Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2018
Он проводил выходные за
чтением литературных
журналов. Занятие странное по
нынешним временам.
Георгий Панкратов. Ночные
псы. Повесть.
Урал, 2017, № 10.
Что я тебе скажу,
как частное лицо частному
лицу…
Михаил Айзенберг.
Указатель имен. Стихи. М.,1993.
Писателю с именем — прозаику, стихотворцу ли — журнал
сегодня не нужен. Тому — при всех исключениях — тьма примеров. «Толстый» журнал
нужен критику. Впрочем, и критик нужен журналу: без критики он, как
свидетельствует практика ряда провинциальных изданий, вырождается в альманах.
Журнал нужен критику, равно как он нужен литературе и читателю — такому, что
интересуется или, уточним, прежде интересовался не просто книгами, а
литературой.
Собственно говоря, именно благодаря критике и формируется
представление о текущем литературном процессе — куда эти потоки устремляются,
каких габаритов и с какой скоростью по нему двигаются. Критика структурирует
для читающих, включая и пишущих, ту массу произведений, которая все очевидней
устремляется к бесконечности.
Книга представляет издательство и автора. Журнал,
представляя автора, представляет и литературу. По давнему суждению В.
Шкловского, «журнал заменял собой библиотеку». Журнальный организм синергетичен: его содержимое больше суммы контента
произведений, составляющих журнальный номер. Здесь и проза, и поэзия, и
эссеистика с критикой. Причем для критики прописка на журнальной жилплощади
особенно значима: обитая во второй половине номера (а в изданиях, называемых
себя «толстяками» по ошибке, на задворках или вообще существующих без критики),
критика и косвенно (оценками), и прямо (характеристиками и декларациями)
обозначает позицию издания и тем самым осознает себя полноправной участницей
литературной жизни. Критика, по образному выражению Ю. Тынянова, «крепко свинчена
с журналом» и обусловливает его навигацию в пространстве букв и смыслов.
Журнальный формат стимулирует не только качество текста, но и качество чтения —
в том числе и благодаря тому, что с поэзией и прозой соседствует и критика
(причем вовсе не в том прямом смысле, как в нескольких номерах журнала «Подьем» 2017 года, где одной из центральных публикаций
сопутствует критический разбор книги ее автора). Само собой, в этой школе
чтения, как и в любой гимназии, педагоги бывают разной квалификации — но в нашем
разговоре важна сама эта интенция. Примечательно признание Михаила Швыдкого:
рассказывая о том, как двадцать лет назад создавался телеканал «Культура», он
сослался именно на литературные ежемесячники: «Когда я пытался сформулировать
самому себе, кто же его должен смотреть, то понимал, что аудитория будущего
канала — это как минимум те люди, которые читали «толстые» журналы в советское
время. При этом лучшие «толстые» журналы привлекали внимание не только прозой и
поэзией, но и критикой, публицистикой…» (Российская газета, 2017, 23 августа, №
187.
При этом журнал — в отличие от книги — гарантированно
если и не читается от обложки до обложки, то непременно хотя бы
просматривается. С книгами (нашими книгами!) это происходит не всегда:
признаемся, у каждого есть в домашней библиотеке тома, страницы которых, как
говаривали в старину, не разрезаны. Книги приобретаются, и не так уж и редко,
для подарков или чтобы их поставили в шкаф — «до востребования». Но у нас нет
ни одного журнального номера, который бы не был пролистан.
Историки литературы и мемуаристы свидетельствуют, что
были такие времена, когда какие бы тиражи у литературной периодики ни были, а
новый номер начинали читать с критического раздела. Так было во времена
Белинского и Писарева, так было и в уже некоторым здесь памятные годы, когда в
«Новом мире» печатались В. Лакшин, И. Виноградов, А. Синявский, а в «Молодой
гвардии» вел свои «Комментарии» В. Турбин. Так было. А как сегодня?
Обратимся к статистике «Журнального зала» (спасибо Сергею
Павловичу Костырко!) и обнаружим, что самым востребованным из всех (повторяю:
всех!) там представленных авторов в 2017 году оказался критик — Александр
Кузьменков, который вот уже шесть лет ведет в журнале «Урал» персональную
рубрику «Черная метка». А мы при этом сетуем, что критику не читают.
Вообще «Урал» — почти единственный («почти» — это в адрес
саратовской «Волги») из нестоличной периодики ежемесячник (та же «Волга» стала
выходить шесть раз в год сдвоенными номерами), где критика чувствует себя столь
же необходимо и уверенно, что и поэзия с прозой. Эта достойная в отношении
критики традиция просматривается уже много десятилетий, и отрадно, что она не
прерывается. Но какой же критика предстает в условиях безусловного к ней
редакционного благоприятствования в годы, когда кто только на критику не
ворчит, включая самих критиков?
Традиционный раздел «Урала» «Критика и библиография»
дробится на целый ряд рубрик, которых много больше, чем, скажем, четверть века
назад, когда в «Урале», как и в других «толстяках», были статьи и рецензии — и
всё. Сегодня развернутые статейные материалы — в лист или около — тоже есть в
каждом номере, но, как правило, это не проблемные и даже не обзорные материалы,
а работы монографического толка либо связанные с творчеством классиков — таких,
как Л. Толстой (2015, № 1) или А. Чехов (2016, № 4), либо с творческим портретированием тех, кто был или становится заметной
величиной словесности рубежа ХХ–XIX веков — таких, как В. Белов (2016, № 1), В.
Распутин (2016, № 3), А. Ромашов (2016, № 8), А. Иличевский
(2016, № 2), С. Стратановский (2017, № 1). В каждом
номере непременны три-четыре рецензии под привычным
названием «Книжная полка» или возникшим на исходе 2015 года после первого
фестиваля «Толстяки на Урале» уточнением «Журнальная полка». Среди рецензентов
чаще других выступают А. Расторгуев, С. Секретов, Ю. Подлубнова,
К. Комаров.
Эти материалы, при всей их содержательности, очевидно
традиционны. Но в каждой журнальной книге есть и персональные рубрики — такие,
как «Критика вне формата» Василия Ширяева (2010— 2015), «На литературном посту»
Сергея Белякова (2015–2016), «Иностранный отдел» Сергея Сиротина (с 2011 г.),
«Черная метка» Александра Кузьменкова (с 2013 г.). К ним примыкают эссеистские страницы «Слово и культура» поэта Юрия
Казарина, который тоже регулярно фигурирует в десятке наиболее читаемых в
«Журнальном зале» персон. Сегодня, когда проза с продолжением бытует на
страницах «толстяков» реже, чем прежде, такие «именные» рубрики своим
постоянством поддерживают межномерную связь издания,
при том что сами эти авторы (за исключением С. Белякова — заместителя главного
редактора журнала по творческим вопросам) не претендуют на то, чтобы влиять на
литературную политику вообще, и в том журнале, где их печатают, в частности.
Всего критики «Урала» отрецензировали в 2015 году 51
публикацию, в 2016-м — 69, 2017-м — 70 (для сравнения: «Волга» в минувшем году
откликнулась на 22 сочинения). Региональная прописка авторов и персонажей
критических материалов принимается во внимание, но, как и в первой половине
журнала, совсем не выступает определяющим фактором. А если к этому добавить еще
один не редкий в этом разделе жанр — интервью с прозаиком, поэтом, драматургом,
то можно сказать, что благодаря совокупности рассмотренных в «Урале»
произведений и представленных в нем литераторов журнал держит свою аудиторию в
курсе если не всего, то многого примечательного в словесности последних лет.
Но совокупного представления о процессах, характерных для
современной литературы в целом, обобщающих суждений про текущий литературный
процесс эти материалы — при всем разнообразии того, что анализируется и как
анализируется, — не предлагают. Подобный взгляд — так сказать, с птичьего
полета — на современную литературную ситуацию вообще мало кто из нынешних
критиков и мало где себе позволяет. Ну разве что С. Чупринин
и Н. Иванова (сначала на страницах «Знамени», а потом и в книгах) да Е. Ермолин
— см. его книгу «Медиумы безвременья». (Книгу Вл. Новикова «Литературные медиаперсоны ХХI века», увы, не видел.)
Даже такое специализированное издание, как «Вопросы
литературы», которое в незабытые еще времена давало, пусть коллективными
усилиями, годовые обзоры отечественной поэзии и прозы и вело дискуссии о
состоянии дел в разных литературных епархиях, разговор о том, чем живет нынешняя
словесность, предпочитает вести в том же «индивидуальном» формате, демонстрируя
(и, признаем, весьма отчетливо) «Лица современной литературы». Обобщающие
высказывания о современном литературном процессе звучат, пожалуй, лишь в ходе
обсуждения итогов тех или иных «премиальных сюжетов».
Последнее двадцатилетие журнальная критика (а критика,
как уже подчеркивалось, и живет в журналах) предпочитает вести речь не столько
о литературе, сколько о книгах и авторах. Обсуждаются не идеи, концепции,
тенденции литературного целого, а конкретные имена и названия. Основным
критерием оказывается не проблемная острота или социальная значимость
написанного, а качество текста.
В полной мере это относится и к самой критике. Многим
известен давний — еще из 1960-х — парадокс Л. Аннинского, который в своей
дебютной книге «Ядро ореха» написал: есть поэты, нет — поэзии. Так вот,
журнальная практика наших лет склоняет перелицевать это лихое высказывание:
есть, мол, критики, но нет критики. Однако сей парадокс, как и любой парадокс,
более эффектен, чем справедлив.
Да, были времена, когда в России, по формулировке Вл.
Леоновича о «Новом мире» А. Твардовского, «общественная совесть приняла форму
журнала» («Нева», 2010, № 10, с. 118). И именно критика, говоря о созданиях
романистов, поэтов, драматургов, пестовала из свой
читательской паствы общность, называемую интеллигенцией, грезя
утопическим намерением сделать интеллигентным едва ли не весь читающий
по-русски народ.
Современный мир устал от слов. Их слишком много, чтобы
верить им, верить в них. Девальвация слова страшнее обесценивания рубля и
доллара. В условиях аллергии на слово литература перестала быть «нашим всем» —
и, как следствие, атрофия интереса к литературной политике (равно и политике
вообще). Общество сегодня не интересуется вопросом «Чем живет литература?» — не
потому, что нет литературы, и даже не потому, что критика об этом не ведет
внятной речи, а потому, что нет — общества. Есть отдельные внутри читающего еще
населения группы, отдельные читатели. И их не занимают «судьбы русской
литературы», о чем почти весь минувший век спорили на страницах журналов и
кухнях интеллигентов. Их занимают конкретные книги, конкретные авторы. Не
контекст, а текст. Не литература, а (повторю) произведения и их создатели.
И в критике ныне то же самое. Читают (или не читают) не
критику, а критиков. В условиях, когда врут все — от президента до
воспитательницы детского сада, художественный критик — едва ли не единственный,
кому приходится отвечать за свои слова и заботиться об их обеспеченности.
Отвечать — репутацией, обеспечивать — аргументацией. Последняя может быть не
обязательно логической, но обязательно убедительной. Убеждающей качеством
собственных строк. И пусть для живущего на Камчатке Василия Ширяева (а
география здесь в помощь авторской агиографии) литературные реалии лишь повод
выдать очередной словесный трэш вроде всем известного «Алла Латынина пишет
вкрадчиво, будто кота чешет». Пусть эрудиция и чувство слова Александра
Кузьменкова дают ему право судить «по гамбургскому счету» строчки литераторов,
про тот самый Гамбург у Виктора Шкловского даже не читавших, — читать такую
художественно выразительную критику — да, без «длинных мыслей», без этических
рецептов и социальных прогнозов — не менее, а порой и (см. статистику
«Журнального зала»!) более притягательно, чем тех авторов, о чьи сочинения эти
зоилы очиняют свое перо.
Александр Блок был убежден: дело поэзии — отбирать. Так
вот, дело «толстого» журнала — отбирать. Отбирать произведения и их создателей
во имя и по принципу их литературной состоятельности. Изменяя публицистике (в
содержании годового комплекта «Урала» под рубрикой «Публицистика» оказалось
столько же позиций (семь!), сколько и под рубрикой «Драматургия»), литературная
критика становится литературной вновь не потому, что обращена к литературе, а
потому, что сама являет литературу, наследуя в том В. Розанову, К. Чуковскому,
А. Синявскому. А. Белинков ныне востребованнее
В. Белинского.
Белинского сегодня с базара не понесут. И не потому, что
базар переименовали в рынок, и не потому, что нету критика с таким замахом, а
потому, что нет в нем потребности. Нужда теперь не в неистовом Виссарионе, а в
навигаторе и собеседнике. И потому литературных критиков сейчас читают и
слушают не более, чем музыкальных или из сферы изобразительных искусств, не
говоря уж о кино- и телеобозревателях — таких, как А.
Долин или И. Петровская. Не надо комплексовать из-за утраты миллионов
читателей: где большие числа, там демократия нулей, а жизнь совершенствуется
инициативой единиц.
Критики в журналах, и сами «толстяки», пусть немного и
первых, и особенно вторых, продолжают существовать. И сам факт жизнеспособности
профессии и предания радует больше, чем огорчает малый спрос на тех и других,
особенно заметный на фоне заоблачной цифири четвертьвековой давности. Наличие
литературных журналов и критики в «толстяках» свидетельствует о том, что у
культуры есть радетели помимо министерства Мединского.
Вл. Новиков, известный ценитель литературного авангарда,
недавно не без горечи констатировал: «Современная русская словесность живет по
просроченному паспорту». И я соглашаясь с тем, что настоящий XXI век в
искусстве слова еще не начался, подытожу эти выкладки тем, что хотя культуре,
как и всему живому, негоже надеяться на продвижение вперед, идя с головой,
повернутой назад (а нынешние начальники страны выдают такое положение за
наиболее естественное), но определенный ген консервативной традиции культуре по
определению необходим. Так что журналы и критика в них — при всей скромности и
незавидности нынешнего существования тех и других — сохраняют верность
возникшей два столетия назад миссии. А миссия миссионеров редко бывает
завидной.