Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2018
Семен Заславский — литератор, переводчик, сценарист. Родился на Украине. Пишет на
русском и украинском языках. Работал в археологических экспедициях на Кавказе,
в Крыму, в Средней Азии и Южной Сибири. В 1992 г. в Екатеринбурге вышла первая
книга стихов и переводов «Прощай, столетие». В 2017 г. в Киеве вышла книга
переводов сонетов Шекспира.
***
Вышка, вешка, век двадцатый…
Перестрочен до прорех,
Сквозь вселенскую заплату
Решкой выпал человек.
…Речи первородный грех:
«Истрепались дух и тело».
Но у крайнего предела
Кто заплатит за ночлег?
Будет сон тяжёл и душен.
Но поверится с трудом,
Что и впрямь огонь потушен,
Остывает отчий дом…
Что померкли, холодея,
Очи старого отца.
Головешка Прометея
Дочадила до конца.
1974
***
И.М.
Уже подымается мерное Мертвое море,
Чья гиблая влага любую слезу растворит.
Но даже и в Судные дни одичанья и горя
Я буду молиться: Судьба тебя да сохранит!
Прощай, не увидимся больше. На свете чужом
Я слез не таю и последнюю нежность не прячу —
Затем, что была ты последним моим рубежом —
Синайской стеною отчаянья, горя и плача.
1980
***
Теснились горы на холсте.
Пространство в этой тесноте
Террасами группировалось.
Закат закатывал глаза,
И языкатая гроза
Короткой бранью разряжалась.
Был слышен долгий гул внизу,
И он усиливал грозу,
Дробясь и рушась где-то рядом.
Был образ потемневших глыб
Как облик полумертвых рыб,
Но дождь отравленный не падал.
Не падал. Не хотел упасть.
И глухо крепла чья-то власть
И тучи сталкивала лбами.
Сам Бог — страдающий колосс —
Пил сумрак, будто купорос,
И мутными кривил губами.
Был ощутим средь этих гор
Природы хаос и террор.
Она давно ждала потопа.
Как череп, остывал закат,
И грома роковой раскат
Чумную потрясал Европу.
Что гибель и конец времён? —
Один сплошной иллюзион
И сон дурной — земная слава.
«Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю», —
Заметил Пушкин величаво.
1975
Смерть поэзии
О.М.
В густой, чернильной тьме, изнаночно-белы,
Как спины черных крыс, равняются валы
И глохнет небосвод, и в сумраке тяжёлом
Застыл портовый кран огромным богомолом,
Нависнув над хребтом расколотой скалы.
Отходит теплоход. Огни, огни, огни
От берега бегут в тоске совокупленья.
В искусственной ночи теперь кишат они,
Зашитые в мешок земного притяженья.
Уже неразличим береговой гранит.
Стираются следы известняка и мела,
И море-душегуб хоронит и хранит
Ворованную соль дыхания Гомера.
1967, 1990
Летний сад
Как старая живопись, редкие липы и клены,
Темнея от времени, в клетке стоят золотой.
Под огненным веком и сумрачным оком дракона
Их век непомерный последней горит красотой.
И тени ложатся у матовых глаз Аполлона,
Чьи веки тяжёлые остановились навек…
И ветер, освистанный пеньем стрелы оперённой,
Былого движения длит остановленный бег.
Сплетается в кольца и множится тело Пифона.
И дышат беспамятством главы пылающих лет.
Где старая живопись, жизнь, животворное лоно,
Слепого дождя золотисто-коричневый свет?
О, сад баснословный! Не жди и напрасно не требуй
У дряхлых корней обновленья скудеющих жил
Под этим неразвитым северо-западным небом,
Где бронзовый Будда багровые веки смежил.
1977
***
Под морем город основался…
А.С.
Пушкин
Из вариантов поэмы «Медный всадник»
Зазнобит, запульсирует воздух у окон.
Заполощет бессонницы белый прибой.
Ты проступишь, промытый в проеме глубоком,
И прощальное солнце взойдет над тобой.
Вновь на миг воссияют дома и каналы.
И свежеющий ветер раскроет быстрей
В этом небе (ужели оно миновало)
Золотые бутоны твоих фонарей.
И, заслыша «дзенькую, далекая пани»,
Там, в редеющем сумраке, тоньше слюды,
В глубине серебристо-сиреневой рани
Заиграет гранитными складками ткани
Поднебесное платье высокой воды.
И когда тебя сумрак сокроет багряный
И пустынного неба остынут края —
Вновь померкнет в окне, как на дне океана,
Погребенная древняя слава твоя.
1969, 1986
Лот и его жена
Города никто не спасет.
Где твоя жена, бедный Лот?
За твоей спиной вдалеке
Человек застыл в столбняке.
Как легко остыть на ходу,
Превратиться в стебель, в звезду,
В бабочку с узором двойным
Или стать столбом соляным —
Горькой аллегорией слез…
И остался праздный вопрос,
Что такое убыль и быль,
Что такое память и пыль,
Если только разум и плоть
Превращает в пепел Господь.
А толковый камень и боль
Обращает в Слово и Соль.
1980
Ислам
Это солнца рыжий пах
Распаляется упрямо,
И поет живучий прах
О воспрянувшей в песках
Жгучей страсти Авраама:
Здесь, найдя земную ось,
Ты застыл в потоке сета,
И стрелою минарета
Небо ранено насквозь.
1982
Прощай, столетие
Василию
Соболеву
Ветшают вышки сторожевые,
За Волгой бдительно спит Урал;
И брешут во мраке собаки злые,
Где траурный рупор
вчера
орал.
А время привычное дышит кровью,
В огне и во гневе идет распад…
И лишь Богоматерь
глядит с любовью
На сына,
как тысячу лет назад.
1989
Стансы на выздоровление
I
В тебе еще так много жизни скрыто,
Что и во прахе распыленных лет,
Единая, неведомая Вита,
Ты прозреваешь постоянный свет.
II
Еще и зябь во льду и даль размыта,
Но весть уже прослышана: «Очнись!
Сдвинь вековые каменные плиты
И веточкой буди, мадонна Вита,
Бездонно холодеющую высь!»
III
Боюсь огня. Крылами шелестит
Сухой сквозняк. И, занавесь вздымая,
Там, у окна, стоит глухонемая.
Кому она отпустит и простит?
IV
Я плачу по тебе, звезда моя!
Не остывай, не меркни, будь здорова
Там, у порога Родины и крова,
Куда иду и возвращаюсь я.
V
Там, у порога Родины и крова,
Куда иду и возвращаюсь я,
Твоя не пресекается основа,
И цепь существования земного,
И ткань извечно новая твоя.
VI
Во мне жива твоя богоподобность,
Чело твое и тень бессонных век.
И на морозе умирает образ,
Чтоб жил в тебе и длился человек.
VII
И если эта ночь давно ослепла,
То лишь тебе одной дано взойти
Из прошлого и будущего пепла
Над бездорожьем Млечного Пути.
1969, 1988