Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2017
Андрей
Ильенков
(1967) — родился в Челябинске. Окончил филфак УрГУ.
Кандидат филологических наук, лауреат премии им. П.П. Бажова за книгу стихов
«Книжечка». Автор книг «Несгибаемая рота, или Сны полка», «Ещё о женьщинах» и др. Живёт в Екатеринбурге.
Не сказка
Весна изболелась до самого чистого тона,
А осень, как правило, только надежда на осень,
И многое — только надежда; но вряд ли резонна
Надежда стать птицей, с разбега ударившись оземь.
Ведро — никудышняя снасть для рыбалки на щуку,
А быть дураком не любому с небес прилетело,
И надо спешить, подчиняясь сердечному стуку,
Как максимум делать добро, а как минимум — дело.
И очень спешить, и людей насмешить, и заплакать
От жалости быстрой к себе, а потом рассмеяться…
И, видишь ли, очень сомнительным кажется благо,
Великое благо уже ничего не бояться.
***
Под моим окошком яблоня и ясень,
Я не узнавал их много лет. Зарю
Нынче отмечаю, и отменно ясен
Горизонт, которым горе говорю.
Много кем на свете я уже не буду,
Плохо управляя яхтою «Беда»,
Долго ожидая, что случится чудо.
Медленно случилось чудо, господа!
Есть такие люди: найденное ищут,
Гордо совершают жреческий обряд;
Но куда продажней и насколько чище
Те, кто о нежнейшей твари говорят.
***
За оконной рамой неба белый потолок.
Дорогие абоненты, слышите ли вы,
Что сейчас у нас творится полный эпилог?
Чётко замерли на старте золотые львы,
И не только, постепенно более внутри —
Я сказал бы — перестали чистить ДНК,
Но неправда — перестали чистить фонари.
Бесконечно ожиданье скверного звонка,
Бесконечны телефона длинные гудки
(Часто это невозможность обратиться к ней).
Я бы вечно с нею был, да годы коротки,
И летят, летят снежинки чёрные в окне.
***
В год, когда заказали овал
С фотографии очень далёкой,
Синий ангел тебе целовал
Близорукое каждое око.
А потом получилась зима,
По сугробам в метели неробко,
Ты не знала ещё и сама,
Как втыкает железная кнопка.
Я устал от проверенной тьмы,
А под солнцем ты Фебу известней,
И с тех пор, как знакомые мы,
Я привык переделывать песни.
Я упрятал в твой бункер иглу
(Тебе тоже там много знакомо),
А в конце я пойду на скалу,
Что не так уж далёко от дома.
Заводская
Каждый день проходит зря,
Но по утрам горит заря,
Отморозком декабря догорая,
Над холодной проходной
Непогашенной луной
Ты гори, моя звезда, дорогая!
Поутру в цеху угар,
И ведёт электрокар,
На чекушечку гусар налегая.
А у крутого бережка
В море водки и песка
Моет юбку дочь царя Навсикая.
А я тоже здесь в цеху,
И не знаю ху есть ху,
И мне даже и вверху не до рая;
Ты упал, любимый мой.
Очень холодно зимой.
Ты гори, моя звезда, догорая.
***
Окисление, восстановление, опустошение пляжа.
Глажу холодную воду ногами своими
(Имея в виду, что твоими),
Влажу во влажную землю
(Её называю землёю, как почвенник — даже и почвой,
А мог бы песком называть с основанием полным;
Видела б ты эту землю, так точно песком назвала бы).
Едут машины и бесят меня, хорошо хоть не давят,
Вот ведь так холодно, мокро, пустынно, а им всё неймётся!
Холодно, впрочем.
А в прочем — неплохо: вот, выпил.
Вымпел на яхте на рейде яхт-клуба… Ого, вдохновенье?!
Нет, опьяненье скорей. Но уж лучше пускай опьяненье,
Чем ничего. Надеваю кроссовки и бодро,
Хоть и качаясь чуть-чуть от простого норд-веста,
В дом возвращаюсь, звоню, и опять нет ответа.
И догоняюсь, и стыдно, и я от стыда угораю,
Лёжа у печки.
Я тебя очень люблю — то язык, костенея,
Вымолвить может лишь «Я тебя очень люблю».
***
Ты не знаешь, как в неволе страшен зимний вечер,
И, конечно, не узнаешь из чужих постов:
Вот уже почти готов он, добрый человечек,
Остаётся догадаться — для чего готов.
Я не очень-то влюбился в Новгород и вече,
И обычную жевачку против дожевать.
Очень скоро деревянным будет человечек,
Началась такая скука — скушно доживать.
Я тебя прекрасно знаю — никогда не кинешь,
И прекрасно знаешь, кит он или кот.
За опасным поворотом поджидает финиш,
Остаётся догадаться — этот или тот.
***
Стихи бессмертны, как и души,
Но мясо гнить обречено.
Срок строк различен: те, что суше,
Живут чуть дольше сочных, но
Слова и буквы — это мясо;
Его едят или плюют,
Но в обществе посмертных масок
Куда как странен наш уют,
И, маску с полки доставая,
Я ощущаю скучный страх,
И тем быстрее остывает,
Чем жарче жёг великий прах.
Побойтесь Бога, некрофилы,
Оставьте мёртвым этот срам,
Какая строчка не кровила
Смертельным временем из ран,
А души тленья убежали,
Осыпав опадь мёртвых слов,
Туда, где вечные скрижали
Не знают вовсе языков.
Стихи как выстрел: гильза в луже,
А смерть останется с тобой;
Но только смерть гораздо уже,
И ей не спорить со стопой.
***
Сквозь вязкую траву
И троллей городских
Естественно плыву
Лишь на своих твоих
И вёслах, и плечах,
Которые сильней.
Здесь ниже Холатчахль
И Альп, и Пиреней,
Но ближе вместе с тем,
Как бедный твой луддит,
Любой из внешних тем,
Которая зудит.
Когда взведён курок
И мешкать не велит,
Обыденный урок
Особенно велик.
Исполнить выше сил,
Но ниже, чем приказ.
Устал и отпустил
Проказы напоказ,
А к ветру стал спиной,
Налево посмотрел
И плюнул на весной
Отложенный расстрел.
***
Упои ты меня, упоительный срам
Ничего не желая, всё мочь.
Неплохую привычку летать по утрам
Только ночь спасёт, только ночь.
Что нам выпить под эту вселенскую дичь,
Только ты поймёшь, только ты.
Кораблю никакому не можно достичь
Широты твоей и долготы.
Мимоходом заметишь — а ямб-то хромой,
Но идёшь всё равно по прямой,
(Пусть немного извилистой) ступишь — и ой:
Упоительный полный Покой.