к двум, а в других городах СССР и того больше.
Догадываясь о целях «ресторанных» девиц, мы не стали с ними знакомиться и, поужинав, удалились в свои гостиницы. На следующий день предстояла большая работа по погрузке необходимых материалов, а на второй день надо было ехать обратно. Все прошло благополучно, и через два дня колонна двинулась обратно к границе с Афганистаном.
На границе таможенник цепким взглядом осмотрел мою фигуру и буквально впился глазами мне в зрачки, чтобы вовремя уловить волнение, которое, наверное, непроизвольно охватывает контрабандистов при проверке перевозимого ими запрещённого груза.
— Что везем, не предусмотренное правилами? — спросил он.
— Ничего запрещенного в кузове и у меня лично не имеется, — ответил я, глядя прямо ему в глаза.
Таможенник осмотрел кузов, выборочно вскрыл некоторые упаковки с бумагой и спросил:
— А что у вас в заднем кармане брюк?
Он явно брал меня, как говорится, на пушку, так как в карманах у меня ничего не было.
— А за поясом тоже ничего нет?
— Ничего нет.
Не обнаружив ничего незаконного и не добыв «конфиската», таможенник разочарованно, с обиженным лицом дал добро на пересечение границы, и мы въехали на территорию ДРА.
«Голубой Дунай»
Наступил новый, 1981 год. Трудясь над очередным номером газеты, я почувствовал сильное недомогание и головную боль. Не обращая внимания на плохое состояние здоровья, я продолжал работать. Однако вскоре понял, что больше не в состоянии трудиться. Пришлось работу прекратить и лечь спать. В середине ночи я проснулся от ощущения нарастающей опасности: казалось, что если сейчас не обращусь к врачу, то сойду с ума от головной боли.
С трудом одевшись в темноте, в полубредовом состоянии я пошел в сторону полевого госпиталя. Шатаясь от слабости, я дошел до расположения медиков и остановился у крайней палатки. Она оказалась как раз приемной инфекционного отделения.
В палатке меня встретил огромного роста солдат. На петлицах его формы были почему-то не медицинские эмблемы, а стройбата. Запомнились его огромные руки. На толстых пальцах давно не стриженные, ломаные ногти, а под ними черная каемка грязи. Солдат предложил присесть на кушетку и засунул мне под мышку градусник: температура зашкаливала за сорок градусов. Я попросил солдата позвать дежурного врача, но тот с сожалением посмотрел на меня и сказал:
— Вы знаете, суток двое-трое никого из врачей не будет.
— Почему?
— Вчера мы получили спирт. После этого врачей не бывает, как правило, два-три дня. Давайте я сделаю вам обезболивающий укол и уложу спать. Судя по признакам, у вас тиф, — поставил мне неутешительный «экспресс-диагноз» медбрат.
Мне уже было все равно. После укола мне сразу стало легче, и медбрат проводил меня в палатку для больных, где на грязных матрасах, без постельных принадлежностей, одетые в комбинезоны и куртки, лежали вперемешку солдаты и офицеры, заболевшие тифом. Обойдя печку, я нашел свободную кровать, упал на нее и забылся тяжелым сном.
Утром я проснулся от стука котелков. Лежащий на соседней кровати прапорщик, увидев, что я проснулся, спросил:
— Ну, что, товарищ старший лейтенант, есть будете?
— Нет, — ответил я и снова забылся сном.
В полудреме я услышал, как сосед говорил с кем-то обо мне:
— Ну-у-у, значит, это наш брат тифозник!.. Те, у кого не тиф, а просто дизентерия, в первый же день бегут за едой. А тут и диагноз ставить не нужно: у этого старлея — настоящий тиф.
Пролежав в беспамятстве до вечера, я очнулся и понял, что если не умру от тифа, то умру от голода. И, в очередной раз услышав стук пустых котелков, с которыми сгрудились у термоса больные, я заставил себя встать и пойти к месту раздачи пищи. Получив свою порцию ароматной гречневой каши с тушенкой, я с трудом пошел обратно в палатку для инфекционных больных.
Инфекционным отделением называлась отдельно стоящая, в стороне от полевого госпиталя, большая палатка. Вокруг палатки были вбиты колья с закрепленной на них колючей проволокой. Все солдаты и офицеры 201-й дивизии старались обходить подальше эту палатку, чтобы не заразиться тифом или еще чем-нибудь «экзотическим». В Афганистане тиф, несмотря на тяжесть, считался обычной болезнью, как ОРЗ. Многие им переболели. С этим заболеванием даже в Союз не отправляли. По-иному относились к гепатиту: как только у военнослужащего становились желтыми белки глаз, его сразу же отправляли на «большую землю», то есть в СССР.
Однажды, когда я уже выздоравливал, мне довилось наблюдать, как только что поступивший в госпиталь с тифом прапорщик вдруг стал собирать вещи. На вопрос, куда это он собрался, прапорщик равнодушно ответил, что опаздывает на автобус в Советский Союз. Мы поняли, что у него начинается помутнение рассудка, и силой уложили в кровать…
Врачи появились в нашей тифозной палатке не через двое-трое суток, как предполагал дежурный солдат, а через сутки. Военные эскулапы подтвердили диагноз медбрата и выдали мне порцию таблеток. Через пару дней я почувствовал себя уже вполне здоровым — у меня была легкая форма заболевания.
Выписывал меня из полевого госпиталя майор медицинской службы, по национальности туркмен. Веселый, общительный мужчина с чувством юмора.
— Ох, товарищ журналист! — говорил он мне, заполняя выписной эпикриз. — К чему только не прибегают порой солдатики. Вот недавно мы разбирались с одним бойцом из Азербайджана. Он выпил мочу больного желтухой только для того, чтобы раньше времени его отправили в Союз и уволили с военной службы! И не побрезговал ведь. Кошмар!
В палатку заглянул медбрат:
— Товарищ майор, тут больной поступил.
— Ну и что, что больной, — сказал с акцентом врач. — Дай ему одну таб—лэ-тку, сразу выздоровеет.
— Так это очень тяжелый больной…
— Ну, дай ему тогда двэ таб—лэ-тки, — ответил со смехом майор. — Шутка такая, — пояснил он мне. И уже серьезно сказал медбрату: — Отведи его сейчас в палатку. Я скоро приду, осмотрю больного и сам дам ему таб-лэт-ки.
Получив из рук майора эпикриз, я пошел вдоль взлетно-посадочной полосы в редакцию. На ней стоял готовый к вылету пассажирский самолет с больными желтухой на борту. Поравнявшись с авиалайнером, я взглянул на его иллюминаторы. На меня равнодушно смотрели: солдаты и сержанты, прапорщики и офицеры. У всех их были одинаково желтые белки глаз. Позже летчики рассказали мне, что такие рейсы с аэродрома Кундуза повторялись чуть-ли каждые двое суток.
Продолжив свой путь, я оказался возле большого холодильника, где хранили тела погибших советских военнослужащих. Этот печальный воинский объект резко отличался от других армейских сооружений, которые, как правило, имели защитную окраску. Холодильник был почему-то покрашен в голубой цвет. Поэтому солдаты прозвали его «Голубой Дунай», а про погибших говорили: «их увезли в “Голубой Дунай”…»
Возле «Голубого Дуная» два солдата укладывали в цинковый гроб тело очередного погибшего воина в парадной форме и не обращали на меня никакого внимания. Рядом с гробом стоял солдат с паяльной лампой, чтобы заварить швы на этой печальной «посылке». Они уже привыкли к своей работе, для них это была ежедневная операция.
Такова была трагическая и беспощадная действительность тех дней.
Марш-бросок по северным провинциям
Афганистана
В Афганистане весна — как на Урале жаркое лето. Днем довольно сильно припекало солнце. Но в горах было прохладно.
Начали просыпаться от зимней спячки не только насекомые, но и душманы. Участились нападения вооруженных бандформирований на советские подразделения и трубопровод, что проходил по зоне ответственности 201-й дивизии.
В составе руководства дивизии произошли перемены. Были неожиданно отправлены на «большую землю» начальник политотдела и начальник штаба дивизии.
Вместо полковника Д.Я. Стасюка в должность начальника штаба дивизии вступил полковник В.И. Назаренко.
Вскоре по приказу командира дивизии полковник Назаренко возглавил группу офицеров, которая должна была осуществить инспекционную поездку по территории ответственности 201-й дивизии. Маршрут ее проходил по всей северной части Афганистана. В инспекторскую группу должны были войти офицеры из всех служб штаба дивизии, в том числе политработники политотдела соединения. Все старшие офицеры политического отдела соединения, очевидно, были заняты важными делами, поэтому в качестве представителя политического органа дивизии там было решено отправить в командировку меня. В политотделе знали, что я скоро подлежу замене и отправке в Советский Союз, но, видимо, решили напоследок «осчастливить» меня командировкой. Заодно, мол, и материал для дивизионной газеты соберет из отдаленных гарнизонов.
Утром как самый младший по званию я занял скромное место в конце строя инспекционной группы, состоявшей исключительно из старших офицеров штаба соединения. Подполковник из оперативного отдела начал зачитывать список офицеров инспекционной комиссии и назначать из их числа старших машин.
Походная колонна состояла из нескольких бронетранспортеров и одного бензозаправщика. Когда очередь дошла до назначения старшего на бензозаправщик, возникла пауза. Строй затих. Всем было понятно, что многокилометровая поездка на бензозаправщике по районам боевых действий вполне может закончиться гибелью машины вместе с офицером и водителем. Почему-то я сразу понял, что старшим на бензозаправщике буду именно я. По жестокой логике войны, наверное, я был «менее полезен» в этой поездке, чем другие офицеры штаба. Поэтому мое назначение старшим на бензозаправщик меня не удивило.
Баглан проехали без происшествий.
— Сегодня у душманов, наверное, выходной, — невесело пошутил по этому поводу водитель. — Надо же, ни одного выстрела!
— Не каркай, — ответил я, — впереди еще сотни километров пути!
Выехали на плоскогорье. Лавируя между небольшими сопками, мы все дальше и дальше продвигались на юг, потом повернули на север и поехали по дороге, рядом с которой был проложен бензопровод из Советского Союза. По нему доставлялось топливо для боевой техники. Этот бензопровод был проложен прямо по земле, точнее, по обочине дороги, и представлял собой трубу диаметром примерно 15–20 сантиметров. Эту трубу моджахеды постоянно подрывали, поэтому на шоссе были размещены на небольшом расстоянии посты наблюдения. В их задачу входила охрана бензопровода и, в случае подрыва, проведение мероприятий по его восстановлению.
Когда мы двигались вдоль трубы, я стал было считать места подрывов — их было хорошо видно по большим пятнам копоти на асфальте. Но после двадцати сбился со счета и прекратил это занятие. Судя по большому количеству подрывов, у инженерных подразделений работы было предостаточно.
Впереди на дороге, за сопками, замаячили клубы пыли и дыма и послышалась стрельба. Сначала колонна замедлила движение, потом снова увеличила скорость. Через некоторое время, завернув за очередную сопку, мы увидели несколько поврежденных гражданских машин. Недалеко от них громко что-то кричали на своем языке несколько афганцев-водителей. С трудом наш переводчик понял, что они подверглись нападению со стороны какого-то бандформирования: машины были разграблены, продукты все отобраны, некоторых водителей бандиты забрали с собой.
Полковник Назаренко отдал по рации распоряжение командиру ближайшего взвода охраны прибыть к месту происшествия, и мы продолжили движение дальше.
Через пару часов мы снова натолкнулись на такую же картину. Но водителей и напавших на колонну бандитов здесь уже не было. Рядом с разбитыми и разграбленными машинами валялись коробки. Вскрыв их, бойцы нашли изюм. Солдаты забросили в каждый БТР по коробке с лакомством (не пропадать же добру), и мы поехали дальше. Такого изюма я никогда не ел. В советские времена на рынки европейской части СССР изюм привозили из среднеазиатских советских республик, как правило, грязный, в песке и пыли, в плохой упаковке. Афганский же изюм был идеально чистым, упакован в целлофановый пакет, а на коробке был указан не только адрес производителя, но и имя хозяина предприятия. Изюм несколько подсластил наше дальнейшее путешествие.
Подъехав к очередному взводу охраны бензопровода, мы с полковником Назаренко зашли в землянку, выкопанную в глинистой почве. Землянка была очень глубокая, и, несмотря на палящее солнце, там было прохладно.
Нас встретил бородатый лейтенант — командир взвода. Заметно было, что он не брился и не мылся довольно давно. На груди у него был орден Красной Звезды. Видимо, лейтенант прошел суровую боевую школу и, как говорится, побывал в переделках. То ли для красоты, то ли для тепла к каждой стенке его землянки были прилеплены дорогие персидские ковры ручной работы. Возле входа стояли два ведра, доверху заполненные дорогими японскими часами.
— Откуда у вас такие богатства, лейтенант? — спросил строго начальник штаба.
— Да вот, товарищ полковник, — уверенно начал докладывать лейтенант, — практически каждый день местные бандиты нападают на наши колонны и машины афганских торговцев. Часто подрывают бензопровод, грабят свои же афганские большегрузы. Мы, к сожалению, не всегда вовремя успеваем на помощь. У разграбленных бандитами машин остаются вещи, разбросанные вдоль дороги. Вот насобирали и храним. Ждем, когда кто-нибудь обратится, тогда и вернем вещи их владельцам.
Начальник штаба подозрительно посмотрел на лейтенанта и жестко произнес:
— Разберемся… А сейчас показывайте, как обустроились!
Полковник с лейтенантом пошли по расположению взвода охраны. Все огневые точки были оборудованы тактически грамотно, и боевое охранение службу несло бдительно. Похвалы лейтенант так и не дождался. Но был доволен уже тем, что высокое начальство не наложило на него за что-нибудь взыскание.
А мы снова продолжили свой путь.
Дедовщина по-афгански…
Наконец мы прибыли в 395-й мотострелковый полк, дислоцированный в 128 километрах от Кундуза у города Пули-Хумри.
Выполняя боевые задачи в своей зоне ответственности, полк должен был контролировать три дороги от Пули-Хумри: до Кундуза, до северного входа на перевал Саланг и до города Ташкурган (ныне Хульм). Кроме этого подразделения полка, образуя боевую основу гарнизона Пули-Хумри, обеспечивали режимную зону вокруг важных крупных складов армейского значения, сформированных при 59-й армейской бригаде материального обеспечения, и защищали его военный городок, а также военный городок 58-й отдельной автомобильной бригады, дислоцированной там же
Полковник Назаренко распределил офицеров для проверки служб полка. Мне предстояло проверить работу партийно-политического актива этой части. Секретарь ВЛКСМ полка ввел меня в курс дела. Мы беседовали в Ленинской комнате одного из подразделений части.
Полистав планы партийно-политической работы, ознакомившись с деятельностью партийно-комсомольского актива полка и проверив журналы учета посещаемости политзанятий, я задал полковому комсомольскому вожаку самый больной для любого войскового политработника вопрос:
— Расскажите о состоянии воинской дисциплины в вашей части, и имеются ли в подразделениях признаки дедовщины?
— Нет, ну что вы! Какая у нас может быть дедовщина? — заверил меня комсомольский секретарь. — Мы живем дружно, старослужащие у нас не притесняют молодых солдат. Да и в боевой обстановке, сами понимаете, это довольно проблематично — оружие есть у каждого. Обидчик во время боевых действий может «случайно» и пулю в спину получить… Поэтому дедовщины у нас нет…
Едва успел комсомольский вожак закончить эту фразу, как рядом с палаткой, где мы беседовали, раздались автоматные очереди.
Ошеломленные, мы выскочили наружу и увидели, как стриженный наголо солдат с автоматом наперевес бегает за сержантом и стреляет в него. Было очевидно, что солдат с автоматом молоденький, а убегающий — старослужащий. К счастью, солдат был еще недостаточно обучен и не научился метко стрелять, поэтому все автоматные очереди прошли мимо старослужащего-обидчика. Новобранца быстро разоружили и успокоили, а дело передали на расследование офицерам из штаба части.
В дальнейшем судьба этого солдата мне неизвестна, но, судя по всему, инцидент удалось замять, так как никому не хотелось иметь ЧП — ни в полку, ни в дивизии. Поскольку никто не пострадал, это дело, по всей видимости, тихо «спустили на тормозах».
Что и говорить, дедовщина в Советской армии всегда была большой проблемой. К сожалению, иногда младшие командиры, особенно в учебных подразделениях, зачастую слишком сильно закручивали гайки в процессе обучения и воспитания молодых солдат. Дело порой доходило до рукоприкладства, что шло вразрез с требованиями воинского Устава. Иногда некоторых офицеров устраивало то, что сержанты держали в кулаке не только молодых солдат, но и весь порядок в подразделении. Эта порочная практика приводила к перекосам. Случалось так, что молодые военнослужащие получали травмы. С дедовщиной активно боролись офицеры-политработники во всех частях Советской Армии. Где-то это удавалось, где-то — нет. Но проблема эта в войсках всегда продолжала оставаться актуальной.
Смерть по имени «агитгруппа»
Проверив 395-й мсп, наша инспекционная группа продолжила движение на север в сторону города Ташкургана, в районе которого располагался 122-й мотострелковый полк.
От Кундуза до Ташкургана — 142 километра. 122-й мсп своей дислокацией и рассредоточением подразделений сторожевыми заставами контролировал дорогу, связывающую Кундуз и Термез. Без преувеличения, эта дорога была афганской «Дорогой жизни». По ней шло снабжение из СССР всеми видами обеспечения не только 201-й мсд, но и многих частей 40-й армии.
Так как большую часть дороги мы уже проехали, то путь до Ташкургана показался относительно недолгим, и мы без происшествий благополучно прибыли в расположение мотострелкового полка.
После сытного обеда полковник Назаренко собрал в штабной палатке офицеров инспекторской группы и поставил каждому задачу. В этот раз мне было поручено с офицером одного из мотострелковых батальонов проверить организацию службы боевого охранения части. В сопровождение мне дали двух капитанов — замполита батальона и офицера из штаба полка. Замполит был старше нас по возрасту и на правах хозяина машины предложил нам занять места на заднем сиденье, а сам сел рядом с водителем.
Впереди показался одиноко стоящий на дороге автобус.
— Подъезжай к автобусу и остановись немного поодаль, — приказал замполит водителю и, обращаясь уже к нам, добавил: — Зарядите-ка на всякий случай оружие.
Офицер из штаба полка и я вытащили пистолеты, дослали патроны и снова вложили оружие в расстегнутые кобуры.
— Давайте-ка выйдем, — сказал замполит, — только осторожно. Надо узнать, почему автобус стоит на обочине в пустынном месте. — И, повернувшись к водителю, добавил: — Двигатель не глуши. Будь готовым в любой момент рвануть с места.
Выйдя из машины, мы пошли к автобусу. Навстречу нам из открывшейся двери автобуса вышел афганец в гражданской одежде. Видимо, он заметил нас уже давно и был готов к встрече. Афганец довольно хорошо говорил по-русски. Он представился офицером ХАДа и сказал, что с группой партийных агитаторов НДПА едет в город Ташкурган.
Говоря это, афганец вытащил сигарету и попросил зажигалку. Замполит достал зажигалку, дал прикурить. Мы все обратили внимание на то, что сигарета в руках афганца сильно дрожит, и было заметно, что он очень нервничает. Это обстоятельство сразу вызвало у меня серьезные подозрения: а тот ли он человек, за которого себя выдает! Кроме этого афганца из автобуса никто не выходил, все шторки автобуса были плотно закрыты, и внутри было тихо.
— А кто в автобусе? — спросил замполит.
— Да так, активисты наши. Едем проводить беседы, читать лекции местному населению.
Вдруг краем глаза я заметил, как одна из шторок медленно приоткрылась и прямо мне в голову смотрит ствол автомата АК-47. Оружие было так близко от меня, что хорошо были видны все потертости на дульном срезе, очевидно, повидавшего виды автомата. Таких устаревших, но по-прежнему надежных «Калашниковых» было очень много в бандформированиях моджахедов.
Мне стало не по себе. Обстановка накалялась, чувствовалась неестественность ситуации. Непонятно было, почему автобус был полон вооруженными людьми. «И почему так нервничает возглавляющий их афганец?» — с тревогой подумал я.
Мы обменялись взглядами с замполитом.
«Неужели он не видит, как нервничает «хадовец». И вообще, вооруженные до зубов пассажиры автобуса совершенно не похожи на лекторов и агитаторов!» — с возмущением думал я.
— Политзанятия — дело хорошее, — нарочито равнодушно сказал замполит. — Следуйте дальше. — И, повернувшись к нам, скомандовал: — Садитесь в машину, товарищи офицеры!
«Черт возьми! — продолжал я возмущаться про себя. — Неужели он ничего не заметил и не будет досматривать автобус? Похоже, что там бандиты!»
Мы медленно подошли к «уазику», сели, и замполит резко сказал водителю: «Гони!»
Водитель тут же дал по газам, и мы помчались по шоссе.
— Вы видели, что в автобусе сидят вооруженные люди? — спросил я замполита.
— Конечно, видел! И жизнь ваша и моя висела на волоске! Если бы кто-то из вас дернулся, нас бы тут же всех перестреляли. Это в лучшем случае… В худшем — взяли бы в плен и сняли шкуру живьем!
Наш «уазик» мчался с бешеной скоростью вдаль от автобуса, набитого вооруженными «путешественниками». И на этот раз смерть прошла мимо.
Приехав в полк, замполит тут же доложил все дежурному по штабу. По рации был отдан приказ всем постам задержать автобус с вооруженным отрядом, но его так и не нашли. Позже выяснилось, что никакого автобуса с лекторами в тот день в Ташкургане не ждали. Скорее всего, это была группа боевиков, переезжавшая с одного места дислокации на другое. Видимо, шум у расположенной недалеко советской воинской части им был не нужен. Поэтому душманы на стали в нас стрелять, и мы остались живы.
«Вот пуля пролетела, и ага…»
Путь домой всегда кажется короче и веселее.
Наша колонна наматывала километр за километром, и казалось, что мы очень скоро будем дома. Настроение было хорошее, рассказывали анекдоты. Преодолев горный хребет, мы выехали в долину, и тут вдруг из кустарника, что тянулся в 150–200 метрах справа от дороги, по нам душманы открыли огонь из гранатомета. Точнее, боковым зрением я успел лишь увидеть, как огненный шар полетел в сторону нашего бензозаправщика. К счастью, граната пролетела в нескольких метрах впереди нас и взорвалась в кустах недалеко от шоссе. Мы с водителем вжались в спинки сидений и, казалось, перестали дышать.
Старшие машин наверняка видели, как справа по нам ударил вражеский гранатомет. Однако колонна продолжала движение, лишь немного снизив скорость. Побелевшими кистями рук солдат с трудом едва вращал руль. Не знаю, о чем думал в этот момент водитель, но я почему-то был абсолютно уверен, что второй гранатой душман не промахнется. Кожей, каждой клеткой своего тела я чувствовал, что сейчас, через мгновение, ракета ударит в бензозаправщик и огненный вихрь разорвет наши тела на мелкие горящие осколки.
Однажды, будучи еще лейтенантом — замполитом учебной танковой роты, я принял участие в тренировочных стрельбах из гранатомёта вместе с гранатометчиками мотострелкового полка на полигоне учебной танковой дивизии, где я проходил службу до Афганистана. В училище нас — будущих офицеров танковых подразделений — обучали стрелять из всех видов оружия сухопутных войск, в том числе из противотанкового гранатомета. Поэтому я охотно принял предложение своих друзей — молодых офицеров-мотострелков поупражняться в стрельбе из ручного противотанкового гранатомета (РПГ) по движущейся цели. Первой гранатой я промахнулся. Снаряд пролетел немного впереди цели. Сделав поправку в упреждении цели, вторую гранату я всадил точно в центр мишени.
Сейчас я сам был целью… Точнее — целью были мы с водителем на нашем беззащитном бензозаправщике. Сознавая всю беспомощность нашего положения, мы даже не пытались отстреливаться. Мы ждали второго выстрела гранатометчика…
— Притормаживай… притормози… Тормози, с-сука! — закричал я водителю, интуитивно надеясь помешать гранатометчику сделать правильное упреждение в прицеливании по нашему бензозаправщику. Водитель так резко нажал на педаль тормоза, что идущий за нами БТР чуть не врезался в наш бензозаправщик. Вторая граната снова пролетела перед нами, но значительно ближе, как раз там, где мы должны были находиться, если бы резко не сбавили скорость.
Со всех БТРов по кустам ударили крупнокалиберные пулеметы. Душманы огрызнулись автоматными очередями. То ли огонь пулеметов из БТРов не дал противнику получше прицеливаться, то ли гранатометчики душманов были плохо подготовлены, но все снаряды, к счастью, прошли мимо нас.
Огонь из кустарника прекратился так же неожиданно, как и начался.
— Кажется, отделались легким испугом, — выдохнул я.
Водитель ничего не ответил, только нервно и часто сглатывал слюну, уставившись испуганными глазами в идущий впереди БТР.
Наша колонна снова оказались не по зубам бандитам. Мы увеличили скорость и продолжили свой путь. Проехав пару километров и немного успокоившись, мы переглянулись с водителем, и оба одновременно с облегчением вздохнули. Вся остальная дорога прошла без происшествий, и я благополучно добрался до расположения своей редакции.
Прощай, Кундуз!
Передав все дела своему «заменщику», я стал собираться на новое место службы — в 88-ю мотострелковую дивизию, дислоцированную в поселке городского типа Кушка, расположенном почти у южной границы Советского Союза.
Упаковав вещи в чемоданы, я тепло попрощался со своими боевыми товарищами: старшим лейтенантом Николаем Бурбыгой, прапорщиком Григорием Сапегой, лейтенантом Игорем Махно (сменившим ранее лейтенанта Краузе), солдатами редакции — Машковым, Стасенко, Евдокимовым. Тяжело было расставаться с сослуживцами — за время, проведенное в Афганистане, мы все стали больше, чем коллегами по профессии или родственниками, мы стали братьями по оружию.
Транспортный самолет легко пробежался по взлетной полосе и резко пошел на набор высоты. Видимо, летчики старались как можно быстрее преодолеть зону действия душманских переносных зенитных ракетных комплексов (ПЗРК) «Стингер», которые Центральное разведывательное управление США через Пакистан уже начало поставлять душманам.
Глядя в иллюминатор, я в последний раз увидел кундузский аэродром и палатки подразделений охраны и управления 201-й мсд. Где-то среди них была и палатка нашей редакции. Постепенно Кундуз скрылся в песчаной дымке. Внизу, кажется, снова начал дуть песчаный ветер «афганец».
Самолет набрал необходимую высоту и взял курс на Север.
Приземлившись в Ташкенте, пассажиры нашего самолета — солдаты и офицеры — сразу попали в объятия таможенников. Они с пристрастием досматривали нас и наши вещи, изымая все «неположенное».
Мне вдруг вспомнилось, что в одном из двух моих чемоданов была коробка с фотопленками и довольно толстая пачка фотографий с мест боевых действий дивизии. Кроме этого я с тоской подумал, что под фотографиями лежит папка с архивом, в котором, кроме прочих документов, хранились оригиналы боевых донесений политработников частей и подразделений 201-й мсд, а также годовая подшивка газеты «За честь Родины», где на каждом экземпляре газеты была надпись: «Из части не выносить!» В то время вывоз с территории Афганистана каких-либо материалов, связанных с боевыми действиями, был категорически запрещен. Обнаружив фотографии и архив, таможенники должны были все изъять, а меня сдать под арест в военную комендатуру.
Надо было что-то срочно придумать!
— Кто перевозит с собой оружие, боеприпасы или наркотические вещества? — спросил, обращаясь к нам, таможенник.
Все, кто со мной прилетел, молчали, и только я поднял руку и сказал:
— Совершенно забыл! У меня там один разряженный патрон лежит в чемодане. Разрешите, я у вас его оставлю.
— Да, да, конечно, — оживился таможенник.
Он оставил в покое мой чемодан с фотографиями и с энтузиазмом стал мне помогать искать патрон в другом чемодане. Разумеется, ничего мы не нашли.
— Извините! По-видимому, я все-таки не взял с собой патрон…
Но таможенник уже досматривал другой, не мой чемодан и на мои извинения никак не прореагировал. Таким образом, мне удалось сохранить фотографии и документы, рассказывающие о первом годе «афганского» периода истории 201-й мсд.
Только пройдя пункт таможенного контроля и выйдя из здания аэропорта, я вдруг осознал, что вернулся на Родину. Мне захотелось глубоко, полной грудью вдохнуть воздух своей страны. Афганистан остался позади.
Впереди была служба на новом месте. Меня ждала новая, мирная жизнь.