Фрагмент из неоконченной книги
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2018
Есть в России совершенно особенное место, сохранявшее
живую и незыблемую память об И.С. Тургеневе долгие годы — это село Спасское-Лутовиново, где прошло детство писателя и где после Великой
Отечественной войны был воссоздан тот облик помещичьего дома, сада, всей
усадьбы, который Тургенев знал и глубоко любил. У истоков музея стоял Борис
Викторович Богданов (1924–2007) — человек удивительных знаний, огромной силы
духа и подвижнического темперамента.
Сразу после демобилизации в 1946 году Б.В. Богданов
поступил в Московский институт культуры, а уже в 1947 году был принят
библиотекарем в Орловский государственный музей И.С. Тургенева, что и стало
началом большой дороги. В 1948 году Борис Викторович впервые оказался в
Спасском-Лутовинове и остался там на всю жизнь. Вот что он писал о начале своей
музейной работы: «В усадьбе уцелела железная ограда и каменные столбы на месте
ворот. Ворот не было. Церковь без колокольни, с прохудившейся крышей, церковная
сторожка была сожжена. Отчетливо просматривался фундамент дома и глыбы камней
на месте галереи. Мне пришлось испытать все, что приходилось тогда делать
музейному работнику: разметал аллеи парка, натирал полы, караулил сад,
записывал воспоминания, добывал экспонаты, работал в архивах, был и
начальником, и подчиненным, но самое главное — видел великое множество людей».
Деятельно участвовал Борис Викторович во всех этапах восстановления усадьбы,
пройдя за 43 года работы путь от научного сотрудника до заведующего музеем,
примерив на себя роль строителя и эксперта, экскурсовода и администратора.
Важным этапом в становлении музея оказалось столетие
«Записок охотника». В дни юбилея в 1952 году в Спасское приехали академик М.П.
Алексеев, группа ученых Пушкинского Дома, академик Анри Гранжар,
профессор Кембриджского университета Элизабет Хилл. Именно тогда было принято
решение отремонтировать флигель, где Тургенев жил в период ссылки, в 1852–1853
годы, куда был отправлен за антикрепостническую направленность «Записок
охотника». Так возникла идея создать литературную экспозицию, посвященную жизни
и творчеству Тургенева. Летом 1958 года прошло торжественное открытие
литературной экспозиции во флигеле.
Отдельной вехой жизни Б.В. Богданова стала работа по
восстановлению главного дома усадьбы, во имя которой Богданов старался собрать
наиболее достоверные сведения из архивных документов, воспоминаний
современников, оставшихся рисунков и фотографий. Руководил Б.В. Богданов и
группой по работе над экспозицией. Впоследствии он рассказывал, как тщательно,
по крупинкам собирались материалы, как напряженно работали над концепцией
каждого зала, стремясь воссоздать подлинный облик дома, ту атмосферу, которая
царила в нем в последние приезды И.С. Тургенева.
Однако при всем своем объеме научной и музейной
работы, Б.В. Богданов особенно ценил непосредственное человеческое общение. Он
был заядлым популяризатором и просветителем, что сказалось в его таланте
экскурсовода, в его комментариях и статьях в различных научных и популярных
изданиях, в составленных им многочисленных путеводителях, в целом ряде киновыступлений. Неудивительно, что все, кто когда-либо
бывал в Спасском, на всю жизнь запоминали экскурсии Б.В. Богданова. Он умел
заставить своих слушателей задуматься над очевидными и такими глубокими вещами
в произведениях Тургенева. Быть может, этому помогало еще и то, что сам он стал
неотъемлемой частью Спасского, деревенским жителем, хоть родился и вырос в
Орле, был человеком городским. Борис Викторович сумел глубоко понять и
почувствовать Тургенева, потому что сам жил в этой среднерусской природе, ценил
в ней каждое время года, малейшее проявление красоты. При этом он не любил, как
он сам выражался, «рассказывать сказки». Никогда ничего не приукрашивал,
научные работы свои шлифовал бесконечно, стараясь убрать из них все
сомнительные моменты. Был крайне требователен к себе и окружающим, но благодаря
этому в музее сформировалась целая школа экскурсоводов, увлеченных своим делом.
В 1983 году Б.В. Богданов говорил о Спасском на международном конгрессе «Иван
Тургенев и Европа», который состоялся в Париже в годовщину столетия со дня
смерти писателя. Доклад Бориса Викторовича «Тургенев и Спасское» высоко оценили
французские коллеги-русисты, отметив удивительную красоту его языка.
И все-таки при всем масштабе созидательной и научной
деятельности Б.В. Богданова его главная работа — биография Тургенева — так и не
была им завершена. Он писал ее долгие годы, складывая и реконструируя жизнь
любимого им Тургенева по ее отдельным этапам, отдельным фрагментам,
прорабатывая нюансы и выясняя детали. Учитывая громадный запас знаний Бориса
Викторовича, его владение языком, его душевную сопричастность материалу, это
была бы очень интересная и очень полезная книга. Отрывок из нее мы представляем
в настоящей публикации. Он как раз посвящен Спасскому-Лутовинову и его истории,
предкам писателя и атмосфере усадебного дома, которая потом не раз будет с
удивительной точностью описана на страницах тургеневских произведений.
Наталия Богданова,
Юлия Матвеева
«Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не сможет обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится!» Эти строки из романа «Рудин» написаны Тургеневым летом 1855 года в Спасском-Лутовинове. За этими строками стоит не только высокое чувство любви к России, но и глубинная, кровная связь великого писателя с родными местами. Через всю скитальческую, неустроенную, бессемейную жизнь Тургенева, через все его творчество проходит чистая и нежная память о пологих холмах, березовых рощах, светлых родниках и широком небе родной стороны; о зелено-золотистой серости спасского парка, о немолчном щебете птиц в овраге над прудом.
Спасское-Лутовиново расположено на древней, веками обжитой русской земле, близ ровесника Москвы города Мценска. В конце XVI века царь Иван Грозный «пожаловал» сельцо Спасское Ивану Лутовинову. С тех пор на протяжении столетий спасскими помещиками были предки Тургенева по материнской линии — Лутовиновы. Можно допустить, что Лутовиновы были на Мценской земле еще в период господства Литвы, перейдя на службу Ивану Грозному из Литовского государства. И.С. Тургенев, прекрасно знавший фамильные предания, указывает в «Дворянском гнезде», что предки Лаврецкого были выходцами из литовских дворян. Cын Ивана Лутовинова Трофим, по прозвищу Мясоед, участвовал «в осадном сиденье» в Москве при Василии Шуйском. В делах Государственного архива Орловской области хранится копия жалованной грамоты царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета от 1 ноября 1622 года Мясоеду (Трофиму) Лутовинову. Согласно жалованной грамоте, ему было дано в «вотчину» четверть сельца Спасского в Мценской округе. В той же грамоте перечисляются заслуги Мясоеда Лутовинова перед русским государством: «А он, Мясоед, будучи на Москве в осаде, против врагов наших стоял крепко и мужественно и к царю Василью и к Московскому государству службу многую и достоинство показал, голод и пагубу и во всем оскудение, всякую осадную нужду терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо. И отое их велия службы и крепкого осадного сиденья польские и литовские люди и русские воры от Москвы отошли». В 1667 году сыну Мясоеда Мценскому воеводе Марку Лутовинову царем Алексеем Михайловичем за участие в литовском походе, «похваляя его службы, промыслы и храбрость в роды и в роды», были «отказаны в вотчину» земли в округе сельца Спасского. Можно полагать, что в XVII веке Спасское уже было местом постоянного жительства Лутовиновых. В 1682 году в челобитной упоминается Иван Марков Лутовинов. Ивана Маркова сменил Андрей Иванович, ему наследовал Иван Андреевич Лутовинов. С Ивана Андреевича Лутовинова и его жены Мавры Ивановны, урожденной Лаврецкой, и их большой семьи — трех сыновей и пяти дочерей — начинается живая память поколений, живая память той среды, которая окружала Тургенева с детства. О предках напоминали портреты, висевшие в доме, книги лутовиновской библиотеки, весь уклад Спасской усадьбы был пропитан памятью о Лутовиновых. Сохранился ряд документов, по которым можно составить представление об отдельных чертах личности ближайших предков Тургенева.
«Род Лутовиновых был когда-то знаменит в уезде и губернии помещичьим удальством и самоуправством», — пишет в воспоминаниях воспитанница матери писателя В.Н. Житова. Самым буйным и своенравным в семье бригадира И.А. Лутовинова был его старший сын, дед И.С., Петр Иванович. Он родился в 1743 году. По обычаю тех лет Петр Лутовинов был зачислен 8 лет от роду в лейб-гвардии Преображенский полк, где в то время служил его отец. В действительную службу он явился в 18 лет. В 1767 году П.И. Лутовинов уже капитан-поручик. Во главе команды солдат он в селе Зимогорье близ Валдая должен был обеспечить переезд царского двора из Москвы в Петербург. Имя Петра Лутовинова и его младшего брата Алексея мы встречаем в воспоминаниях Г.Р. Державина, который в то время служил под их началом: «Алексей Иванович Лутовинов и старший его брат Петр Иванович, хотя были умные и весьма расторопные в своей должности лица, но старший весьма развращенных нравов, которому последуя и младший нередко упражнялся в зазорных поступках и неблагопристойной жизни, то есть пьянстве, карточной игре и в обхождении с непотребными ямскими девками.» Далее Державин рассказывает о том, что по прохождении царского двора воинские команды были отпущены с почтовых станций и поскакали опрометью в Москву. Когда братьям Лутовиновым на одной из станций не дали лошадей, они скомандовали своим солдатам «в ружье» и чуть не произошло побоище. За это, а также за то, что П.И. Лутовинов присваивал «прогонные деньги», он был отдан под суд и в 1769 году был вынужден подать в отставку. К этому времени умер его отец. Мать вначале печатала в «Сенатских ведомостях» объявления об отказе платить долги сына, а потом была вынуждена выделить его из семьи. По выделу Петру Ивановичу были представлены часть села Спасского и большое село Топки в Ливенском уезде Орловской губернии. В 1786 году П.И. Лутовинов женился на орловской помещице Екатерине Ивановне Лавровой, а в 1787 году скоропостижно умер в возрасте 44 лет. До конца жизни дед И.С. Тургенева оставался верен себе. Его жена, обращаясь в Сенат после смерти мужа, писала: «Жизнь мужа моего была образцом распутности, а вместе и единственным всех зол моих источником, ибо, по вступлении моем в брак, не могла я еще осмотреться в сем новом состоянии, как он ни в долгое время все мои вещи и серебро проиграл в карты, да до супружества еще отяготил незаконно имение долгами». Однако впоследствии бабка И.С. Тургенева мало в чём уступала своему покойному мужу. Даже по тем временам, когда наказания крепостных считались естественными и необходимыми, против неё было возбуждено дело «о бесчеловечном обращении» с дворовыми. Последние 20 лет жизни она была больна водянкой, с трудом могла передвигаться, но болезнь не изменила её властного и крутого характера. Долгие годы держались в людской памяти рассказы о вспышках её неистовой и необузданной злобы. Один из этих рассказов передаёт со слов Тургенева его друг, немецкий художник Людвиг Пич: «Старая вспыльчивая барыня, поражённая параличом и почти неподвижно сидевшая в кресле, рассердившись на казачка, который ей услуживал, за какой-то недосмотр, в порыве гнева схватила полено и ударила мальчика по голове так сильно, что он упал без чувств. Это зрелище произвело на неё неприятное впечатление. Она нагнулась, приподняла его на своё широкое кресло и, севши на него, задушила его».
О среднем из братьев, Алексее (1749–1796), располагаем сравнительно небольшими сведениями. После выхода брата Петра в отставку Алексей продолжал служить в Преображенском полку, участвовал в русско-турецкой войне 1770–1774 годов и в составе преображенцев принимал участие в боях на острове Лесбос и под Чесмой. В 1778 году А.И. Лутовинов вышел в отставку в чине бригадира, дальнейшая его жизнь неизвестна, только знаем, что умер в Москве холостым в 1796 году. Но именно Алексею по разделу усадебных земель между братьями в 1785 году достался участок на горе возле Варнавицкого оврага, на котором позже возникла Спасская усадьба. Устроителем же Спасской усадьбы стал двоюродный дед Тургенева, младший из братьев Лутовиновых, Иван Иванович. Он родился в 1753 году. Девяти лет от роду, одновременно с А.Н. Радищевым, стал пажом при дворе только что вступившей на престол Екатерины II. Пажеский корпус насчитывал всего 40 человек и был самым привилегированным учебным заведением в России. Мальчиков учили немецкому, французскому и латинскому языкам, физике, геометрии, фортификации, истории, географии, геральдике. Воспитанников Пажеского корпуса, как правило, ожидали высшие государственные должности. Но что-то не задалось в карьере Ивана Лутовинова. 18 лет молодой человек был выпущен из корпуса поручиком, но даже не в гвардейский, а в заурядный Новгородский пехотный полк. Прослужив несколько лет, Иван Иванович вышел в отставку в чине секунд-майора и поселился в поместье своих родителей, как и средний брат, оставшись холостяком до конца жизни.
В среде провинциального уездного дворянства он становится видной фигурой: в 1778 году мценские дворяне избирают его главой исполнительной власти в уезде — мценским уездным судьей. Затем на протяжении нескольких трехлетий он служит предводителем дворянства то Мценского, то Чернского уездов. В эти годы росло его богатство, ведь после смерти братьев он получил значительное наследство, но в то же время не брезговал любыми средствами, чтобы увеличить свое состояние. В его руках оказались, помимо земель вокруг Спасского, поместья в Тульской, Тамбовской и Калужской губерниях и около 5 тысяч крепостных крестьян. По легендам и преданиям И.И. Лутовинов рисуется властным, угрюмым и жестоким человеком, с необузданными желаниями. Под старость им овладела страсть к накопительству. Он беспрестанно судился за наследство с многочисленными родственниками, давал деньги под проценты и дворянам, и купцам, и однодворцам. В числе должников его были дед и бабка Л.Н. Толстого, и он прибавил к своим землям деревню Кальну близ Спасского, принадлежащую П.И. Толстой. Так у него появилась возможность показать всем, что он не чета мелким степным помещикам и ничем не уступает сиятельным вельможам. Иван Иванович решает сняться с дедовского гнезда и с размахом, достойным его значения, обосноваться на новом месте. Усадьба была заложена на бывшей земле Алексея Лутовинова, центром ее стал двухэтажный деревянный дом, обложенный кирпичом, с портиком, украшенным колоннами, пятиаршинными светлыми окнами и залом в «два света». По сохранившейся описи можно почувствовать своеобразие этого дома: «в первом этаже двенадцать, во втором — девять покоев. Комнаты расписаны разными красками. Деревянное строение, примыкающее к правой стороне господского дома, в нем контора, при ней шесть комнат; музыкантская, в ней пять комнат. Галерея каменная в полуциркульном виде, с левой стороны к господскому дому примыкающая. В ней для растений и деревьев 13 алебастровых ваз. При оной галерее — кухня. Подле кухни — курная баня. К оному строению каменная погребица с десятью колоннами и под оной каменный погреб. Близ оной два ледника. Близ дому господскому оранжерея, в ней деревья лимонные, померанцевые, персиковые, сливовые — всего около двухсот. Садов плодовых — 4, в оных садах павлинья горница. Парников каменных — 3. Экипажный двор. Конный двор, при оном: конюшня парадная, конюшня заводская, конюшня ямская. Флигель для портных и сапожников. Два с мезонинами флигеля людские. Флигель с мезонином для бурмистра и прочих дворовых людей. Больница с мезонином. Флигель для полиции». (ЦГАЛИ. Ф. 509 е.х.)
Перед фасадом дома были разбиты пышные цветники с фигурными клумбами, насаженными пионами, тюльпанами, лилиями, левкоями и резедой. Старая деревянная церковь, давшая имя Спасскому, была снесена, а вместо нее возле въезда в усадьбу была выстроена новая. Одной из самых трудоемких работ было устройство парка. Бывший крепостной В.П. Тургеневой Федор Бизюкин рассказывал впоследствии: «Старики помнят, как Иван Иванович из Ивановского парка пересаживал эти породы деревьев — ели, сосны, пихты и лиственницы — на вновь устроенную в березовой роще Спасскую усадьбу; как при этом были устроены перевозочные снасти, чтобы выкопанные деревья со стулом пудов в полтораста земли были перевозимы не иначе, как в вертикальном положении всего саженца». Парк был разбит на площади около 40 гектаров вокруг дома и строений. До наших дней сохранилась его строго продуманная планировка. Перед домом была «партёрная» часть с рабатками махровых роз, песчаными дорожками, беседками из сирени, жимолости и акации. Центральную часть парка образовывали чёткие перекрёстья липовых аллей. По сторонам от них просторно раскинулся ландшафтный сад: в нём группы тополей, клёнов, ясеней, елей и лиственниц перемежались светлыми лужайками, окаймлёнными бордюрами таволги, жимолости и жасмина. Овраг, примыкавший к пруду с северо-востока, был перегорожен плотинами, образовавшими каскад больших и малых прудов. Границу усадьбы обозначил глубокий ров, выкопанный по всей её окружности. Работы по устройству усадьбы были начаты на самом рубеже XVIII и XIX столетий и продолжались более 10 лет. Временем окончания работ можно считать дату освящения вновь построенной каменной церкви — 1809 год, 26 июня. Храм был небольших размеров, выполнен в стиле классицизма. В церкви было два придела: во имя святителя и чудотворца Николая и во имя великомученика Никиты, поэтому в Спасском два храмовых праздника: 6 августа — Преображение Господне и 15 сентября — Никитин день. И.И. Лутовинов сделал значительные пожертвования на обустройство храма и содержал на свои средства хор из 36 человек. Среди спасских священников того времени наиболее примечательна фигура Фёдора Ивановича Гедеоновского (1773–1857). В господском доме ему оказывали должное почтение. Отец Фёдор был первым из спасских священников, кто запомнился маленькому Ивану Тургеневу: первое причастие, первые понятия о Священном Писании, первые услышанные проповеди — всё это связано у Тургенева с образом Ф.И. Гедеоновского. Старый священник, изгонявший домовых из усадьбы, освящавшиий дом от «нечистой силы», о котором вспоминал Иван Сергеевич, всё тот же отец Фёдор. Замысел, проведение и успешное завершение огромных, трудоёмких и длительных работ по обустройству усадьбы свидетельствует не только о незаурядной натуре И.И. Лутовинова, но и о том, что он принадлежал к высшему кругу просвещённого барства XVIII века. В лутовиновском доме, наряду с роскошной павловской мебелью карельской берёзы, залом для представлений крепостного театра и хорами для музыкантов, почётное место занимали книги. В библиотеке, собранной Иваном Лутовиновым и его братом Алексеем, в массивных кожаных переплётах с тиснёнными золотом владельческими инициалами «И.Л.» хранились книги по истории народов Европы и книги, изданные в годы французской революции, сочинения Монтескье, Руссо, Дидро, Даламбера, огромные тома французской энциклопедии. В шкафах стояли научные лекции Фергюссона по гидравлике и механике, письма Вольтера к Шувалову, исторические опыты Мармонтеля «Инки», комедии Мольера, «Жизнеописания знаменитых мужей» Плутарха, уникальное рукописное издание «Кандида» Вольтера, не раз упомянутое Тургеневым. О давнем знакомстве с А.Н Радищевым напоминает перевод «Размышлений о греческой истории» Мабли, где Радищев поместил своё знаменитое примечание: «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». О внимании И.И. Лутовинова к идеям просвещения говорят и редчайшие тома Вольтера, изданного в русском переводе Рахманиновым в учреждённой им Вольной типографии в деревне Казинке. Эти тома не поступали в продажу, весь тираж этого издания был арестован по приказу Екатерины. Такой подбор книг, который включал в себя всё самое незаурядное, чем жила его эпоха, заставляет думать и об определённом круге связей И.И. Лутовинова. Однако после восстания Пугачёва, ареста Новикова и Радищева московские и петербургские связи Лутовинова были прерваны. Он уединился в деревне, целиком отдавшись устройству своего хозяйства.
10 декабря 1813 года И.И. Лутовинов умер «скоропостижной смертью» и был похоронен в выстроенной им на месте старой церкви часовне над родовым склепом. Эта часовня сохранилась до наших дней. Она расположена посредине старого кладбища, архитектура её выдержана в строгих пропорциях классицизма. Внутри часовни раньше находилась железная плита с надписью, гласившей, что она возведена на могиле младенца Николая Рыкачёва «дядею его и другом матери его Иваном Лутовиновым». В памяти соседних помещиков остался лутовиновский роскошный дом в Спасском, где подавали еду на серебре, где шли представления крепостного театра и устраивались балы. Для Тургенева память о его предках не звучала отвлечённым холодом исторических документов. Лутовиновы с их «самоуправством, бешеным нравом и алчностью неутолимой» продолжали жить в судьбах тех людей, которые его окружали в Спасском-Лутовинове. О предках ему напоминали книги лутовиновской библиотеки, портреты, висевшие в комнатах дома, аллеи парка — весь уклад жизни Спасской усадьбы был пропитан памятью о Лутовиновых. Во многих произведениях Тургенева при характеристике прошедших эпох отчётливо проступают следы лутовиновской старины. Портреты и семейные предания, связанные с ними, легли в основу одного из ранних рассказов Тургенева «Три портрета». Дед Тургенева оживает в рассказе однодворца Овсянникова о силой отнятой у крестьян земле, которая с тех пор получила прозвище «дубовщина». Об Иване Ивановиче Лутовинове, который ходит по ночам по Варнавицкой плотине и ищет разрыв-траву, рассказывают мальчики в «Бежином луге». Развёрнутый рассказ о происхождении Лаврецкого в романе «Дворянское гнездо» в большей части построен на основе семейных преданий. Даже фамилия главного героя романа Лаврецкого — подлинная фамилия прабабки писателя Мавры Ивановны Лутовиновой, в девичестве Лаврецкой.
Память о предках помогала Тургеневу ощутить связь времён, острее чувствовать движение и отображать сам «ход и давление времени». После смерти Иван Иваныча все его земли и Спасская усадьба перешли в руки его племянницы Варвары Петровны Лутовиновой, матери И.С. Тургенева. В государственном архиве Орловской области хранится метрическая книга Спасской церкви, где есть запись о рождении Варвары Петровны: «1787 год. 30 декабря. Капитанши вдовы Петра Иванова сына Лутовинова дочь Варвара. Воспреемниками были майор Иван Иванов сын Лутовинов, поручица Анна Иванова дочь Сергеева». Отец Варвары, Пётр Иванович, умер 2 ноября 1787 года, почти за два месяца до рождения дочери. Когда девочке было два года, её мать переехала из Спасского к кромскому помещику Сомову, за которого впоследствии вышла замуж. Спустя многие годы Варвара Петровна с ужасом и отвращением вспоминала о годах детства в доме отчима. Она писала своей воспитанице В.Н. Житовой: «Сироты не бывают долго детьми. Я сама была сирота и очень чувствовала прежде других свою пользу… у меня не было матери; мать была мне как мачеха. Она была замужем, другие дети, другие связи. Я была одна в мире». Она была одинока, в её детстве не было человека, который мог бы укрепить в ней высокие понятия любви, чести, благородства. У неё были случайные учителя, нерегулярные занятия. Грамматику Вареньке так и не удалось выучить. Её записи и письма свидетельствуют о том, что она совершенно не считалась с правописанием, но у неё было великолепное чувство народного языка. Будучи чужой в семье, Варя волей-неволей отводила душу в обществе дворовых, слушала их рассказы, прибаутки, песни. На всю жизнь в её языке сохранился образный строй живой народной речи, пересыпанной пословицами и поговорками, без боязни перед сочными выражениями. С детства Варя усвоила другие истины: она может надеяться только на себя и только непрерывной борьбой она может отстоять своё место в жизни. Складывавшийся таким образом гордый и независимый характер в соединении с неукротимой лутовиновской кровью не мог не привести к взрыву. Житова в своих воспоминаниях рассказывает: «Всё детство Варвары Петровны было рядом унижений и оскорблений. Сомов её ненавидел, заставлял подчиняться своим капризам и капризам своих дочерей, бил её, всячески унижал и после обильного употребления «ерофеича» и мятной сладкой водки на Варваре Петровне срывал свой буйный хмель. Когда же ей минуло 16 лет, он начал преследовать её иначе… Варваре Петровне удалось с помощью преданной ей няни, Натальи Васильевны, бежать из дома вотчима… она пешком, полуодетая, прошла вёрст шестьдесят и нашла убежище в доме родного дяди своего Ивана Ивановича Лутовинова. Дядя принял её под свою защиту и, несмотря на требования матери, не пустил её в дом вотчима».
К сожалению, нам ничего не известно о жизни молодой девушки в Спасском. Но можно предположить, что она не только не испытывала гонений и издевательств, но и сумела завоевать доброе расположение дяди. После захолустной Кромской деревни, затрапезных платьев, окружения пьяных помещиков в Спасском для молодой девушки открылась новая жизнь. Огромный дом, где собирается уездная знать, балы, представления крепостного театра, библиотека с книгами на французском, множество дворовых слуг — словом, все те преимущества, которые дают деньги и власть — вот что сразу же почувствовала Варвара Петровна в доме дяди. Она жадно впитывала главное для себя: вот как живут настоящие господа, вот то истинное место, которое она должна занять в обществе. Пусть у неё нет ещё ни богатства, ни власти, но всё это может прийти и, несомненно, придёт к ней. Надо уметь ждать и даже готовиться к своему будущему положению. Жизнь в доме дяди научила Вареньку и тому, как собирается и поддерживается огромное богатство, как ведутся дела в господской конторе, какие отчёты привозят бурмистры, какова доходность деревень. Вероятно, она была деятельной помощницей Ивана Ивановича, поэтому не только смогла ужиться в доме, но и завоевать его доверие. Только этим можно объяснить, что И.И. Лутовинов признаёт целиком от него зависимую девушку равной себе наследницей после смерти родственников, и в 1809 году, когда Варенька достигла совершеннолетия, Иван Иванович, в прекращение всяких тяжб, совершил «полюбовный» раздел имущества со своей племянницей. По этому разделу заканчивались все тяжбы, возбуждённые опекунами Вареньки, и она становится обладательницей капитала в 30 000 рублей и нескольких деревень в Орловской и Тульской губерниях. Итак, она в 21 год стала богатой и независимой, но, несмотря на сомнительное положение одинокой молодой девушки в доме холостяка дяди, В.П. не торопится выходить замуж. Возможно, причиной тому было отсутствие женихов.
После раздела имени Варвара уже нет в ведомостях прихожан Спасской церкви. Очевидно, она живёт в Орле, но не порывает отношений с дядей, и ей первой сообщают о его неожиданной смерти. Здесь Варвара Петровна проявляет незаурядную расторопность. В то время, когда имущественные тяжбы велись годами и десятилетиями, она, объявив себя единственной наследницей, сумела меньше чем за месяц вступить в права наследства и стать хозяйкой Спасского-Лутовинова и всех остальных владений И.И. Лутовинова. До родных сестёр Ивана Ивановича известие о его смерти дошло позже. Пока они написали в суд о своих правах на наследство, было уже поздно: огромным состоянием умершего распоряжалась их племянница. Беззастенчивой уверенностью в своей силе и безнаказанности проникнуто объяснение суду Варвары Петровны в ответ на претензии её тёток получить хотя бы часть имущества И.И. Лутовинова: «1-е. Оставшееся после дяди моего имение представлено мне судебными правительствами как единственной наследнице во владение моё… 2-е. Вещи и серебро по ветхости все без изъятия продала и деньги за оные взятые употреблены на разные домашние издержки. 3-е. Всякого рода платья, постели, бельё, холсты бывши девицею и мне не нужное — раздала… 4-е. Фарфор, хрусталь и прочая затем разного сорта посуда по пребыванию моему в городах столичных — Санкт-Петербурге, Москве, губернском Орле и разных моих деревнях, при перевозке из одного в другое место совершенно истребилась». Далее тоже говорится о мебели, музыкальных инструментах, железных вещах, хлебе и домашней провизии. Сёстры Лутовиновы так ничего и не получили. Сбылись мечты Варвары Петровны: она сделалась полновластной хозяйкой Спасского-Лутовинова и поместий, расположенных в Орловской, Тульской, Калужской и Тамбовской губерниях, с пятью тысячами крепостных крестьян. Навсегда отошло в прошлое чувство зависимости, неполноценности, унижения, которое она испытывала в детстве. Страстное стремление сохранить дорого доставшуюся свободу и независимость, желание утвердить себя, подчиняя и властвуя над окружающими, стали для Варвары Петровны главными стимулами жизни. Ей на первых порах особенно остро захотелось почувствовать все выгоды своего нового положения. Балы, пикники, домашние спектакли сплошной чередой идут в Спасском.
Закончив хлопоты по освоению новых поместий, Варвара Петровна в сентябре 1814 года, чтобы утвердить себя в губернском городе, покупает в Орле, на Дворянской улице, большой деревянный, выстроенный «глаголем дом с принадлежащим к оному строением, дворовым и огородным местом и плодовым садом». Теперь она могла проводить зиму в Орле уже как одна из самых богатых невест губернии. В Орле можно было жить на широкую ногу, принимая у себя высшее губернское общество. Последовали поездки в Москву и Петербург, чтобы себя показать и завести нужные знакомства и связи. В числе её знакомых появляются княгиня Голенищева-Кутузова, баснописец Дмитриев, поэт В.А. Жуковский даже участвует в домашнем спектакле в Спасском. Но со всем этим затянувшееся девичество, несомненно, тяготит Варвару Петровну. Вероятно, у неё были фавориты и временные связи. Общество, в котором она вращалась, не отличалось строгостью нравов, да и у самой Варвары Петровны неоткуда было взяться высоким понятиям нравственности. Однако по тем временам перед одинокой молодой женщиной вставало множество проблем, разрешить которые она могла только с помощью мужчины, и, как ни странно это звучит, почувствовать себя независимой Варенька могла, только выйдя замуж. По окончании Отечественной войны в провинции стали появляться вернувшиеся из заграничных походов офицеры. Варваре Петровне уже исполнилось 27 лет. Она не была кисейной барышней и не стеснялась в выборе средств для привлечения женихов. Так, вспоминая о том времени, когда был молод, отставной генерал М.М. Муромцев писал: «В Орле я познакомился с Варварой Петровной, считавшейся нам роднёю, потому что она была от родной сестры Н.И. Лаврова. Она была наследницей трёх умерших дядей Лутовиновых, очень богата и совершенно свободна. Ей вздумалось в меня влюбиться. Она из Орла переманила меня в своё с. Спасское, где в мою честь давала праздники, иллюминации, — у неё был домашний театр и музыка. Все с её стороны были ухищрения, чтобы за меня выйти замуж. Девятого августа мои именины. Она мне приносит купчую на Елецкое имение в 500 душ. Я был молод и потому отверг подарок, изорвал купчую. Я уехал от неё ночью, тихонько». Варвара Петровна недолго переживала неудачу. В том же 1815 году Варенька знакомится с 23-летним кавалергардским поручиком Сергеем Николаевичем Тургеневым, недавно вернувшимся после разгрома Наполеона из Парижа, награждённым за храбрость солдатским Георгиевским крестом. Он был небогат: ему принадлежало лишь одно село Тургенево Тульской губернии, находившееся в 15 верстах от Спасского. Сергей Николаевич был пятью годами моложе своей соседки, очень хорош собой, повидал свет, знал языки и, что было немаловажно по тем временам, принадлежал к старинному дворянскому роду.
Тургеневы считали себя старинными столбовыми дворянами. Они вели свой род от татарского мурзы Льва Тургена, который в 1440 году выехал из Золотой Орды, крестился и стал служить русскому князю Василию Тёмному. Тургеневы были окольничими у русских князей, воеводами многих русских городов, в том числе и города Орла, участвовали во многих походах и сражениях. Особенно гордились Тургеневы тем, что пращур их, Пётр Никитич Тургенев, пошёл на верную смерть, сказав в лицо Лжедмитрию: «Ты не царь, а вор и самозванец Гришка Отрепьев. Я тебя знаю», и был казнён в Москве. Однако Тургеневы не сумели нажить ни земель, ни богатства, и род их беднел и «худал».
Сергей Николаевич Тургенев родился 15 декабря 1793 года и умер 18 октября 1834 года, прожив всего 40 лет. Может быть потому, что его жизнь оборвалась так рано, облик отца писателя в памяти современников остался овеянным романтической дымкой легенды.
Кавалергард, красавец, женившийся на немолодой и некрасивой, но очень богатой невесте. Потом «великий ловец перед господом», который после выгодного брака вёл рассеянную жизнь богатого человека со множеством связей и увлечений. И, наконец, после очередной романтической истории, приведшей к полуразрыву с женой, неожиданно умерший в Петербурге — таким предстаёт Сергей Николаевич в мемуарах и биографических очерках, посвящённых И.С. Тургеневу. Известно небольшое количество материалов, относящихся к биографии отца писателя, но, собранные вместе, они рисуют более объёмный, более сложный облик Сергея Николаевича, и значительно весомее чувствуется роль отца в становлении Ивана.
Сергей Николаевич был четвёртым по счёту из восьми детей отставного прапорщика Николая Алексеевича Тургенева. Его мать, Елизавета Петровна, принадлежала к тому же роду Апухтиных, что и младший современник И.С. Тургенева, поэт А.Н. Апухтин, а старшая сестра Сергея Николаевича была замужем за Веневитиновым. Таким образом, через отца Иван Сергеевич оказался связан родством с двумя русскими поэтами.
К сожалению, о детстве Сергея Николаевича мало что известно. Скорее всего, он не кончал никакого учебного заведения. Однако он владел не только французским, но и немецким языком и, кроме того, как было указано в его послужном списке, знал математику. Отчётливый мелкий почерк да и книжный слог писем Сергея Николаевича позволяют видеть в нём человека, с ранних лет привыкшего излагать свои мысли на бумаге. Если рядом с его письмами положить безграмотные письма его матери и братьев, написанные корявым почерком, волей-неволей приходится думать, что Сергей занимал особое положение в семье и ему удалось получить воспитание и образование где-то вне дома. Недаром в романе «Дворянское гнездо», говоря о детстве отца Фёдора Лаврецкого, Тургенев рассказывает о том, что его забрала к себе богатая тётка и у неё под руководством учёного аббата он получил раннее пристрастие к Вольтеру. Но дальнейшая судьба Сергея была определена его отцом иначе, чем в романе. По семейной традиции его определили в военную службу.
В 1810 году, шестнадцати лет от роду, Сергей Тургенев начал взрослую жизнь юнкером привилегированного Кавалергардского полка, который был учреждён для охраны царской фамилии и формировался преимущественно из дворян. Со своим полком Сергей встретил на границе России войска Наполеона в 1812 году. Молодой юнкер не посрамил чести своей фамилии. Он участвовал в боях под Витебском, в сражении под Смоленском. А 26 августа эстандарт-юнкер Тургенев «неустрашимо врубился в ряды неприятеля» на знаменитом Бородинском поле. За храбрость, проявленную в этом бою, С.Н.Тургенев награждён солдатским Георгиевским крестом и представлен к производству в офицеры. В этом же бою он был ранен картечью в руку.
Для излечения раны Сергей был отпущен домой, к родителям. В Тургенево его встречали как героя. Вероятно, в честь этого события и был заказан сохранившийся до наших дней портрет 19-летнего кавалергарда с тёмно-русыми волосами, чуть заметным пушком на губах и загадочным «русалочьим» взглядом синих глаз, который и сейчас висит в кабинете писателя. Дома раненого юнкера нашёл указ от 21 октября 1812 года о производстве его в первый офицерский чин корнета. Молодому офицеру не довелось принять участие в изгнании войск Наполеона из России. После излечения от раны его зачислили в резервный эскадрон, в составе которого он соединился со своим полком уже после окончательной победы над Наполеоном.
В 1815 году, уже в звании поручика, Сергей Николаевич возвращается в Россию. Дома его встретили с радостью тем большей, что Сергей оказался главной надеждой семьи. Подросли его братья и сёстры, а за время войны пришли в упадок поместья, и Тургеневым грозило чуть ли не разорение. Главным и наиболее действенным выходом из нелёгкого положения представлялась выгодная женитьба Сергея. Да и сам двадцатидвухлетний поручик, ещё не остывший после военных походов и сражений, видел в завоевании руки и сердца богатой невесты заслуженную награду или, вернее, трофей, венчающий его ратные подвиги.
Сергею Николаевичу предоставили годичный отпуск в родные места с тем, чтобы он произвёл закупку лошадей для офицеров полка. Ремонтёру давали на это казённые деньги, но при этом молчаливо подразумевалось, что офицер, занимающийся ремонтом, чтобы не краснеть перед сослуживцами и командирами и закупить хороших лошадей, должен вложить собственные средства.
Знакомство Варвары Петровны с молодым красавцем офицером произошло вполне естественно: Сергей Николаевич приехал в Спасское, где был конный завод, покупать лошадей. Варвара Петровна сразу почувствовала, что для такой партии можно пойти на любые жертвы, и она с лутовиновской широтой и размахом пошла на них. Сергей Николаевич закупил великолепных лошадей, ему был подарен дом в Орле и вексель на 30 000 рублей. 16 января 1816 года Сергей Николаевич Тургенев и Варвара Петровна обвенчались в церкви Спаса-Преображенья в селе Спасском-Лутовинове. Примечательно, что венчание проходило не в Орле и не в поместье Сергея Николаевича, а в Спасском. Имущество супругов оставалось раздельным, а венчание в Лутовиновской вотчине сразу давало понять, кто главный в этом союзе, хотя Варваре Петровне после свадьбы пришлось терпеть многочисленную родню мужа, выслушивать наставления свёкра и играть в дурачки со свекровью. И всё-таки не она была при муже, а он при ней. Она была старше мужа, превосходила его по жизненному опыту, практическому уму и неукротимой энергии. При всём при этом Варвара Петровна любила мужа, много лет спустя она призналась сыну, что ей всегда было радостно, когда Сергей Николаевич заходил в комнату.
Брак целиком вписывался в моральные нормы общества того времени. Видимо, так же воспринимал свою женитьбу и Сергей Николаевич. Хотя особой любви к жене он не испытывал, но считал, что обязан исполнять свой супружеский долг, сохранив за собой независимость во всём остальном. Во всяком случае, свой сыновний долг он исполнил сразу же после свадьбы. Его отец получил взаймы от Варвары Петровны 34 тысячи рублей, кроме того, ему же был подарен просторный флигель в городе Орле. Младший брат Николай стал на правах управляющего жить в Спасском, пользуясь всеми благами богатой усадьбы. Некоторое время спустя Сергей Николаевич принял на себя обязательство по опеке над другим братом — Алексеем. Женитьба в корне переменила образ жизни Сергея Николаевича. Теперь он не только по древности своего рода, но и по богатству мог чувствовать себя в первых рядах русской знати.
После свадьбы Тургеневы поселились в Орле, в доме Варвары Петровны. В жизни семьи эти первые годы были наиболее ровными. Сразу пошли дети. В миниатюрной памятной книжке Варвары Петровны одна за другой появились записи: «1816 Года 4 Ноября в 5 часов с четвертью по полудни Родился сын Николай, ростом 12 вершков — в Орле в Доме Петра Михайловича Каменского — в Субботу. Крестили 14 ноября — батюшка Николай Алексеевич и матушка Катерина Ивановна Сомова…
1818 Года 28 октября — в понедельник Родился сын Иван — Ростом 12 вершков в Орле в своём доме, в 12 часов утра. Крестили 4-го числа Ноября — Фёдор Семёнович Уваров с сестрою Федосьею Николаевной Тепловой…
1821 Года 16 Марта Родился сын Сергей. Ростом 11,5 вершков в Орле в Своём доме, в середу в 5 часов утра. Крестили 22-го числа Марта Николай Васильевич Киреевский с Марьею Михайловной Карповой — другая пара Воин Иванович Губарев, с Авдотьей Ивановной Логривой».
Главой дома и семьи считали Сергея Николаевича: он принимал гостей, ездил с женой по соседям, нанимал учителей и гувернёров детям. Но подлинной хозяйкой была Варвара Петровна. В её руках были деньги, и от неё зависело решение важнейших хозяйственных вопросов. Родители Тургенева не заканчивали учебных заведений, они получили лишь «домашнее воспитание». Слог и орфография Сергея Николаевича имели много погрешностей, а Варвара Петровна имела «собственную грамматику». Но они оба знали цену образованию. Сергей Николаевич в годы юности служил в одном полку с Пестелем, Раевским и другими видными декабристами, а в дальнейшем поддерживал связь со своим однофамильцем, автором известной книги «Опыт теории налогов», декабристом Н.И. Тургеневым. Варвара Петровна гордилась, что в числе её знакомых были поэты и писатели. Другом дома Тургеневых в Москве был известный писатель М.Н. Загоскин.
Сергей Николаевич после женитьбы быстро повышался в чинах: в 1817 году он был произведён в штабс-ротмистры, год спустя — в ротмистры, чтобы быть ближе к жене, он в 1819 году из Кавалергардского перевёлся в Екатеринославский кирасирский полк, квартировавший в Орле, и получил чин подполковника, а в 1821 году полковником вышел в отставку. Варваре Петровне хотелось безраздельно иметь мужа для себя, и её честолюбие было удовлетворено тем, что она могла подписываться «полковница Тургенева». Всё было хорошо, всё удавалось молодой женщине: у неё богатство, красавец муж, надежда на будущее — дети. После рождения детей Тургеневы переезжают в Спасское: оно, как и прежде, оставалось центральной усадьбой среди обширных владений Тургеневых. Сюда деревенские бурмистры и старосты доставляли сведения о количестве намолоченного хлеба, о недоимках, везли оброк для господ. В главной конторе велись записи о приходах и расходах барского двора. Целый штат дворовых с камердинерами, лакеями, горничными, поварами, садовниками, музыкантами, артистами, мальчиками на побегушках обслуживал нужды и прихоти господ. Но теперь и этого В.П. казалось мало. Её неудержимо влекло к себе высшее общество. Однако в «свете» она на каждом шагу чувствовала свой плохой французский, свою неспособность поддержать светский разговор, судить о музыке, театре, загранице, словом, те огромные пробелы в воспитании и образовании с детства. Мечта о светскости, парижском лоске, о дальних странах жила в Варваре Петровне.
В 1822 году, оставив управление поместьями в чужих руках, не считаясь с расходами, молодая женщина со всей семьёй отправилась в длительное, более чем годичное путешествие по Западной Европе. Тургеневы побывали в Щвейцарии, многих городах Германии Австрийской империи, около полугода прожили в Париже. Пожалуй, это было самое счастливое время в жизни Варвары Петровны. Она с упоением отдавалась новым впечатлениям, и они на многие годы остались живыми и яркими в её памяти. 16 лет спустя в письмах к сыну Ивану она вспоминает: «Путешествие было мечтой моей жизни, и когда в Шварцгаузене увидела я Рейн, я вбежала на гору и в бассейне пила чистую ледяную воду, умывалась. Насилу отец оторвал меня, боясь, чтобы я не простудилась… Мне казалось, что глас трубный воззвал из мёртвых и требует отчёта… Неужели не поразили тебя, плоскоземного жителя, горы… горы… да какие ещё горы в Бернской Юнгфрау». Варвара Петровна вспоминала и о том, как она взбиралась на колокольню собора Страсбурга; как одаривала странствующих студентов, которые с завитыми буклями стояли у дороги с протянутой рукой; как на пикнике на берегу Рейна пила шампанское и лила его в реку.
Тургеневы вернулись в Россию, но о жизни в Москве или Петербурге не могло быть и речи. Путешествие потребовало очень много денег, надо было срочно латать дыры в запущенном хозяйстве. Семья надолго поселилась в Спасском-Лутовинове. Вот тогда-то и появились первые трещинки в благополучии Варвары Петровны. Прежде всего выяснилось, что Сергей Николаевич «при всех его необыкновенных достоинствах деньги не любил считать», поэтому было нельзя и даже опасно отдать в его руки управление хозяйством. Кроме того, у него уже начинались признаки «каменной болезни». Неизлечимо больным и недоразвитым оказался младший сын Сергей. В минуту горечи у Варвары Петровны в письме к сыну Ивану прорывается: «То был жив и 12 лет меня мучил отец твой… то сын урод». Но самым тяжёлым и самым больным было начавшееся в те годы отчуждение с мужем. Сергей Николаевич вывозил жену в свет, участвовал в дворянских выборах, направлял воспитание детей, охотился, но всё это не могло занять его целиком. Ему было 30 лет, он был красив и не видел никакого греха в увлечениях и лёгких связях. Пожалуй, не видела в этом ничего особенного (или делала вид) и Варвара Петровна. Для того круга супружеская неверность была бытовым явлением. Волей-неволей ей приходилось утешаться тем, что муж ей говаривал: «Мою бабу из десятка не выкинешь», а в более острых ситуациях — оправданиями: «Для них я минутный, а твой навсегда». Вспоминая об отце, И.С. рассказывал: «Он был очень хорош — настоящей русской красотой. Он обычно держал себя холодно, неприступно, но стоило ему захотеть понравиться — и в его лице, в его манерах появлялось что-то неотразимо очаровательное. Особенно становился он таким с женщинами, которые ему нравились». В эти годы семейной жизни в Спасском Варваре Петровне уже далеко за тридцать. В непрестанной жизненной борьбе она научилась сносить поражения и глубоко прятать сердечную боль. Лишь однажды в письме к Ивану она с горькой откровенностью поучает его: «Иногда мне кажется, что как первая твоя любовь началась матерью, бледною, жёлтою, нервическою, то ты и привык любить жёлтеньких. Это хорошо в любовных интрижках, а жена жёлтенькая не очень вкусна. Тем более что её видишь, целуешь без покрова шведских перчаток».
Вершина жизни Варвары Петровны осталась позади. Казалось, она достигла всего, о чём только можно было мечтать в загнанном и униженном детстве. Можно было бы растить детей, пользоваться благами жизни богатой помещицы и спокойно доживать свой век: она любила своих детей, мужа, много и с охотой читала. Однако Варвара Петровна не могла успокоиться. Неутолимая гордость, стремление выделиться, быть окружённой уважением и завистью окружающих постоянно толкали её на хлопоты и переустройства. Она вновь и вновь приводила к покорности мужа, хлопотала о воспитании детей и порола их собственными руками, зачитывалась французскими романами, устраивала театральные постановки и продавала крепостных актёров, со всей страстью участвовала в провинциальных увеселениях и интригах. У Варвары Петровны не было той хищной хватки, которая отличала Ивана Ивановича Лутовинова. Она не ориентировалась в том, как сложатся цены на хлеб, где выгодней продать лошадей, чем лучше засеять землю. И всё-таки, пройдя школу своего дяди, она умела и любила считать деньги. Она меняла старост, бурмистров и управителей, внедряла строжайшую отчётность и сурово наказывала провинившихся. Ей нравилось быть госпожой, видеть вокруг лесть и угодничество, чувствовать, как подданные склоняются перед её волей. Однако все рассказы и анекдоты о её жестокости, причудах и странностях относятся к последним годам её жизни, а пока она считается вполне добропорядочной госпожой, и, может, лишь её дети чувствовали недостаток материнского тепла и её тяжёлую властную руку.
В 1827 году вся семья Тургеневых решает переехать из деревни в Москву. Нужно было определять детей в учёбу, Сергею Николаевичу советоваться с врачами, а Варваре Петровне было уже совсем нестерпимо прозябать в провинции без визитов и знакомств в высшем свете. Жизнь в Москве у Варвары Петровны налаживалась так же, как и в Спасском, — со всеми удобствами: она жила своим домом с множеством крепостных слуг, держала выездных лошадей, корову; при доме был сад, цветники и даже огород, за которым она следила сама и своих сыновей приучала возделывать грядки.
Иван был вначале отдан в пансион, затем его воспитывали домашние учителя. Николая готовили к военной службе: в 1831 году его определили в Петербургское артиллерийское училище.
Сергей Николаевич и в Москве не поступал на службу, продолжал жить на деньги жены, к тому же у него обострилась болезнь настолько, что было решено в 1830 году выехать для лечения за границу. На этот раз он ехал не со всей семьёй, а с домашним врачом А.Е. Берсом. Варвара Петровна осталась с детьми в Москве, где она, следуя примеру дяди, стремилась жить с веком наравне. Театры, музыка, знакомства с писателями, приёмы и визиты заполняли её время. Варвара Петровна гордилась тем, что далеко ушла от уровня степных помещиков, и сама отзывалась о себе как о женщине «читающей и понимающей». Об этом она с гордостью писала своей приятельнице Карповой: «Шевырёв… говорил обо всех моих старинных друзей авторов — Карамзина, Дмитриева, Мерзлякова, Жуковского, Пушкина. Все мои знакомые, даже приятели, в наш век не занимали дамы лекциями, но мы от этого не менее понимали написанное и смеялись над учёными юбками». Конечно, не всё в этом письме надо понимать буквально. Сам стиль письма свидетельствует о том, что Варвара Петровна так и осталась не в ладах с русской грамматикой. К русской литературе она относилась как к чтению второго сорта и ставила стихотворения третьеразрядного французского поэта Альфонса Карра выше, чем стихи Пушкина. Даже «Историю государства Российского» Карамзина Варвара Петровна приобрела в переводе на французский язык. Она в меньшей степени была «учёной юбкой» и лишь для развлечения или отдыха уходила в «высшие сферы». Если внимательно присмотреться к страстям, увлечениям, привязанностям Варвары Петровны, которым она отдавалась с неукротимой энергией, то в конечном счёте можно увидеть, что в их основе стояло то чувство, которое впоследствии Иван Сергеевич определял как «упорный эгоизм собственной личности». Варвара Петровна ни для чего на свете не могла забыть себя. Этим чувством определилось и её поведение в годы крутого перелома, который произошёл в семье Тургеневых в середине 1830-х годов.
Мы не знаем и, вероятно, уже не сумеем выяснить с документальной точностью характер событий, развернувшихся в семье Тургеневых в эти годы. Но даже отрывочные сведения говорят о серьёзной семейной драме.
1833 годом датирована запись И.С. Тургенева в «Мемориале», где он отмечал важнейшие события своей жизни: «Дача в Нескучном. Кн. Шаховская». Имя Шаховской звучит в письмах Варвары Петровны к сыну: «Шаховская, пусть будет проклято её имя» — и далее идут три тщательно замаранные строки. Некоторое время спустя она вновь со злобой пишет: «А эти поэтки. Ох они мне. Выйдет Шаховская. Уморят и умрут и детей оставят и своих, и чужих сирых». Весной 1834 года Варвара Петровна вместе с А.Е. Берсом — в качестве врача и сопровождающего — уехала лечиться в Италию. Сергей Николаевич вместе с сыном Иваном тогда же переселился в Петербург. А осенью 1834 года он умирает в Петербурге. Варвара Петровна вернулась из-за границы весной 1835 года, так что мужа она не хоронила. Если вспомнить о неоднократном утверждении Ивана Сергеевича, что повесть «Первая любовь» автобиографична, то можно представить, что последнее увлечение Сергея Николаевича было настолько серьёзным, что грозило разрывом семьи. Для ряда биографов Тургенева оказалось очень соблазнительным усилить эту романтическую историю, связав её с судьбой воспитанницы Варвары Петровны Вареньки Богданович, и даже в комментариях к академическому изданию сочинений Тургенева называют дочерью В.П. Тургеневой и А.Е. Берса. Действительно, на протяжении многих лет письма Варвары Петровны наполнены выражениями привязанности и заботы о девочке. Варенька растёт барышней, к ней приставлены гувернантки и учителя. Вареньку определяют в пансион под фамилией Лутовинова, ей дарят драгоценности, на её имя положен капитал, распорядителем которого назначен А.Е. Берс. Существуют также утверждения мемуаристов о том, что Варвара Николаевна и Софья Андреевна Толстая признались однажды, что они сёстры по отцу. Однако при всей заманчивости версии о том, что Варвара Николаевна Богданович-Житова, занявшая большое место в истории семьи Тургеневых, являлась сестрой Ивана Сергеевича по матери, — скорее всего, несостоятельна. Располагая рядом сведений, противоречащих умозаключению биографов, хочется утвердиться в правомерности нашего подхода к данной ситуации.
Воспоминания В.Н. Житовой начинаются так: «В 1833 году, нескольких дней от рождения, я была с согласия моих родителей и по желанию Варвары Петровны, матери Ивана Сергеевича Тургенева, принесена в дом её и принята ею в качестве воспитанницы, или, вернее, приёмной дочери».
В.Н. Богданович родилась 1 июля 1833 года, то есть тогда, когда Сергей Николаевич, Варвара Петровна и Иван жили вместе в Нескучном под Москвой, не было ещё и речи ни о поездке Варвары Петровны за границу, ни о переезде отца и сына в Петербург. Появление в таких условиях дочери у 45-летней Варвары Петровны не могло быть тайной ни от мужа, ни от детей, ни от окружающих.
В письме к сыну от 7 (19) октября 1838 года, рассказывая о приезде в Спасское свекрови с семейством, В.П. пишет: «Они также сказали брату (Николаю) кто отец Биби. Не знаю, что они хотели из этого, какое заключение вывесть. Матери то невозможно знать никому… Мать известна была отцу и мне, а третье лицо слишком рассеяно, беспечно, чтоб об этом думать. Итак, Биби — моя собственность, несмотря ни на чьи толки». То, что Варенька не родная, а приёмная дочь, а также характер отношения к ней матери Тургенева раскрывается во многих её письмах к сыну. Вот пример: «Сироты — мои дети. Посмотри ты на моих Сливицкую и Биби — отменные соболи. А меня утешает мысль: это я, это моим старанием». И ещё: «Не понимаю, не постигаю, как я могу любить так много чужого ребёнка»; «Бесподобная девочка, и я согласна хоть сейчас отдать тебе её в жёны». А вот как она рассказывает о серьёзной болезни Вареньки: «Я плакала, вообразив, что у меня отбирают под старость куклу, которая меня очень утешает. Такая девочка, какую я не могла бы лучше слепить из воску и одушевить». Объяснений привязанности В.П. к Вареньке может быть много, но лучше вспомнить, что сын её Иван унаследовал эту её способность и любил Клоди Виардо больше, чем родную дочь.
Можно лишь предположить, что разрыва в семье не было. Скорей всего, после того, как была обнаружена связь С.Н. с княжной Шаховской, между мужем и женой состоялся разговор при закрытых дверях, после которого С.Н. вынужден был подчиниться требованиям жены. Сейчас, к сожалению, невозможно установить обстоятельства появления Вареньки в семье Тургеневых и имена её родителей. Однако если вспомнить роман «Дым» и тёмную историю воспитанницы Потугина, а также то, что А. Берс имел связи в высших кругах и был лекарем в Кремле, можно предположить, что в то время Берсу нужно было не в меньшей мере, чем В.П. на какое-то время уехать за границу.
После смерти мужа Варвара Петровна, оставив сыновей доучиваться в Петербурге, поселяется в Спасском-Лутовинове, изредка выезжая на зиму в Москву. Ей уже за 50. Для неё начинался тот вечер, который, по определению её сына, «был чернее ночи». Мир её становится всё уже и теснее. Хотя в ней по-прежнему живёт жажда деятельности, которая вырождается в капризы и прихоти. Разумеется, больше всего приходится терпеть крепостным крестьянам, хозяйственная деятельность вырождается в мелочный надзор, она окружает себя наушниками и сплетниками, беспрестанно назначает и сменяет своих фаворитов. Помимо конторы по управлению поместьями она учреждает «собственно господскую контору», где барыня вершила суд и расправу. Одна прихоть сменяется другой: то она заставляет приближённых слуг учить французский язык, чтобы они читали ей книги на ночь на французском или делали выписки из прочитанного, то заводила капеллу из крепостных певчих, чтобы потом выгодно продать, то однажды она объявила, что больна и умирает, и пожелала перед смертью попрощаться с домочадцами. «Умирающая» лежала в постели и между стонами и охами зорко следила за тем, кто и как выражает своё горе, от кого пахнет вином, кто не почёл нужным прийти. Разумеется, дальше последовал суд и расправа. Когда В.П. пришла в голову мысль, что сопровождающий Ивана за границу крепостной Порфирий Кудряшов хочет остаться в Германии, она наказывает сыну, чтоб он передал Порфирию: «Я столько милостива, сколько мстительна и что он будет отвечать богу за падающие слёзы его матери с братьями». Но ещё более показательно другое письмо того времени, когда Порфирий Тимофеич, прослушав курс лекций по медицине, исполнял при госпоже обязанности домашнего врача. В.П. пишет сыну: «Ты знаешь, что Порфирий имел связь с кастеляншей… я давно ему говорю, что не отдам её за него, она ему не невеста-дурища… Два дня спустя входит он бледен с письмом в руках. Положил и вышел. Что же? — Пишет, что он не хочет мне служить, потому что я не благодарна за его 15-летние услуги. Что он хочет переменить род жизни, чтобы я отпустила его на волю… Что ему душно у меня, — читал Пушкина, видно. — Письмо полетело ему в рожу». Всё это В.П. заключает великолепной сентенцией: «Русский человек должен быть в чёрном теле или пьяница. ЧУТЬ ОБЛАГОРОДИТСЯ, — УЖЕ БОЛЕЕ НЕ СЛУГА ГОСПОДИНУ».
Варвара Петровна не терпела самостоятельности ни в ком из окружающих её, деспотичная рука матери распространялась и на сыновей. Она писала Ивану в Берлин: «нить твоей жизни в моих руках», а позже, желая, чтобы сын писал ей чаще, грозилась, что в ту почту, когда от Ивана не будет письма, она «Николашку выпорет». О гнетущей обстановке в спасском доме в последние годы жизни там В.П. можно судить по письму её старшего сына Николая брату Ивану в Берлин: «я не в ответе за тебя — а ручаюсь мне за тебя влетит непременно… Мы живём во времена патриархальные, — вздуют и конец! — и это право без причин и всяких шуток, — последняя твоя фраза — до чрезвычайности наивна и мила! «Ты что, как можно думать, что я вас бросил» и пр. и пр. Да позволь тебя спросить: если ты трудами своими, положим, сочинениями кормил слепую мать и изувеченного отца, Кольку-брата — тогда отъезд твой можно было бы назвать бросанием. Но кого ты бросал — тебя Мамаша, как сама говорит, — бросила на все 4 стороны — впрочем, я сужу по себе — если б я был на твоём месте, я бы не вернулся на муку-крик-скуку, а ежедневно благодарил бы бога за своё освобождение и каждые 5 лет являлся в Россию показаться и посмотреть на нас на 2 недели — но это я бы сделал — а ты дело другое — то я, а то… Ты… Разница большая».
Страстная напряжённость этого письма объясняется тем, что Николай Сергеевич находился в это время в крайне затруднительном положении. В 1839 году, находясь в Спасском-Лутовинове, он познакомился с Анной Яковлевной Шварц, молодой девушкой, которая была в услужении у Варвары Петровны то ли в качестве «лектрисы», то ли компаньонки. Молодые люди сблизились. Анета оставила службу у Варвары Петровны под тем предлогом, что отец не даёт ей «вида на жительство», и поселилась у Николая в Петербурге. По всей вероятности, она уже ждала ребёнка. Николай ни за что не хотел расстаться с любимой женщиной. Он пожертвовал военной карьерой (офицерская каста тех лет не признавала гражданского брака). Ему не хотелось покидать столицу, и он решает поступить на гражданскую службу.
Отказ Николая от военной карьеры был тяжким ударом по самолюбию матери. Конечно, она догадывалась, что причиной недовольства сына военной службой является его связь с Анетой. В.П. Тургенева вовсе не придерживалась строгих моральных устоев и сквозь пальцы смотрела на любовные похождения своих сыновей. Достаточно вспомнить, что почти в то же самое время на воспитание у дворовых людей в Спасском была помещена незаконная дочь её сына Ивана — Полина. Тем не менее Варвара Петровна не допускала мысли, что Николай, её первенец, может жениться на неимущей и безродной лифляндской немке. Она вынуждена была согласиться с безрассудным поступком сына и в то же время не могла смириться с тем, что Николай живёт с А.Я. Шварц у всех на виду, как с законной женой. Варвара Петровна была готова терпеть связь сына в том случае, если Анета вернётся в Спасское и останется в её услужении. Это желание отчётливо звучит в её письме к Анете: «Милая Анета! Извини, что я тебе до сих пор не ответила за сборами в деревню — а теперь ещё не разобралась и потому буду писать тебе несколько слов до будущей почты.
1-е. Пожалуйста реши ты меня на свой счёт. Решительно не тяни и не веди. Можешь ты приехать, я очень рада. — Не можешь, буду сожалеть. — Но! Я только возьму свои меры — и буду хлопотать о немке, потому что у меня немецкий язык плохо идёт. Ленглетом и Дорофеевой мы очень довольны. Но! Все тебя помним и по тебе скучаем. Вышей же, моя душенька, доску, ты мне обещала и пришли или же откажись. Тогда Коля мне пришлёт мою обратно. Извини, более писать некогда. — Ты пиши ко мне о нарядах и пр. — по уговору. Будь здорова, весела и счастлива. Помни и люби меня — твою К.П. Зепри (?). В.Тургенева. 17 июля 1841 года». Своим письмом Варвара Петровна стремилась дать понять Анете, что она не знает и знать не желает о её связи с Николаем и по-прежнему готова принять её у себя в Спасской усадьбе. Одновременно она грозит принять «свои меры» в случае отказа Анеты. Анна Яковлевна не вернулась в Спасское, она осталась жить с Николаем Сергеевичем в Петербурге.
Надежды Варвары Петровны на покорность и благоразумие сына рухнули, она так и не смогла смириться с тем, что А.Я. Шварц станет членом её семьи. На протяжении многих лет Варвара Петровна предпринимала все имеющиеся в её распоряжении меры, чтобы предотвратить женитьбу сына на Анете. Для Николая Сергеевича авторитет матери был очень высок. Он годами сносил её увещевания, упрёки, угрозы, недостаток средств, двусмысленные усмешки знакомых. Лишь в 1849 году, когда ему исполнилось тридцать три года, он решился нарушить материнский запрет и обвенчаться с Анной Яковлевной. Год спустя Варвара Петровна умерла, так и не примирившись с сыном. Эти события семейной драмы послужили канвой для неоконченного романа Тургенева «Два поколения».
Но при всём при этом было бы ошибкой представлять мать писателя, даже и в последние годы её жизни, как некую Салтычиху с патологическим стремлением к жестокости. Варвара Петровна намного сложнее. Она была незаурядно одарённым человеком, с жадным интересом к жизни, страстным стремлением к независимости. В.П. не получила образования, но всю жизнь училась и поощряла тягу к знаниям в своих детях. Она владела живым, сочным народным русским языком, в письмах и в её разговоре много пословиц и поговорок. Делом чести считала, чтобы её крестьяне жили в достатке, а обуты и одеты были лучше, чем крестьяне соседей-помещиков. В Спасском она устроила богадельню для обедневших дворянок, всю жизнь «покоила» свою няню Васильевну, на правах воспитанниц в Спасском у неё постоянно находились «питомки».
И всё-таки постоянная борьба за лучшее место в жизни, многолетняя привычка властвовать заслонили и оттеснили на задний план всё то лучшее, что было в В.П. Даже сама её незаурядность, сила характера, гибкий и острый ум обернулись ей во вред. После окончательного разрыва с сыновьями В.П. тяжело заболела, переехала в Москву, там она и умерла 16 (28) ноября 1850 года.
И.С. Тургенев, приехавший в Москву хоронить мать, писал Полине Виардо о её последних днях: «Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений; множество существ, зависевших от неё, остались, можно так сказать, на улице, мы должны сделать то, что она должна бы сделать. Её последние дни были очень печальны. Избави бог всех нас от такой смерти! Она старалась оглушить себя — накануне смерти, когда уже началось хрипение агонии, в соседней комнате по её распоряжению оркестр играл польки… Мать моя в последние минуты думала только о том, как бы — стыдно сказать — разорить нас — меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать всё за бесценок, поджечь всё… Избавляю Вас от множества других подробностей: к чему? Пусть бог пошлёт ей мир».
После смерти матери при разделе наследства Иван Сергеевич уступил старшему брату Николаю все самые доходные поместья, дом в Москве, а за собой оставил своё родное гнездо — Спасское. Для Спасского-Лутовинова начиналась новая эпоха.
Публикация Наталии Богдановой