Шамиль Идиатуллин. Город Брежнев
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2017
Back in USSR
Шамиль Идиатуллин.
Город Брежнев. — СПб.: «Азбука», 2017.
У Идиатуллина есть все писательские задатки. Взять хоть пятую графу: ну просто идеальна для российского литератора. И должность — лучше не придумаешь: шеф регионального бюро «Коммерсанта». Знамо, всяк издатель счастлив будет порадеть такому человечку. Единственная проблема: писать Шамиль Шаукатович совершенно не умеет. Но это зло не так большой руки: писатель — не тот, кто пишет, а тот, кого читают. «Город Брежнев» гарантированно прочтут — тому порукой номинация на «Большую книгу». Кстати, уже прочли и встретили дежурным малиновым благовестом, — но об этом в свой черед.
Набережные Челны носили имя покойного генсека с ноября 1982-го по январь 1988-го. Ш.И. взялся реконструировать 1983 год. Об авторских мотивациях доложили издатели: «Шамиль Идиатуллин, по собственному признанию, долго ждал, когда кто-нибудь напишет книгу о советском детстве на переломном этапе: “про андроповское закручивание гаек, талоны на масло, гопничьи “моталки”, ленинский зачет, перефотканные конверты западных пластинок, первую любовь, бритые головы, нунчаки в рукаве…” А потом понял, что ждать можно бесконечно, — и написал книгу сам». Хм. А стоило ли ждать-то? — уже написан «Вертер». И как минимум четырежды: козловские «Гопники», «Школа» да «СССР» плюс елизаровские «Мультики» — в последних, между прочим, попадаются даже нунчаки из табуреточных ножек. Чего же боле?..
Отвлечемся ненадолго. Любопытное, изволите видеть, обстоятельство: старые песни о главном нынче исполняют вьюноши, рожденные в 1970-х, те же Козлов с Елизаровым, Бенигсен — и кто еще там?.. Я прожил в СССР на добрый десяток лет больше любого из них и категорически не возьмусь за эту неподъемную тему — слишком противоречива и потому невероятно сложна для осмысления. Советский Союз, увиденный глазами подростка, лишен и намека на амбиваленции и легко укладывается в простейшие схемы — протокольный нарратив, как у Козлова, или дубовую сатиру, как у Бенигсена. Не минула упрощенческая пагуба и Идиатуллина.
Роман на поверку оказывается 700-страничной инвентаризационной описью советского утильсырья: Dschinghis Khan на кассетах TDK, паста «Поморин», джинсы Rifle за 120 рваных, портвейн № 8 (напрасно, 15-й был лучше!), сорбит вместо леденцов, пылесос «Вихрь», стиральная машина «Вятка-12», гибкие пластинки из журнала «Кругозор» — огласить весь список? Воздержусь: не стоит у автора хлеб отбирать. И не только хлеб — Ш.И. выкрикивает каждую позицию с торжеством первооткрывателя:
«Под стеклом мясного отдела посмертно мерзли синие куры и зеленая ливерная колбаса… Вазых с досады купил синюю курицу, в хлебном отделе — песочное пирожное, а в овощном — гроздь зеленых бананов деревянной твердости».
С тем же самым апломбом Капитан Очевидность сообщает читателю чертову уйму потрясающих вещей: СА воевала в Афганистане, по воскресеньям показывали «Будильник», пионерский галстук стоил 75 коп./шт., а латунная октябрятская звездочка — 10, нож ручной мясорубки надо постоянно очищать от сухожилий и прочая, прочая, прочая. Во, блин, а мужики-то не знают…
«”Город Брежнев” — очень хитро устроенный музей того времени, любовная и насквозь интеллектуальная попытка вычленить, засахарить и разместить под стеклом все главные феномены того времени», — восхитилась Галина Юзефович. Весьма сомневаюсь насчет хитрого устройства. Да и особого IQ для механического перечисления примет эпохи, воля ваша, не требуется.
Точно так же, чисто механически сочинитель-әфәнде подошел к сюжетостроению. Теоретически «Город Брежнев» — Bildungsroman о превращении мальчика в мужа. Но инициация, сплошь из махачей с враждебными моталками, прописана пунктирно и для автора явно вторична — она то и дело уступает место лепке пельменей, походам в овощной, плесневелым анекдотам про русского с китайцем, «Сельскому часу» и «Утренней почте». Диво, что при такой эстетической парадигме Ш.И. уложился в 700 страниц. Мог бы выдать на-гора и втрое больше, пересказав рецепт окрошки, правдинские передовицы и ранние песни Шевчука.
Жанровая проблема решена несколько оригинальнее. Что можно выжать из жизни четырнадцатилетнего гопника? — самый мизер: раз разборка, два разборка, а на третьей грядет предсказуемая оскомина. Публику, чтоб не заскучала, надо угостить болтами в томате: есть у гопника папа, главный энергетик в камазовской литейке, — вот вам спеченные огнеупоры для футеровки, электрокотлы, кратность воздухообмена на формовке и хронические проблемы со смежниками. Как там у Горина? — сперва намечался мордобой, потом перевыполнение плана, а потом решили совместить. Результат — «Меня зовут Арлекино» пополам с «Битвой в пути».
Да, о реализме. Идиатуллин, дотошный в незначащих мелочах, отчего-то теряется, как только речь заходит о вещах более-менее сложных и всеми колесами въезжает в фантастическую колею. Мальчик, послушав ну о-очень приблизительную лекцию об обращении с ножом, одним ударом на глушняк завалил мента — охотно верю. Молодая училка без проблем уволилась из школы, где работала по распределению, — верю еще охотнее. И уж во что верю безоговорочно — так это в психологическую точность. «Мы все лето рядышком были и срослись, не знаю уж, руками, губами или пуповиной какой-то, через которую дышали одним и тем же, и жили одним и тем же… А потом… мы стали жить порознь. Но обрывки пуповины волочились — за мной, по крайней мере — и уже не втекала общая с нею жизнь, только моя вытекала…» Кто это говорит, Гонгора-и-Арготе? Вуатюр? Да нет, реальный пацан, которому книжку открыть в лом.
Автор, не в пример протагонисту, книжки читал — и потому время от времени старательно пытается подражать прочитанному. Право, лучше бы он этого не делал:
«Большинство пацанов и пара девчонок начали подхохатывать под возмущенными взглядами правильной части женского поголовья».
«Поцелуй затянулся и заиграл различными красками, которыми маляры нахалтурили на втором этаже».
«Он с грохотом обрушился остатками организма со скамейки».
«Виталик был пьян мертвецки, до пены в глазах».
«Мы слетели, как пригоршня защекотанных зайцев, кувыркаясь и гогоча».
И так далее — до пены в помутневших глазах, до заячьего гогота в ушах. Друг мой Шамиль Шаукатович, об одном тебя прошу… Вот, кстати, повод сказать похвальное слово Советскому Союзу: там стилистические изыски такого рода если и печатались, то исключительно на 16-й полосе «Литературки» за подписью душелюба и людоведа Евгения Сазонова.
И опять-таки про Советский Союз — куда же мы без него? «Автор ухитрился пройти по узенькой тропке между Сциллой ностальгии и Харибдой чернухи», — утверждает Константин Мильчин. Комплимент, если разобраться, куда как сомнительный: на язык сама собой просится банальность про лаодикийского ангела. Однако реестру товарно-материальных ценностей (ничего другого в «Городе Брежневе» днем с огнем не сыскать) эмоции противопоказаны по определению. А теплохладное безмыслие — не лучшая питательная среда для прозы.
Грешно не вспомнить напоследок товарища Брежнева — тема, по-моему, обязывает. «Настоящий талант встречается редко», — учил дорогой Леонид Ильич с трибуны XXV съезда КПСС, помните? Бывали и у покойного генсека здравые высказывания. Теперь таких не делают…