Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2018
Валентин Лукьянин —
кандидат философских наук, публицист, литературный критик, автор нескольких
книг, посвященных истории и культуре Екатеринбурга, и множества статей и
исследований, опубликованных в различных российских изданиях. В 1980–1999 гг.
был главным редактором журнала «Урал», истории которого посвящена его книга
«“Урал”: журнал и судьбы» (2018).
«Модель общества»
Было бы эффектно заявить, что пламень очередных общественно-политических дебатов вспыхнул от искры, высеченной ударом кресала о кремень, имея в виду, что заявление о намерении правительства повысить пенсионный возраст премьер Д.А. Медведев приурочил ко дню открытия ЧМ-2018 в Москве. Но — нет, ни кресало, ни кремень в той коллизии не просматриваются: не тот материал. Хотя искра точно была: совпадение замечено всеми и широко обсуждалось в интернете. Скорее всего, оно не было случайным, но не в том суть, ибо искра улетела в уже полыхающий костер. Дав повод блогерам поупражняться в злословии, она не оказала заметного влияния на развитие ситуации.
А что там перегорало, в том пламени? Если сказать коротко и осторожно — причуды экономической политики российской власти. В истории и с чемпионатом, и с пенсионной реформой они вызывают оторопь.
Под восторженные вопли поклонников футбола, пребывающих в эйфории от сознания, что всепланетный спортивный праздник впервые в истории оказался «на нашей улице», я покопался в интернете, чтобы узнать, какие суммы на него потрачены. Охранительных кодов взламывать не пришлось, информация оказалась легко доступной. Но результаты ошеломили. Общие расходы на российский чемпионат составили 883 млрд руб. ($14,2 млрд). Много это или мало? Безусловно, впечатляет тот факт, что мы превысили планку прежнего рекорда. Бразилия, страна футбола, в 2014 году «за ценой не постояла», но уложилась в $13,6 млрд. Россия нынче превзошла ее ненамного, а все же — знай наших! Но вы, надеюсь, помните евангельскую притчу про лепту вдовы и приношения богатых, поэтому показательней сопоставление нашего футбольного размаха с некоторыми социально значимыми статьями расходов федерального бюджета в нынешнем году (в млрд руб.): образование — 619,1; здравоохранение — 410; культура, кинематограф — 93; физкультура и спорт — 56,51. Получается, что футбол — наше все.
И еще одно любопытное сопоставление. У всех свежи в памяти мегазатратные проекты, сильно всколыхнувшие и общественное мнение (как в стране, так и за рубежом), и госбюджет: на Олимпиаду в Сочи потрачено 214 млрд руб., на Крымский мост — 224,92 млрд. Так вот, «праздник футбола» обошелся нашей отнюдь не процветающей стране вдвое дороже, нежели Олимпиада и Крымский мост, вместе взятые.
Правда, из федерального бюджета на ЧМ-2018 планировались израсходовать только 390,29 млрд руб., то есть даже меньше половины общей суммы, еще примерно 92 млрд — из местных бюджетов. Остальное — из нерасшифрованных «внебюджетных средств», однако все равно же из средств страны.
Ну и наконец: не было вообще в постсоветской истории экономического проекта, сопоставимого по масштабу с этим футбольным разворотом. Поговорили было о высокоскоростной железнодорожной магистрали Москва–Казань — оказалось, не по карману (смета превысила триллион рублей); наверно, и полет на Луну откладывается на десятилетия по этой же причине. Технически достижимо и духоподъемно, но очень уж дорого. А вот расходы на футбольный чемпионат сочли приемлемыми и неотложными. Почему?
В лояльных СМИ и выступлениях госчиновников муссируются три основных версии. Утопическая: эти расходы окупятся да еще и прибыль принесут. Дипломатическая: чемпионат пройдет, а все, что для него построили, останется. Романтическая: это же такой праздник!.. И мы его заслужили.
С последней версией соглашусь сразу: праздник для любителей футбола устроили роскошный. Правда, насчет «все любят футбол» у меня большие сомнения: вроде бы даже и президент к нему довольно равнодушен2. Чем мы этот праздник заслужили — тоже не очень понятно. А главное, всякий трезвомыслящий человек не может не вспомнить, как получилось у отца Евгения Онегина: «Давал три бала ежегодно и промотался наконец».
А две другие версии откровенно неубедительны.
Насчет «окупится». По сведениям опять-таки из интернета, спортивные мегасобытия не окупаются нигде и никогда (кажется, единственное исключение — футбольный чемпионат 1994 года в Соединенных Штатах, но не потому, что американцы такие уж практичные, а просто там не понадобилось строить новые стадионы, имеющихся было более чем достаточно). Обусловленную заранее и гарантированную прибыль получает лишь FIFA — организатор и главный выгодополучатель этих планетарных спорт-шоу. Приманивая разные страны миражами морально-экономических прорывов, сама федерация более всего печется о собственных экономических преференциях, заранее закладывает их в соответствующие юридические документы и в убытке не остается «по определению». На бразильском чемпионате FIFA заработала $5,14 млрд, а на российском рассчитывала на сумму $6,4 млрд и, кажется, ее уже получила.
А, собственно, каким образом должен окупаться чемпионат?
Поскольку главные наши расходы связаны с реконструкцией и строительством стадионов, я взял для примера «Екатеринбург Арену», до которой мне от дома минут десять пешей ходьбы.
Это сооружение возведено не на пустом месте: площадку и главный фасад оно унаследовало от Центрального стадиона, который начали строить в 1953 году, привлекая к работе пленных немцев (не только прилежных строителей, но и весьма квалифицированных инженеров-проектировщиков), а закончили в 1957 году (еще и мне в юности довелось поучаствовать при завершении строительства в каких-то субботниках). Две трибуны стадиона вмещали 27 тысяч зрителей, а под трибунами располагались холлы для отдыха спортсменов, раздевалки, тренажерные залы, кафе, гостиница… Это был один из лучших стадионов в стране, и многие крупнейшие соревнования (не только по футболу) проводились на его поле. Полвека он исправно служил большому спорту, но постепенно назревала потребность в его «омоложении», и в 2006–2011 годах стадион радикально модернизировали — привели в соответствие с современными международными стандартами, изыскав для того 1,4 млрд руб. Неизменными остались лишь фасады (признанные уже памятниками «сталинского ампира») и количество зрительских мест: нужды в большей вместимости трибун город не ощущал.
Болельщики радовались, спортсмены тем более. Но когда городу была «оказана честь» принять четыре групповых матча «мундиаля», чиновники FIFA сказали: двадцати семи тысяч зрительских мест мало, нужно сорок пять. Поторговались и сошлись на 35 тысячах: строить второй огромный стадион в городе было бы чистейшим безумием (даже сохранение его в бездействующем состоянии — а зачем? — легло бы тяжким грузом на казну), но ради высокой чести местные власти согласились на «ритуальную жертву»: пусть, дескать, «арена» для ЧМ будет построена на месте Центрального стадиона. Жалко его, конечно, да и почти полтора миллиарда на ветер — не пустяк, но где наша не пропадала. Зато о городе узнают и в Париже, и в Загребе, и даже, возможно, в Зимбабве.
Да, но как быть с фасадами-памятниками? Разрушать их не позволяют юридические законы, а втиснуть меж ними количество болельщиков, чуть ли не вдвое большее против изначального, не позволяют законы физики. Но и тут нашли компромисс: исторический главный фасад вписали в новый проект в виде этакой аппликации, напоминающей то ли о прежнем стадионе, то ли о временах, когда средства тратили более разумно, а трибуны для болельщиков, которые не удалось вписать в историческую площадку, сделали временными и поместили за футбольными воротами. Зарубежные комментаторы подивились архитектурному монстру, но чиновники FIFA остались довольны. Обошелся компромиссный вариант в 12,7 млрд руб. (Напомню, что «Ельцин-центр» построили за 7 млрд, и скандал по этому поводу до сих пор не утих.)
Ну, и как эти затраты должны были окупиться? Легко подсчитать: четыре матча по 35 тыс. зрителей — это 140 тысяч билетов. За какую сумму их продали? Я справился о ценах на «групповые» матчи (иных Екатеринбургу не досталось) — они оказались «щадящими»: от 12 600 до 1280 руб., не то что на финал. Не будем заморачиваться подробностями, округлим с явным завышением, чтоб и возможные оппоненты согласились: пусть будет 10 тыс. на круг. И каков же общий итог? Как раз те самые 1,4 млрд, которые стоила недавняя реконструкция и которыми так легко попустились…
А вот каким образом станут окупаться 12,7 млрд, ушедших на превращение Центрального стадиона в «Екатеринбург Арену», внятного ответа я нигде не нашел. Зато нашел нечто более любопытное: «“Екатеринбург Арена” получит из федерального бюджета 570,8 млн рублей на адаптацию к работе после ЧМ-2018 в рамках программы “Концепция наследия чемпионата мира по футболу”. Деньги будут направлены в том числе на демонтаж временных трибун, установленных за границами стадиона для соответствия требованиям FIFA о вместимости (35 тыс. зрителей, после разбора трибун стадион сможет вместить 23 тыс. болельщиков). Как следует из проекта, опубликованного на сайте правительства, стадион также получит 1,8 млрд руб. на компенсацию расходов по эксплуатации в 2019–2023 годах»3.
Как видите, в прежнее состояние стадион уже не вернется: было на трибунах Центрального стадиона 27 тыс. мест — станет лишь 23 тысячи; впрочем, этого городу, вероятно, хватит. Однако, по информации с других сайтов, была арена многофункциональной — теперь будет только футбольной, и по этой причине возможность заработать на этом спортивном объекте резко уменьшится. Но пока что об заработать, похоже, никто особо и не помышляет: думают, как бы компенсировать неизбежные новые убытки. Впрочем, попадалась информация, что власти планируют из разобранных временных трибун «Екатеринбург Арены» соорудить трибуны на каком-нибудь стадионе в одном из городов области4 (или в двух-трех городах? Хватило бы). Пока это лишь прожекты, предполагающие, однако, новые затраты и усугубляющие проблему окупаемости. Убедительней даже выглядит идея сохранить название стадиона, полученное им, как было объявлено, по настоянию FIFA временно — на период чемпионата (хоть звучит оно не совсем по-русски, но для иностранцев вроде бы удобней5). Считается (но не факт), что это название привлечет туристов, поток их увеличится, они приедут, чтобы истратить здесь свои деньги, и, стало быть, город за счет прошедшего мундиаля опять что-то заработает и, стало быть, что-то отчислит в казну.
Пусть так. Что-то заработает Екатеринбург, заработают Казань, Волгоград (хотя «Волгоград Арена» в результате случившихся еще во время чемпионата ливней сильно пострадала: тоже непредвиденные расходы); разумеется, Питер, Москва… Экономические стратеги надеются, что вслед за туристами появятся и инвесторы, поскольку мундиаль их убедил, что (как в опере С. Прокофьева) «дон Хером — совсем не страшный кавалер». И в итоге ВВП страны вырастет. Даже цифру прогнозируют: вроде бы вырастет на один процент. Правда, этот рост будет неустойчивым: футбольные страсти ушедшего лета станут забываться, и эта «точка роста» отечественной экономики утратит эффективность.
Вот такие у нас «амбициозные» планы на преодоление экономического прозябания.
Один телеобозреватель, умница, но восторженный поклонник футбола, еще в начале чемпионата высказал мнение, что футбол — это модель общества. Он, конечно, другое имел в виду, но мне формула понравилась: вряд ли вы еще найдете пример, столь же выразительно демонстрирующий, как у нас экономика работает на политику, и почему, не находя выхода из экономического тупика, куда завела страну «команда профессионалов» из медведевского правительства, «власть отфутболила пенсионеров»6.
Работники и неработь
Конечно, в 2009 году руководство страны добивалось чести провести у себя ЧМ-2018 не затем, чтобы создать благоприятный психологический фон для объявления заведомо «непопулярного» решения. Но раз уж совпало, то, видимо, сочли, что грех не воспользоваться случаем: народ занят футболом, а неизбежные протестные акции на время чемпионата можно и запретить — как-никак гостей принимаем, порядок должен быть в доме. А за месяц публике удастся что-то втолковать, да и вообще — перегорит, как перегорело в свое время с оскорбительной для ветеранов монетизацией льгот.
Вообще-то, доводы в пользу повышения пенсионного возраста выглядят более чем резонно. На самом деле, в «цивилизованных» странах практически везде на пенсию выходят позже, нежели у нас. А у нас, между прочим, действующие по сей день планки установлены много десятилетий назад, когда средняя продолжительность жизни была чуть ли не вдвое короче, а на одного пенсионера приходилось семь или даже восемь работающих. А нынче то ли на одного пенсионера работают двое, то ли шестеро на пятерых: варианты и в официальных выступлениях разнятся, так что смело можно предположить, что цифры, одна другой страшнее, берутся с потолка. Но и при самых «щадящих» психику вариантах положение выглядит аховым. И получается, будто пенсионная реформа так же неизбежна и неотложна, как операция, например, при гангрене: не отрежут ногу — потеряешь жизнь. А протесты против нее — это проявление какой-то «совковой» привычки жить «на халяву». И что тут можно возразить?
Возражениями тем не менее интернет переполнен. Перечислять их не буду, заранее согласившись, что не все они звучат убедительно. Но главный довод критиков реформы, по-моему, неоспорим: она не подготовлена. Если к мысли о необходимости повышения пенсионного возраста господа министры пришли только сейчас — значит, плохие они стратеги и кресла свои занимают не по праву. Но если эту неизбежность они видели издалека, то тем более очевидна их некомпетентность: не озаботились заранее, где и чем будут зарабатывать на жизнь наши «долгожители», которым до пенсии еще далеко, а рынок труда для них уже теперь фактически закрыт — по возрасту.
Можно сказать иначе: если бы в стране не хватало рабочих рук и правительство, как не раз случалось в советские времена, воззвало: ветераны, помогите! — призыв приняли бы пусть не с восторгом, но с пониманием. А лишить пенсии при отсутствии работы — это не только бездушие, но и недальновидность, граничащая с безумием: что случается при утрате доверия общества к власти, объяснять не надо.
Похоже, «профессионалы» из медведевского правительства, не умеющие, как не умели их предшественники «младореформаторы», руководить народным хозяйством, решились на вторую «шоковую терапию». Смелые люди!
Но к этому аргументу, который уже на другой день после «жертвенного» заявления Медведева стал общим местом, позвольте добавить еще одно соображение.
В дни чемпионата мира Екатеринбург, город четырех групповых матчей, был переполнен блюстителями порядка. Но ведь не специально же на время ЧМ нанимали их на работу, а привезли из разных регионов. И целый месяц города и веси, откуда стражи порядка прибыли, обходились без их бдительного присмотра. Они, поди, за это время превратились в Содом и Гоморру, законный порядок рухнул? Да нет, что-то не слышно; там как жили, так и живут. Тогда чем они, мобилизованные и призванные, там занимались? Там — не знаю, а здесь, в Екатеринбурге, это по сей день можно видеть невооруженным глазом.
В преддверии чемпионата на подступах к екатеринбургскому железнодорожному вокзалу возвели трехметровые металлические решетки (под стать Летнему саду), капитальные павильоны, смонтировали «бомбоискательную» аппаратуру (недешево, поди, обошлась): устроили систему досмотра, как в международном аэропорту. Нет, даже похлеще: в аэропорту, когда получаешь свой багаж после полета, тебя уже не досматривают — какой смысл? А тут сошел с пригородной электрички с рюкзачком или сумкой — и опять изволь: вещи на просветку, сам — через рамку металлоискателя. И лишних вопросов не задавай — «проходите, проходите».
И вроде бы невдомек устроителям этого карнавала «бдительности», что потенциальному злоумышленнику войти в электричку и выйти из нее можно — без какого бы то ни было досмотра! — на любой из ближайших к вокзалу остановочной платформе: они в черте города, трамвай-автобус рядом, в каких-то случаях оттуда до центра города еще и ближе. Да знают они это, а потому и здесь, чтоб избежать больших очередей и опасного накала страстей, регулируют поток: вот туда, мол, на троллейбус, — без досмотра (путь шагов на полста длиннее), а туда столь же свободно — на метро. Ну, а почему сюда — непременно с «выложи ключи и мобильник»? Я спросил об этом у бравого офицера Росгвардии, присматривавшего за своим воинством. Он вежливо мне пояснил, что они не город охраняют, а здание вокзала. Я усомнился в разумности этой войсковой операции, и он уже менее вежливо посоветовал мне со своими претензиями обращаться «к Владимиру Владимировичу». Вот так: теперь и за поддержание порядка на отдельно взятом вокзале у нас отвечает лично президент.
Вообще-то, разгадка этого «вокзалоохранительного» рвения на поверхности: наши «стражи порядка» просто не умеют работать. Их у нас на душу населения в разы больше, чем в других странах; если, случается, и «побеждают», то не уменьем, а числом. Ну, ладно, соглашусь, что их у нас и должно быть больше: страна сильно криминализирована. Однако такое количество не может не обернуться катастрофическим снижением качества. Соответственно они и работают.
Ну, они-то — ладно, с них самих какой спрос: им скомандовали — они и делают, как умеют. Но неужто власти не понимают, что, когда на виду у всех (и даже, наверно, специально, чтоб видело как можно больше людей) под усиленную охрану берутся «телеграф, вокзал, почта», богатое историческим опытом население начинает принюхиваться: серой ведь тянет из преисподней. Но, понаблюдав не раз за тем, как покорно поток пожилых садоводов из электричек струится через лабиринты, выстроенные бдительными стражами порядка, я убедился, что ситуация, на самом деле, вполне мирная. Просто в стране окончательно восторжествовала государственная идеология (которой нет): человек живет во враждебном и опасном окружении, никому не доверяй, ни на кого не надейся, ни у кого ничего не проси. Когда-то Ленин провозгласил, что социализм — это учет и контроль. Если б с учетом у нас было получше (а то ведь миллиарды исчезают бесследно), то в нашей стране «молодой демократии» впору было бы вновь праздновать победу социализма, ибо мания тотального контроля приобрела у нас характер паранойи. Везде заборы, шлагбаумы, металлоискатели, веб-камеры; даже в маленькой торговой точке непременно на стульчике в уголке томится изнывающий от вынужденного безделья смотритель за порядком, а в супермаркетах их тьмы и тьмы.
Между прочим, даже короткий телесюжет о начале сезона ЕГЭ ранним летом нынешнего года был проиллюстрирован картинкой «строгого досмотра» испытуемых при входе в школу. Да и впрямь, точнее не выразишь суть этого «праздника знаний», продавленного при отчаянном сопротивлении всей здравомыслящей общественности еще министром, а ныне советником президента Фурсенко.
Все на подозрении, все под присмотром!
Как эта вакханалия «бдительности» влияет на моральную атмосферу в стране и какие из того вытекают социально-экономические последствия — отдельный вопрос, который для общества даже более «чреват», нежели ситуация с пенсионерами7. Но пусть над ним задумаются власть имущие, а я здесь коснусь лишь одной его грани: великая армия стражей порядка, насколько я понимаю, — это ведь тоже «рабочие места». А раз так, то в балансе Роскомстата они наверняка приплюсовываются к числу тех, кто вырабатывает ВВП, то есть «кормит» пенсионеров. Как бы не так: это их самих обществу приходится «кормить» наряду с пенсионерами! Потому что никакой прибавки к ВВП от их неусыпной «бдительности» получиться не может. Скорее, наоборот: обстановка тотального недоверия разобщает людей и на экономику воздействует исключительно угнетающе.
К унылой когорте смотрителей, блюстителей и прочих хранителей «стабильности» резонно приплюсовать чиновников, что-то разрешающих, что-то запрещающих и, как на екатеринбургском вокзале, направляющих потоки неорганизованных граждан через лабиринты «можно» и «нельзя». У них зарплата, конечно, выше (так не всех же туда и принимают), но роль в повышении ВВП примерно такая же — нулевая. Вместе с чиновниками численность отечественной неработи составит многие миллионы и едва ли не превысит число пенсионеров. И, значит, соотношение тех, кто работает, и тех, кто, по версии правительства, живет за их счет, будет не два к одному, а по меньшей мере один к двум. Так что инициаторы пенсионной реформы, видимо, поосторожничали, боясь посеять панику; на самом деле положение гораздо катастрофичнее, нежели они говорят, и выправить его без каких-то экстраординарных мер действительно невозможно.
Но каких мер?
«Надо, чтобы» и
другие экономические откровения
Отечественную экономику, разрушенную «реформаторами» девяностых под благим предлогом ее оживления, много раз, начиная с «нулевых», власти пытались реанимировать, отыскивая разные «точки роста» (если не ошибаюсь, этот биологический термин тогда и прижился в экономическом обиходе).
В конце декабря 2005 года В.В. Путин обнародовал идею сделать Россию великой энергетической державой. Но последовали драматические события вокруг трубопроводов через Украину, Балтику, Балканы, Турцию, и стало очевидно, что эта «точка роста» слишком зависит от мировой политической конъюнктуры, а потому крайне ненадежна. Да и так ли уж престижно положение главного продавца углеводородов на мировом рынке, чтобы общество в едином порыве устремилось к достижению этой цели? Нынче о той «амбициозной» президентской инициативе (равно как и об «удвоении ВВП к 2010 году» — была у него и такая еще громкая инициатива) даже вспоминать не принято.
Возможно, вы еще не забыли «четыре “и”» президента Медведева: институты, инфраструктура, инновации и инвестиции. С этой «революционной» идеей Дмитрий Анатольевич выступил десять лет назад и «потребовал от руководства страны к 2020 году сменить экономическую модель России с сырьевой на инновационную, повысить эффективность работы госаппарата и резко повысить уровень жизни россиян»8. Руководство страны возглавлял тогда он сам — следовательно, от себя и требовал. Задачу он ставил твердо, однако в качестве исполнителя оказался жидковат, и где сейчас те пресловутые «и»?
Возвратившись в 2012 году на президентский пост, В.В. Путин конфузные «и» своего подмастерья уже и не вспоминал. Правда, главную его ошибку учел. Он подписал одиннадцать «майских указов», в которых сформулировано 218 конкретных «поручений» правительству (а не себе!).
Вот характерные примеры этих «поручений»: «Правительству Российской Федерации: а) обеспечить: увеличение к 2018 году размера реальной заработной платы в 1,4–1,5 раза; доведение к 2018 году средней заработной платы преподавателей и мастеров производственного обучения образовательных учреждений начального и среднего профессионального образования, работников учреждений культуры до средней заработной платы в соответствующем регионе; повышение к 2018 году средней заработной платы врачей, преподавателей образовательных учреждений высшего профессионального образования и научных сотрудников до 200 процентов от средней заработной платы в соответствующем регионе; увеличение к 2020 году числа высококвалифицированных работников, с тем чтобы оно составляло не менее трети от числа квалифицированных работников; повышение к 2018 году средней заработной платы социальных работников, включая социальных работников медицинских организаций, младшего медицинского персонала (персонала, обеспечивающего условия для предоставления медицинских услуг), среднего медицинского (фармацевтического) персонала (персонала, обеспечивающего условия для предоставления медицинских услуг) — до 100 процентов от средней заработной платы в соответствующем регионе…»9 И далее в том же духе.
Увеличить, повысить, обеспечить — это, конечно, хорошо, но у правительства должно было возникнуть много вопросов. Самый невинный: почему одним в полтора раза, другим в два, третьим — до среднего уровня в регионе? Эти цифры как-то рассчитывались — или прикинуты на глазок: на всех, мол, все равно не хватит, так подкормим самых нужных? Если «нужных», то — кому и зачем? И вообще, какие-то продуманные социальные или экономические результаты ожидались от этих мер? Если да, то как они согласовывались с общей стратегией развития страны? И в чем, собственно, заключалась эта стратегия? Да и была ли она?
Но правительство вправе было задать вопрос и «на засыпку»: чтобы выполнить распоряжения президента (повысить, увеличить и т.п.), нужно было, по подсчетам экономистов, изыскать более двух триллионов рублей, а где и как? Перераспределить бюджетные средства — но за счет каких статей? Взять для этой цели кредит — у кого? И как его потом возвращать? Найти внебюджетные источники — какие?
Ответов на эти вопросы в указах не было. Может, их там и не должно было быть? Руководитель ставит задачу, исполнитель ищет способ ее решения. Однако опыт показывает, что исполняются только исполнимые задачи, а золотая рыбка или джинн из бутылки — из области сказок. Да и «джинн» на этот раз оказался тот же самый, что не справился с «четырьмя “и”», предписанными себе самому. И каких результатов от него можно было ожидать? Их и не было. Впрочем, некоторые руководители ведомств, поднаторевшие в надувании мыльных пузырей, сумели более или менее правдоподобно отчитаться, а у кого-то не получилось даже это.
При вступлении в новый срок президентства в 2018 году В.В. Путин озадачил правительство новой серией «майских указов», правительством же по поручению президента и разработанных. То есть возвратились к варианту, более привычному для однополярной модели власти: сами требуем от себя. Что именно требуем на этот раз? Сократить число граждан, живущих за чертой бедности, в два раза (почему не в полтора или не в три?), улучшить структуру занятости (то есть создать высокотехнологичные рабочие места — и что на них станем производить?), увеличить социальные выплаты (в частности, пенсии)… Но исполнители — все те же, а денег-то по-прежнему нет.
А и нашлись бы вдруг деньги (случаются же чудеса10) — что изменилось бы? Были бы сделаны одноразовые вливания, но никак не перезапуск экономики. Ибо не потому экономика плохо работает, что нет денег, а денег нет, потому что экономика плохо работает. Подтолкнуть ее благими пожеланиями по формуле «надо, чтобы»11 не получится: нужны новые подходы, новые идеи, новая модель. Насчет модели, надо признать, президент Д.А. Медведев десять лет назад правильно ставил сам себе задачу. Вы спросите: почему ж он ее не решил? Да ладно, пусть бы хоть внятно — себе же — объяснил, что он конкретно имеет в виду. Так нет же: слово сказал — и будто бы дело сделал. Это по-нашему…
Хороших слов на всех уровнях власти произносится много, а пользы от них нет, потому что за словами нет конкретного смысла. Вот сейчас, например, ухватились за «цифровую экономику»: мол, наладим ее — и совершим рывок. Публика замерла в ожидании чуда. Но что реально значат эти духоподъемные слова? На Западе (конечно же, там подсмотрели очередную спасительную идею12) они означают ускорение прохождения деловой информации, сокращение количества промежуточных барьеров между участниками экономического процесса. У нас все проще: правительство не справляется, так давайте его функции передадим компьютеру, к нему больше доверия, уж у него-то получится точно. Между тем даже самый совершенный компьютер не рождает новых идей; он лишь реализует программы, заложенные в него человеком. Нет программы у правительства — откуда ей взяться у компьютера?
В экономической публицистике существует и вовсе экзотическое представление о «точке роста»: дескать, экономика падает, и ничего с этим не поделаешь, но уже скоро мы достигнем дна и от него оттолкнемся… Впрочем, поднимать экономику на волне импортозамещения — вариация на ту же тему: мол, будет нужда — само пойдет. Четверть века новейшей экономической истории России убеждают: «само пойдет» (то же самое: «невидимая рука рынка») — это сказка для легковерных. Чтобы экономика развивалась, ею нужно руководить. Умно, по-хозяйски, с внятным представлением о направлении и цели движения. И поскольку такого представления в постсоветской экономической мысли не было, нет и, кажется, не может быть (поскольку концепция развития общества относится к сфере идеологии, а 13-й статьей Конституции РФ на государственную идеологию наложен запрет), то имеем, что имеем: ВВП который год топчется на месте, цены растут, «майские указы» не выполняются, правительство лихорадочно ищет, чем бы заткнуть очередные дыры в бюджете. Подняли цены на бензин, на услуги ЖКХ, повысили ставки НДС — все мало. Что ж делать дальше? Конечно, фантазия думцев неисчерпаема. Вот, к примеру, еще один всплеск творческой мысли наших законодателей: «Госдума готовит законопроект, который должен навести порядок в вопросе сбора “ничейных” грибов, ягод и растений»13.
А вы помните хотя бы одну законодательную инициативу, принятую к рассмотрению в Госдуме, чтоб направлена она была на развитие экономики? Я лично не помню; думцами владеет одна, но пламенная страсть: как свести бюджетные концы с концами, кого бы еще заставить за что-то платить? Не решусь говорить за народ, но многие из моих знакомых давно уж прикидывают: а не больший ли доход получил бы бюджет от упразднения самого источника подобных законодательных инициатив, нежели от их реализации? Но пока этот вопрос не решен, думцы продолжают «скрести по сусекам». Теперь вот переступили запретную черту (Путин ведь предупреждал: ни-ни!) — занялись повышением пенсионного возраста: авось еще и на стариках что-то сэкономим.
Ясно, что предлагаемая «реформа» — паллиатив, очередная заплатка на Тришкин кафтан. Импульса к развитию экономики в этой «опции» не заложено. Массовые акции протеста изначально были неизбежны и психологически оправданны. Расчет властей на то, что футбольная эйфория их как-то приглушит, не оправдался: они начались еще до окончания чемпионата и с той поры лишь нарастают. Но проблемы они не решат: ну, отправит президент очередного «козла отпущения» в отставку, назначит нового — из того же вольера, и сразу экономика заработает эффективно?
О бессмысленности референдума на эту тему даже и рассуждать неловко: кто ж не проголосует против перспективы быть «бедным и больным»? Ну, проголосуют против — и деньги на выполнение «майских указов» сразу найдутся? Или правительство вдруг начнет фонтанировать плодотворными экономическими идеями? Или вдруг появится тот «новый Путин», которого обещали нам во время последней президентской кампании?
Даже и социальная революция не помогла бы, если бы таковая, упаси бог, случилась. Ибо от того, что кто-то начинает «грабить награбленное» (да хоть бы и перераспределять доходы, чем порадовал общественность советник президента Андрей Белоусов), общественное богатство не прибавляется, а находить выход из хаоса, в который очередная революция неизбежно ввергла бы страну, было бы намного трудней.
Надо не дыры латать, а заставить экономику работать.
«Торная дорога» и «особый путь»
Что наша экономика на протяжении всех постсоветских лет работает плохо, едва ли нужно доказывать. А если все же кто-то станет возражать — попросите его для начала объяснить, почему нынешнему правительству пришлось пойти на крайнюю меру — пенсионную реформу. Но ведь реформаторы гайдаровско-чубайсовской генерации в свое время обещали не развал экономики, а резкий подъем. Заведомо обманывали, или что-то у них не пошло? Попыток объяснить очевидный провал много — от конспирологических (происки ЦРУ) до апологетических (дескать, все было задумано правильно, однако проведено непоследовательно и неполно из-за тупого сопротивления консервативной части общества). Версий много, но официальной — нет. Все по укоренившейся привычке оглядываются на президента, но позиция Владимира Владимировича по этому вопросу уклончива и противоречива. Думаю, нынешнее руководство страны, главным козырем которого является зыбкая «стабильность», опасается притрагиваться к едва зарубцевавшимся, но по сей день очень чувствительным болячкам недавней истории. Однако, не разобравшись в причинах болезни, трудно надеяться на исцеление, поэтому давайте попробуем связать хотя бы самые очевидные причины со столь же очевидными следствиями.
Исходной посылкой либералов-реформаторов был тезис о «торной дороге», по которой, по их мнению, идет все цивилизованное человечество, а мы, как они считают, заблудились: большевики соблазнили народ каким-то «особым» путем, который оказался ложным. Примерно так трактует события Е.Т. Гайдар в своей «объяснительной» книге «Государство и эволюция». Поблуждав по буеракам, мы все-таки volens nolens на общую дорогу возвратились, однако цивилизованные страны за это время ушли далеко вперед, и теперь мы плетемся в арьергарде не только развитых, но даже и не очень развитых стран. Чтобы не деградировать окончательно, нам нужно, по мнению либералов, избавиться от «совковой» гордыни и положиться на опыт лидеров экономического прогресса, первый из которых — Соединенные Штаты. Так начался наш бурный роман с самой демократичной демократией, который закончился примерно так, как заканчиваются все бурные романы: разочарованием, обидой, ревностью — но и с заметно деформированной психикой (и у нас, и у них).
Лукавство концепции «торной дороги» становится очевидным, если сравнить наши реформы с китайскими. Почему Гайдар и его сподвижники чурались, наблюдая, как Китай, оставаясь «коммунистическим», стремительно преодолевает экономический разгром, учиненный их же «культурной революцией», а мы, осудившие свое коммунистическое прошлое и возвратившиеся на «торную дорогу», все глубже погружаемся в трясину кризиса, никто из этих «профессионалов» толком не смог объяснить ни тогда, ни потом. Из витиеватых попыток что-то прояснить можно более или менее внятно различить лишь один довод: мы не китайцы. Ну, так если успех или провал экономической политики зависит от того, китайцы мы или не китайцы, — есть ли у вас основания говорить о едином для всех пути?
Но «национальная специфика» — это еще полдела. Главный просчет (или преднамеренное лукавство?) «шоковых терапевтов» заключался в другом. Они не придали значения тому обстоятельству, на которое С.Ю. Витте более ста лет назад обращал особое внимание великого князя Михаила Александровича, наследника престола, приобщая его к премудростям экономической науки: «Достаточно самого поверхностного наблюдения, чтобы убедиться, что различные страны мира находятся на разной степени экономического развития. Одни успели достигнуть высшей степени развития — обосновать прочно свою промышленность, выработать высокую технику торговли, накопить капиталы, которые уже не находят применения дома и ищут выгодного помещения за границей; другие только развивают у себя промышленную деятельность, но не имеют еще достаточных капиталов, чтобы разрабатывать в потребной мере свои природные богатства и поднять до надлежащей высоты свою торговую технику; третьи вырабатывают почти одно сырье, следовательно, очень бедны еще капиталами и находятся вообще на весьма низкой степени культурного развития.
Если допустить, что повсюду одновременно установлено господство полной свободы торговли, как этого желали бы ее сторонники, то… <…> стоило бы стране со слабо развитой промышленностью сделать попытку для развития какой-нибудь отрасли промышленности, уже хорошо поставленной в стране с развитой промышленностью, как эта последняя страна, чтобы не потерять рынок, немедленно выбросила бы туда массу товара по убыточным даже для себя временно ценам и убила бы новое дело. Бороться с этим стране, бедной капиталами, было бы невозможно…»14
Вам не кажется, что это он о наших девяностых?
Но Витте был не провидцем, а просто здравомыслящим человеком, ибо волчьи законы рынка были уже тогда вполне очевидны. И Д.И. Менделеев — не только химик, но и экономист, выдающийся социальный мыслитель — тоже предупреждал по поводу конкуренции не на равных: «начинающему нельзя же соперничать с возмужавшим и опытным»15.
Необходимость покровительственной экономической политики (протекционизма) государства при намерении поднять свою экономику понимали и принимали во внимание практически все ведущие экономисты России конца XIX — начала ХХ века, причастные к формированию тогдашней экономической политики российского государства. При этом С.Ю. Витте, его единомышленники и сподвижники знали все доводы против протекционизма не хуже тогдашних сторонников свободного рынка («фритредерства», как принято было говорить) или нынешних гарвардских стажеров. Возможности роста, заложенные в свободной конкуренции производителей, они тоже прекрасно понимали, но задачу свою видели не в том, чтобы подтвердить на практике преимущества тех или иных положений экономической теории, а чтобы двинуть вперед отечественную экономику, исходя из ее реального состояния на тот момент. Роль «ночного сторожа» при экономике представлялась им безответственной, скорее они видели себя режиссерами массовых экономических баталий, рассчитанных на победный результат. Но для того необходимо было хорошо знать экономические реалии и твердо держать штурвал в руках.
Вот бы нашим «шоковым терапевтам», прежде чем предпринимать практические действия, вдумчиво почитать «Конспект лекций…» С.Ю. Витте: «Нет сомнения, что с установлением покровительственной системы страна сначала в лице всех потребителей несет жертвы, ибо приходится платить дороже и за продукт худшего качества <…> Наконец наступает момент, когда промышленность достигает такого развития, что ей нечего бояться и внешней конкуренции <…> Это момент, когда защита промышленности теряет свое значение. Наоборот, со всей силой выступает необходимость общения с другими странами для выгодного размещения продуктов своего собственного производства, не находящих сбыта внутри страны. С этого момента протекционизм как прием торговой политики становится не только бесцельным, но и вредным, свобода же торговли получает полный смысл»16. Никаких научных откровений — нормальная трезвость ума!
Действуя вопреки предостережениям сторонников свободной торговли, но в полном соответствии с интересами и возможностями своей страны, руководители отечественной экономики конца XIX — начала ХХ века добились очень высокого темпа роста российской промышленности: ни одна другая страна в мире не развивалась в то время так стремительно, как Россия. Думаю, этот аргумент в пользу экономического здравомыслия Витте важнее всех доводов современного фритредерства, ссылающегося на достижения лидеров свободного рынка. Как раз вот эти ссылки, с учетом мнения Витте, и должны были бы наших реформаторов насторожить. Если бы те заботились о пользе для отечества…
И вот тут я выскажу мысль, которая нынешним экономистам покажется неслыханной крамолой, но попробуйте ее оспорить: отказавшись с первых же шагов от протекционизма (ибо сразу запросились в ВТО, хотя очевидно было, что наши предприятия — не конкуренты «возмужавшим и опытным»), новоявленные «государственные мужи» лишили себя возможности вести экономическую политику в интересах России, даже если б того хотели. Но, видно, не очень хотели. И сколько бы потом руководители государства ни говорили о намерении развивать отечественную экономику, их слова остаются пустым звуком, ибо средств для того в их руках нет.
Так что «торная дорога» и «особый путь» — это не высшая экономическая мудрость против патриархальной архаики, а неприкрытое противостояние интересов транснационального капитала национальным российским интересам. Почему Гайдар и его компания выбрали самоубийственную для отечественной экономики «торную дорогу» — однозначно сказать трудно. Интернет переполнен конспирологическими домыслами на этот счет. Скорее всего, «вражьи спецслужбы» действительно не упустили момент, когда «карты легли», но, думаю, не они явились инициаторами наших провальных реформ.
Обсуждать весь комплекс причин здесь не место, хочу обратить внимание читателя лишь на две субъективные предпосылки: наивность («заграница нам поможет») и недостаток квалификации наших молодых тогда реформаторов, начиная с вполне бескорыстного, по всем отзывам, Егора Тимуровича. Заграничных (не чета, мол, марксистским!) учебников они начитались «под завязку», а практического опыта не имели никакого. И отечественной экономической историей не поинтересовались.
«Польза отечеству»
и «эффективные собственники»
Однако, каковы бы ни были субъективные побуждения, оправдать ими объективные результаты реформ нельзя. Переключив вектор деловой активности с «пользы отечеству» на обслуживание транснационального капитала, реформаторы не то чтобы оставили в стороне проблемы роста национальный экономики, а фактически заблокировали это направление экономической политики и стали виновниками продолжающейся поныне экономической стагнации.
Поворот на «торную дорогу» проявился сразу же изменениями в научном лексиконе. Вы заметили, например, что с выходом страны на либерально-рыночный курс из экономического дискурса бесследно исчезли понятия «народное хозяйство» и «политическая экономия»? Интернет эту потерю трактует простодушно: понятия эти будто бы «дискредитированы» той ролью, которая отводилась им в теоретических построениях советских экономистов, а с советским прошлым идеологи реформ решили покончить раз и навсегда. (Помните чубайсовский «последний гвоздь в крышку гроба коммунизма»?) Но если б это была главная причина, то можно было бы просто подивиться невежеству «высокообразованных» реформаторов: ведь понятия эти вошли в научный оборот за столетия до «большевистского переворота». Если считаете, что «большевики» перекроили их на свой лад, — ну, так верните им первоначальный смысл! Не хотят: им это не нужно.
Между прочим, для С.Ю. Витте, учившего государственной мудрости наследника престола, эти понятия были ключевыми. Вот его дефиниция: «Совокупность всех частных и общественных хозяйств данной страны, которые всегда находятся между собою в более или менее тесной зависимости и связи, составляет народное хозяйство»17. А политическую экономию он определял (там же) как науку о народном хозяйстве; по сути, это означало, что она изучает «технологию» выстраивания хозяйственной основы жизни общества с помощью экономических рычагов. Подчеркну: общества как социального организма, а не населения, заполняющего некую территорию.
Вот как раз по той причине, что в основе обоих этих понятий лежит государственная, «социосозидательная» идея, они — хоть в «большевистской» трактовке, хоть в исконном их значении — были категорически неприемлемы для наших реформаторов. Ибо «торная дорога», в которую они уверовали то ли по недомыслию, то ли сознательно лоббируя интересы внешних (по отношению к России) сил, ни «особых путей», ни, соответственно, государственных границ не признает. Это дорога для транснационального капитала, который хочет свободно перетекать туда, где ему комфортней.
Исключение из обихода понятия «народное хозяйство» выглядит малозначительным событием в сфере речевого этикета, его и не обсуждают. Ну, отказались, к примеру, от обращения «товарищ» и стали обращаться к незнакомому человеку «мужчина!» или «женщина!»: звучит дико, но как-то ж надо обращаться. Однако упразднение «народного хозяйства» вызвало весьма масштабные политико-экономические последствия. Правда, в этом случае говорить о добросовестном заблуждении трудно: слишком очевиден подлог.
А речь вот о чем. Границы понятия «народное хозяйство» практически совпадают с понятием «общенародная собственность» из советского лексикона, хоть в первом случае (перечитайте дефиницию С.Ю. Витте) речь вовсе не о собственности, а об естественных взаимных связях разных по природе своей хозяйственных образований внутри единой страны. Однако реформаторы фактически эти понятия отождествили, не отвлекаясь на теоретические нюансы. А поскольку «общенародная собственность» в советской традиции трактовалась как основа социалистической экономики, то с ней, по логике реформаторов, следовало поступить, как и с самим социализмом, который был объявлен источником всех бед, выпавших на долю России в ХХ веке. Так была задумана грандиозная афера под названием «приватизация», которая и привела экономику страны к катастрофе.
Понятие приватизации не изобретено Гайдаром или Чубайсом: оно вошло в наш речевой обиход несколькими годами раньше — после того, как посредством продажи большей или меньшей части акций государственных компаний в частные руки британскому премьеру Маргарет Тэтчер в 1980-х годах удалось пополнить бюджет страны и дать дополнительный импульс развития некоторым отраслям английской экономики. (Были и жертвы тэтчеровской приватизации, например, судостроительная отрасль. Но не будем углубляться в детали.)
Российская приватизация удивила мир масштабами: никто и нигде не решался на тотальную ломку сложившейся хозяйственной системы в одночасье. Вас не устраивает старый дом, и вы решили его разрушить, а на его месте построить новый? Прекрасная идея, но начните с житейского вопроса: где предполагаете обитать, пока новый дом строится?
Однако разрушительная сила гайдаровско-чубайсовской экономической «революции» заключалась не в локальных ошибках, неизбежных при таком размахе и авральном темпе, а в самой ее идеологии. «Общенародную» (она же социалистическая) собственность было решено расчленить (о какой-то новой интеграции вопрос не ставился) и передать по частям «эффективным собственникам», ибо, как убеждали общественность реформаторы, основой развития экономики может быть только частнособственнический интерес. Никакими аргументами этот тезис не был подкреплен, ибо, по их мнению, в доказательствах и не нуждался: явно по себе судили!
Между тем миф об «эффективном собственнике» даже трудно принять за добросовестное заблуждение, ибо, что представляет собою «эффективность» собственников, хорошо известно еще с позапрошлого века. Об этом специфическом явлении много интересного можно найти у разных авторов времен первого русского капитализма, например, у Д.Н. Мамина-Сибиряка. Но достаточно, я думаю, и одного свидетельства В.Е. Грум-Гржимайло: «Павел Павлович Демидов умер вовремя. Проигрыш им 600 тысяч рублей в Монте-Карло поставил заводы на край гибели. Была запродана платина на десять лет вперед. Были исчерпаны все ресурсы и весь кредит»18. Цифра, приведенная Грумом, особенно впечатляет, если сравнить ее с расходами Демидовых-собственников на их самую знаменитую благотворительную акцию: за 1832–1865 годы, то есть за все время существования Демидовской премии в изначальной ее ипостаси (до того, как ее заново учредили уже в 1993 году), лауреатам было выплачено 251 567 руб.19
Экономическому рывку России в конце XIX — начале ХХ века «эффективные собственники» ощутимо мешали, и не какие-нибудь правительственные меры, а здравый смысл и инициативность наиболее ответственных хозяйственников способствовали тому, что капиталы «единоличные» повсеместно вытеснялись «сборными, составленными из мелких вкладов множества лиц»20, то есть происходило, как стало привычным говорить сегодня, акционирование предприятий. Д.И. Менделеев об этом процессе судил, не стесняясь в выражениях: дескать, дело ограждается от бездельников (читай: «эффективных собственников»). Если же выразиться более «политкорректно», это была передача рычагов управления экономикой от собственников квалифицированным хозяйственным руководителям — «властным распорядителям», по точному определению В.И. Даля.
Причем «властные распорядители» могли и не владеть акциями предприятия, то есть не быть собственниками. Жалованье им платили приличное, но не меркантильными интересами диктовалась их преданность делу. В.Е. Грум-Гржимайло, один из самых ярких уральских инженеров и организаторов производства предреволюционной поры, оставил впечатляющие мемуарные заметки (сейчас многие из них собраны и изданы книгами), которые убеждают, что «заводская работа полна поэзии, увлечения, идеалов»21, и эта творческая стихия была главным стимулом к труду и для него самого, и для ближайших его сотрудников, особенно квалифицированных рабочих, с которыми у него было полное взаимопонимание и душевный контакт.
Ну, а что ж владельцы? «Мы смотрели так, — вспоминал Грум: — Демидовы, барыши — это была жертва Молоху. Заводы работали, заводы процветали. Кормилось 70 тысяч рабочих. Это главное и существенное, а Демидовы — неизбежное зло»22.
Подставьте вместо «Демидовых» какую-нибудь заметную фигуру из нынешних «эффективных собственников», — и добавлять что-нибудь для пояснения вам главного «ноу-хау» гайдаровско-чубайсовской реформы не будет нужды.
Витте и его команда имели дело с экономической ситуацией, пожалуй, даже гораздо более плачевной, нежели та, что унаследовали «шоковые терапевты» от СССР. Все-таки советская экономика, при всех минусах ее организации, была одной из сильнейших в мире и располагала гигантскими ресурсами, между тем как экономика Российской империи была крайне отсталой. Только невежды или недобросовестные политиканы могут утверждать, что «если бы не большевики», то Россия где-нибудь к тридцатым годам обогнала бы Америку. Темпы развития нельзя путать с уровнем развития. По уровню развития мы тогда сильно отставали от мировых промышленных лидеров. К примеру, «в благополучном 1913 году <…> на душу населения императорская Россия производила электроэнергии в 60 раз меньше, чем США, и в 10 раз меньше, чем Германия»23. Но энергоресурс — это витальная сила экономики; в мире даже имеет хождение идея, упрощенно говоря, замены доллара киловаттом. Так что, в сущности, российский «спринт» был попыткой на крестьянской телеге обогнать автомобиль. С тем связаны в конечном счете и социально-экономические противоречия, взорвавшие изнутри отнюдь не благополучную страну. (Впрочем, взрыва, наверно, можно было бы избежать, если б российское самодержавие вело себя умней.) Да и на исходе советских десятилетий держава была сильна, а достойным образом удовлетворить бытовые нужды своих граждан не умела, оттого, в частности, и рухнула.
Тем не менее руководители российской экономики в конце XIX — начале ХХ века успешно выводили страну на мировой уровень. Почему же идеологи второго российского капитализма не приняли во внимание столь плодотворный отечественный опыт, а стали перекраивать экономику свой страны по зарубежным лекалам? Я пытался это понять, вчитываясь в упомянутую выше книгу Е.Т. Гайдара, но внятной позиции там не обнаружил. Хотя что-то помогло понять его утверждение, что Витте «разработал основные положения столыпинской аграрной реформы»24: эта формула даже не упрощает, а оскорбительным для памяти Витте образом извращает реальную ситуацию.
Конечно, я вовсе не считаю, что модернизировать народное хозяйство, доставшееся постсоветской России в наследство от Советского Союза, следовало, опираясь на лекции С.Ю. Витте. За минувший век мировая экономика и мироустройство в целом неузнаваемо изменились, многие реалии, подробно обсуждавшиеся министром-педагогом, исчезли из жизни и выветрились из общественной памяти. Однако главный выбор остался неизменным: либо она должна стать основой жизни в своем отечестве, либо предаться экономическим свободам без границ — позволить транснациональному капиталу поглотить себя. Реформаторы начала прошлого века выбрали первый путь и делали Россию (насколько им позволяла историческая обстановка) сильной и богатой. Реформаторы конца века пошли в прямо противоположном направлении и потому вполне закономерно обрушили экономику страны. Она и по сей день работает в режиме, заданном «отважными» разрушителями «общенародной собственности»: существуют успешно работающие предприятия, прибыльные отрасли, и «заграница помогает» освоить баснословные прибыли. А для выполнения «майских указов» денег нет и не предвидится…
Создатели нынешней экономической модели в свое время утверждали, что советская экономическая система не может быть модернизирована: она «не операбельна», ее остается только сломать. Нынче точно такой же диагноз многими экспертами ставится той модели, что создана «младореформаторами» 1990-х и, критикуемая со всех сторон, увы, остается неприкасаемой. «Смелые» заявления о необходимости перехода к новой экономической модели, которые время от времени появляются даже в президентских речах, остаются пустыми декларациями.
Но ломать ее таки придется, иначе и пенсий не хватит на затыкание бюджетных дыр.
1
http://investorschool.ru/byudzhet-rossii-2018-v-cifrax
2
Недавно на бойком месте в Екатеринбурге прохожим раздавали листовки под шапкой
«Екатеринбург так считает!»: мол, некоммерческая организация «Гражданский
корпус» опросила 89 210 жителей города и выяснила, что «97,4 % считают, что
Чемпионат мира по футболу положительно повлиял на развитие Екатеринбурга».
Интересно, кому и зачем понадобилось убеждать екатеринбуржцев с помощью
листовок в том, что они так считают?
3
https://www.dp.ru/a/2018/07/21/Stadion_v_Ekaterinburge_p.
4 К
моменту, когда пишутся эти строки, предположительно назван Ирбит.
5 Уж так
мы печемся, чтоб им было удобней! Как раз в тот момент, когда писались эти
строки, в интернете появилась информация, что будто бы в очередной раз
переименовали и наш оперный театр. На этот раз его решили назвать так, чтоб
иностранцам было удобно: «Екатеринбург Опера Балет». Автора! Автора!
6 Лозунг
на митинге против пенсионной реформы в Омске 1 июля 2018 года.
7
Сознательное или даже непреднамеренное дробление социального организма на
«клеточном» уровне таит в себе реальную опасность для общества; не случайно же
президент начал искать «скрепы». Я уже писал об этом достаточно подробно. См.: Лукьянин В.П. Арифметика раскола // Наш современник. 2016,
№ 12.
8
https://rb.ru/article/chetyre-i-dmitriya-medvedeva/5077687.html.
9 Это из
указа № 597, содержащего 34 поручения.
10
Впрочем, не обязательно чудеса: советник президента Путина Андрей Белоусов в
начале августа предложил именно ради выполнения «майских указов»
экспроприировать сверхдоходы металлургических компаний. Сумма получалась очень
серьезная — около 500 млрд руб., — так что даже Путин будто бы заинтересовался
этой идеей. Дня три пожевал интернет эту сногсшибательную новость, а потом
переключился на еще более революционное предложение спикера Госдумы Вячеслава
Володина вовсе отменить пенсии. Какие всплески экономической мысли!
11
Принцип «надо, чтобы» еще в советские времена подметил и высмеял С.Л.
Соловейчик.
12
Читатели моего поколения еще помнят в этой роли кукурузу, а еще раньше — торфоперегнойные горшочки.
10 Впрочем,
не обязательно чудеса: советник президента Путина Андрей Белоусов в начале
августа предложил именно ради выполнения «майских указов» экспроприировать
сверхдоходы металлургических компаний. Сумма получалась очень серьезная — около
500 млрд руб., — так что даже Путин будто бы заинтересовался этой идеей. Дня
три пожевал интернет эту сногсшибательную новость, а потом переключился на еще
более революционное предложение спикера Госдумы Вячеслава Володина вовсе
отменить пенсии. Какие всплески экономической мысли!
11
Принцип «надо, чтобы» еще в советские времена подметил и высмеял С.Л.
Соловейчик.
12
Читатели моего поколения еще помнят в этой роли кукурузу, а еще раньше — торфоперегнойные горшочки.
10
Впрочем, не обязательно чудеса: советник президента Путина Андрей Белоусов в
начале августа предложил именно ради выполнения «майских указов»
экспроприировать сверхдоходы металлургических компаний. Сумма получалась очень
серьезная — около 500 млрд руб., — так что даже Путин будто бы заинтересовался
этой идеей. Дня три пожевал интернет эту сногсшибательную новость, а потом
переключился на еще более революционное предложение спикера Госдумы Вячеслава
Володина вовсе отменить пенсии. Какие всплески экономической мысли!
11
Принцип «надо, чтобы» еще в советские времена подметил и высмеял С.Л.
Соловейчик.
12
Читатели моего поколения еще помнят в этой роли кукурузу, а еще раньше — торфоперегнойные горшочки.
13
https://www.kramola.info/vesti/novosti/v-rossii-vvedut-nalog-na-sbor-gribov-i-yagod.
14 Витте
С.Ю. Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве… Часть I. — М.,
2016. С. 21–220.
15
Менделеев Д.И. Уральская железная промышленность в 1899 году. — Екатеринбург,
2006. С. 10.
16 Витте
С.Ю. Конспект лекций… С. 222.
17 Витте
С.Ю. Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве… — М.: Изд-во Юрайт, 2016. С. 47. (Курсив С.Ю. Витте.)
18 Грум-Гржимайло В.Е. Хочу быть полезным Родине. — Екатеринбург, 1996.
С. 20.
19
Екатеринбург. Энциклопедия. — Екатеринбург: Академкнига, 2002. С. 156.
20
Менделеев Д.И. Заветные мысли. — М.: Мысль, 1995. С. 153.
21Грум-Гржимайло
В.Е. Я был тем муравьем, который понемногу сделал большое дело: Из жизни металлурга,
рассказанной им самим. — Екатеринбург, 1994. С. 39.
22 Грум-Гржимайло В.Е. Хочу быть полезным Родине. С. 24-25.
23
Заключенные на стройках коммунизма. — М., 2008. С 16.
24
Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. — М., 1997. С. 59.