Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2018
Андрей Сальников
— окончил УрФУ
по специальности «искусствовед». Журналист, редактор радиоархива
СГТРК. Работал в газетах и журналах «Пенсионер», «Уральская магистраль»,
«Хороший сезон» и др. Занимается правозащитной деятельностью в социальной
сфере. Шорт-листер поэтического фестиваля «Ад-Либитум» (г. Пермь). Публиковался в журналах: «Урал», «День
и ночь», «Белый Ворон», «Хороший сезон», электронные публикации на портале
«Мегалит». Автор книги прозы «Чёрная манера». Живет в Екатеринбурге.
Дорогая игрушка
Бывает же так. Они жили в одном дворе — лёгкая на подъём, попрыгушечка трёхлетняя Настя и легкая, высохшая до невесомости старушка Агриппина Гавриловна. По удивительному стечению обстоятельств, их собачки были очень похожи. Ещё более удивительно было то, что собака Агриппины Гавриловны была настоящая, а у резвушечки Насти — игрушечная. Во всём остальном псы были очень похожи. Размер, окрас, форма головы и лап и даже пуговки-глазки Настиной собачки были того же цвета, что и у живого двойника. Бывает же так.
Не раз и не два соседи умилялись такому сходству, и даже Малышок, а именно так звали собачку пожилой женщины, казалось, принимал свою неживую копию за дальнего родственника. Во всяком случае, он неоднократно пытался втянуть этого непонятного пса в свои игры. Он то покусывал свою неживую копию, то лизал ей нос, то заливчато лаял на неё, вызывая на ответные действия. Но, так и не получив ответа, быстро переключался на ребят, игравших в этом дворе. С живыми Малышку было гораздо интереснее.
Надо ли говорить, что и дети отвечали взаимностью беззлобному и такому весёлому пёсику. Любовь их доходила до того, что они неоднократно спасали Малышка от больших собак.
Прошло время. Настя довольно быстро наигралась со своей копией Малышка и лишь иногда вспоминала о нём, когда играла с собственным плюшевым зверинцем. Она всё чаще появлялась на улице с другими игрушками, и вскоре никто уже и не вспоминал о таком поразительном сходстве. Бывает же так. Спустя ещё некоторое время у Агриппины Гавриловны случилось большое горе — умер Малышок. Несколько месяцев старушка была сама не своя. Она почернела, ещё больше осунулась и стала ходить, едва отрывая ноги от земли. Куда только делась её недавняя одухотворённая легкость?! Утешить пожилую женщину было некому, родственников у неё давно уже не было, а соседи, занятые своими делами, не считали смерть собачонки событием, достойным таких страданий. Вначале они, правда, пытались предлагать ей самых разных щенков и собачек, но Агриппина Гавриловна всегда резко отказывалась от таких предложений, и от неё отстали.
Старушке становилось всё хуже, и уже не один раз соседи, возвращаясь с работы, заставали возле подъезда машину «скорой помощи». Всем было жаль добрую старушку, но та наотрез отказывалась от любой помощи и сочувствия. И от неё опять быстро отстали…
Бывает же… В один из пригожих дней мая уже следующего года заметно выросшая и чуть повзрослевшая Настя вынесла во двор свою копию безвременно погибшего Малышка. Немного поиграв с игрушкой, Настя переключилась на прятки с ребятами. Собачка осталась лежать на скамейке возле качелей. В это время появилась Агриппина Гавриловна, шедшая из магазина. Она сам ходила в магазин, несмотря на погоду и свои немощи, невзирая даже на то, что через три месяца после гибели её собачки к ней по её просьбе был прикреплён социальный работник. Тяжело и медленно ступая, она приблизилась к лавочке, на которой лежала игрушка, остановилась и, натужно дыша, уставилась на копию своего любимца. Так простояла она минут пять. Потом медленно и настороженно Агриппина Гавриловна оглядела двор и играющих вдалеке детей… Вдруг хищным и удивительно быстрым движением она схватила собачку, засунула её в свою сумку и уже невероятно споро пошагала к своему подъезду. Никто ничего не увидел…
Вернувшаяся Настя горевала недолго — ей купили восхитительную говорящую куклу, с которой она увлечённо возилась впоследствии почти пять месяцев.
Бывает же так. Агриппина Гавриловна вдруг начала быстро выздоравливать и улыбаться. От услуг социального работника она отказалась наотрез и всё делала сама, причём было видно, что это не составляет ей большого труда. Правда, гулять она почти перестала, зато соседи слышали, как она пела колыбельные песенки. Соседи решили, что она сошла с ума от горя.
Бывает же…
Жизнь взаймы
Вероника Андреевна очень торопилась домой — начиналась очередная серия её любимого сериала. Эту полную, но чрезвычайно шуструю пожилую женщину знали во дворе все. Старушка была невероятно общительна. Тем не менее абсолютное большинство соседей предпочитали пореже встречаться с ней. Почему? Да кому же захочется общаться с человеком, который о реальной жизни не знает почти ничего, за исключением цен в магазинах и стоимости услуг ЖКХ. Но старушка получала очень неплохую пенсию, и потому даже эти общенародные проблемы не смогли возвратить её в реальность. Все её разговоры сводились к переживаниям за судьбы героев мыльных опер, о которых она рассказывала как о близких родственниках. А вот о настоящей своей родне, даже о детях и внуках, она говорила скупо и только отвечая на расспросы соседок. Старушка была счастлива, живя в этом выдуманном мире, хотя её дочь в третий раз разошлась со своим очередным мужем и опять тянула двоих детей одна, а её сын потихоньку спивался на службе, причём весь город знал его как человека, которому в приличном обществе никто не подаст руки, и очень скоро его должны были уволить из штата областного телеканала…
Вероника Андреевна очень торопилась домой из магазина и уже подбегала к своему подъезду, гремя ключами и выбирая тот, который от домофона, когда навстречу к ней из машины вышел её сын. Он был бледнее обычного, очки в толстой оправе сидели на носу криво, глаза опухли гораздо сильнее обыкновения. С первого взгляда было видно, что у него большое горе и что он опять сильно пьян, хотя старушка вряд ли заметила хоть что-нибудь.
— А-а, Антон — пробормотала она. — Некогда мне, заходи, чай поставь, будет реклама, я к тебе выйду.
Сын остановился на мгновение, потом решительно шагнул к ней, обнял и глухо произнёс:
— У нас горе, ма, Егорушку машиной сбило, похороны в среду.
Старушка вздрогнула, отшатнулась, посмотрела сыну в глаза:
— Какое горе? — произнесла она практически на автомате. — Давай, реклама будет, мы с тобою всё обсудим.
И, спокойно повернувшись спиной к сыну, она открыла двери и вошла в подъезд. Сын застыл, как соляной столб, недоумённо уставившись в спину матери. Потом попробовал ещё раз:
— Ты, наверное, не поняла, мама, нашего Егорушки больше нет. Твоего внука убили, мам! — с нажимом добавил он, потому что старушка явно не собиралась останавливаться.
— Хорошо, хорошо — пробормотала Вероника Андреевна. — Сейчас Антонина наконец узнает, что Михаил ей изменил с этой противной Людкой.
— Какая Людка, мама, какой, к чёрту, Михаил, у тебя внука убили, а ты?! — наконец заорал сын, которого уже просто трясло.
Вероника Андреевна очень торопилась домой после похорон внука. Подбежав к подъезду, она судорожно нашарила в сумке ключи, чёрной птицей влетела домой, сбросила обувь и, не раздеваясь, бросилась к телевизору… Соседка Вероники Андреевны Павла Дмитриевна услышала за стеной надрывный плач своей подруги.
— Внука схоронила, — сообразила она и, нашарив на тумбочке валерьянку и валокордин, заторопилась на помощь. На её третий звонок дверь наконец открыла утирающая зарёванные глаза Вероника Андреевна.
— Что ты, что ты, Верунюшка, не плачь, — с порога забормотала Павла Дмитриевна, у которой сердце заколодило от вида горюющей подруги. — Накось выпей-ка валерьяночки, оно и полегше станет. — И продолжила: — Ты не убивайся так-то, бог дал, бог взял, как говорится. Сын у тебя молодой ещё, даст бог, ещё детки будут…
И, увидев недоумевающий взгляд Вероники Андреевны, осеклась. Воцарилось недоумённое молчание. Вероника Андреевна таращилась на соседку, пытаясь понять, о чём та толкует. Павла Дмитриевна, в свою очередь, пыталась сообразить, что же могло ещё случиться такого с Верунюшкой, что напрочь выбило из памяти похороненного внука. Наконец Павла Дмитриевна решилась прервать затянувшееся молчание:
— Что ещё стряслось-то, Верунюшка?! А-а, с сыном, небось, беда?! — наконец сообразила она.
— Ты о чём сейчас,
Павла?! — озадаченно уставилась на соседку Вероника Андреевна и тоже
сообразила: — А-а-а, да вы же не смотрите ничего. — И поделилась наболевшим: —
Ты представляешь, этот-то негодяй Михаил, он ради Любки своей, стервы, чтоб ей
на том свете ни дна ни покрышки, дом сжёг и Антонину убил, сволочь, а она,
страдалица, его до последней минуты любила!
И Вероника Андреевна уткнулась лицом в ладони…
Желание жить
Мы живём с ней в одном городе. Она стояла на парапете моста через самую большую реку её города, почти не замечая противного, холодного дождика, семенящего уже более часа. Она собиралась прыгнуть. Противно дрожали колени, прихватывало живот, но мысль о том, что вот сейчас закончатся все её унижения, мучения и одиночество, доставляла почти физиологическое удовольствие, как глоток хорошего вина.
Кое-как донесённая из такси двухпудовая гиря стояла рядом, верёвка от неё туго перехватывала шею. Она знала: стоит ей столкнуть гирю, та или утянет её на дно, или сломает позвонки, или попросту задушит, а скорее всего, всё это вместе. Так она отрезала самой себе пути отступления. Так ей подсказали на сайте…
Мы живём с ней в одном городе. Она решила в последний раз окинуть взглядом огни своего родного, но ставшего чужим и неприятным города, подняла глаза и, медленно поворачивая голову, начала вглядываться в мерцающие в ночи огни. Вдруг её взгляд натолкнулся на какой-то провод, отчего-то показавшийся ей похожим на шнур от утюга. Она отшатнулась, чуть не упала, но, чудом удержав равновесие, остановилась на парапете. «Я не выключила утюг!» — зазвенело в голове. Какой-то далёкий внутренний голос гладкими фразами недавних интернет-собеседников настойчиво предлагал ей забыть о проблемах этой жизни, ведь они её уже не касаются. Голос даже напоминал ей случаи, когда она прибегала домой в панике, полагая, что уже сгорела не только её квартира, но и соседи, и обнаруживала, что утюг не просто выключен, но и убран в коробку и засунут в шкаф. Всё то же самое происходило с якобы включенным газом и якобы открытыми кранами.
Мы живём с ней в одном городе. Она попыталась согласиться с уговорами и даже повернулась лицом к воде. Но образ пылающей квартиры во всех красках встал перед её внутренним взором. Она представила, как будут проклинать её соседи, представила гибнущую в огне соседскую девчушку пяти лет и в ужасе закрыла лицо руками, снова чуть не упав. Заледеневшими от холода руками она с трудом растянула петлю, спрыгнула на пешеходную дорожку, с большим трудом, но, как всегда, аккуратно поставила гирю так, чтобы её и верёвку не было видно с дороги, и, шатаясь на одеревеневших ногах, побрела в сторону дома.
Мы живём с ней в одном городе. Она шла, почти ничего не видя вокруг, руководствуясь какими-то непонятными инстинктами, которые вели её к дому кратчайшей дорогой. Она не видела тротуаров, пешеходных переходов, светофоров и уже почти тридцать минут шла прямо по дороге в поредевшем ночью потоке попутных машин. Водители сначала истово сигналили, затем матерились, высунувшись в окно, но, так и не получив никакого ответа, опять сигналили и уезжали. Иногда, не выдержав такого презрительного, как им казалось, равнодушия, они выскакивали из машины, размахивая кулаками и истово матерясь. Но когда они уже подбегали «к этой сумасшедшей бабе», то неожиданно, как на стену, натыкались на невидящее лицо человека, который шёл сквозь них, как сквозь непрекращающийся дождь. Тогда они останавливались и, уже вполголоса выматерившись, возвращались назад, садились в машину и объезжали это медленно бредущее препятствие. Некоторые даже пытались предлагать помощь, но, не получив ответа, поступали так же, как основная масса. Никто из проезжавших водителей не мог понять, почему её до сих пор не сбили. Наконец, к огромному облегчению водителей, она сошла с проезжей части и пошла через дворы.
Мы живём с ней в одном городе. Она шла точно так же, ничего не замечая вокруг, и поэтому не увидела, что уже через десять минут за ней увязался какой-то тип с опущенным на глаза капюшоном. Он шёл за ней долго и, когда женщине осталось дойти по старому парку до своего подъезда каких-то триста метров, приступил к решительным действиям. Быстро нагнал её и, крепко схватив за плечо, развернул к себе. Целую минуту она недоумённо смотрела на него, а он в это время рвал на ней одежду. Наконец в её глазах мелькнуло что-то, и она резко отшатнулась от него.
От неожиданности он не сумел удержать её за обрывки платья. Она упала спиной на скамейку, больно ударившись обо что-то твёрдое. Он, ухмыльнувшись, наклонился над ней, схватив одной рукой за волосы, другой шаря по груди… Она всё это время судорожно пыталась нашарить то, обо что ударилась. Это оказалась пустая бутылка из-под пива. Неловко замахнувшись, она обрушила бутылку на голову нападавшего. Но она лежала в неудобной позе, и потому удар получился не оглушающим, хотя и ошеломил поганца. Он застонал, отшатнулся, заскрипел зубами и зачем-то сунул правую руку в карман, левой продолжая держать её за волосы.
В это время женщина сумела приподняться со скамейки и из всех сил ударить противника ещё раз. Этот удар был сильнее, и бутылка разбилась, по голове нападавшего потекла кровь. Он покачнулся, выпустил волосы жертвы, схватился за голову, промычал что-то неразборчивое, но, несомненно, матерное и резко выдернул правую руку из кармана. В ней он держал нож. Нож почему-то подействовал на женщину как красная тряпка на быка. Дико взвизгнув, она начала тыкать горлышком от разбившейся бутылки в эту самую руку. Злодей, выронив нож и взревев от боли, опрометью бросился наутёк, заметно пошатываясь и держась окровавленными руками за голову.
Мы живём с ней в одном городе. Она птицей понеслась в другую сторону — к спасительному подъезду. Щелчком открыв домофон, она захлопнула дверь, в три прыжка оказалась перед дверью своей квартиры и моментально открыла замки, с которыми обычно возилась минут по пять. Так же молниеносно закрывшись на все запоры, она повернулась спиной к стене и тихо съехала на пол. Её дико, до судорог трясло и от пережитого ужаса, и от вдруг проснувшегося жгучего желания жить…