Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2018
В последние 10–15 лет исследователи мозга человека все больше обращают внимание не только на работу отдельного мозга, но и на взаимодействие мозга одного человека с мозгом другого. Вроде бы нет никаких «проводов», которые соединяли бы мозг с мозгом, вроде бы нет особых оснований говорить о согласовании действий и реакций мозга у разных людей. Неужели, говоря о «социальном мозге», мы имеем в виду «чтение мыслей», или согласованность восприятия одних и тех же объектов разными людьми, или разделение чувств (буквально «со-чувствие»)?
На все эти вопросы следует ответить: да. Такое согласование есть, и его можно наблюдать и регистрировать. То есть мы можем говорить об особых функциях нашего мозга, направленных именно на восприятие не только тех сигналов, которые получает сам человек, но и тех раздражителей, которые получают другие люди.
Кристофер Фрис, подводя промежуточные итоги исследований «социального мозга», пишет: «Для меня самым поразительным результатом всех этих исследований является понимание, насколько сильно мы погружены в наш общественный мир. Мы можем чувствовать себя совершенно самостоятельными, но на самом деле нас постоянно координирует так или иначе поток социальных сигналов, на которые мы отвечаем независимо от нашего желания. В большинстве случаев мы даже не осознаем влияние этих сигналов»1.
Здесь необходимо подчеркнуть, что «социальные сигналы» мы регистрируем «независимо от нашего желания», то есть «социальность» встроена в наш мозг эволюцией, и мы не можем ее по нашему желанию «отключить» — мы не можем не сочувствовать другому человеку. Отсутствие сочувствия как раз совершенно ненормально, хотя оно случается, например, при аутизме. Но аутист, напротив, не может «включить сочувствие», даже если он этого вдруг захочет. Впрочем, вряд ли он захочет — он просто не знает, что такое «сочувствие», также как при дальтонизме человек не видит определенные цвета и не догадывается об их существовании.
Фрис приводит два наиболее важных, с его точки зрения, примера социального мозга. Они действительно очень показательны. Первый пример такой: «В работе (Blakemore et al., 2005)2 использовали фМРТ для того, чтобы посмотреть, что происходит, когда мы видим, как прикасаются к другим людям. Добровольцев сканировали, в то время как они наблюдали, как прикасаются к лицам других испытуемых, а также при прикосновениях к их собственным лицам в тех же точках. Полученные результаты четко демонстрируют, что одна и та же область соматосенсорной (тактильная информация от тела) коры активировалась как при прикосновениях к испытуемым, так и в случае, когда они видели прикосновения к другим. Локализация активности зависела от места прикосновения: лицо или шея, правая сторона или левая. Данный эффект отсутствовал при наблюдении за прикосновениями к неодушевленным предметам, например, к электрическому фену в форме головы. В большинстве случаев люди не отдают себе отчет о том, что они воспринимают прикосновения к другим. Только в очень редких случаях синестезии эта активность пробивается к сознанию, и пациенты говорят: “когда я вижу, как к чьему-то лицу прикасаются, я чувствую это прикосновение у себя на лице”»3.
Отметим на будущее разницу между прикосновением к лицу другого человека (субъекта) и прикосновением к неживому объекту. Такое разделение мозг делает четко.
Зоны мозга, которые отвечают за восприятие раздражения не нами самими, а другими, называются зеркальными нейронами. Они были обнаружены у макак и, по-видимому, в не меньшей степени развиты и у человека. Есть ученые4, которые называют зеркальные нейроны основой развития цивилизации, поскольку именно существование в мозге зеркальных нейронов позволяет нам учиться воспроизводить движения других субъектов, то есть, в конечном счете, учиться у них. А ведь символическое обучение (то есть обучение, основанное на чтении и письме) стало массовым совсем недавно — два-три века, а до этого все обучение строилось на подражании. Более того, например, Рамачандран полагает, что зеркальные нейроны являются основой человеческой личности — нашего «я», поскольку именно они, «отражаясь» друг в друге внутри нашего мозга, реализуют рефлексию человека, его способность к самопознанию. Впрочем, другие ученые относятся к роли зеркальных нейронов более сдержанно5.
Другой пример, который приводит Фрис, не менее интересен: «В эксперименте (Liepelt et al., 2009)6 использовали классическую психологическую методику измерения времени реакции. В данном исследовании испытуемые должны были нажимать на кнопки первым (указательным) или вторым (средним) пальцами как можно быстрее. Сигнал к началу выполнения предъявлялся на экране в виде изображения руки. Цифры 1 и 2, появлявшиеся между первым и вторым пальцами, указывали, на какую кнопку надо нажимать… В некоторых случаях указательный и средний пальцы на предъявляемых картинках придерживались металлическими скобками. В этих случаях время реакции испытуемых было значительно больше (почти вдвое. — В.Г.), несмотря на то, что их пальцы были абсолютно свободны. Этот эффект был очень специфичным. Только реакция тех пальцев, которые были фиксированы на рисунке, замедлялась. Мы не сознаем этого, но лишь один вид того, что происходит с окружающими нас людьми, изменяет наши чувства и поведение. Вероятно, мозг — это исходно социальный орган»7.
То есть мозг сначала интерпретирует положение пальцев испытуемого как закрепленное, если они закреплены на картинке. И только потом, обрабатывая дополнительную информацию, он приходит к выводу, что пальцы свободны и кнопку нажать все-таки можно. Этим и вызвана задержка.
Еще более показательным является опыт переживания чужой боли. Ученые из университета Сиэтла поставили следующий эксперимент8. Испытуемых попросили представить боль, которую они почувствовали бы, если бы их руку прищемило дверцей машины. При этом мозг испытуемого действительно реагирует на воспоминание (или представление) о боли очень похоже на то, как он реагирует на реальную боль. А потом предложили представить, как другой человек прищемил руку дверцей. В обоих случаях — при представлении своей боли и чужой — происходила резкая активация зон мозга, ответственных за болевые реакции (в частности, медиальная префронтальная кора). Но при представлении своей боли активировалась еще и поясная кора. То есть человек может буквально пережить (почувствовать) чужую боль, но мозг еще и позволяет отделить представление о своей боли от чужой.
А вот если испытуемому предъявляли картинку, на которой дверцей прищемили руку манекена — очень похожего на человека, мозг никаких болевых реакций, никакого «сочувствия» не обнаружил. Он оставался спокоен. Здесь происходило то же, что и при прикосновении к искусственному «лицу»: мозг четко отделяет субъекта, которому он может сочувствовать, и объект, которому сочувствовать не может.
Но сочувствие возможно не только реально страдающему (даже воображаемому) человеку, но и человеку, показанному на видео или даже описанному в тексте.
Ученые из Университета Гронингена пришли к выводу, что воображаемое отвращение и реально переживаемое человеком вызывают одни и те же реакции мозга: одни и те же области мозга возбуждаются, и когда человек переживает ощущение в реальности, и когда видит отвратительное зрелище на видео или читает что-то отталкивающее9. Отвращение вызывает возбуждение в передней инсуле.
C помощью магнитного резонанса было проведено исследование, в котором участвовали 12 добровольцев, у которых ученые вызывали чувство отвращения. Как заметил один из авторов исследования Кристиан Кисерс, «невозможно сказать человеку: «Будь счастлив в следующие 30 секунд», а вот чувство отвращения вызвать довольно легко». Реальное чувство ученые вызывали, предлагая участникам эксперимента попробовать очень горькую пищу. Добровольцам также показывали видео с неприятными картинками. И наконец, участников эксперимента просили прочесть определенный текст. В тексте описывалось, как к вам подходит пьяный, дурно пахнущий нищий и его тошнит вам в лицо10.
Во всех трех случаях с помощью магнитного резонанса регистрировались реакции мозга, и во всех трех случаях они совпали. То есть, когда человек читает текст, воображаемое отвращение приводит к тем же возбуждениям, что при реальном переживании: видео или текст действуют на человека как реальность.
Ученые в своей работе ссылаются на целую серию статей, в которых исследовалось воздействие боли или наслаждения — реальное и воображаемое, и ситуация в этих случаях точно такая же, как и при переживании отвращения. В частности, реакции мозга на вкусную пищу и на изображение аппетитного блюда совпадают, а вид страдающего человека возбуждает те же области мозга, что и собственная боль (что мы видели в опыте с прищемленной дверцей рукой).
Когда человек читает (или смотрит видео) о том, что переживает другой человек, его мозг реагирует на сигнал подобно реальному переживанию самого человека. И как отметил Фрис, — это бессознательная реакция.
Основным «проводом», по которому поступает «социальный сигнал», является визуальная информация. А среди всей визуальной информации главным является лицо другого человека, и даже более точно — его глаза.
Рис. 1. «Теория разума»
Человек учится понимать социальный сигнал постепенно. Сначала младенец учится находить и распознавать глаза и взгляд (Рис. 1)11. Это умеют даже рыбы. Человек может уверенно находить глаза другого и устанавливать визуальный контакт (пристальное смотрение) к 6–9 месяцам. Смотреть в глаза (и сознавать, что они смотрят именно в глаза) умеют птицы и собаки. Доминантная кошка добивается того, чтобы подчиненное животное отводило глаза, именно пристальным взглядом. Но до 9 месяцев ребенок не умеет следовать за взглядом, то есть нельзя, скосив глаза, указать ему на объект — необходимо повернуть голову. Следовать за взглядом умеют обезьяны и, возможно, домашние собаки. (А вот аутисты этого уже не могут.) Нормальный ребенок учится следовать за взглядом к полутора годам. Следующий этап развития — это объединенное внимание: если субъект А смотрит на объект и субъект Б понимает, что А смотрит на объект, тогда Б может сделать вывод, что он видит то же самое, что и А. Этому человек учится к двум годам, и этого могут достичь высшие обезьяны.
Но дальше за человеком, по-видимому, уже никто последовать не может. Субъект А смотрит на объект и знает, что субъект Б тоже смотрит на объект, и тогда субъект А может представить не только то, что субъект Б видит тот же самый объект, но и представить, что субъект Б понимает, что субъект А видит этот объект. То есть субъект А как бы помещает субъект Б в свой мозг в виде представления о нем и может интерпретировать не только то, что видит Б, но что этот Б собирается делать. Этот процесс называется «ментализацией» или «теорией разума». И это поведение и представление тоже задаются реакциями и функциями мозга человека. Оно формируется не раньше, чем к четырем годам.
Рис. 2. Скрытый пас
Во многих играх с мячом есть такое понятие — «скрытый пас». На первый взгляд это какая-то нелепость — ну как можно что-то «скрыть» на футбольном поле, когда все всё видят — и мяч, и положение игроков, и их движение. А вот, оказывается, «скрыть» можно, но скрывают не действие, а намерение. Если игрок А двигается в направлении своего партнера Б и игрок команды соперника В видит, что А смотрит на Б, игрок В — в силу ментализации — должен сделать вывод, что сейчас А отдаст мяч Б. Если А отдаст пас не Б, на которого он смотрит, а передаст мяч Г, про которого А знает, что Г двигается в другом направлении, игрок соперника В окажется бессилен — его мозг уже построил представление об А и точно знает, что А будет делать. Приготовиться к изменению поведения А игрок В просто не успевает — возникает характерная задержка (такая же примерно, как при нажатии кнопки пальцем, который на картинке прикован, как в эксперименте, описанном в начале этой заметки).
Баарс и Гейдж пишут: «…представьте, что вы играете с другим человеком: игроки и спортсмены рассказывают о «психологическом воздействии» на противников. Большинство, о чем они говорят, сводится к чтению мыслей другого человека. Для того чтобы это сделать, необходимо поставить себя на место этого индивида, или, если сказать иначе, проявить эмпатию… И мы можем наблюдать изменение метаболической активности в мозге. Происходит активация передней парацингулярной коры, т.е. той части медиальной префронтальной коры, которая задействована в восприятии своих и чужих ментальных состояний»12.
Феномен «психологического воздействия» заключается не только в том, что мы можем проявить эмпатию и почувствовать, что наш противник намеревается сделать, но еще и в том, что мы не можем этого не чувствовать. Если наш противник полон решимости победить, нам придется бороться не только с его действиями, например, на футбольном поле, но еще и с нашим собственным мозгом, который моделирует эту решимость противника. А это иногда совсем непросто.
Такое «психологическое воздействие» проявляется не только на игровом поле, но и в ходе, например, деловых переговоров. Но мы должны помнить, что не только мы не можем не чувствовать «давление», но и наш оппонент наше давление игнорировать не может. То есть кроме вербальных аргументов, которые мы явно формулируем, есть еще и неявное противостояние нашей воли и воли нашего оппонента.
Это хорошо знают венчурные инвесторы, которые вкладывают деньги в новые, рисковые проекты: они никогда не пойдут на серьезные инвестиции, если не посмотрят потенциальному кредитору в глаза. Такие инвесторы доверяют своему инстинкту (по сути, возникающим возбуждениям собственного мозга) больше, чем красивой презентации. Презентация — даже самая убедительная — это только объект, а ему сочувствовать наш мозг не умеет.
Мозг по-разному реагирует на людей, похожих на нас самих, и на непохожих. К такому выводу пришли Митчелл и его коллеги13. Их исследование выявило разницу в активации мозга у испытуемых, которых просили сделать выводы о людях, имеющих похожие либо непохожие политические взгляды. Ученые показали, что при суждении о непохожих людях мозг в меньшей степени приписывает им чувства и эмоции. То есть не похожие или даже враждебные для нас люди воспринимаются нами в большей или меньшей степени как объект, а объектам мы сочувствовать не умеем.
В романе Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» (1929), в котором он описал свой опыт солдата Первой мировой войны, есть яркая и страшная сцена. Герой романа — немецкий солдат Пауль — попадает под сильнейший обстрел и прячется от пуль и осколков в большой воронке. И в ту же воронку, точно так же пытаясь укрыться от пуль, прыгает французский солдат. «Я ни о чем не думаю, не принимаю никакого решения, молниеносно вонзаю в него кинжал и только чувствую, как это тело вздрагивает, а затем мягко и бессильно оседает. Когда я прихожу в себя, я ощущаю на руке что-то мокрое и липкое. Человек хрипит». Герой не может выбраться из воронки — обстрел продолжается, и у него не хватает сил и решимости добить француза. И они остаются в воронке целые сутки. В тот момент, когда француз прыгнул в воронку, Пауль нанес ему смертельный удар, ни секунды не колеблясь. Он относился к врагу, в точности как к объекту, и никакого сочувствия не испытывал. А вот потом ситуация начинает меняться. И меняться она начинает в тот самый момент, когда герой смотрит своему врагу в глаза и узнает в нем человека, очень похожего на себя. Он пытается помочь французу, перевязывает его раны, хотя и понимает: все это бесполезно. «Товарищ, я не хотел убивать тебя. Если бы ты спрыгнул сюда еще раз, я не сделал бы того, что сделал… Но раньше ты был для меня лишь отвлеченным понятием, комбинацией идей, жившей в моем мозгу и подсказавшей мне мое решение. Вот эту-то комбинацию я и убил». Сочувствовать «комбинации идей», то есть объекту, — невозможно. Когда француз умирает, Пауль достает его бумажник, видит его письма, фотографию женщины и девочки. И его мозг принимает социальный сигнал — Пауль начинает моделировать своего бывшего врага, представлять его жизнь, и враг перестает быть врагом. Мозг перестраивается. Маркеры «свой» — «чужой» меняются.
Те различия, которые зарегистрировали Митчелл и его коллеги в реакциях мозга, по-видимому, могут перестраиваться, и происходить это может очень быстро (в случае, описанном Ремарком, — всего за несколько часов). И по-видимому, нет в этом восприятии «чужого» как бесчувственного объекта ничего раз и навсегда данного и предопределенного. А вот верно ли другое — могут ли маркеры так же быстро меняться и в обратном направлении, чтобы «свой» стал «чужим», — неясно, потому что «забыть» о том, что чувствует этот человек, вдруг ставший «чужим», по своему собственному решению мы не можем. Память такому нашему решению не подчиняется.
И в заключение несколько замечаний о нашей сегодняшней цифровой жизни. Мы все чаще воспринимаем друг друга как «отвлеченные понятия, комбинацию идей, живущих мозгу». И вряд ли это хорошо. Особенно часто это происходит при общении в социальных сетях, где люди являются друг для друга только набором текстов. Огромный эволюционный опыт, опыт сочувствия, который наш мозг накопил, при такого рода общении оказывается практически излишним. Мы ведь не видим лиц друг друга. Более того, мы уже и телефонный разговор, а не только встречу в оффлайне рассматриваем как нарушение нашей приватности. Да, конечно, при встрече мы неизбежно переживаем опыт сочувствия и соучастия, мы подвергаемся «психологическому воздействию». Но, может быть, встречаясь и глядя в глаза, мы лучше понимаем друг друга?
Якобони и его коллеги (2004) сделали следующее предположение: «Система для размышлений о социальных взаимоотношениях в дорсомедиальной префронтальной коре и медиальной теменной коре является по умолчанию частью состояния мозга; она может постоянно, часто без усилия или намерения, оценивать и анализировать прошлые, настоящие или возможные будущие социальные отношения всякий раз, когда выполняемые в данный момент действия не требуют полного внимания»14.
Стоит нам отвлечься от наших занятий, мы начинаем размышлять об окружающих нас людях. Эти размышления — нормальный фон нашей жизни. Мы так устроены. Но чтобы нам было о чем размышлять, надо хотя бы иногда смотреть друг другу в глаза. Иначе наш социальный мозг деградирует. К чему это может привести, сказать трудно, но вряд ли к чему-то хорошему.
1 Мозг,
познание, разум: введение в когнитивные нейронауки. В 2-х томах./
Под ред. Б. Баарса, Н. Гейдж.
М.: «Лаборатория знаний», 2016. Т. 2. С. 166.
2 Blakemore, S.J., Bristow, D., Bird, G., Frith, C. and Ward, J. (2005). Somatosensory activations during the observation of touch and a case of
vision-touch synaesthesia. Brain, 128 (7),
1571–1583.
3 Мозг,
познание, разум… С. 166.
4 Рамачандран В.С. Мозг рассказывает. Что делает
нас людьми. М.: «Карьера Пресс», 2012. Особенно глава 4: «Нейроны, которые
определили цивилизацию». С. 139–160.
5 См.
например, Caramazza, A., Shelton,
J.R. (1998). Domain-specific knowledge systems in the brain
the animate-inanimate distinction. Journal of Cognitive Neuroscience, 20 (1), 1–34.
6 Liepelt, R., Ullsperger, M.,
Obst, K., Spengler, S., von Cramon, D.Y. And Brass, M. (2009).
Contextual movement constraints of others modulate motor preparation in the
observer. Neuropsychologia, 47 (1), 268–275.
7 Мозг, познание, разум… С. 167.
8 Philip L. Jackson, Eric
Brunet, Andrew N. Meltzoff, Jean Decety. Empathy examined through the
neural mechanisms involved in imagining how I feel versus how you feel pain.
Neuropsychologia, 44 (2006), 752–761.
9 Jabbi Mbemba, Bastiaansen
Jojanneke, Keysers Christian. A Common Anterior Insula Representation of
Disgust Observation, Experience and Imagination Shows Divergent Functional
Connectivity Pathways. — «PLoS ONE», August 13, 2008.
10 Я рискну привести текст, который ученые использовали для пробуждения отвращения у испытуемых: «You turn around because someone is leaning on your shoulder, suddenly
looking into the open mouth of a drunken beggar you see his rotten teeth,
surrounded by pustulant sores, while he suddenly releases the reeking content
of his stomach all over you. You feel your stomach turn over as you suddenly
feel the acidic taste of a clump of his vomit on your lips». Перевод:
«Вы оборачиваетесь, потому что кто-то прислоняется к вашему плечу, и вдруг
заглядываете прямо в раскрытый рот пьяного нищего. Вы видите его гнилые зубы,
окруженные гноящимися язвами, и вдруг зловонное содержимое его желудка
выворачивает прямо на вас, и вы чувствуете приступ тошноты, ощутив на своих
губах кислый вкус его блевотины». Я не уверен, что
мне удалось передать всю «прелесть» этого текста, но, когда читаешь его в
первый раз, впечатление действительно не самое приятое.
11 Emery, N. J. (2000). The eyes have it: The neuroethology, function and
evolution of social gaze. Neuroscience and Biobehavioral Reviews, 24(6), 581–604.
12 Мозг, познание, разум… С. 185.
13 Mitchell, J.P., Macrae, C.N., & Banaji, M.R. (2006). Dissociable
medial prefrontal contributions to judgments of similar and dissimilar others.
Neuron, 50(4), 655–663.
14 Iacoboni, M., Lieberman, M.,
Knowlton, В., et al. (2004).
Watching social interactions produces dorsomedial prefrontal and medial
parietal bold fMRI signal increases compared to a resting baseline. Neuroimage, 21,1167–1173.