Беседу вела Анна Матвеева
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2017
В
начале 2017 года литературный Екатеринбург стал богаче на ценную творческую
единицу — к нам приехал известный прозаик Роман Сенчин, финалист и лауреат
многих литературных премий, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления» и т.д.,
постоянный автор журнала «Урал». Приехал Сенчин не в гости, не в творческую
командировку, а на постоянное место жительства, что само по себе удивительно. О
том, что стало причиной таких резких жизненных перемен, Роман рассказал в
интервью, которое специально для «Урала» взяла Анна Матвеева.
— Все привыкли к тому, что
провинциальный писатель стремится в Москву: это нормальный ход вещей. А вы
вдруг взяли и нарушили традицию, что для лютого реалиста довольно-таки странно.
Что случилось?
— Да нет, это уже прошлое, когда
писатели стремились в Москву. Сейчас и на Сахалине они не чувствуют себя
провинциалами. Средства связи и общения здорово исправили ситуацию. Наоборот,
многие уезжают из Москвы. Когда-то уехал москвич Михаил Тарковский, потом, тоже
москвич, мой сверстник Илья Кочергин, да и многие-многие другие. Уехал в
Петербург Леонид Юзефович, не в Москве и Владимир Семенович Маканин. Не
стремятся в Москву Борис Екимов и многие относительно молодые литераторы. А
насчет меня… Так сложились обстоятельства, что я уехал из Москвы, в которой
прожил двадцать лет. Подсознательно, смутно я думал об этом последние лет пять,
и вот это произошло.
— Вы по рождению провинциал, но
не уралец, не свердловчанин. Почему же, покидая Москву, выбрали Екатеринбург, а
не родной Кызыл, куда было бы, наверное, легче и проще вернуться?..
— Кызыл уже сложно назвать частью
России. По крайней мере, в культурном плане. В советское время Тува, столицей
которой является Кызыл, имела статус автономной республики, но была вполне
органичной частью России (РСФСР), а теперь это почти отдельный мирок, в котором
русскому писателю жить очень сложно. Поэтому если я и приеду в родной Кызыл, то
доживать — например, узнаю, что у меня какая-нибудь последняя стадия
смертельной болезни…
Почему Екатеринбург? Потому, что
здесь живет Ярослава Пулинович, отличный драматург.
Мы довольно давно испытывали друг к другу симпатию, а теперь — вместе… К тому
же Екатеринбург — один из литературных, культурных центров страны, у меня здесь
много знакомых, я здесь часто бывал еще с конца 80-х. Так что всё сошлось.
Надеюсь, крепко и надолго.
— Не всякий способен так резко
изменить жизнь — и начать всё если не сначала, то, по крайней мере, с чистого
листа. Трудно было принять такое решение?
— Обстоятельства сложились так, что
решение было принять легко. Я не планировал, не взвешивал. Собрал сумки и сел в
поезд «Москва — Чита». В Екатеринбурге сошел.
— Как восприняла ваше появление
местная литературная тусовка? Насколько вам вообще важно общение с коллегами?
— Те, с кем я здесь встретился,
были удивлены. Некоторые радовались, говорили, что я правильно поступил. Те,
кто живет в Москве, пишут мне письма поддержки, почти как записки отправленным
в Сибирь декабристам. Но я себя никаким декабристом не чувствую. По сути, я так
и не стал москвичом за эти двадцать лет. Москве очень благодарен за многое, но
жить в ней мне было всегда тяжело. Держали некоторые крепкие нити. Когда главная
нить оборвалась, я выкатился из Москвы. Произошло это как-то естественно…
Не знаю, стану ли я своим в
литературной жизни Екатеринбурга. Как говорится, посмотрим. Я не поэт, а
прозаик, поэтому вхожу в новое медленно. Есть стол, за которым можно работать,
есть часы одиночества. Пишу, читаю. Иногда бываю в театрах, в Доме писателя.
Всё движется, считаю, нормально.
Общение с коллегами, конечно,
важно, но — периодическое. Встречаюсь с Константином Комаровым, Юлией Подлубновой, Евгением Касимовым,
Надеждой Колтышевой, Вадимом Дулеповым,
с вами, Анна. Чувствую, что живу вблизи Андрея Ильенкова,
Сергея Белякова, Олега Богаева… Рядом Ярослава, с
которой мы не только ведем общее хозяйство. Так что вакуума нет.
— Есть ли у вас «особые
требования» к городу и окружающей среде как месту для работы?
— Да нет, наверное. Если организм
требует писать, то пишешь в любых условиях. Я живал в разных городах и
деревнях, но не встретил места, где писать невозможно. Два года прослужил в
армии, и тоже писал, забиваясь в разные углы. Так что особых требований у меня
нет. Вообще тепличные условия скорее отбивают охоту писать, чем спартанские.
— Способен ли Екатеринбург стать
вашей «писательской резиденцией»?
— Он и так ею стал. Я ведь здесь.
Скоро в Екатеринбург приедет из Москвы писатель Борис Минаев, с которым,
кстати, мы познакомились как раз здесь в 2008 году. Уже договорились
встретиться. И я буду, естественно, в роли хозяина.
— Вы планируете сотрудничать с
местными издательствами и журналами?
— С издательствами — не знаю, а в
журнале «Урал» мои вещи публикуются уже лет семь. Планирую продолжить
предлагать туда свои рассказы, рецензии, статьи. «Урал» очень сильный журнал,
свои публикации в нем всегда воспринимаю как праздник, отмечаю. Это не
комплимент, не лесть. Правда.
— Пресса, местные власти
проявляют к вам интерес? Или — ну приехал и приехал? Случай ведь по-своему
уникальный.
— Проявлений не наблюдал. Да я ведь
и не выходил на площадь и не объявлял, что приехал и буду жить здесь. К тому же
кто я такой, чтобы ко мне бежали, толкаясь, журналисты, как в американских
фильмах, власти справлялись, как я устроился, нужна ли помощь, могу ли я
участвовать в таких-то общественно полезных мероприятиях… Я здесь как частное
лицо. И это правильно.
— Если вдруг здесь что-то пойдет
не так, как хотелось, — вернетесь в Москву?
— В Москву, думаю, нет. Она меня во
многом сделала и отпустила. Отпустила, я считаю, очень вовремя. Думать о
чем-то, кроме Екатеринбурга, как месте жительства мне сейчас не хочется. Да и…
попытался — не думается.
— Что-то уже написано в
Екатеринбурге? Появляется ли город на страницах ваших новых текстов,
вдохновляет он вас — или, как это часто бывает, стало легче писать о Москве,
откуда вы уехали?
— Написал рассказ, действие
которого происходит в Красноярском крае. Пишу большую вещь о моём родном
Кызыле, столице Тувы, — «Дождь в Париже». Некоторые уже посмеялись над
несоответствием названия и содержания… Это отчасти автобиографический то ли
роман, то ли повесть. Несколько лет назад, осенью, я оказался в Париже на четыре
дня. Было два выступления на каком-то литературном мероприятии, а в остальное
время я валялся в крошечном номере отеля, и в голову лезли воспоминания о моем
детстве, юности, которые прошли в Кызыле. Я заставлял себя идти гулять по
Парижу, но не мог. Тем более все четыре дня лил дождь, и я оправдывал свое
лежание на кровати тем, что на улице холодно и сыро… Потом захотелось написать
об этом казусе. Правда, я уехал из Кызыла в девяносто третьем, в двадцать два
года, и с тех пор бывал там эпизодически, а мой герой, у которого есть
прототип, продолжает жить в Кызыле. Однажды он, немолодой человек, покупает тур
в Париж, о котором мечтал с детства, едет туда и вместо того, чтобы ходить по
музеям, улочкам, бульварам, о которых читал много лет, торчит в номере,
выпивает и не может выпутаться, отделаться от прокручивания в голове своей
жизни…
Начал писать эту вещь больше двух
лет назад, сразу после того, как закончил «Зону затопления», потом бросил, а
теперь сами обстоятельства стали подбрасывать мне разные детали для нее.
Волей-неволей пришлось вернуться к «Дождю в Париже».
Про Екатеринбург на страницах… Пока
не знаю. Будут сюжеты, связанные с городом, — наверное, Екатеринбург появится.
Пишется здесь нормально, но прошло еще мало времени после переезда, чтобы утверждать,
что мне здесь работается хорошо, легче, чем в Москве.
В Москве я писал в основном на раздражении. Был почти непрерывный зуд от увиденного, от той круговерти, какая круглосуточно царит там, и этот зуд можно было притушить только тем, чтобы сесть за стол и писать. О Москве ли, о сибирской деревне, статью о современной прозе или о Державине — не столь важно. В Екатеринбурге атмосфера куда спокойней. Зуда особого я не ощущаю, но и усыпляющего покоя — тоже. Может быть, в новом городе изменится моя проза, посветлеет ее палитра, которую многие считают беспросветно темной. Не знаю. Усилием воли это сделать нельзя. Поэтому произнесу банальное, но, по-моему, очень точное слово: посмотрим.