Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2017
Александр Либих (1953) —
родился в Челябинске. Окончил филологический факультет Челябинского
университета, работал каменщиком, преподавателем в профтехучилище, станочником
и наладчиком на Челябинском тракторном заводе, сейчас пенсионер. Публиковался
под псевдонимом Александр Бернгардт в альманахах
«Уральская Хахалогия», «Мечел»,
«Семь кругов сказки», в журналах «Странник», «Тропинка», «Ступени».
Рассказ
попутчика
В нашем селе жил татарин Шалимов, угрюмый, нелюдимый старик. Говорили, что ему больше ста лет, и, кажется, не очень преувеличивали. Ходил он, опираясь на две палки, волоча по земле негнущиеся ноги, при этом он высоко держал голову, его морщинистое чёрное лицо покрывали следы оспы.
Говорили, что в молодости Шалимов был отчаянным конокрадом и головорезом. За кровавую драку на татарской свадьбе ещё при царе он был сослан в Сибирь. Охотником и золотоискателем обошёл Якутию, бывал в Забайкалье, Монголии. Лет двадцать назад судьба забросила его в наше село на Ангаре, и здесь, чувствуя, видимо, что слабеет, он остался жить.
Шалимов получал пенсию по старости 12 рублей и ещё немного зарабатывал умением делать удивительно красивые плетёные кресла.
Он любил смотреть, как играют дети, но в отличие от других стариков не рассказывал историй и сказок. Иногда он садил на своё костлявое колено совсем маленькую девочку или мальчика, угощал дешёвыми конфетами и молча длинными узловатыми пальцами гладил ребёнка по голове. Малышам это вскоре надоедало. Зажав в ручках конфеты, они спрыгивали с колена старика.
Умер Шалимов неожиданно. Однажды к нему пришли за обещанным креслом, а старик лежал мёртвый на земляном полу своей мазанки.
Последние недели Шалимов подолгу сидел на старом колесе в бурьяне, рядом с перекрёстком просёлочных дорог. Порой на перекрёстке, подняв тучи пыли, останавливался грузовик. Из окна кабины высовывался потный шофёр и кричал: «Дедушка, как проехать на элеватор?» Или спрашивал дорогу в какое-нибудь село.
Шалимов неуклюже поднимался. Подойдя к машине и махнув рукой, он говорил: «Эти дороги к бурятам и в Монголию». Обернувшись, он махал рукой в другую сторону: «Эти дороги к океану». Потом он медленно возвращался на своё колесо в высокой траве.
К растерянному шофёру подбегали мальчишки, объясняли, что старик «немного того», и показывали нужную дорогу.
Осенний
сад
Возвращаясь с работы, я обычно проходил мимо библиотеки строителей. Я смотрел на длинные ряды книг, исчезающие в невидимой глубине комнат и казавшиеся бесконечными. Подоконники были заставлены цветами, а над розами и фиалками трепетали каштановые кудри Светланы Григорьевны.
Если она замечала меня, то улыбалась и приветливо кивала: прекрасная фея книг всегда была в хорошем настроении. Она поднимала руку — значит, в библиотеке была фантастика.
В ту пору я работал на стройке — нелёгкий труд, особенно если тебе шестнадцать лет и каменщик ты ещё никакой, приходится всю смену носить кирпичи и мешать раствор. Вечерами после такой работы я сидел дома, а на выходные уезжал в сад или с удочками и палаткой на какое-нибудь озеро, подальше от города.
Мне казалось, что в мире торжествует зло. Наша семья разрушилась: отец не простил матери какую-то странную историю, подробности которой я не знаю до сих пор. Мама была инвалидом, её здоровье ухудшалось. Я видел равнодушие врачей, нахальство и лицемерие родственников.
Совсем других людей можно было встретить в библиотеке. Листая страницы книги, я тайком рассматривал читателей — умные, добрые лица.
Светлана Григорьевна почти всегда оставляла для меня фантастику.
Потом в саду или на берегу озера я доставал из рюкзака книги и журналы. Ярко светило солнце, бесстрашные синицы и трясогузки подбирали хлебные крошки рядом с моими ногами. Когда я поднимал голову, то видел могучие лесные деревья или яблони, шиповник, вишни.
Зелёная страна — свободный, чудесный мир! Но даже здесь я не мог без книг. От одиночества меня спасали герои фантастики: великие учёные, отважные и бескорыстные космические путешественники, инопланетные принцессы.
Светлана Григорьевна, выдавая книги, порой как-то странно смотрела на меня. Кажется, сейчас я понимаю, что она при этом думала: «Подожди, мальчишка, вот станешь постарше, окрепнешь и никуда не денешься, придёшь от своих фантастических друзей и принцесс в реальный мир. Ну а пока живи там, где зло тебя не достанет».
Однажды вечером под проливным дождём я пошёл за книгами. В библиотеке были только Светлана Григорьевна и высокий молодой мужчина в модной тогда болоньевой куртке. Он часто приходил в библиотеку незадолго перед закрытием и потом провожал Светлану Григорьевну.
Я увидел из коридора, что библиотекарша плачет. Мужчина, не глядя на неё, что-то тихо говорил. Она виновато кивала, вытирая кончиками пальцев слёзы. Я был потрясён: чем могла провиниться эта обаятельная, милая женщина?
Стараясь не шуметь, я отступил обратно к дверям.
Утром следующего дня, сидя на пороге садового домика, я смотрел на зелёную страну. По-прежнему лил дождь, и, конечно, не надо было приезжать в сад, тем более без книг.
Дом окружали старые яблони, которые отец посадил ещё до моего рожденья. Листва почти облетела, теперь легко можно было заметить на верхних ветках огромные тёмно-зелёные и золотистые яблоки — прощальные дары засыпающего сада. Я подумал, что яблони похожи на женщин: так же добры к нам, а весной, расцветая, волшебно прекрасны.
Под монотонный шелест дождя я вновь пытался понять, почему ушёл отец: чем так непростительно провинилась мать? Думать о вине матери казалось столь же нелепым, как в чём-то обвинять эти яблони… Они расцветали, они жили для нас, и они перед нами не виноваты ни в чём и никогда.