Салман Рушди. Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2017
Салман Рушди. Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей. / Пер. Л. Сумм. — М.: АСТ, Corpus, 2017.
Новая книга всемирно известного британского писателя индийского происхождения Салмана Рушди — его двенадцатый роман. Автор называет своё произведение самым забавным из всех. Действительно, писателю уже давно не близки скандалы, куда интереснее ему иметь дело с магией и воображением. В своём самом знаменитом романе «Дети полуночи» он уже использовал волшебные допущения, и, как видно, тридцать пять лет спустя эта тема ему по-прежнему не наскучила. В новой книге Рушди пытается ответить на вопрос, а что же все-таки важнее, реальный мир или мир фантазии? Для этого он сталкивает эти два мира, обогащая их взаимно. Земную реальность писатель не отвергает, но и к волшебству оказывается неравнодушен.
Итак, в романе смешивается реальное и волшебное. Среди его героев садовник, художник комиксов, финансист, политик, реальные исторические философы, то есть люди вполне обычные, и, с другой стороны, джинны и джиннии. Начинается история в конце двенадцатого века, когда к философу Ибн Рушду, более известному под именем Аверроэс, отлученному от двора в захваченной арабами Испании, приходит в дом молодая девушка. Она наследница волшебной страны, принцесса и повелительница молний, могущественная джинния, принявшая имя Дунья. Обычно обитатели волшебной страны не влюбляются в смертных людей, но Дунья исключение. Она полюбила пожилого философа Ибн Рушда, правда, не его тело, а ум. Философ уже не может похвастаться большой мужской силой, поэтому вместо любовных утех предлагает Дунье слушать истории. Подобно Шахерезаде, он таким образом покупает себе отсрочку. Тем не менее у пары рождается потомство. Всех, как детей джиннии, отличают уши без мочек. Философа вскоре зовут снова ко двору, и он покидает Дунью, как будто и не был с ней знаком, а волшебная девушка возвращается в свою страну. Проходит восемьсот лет, и вот уже в современном Нью-Йорке люди снова становятся свидетелями появления джиннов. Начинается все со странных вещей. Садовник отрывается от земли на несколько дюймов, гравитация на него как будто не действует. К юному художнику комиксов является джинн прямо в комнате, повергая его в ужас. К мэру подбрасывают малышку девочку, которая умеет всех изобличать во лжи. Крупный финансист во всеуслышание заявляет о мировом заговоре, хотя никакого заговора нет. В общем, наступает, как все ее называют, эпоха небывалостей. Все дело в том, что между мирами — реальным и волшебным — открылась щель, и джинны из верхнего мира начали проникать на землю, сея разрушение. Речь идёт, конечно, об ифритах, или темных джиннах. В чем же причина такой их ненависти к людям? Здесь нужно снова вернуться в двенадцатый век и обратиться ко времени философа Ибн Рушда. Всю свою жизнь он посвятил спору с крупным богословом по имени Газали. Суть их спора заключалась в разных взглядах на человеческий разум и Бога. Газали считал, что человеку следует покориться Богу, тогда как Ибн Рушд говорил о том, что все иррациональное рано или поздно подчинится силам разума и света. Спор этот был очень жестоким. Оба философа писали трактаты в свою защиту, и оба умерли, не смирившись с позицией оппонента. Вот, например, их аргументы:
— Иррациональное само себя уничтожает, — так Ибн Рушд
молвил Газали, прах — праху, — ибо в нем отсутствует
разум и смысл. Разум дремлет порой, но иррациональное лежит в коме. В конце
концов иррациональное сделается вечным пленником снов, а свет останется за
разумом.
— Люди стараются создать тот мир, который они видят во
сне, — возразил Газали.
Однако не только Ибн Рушд был связан с миром джиннов, была такая связь и у Газали. Однажды он случайно освободил из бутылки могущественного темного джинна Зумурруда, и тот, по всем правилам волшебной истории, обещал выполнить три желания неистового философа. И Газали, отказавшись что-либо желать, ответил, что призовет освобождённого пленника в будущем. Так и случилось: в безбожный двадцать первый век Газали из могилы призвал Зумурруда обрушить всю ярость тёмной силы на самовлюблённых людей. Это, по его мнению, должно вернуть их к Богу. Зумурруд и три других джинна с радостью взялись за поручение. Однако они не знали, что светлая воительница Дунья окажет им сопротивление из-за странной привязанности к миру смертных. Война Дуньи и ее потомков от связи с Ибн Рушдом против темных джиннов как раз и описывается в новом романе Рушди. То есть это роман о войне миров, о борьбе света и тьмы.
Дунья, а вместе с ней, вероятно, и сам писатель занимают любопытную позицию: они считают, что волшебный мир реален, но из этого не следует, что существует Бог. Пожалуй, так и можно охарактеризовать весь роман: это трактат о нерелигиозных чудесах. Точка зрения Ибн Рушда, состоящая не столько в том, что Бога нет, сколько в том, что он должен быть преодолен, побеждает. Для него путь к разуму ещё только должен быть пройден и, по-видимому, он как раз мечтает о времени вроде нашего, где религия теряет позиции, уступая место доступным чудесам прогресса. Это ли не свидетельство торжества разума? Однако Рушди не хочет лишать человека волшебства. Мир в сказку по-прежнему открыт для современного обывателя, как это было в средние века. И сказка действительно вторгается в наш мир, хотя иногда это и очень недобрая сказка. Вот что в том числе происходит: «В румынской деревне женщина стала откладывать яйца. Во французском городе жители превращались в носорогов. Старики-ирландцы переселялись в контейнеры на помойку. Бельгиец глянул в зеркало и увидел, что там отражается его затылок. Русский чиновник лишился носа, а потом встретил собственный нос, самостоятельно разгуливающий по Санкт-Петербургу». Можно полагать, что российским читателям будет особенно приятна отсылка к Гоголю, хотя западная аудитория ее может и не распознать, приняв за авторскую выдумку. Так или иначе, обыденный мир у Рушди подвергается вторжению иных, магических сил и начинает жить по новым законам.
Рушди очень много интересного сообщает о джиннах, джинниях и волшебной стране, и в этом смысле это действительно трактат. Систематизация опыта контактов с миром волшебных созданий. Действительно, как пишет Рушди, люди во все времена сталкивались с джиннами, и в своей книге он как бы обобщает опыт контактов с ними. Из романа можно узнать, что джинны состоят из пламени и дыма, что в стране у них есть строгая иерархия, что страну эту опоясывают горы, где обитают светлые джиннии, а в центре живут темные ифриты, что джиннии и ифриты, несмотря на вражду, проводят все время в бесконечных совокуплениях и что когда-то в молодости Дунья играла с юным Зумуррудом. Чувствуется в этой истории какая-то фундаментальная метафизика, даже несмотря на то, что волшебный мир чрезвычайно антропоморфен. Ещё более фундаментальным является сюжет о нисхождении джиннии Дуньи в мир смертных и ее любовь к человеку.
И все же заниматься именно философией Рушди, пожалуй, не спешит. Несмотря на то, что он поднимает мимоходом ряд тем, характерных больше для реалистической литературы, эти темы не столь интересуют его в сравнении с возможностью рассказать о волшебстве. Тема индийской идентичности появляется лишь мельком, один из героев книги, садовник Джеронимо, родившийся в Индии, порой задумывается о своих корнях, но куда больше он поглощён делами личными, отношениями сначала с женой, а потом с Дуньей. Так же мельком в книге можно встретить размышления, скажем, об американской страховой системе: «Американская страховая медицина неизменно подводила тех, кто сильнее всего в ней нуждался. Он не желал более иметь с ней дело. Ты здоров до тех пор, пока не лишишься здоровья, а когда лишишься, тебе конец, и лучше не подпускать врачей близко, чтобы они до поры не ускорили твой конец». Подобные выпады свидетельствуют о том, что писатель не оставляет проблем реального мира, причем мира не индийского и не американского, а универсально глобалистического, и все же волшебное ему интереснее. Ему интересны не столько судьбы и трагедии людей, сколько сами эти истории судеб и трагедий. Рассказывать истории — вот его задача. Он восхищён даром людей рассказывать сказки и видит в них способ понять настоящее. И главный человеческий сюжет состоит в том, что сюжет постоянно меняется.
Стиль книги неоднороден. Подробно тому, как это было в романе «Ярость» (см. «Урал», №11, 2013), Рушди любит заигрывать с популярными сравнениями и даже сниженной лексикой. Иудейский бог сравнивается им с суперкомпьютером, упоминаются комиксы и «Звёздные войны». Даже когда философ Газали освобождает злого джинна Зумурруда, его, пока ещё заточенного в бутылке, автор называет мультяшным. Дунья говорит, что система навигации летающих ковров ни к черту, а джинны не отличаются менеджерскими качествами. И далее в таком духе. А однажды Дунья умерщвляет одного из злых джиннов, вцепившись ему мертвой хваткой за «яйца». Именно так Рушди и пишет. Такие вольности превращают роман в сказочный комикс о битве добра со злом. Все вроде бы по-настоящему и в то же время нет. Все действительно как будто мультяшное, если пользоваться словом автора.
Смысл всей этой истории распознать трудно. Добро побеждает, это понятно. Разум важнее иррациональной религии, это тоже понятно. Но Рушди, как уже говорилось, важнее сама история, а также то, что за ней последует новая. Послание, мораль, поучение — это не так интересно. Рушди создаёт современную глобалистическую сказку, где арабская фольклорная традиция может легко соединяться с реалиями жизни в современном Нью-Йорке. Где добро и зло по-прежнему сражаются за сердца людей. Где принцесса джиннов может влюбиться в ум простого смертного. Все это превращает роман писателя в произведение неопределенного жанра. Есть в нём что-то от магического реализма, но немало и постмодернистских элементов. В любом случае следить за фантазией Рушди очень интересно. В его книге действительно много волшебства, даже несмотря на намеренную засорённость популярной культурой и в общем-то отсутствие, несмотря на метафизический сюжет, духовного откровения.