Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2018
Руслан Серазетдинов (1979) — родился в Казани. Работал токарем,
продавцом, журналистом. Окончил Казанский университет (факультет журналистики).
Печатался в журналах «Знамя», «Казань», «Идель».
Опубликовал сборник рассказов «Мечты посуточно», сборник стихов «Девочки в
офисных юбках» и детскую книгу «Как мы Лялю встречали». В журнале «Урал»
печатается впервые.
Вот что нужно было сделать, in Ordnung: заглушить двигатель, взвести курок, сунуть ствол в рот, холодной, тут же вспотевшей сталью придавить обмякшее нёбо и нажать на крючок. Ничего сложного.
Ковалёв повернул ключ и с тихим удовольствием вслушивался в редкие трески, которыми движок прощался с ним. На обочине колхозного поля, стыдливо укрывшегося от проезжих взглядов искристыми сугробами, щелчки тут же подхватывались морозным ветром и неслись прочь, в сторону берёзовой рощи, где запутывались в дёрганых нейронах ветвей. Скоро в салон проникнет холод, но будет уже без разницы.
Ковалёв усмехнулся и оттого поймал дрожь во всех частях тела — в холоде труп будет выглядеть лучше, чем в закрытом гараже или, упаси боже, в квартире. Напоминание о Боге пришлось некстати, вызвав на поверхность читанную давно книгу «Писатель и самоубийство» и мутный ком статей о суициде, которые он разыскал в англоязычном интернете, и Ковалёв спешно смёл ворох взметнувшихся мыслей в сторону приоткрытой пепельницы. Ни к чему. Переходим к следующему этапу.
Пистолетная рукоятка уже угрелась в руке, а теперь и вовсе грозила выскользнуть. Как и всё в его жизни — работа, жена, другая работа и та, что могла бы со временем заменить жену. Ничего не смог удержать. Он даже не умел никогда поймать предметов, летящих в его сторону, — ни мяча на школьном дворе, ни ключей, брошенных женой ему в лицо, так и долетевших, кстати, до левой щеки. Ковалёв провёл рукой по обшивке сиденья, но дешёвая синтетика отказалась впитывать его выделения.
Ворона, неведомо зачем забравшаяся в эту даль, вспорхнула и понеслась над снегом, с усилием набирая высоту. Бледная тень спешила за ней, перебирая подобием крыльев, но так и не смогла подняться вслед хозяйке. Кем был он? Тенью, что видела над собой удалявшуюся хозяйку-судьбу? Тем, кто знал, кем бы он мог стать, но — не сумел, не преодолел притяжения?
Ковалёв левой рукой нашарил карман и достал оттуда носовой платок. Когда-то он гордился тем, что чистый, выглаженный платок всегда с ним. А ещё — тем, что первым из одноклассников устроился на интересную работу. И своими манерами, которые позволяли ему очаровывать самых разных женщин. Но вскоре работа пропитывалась скукой, а чаровницы лет в тридцать начали упираться ему в грудь руками, проговаривая: «Ты, конечно, хороший, но…» Потом был брак (крах! крах! — сказала бы ворона), ещё что-то, о чём перед смертью вспоминать не хотелось. «Крак», — щёлкнул механизм оружия. Готово к употреблению. Дальше, дальше.
Порыв ветра ударил в борт автомобиля, пробуя металл на крепость. Он загнал машину в загон, перпендикулярный дороге, расчищенный неизвестным трактористом для незнаемой цели. Возможно, как раз чтобы укрыть его, Ковалёва. Окна начали запотевать, но оно и к лучшему. Ковалёв огляделся и — опустил уже подготовленное оружие. Вдали, подпрыгивая на ухабах зимника, отбрасывая клубы снежной крошки, неслась машина. Только этого не хватало.
Ковалёв засуетился, ища чем прикрыть пистолет, но не придумал ничего лучше, кроме как сунуть его промеж колен. Разбитая «Нива», забывшая, видимо, про мойку, поравнялась с его «фордом», в глаза бросился тёмный силуэт водителя, ещё кто-то высунулся из запотелого инея, но вот взвыл мотор, захрустели колёса, и машина пропала.
Хорошо, это хорошо, пронеслось в голове Ковалёва. Он разглядывал белую пыль, укрывшую лобовое стекло и от остатнего тепла похожую на раковые клетки, что плодились в чьём-то теле прямо сейчас. Я мог бы жить, но зачем — рак в моей душе. Ковалёв узнал переобдуманную бессонными ночами мысль. Дальше, weiter, don’t wait. Как странно, один и тот же корень — и разные значения в соседних языках. А у нас? Вата, втайне, Вятка. Нет, не сходится. Чушь. Что там осталось? Сунуть и нажать, чего уж проще.
Он разглядывал ствол, до сих пор укрытый в тёплой тьме штанин под рулём. Наконец поднялся, матово бликуя в последних лучах солнца. Теперь развернуть так, чтобы пуля прошла в мозг, а не сквозь шею. Открыть рот. Внести, упереть в нёбо. Подбородок увлажнился ручейком слюны. Интересно, слюна не затечёт в ствол? А то будет забавно…
Слишком много ты думаешь, сказала бы ему (бывшая) жена. Так оно и есть. Ещё вот — может, стоило написать записку? Попрощаться, попросить прощения. У неё, у Бога, в конце концов.
Слюна во рту начала бороться с незнакомым вкусом, с каждой секундой выбрасывая все новые и новые объёмы жидкости. Челюсти устали от выжидания, заелозили по стволу зубы, руки дрогнули.
Ковалёв, морщась, вытащил пистолет изо рта. Значит, надо быстро. Надо так — сунул, нажал. Всё, никаких ожиданий. Никаких мыслей. Никаких никчёмных записок. Готов. Глубоко выдохнул, поднял пистолет на уровень лица, охватывая взглядом мир на прощанье, и — по дороге вновь летел автомобиль.
— Что ж за хрень-то?! — сплюнул Ковалёв, опуская оружие. Место, выбранное им за пустынность и безлюдность (а ещё, конечно, за красоту этой унылой, почти лунной равнины под белой простынёй), теперь казалось едва ли не трассой М7.
Вроде бы та же «Нива». Обратно едут. Хорошо, подождём. Ковалёв вёл машину взглядом и — выругался втрое грязней, чем ранее. Машина остановилась прямо перед ним. Грязные борта, стёкла прикрыты ободранной тонировкой. Мотор не глушат, из авто не выходят. Кто это? Менты? Рыбаки? Колхозники, заинтересовавшиеся незваным гостем? Кто это мог быть?
И что делать ему, если они так и будут стоять? Уехать на поиски нового места? Машина стоит прямо перед ним, закрывая выезд.
Ясно одно — закончить (покончить) с делом (телом) Ковалёв в таких условиях не мог. Нужно уезжать, а там видно будет. Завёл двигатель и скривился, услышав свист ремня под капотом. Менять надо, но нет, улыбнулся он себе тут же, ничего он менять не будет, кроме жизни. Уже приготовился включить передачу, как вдруг увидел — из машины в мороз выскакивает пассажир и бежит к нему, размахивая руками.
Парень, лет двадцать, может, чуть старше. Лицо простенькое, безмысленное, на котором и добро, и зло выглядят одинаково непринуждённо. Стукнул ладонью в стекло.
— Слышь, это, — оглянулся на «Ниву», — а есть курить?
Ковалёв покачал головой, думая, что зря не спрятал пистолет. Впрочем, сквозь запотевшие стёкла чёрное на чёрном — вряд ли заметит.
— А это, слышь, — парень помялся, нагнулся так, что лицом почти приник к стеклу машины. Глаза выпуклыми пуговицами презрительно осмотрели Ковалёва. — Да открой окно, тема есть, короче!
Стукнул для большей увесистости в окошко. Ковалёв вздрогнул от неожиданности. Парень, учуяв страх, усмехнулся, выпрямился и кинул в сторону своей «Нивы»: «Лошара, сто пудов!» Ковалёв уже занёс ногу на педаль газа, но тут же очнулся от громового удара по капоту — прямо перед ним выросла ещё одна тёмная фигура, едва различимая сквозь иней на лобовухе.
Снова удар по боковому стеклу — уже всей пятернёй.
— Ты, да айда, открой, тема есть, короче! Загрей пацанов на пивасик, приезжий! Или ты проезжий? — оловянные пуговицы в глазах превратились в мелкое крошево весёлых искр, которое сыпануло в сторону стоявшего перед капотом. — Ха, Тёмыч, ты прикинь — приезжий или проезжий, во угар, прикинь!
Тёмыч что-то пробурчал. Ковалёв раздумывал, что делать. Не открывать же окно, в конце концов. Задним ходом он дать не сможет — там сугроб. Вперёд тоже никак. Плевать на этого Тёмыча, отскочит быдлятина, но «Ниву» ему точно не сдвинуть.
— Ну ты чо! — кулаком в стекло. — Мне за монтировкой, что ли, сходить, дятел?! Айда открывай, бабла давай! — снова гогот, так бесивший ещё в юности.
Ковалёв потянул ручку окна, провернул её несколько раз.
— Во, нормальный! Айда загрей пацанов на пивас, брателла! — оловянный отплясывал рядом.
Так близко, что ошибиться было нельзя.
Правая рука скользнула на пассажирское сиденье, вытянула пистолет, направила в живот подошедшему и нажала на спусковой крючок. Вот как надо было — быстро, без раздумий. Выключить этот гогот, пугавший ещё в школьном коридоре. Громыхнуло. Ковалёв оглох. А когда слух вернулся, вымогатель недвижно лежал на снегу. Тёмыч рванулся подымать упавшего, но Ковалёв высунулся в окно и механически выстрелил ещё раз. Тёмыч навалился на оловянноглазого, прикрыл его телом, правда, опоздав в своём спасительном движении ровно на пять секунд.
Ковалёв изумлённо разглядывал сложившийся nature morte. Больше всего его изумляла не смерть нападавших, не объёмы крови, быстро густевшей на тридцатиградусном морозе. Его удивляло то, что он попал. Он, который промахивался бумажным комком в мусорное ведро десять раз из десяти, двумя выстрелами убил двоих.
Что ж, достойное завершение жизни, подумал Ковалёв, сунул тёплую сталь себе в рот и нажал на крючок. И совсем не удивился, услышав сухой треск. Осечка, чего ещё ждать от ствола, купленного через интернет. Он нажал ещё раз или два, но ответом ему был иссохший звук. Не судьба. Не его судьба.
Он вышел из «форда», влез в «Ниву», отогнал её на пару метров вперёд, аккуратно выехал из снежного загончика. Долго ехал, затем вспомнил о пистолете, встал на каком-то мосту и с сожалением швырнул тяжесть металла в серебристый овраг.