Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2018
Середину 1950-х, время «оттепели», можно отчасти назвать журналоцентричной.
Либерализация государственной политики в области
литературы и искусства и в то же время стремление государства «держать руку на
пульсе» привели к открытию новых общественно-политических и
литературно-художественных журналов не только в Российской Федерации, но и в
других республиках Советского Союза.
Перед республиканскими журналами ставилась весьма
определенная задача: собирание и продвижение на более широкий геополитический
уровень, как тогда писали, «лучших кадров национальной творческой
интеллигенции».
Но в то же время русскоязычный вариант национального
журнала был востребован, по крайней мере, еще по двум причинам: во-первых, он
давал интересную информацию широкого культурного спектра (от анонсирования
новых имен до специфических сведений этнографического, социально-политического,
исторического характера), во-вторых, зачастую национальный журнал имел больше
возможностей обхода цензуры и публиковал русских полуопальных
и опальных писателей, имена которых не могли появиться на страницах российских
журналов. Можно назвать это наличием большего пространства свободы.
Журнал «Литературная Грузия», основанный в 1957 г.,
именно по этим причинам стал одним из самых читаемых и популярных в стране. Его
появление «знаменовало, что негрузинский читатель отныне будет в курсе живого
литературного процесса, ознакомится с новыми достижениями грузинского искусства
и гуманитарной науки, а также с избранными образцами из классического наследия
грузинской литературы»1.
И сразу же в журнале возникает дружеская теплая
интонация, которая вскоре станет доминантной: «Мы надеемся, что у “Литературной
Грузии” появятся многочисленные друзья — требовательные и взыскательные» (1957,
№ 1).
Через десятилетие программа уже состоявшегося
периодического журнала сформулирована более откровенно и четко: «Литературная
Грузия», «как всегда, уделит большое место критике и литературоведению,
публицистике и взаимосвязям с братскими литературами, а также еще не
опубликованному большому мемориальному наследию грузинских литераторов и тех
отечественных и зарубежных писателей, чье творчество связано с Грузией» (1969,
№ 12).
Очевидно, что продуман и последовательно проводится
принцип отбора материала и способы его презентации и оценки. На страницах
журнала публикуются, главным образом, прозаики, поэты, ученые, связанные с
Грузией, с ее историей, культурой, национальным своеобразием. Далее — русские
писатели и представители науки, связанные с Грузией, занимающиеся проблемами
литературы, культуры, этнографии, наконец, те, кто был «нежелателен» в
российской периодике.
Внутренняя целостность в журнальной практике реализуется
точным пониманием предназначения журнала: репрезентация прошлого и настоящего
культуры Грузии (функции сохранения, популяризации и культуртрегерства),
вписывание литературы Грузии в общероссийский и мировой контекст (функция повышения
культурного самосознания нации), публикация забытых имен русской культуры и
современных журналу опальных русских и не только русских писателей и поэтов
(функции сбережения и помощи).
В разные годы в журнале появляются имена классиков
грузинской литературы (от Шота Руставели до Ильи Чавчавадзе), произведения
авторов новой волны грузинской литературы (Н. Думбадзе, Т. Чиладзе,
О. Чиладзе, Ч. Амирэджиби,
О. Иоселиани), негрузинские поэты и писатели (Евг.
Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Б. Окуджава, В. Леонович, П. Нерлер, Ю. Мориц, О. Чухонцев, Ф. Искандер).
Смелыми и существенно расширившими читательскую аудиторию
были публикации из архивов Б. Пастернака, О. Мандельштама, М. Булгакова, А.
Ахматовой, М. Цветаевой, П. Флоренского, Н. Гумилева, К. Бальмонта. Наконец,
«Литературная Грузия» сумела напечатать в 1970-е годы прозу Джеймса Джойса
(«Джакомо Джойс»), а в конце 1980-х — произведения Г. Робакидзе
и труды М. Мамардашвили.
Пожалуй, в одной из самых интересных критических рубрик
журнала (вспомним утверждение В.Г. Белинского о том, что литературная критика —
душа журнала) — «Свидетельствует вещий знак» — точно сформулированы
эстетические принципы «Литературной Грузии», имеющие мало общего с общепринятой
в то время формулой «многонациональной советской литературы»: «национальная по
форме, советская по содержанию». Выражая этико-эстетическую позицию журнала, Г.
Маргвелашвили настаивает: «Вещий знак продолжает
свидетельствовать все о том же — о содружестве поэтов, литератур и культур, о
содружестве, ставшем естественным и уже закономерным воплощением процесса
собственно творческого, универсальная многоликость которого не переходит в
размытую безликость благодаря извечной и вековечной закваске
индивидуально-самобытного начала любого художественного творчества» (1978, №
9).
Но не только содружество писателей интересует журнал, но
и дружеское отношение к своему читателю.
Читательские письма, читательские отклики всегда являлись
для журнала знаком того, что он выполняет главную гражданскую миссию —
способствует раскрепощению национального и общественного сознания. Журнал и
читатель вступают в напряженный духовный и душевный диалог. Читатель ждет
следующую книгу журнала по двум причинам: «продолжение следует» и следует
продолжение давно начатого диалога журнала и читателя по важнейшим проблемам
современной жизни.
Журнал ясно представляет, что утрата своего читателя —
начало гибели журнала. Это и произошло со многими журналами бывших союзных
республик в 1990-е гг. Попытки возобновления жизни журнала в конце этого
периода заставили главного редактора Зазу Абзианидзе впрямую обратиться как к старому читателю,
помнившему журнал периода расцвета, так и к новому, уже приученному к другому
письму и другому чтению: «В свое время “Литературная Грузия” сделала себе имя, познакомив
русскоязычного читателя с наиболее яркими и смелыми образцами грузинской
поэзии, прозы, эссеистики. Да и не только грузинской — многие произведения,
годами придавленные прессом московской цензуры, впервые увидели свет в нашем
журнале.
Каждый из нас, более или менее причастный к судьбам
“Литературной Грузии”, помнит, какой ценой давались нам эти публикации, помнит
и ту разделяемую сотнями восторженных читателей радость литературных побед.
Парадоксально, но период застоя стимулировал наш профессиональный пафос, а
наступившая столь желаемая демократия привнесла ряд сложнейших проблем…
Трудные времена мы должны пережить, не изменяя своему
призванию и нравственному облику, как бы это ни отразилось на тираже и
периодичности…
Конечно же, наша первейшая задача — широко представлять
негрузинскому читателю грузинскую духовную жизнь — неизменна, и, независимо от
объективных трудностей, мы надеемся достойно продолжить эту благородную
традицию “Литературной Грузии”» (1997, № 1–6, с. 3–4).
В «Литературной Грузии» девяностых годов происходит
очевидное усиление политизированности и публицистичности, что проявляется в
новых рубриках открыто социального характера или рассчитанных на личную
ответственность пишущего: «К трагическим событиям 9 апреля в Тбилиси», «Памяти
погибших 9 апреля», «Трибуна писателя», «Личность и время», «Писатель и
история», «Проблемы экологии», «Колонка редактора», «Точка зрения», «Письмо в
редакцию», «Из блокнота журналиста», «Страницы истории», «Культура,
нравственность, политика», «Реплика», «Обсуждаем острые проблемы» и т. д. Но
попытки ответить на вызовы нового времени так и не спасли журнал. Если книжки
«Литературной Грузии» в эпоху «оттепели» и «застоя» были образцами целостного
произведения, прочитываемого «от корки до корки», с безусловностью становились
фактом литературного процесса советской эпохи в его оппозиционном варианте,
более того, явлением не только грузинской культуры, но культуры поздней
советской и частично постсоветской эпох, то в девяностые, тем более в
«нулевые», постепенный уход журнала был замечен только творческой
интеллигенцией.
Это общая судьба для русскоязычных журналов бывших
республик Советского Союза: на постсоветском пространстве они фактически
прекратили свое существование. И не только из-за геополитических изменений.
Существенную роль сыграли процессы, происходившие в литературе и искусстве на
рубеже XX–XXI веков в целом: наступление рыночной экономики, превалирование
масскульта над элитарной культурой, доминирование визуальных видов искусства,
развитие новых технологий и возможностей и т.д. Но, и это уже тренд 2010-х
годов, постепенно восстанавливаются утраченные межличностные связи творческой
интеллигенции, сохранившей традиции и память о продуктивности диалога культур.
Новое поколение интеллектуалов-творцов ближнего зарубежья, ориентируясь на
мировую литературу, понимает необходимость творческих контактов с Россией и
начинает активно использовать возможности интернет-пространства для создания
журналов нового типа.
Можно надеяться, что литературная жизнь ближнего
зарубежья в обозримом будущем перестанет оставаться для большинства российских
читателей «terra incognita».