Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2018
Из
антологии
«Современная уральская поэзия. 2012–2018 гг.»*
Евгений КАСИМОВ
***
Урал, Урал — обманщик, балабол!
Улыбчивый облезлый Кот Чеширский.
На кол насаженный насупленный монгол —
перед молчащей конницей башкирской.
Одновременно — волк и волкодав!
Бродяга-дервиш, что, совсем ополоумев,
себя и всех вокруг околдовав,
крутясь, вертясь, разбрызгивает слюни.
О порнокрай! Опорный
край страны!
Упорный край задумчивой державы.
Штрихуют небо дальние дымы.
И паровоз летит по рельсам ржавым.
Как в Каталонии — здесь дивный раскардаш!
Невнятица, нелепица и небыль.
Штрихуй бумагу, твёрдый карандаш!
Над всей Испанией — безоблачное небо.
Иван КОЗЛОВ
***
Я видел сон: стекло оконное;
Ненастный день; холодный дом.
Я смерть свою, как незнакомую,
Во тьме разглядывал тайком.
К стеклу, засиженному мухами,
Я прислонил холодный лоб
(Внутри, на табуретках кухонных
Стоит дешёвый ветхий гроб
Среди фигур почти невидимо,
В углу затравленно сидит,
Трясясь, согнувшись в три погибели,
«Я», превратившееся в «It»)
И, не дождавшись приглашения,
Прошёл в открытые врата;
Внутри, в невзрачном помещении,
Царили смрад и духота,
Могильщики с тупыми рожами
Толклись в прокуренных сенях,
Но мир дышал, как новорожденный,
Освобождаясь от меня.
Юлия КОКОШКО
***
Сделаем вот что: позолотим огни
города-западни,
что просиял мне истинно как жених,
пока сбывалось то, что короче, —
баловство и веселье рощи,
вьющейся между чернобородых,
чернофигурных деревьев марта,
что бродяжат в тигровых шкурах
и, хлебнувши мартовского на семь отсрочек,
и семь отмашек,
ждут на верхнем дворе меховатую
тварь и куриц.
И поскольку где ветвь
— там порог и лаз,
то до свадебных — слишком много глаз…
Ныне город-двойник
срезанных с деревенской читальни книг,
тучи юбок на чёрных фижмах —
обольстительницы, арфистки,
правда, час и место их совершенства,
ни горящую в них опасность
не догнать… Всякий лемминг, пересекающий
пашню
напрямик по своей молве,
где-нибудь посередине мира
будет схвачен в новую дверь —
куда-то вверх…
Город-гемел одной
бельэтажной чумички,
что перебирает идущих мимо —
и кого обводит вязальной спицей
или прочим колющимся предметом,
тот становится лёгок, как эпитет,
или пуст, как отбеливающая записка,
и забудет своё семейство,
и уже не поспеет ни к жениху, ни к смерти.
Денис КОЛЧИН
***
Как банда Глэнтона
в пути,
как вдохновение Маккартни
на ЖБИ, на РТИ
истории цвели. Представьте
себе окраину, район.
Микрорайон, если точнее.
Бетон, асфальт, асфальт, бетон,
побитые дворы, аллеи.
Вот в этих конченых дворах,
на этих грёбаных аллеях
дрались, учились на примерах,
в садах терялись, на карьерах,
являясь в пьесах и стихах.
Руслан КОМАДЕЙ
***
Я выскребаю снег из-под ногтей,
так холодно, что он уже не тает.
Боюсь, что не могу иметь детей,
но и себя мне тоже не хватает.
Меня ворует снег, что за напасть!
Хочу смеяться — почернели зубы,
хочу убить, но не могу украсть.
На кухне снег колотится об трубы.
И я сажусь к горбатому столу,
ты с краю, ты не любишь ужин.
Как мальчик в каменном углу,
играю в сны, прикидываюсь мужем.
Как так… Ты не заметила родства,
ведь снег как сын садится мне на плечи!
Держусь за снег, за скользкие слова.
Я не оглох, я потерял дар речи.
Константин КОМАРОВ
***
За эту откровенную халтуру
меня Анна Андреевна простит…
Когда б вы знали, из какого сюру
растут стихи, которым ведом стыд.
Когда б вы знали слёз сухую мякоть
и тишины многоголосый ад.
Когда б вы знали, как хреново плакать,
когда ты — нарисованный плакат.
Когда б вы знали, как трясёт поджилки
поэзия — уютная сперва —
и — как теплолюбивые таджики —
дрожат на чистом холоде слова.
Когда б вы знали, как паскудно слабы
рифмованные нюни по трубе
(тем более что равнодушны бабы
к такой мобильной траурной мольбе).
Когда б вы знали, как горит заветно
строка среди разбавленного сна —
огнями, что лишь затемно заметны,
когда тоской душа заметена.
Когда б вы знали, как на вкус невкусна
метафор злых блескучая
фольга.
Когда б вы знали…
Да ведь вы же в курсе.
И это
не меняет
нифига.
Владимир КОЧНЕВ
***
чёрные перчатки голубей
аплодируют
снежному утру
***
смерть нашей любви
как смерть синички
замёрзшей под нашими окнами
не дотянувшей
до тёплого времени
я говорю: сфотографируй
красиво
ты отвечаешь
мне не нужна эта падаль
Вера КУЗЬМИНА
Бродскому
и не только
На Васильевский остров
Я приду умирать…
Иосиф Бродский
Гаражи, да сараи,
Да дощатая гать…
Что ты, Бродский, забаял?
Что придёшь умирать?
Расскажу, как, до дому
Не дошедши — на кой? —
Я к проулку Речному
Прижималась щекой,
А старуха Парася
У ворот подняла:
«Эко чо, напилася…
Ведь спалишься
дотла.
Шибко быстро да просто…»
И отчистила грязь.
Твой Васильевский остров
Маловат для Парась.
Что ты баешь: по-скотски?
Мол, холопская кровь?
Как презрительно Бродский
Вскинул рыжую бровь!
«К равнодушной Отчизне…»
Слышь, во все времена
Нам Россия — для жизни,
Вам — для смерти дана.
Мы не братья и сёстры
Перед нашей страной:
Вам — Васильевский остров,
Нам — проулок Речной.
Михаил КУИМОВ
***
Бог выпал с первым снегом. Смерть его к
Моменту времени не более, чем признак
Спиральности: виток — виток — виток.
Стоишь и смотришь, как над снегом призрак
Парит, полупрозрачный, — и ему
Не страшно больше. А тебе — до дрожи —
От снега, смерти, Бога. Но к чему
Волнения? Ведь вы — одно и то же.
И застывают лужи, но у льда
Твои черты: беспомощность и холод.
И тени уплывают в никуда:
От снежности. От времени. Тебя от.
Владимир ЛАВРЕНТЬЕВ
Коан о молоке
Когда-нибудь закончится время молока,
закрытого от взгляда кошака
в бидоне;
когда-нибудь закончится время для хлопка
не только для одной, но и для двух ладоней.
Когда-нибудь закроется кошачий глаз луны,
придётся ковылять на ощупь до калитки.
Когда-нибудь закончится во рту запас слюны
не только для глотка, плевка, но и молитвы.
Под тканью бытия, истёртого до дыр,
не будет даже снов — сверкающая пропасть.
И нет поверх моста, лишь кошка-поводырь
тебя переведёт по ей известным тропам.
Когда исчезнет всё и с матрицы судьбы
клей памяти сойдёт, а с ним и страх, и смысл,
то время перейдёт в обратное себе;
избавившись от чаш, воспрянет коромысло.
Ни завтра, ни вчера уже не будет. Пуст
бидон от молока, где лишний даже воздух.
Останется лишь Путь — бескрайний Млечный
Путь,
в котором молоко — всё: кошки, люди, звёзды.
Анна ЛУКАШЕНОК
***
братец лис во тьме венозной
влажным голосом пропой
что диагноз несерьёзный
и что утром мы домой
расскажи мне пересказку
посчитай до ста с конца
чтоб малиновая краска
перестала течь с лица
помнишь помнишь
прибаутку
как однажды жан
звонарь
мою сломанную руку
бросил блоку под фонарь
или эту с дядей стёпой
про простреленный топор
топал тополь в мелитополь
недотопал до сих пор
слышишь, слышишь этот топот?
это он идёт ко мне
на его ветвях наколот
с толстой сумкой на ремне…
почтальон в зубах записка
лебедь щука рак и пруд
я тигрёнок а не
киска
я умру
и все умрут
Александр МАНИЧЕНКО
***
офелия лежит на сонном поле
офелия лежит на тёмном склоне
офелия лежит на тихом море
офелия не ощущает боли
здесь может быть любое слово кроме
я девушка красивая из книжки
я девушка красивая и с книжкой
меня вчера жестокие мальчишки
смеяся в нашей речке утопили
красивая и мёртвая я пела:
«равнины Зельды покрывают
маки
чернее ночи злобные цветы
все люди умерли как бедные собаки
все люди умерли от ядерной зимы
и проросли голодные цветы»
наш город — город братовой
любви
все люди в нём цари и короли
война и революция прошли
лишь я плыву в могиле как в реке
и слово доброе держу в своей руке
Сергей МАТРОСОВ
***
Скисает время. Мироточит
свет.
В чертогах сна теряют форму вещи.
Всё в этом эфемерном человечьем
паноптикуме сводится на нет.
Всё движется кругами в голове
исподтишка, на цыпочках, по Брайлю…
Кентавры по вельветовой траве
плывут сквозь этот хаос церебральный.
Елена МЕНЬШЕНИНА
***
Голос леской морозной вытянут
От полыни до полыньи.
Дни прозрачны и оглушительны,
Будто мёртвые соловьи.
Там, где небо, как нёбо, скручено,
Перевернуто, как строка, —
Кровяной узелок созвучия
Под излучиной языка.
Теребишь соляное, косное,
Коренное — хоть бритвой режь,
Небо трётся пустыми дёснами,
Зажимает земную брешь,
Шевелит неживое, тусклое,
Когда рыбы приходят лечь
Вдоль воды, что слепыми сгустками
Переходит в стекло и речь.
Ольга МЕХОНОШИНА
***
По чётным ходит поезд на…
Непешеходная страна.
Собака лает, ветер просит,
И пережить никто не в прозе.
Лишь пополам заметно сверху,
Как дождь цепляется за ветку
И падает, чуть-чуть паря,
На рубероид ноября.
Алексей МИРОНОВ
Из
Блока
Любви, здоровья, тихой славы,
как сон, как утренний туман,
желает всем Акутагавы
внепрозаический дурман.
Умрёшь — начнёшь дышать сначала.
И повторится все опять…
Перманганат. Пелёнки. Мама.
Коляска. Папа. Погулять.
* «Современная уральская поэзия» (Антология современной уральской
поэзии. 2012–2018 гг.). Сост. В. Кальпиди. —
Челябинск: Издательство Марины Волковой, 2018. См. также эссе Ю. Казарина в
рубрике «Слово и культура».