Детективный роман
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2017
Константин Бушуев (1981) — родился в Екатеринбурге. Окончил гимназию с углубленным
изучением гуманитарных предметов и исторический факультет Уральского
государственного университета. Служил на командных должностях в войсках связи и
военной авиации. Позже работал в органах уголовно-исполнительной системы и
органах МЧС России. Печатался в журнале «Урал». Живет в Екатеринбурге.
Глава 1
Мелкий дождь моросил второй день подряд. Небо над городом было сплошь
затянуто серо-сизыми облаками. Люди, истосковавшиеся за долгую зиму по теплу и
солнцу, недовольно хмурились и нетерпеливо ждали, когда рассосется унылая хмарь
и установится нормальная апрельская погода.
Впрочем, в любом правиле случаются исключения. Женившийся в прошлом году
молодой человек по имени Сергей Волков не испытывал ни малейшего дискомфорта от
сырой и мрачной погоды. Сегодня по крайней мере.
Утром, вернувшись домой после сравнительно халявного суточного дежурства,
он наскоро принял душ, выпил чашку крепкого чая с домашним кексом, оставленным
на столе заботливой супругой, потом задернул плотные шторы и улегся на диван.
Проснулся в половине первого, взбодрил себя короткой разминкой и взялся за
книгу.
Около половины седьмого повернулся ключ в замке, и в прихожую вошла
молодая женщина, которую Сергей еще два года назад окрестил Снежной Королевой.
Причиной тому были не только длинные светлые волосы и типично скандинавская
внешность, но и холодное свечение, льющееся из больших синих глаз. Впрочем,
свечение это дано было видеть далеко не всем.
— Привет, как добралась?
— Погодка сегодня совсем не шепчет, — с улыбкой сказала Настя, роняя
капли влаги с зонта. — На маршрутке ехала, очень уж не хотелось через парк
топать по такой сырости.
Дом, в котором они жили, находился недалеко от городского парка культуры
и отдыха. А офисное здание, где работала Настя, располагалось тоже поблизости
от этого самого парка, только с другой стороны. В часы пик быстрее было пройти
пешком через парк, нежели объезжать его на транспорте. Сергей знал, что его
супруга, обожающая движение и не терпящая тесноты и давки, чаще всего ходит с
работы именно пешком. Но брести полтора километра под дождем, даже с зонтиком,
в этом все же мало приятного.
По будним дням они обычно ужинали в разное время. Настя заботилась о
сохранении стройной и подтянутой фигуры, старалась воздерживаться от слишком
поздних трапез. Волков же приходил со службы позже нее и ел когда хотел, хоть в
девять, хоть в десять вечера. Но сегодня он был дома и предпочел составить ей
компанию на кухне. Сидел возле стола, ритмично сжимая в руке резиновый
эспандер, и краем глаза наблюдал, как любимая женщина насыщается тушеным мясом
с зеленым салатом.
Их брак находился еще в той стадии, когда темы разговоров не
ограничиваются чисто бытовыми вопросами. Настя с детских лет была натурой
увлекающейся, любознательной, проявляла интерес ко многим сторонам жизни. У
Волкова сфера интересов была очерчена более строго, зато он копал глубже и
никогда не спешил высказывать свое мнение, не разобравшись досконально в том
или ином вопросе.
Обсуждая критическую ситуацию в сопредельном государстве, раздираемом
гражданской войной и внутренними смутами, Сергей заметил некоторую
напряженность в лице Насти. Она как будто возвращалась мыслями к неприятному
событию, далекому от темы их разговора.
— Насть, на работе все в порядке?
— А? — рассеянно переспросила она. — Да, все нормально. У меня просто не
идет из головы один тип…
— Что за тип?
— Да тот, который вчера тащился за мной через парк. Я уж не стала тебе по
телефону говорить, не хотела беспокоить… Понимаешь, я вышла из офиса и пошла
пешком, как обычно. Дождик накрапывал, так что людей в парке почти не было. Я
случайно обернулась и увидела молодого парня, он шел следом за мной. Держался
метрах в двадцати. Я ускорила шаг — и он ускорил, я притормозила — и он тоже…
— А когда ты вышла из парка, он…
— Так и продолжал идти за мной! Даже не особо-то и таился. Я сообразила,
что ни к чему показывать ему наш подъезд, зашла в ближайший магазин, поднялась
на второй этаж, где бытовую химию продают, и вышла с другой стороны. Огляделась
по сторонам, этого парня нигде не увидела.
— Очень правильно ты сделала, — кивнул Сергей, — если он не знал, где ты
живешь, то и теперь не знает. Как выглядел?
— Да я его особо внимательно не рассматривала, тем более дождь шел, а у
меня еще и зонтик в руках был… По виду — типичный гопник. Кепка-аэродром,
короткая кожаная куртка, джинсы. Черты лица не разглядела, но кожа очень
бледная.
— Знакомым он тебе не показался?
— Нет, точно нет. А знаешь, что самое неприятное? Я ведь сегодня на
маршрутке поехала не только из-за дождя. Еще из-за него! Как только вышла с
работы, почти сразу же его увидела.
— В смысле, он тебя ждал?
— Получается, так. Близко не подходил, просто проводил меня взглядом. Я
подошла к остановке и села в маршрутку… Сереж, как думаешь, что бы это могло
значить?
Волков на пару секунд задумался.
— Наиболее вероятны два варианта. Первый: это действительно гопник, и он,
как и всякий гопник, очень любит пугать людей и заставлять их нервничать. Они
от этого кайф ловят, понимаешь ли. Причем пугать предпочитают без нарушения
закона: он же к тебе не подходил, не бил, не оскорблял, да? А идти вслед за
кем-то законом не запрещено. И второй вариант: сексуально озабоченный чудак,
которому ты понравилась. Ты ж у меня красавица, Настюша,
я уверен, что ты многим нравишься… А среди мужского пола есть и такие
экземпляры, которые не знают, как подойти к понравившейся женщине и как с ней
заговорить, вот и остается только плестись следом…
Настя покачала головой.
— Не знаю, Сереж. Не уверена.
Она поставила тарелки в мойку, налила чашку чая и снова присела к столу.
На ее колени тут же запрыгнул черно-белый Зигфрид, семь лет назад подобранный
юной Настей в помоечных окрестностях и прозванный ею в честь героя норманнского
эпоса. Своего кота девушка безумно любила, приписывала ему прямо-таки
человеческие интеллект и сообразительность, поэтому, переехав в прошлом году к
будущему мужу, прихватила Зигфрида с собой в качестве своеобразного приданого.
Сергей не был против и со временем тоже привязался к новому питомцу.
— А если это был маньяк? Настоящий маньяк? Что, если он меня выслеживал?
— Сомневаюсь. Такое поведение не типично для маньяка, — уверенно сказал
Сергей. — Они, конечно, разные бывают, но те, которые убивают и насилуют,
подобным образом себя не ведут. Давай так, Настюша:
не паникуй раньше времени, просто перестань на несколько дней ходить через этот
парк. Езди на маршрутке. Держись людных мест. И внимательно оглядывайся по
сторонам. Если ты увидишь его еще раз, постарайся сфотографировать на телефон.
Кстати, на офисных зданиях обычно камеры наблюдения установлены, у вас,
наверное, тоже?
— Да, над входом. Но я не уверена, что он сегодня попал под нее…
— Ну вот, если он еще появится, я попрошу наших ребят из Центрального
района просмотреть запись. Может, кто-нибудь его и узнает. Особенно если в
розыске числится или на учете в психушке состоит.
— Что-то мне не по себе… Предчувствие нехорошее.
— Ничего не бойся, Настя. Ты же не одна, — он погладил ее по запястью.
— Слишком уж гладко все у нас с тобой, — она улыбнулась. — И ты на
хорошей должности работаешь, и я при деле. И в отношениях нас все устраивает, я
вот ни на секунду не пожалела, что мы стали жить вместе… А когда все хорошо,
обязательно должно случиться что-то плохое.
— Да с чего вдруг? Кто это придумал? Мы же не по течению плывем, а сами
свою жизнь устраиваем. Помнишь, как все у нас с тобой начиналось? Помнишь
встречу возле филармонии?
— Помню… Через полмесяца у нас вторая годовщина знакомства, кстати.
— Отметим, — кивнул Волков. — И не думай ты о плохом, не накручивай себя.
Настоящие маньяки-убийцы попадаются гораздо реже, чем в кино. Я вот уже семь
месяцев в полиции работаю, и не было за это время в нашем районе ни одного
преступления, похожего на дело рук маньяка.
— Но я-то работаю в Центральном районе, — заметила Настя. — Ладно, Сереж,
не будем больше об этом. Маньяки маньяками, но мы с тобой пока живы и здоровы…
Какой фильм будем сегодня смотреть?
Ближе к ночи дождь усилился, перейдя в настоящий ливень. По северной
окраине города прошла гроза, столь непривычная для середины апреля. В уютной
теплой квартире двое молодых людей сидели на диване, обнявшись, и смотрели по
ноутбуку очередную вампирскую историю. Один из них, впрочем, следил за
развитием сюжета весьма мало.
***
К вечеру субботы дождь прекратился, небо стало понемногу очищаться. Вера
Ивановна не обращала на погодные изменения никакого внимания. Последние годы
она если и выходила на улицу, то только до продуктового магазина, обустроенного
в соседнем доме. Ноги, прежде неутомимые, теперь отказывались ей служить.
Подустали, видать, за семьдесят пять лет. А просто сидеть во дворе на лавочке
пожилая женщина не любила. Не с кем ей там было общаться. Даже в лучшие времена
она не поддерживала особо дружеских отношений с соседками, а к данному моменту
почти все коренные обитатели старого дома переселились в лучший мир, и в их
квартирах теперь жили совсем другие люди, в основном молодые и здоровые,
которым она была совсем не интересна.
Кроме того, мысли Веры Ивановны были заняты другим. Она никак не могла
понять, куда запропастилась внучка. Не припоминала пенсионерка, чтобы Белла
когда-нибудь не приходила домой ночевать, не предупредив об этом. Могла прийти
поздно, даже под утро, но и такое случалось крайне редко. Где ж ей ночевать-то,
если не дома, с ее нелепо сложившейся судьбой?
Флегматичная старушка, никогда не отличавшаяся повышенной нервозностью,
теперь была донельзя взволнована. С домашнего телефона она неоднократно
пыталась дозвониться до внучки. И каждый раз слышала в ответ длинные гудки. Ну
вот что за дела, почему девчонка не отвечает на звонки?
Вера Ивановна перебирала в уме все возможные варианты, в том числе и
самые страшные. Самым страшным вариантом была смерть внучки. Насильственная,
ясное дело. В двадцать три года своей смертью не умирают. Разве что наркоманы,
хотя вряд ли их смерть можно назвать естественной.
Два вопроса беспокоили старушку. Первый: как она будет существовать, если
Белла не вернется? С ее здоровьем одной не прожить, это уж точно. До магазина
доползти она может, но ведь ничего тяжелее пакета молока или булки хлеба она
оттуда не принесет. Все продукты покупает Белла, она же и в аптеку ходит, и всю
домашнюю работу делает. Вера Ивановна и не помнила, когда она сама последний
раз мыла пол…
И второй вопрос: кого же она оставит на грешной земле? Кто продолжит ее
род, если не Белла?
А ведь так хорошо все начиналось. В двадцать пять лет сына родила, в
тридцать три — дочь. Супруг Веры Ивановны занимал ответственный пост в
областном комитете Коммунистической партии, получал неплохие деньги, имел
доступ к системе специального распределения, так что семья не бедствовала. И
квартиру трехкомнатную получили в хорошем районе, с высокими потолками и окнами
на две стороны. И дефицитные продукты на столе не переводились, и импортная
одежда в шкафу висела, и в Болгарию несколько раз выезжали… Да вот только
недолгим оказалось семейное счастье.
Дети Веры Ивановны представляли собой как бы живое опровержение известной
пословицы о том, что яблоко, дескать, недалеко от яблони катится. Подолгу
копаясь в воспоминаниях, никак она не могла понять, какие ошибки они с покойным
мужем Колей совершили, что именно сделали неправильно в воспитании дочери и
сына. Ведь ни сил, ни времени на них не жалели. И как же могли в
интеллигентной, добропорядочной советской семье вырасти два таких моральных
урода?..
Началось с Виктора. Право, не будь он сыном высокопоставленного
партийного чиновника, он бы и среднюю школу не окончил. Дерзкий, нахальный,
грубоватый, да к тому же еще умственно ленивый. Учителя от него стрелялись и втайне
мечтали удавить, но тройки ставили и из класса в класс переводили. В день
получения аттестата Витя напился до умопомрачения, устроил драку, сильно избил
одноклассника. Был доставлен в ближайшее отделение милиции, откуда его с
большим трудом выцарапывал отец. И ведь советовали друзья семьи: да оставьте вы
его в покое, пусть идет в армию на два года. Может, так и надо было сделать.
Говорят, из некоторых молодых людей срочная служба лишнюю дурь выбивает. Так
нет, сама же Вера Ивановна и настояла, чтобы муж помог молодому обормоту
поступить в институт. И началась у Вити беззаботная студенческая жизнь: через
день он напивался в кабаке или в общаге, постоянно менял девиц легкого
поведения, общался с какими-то темными личностями… Столь веселая жизнь требовала
денег, а взять их можно было только у родителей. После того как из квартиры
пропало несколько дорогостоящих вещей, включая сверхдефицитный японский
магнитофон, отец Вити твердо сказал: пошел вон. Снял непутевому отпрыску
однокомнатную квартиру и предоставил жить на стипендию. Уже гораздо позже
родители узнали, что их сын приноровился по ночам «раздевать» автомобили:
четыре колеса и лобовое стекло обеспечивали ему неделю сравнительно безбедного
существования. Кое-как он сдавал экзамены, выезжая в основном за счет отцовской
фамилии. Если бы преподаватели знали, что завотделом обкома товарищ Квашнин
практически не общается со своим сыном, возможно, Виктор и не дотянул бы до
четвертого курса.
В марте восемьдесят шестого Вера Ивановна перенесла первый в жизни сердечный
приступ. И было от чего. Виктора арестовали по подозрению в групповом
изнасиловании. Вместе с двумя друзьями. Как выяснилось на следствии, они
пригласили на свою квартиру хорошенькую второкурсницу, отличавшуюся некоторой
щепетильностью по части секса. Стыдливостью, проще говоря. Как водится, для
начала напоили шампанским, потом стали склонять к групповухе.
Девчонка отнекивалась, хотела уйти, да не тут-то было. Все трое получили
удовольствие, а тут как раз и отец девушки в дверях нарисовался. Оказалось,
одна из ее подруг позвонила ему и сообщила, что дочь собирается проводить вечер
в компании не совсем добропорядочных молодых людей. С вещественными
доказательствами все оказалось в норме, характеристики всем троим насильникам
дали самые прескверные, да вдобавок отец юной потерпевшей оказался сотрудником
городской прокуратуры.
А на необозримых просторах Советского Союза вовсю разгоралась
горбачевская перестройка. Одним из ее побочных следствий стало то, что
принадлежность родителей к партийной элите уже не обеспечивала их детям
абсолютную безнаказанность. Скорее, наоборот: группировке молодых реформаторов,
дорвавшейся до верховной власти, было очень выгодно выставить в неприглядном
свете партийного работника старой закалки. Так сказать, гневно осудить и отмежеваться.
Заодно продемонстрировать народным массам, что безвозвратно канули в прошлое те
времена, когда карающий меч правосудия боялся ударить по высокопоставленным
функционерам и их нашкодившим сыновьям.
На суде Виктору Квашнину предъявили обвинение не только в изнасиловании,
но и в кражах автозапчастей. Дали семь лет лишения свободы и отправили в одну
из уральских колоний. Очень скоро произошли кадровые перестановки в обкоме, и
новые начальники вежливо объяснили его отцу, что человек, воспитавший своего
сына лентяем, вором и насильником, недостоин гордо шагать в первых шеренгах
борцов за народное счастье, и столь же вежливо попросили уйти на покой. Сердце
у Квашнина-старшего оказалось еще слабее, чем у Веры Ивановны, и на покой он
таки ушел, в том же году. На вечный покой.
Ни разу за весь срок женщина не ездила на свидания к сыну. Мало того что
вел аморальный образ жизни и позорил достойных родителей, мало того что
совершил отвратительное преступление, за которое могут наказать даже сами
уголовники, так еще и стал виновником преждевременной смерти отца. Вера
Ивановна не испытывала более никаких материнских чувств к Виктору. Когда же он
после освобождения вернулся в город и заявился к ней, имея твердое намерение
вновь поселиться в ее квартире, она решительно показала ему рукой на дверь. Не
сына она видела перед собой, а типичного уркагана, с
глубоко запавшими хитрыми глазами и зэковскими
манерами. Несколько недель продолжалась война: Витя периодически долбил в
дверь, орал и матерился на весь подъезд, требуя от матери либо впустить его,
либо немедленно разменять «трешку» и обеспечить его жилплощадью. Вконец
измучившись, Вера Ивановна пожаловалась участковому милиционеру. Тот отнесся с
пониманием, подкараулил Квашнина в подъезде, изрядно помял, а потом пригрозил,
что если он не оставит мать в покое и еще раз покажется поблизости от ее дома,
то легко может получить вожделенную жилплощадь в местах лишения свободы.
Предупреждение подействовало, Витя исчез. Больше Вера Ивановна его не видела,
только однажды услышала от знакомых, что сын живет в соседней области, имеет
сожительницу и даже ребенка.
Что же касается дочери… Ах, про нее лучше вообще не думать. Как начнешь
вспоминать, так и сердце прихватывает.
Вторую ночь Вера Ивановна провела в ожидании внучки. Поминутно
просыпалась и вслушивалась в темноту. Еще несколько раз пыталась дозвониться до
Беллы. Ближе к утру длинные гудки сменились бесстрастным голосом, извещавшим,
что абонент находится вне зоны действия сети.
В половине одиннадцатого в квартире раздался телефонный звонок. Вера
Ивановна схватила трубку.
— Оперуполномоченный Черновский, из отдела
полиции Центрального района, — услышала она. — Скажите, пожалуйста, у вас есть
внучка?
— Да! — выкрикнула пожилая женщина. — Что с ней?
— К сожалению, она умерла… Вы можете приехать на опознание?
Вера Ивановна несколько секунд молчала, опершись рукой на стену и глубоко
дыша. Самые страшные ее предчувствия подтвердились. И все же сейчас, когда
смерть Беллы стала фактом, она чувствовала себя лучше, чем вчера, когда она страдала
от неизвестности и неопределенности.
— Да. Могу, — выговорила она. — Куда мне приехать?
***
Земля под ногами хлюпала, пропитавшись дождевой водой за два дня. Андрей Черновский засунул сотовый телефон в карман и сочувственно
посмотрел в сторону кинолога, который тщетно уговаривал своего четвероногого
друга взять след. Овчарка принюхивалась, поскуливала, кружилась на месте. Потом
обреченно села и с почти человеческой укоризной взглянула на хозяина, как бы
говоря: не требуй невозможного.
Конечно, разве может собака в таких условиях результативно работать? Как
заявил судебный медик, смерть девушки наступила примерно сорок часов назад, то
есть в пятницу вечером, а дождь прекратился только спустя сутки. И ладно бы
только это. Так ведь место преступления еще и затоптать успели. В полицию
позвонил мужчина, который в десятом часу утра гулял по парку со своим псом. По
его словам, именно пес и обнаружил мертвое тело. Судя по свежим отпечаткам лап,
здесь топталось нечто похожее на кавказскую овчарку, никак не меньше. Здесь же
и следы кроссовок хозяина, который, прежде чем звонить, решил убедиться, что
девушка мертва. И еще одна дорожка следов, тоже свежая. Оперативно-следственная
группа прибыла на место через полчаса после получения сигнала, вот за это время
кто-то из прохожих и успел проявить любопытство. Интересно же посмотреть, что
за предмет там валяется, в десятке метров от тропинки. Впрочем, как заметил сам
Сафронов, идущему по тропинке человеку было бы весьма трудно заметить лежащее
за кустами тело, одетое в неброскую одежду темных тонов. Зеленые листочки еще
только начали проклевываться на ветках, но сами по себе кусты довольно
ветвистые, обзор закрывают.
Черновский еще раз пробежал глазами список
номеров в памяти телефона убитой девушки. Десять минут назад, получив от
следователя указание выйти на связь с кем-то из ее родных, он уже листал его.
Искал абонентов под именами «мама» или «папа». Таковых не оказалось. Отыскался
только один абонент, намекающий на родственную связь, — «бабушка». Именно ей он
только что и позвонил.
***
Сидя на складном стульчике, Елена Сергеевна быстро писала протокол
осмотра. Писала неразборчиво, сокращая чуть ли не каждое второе слово. Все
равно потом перепечатывать на компьютере.
Вся ситуация Елене Сергеевне не нравилась. Во-первых, она была убежденной
противницей насилия и не любила, когда убивали людей. Собственно, потому она
после юридической академии и пошла работать в органы следствия, чтобы выводить
на чистую воду отморозков, плюющих на человеческие жизни.
Во-вторых, она была почти уверена, что расследование убийства Беллы
Квашниной (с ума сойти, ну и сочетание!) повесят именно на нее. В данный момент
за ней числилось меньше уголовных дел, чем на любом из ее коллег по
следственному отделу. Искать и находить убийц — приятно, но еще приятнее, когда
лишняя работа на тебе не висит. Работать Елена Сергеевна не любила, потому что
была сравнительно молодой и красивой женщиной и очень дорожила свободным
временем.
В-третьих, следователю Палкиной не нравилось
одно обстоятельство, на первый взгляд вроде бы несущественное: возле трупа не
было найдено никаких предметов. В карманах одежды — тоже. Елена Сергеевна по
собственному опыту знала, что у женщин так не бывает. Женщина не выходит из
дома без вещей. Почти всегда у нее при себе есть сумочка. Это может быть
миниатюрный ридикюль, а может быть огромный баул, типа как под картошку. Если
сумочки все же нет, то вся мелочовка рассовывается по
карманам. У Беллы Квашниной в последний час жизни карманы имелись в достатке:
пять в куртке и четыре в джинсах. Только вот пустовали они. Единственным
исключением был сотовый телефон довольно престижной модели. Аккумулятор в нем
сел, Елена Сергеевна видела, как Андрей Черновский
вставлял в телефон батарею из своего собственного аппарата, чтобы вызвонить кого-нибудь
из родственников погибшей. По заложенному в мобильник телефонному номеру
удалось и личность погибшей установить, прямо на месте.
Почему же нет никаких вещей? Самое примитивное объяснение: их забрал
убийца. В пользу этой дешевой версии говорило и отсутствие каких-либо украшений
на теле жертвы. Ни колечек, ни сережек… Впрочем, уши не проколоты, а на пальцах
нет следов ношения колец.
Но телефон! Почему ж телефон-то не взяли, если ее ограбили? Такой аппарат
в салонах сотовой связи на пятнадцать тысяч потянет. Скупщикам краденого можно
сдать за пять-шесть. Тоже деньги.
К следователю подошел оперативник, которого она полчаса назад отправила
осмотреть окрестности.
— Ничего, Елена Сергеевна.
— Зонт не находили?
— Нет.
— Чушь какая-то получается. Позавчера весь день дождь моросил. Если она
гуляла по парку, то должна была иметь зонтик.
— Да не гуляла она, — уверенно сказал опер. — У нее даже ключей от
квартиры нет. Я уверен, что ее сюда силой затащили.
— Или вообще убили в другом месте, а сюда привезли уже мертвой, —
высказал предположение Черновский.
— Нет, — помотала головой Елена Сергеевна, — привезти ее сюда не могли,
просто потому что автомобильной дороги поблизости нет.
Замечание было резонное. Труп обнаружили в сотне метрах от западного
входа в парк культуры и отдыха. Чтобы зайти в парк с этой стороны, нужно было
пройти по пешеходному мостику, перекинутому через овраг. Движение
автотранспорта здесь было невозможно даже теоретически.
— К тому же у нее на подошвах кроссовок местная почва, — добавила следователь.
— Она по этому парку ходила своими ногами. Так ведь, Иван Германович? —
обратилась она к пожилому эксперту.
— На глаз — так, а точно смогу вам сказать только после экспертизы.
Сегодня не обещаю, а завтра будет готово.
— Никаких больше повреждений на теле не нашли?
— Нет. Только три ножевых ранения. Одно в живот, два в грудь. Причем, Еленочка Сергеевна, я почти уверен, что первым был удар в
живот. Не очень серьезное ранение, она бы от него не умерла. Максимум шок был
бы. А вот две другие раны — смертельные, в область сердца.
— Но это не все? — уточнила следователь, которая уже сталкивалась с
Иваном Германовичем по работе и знала, что он никогда не говорит всего до
конца.
— В живот ее ткнули, когда она находилась в вертикальном положении. А в
грудь — когда лежала на земле. То есть ее целенаправленно добивали. Вот так-то.
Да, и потом еще нож вытерли о джинсы, довольно тщательно.
Женщина еле заметно содрогнулась. В конце концов, Лена Палкина еще шесть
лет назад была самой обыкновенной студенткой, сидела на лекциях и писала
конспекты, а «убойными» делами стала заниматься только в прошлом году. Не
успела привыкнуть к человеческой мерзости.
— Карманы хорошо проверили?
— Само собой, — ответил Черновский. — Пусто.
— Чушь какая-то… А ну-ка, Андрей, приподнимите ей правую руку.
Оперативник послушно взялся двумя пальцами за рукав и потянул. В пожухлой
прошлогодней траве что-то тускло блеснуло.
— Руками не лапать! — прикрикнула Палкина.
Эксперт осторожно подцепил пинцетом блестящий предмет и показал
следователю. Маленькая, очень тонкая пластинка серебристого цвета в виде
надкушенного яблока.
— У меня на крышке ноутбука такое же нарисовано, — пробормотал Черновский.
— Хорошо живете, значит, — заметила Елена Палкина и больше ничего не
сказала. Она не знала пока, радоваться ей или огорчаться. Теперь понятно, что
расследовать убийство девушки будет другой следователь, и это хорошо. Работы
меньше. Но серебристое яблоко говорило еще и о том, что Садовод уверенно
продолжает свою смертоносную деятельность и не собирается останавливаться на
достигнутом. И это очень плохо.
***
В уголовном розыске Сергей Волков работал чуть более полугода. Не по зову
сердца и велению души надел полицейскую форму, а по необходимости. В прошлом
году его уволили с военной службы в связи с сокращением должности. Перспектива
получения пенсии отодвинулась в дальние дали, и это обстоятельство
категорически не нравилось Сергею. Пришлось выбирать между несколькими
военизированными министерствами и службами, из которых сотрудники имеют право
уволиться с пенсией, оттарабанив свои двадцать лет.
Волков выбрал полицию.
С российской армией его теперь связывала только одна ниточка. Сергей
числился внештатным сотрудником окружной военной газеты и время от времени
писал для нее статьи на военно-исторические темы. Как-никак, журфак за плечами.
В воскресенье вечером он сидел за ноутбуком и набирал очередной текст.
Редакция газеты заказала ему статью, приуроченную к семидесятилетию Победы.
Писать нужно было об участии Украины и ее народа во Второй мировой войне.
Вопреки обыкновению, Волков работал медленно. Подолгу не мог подобрать
нужные слова, удалял одни предложения и заменял их другими, часто отворачивался
от монитора и смотрел по сторонам, слегка покачиваясь на стуле и то и дело
встречаясь с прищуренным взглядом лежащего на спинке дивана Зигфрида. Внезапно
ощутил ласковое прикосновение Настиных рук на своих плечах.
— Ты как-то странно сегодня работаешь, беспокойно, — заметила она,
коснувшись подбородком его макушки. — Трудная вещь?..
— Не в том дело, что трудная. Мне принципы мешают.
— В каком смысле?
— Ну, смотри. Есть миллион событий, имеющих отношение к моей теме. Знать
их все я не могу, естественно. Я знаю, допустим, сто двадцать таких событий,
наиболее важных и наиболее известных. Какой подход был бы правильным? Упомянуть
обо всех этих событиях и сделать выводы. Так?
— Наверное, — осторожно согласилась супруга.
— Настя, но ведь у меня ж тогда статью не примут! Я ведь не дурак.
Думаешь, не понимаю, каких выводов от меня ждут? Я должен, так сказать, уловить
дух времени. Увязать прошлое с настоящим. Должен не выводы делать из фактов, а,
наоборот, факты подстраивать под уже имеющиеся выводы… Поэтому приходится часть
фактов — очень даже значительную часть, кстати! — просто отбрасывать.
— Это как если бы ты писал об устройстве Солнечной системы, преднамеренно
не упомянул о метеоритах, а потом сделал бы вывод: падение небесных тел на
Землю принципиально невозможно…
— Молодец, хороший пример привела. Только в естественных и технических
науках никто до такого маразма не доходит. В нашем веке, по крайней мере. Зато
в истории — на каждом шагу. Глянь вот на эти фотографии, — он пощелкал
клавишами и зашел на некий сайт, — они сделаны в июне-июле сорок первого года
во Львове и Тернополе. Как думаешь, кому эти толпы людей так радуются, кому они
улыбаются и машут руками? А некоторые и не просто машут, а вскидывают руки в
столь узнаваемом приветствии… Вот как мне этих людей вставить в свою статью?
— Тут все просто: смотря что тебе нужно. Если ты хочешь получить гонорар
и продолжать сотрудничество с газетой, про этих людей и про их вскинутые руки
писать не надо. В конце концов, доносить свое мнение до людей можно через кучу
других источников. Напиши книгу или учебник по истории, издай за свой счет, и
никто тебя не посмеет одернуть…
— Книгу не потяну, — улыбнулся Сергей, — я все же не историк. И с каждым
днем меня это все больше радует. Я бы постоянно мучился этическими проблемами.
Описывать прошлое таким, каким оно было, или таким, каким желают его видеть
миллионы «простых людей»? Вот вопрос…
— А мне очень приятно, что тебя такие вопросы заботят, Сережа, — очень
серьезно сказала Настя. — И то, что ты сомневаешься, тоже хорошо. Идиоты ведь
обычно не сомневаются, они четко делят все вокруг на черное и белое, на своих и
чужих, бездумно развешивают ярлыки… Ой, что-то ты меня увлек этими проблемами.
Я ведь хотела тебе сказать, что ужин готов. У нас сегодня рыбный стол. Салат из
кальмаров и морской окунь с запеченной картошкой.
— К такому столу белое вино пригодилось бы… У нас есть?
— А то!
— Выпьем по бокальчику…
Волкову нравилось, что у Снежной Королевы хорошее настроение. От ее
позавчерашних страхов не осталось и следа. Во всяком случае, она больше не
вспоминала о преследовавшем ее незнакомце в кепке.
Сам он тоже не поднимал эту тему, хотя в мыслях постоянно возвращался к
ней. Его жена никогда не была впечатлительной истеричкой, и напугать ее было
довольно трудно. И если уж Настя испугалась, значит, причина была реальной.
Преувеличивать и фантазировать она тоже была не склонна. Волков не сомневался,
что преследователь ей не померещился и что он действительно интересовался ей,
Настей, а не просто шел тем же маршрутом.
Объяснения, которые он предложил супруге, казались ему наиболее
вероятными. Разве мало в городе психически нездоровых личностей? Не буйных
шизофреников с пеной у рта, а именно людей с отклонениями. Людей с
альтернативным устройством психики, как сказали бы толерантные граждане США.
Людей, которым нравится пугать незнакомых девушек. Или, наоборот, выражать им
таким образом свою симпатию… Вот один из них и привязался к Насте.
И все же в голове Сергея тонким комариным писком зудело оброненное в
пятницу слово «маньяк».
А если на самом деле маньяк?
С классическими, стереотипными маньяками, которые выслеживают детей и
молодых женщин, заманивают их в потайные места и убивают разными хитроумными
способами, Волкову пока приходилось сталкиваться только в художественных
фильмах. Он допускал, что рано или поздно ему придется гоняться за подобным
типом. Возможно, психопат даже вступит с ним в интеллектуальную дуэль, как
доктор Ганнибал Лектер с агентом ФБР Клариссой Старлинг. Волков даже не имел ничего против. Он еще не
успел пресытиться криминальной романтикой. Разрабатывать маньяка-убийцу ему
было бы интересно. Но он категорически не желал, чтобы в историю с серийным
убийцей оказалась вовлечена его любимая Снежная Королева.
В понедельник, придя на службу, он позвонил своему единственному
знакомому из отдела полиции Центрального района. Знакомого звали Александром. С
ним Волков познакомился еще в прошлом году, когда дослуживал последние месяцы в
армии. Друзьями они не стали и вообще не виделись с тех пор ни разу. Впрочем,
просьба Сергея не требовала от капитана Сафронова никаких особых усилий.
Узнать, не поступало ли заявлений от граждан, живущих в Центральном районе, о
подозрительном поведении некого субъекта в кепке. И уточнить, не совершались ли
в последнее время в районе парка культуры и отдыха нападения на детей и женщин,
которые можно было бы списать на действия психопата. Только и всего.
Сафронов ломаться не стал, просьбу обещал выполнить. Через час
перезвонил.
— Серега, поделись, откуда у тебя данные о парне в кепке?
Волков в двух словах рассказал о Настиных приключениях. Сафронов не на
шутку заинтересовался.
— Значит, прямо в парке, вот это да… И что, она там каждый день ходит с
работы, так?.. Серега, есть тема для разговора.
***
Работа у Волкова была не кабинетной. То есть, конечно, кабинет имелся, но
проводил он в нем не более трети рабочего времени. Двигаться приходилось много.
Наряду с кучей минусов, это обстоятельство содержало и один важный плюс. В
любое время можно было исчезнуть из отдела как будто по служебным делам.
Требовалось только придумать грамотную легенду: с какой целью ушел и каковы
результаты.
Сразу после обеда он поехал к Сафронову, оставив своего начальника в
уверенности, что идет проводить повторный опрос жильцов дома, где недавно
произошла дерзкая квартирная кража.
— Значит, Серега, такая вот неприятная история вырисовывается, — с хмурым
лицом начал Сафронов, раскладывая на столе бумаги с малопонятными пометками. — Вчера
утром в городском парке культуры и отдыха обнаружили труп девчонки. Квашнина
Белла Николаевна. Возраст — двадцать три. Убита тремя ножевыми ударами, из них
только два являются смертельными. Время смерти — вечер пятницы. Как раз тогда,
когда твоя Настя во второй раз увидела пацана в кепке. Ты говоришь, она в тот
день поехала на маршрутке?
— Да.
— Правильно сделала. Могла бы сама там лежать, за кустами.
— Охренеть можно. — Сергей помолчал. — Думаешь, этот парень и убил
Квашнину?
— Да я пока никак не думаю. Только сегодня на оперативке узнал. Но
знаешь, как-то не верится в такое совпадение. В четверг он провожает твою жену
чуть ли не до самого дома. В пятницу она видит его возле своего офиса,
пугается, садится в маршрутку. И примерно в то же время происходит убийство в
парке, недалеко от западного входа. Труп нашли в нескольких метрах от тропинки,
по которой должна была пройти твоя Настя…
Волков немного подумал.
— Нет, такое совпадение, в принципе, возможно… Но его вероятность
исчезающе мала. Слушай, такая мысль в голову пришла: а он мог их перепутать?
— Настю с Беллой?
— Ну да.
Сафронов пожал плечами, вышел из кабинета. Вернулся через несколько минут
с тонкой стопкой фотографий, бросил их на стол.
— От нашего отдела убийством Квашниной занимаются двое оперов. Я и Андрюха Черновский,
ты его не знаешь. Познакомил бы, но его на месте нет. Посмотри фотографии и сам
скажи, можно ли было девушек спутать.
На четырех снимках был запечатлен труп с разных ракурсов, еще одна
фотография была прижизненной. Взглянув на них, Волков про себя облегченно
выдохнул. Во всяком случае, Настя не была предполагаемой жертвой. Убивая
Квашнину, маньяк никак не мог считать, что убивает Анастасию Волкову. Жена
Сергея была писаной красавицей, и не только с точки зрения своего супруга. Погибшую
же назвать красавицей можно было только в темноте. Маленькие серые глаза с
почти невидимыми ресницами, слегка приплюснутый нос, излишне тонкие губы… Нет,
лицо ее не было отталкивающим, но про таких девушек обычно говорят
сочувственным тоном: «Зато она умная». Темно-каштановые волосы, забранные на
затылке в узел, делали ее совершенно не похожей на блондинку Настю.
— Во что она была одета?
— Коричневая куртка из кожзаменителя, черные джинсы, кроссовки. Ни
сумочки, ни зонтика, никаких других предметов.
Волков покачал головой. Он хорошо помнил, что в пятницу Настя была одета
в черное драповое полупальто и такие же черные брюки. Плюс красный шарфик и
сапожки на каблуках. Ничего общего, короче.
Сафронов курил, выпускал клубы дыма, исподлобья поглядывал на сослуживца.
Казалось, он ждет очередного вопроса.
— Так что по поводу психопата? — спросил Сергей. — Ищут у вас в районе
кого-нибудь похожего?
— У нас ищут. И не у нас тоже ищут.
Глава 2
Домой он вернулся поздно. От работы по квартирной краже его никто не
освобождал, пришлось и поквартирный обход делать, и с местным участковым
общаться. Впрочем, мысли Сергея были далеки от поисков неизвестных взломщиков,
вся добыча которых ограничилась дешевеньким ноутбуком да несколькими золотыми
колечками. Слишком серьезной и пугающей оказалась та информация, которой
поделился с ним капитан Сафронов.
В период с января по март в городе произошло три убийства, похожих друг
на друга по замыслу и по технике исполнения. Похожесть эта убийцей не
скрывалась, но, напротив, подчеркивалась. В настоящий момент у сотрудников
полиции и следственных органов не оставалось сомнений, что совершил их один и
тот же человек, не очень дружащий с головой.
Первое убийство было совершено в ночь со второго на третье января в
Центральном районе, неподалеку от Главной площади. Компания молодых людей, двое
парней и две девушки, шумно отмечала Новый год в ресторане «Рапунцель»,
вышли из него около часа ночи. Одна парочка тут же поймала такси и умчалась
домой. Другая была настроена более романтично. Стояла оттепель, и молодые люди,
разгоряченные алкоголем, захотели пройтись по историческому центру города.
Познакомились они совсем недавно, но как-то с первых дней прониклись глубокой
симпатией друг к другу. Гуляли они, гуляли, а потом направились к дому, где
жила девушка. Не успели свернуть во дворы, как из темноты выскочил какой-то
субъект в просторной куртке с капюшоном, ткнул парня ножом и тут же умчался
прочь. Удар пришелся в жизненно уязвимое место, молодой человек умер через три
минуты. Подруга убитого впала в шок, с ней потом целый месяц психотерапевт
занимался. Как ни бился с ней следователь и оперативники, никаких примет, кроме
темной куртки, выудить не удалось. Следы незнакомца оборвались на обочине
дороги. Или его там ждала машина, или он поймал попутку. Удалось только
установить, что убийца был обут в кроссовки заграничного производства.
И еще обнаружили возле трупа, прямо на снегу, тонкую пластинку в форме
яблока с откусанным краем… Обнаружили по какой-то фантастической случайности,
ведь маленький серебристый предмет не очень заметен на белом фоне. Случайным
было и то, что следователь приобщил пластинку к вещественным доказательствам.
Вполне мог бы и не приобщать, ведь никто же не мог поручиться, что она там
появилась именно в момент убийства, а не валялась уже три дня.
Второе похожее убийство произошло четырнадцатого февраля в Западном
районе. На сей раз жертвой стала двадцатилетняя девушка. Сидела в кафе вместе
со своим парнем, отмечала модный праздник, в последние десятилетия известный в
России как День влюбленных. Отлучилась в туалет и оттуда уже не вернулась.
Парень ждал-ждал, потом обратился к администратору кафе. Та вошла в туалет и
обнаружила в закрытой кабинке заколотую ножом девушку. На ее теле валялась
пластинка-яблоко, и теперь уж мимо него никак нельзя было пройти.
Районы разные, поэтому по двум убийствам работали разные следователи и
оперативники. Так продолжалось до восьмого марта. В этот праздничный день
погибла еще одна девушка, и тоже в туалете при кафе, и тоже в момент, когда она
отмечала очередной праздник со своим бойфрендом. И опять — яблоко.
Преступление это случилось опять в Центральном районе. Тогда-то и было
принято решение соединить уголовные дела у одного следователя. Кто-то из
оперативников шутки ради обозвал неизвестного убийцу Садоводом. Яблочной
тематикой озабочен, понимаете ли. Так и стали его называть.
С последнего подвига Садовода прошло больше месяца, а похвастаться
успехами сотрудники полиции пока не могли. Никто из работающих по Садоводу оперов не сомневался, что они имеют дело с психопатом,
одержимым некой сверхценной идеей и совершающим свои деяния во имя высшего
смысла. Однозначно считалось, что жертвы свои он выбирал случайно. То есть
убивал не конкретного Иванова или Сидорова, а просто парня или девушку, удовлетворявших
определенным требованиям. И правда: все трое были молоды, от двадцати до
двадцати пяти лет. Все трое погибли в праздничные дни, причем тогда, когда
приятно проводили время со своими половинками. Все трое за минуту и за час до
смерти находились в приподнятом настроении…
Если бы не первая смерть, можно было бы решить, что Садовод
специализируется по девушкам, и искать в его действиях сексуальную подоплеку.
Но январское убийство выламывалось из этой схемы. Половой признак не был для
маньяка самым важным.
По различным косвенным признакам оперативники решили, что разыскиваемый
субъект очень предусмотрителен, осторожен и обладает серьезными познаниями в
криминалистике и медицине. То, что ни разу не оставил отпечатков пальцев, как
раз не важно. Любой начинающий отжиматель сотовых
телефонов знает про дактилоскопию. Но преступник каждое свое черное деяние
совершал в новой одежде и новой обуви! Такой вывод сделали эксперты по следам
на месте преступлений и по микрочастицам ткани на трупах. И еще он умудрился ни
разу не попасть в поле зрения камер видеонаблюдения. Как выяснилось позже, в
зале одного из кафе камера точно висела, но на влюбленную парочку она не
смотрела. И никакого подозрительного типа с маньяческим блеском в глазах тоже
не зафиксировала. А возле ресторана «Рапунцель»
стояло аж две камеры, и они запечатлели множество лиц. Но только где ж
гарантия, что Садовод выслеживал свою первую жертву от самого ресторана, а не
подкараулил ее во дворах?.. Во всяком случае, при просмотре видеозаписей
оперативники не увидели ни одного человека, который присутствовал бы и в
ресторане, и в кафешках.
Орудием убийства во всех трех случаях был остро отточенный нож. На первый
взгляд — один и тот же. Но за это эксперты не могли поручиться. Никаких
характерных дефектов нож не имел, так что вполне мог оказаться тремя разными
ножами. Да и трудно было предположить, учитывая осторожность Садовода, что он
хранит в своем жилище смертоносное оружие, уже «бывшее в употреблении»…
Разумеется, у Сергея Волкова вертелось на языке еще много вопросов к
соседям, но он понимал, что ему и так рассказали больше, чем должны были
рассказать. Он не имел никакого отношения к оперативной группе, работающей по
Садоводу. Зато отношение имела его жена. Получилось, что он сам преподнес ее
коллегам в качестве ценной свидетельницы. Если в парке за ней следил именно
тот, кто убил троих человек, то это была бы крупная удача для оперов.
Волков попросил капитана Сафронова не докладывать начальству о своем
визите хотя бы до завтра. Сначала нужно было морально подготовить Настю к тому,
что с ней будут работать его коллеги. Возвращаясь домой, он продумывал
предстоящий разговор с ней. Мелькнула даже мысль: а не напрасно ли он вообще
впутал ее в расследование? В конце концов, Садовод, если это и был он, не угрожал
конкретно Анастасии Волковой, он убивал людей по каким-то общим признакам. Но
Волков тут же вспомнил, что четвертое убийство этот моральный урод совершил по
совершенно другой схеме. Никаких праздников, никаких кафе, никаких парочек…
Только ножевые раны и яблоко. Нет, все же правильно сказал Сашка Сафронов: в
парке могли найти труп самой Насти, если б она в пятницу проявила свое
привычное любопытство и пошла бы пешком, провоцируя психа на более близкое
знакомство. Все же она умница. Умеет испугаться, когда надо.
***
Настя отнеслась к его повествованию настолько спокойно, насколько это
было возможно. Слушала молча, прерывисто дышала, и грудь ее приподнималась при
каждом выдохе. Она всегда умела смотреть в лицо опасности.
Планируя разговор, Волков никак не мог подумать, что ему придется очень
сильно удивиться. Когда он мимоходом назвал имя убитой в парке девушки, она
вздрогнула и вскинула на него глаза.
— Белла? Ты сказал — Белла?
— Да, а что?
— Имя редкое. Я знала одну Беллу… А фамилия как?
— Квашнина.
— Не может быть! — вскрикнула Настя. — И она моя ровесница?
— Да, ей двадцать три было. А что тебя удивляет?
— С ума сойти, этого просто не может быть… То есть я знаю, что город
слишком тесен для полутора миллионов жителей, но чтоб настолько… Сереж, я знала
эту девушку. Мы с ней учились в одном классе.
— Да ну? — усомнился он. — Я же видел выпускную фотографию твоего класса,
там все фамилии написаны. Квашниной среди них нет. Или она не
фотографировалась?
— Не в том дело. Она училась в нашей школе с первого класса по девятый.
Потом перешла в какую-то другую, и больше я ее никогда не видела. Погоди,
сейчас покажу.
Настя порылась в шкафу, достала пакет с фотографиями. Быстро нашла нужную
и протянула мужу.
— Во втором ряду, крайняя слева.
Сергей смотрел на девочку с длинной косой и вспоминал фотографию, которую
давеча показывал ему капитан Сафронов. За неполные восемь лет Белла изменилась,
но не настолько, чтобы нельзя было узнать. Зато она разительно отличалась от
других девочек с фотографии. Он не мог сформулировать даже для себя, в чем
именно заключалось отличие, но явственно чувствовал его.
— Ее все в нашем классе звали Квакшей, — медленно проговорила Настя. — И
не очень любили.
— Почему?
— Ну, ты же помнишь школу. Почти в каждом подростковом коллективе есть человек-изгой.
Аутсайдер, если употребить англоязычный термин. Тот, кто держится в стороне,
кто не общается с большинством, но не потому, что сам не хочет, а потому, что
большинство его отталкивает. С равной степенью вероятности это может быть и
мальчик, и девочка. Помню, у нас и мальчик был такой, Миша, над ним часто
прикалывались, тупо, примитивно, порой совершенно по-детски. Парни любили
прятать его вещи и потом весело наблюдать, как он их ищет по всей школе. И еще
была излюбленная тема для дурацких шуток: «женить» этого мальчика на Квакше.
Ну, дескать, два сапога пара, оба не от мира сего… Только он-то нашел в себе
силы переломить ситуацию. Как-то парни вытряхнули ему в сумку содержимое
мусорной корзины и с дебильными смешочками смотрели,
как он отреагирует. И он замечательно отреагировал! Прямо в классе, в
присутствии учительницы биологии, отметелил троих
пацанов, потом сгреб их сумки и вышвырнул в окно.
— Одобряю, — не смог удержаться от улыбки Волков, — очень правильно он
сделал. Дай угадаю: его после этого зауважали. Да?
— Правильно, зауважали. Это же азы подростковой психологии: уважают не
того, кто мямлит и уговаривает: «Ребята, давайте жить дружно», в стиле кота
Леопольда, а того, кто терпит-терпит, а потом внезапным ударом дробит зубы и
челюсти. Но это — чисто мужской путь, для Квакши он был закрыт.
— Квакша — это из-за фамилии?
— Не только. У нее еще была привычка говорить очень тихо, с опущенной
головой, и слышалось такое невнятное бормотанье, типа «бу-бу-бу»
или «бла-бла-бла». Вот кто-то ее и передразнил
однажды: «ква-ква-ква». Отсюда и прозвище. Да и
вообще…
— Что?
— Какая-то она была нелепая, угловатая, вечно пачкала руки то маркером,
то мелом. В ее внешнем виде читалось словно бы извинение за то, что она
существует на свете. Когда ей приходилось выполнять какое-то задание на доске,
перед всем классом, она так выглядела, словно ее на эшафот поставили и вязанку
дров зажгли. К девятому классу учителя на нее плюнули и перестали к доске
вызывать. За письменные работы и домашние задания ставили тройки, иногда
четверки.
— А почему она ушла из вашей школы?
— Не помню. Вроде не было никакой конкретной причины. Но разве скотское
отношение всего класса — не причина? Ведь из двадцати пяти человек только я и
не подкалывала ее. Да еще этот парень, Миша. Наверное, она надеялась, что в
другой школе ей будет лучше.
Волков подумал, постучал указательными пальцами по столу.
— Ты точно нигде не пересекалась с ней с тех пор?
— Нигде, — уверенно ответила Настя, — и ничего о ней не слышала.
— Интересно, что же она делала в парке под дождем… И почему совсем без
вещей? Скажи-ка мне, Настюша, как женщина: в какой
ситуации ты смогла бы оказаться на улице, далеко от дома, с абсолютно пустыми
карманами и без сумочки? Ах да, и с сотовым телефоном?
— Ну, не знаю, — задумчиво протянула девушка, — у меня только один
вариант: я пришла в гости к друзьям, а они ждут не только меня, но еще
какого-то человека, который у них ни разу не был и не может сам найти их дом. И
вот они меня попросили выйти из подъезда и встретить его. Тогда у меня не будет
с собой ни сумочки, ни кошелька, ни ключей, зато будет телефон.
— Хороший вариант. Но не подойдет. До ближайших жилых домов от того места
примерно полкилометра. Ну, кого она могла встречать в парке?..
— А разве не может быть такого, что все ее вещи забрал преступник,
который убил ее? Этот самый Садовод? Он же маньяк, а маньяки часто
коллекционируют вещи своих жертв.
— Возможно. Но сотовый-то он не взял, однако. А он ведь у Беллы не в
потайном кармане лежал, трудно было не найти.
— Да, странно. А смысловое значение надкушенного яблока ты понял?
— Конечно. И я, и мои коллеги из двух отделов полиции. Яблоко — один из
самых известных символов греха. По легенде, именно яблоком Ева угостила Адама,
и после этого история человеческого рода пошла наперекосяк, по ухабам. Помнишь,
мы с тобой недавно смотрели по телевизору сюжет про группу религиозно
озабоченных граждан, которые шумно протестовали против использования яблочной
фигурки в качестве логотипа компании «Apple»?
— Помню, — усмехнулась Настя, — они еще и против термина «I-pod» выступали, потому что он им напоминает имя библейского
царя Ирода… Значит, Садовод как бы наказывает людей за какие-то грехи?
— Похоже на то, — пожал плечами Сергей, — и если так, значит, он не
отличается оригинальностью. Каждый второй маньяк вершит высший суд и наказывает
грешников. Заешь, какие женщины чаще всего становятся жертвами серийных убийц?
Проститутки! Потому что их есть за что наказывать, с точки зрения больного
психопата.
— А эти трое, которых убил Садовод, они кем вообще были? В чем они могли
провиниться?
— Не знаю, Настя, мне пока не сказали… Да ведь и не обязаны говорить, вот
черт. Я с Сафроновым не на короткой ноге. Но ничего, я придумаю, как получить
официальный доступ к этому делу.
— Зачем? — слегка испуганно спросила Настя.
— Потому что оно касается тебя. Во-первых, убита девушка, с которой ты
была лично знакома. Во-вторых, на сегодня ты — единственный человек, который
может опознать Садовода. И вот именно поэтому мои коллеги будут с тобой
разговаривать, возможно, уже завтра. Я почти уверен, что они запросят
видеозапись с камеры, которая стоит над входом в твой офис. И покажут тебе. И
еще они будут спрашивать тебя про Беллу… Насть, тебе есть что скрывать? В
смысле, есть ли что-то такое, что ты смогла бы рассказать мне, но не смогла бы
рассказать моим сослуживцам?
— Нет.
— Хорошо. Теперь самое главное: о том, что ты можешь опознать Садовода,
он знает. От него можно ожидать чего угодно. Обычно психопаты не стремятся
убирать свидетелей, это не вписывается в их «идею». Это как бы ниже их
достоинства, что ли. Но наш маньяк проявляет небывалую осторожность, он
совершил три убийства и фактически не оставил никаких зацепок. Тебе одной он
показал свою рожу, уж не знаю зачем… Настя, тебе надо быть очень осторожной.
Никаких походов через парк — это раз. Поменьше ходи пешком, избегай безлюдных
мест — это два. Далее. Самое опасное место — подъезд. Если я дома, буду тебя
выводить и заводить, это понятно. Если же нет… Старайся заходить с кем-то из
соседей, лучше с мужиками. Ну и покажу тебе несколько запрещенных приемов
самообороны, самых простых и эффективных.
— Что значит «запрещенные приемы»?
— Такие приемы, которым не учат в секциях борьбы. Приемы, предполагающие
использование любых подручных предметов, от связки ключей и поясного ремня до
банки пива и мелких монет. И не бойся искалечить, не бойся убить.
— Фу, да лучше бы не надо, — передернула плечами девушка, — мне
прошлогодней истории хватило. Те девять дней в тюремной камере мне до конца
жизни не забыть. — Она грустно вздохнула. — Я ж говорила, слишком уж у нас все
хорошо. Вот и пожалуйста, буду сейчас оглядываться через каждый шаг… Да, Сереж,
я же тебе еще не сказала. Мне сумку сегодня порезали в маршрутке. Сильно
порезали.
Она выскочила в прихожую и вернулась, держа в руках черную сумку, с
которой обычно ходила на работу. Сбоку виднелся аккуратный разрез, не меньше
дециметра.
Сергей сразу подумал, что вещь восстановлению не подлежит.
— Что пропало?
— Да вроде ничего. Кошелек на месте, главное. У меня же вся мелочовка по отделениям и по кармашкам распихана, не то что
у некоторых девушек, которые весь свой хлам сваливают в сумку, как в мусорный
мешок, а потом ничего найти не могут. И еще мне повезло, я порез увидела, как
только на остановку вышла. А так бы могла что-нибудь и выронить по дороге.
— Ну и не расстраивайся. Сумка старая, к тому же из кожзама.
В шкафу другая лежит, которую я тебе на Восьмое марта дарил. С ней и ходи.
— Жалко! Она слишком уж хорошая.
— Да брось, я же тебе ее для того и подарил, чтоб ты с ней ходила и
подругам хвасталась. Только в маршрутках будь повнимательней.
— Черная полоса, блин, — расстроенно сказала Настя. — В парке маньяки
следят, в транспорте сумки режут… Жить страшно.
Сергей обнял ее, мягким движением погладил по волосам. Почувствовал, как
она еле слышно всхлипнула и прильнула головой к его груди.
— Ничего не бойся, Настюша, — шепнул он. — Ни с
тобой, ни со мной ничего страшного не случится. Ты не одна, ты со мной…
Он старался говорить максимально убедительно, и Настя, кажется, ему
поверила.
— Ладно, Сереж, не буду себя настраивать на негатив, — со слабой улыбкой
сказала она. — Давай насчет завтрашнего дня подумаем. День поминовения, ты не
забыл? Мама с папой на кладбище поедут, а мы сможем выбраться?
— А как с твоей работой?
— У нас генеральный директор большой гуманист, в родительский день
сокращает рабочее время на один час… Заедешь за мной в пять?
— Постараюсь.
Спать они легли раньше обыкновенного. На душе у обоих было неспокойно, но
на качестве интимной близости это не отразилось. Снежная Королева была так
хороша собой, так обольстительна в своей естественной наготе, что никакие беды
и тревоги не могли погасить влечения Сергея Волкова к ней. Сама она тоже
отличалась завидным сексуальным темпераментом. Любовные утехи с любимым
мужчиной всегда вызывали у нее эмоциональный подъем, приносили ей ощущение
душевного комфорта и помогали если не забывать о неприятностях, то хотя бы
видеть их в менее мрачном свете. Сегодня они оба почувствовали некую
физиологическую новизну, чрезвычайно приятную, о которой раньше и не
подозревали. Может, правду говорят психологи, что ощущение близкой опасности
подстегивает сексуальную страсть?..
***
В офисное здание, в котором работала жена Сергея Волкова, капитан
Сафронов прибыл в одиннадцатом часу дня. Анастасия ждала его у входа. Взглянув
на нее, он восхищенно моргнул, как будто ослепленный солнцем. В прошлом году
ему довелось встречаться с этой девушкой, и тогда он оценил ее внешние данные
по высшему баллу, особенно длинные стройные ноги. Теперь она показалась ему еще
более шикарной. У него мелькнула мысль, что, возможно, он ошибается в своих
опасениях. Дело в том, что у Саши Сафронова девушки менялись примерно раз в
полгода, и расставался он с ними по одной только причине: из-за собственного
нежелания начинать семейную жизнь. Нежелание это базировалось на твердом
убеждении, что женщина после вступления в брак стремительно утрачивает свою
красоту. Дескать, цель всей жизни достигнута, можно и расслабиться. Не истязать
себя диетами, спортзалом и бассейном, не тратить деньги на дорогостоящие
косметические и омолаживающие процедуры. Саша предпочитал держать своих подруг
«в тонусе», как он сам выражался. Когда же вставал вопрос о более серьезных
отношениях, например, о совместной жизни, он просто оставлял девушку и спешно
начинал искать другую.
Анастасия Волкова, которую он помнил под фамилией Трофимова, являла собой
живое опровержение Сашиных опасений. Правда, она замужем всего семь месяцев… Но
все равно, подумал он, стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь.
Начальник охраны офисного здания, высокий бритоголовый громила с грубыми
чертами лица, оказался не таким уж плохим парнем, как можно было бы сказать при
взгляде на него. Пригласил Сашу вместе с Анастасией Волковой в свой кабинет,
предложил на выбор чай или кофе, выразил желание оказать полное содействие
отечественной полиции. Впрочем, от него ничего и не требовалось. Просто
показать два фрагмента видеозаписи с камеры наблюдения.
Сафронов стоял за спинкой стула, на котором сидела Настя, и украдкой
вдыхал аромат ее духов. Девушка не замечала этого, она внимательно смотрела в
монитор. Камера накрывала довольно обширный участок, едва ли не до автобусной
остановки. Мелькали люди, мелькали машины. Вот показалась и сама Настя,
спокойным шагом выходящая из дверей. Вот она раскрыла зонтик, ускорила шаг и
скрылась за краем монитора.
— А дальше я пошла в парк, — пояснила она. — И только там заметила его…
Да и то не сразу.
— Вы точно его не увидели на экране?
— Нет. Саша, понимаете, я плохо его рассмотрела. И физиономия у него
такая, совершенно невыразительная, без запоминающихся примет. Но я думаю, если
он ждал меня у входа, то должен был именно стоять, а не идти, так? А вы же сами
видели, на записи нет одинокого мужчины в кепке, который бы стоял и смотрел на
вход.
— Согласен, — вздохнул Сафронов. — Смотрим другой фрагмент, за пятницу.
Следующая запись тоже не порадовала. Опять выходит Настя, опять
раскрывает зонт, опять идет в ту же сторону и уходит из зоны наблюдения.
— Мне кажется, вот в этот самый момент я его и заприметила, —
взволнованно дыша, прошептала девушка. — Видите, я здесь слегка опускаю зонтик,
поворачиваю голову влево. Помню, я тогда постаралась не подать виду, что узнала
его. Сразу отказалась от намерения идти через парк и подошла к автобусной
остановке… Все, этого уже не видно.
— Вот зараза, он опять остается за кадром, — с раздражением констатировал
Сафронов. — Хитрый гад, рожу свою перед камерами не светит.
Скрипнув креслом, за столом зашевелился начальник охраны, за все время
просмотра не проронивший ни слова.
— Может, просмотрим предыдущие записи? — предложил он. — В диапазоне от
половины шестого до половины седьмого, когда в офисах рабочий день
заканчивается.
— А сколько дней у вас хранятся записи?
— Семь. Последние два дня не в счет, выходные были. Осталось еще три дня,
с понедельника по среду.
— Нет смысла, — пожал плечами Сафронов. — Тип, который нам нужен,
наверняка знал, что у вас тут видеонаблюдение. Хотя… Смонтируйте на всякий
случай. Анастасия Александровна потом зайдет к вам, посмотрит.
— А сейчас что? — спросила Волкова.
— А сейчас мы с вами прокатимся до следственного управления. Пообщаетесь
со следователем, заодно и фоторобот попробуем нарисовать.
Девушка быстро поднялась и первой вышла из кабинета, кивком попрощавшись
с начальником охраны. Александр Сафронов сунул в карман флэшку со
скопированными видеозаписями и пошел вслед за ней, невольно любуясь ее
раскованной походкой и точеными ножками.
***
Жизненные неурядицы сформировали в душе Веры Ивановны тот пресловутый
внутренний стержень, который и не позволил ей согнуться под грузом известия о
гибели Беллы. Она нашла в себе силы съездить на опознание и ответить на вопросы
следователя, молодой симпатичной девчушки, смотревшей на нее с непритворным
сочувствием. И с похоронами тоже смогла разобраться. Благо есть сейчас конторы,
готовые в кратчайшие сроки организовать погребение «под ключ», освободив
родственников от всех забот. За соответствующую плату, разумеется.
Представителю одной из таких фирм Вера Ивановна отдала почти все свои сбережения,
накопленные на собственную смерть. Со столь серьезной суммой пожилая женщина
рассталась даже более спокойно, чем могла бы представить раньше. Во-первых,
жила она скромно, не роскошествовала, так что пенсии вполне хватало. Во-вторых,
в укромном местечке у нее хранились все золотые украшения, с камнями и без
оных, надаренные за четверть века покойным супругом и еще одним сердечным
другом. На крайний случай, все это добро можно было превратить в наличные
деньги. А в-третьих, Вера Ивановна махнула рукой на свою будущую смерть.
Достойных родственников у нее не осталось, значит, ее уход из жизни ни на кого
не обрушится камнепадом проблем. Похоронят за казенный счет, и ладно.
Провожать Беллу в последний путь можно было и сегодня, но люди из
ритуальной конторы сообщили, что в родительский день Петровское кладбище не
работает «на прием». Другое кладбище Квашнину не устраивало, все ее предки
покоились именно на Петровском. Пришлось отложить до среды.
Вера Ивановна с грустью и недоумением думала, что у гроба будет стоять
она одна. Или все же появится хоть один человек из компании Беллы? Из той
компании, о которой внучка никогда не рассказывала. Возможно, ее и в природе не
существует… Но Вера Ивановна никак не могла поверить, что молодая девушка может
жить словно в безвоздушном пространстве, без друзей, без подруг и без коллег по
работе. И как она допустила, что жизнь Беллы сложилась столь нелепым образом?
Из печальных раздумий ее вывела заливистая трель звонка. С трудом волоча
ноги, Вера Ивановна вышла в прихожую и открыла дверь, позабыв сначала
поинтересоваться личностью визитера. Не удивило ее и то, что позвонили сразу в
дверь, хотя внизу был установлен домофон. Впрочем, звонивший вполне мог зайти с
кем-нибудь из соседей.
На пороге стоял высокий парень с темно-русыми волосами и слегка
резковатыми чертами лица. Представился, предъявил удостоверение.
— Вера Ивановна, мне поручили задать вам несколько вопросов по поводу
смерти вашей внучки. Вы позволите?..
— Проходите, — суховато предложила она. — Но я уже давала показания вашей
сотруднице. В воскресенье. Ничего нового добавить не смогу.
— Она не моя сотрудница, она из следственного отдела. Следователь
работает по своей линии, а уголовный розыск — по своей, — пояснил молодой
человек. — Понимаю, что вам сейчас хочется побыть одной, но… Поймите и меня. В
нашей практике часто приходится беседовать с одним и тем же гражданином по
несколько раз. Не ради причинения моральных страданий родственникам погибших, а
исключительно ради того, чтобы быстрее поймать виновных лиц. Внучку вашу не
воскресить, но разве вы не хотите, чтобы мерзавец, убивший ее, понес наказание?
Приятные, интеллигентные манеры, вкрадчивая интонация и грамотная речь
сразу расположили пенсионерку к молодому полицейскому. Впрочем, не так уж он и
молод, подумала она, лет двадцать шесть или двадцать семь.
— Что вас интересует? — более мягким тоном спросила она.
— Круг общения Беллы. С кем она дружила, кого приводила в гости, к кому
сама ходила…
— Да что вы, — махнула рукой старушка. — Какие там гости… Сколько мы с
ней под одной крышей живем, она ни разу никого не приглашала сюда. Вот вы,
наверное, думаете, что раз я старая, так и память у меня дырявая, и я все
позабыла, да? А вот и нет. Никто к ней не приходил. И друзей-подруг у нее не
было.
— Странно как-то. Она же в институте училась, неужели там ни с кем не
сошлась за пять с лишним лет?
— Белла училась заочно. Вот в этом году должна была окончить.
— На каком факультете училась?
— На психологическом, — с некоторой гордостью ответила старушка. —
Социальная психология, вот как ее специальность называлась.
— А она работала?
— Да. В центральной библиотеке.
— Кем?
— Ну, это я уж не знаю, кем именно. Но денег приносила немного. Чуть
больше, чем моя пенсия.
— Кроме работы где еще она бывала?
Вера Ивановна с минуту помолчала.
— В храм Божий она часто ходила. Раза два в неделю, по вечерам. Могла и
до ночи задержаться. Но ночевать всегда являлась.
— Она была верующей?
— Да.
— Какую церковь она посещала?
— Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Я там не была ни разу, это где-то
далеко, в Заозерном районе.
— А в храм она ходила как обычная верующая, помолиться? Или это было
нечто вроде работы?
— Точно не скажу, милый, — старушка вдруг осознала, что она не помнит
имени человека, с которым ведет беседу. — Она не рассказывала. Белла не
очень-то общительная была, даже со мной… Но называла она себя «служительницей».
Кем может работать женщина в церкви?
— В церковном хоре петь, например, — предположил парень.
— А вот и нет. У нее ни слуха, ни голоса не было. Она ж у меня, еще когда
в последнем классе училась, загорелась идеей поступать в духовную семинарию, на
тот факультет, где петь учат. Не взяли ее. Сказали, певческих способностей нет.
Очень сильно Белла тогда и расстроилась, и разозлилась. Помню, как она глазами
сверкнула да и побежала в ближайший к нашему дому институт, документы подавать.
Я аж удивилась, как легко у нее все получилось: один экзамен, второй, третий, и
вот уж фамилия в списке зачисленных значится. Наверное, ей тогда злость и обида
ума прибавили. В школе-то Белла знаниями не блистала.
— Не блистала, да, — задумчиво проронил приятный молодой человек, как
будто соглашаясь с Верой Ивановной. — А почему в ближайший институт? Ей без
разницы было, на кого учиться?
— Может, и так. Не помню я, чтобы у нее в школе любимые предметы были. Я
пыталась завязать с ней разговор на эту тему, и не раз… Она мне только однажды
ответила, что хочет научиться влиять на людей, убеждать их в своей правоте, а
для этого больше всего подходит именно психологическое образование. Но, если уж
всю правду говорить, не заметила я за эти годы, что она сильно учебой увлечена.
Зачеты-экзамены сдавала, да и ладно.
— А где ее родители, Вера Ивановна? Они живы? — неожиданно переменил тему
вежливый посетитель.
Старушка почувствовала, что краснеет. Хотя, собственно, чего бы ей
краснеть? Никогда она не считала себя виноватой в том, что внучка выросла без
папы с мамой.
— Зачем тебе это, милый?
— Начальник приказал узнать, — со смущенной улыбкой пояснил парень.— Уж
вы не откажите рассказать, не могу я с пустыми руками явиться…
***
Сергей чувствовал легкое покалывание где-то в области поясницы. Совесть
сигнализировала, что слишком уж некрасиво он ведет себя со старой женщиной,
согнувшейся под грузом возраста, болезней и совсем недавнего горя. Лжет в
глаза, ссылается на начальника. Да если б его начальник знал, что Волков по
личной инициативе заявился к Квашниной, вместо того чтобы работать по
квартирной краже, Сергею была бы обеспечена длинная и нудная воспитательная
беседа на тему нарушения правил оперативной работы и расточительной траты
рабочего времени.
Слушая печальный рассказ Веры Ивановны, он понять не мог, как могли в
такой благополучной семье вырасти такие дети-дегенераты. Про сына своего
старушка только обмолвилась, что в конце восьмидесятых он попал на зону по
нехорошей статье, отсидел свой срок до конца и теперь проживает в соседнем
субъекте Федерации. Не звонит, не пишет, денег не присылает. Короче, не радует
маму. Она и не знает доподлинно, жив ее Виктор или нет.
Дочь у Веры Ивановны тоже оказалась не подарок. При рождении ее назвали,
как ни странно, Викторией. В далекие семидесятые супругам Квашниным такое
созвучие имен показалось остроумным. Тем более Виктор — это победитель, а
Виктория — победа. Правда, тайный смысл имени не помог ни брату, ни сестре.
Победителей из них не получилось.
В неполные восемнадцать лет Вика повстречалась с каким-то суперменом по
имени Олег. Накачанным, рельефным, брутальным и амбициозным. Парень с детских
лет занимался единоборствами и полученным в спортивной секции навыкам нашел
применение во взрослой жизни: в девяносто первом году, на момент знакомства с
Викой, состоял в одной преступной группировке, дислоцированной в городе
Кургане. Ребята крышевали одних коммерсантов и грубо наезжали на других, а
также оказывали частным лицам весьма результативную помощь в выбивании долгов.
Хотя обо всех этих прелестях Вера Ивановна узнала гораздо позже, выбор
дочери она не одобряла изначально. Качок Олег не казался ей культурным
человеком. В его умственных способностях она тоже сомневалась, так как
придерживалась убеждения, что профессиональные занятия агрессивными видами
спорта негативно влияют на работу мозговых клеток. К тому же от Олега просто
разило опасностью, риском, авантюрой и непредсказуемостью. Какая мать хочет для
своей дочери непредсказуемого мужчину?
Но Вика ничего и слышать не хотела. Относилась она к тому типу девушек,
которые сами для себя достраивают образ любимого мужчины, старательно собирая
белые кирпичики и пренебрежительно отбрасывая черные глыбы. Неожиданно
наступившую беременность она приняла за знак свыше, за подтверждение
правильности своего выбора. Хотя, конечно, никакой ребенок ей в восемнадцать
лет не был нужен. Но он внезапно оказался очень нужен самому Олегу, который
категорически запретил своей юной подруге делать аборт.
В очередной раз поссорившись со скучной мамой, склонной к бесконечному
морализаторству, Вика собрала пожитки и уехала вместе с Олегом в его родной
Курган, славный своими криминальными традициями. Поначалу ее новую жизнь не
портило ничего, разве что тяжелое течение беременности. Но за месяц до родов
случилась новая беда. Во время очередной загородной разборки Олега жестоко
искалечили братки из конкурирующей группировки, лишив его не только возможности
отправлять противника в нокдаун ударом ноги, но и просто ходить без помощи
костылей. Те же ребята заставили поверженного супермена «оплатить моральный
ущерб» бизнесмену, который крышевался ими и в свое время крепко пострадал от
наездов Олега и его друзей. Пришлось продать и квартиру в высотном доме, и
новенькую «тойоту», и чуть ли не всю бытовую технику. Заступаться за Олега
никто не спешил. Его группировка разваливалась на глазах. На смену старому,
насквозь коррумпированному милицейскому начальству Курганской области пришли
другие люди, которые объявили всевозможным браткам и пацанам настоящую войну.
Кто не хотел быть арестованным, тот либо залег на дно, либо поехал искать
счастья по просторам необъятной России.
В итоге Виктория Квашнина оказалась с новорожденным младенцем и
сожителем-инвалидом на руках в грязном бараке на окраине Кургана, без денег,
без профессии и без перспектив. Как они сумели прожить втроем полтора года на
жалкое пособие, Вера Ивановна не знала. Все это время контактов между ними не
было. Но в мае девяносто третьего года она совершенно случайно узнала
шокировавшую ее новость о намерениях дочери. Еще со старых советских времен у
Веры Ивановны оставалось много знакомых, состоявших на государственной службе,
в том числе в органах опеки. Одна из таких подруг сообщила ей по телефону, что
Вика собирается продать дочь в иностранную семью. Понятно, что формально это
называлось удочерением. Времена стояли тяжелые, многие жительницы несчастной
страны готовы были тем или иным способом избавиться от лишней обузы в лице
собственного ребенка. Особенно если за это обещали очень хорошо заплатить в
твердой валюте. Вот и Вика решила таким образом решить все финансовые проблемы.
За полтора года материнский инстинкт в ней так и не пробудился, а Олег, став
инвалидом, больше всего стал тянуться к выпивке, а не к ребенку. Вот и
получилось, что девочка с экзотическим именем Белла стала лишней для всех.
Но только не для Веры Ивановны. Возмущению ее не было границ. Как это,
отдавать родного человечка, частичку себя, в чужую семью, не имея возможности
его когда-либо увидеть, обрекая его на неизвестность? Вера Ивановна, как и
любой человек, воспитанный в советском обществе, относилась ко всем без разбора
иностранцам с опаской и недоверием. Да и слухи нехорошие уже ходили о
трагических судьбах российских детей, вывезенных за границу. Всякое ж бывало,
вплоть до перепродажи в восточный гарем или убийства с целью трансплантации
органов. Но в данной ситуации дело было даже не в недоверии к иностранцам, а в
элементарных родственных чувствах. Вера Ивановна, тогда еще вовсе не старушка,
а крепкая и энергичная дама средних лет, твердо решила оставить Беллу с собой.
Приехав в Курган и с трудом отыскав хибару дочери, она увидела
отвратительную картину. Мрачное и смрадное помещение, убогая обстановка, черный
от грязи пол, запах паленой водки и дешевых сигарет, а посреди всей этой
роскоши — полупьяные Олег и Виктория, почти утратившие человеческий облик. В
темном углу за занавеской копошилась крошечная девочка, поведением напоминавшая
дикого зверька.
Все попытки убедить Вику отказаться от сделки и отдать дочь Вере Ивановне
оказались напрасными. Нравственная деградация женщины дошла уже до такой
степени, что за свое согласие она потребовала от матери сумму, превышающую ту,
которую получила бы в случае продажи Беллы за рубеж. Старшая Квашнина влепила
дочери увесистую пощечину, а потом поднапряглась, призвала на помощь все свои
возможности и оставшиеся связи и добилась-таки намеченной цели. Вику и Олега в
судебном порядке лишили родительских прав, а Веру Ивановну назначили опекуном
Беллы Квашниной до ее совершеннолетия. Причем бойкая бабушка настояла на том,
чтобы изменить отчество девочки в свидетельстве о рождении. Была Олеговна,
стала Николаевна. По имени покойного деда, мужа Веры Ивановны.
С той поры бабушка с внучкой жили вдвоем в просторной трехкомнатной
квартире. Младенческие воспоминания не задержались в голове Беллы, она не
помнила своих родителей. Виктория Квашнина, обиженная на весь мир, не
удостаивала родственниц своими визитами. В девяносто девятом году Вера Ивановна
узнала, что дочь ее завела отношения с каким-то южным работягой, работавшим на
тюменских нефтепромыслах, и в том же году уехала с ним в Турцию. Бывший
супермен Олег ушел из жизни еще раньше с помощью веревки и потолочной
перекладины. Видать, не смог смириться с собственной инвалидностью и
никчемностью.
Девочка Белла некоторое время состояла на учете у невропатолога в связи с
негативными условиями первых месяцев жизни. Однако к семи годам не было
выявлено ни замедленного развития, ни проблем в общении со сверстниками, ни
заикания, ни невроза, и с учета ее сняли. Белла окончила школу, поступила в
институт… Некоторые странности появились у нее в начале переходного возраста.
Бабушка вновь повела ее на консультацию к специалистам, те успокоили. Дескать,
кто ж в четырнадцать лет без странностей? Разовьется в женщину, и все
подростковые комплексы сами собой пройдут. Вера Ивановна недоверчиво качала
головой и пробовала поговорить с внучкой сама, но та с каждым днем становилась
все более замкнутой и молчаливой. О том, что происходит в жизни Беллы за
пределами квартиры, старушка не знала вообще ничего. Особенно не любила девушка
обсуждать две темы: свою личную жизнь и отношения с религией. Хотя по многим
признакам заметно было, что религиозное чувство в ней кипит и булькает,
трансформирует психику и образ мышления. Вера Ивановна даже помнила, что
обращение Беллы к христианской вере началось в девятом классе и совпало с
переходом из одной школы в другую. На смене школы настояла тогда сама Белла.
Какие-то причины она тогда называла, но бабушке они показались надуманными. Об
истинных же мотивах девушка молчала. Вытащить из нее информацию, которую она не
желала разглашать, было делом совершенно гиблым, заведомо обреченным на провал.
А теперь она мертва и уж тем более ничего не расскажет…
Глава 3
В сосновом лесу царила сырость. Снег здесь только-только сошел, а кое-где
и не сошел еще, лежал в низинах грязно-белыми ноздреватыми кучками. Влажная
почва хлюпала под ногами. Сергей недовольно сморщился. Он любил природу, но не
любил весну. От апрельского солнца у него начинало ломить в висках и неприятно
учащалось сердцебиение. В это время года он обычно спасался тем, что как можно
меньше времени проводил вне закрытых помещений. Если сидел дома, зашторивал все
окна. Впрочем, с тех пор, как в его однокомнатной квартире поселилась Снежная
Королева, он старался не демонстрировать свою весеннюю депрессивность. В
отличие от себя самого, Настю он считал нормальным человеком. А все нормальные
люди любят яркое солнце, звонкую капель, щебетанье птиц и запах прели. Сезонные
особенности любимого супруга могли насторожить Настю, а он не хотел давать ей
ненужных поводов для подозрений в психической неадекватности.
Оглядываясь по сторонам, он замечал, что почти на всех могилах лежит
печать ухоженности. Заботливые родственники успели побывать на кладбище с утра
и навести порядок. «Интересно, — подумал он, — откуда эта традиция идет и что
она означает? Какой скрытый смысл в том, что мы очищаем могилу от сухих веток и
прошлогодних листьев, протираем памятник, приносим свежие цветы? Что здесь от
христианства и что от язычества? И почему в других культурах отношение к местам
захоронений не такое трепетное? У мусульман, например, не принято как-то
облагораживать могилу усопшего, даже самого любимого и уважаемого. Похоронили и
забыли».
Они стояли возле памятника, под которым вечным сном спали родители
Настиного отца. Умерли они пять лет назад, с интервалом в несколько месяцев.
Волков с интересом рассматривал необычный для российских кладбищ памятник,
массивный и высокий, но вовсе не кажущийся громоздким. Наоборот, казалось, что
он вот-вот воспарит ввысь. Такое же ощущение возникает при взгляде на типичный
готический собор, ажурный и невесомый. Наверное, эффект легкости достигался за
счет многочисленных украшений, со всех сторон обрамлявших каменную глыбу.
Ангелочки, переплетенные цветочные венки, колосья, павлины, свечи… Волков знал,
что в подобных композициях каждый предмет что-то собою символизирует. Имелась у
надгробья и еще одна особенность: надписи были выполнены двумя шрифтами,
латиницей и кириллицей, а под именами и датами жизни тянулась затейливая фраза:
«Requiescit in pace».
Деда и бабку своей жены Сергей никогда не видел, с Настей познакомился
уже тогда, когда они были мертвы. По рассказам он знал, что Винсент и София происходили
из русско-польско-французского рода, придерживались католической веры, долгое
время жили в Канаде и только в семидесятых годах прошлого века перебрались в
Советский Союз. Вместе с девятилетним сыном Александром, будущим отцом Насти
Трофимовой.
В двух метрах от помпезного мраморного надгробья находился скромный
холмик с торчащим из него деревянным крестом. С небольшой фотографии смотрело
молодое лицо. Волков сдержанно вздохнул, вспомнив Настиного брата, погибшего в
прошлом году. Они не были дружны и даже не симпатизировали друг другу, но
Волков все же не желал смерти Максиму.
Действуя вчетвером, они быстро и ловко прибрались вокруг могил. Александр
Винсентович достал из сумки плоскую бутылку и
маленькие рюмки из небьющегося стекла, разлил коньяк. Выпили, не присаживаясь,
оставшиеся капли выплеснули на землю. Закусили яблочными ломтиками.
— Лежи с миром, дорогой Максимушка, —
всхлипнула Наталья Михайловна, кладя на холмик бордовую розу. — Жить бы тебе да
жить с нами. Зачем же ты…
— Не говори ничего, мам, — тихо попросила Настя. — Сколько раз уже все
обсуждали. Не расстраивай себя. И не вини себя, это лишнее. Если он нас видит и
слышит, ему достаточно того, что мы его помним и любим.
— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — пробормотал Сергей заезженную
фразу, с которой никогда не был согласен. Сочувственно вздохнул, положил к
подножию креста красную гвоздику. То же самое сделала и Настя, смахнув слезу.
Обойдя против часовой стрелки вокруг могил, они вышли на асфальтированную
дорожку, к припаркованным машинам. Супруги Трофимовы уселись в белый «ниссан»,
Сергей и Настя — в серебристую «нексию».
— Сереж, зачем люди умирают? — серьезным тоном спросила девушка, когда
они вырулили с кладбищенских дорожек и помчались по вечернему шоссе. — Я не про
Максима, с ним все понятно. Имею в виду вообще людей. Почему им непременно
нужно умирать?
— Да просто потому, что так запрограммировано матушкой-природой, — почти
не задумываясь, ответил он.
— А природа что, личность? Как она может программировать хоть что-то?
— Нет, природа не личность. Хотя, знаешь, был такой философ со странным
именем Спиноза. Так вот, его главная идея заключалась в том, что Бог и Природа
— это синонимы. А в существование Бога он верил, и Бог для него был личностью,
значит, и Природа тоже…
— Но ты же так не считаешь, — перебила Настя. — Ты не веришь ни в какую
сверхличность, которую можно было бы определить термином «Бог». Так кто ж тогда
придумал смерть? И зачем?
Волков немного помолчал. Настины вопросы не были для него абсолютно
новыми, им и раньше доводилось обсуждать фундаментальные проблемы мироздания.
Посредством обильного чтения и самостоятельных рассуждений он к своим неполным
тридцати годам нашел ответы на все вопросы, мучившие его в ранней молодости.
Сложность была лишь в том, чтобы подобрать слова, правильно изложить свою
позицию окружающим. Насте, в частности.
— Наш мир управляется универсальными законами природы, — медленно
произнес он, не отрывая глаз от дороги. — Универсальность их заключается в том,
что они одинаково применимы к любой сложной системе, будь то Галактика,
березовая роща, стая дельфинов или человеческая цивилизация. Одним из таких
законов является стремление любой системы к совершенствованию, к развитию, к
усложнению… Эволюция — это ведь не только биологический термин. Когда наша
планета еще была раскаленным шариком, непригодным для существования живых
организмов, эволюция уже шла. Геологическая, вулканическая, атмосферная… Поняла
мою мысль?
— Развитие и усложнение — основной закон природы. Так?
— Да. А теперь представим себе, что живые существа были бы
запрограммированы на бессмертие. Да они бы ни до какой цивилизации не смогли
эволюционировать, так бы и остались на уровне кистеперых рыб! Они бы с железной
неизбежностью начали пожирать собственное потомство, просто чтобы избавиться от
подрастающих конкурентов за ареал обитания!
— А люди? — упрямо спросила Настя. — Если бы уже готовые люди,
находящиеся на высокой ступени развития, вдруг стали бессмертными?
— Еще хуже было бы. Представь себе общество вечных стариков, спокойное,
умиротворенное, никуда не рвущееся. Даже если биологически этим старикам будет
по сорок—пятьдесят лет, они все равно не смогут вести себя как молодые. Именно
из-за осознания того факта, что люди смертны, имеют ограниченный срок жизни,
они и стремятся переделать как можно больше. Про кризис среднего возраста
слышала?
— Да.
— Смысл его можно выразить фразой: «Мне уже сорок, а что я сделал? Чего
достиг? Вот Пушкин в мои годы…» Ну и так далее.
— Пушкину тридцать семь было, когда его убили, — заметила Настя.
— Вот именно. А Лермонтову еще меньше. А если б они оба знали, что не
умрут никогда, еще неизвестно, написали бы они свои шедевры, которые нас в
школе читать заставляли. Может, откладывали бы каждый день, думали бы: да успею
написать, времени много, целая вечность… А так мы все торопимся, боимся
упустить время, мы постоянно недовольны уровнем достигнутого…
— А у тебя подобных мыслей пока нет? — со слабой улыбкой спросила Настя.
— Ты про кризис среднего возраста? Нет, мне еще рано. И потом, разве я
для своих лет мало добился? У меня есть самая очаровательная, самая красивая
девушка на свете. У меня есть довольно престижное образование, богатое
воображение, широкий кругозор, высокий уровень интеллекта. Есть работа, престиж
которой в последние годы заметно вырос, как и заработная плата. Разве мало?
— Достаточно. А будет еще лучше, я просто уверена.
Волкову показалось, что за разговорами на отвлеченные темы Снежная
Королева пытается отрешиться от неприятных вопросов. От преследовавшего ее
парня, который, вероятно, является серийным убийцей по кличке Садовод. И все же
от этого вопроса никак нельзя было уйти.
— Настя, ты точно его не увидела на видеозаписи?
Внезапная перемена темы не удивила Настю, она уже давно знала привычку
своего супруга делать неожиданные скачки в разговоре.
— Точно не увидела. Думаешь, я стала бы скрывать?
— А со следователем нормально пообщалась?
— Да, мне он даже симпатичным показался. Хотя и невзрачный на вид. Ты
помнишь следователя с неблагозвучной фамилией, который со мной в прошлом году работал?
Вот тот был противный. Он мне какого-то большого грызуна напоминал, типа бобра
или ондатры. А этот по-своему обаятелен. Если сравнивать с кем-то из животного
мира, то он скорее похож на белого кролика с красными глазами. И фамилия
подходящая, Кроликов…
***
Сидя в своем кабинете за просматриванием материалов уголовного дела,
Николай Григорьевич Кроликов не мог слышать зоологических характеристик,
которыми за глаза награждала его свидетельница Анастасия Волкова. Впрочем, хоть
бы и слышал: аналогия с кроликом его бы не обидела. Во-первых, обижаться он
давно разучился, а во-вторых, он ежедневно видел свое отражение в зеркале.
Маленького росточка, пухлый, сдобный и розовощекий, с маленькими глазками и
оттопыренными ушами, он производил впечатление большого ребенка, по
собственному капризу вырядившегося во взрослый коричневый костюм и
пробравшегося в следственный отдел. Внешний вид Николая Григорьевича был
откровенно комичен, однако никто из его коллег не относился к нему несерьезно,
а начальство из года в год поручало ему самые заковыристые дела. И ни одного
«висяка» за ним не числилось.
Как и любой другой следователь, Кроликов вынужден был работать
одновременно по нескольким уголовным делам. Однако, повинуясь внутреннему
голосу, он всегда расставлял приоритеты: вон то подождет, а вот этим надо
заниматься безотлагательно. Преступлениям неординарного субъекта, которого
оперативники окрестили Садоводом, следовало придать именно статус
безотлагательных. По элементарной причине: каждый потерянный день мог стоить
кому-то жизни. За неполные четыре месяца убийца расправился с одним парнем и
тремя девушками и не дал ни малейшего повода считать, что собирается
остановиться на достигнутом.
Кроликов перечитывал протокол сегодняшнего допроса Анастасии Волковой.
Когда ему сообщили, что нашелся человек, воочию видевший Садовода, он
обрадовался: еще бы, такая зацепка! Однако радость оказалась преждевременной.
Девушка не смогла назвать ни одной особой приметы, ни одной характерной
особенности парня, который провожал ее через парк культуры и отдыха. Ее
показания были буквально пропитаны словами «возможно», «может быть» и «мне
показалось». Короче, сплошная неуверенность. Даже возраст незнакомца она
определила с огромным разбросом, от двадцати до тридцати лет. Не впечатлял и фоторобот,
составленный с ее слов. Получился какой-то свиноподобный дегенерат, безносый и безгубый, с растекшимися чертами лица. Верхнюю часть головы
свидетельница вообще не смогла описать: кепка помешала.
Чем больше Николай Григорьевич размышлял над ситуацией, тем больше он
сомневался, что парень в кепке имеет какое-то отношение к Садоводу. Совершенно
не похожие стили поведения. Садовод совершил три убийства и сумел не оставить
следов и не засветиться ни перед очевидцами, ни перед камерами, и вдруг за день
до четвертого убийства повел себя так глупо, так нелепо… Старший следователь
Кроликов никогда не считал, будто факт психической ненормальности можно
использовать для объяснения любых странностей поведения. Дескать, так он же
безумный маньяк, какую логику вы ищете в его действиях! Нет, не так. Логика
должна быть. Некий субъект убивает людей, наказывая их за грехи, и оставляет
возле трупов пластинки в форме яблока. Безусловно, это говорит о наличии у него
глубокой умственной патологии. Но вместе с тем он проявляет осторожность и даже
некоторый профессионализм, стало быть, не желает быть пойманным. И вот в этом
смысле его можно считать вполне нормальным, потому что стремление избежать
ответственности за содеянное как раз и является нормой для любого преступника.
Так зачем же, черт возьми, ему понадобилось светиться перед Анастасией
Волковой? Почему он пугал ее, вместо того чтобы заколоть ножом?
Поразительное получается совпадение. Парень в кепке выслеживал одну
девушку в парке, а Садовод в том же парке убил совсем другую девушку. Реально?
Умный человек обязан сомневаться. Николай Григорьевич Кроликов был умен,
поэтому никогда не спешил делать «единственно правильный» вывод. В данном
случае право на существование имели обе версии. Парень в кепке может оказаться
Садоводом, а может и не оказаться. И расследование нужно вести по обоим
направлениям.
***
Предстоящий разговор со своим непосредственным начальником Сергей Волков
продумал заранее, однако вовсе не был уверен в успешном исходе дела.
Подполковник Грушин отличался весьма тяжелым характером. Во-первых, Сергей за
полгода ни разу не видел своего начальника улыбающимся, а это уже говорило о
многом. Во-вторых, Павел Иванович Грушин со всеми сослуживцами вел себя
подчеркнуто холодно и отстраненно, избегая разговоров на любые темы, не
связанные с работой. В-третьих, у него был весьма своеобразный стиль
руководства: любое действие подчиненных он воспринимал как несусветную глупость
и обязательно подвергал словесной критике. Казалось, он искренне полагал, что
если вдруг его сотрудник совершил правильный и грамотный поступок, то это лишь
потому, что хотел поступить абсурдно и безграмотно. Дескать, счастливая
случайность помогла. Свое снисходительное пренебрежение Грушин умел выражать не
только словами и жестами, но и красноречивыми взглядами. Ко всем сотрудникам он
обращался исключительно на «вы», но воспринималось это не как проявление
уважения, а как стремление максимально дистанцироваться от них.
Обижались на него редко. А если и обижались, то только новые сотрудники,
пришедшие в отдел в последнее время. Те же, которые работали давно, помнили
Грушина совсем другим человеком. И знали о страшной трагедии, случившейся в его
жизни два года назад. Для недавно устроившихся офицеров вроде Сергея Волкова
тоже не было тайной, что жена и дочь подполковника погибли в результате
несчастного случая. Но они знали об этом только по рассказам и были гораздо
менее склонны оправдывать поведение Грушина его семейными бедами.
К Волкову он относился особенно прохладно. Во-первых, новый сотрудник, не
успевший себя проявить. Во-вторых, сотрудник этот, бывший армейский офицер, не
имеющий никакого опыта работы в органах внутренних дел, пришел сразу в
уголовный розыск, на должность оперуполномоченного, и это во время повальных
сокращений и оптимизаций!.. При всех недостатках своего характера Павел
Иванович был неглуп и подозревал, что здесь дело нечисто.
В среду, после традиционного утреннего совещания, Сергей задержался в
кабинете начальника. Грушин начал было собирать разложенные на столе бумаги, но
тут же поднял голову и недовольно взглянул на Волкова.
— Вам опять что-то непонятно, — без вопросительных интонаций произнес он,
и прозвучало это как обвинение в клинической тупости.
— Нет, Павел Иванович, я по личному вопросу. Точнее, по рабочему, но
связанному с личными обстоятельствами.
— А вы более точно формулировать свои мысли можете? — поморщился Грушин.
— Могу, Павел Иванович. Несколько дней назад моя жена попала в неприятную
ситуацию. По пути с работы домой ее преследовал человек, который, по всей
видимости, является серийным убийцей. Наши коллеги из Центрального района
работают по нему с Нового года, когда произошло первое убийство. Так вот, моя
супруга видела этого человека два дня подряд, в четверг и в пятницу. И в
пятницу же он совершил очередное убийство, четвертое по счету. Причем совершил
его в парке культуры и отдыха, через который моя Настя обычно ходит…
— Это Садовник, что ли?
— Садовод, его так прозвали. На местах преступлений он оставляет
металлические яблоки…
— Ну и что? Насколько я знаю, он действует только в Западном и
Центральном районах. А мы здесь при чем?
— Да, наш отдел действительно ни при чем. Пока ни при чем. Но дело
касается моей жены. Убийца повел себя очень странно, он позволил ей себя
увидеть. Правда, она его толком не разглядела, но он-то не знает об этом. Он ее
воспринимает как человека, способного его опознать…
— Говорите короче, — поморщился подполковник. — Времени мало, мне через
сорок минут нужно быть в городском управлении. Вы чего конкретно от меня
хотите?
— Павел Иванович, я прошу вас дать мне возможность участвовать в розыске
этого подонка. Вы можете походатайствовать, чтобы меня включили в состав
оперативно-следственной группы, работающей по Садоводу?
Грушин немного помолчал, глядя прямо перед собой. Потом скривил губы и
задал свой классический вопрос, с которого обычно начинал
воспитательно-уничижительные беседы с подчиненными.
— Вы сколько у нас работаете, товарищ капитан?
— Семь месяцев.
— То есть семи месяцев вам оказалось недостаточно, чтобы овладеть
принятой в нашем ведомстве терминологией? Какая такая оперативно-следственная
группа? Оперативно-следственная группа — это дежурная группа, которая выезжает
на место происшествия по вызову. А для работы по конкретной серии преступлений
может создаваться следственная группа. Разницу понимаете?.. Что вы киваете, вы
же не понимаете. Следственная группа — это процессуальная единица,
предусмотренная УПК. А оперативная работа — это совсем другое, она никакими
кодексами не регламентирована.
— Хорошо, товарищ подполковник, я оговорился. Не надо меня никуда
официально включать. Но вы же можете позвонить начальнику отдела угрозыска
Центрального района и сказать, что выделяете меня в помощь?..
— Выделить вас в помощь? — максимально презрительно переспросил Грушин. —
То есть вы считаете себя способным помочь опытным оперативникам. Вы, не имеющий
специального образования и навыков оперативно-розыскной деятельности. Так?
— Да, так, — нахально заявил Сергей.
— Странное самомнение. Я не знаю, в какой армии вы служили и что вы там
делали, но здесь, в розыске, нужны профессионалы, а не дилетанты. Я не думаю,
что вы сможете быть полезны нашим соседям. Кроме того, кто будет выполнять вашу
текущую работу здесь, у нас?
— Квартирная кража почти раскрыта, подозреваемого задержали вчера
вечером. Поджог автомобиля оказался инсценировкой, владелец сам нанял какого-то
малолетнего отморозка, чтоб тот поджег машину. Все ради страховой премии. Я же
вам только сегодня докладывал о своих текущих делах. Завала в работе нет. Вряд
ли мое отсутствие скажется на работе отдела…
— То есть вы хотите сказать, что ваше присутствие здесь необязательно? —
ехидно спросил Грушин. — Вы в этом хотите меня убедить?
Сергей мысленно выругался. Он ненавидел манеру своего начальника
употреблять проклятое выражение «то есть». Пользуясь этим речевым оборотом,
Грушин мог в любую фразу своего собеседника вложить негативный смысл.
— Нет, Павел Иванович. Я просто хочу сказать, что в отделе помимо меня
еще пятеро оперов. И все они опытнее меня, как вы
сами заметили. И еще, я же не прошу выкидывать меня из графика дежурств. Никому
хуже не станет из-за того, что я буду работать с ребятами из Центрального
района. Поймите, я же не отгулы прошу и не отпуск за свой счет. Я лишь хочу,
чтобы как можно быстрее был пойман и обезврежен человек, который представляет
опасность для моей жены.
Он замолчал, глядя на начальника. Грушин сидел, сцепив руки и слегка
касаясь их подбородком. Взгляд его словно остекленел. Волкову показалось, что
мысли начальника блуждают сейчас где-то очень далеко.
— Хорошо, согласен, — вдруг резко произнес он, возвращаясь к реальности.
— Давайте попробуем. Сделаем так. Я сейчас звоню начальнику угрозыска
Центрального района, договорюсь насчет вас. Можете сразу к нему ехать. Имейте в
виду, от текущей работы я вас не освобождаю. На вас ведь еще две квартирные
кражи висят, так? И про изнасилование старшеклассницы из сорок восьмой школы
тоже не забывайте…
Ровным голосом перечисляя числящиеся за Волковым долги, Грушин собирал
документы в портфель. Достал из шкафа светлый плащ, надел шляпу. И вдруг
неожиданно улыбнулся, правда, одними краешками губ.
— Еще вопросы, товарищ капитан?
— Нет, — мотнул головой Сергей.
— Можете идти.
Волков вышел из кабинета с двойственным чувством. С одной стороны, он был
доволен, что добился своей цели, а с другой, он не понимал, что же заставило
нелюдимого начальника пойти ему навстречу. Вроде никаких убойных аргументов не
прозвучало. Хотя кто знает, как у Грушина голова работает…
***
Похороны подходили к концу, гроб уже спустили в могилу и забрасывали
комьями земли. Не считая двух работников кладбища, присутствовало человек
шесть, не больше. Андрей Черновский стоял в некотором
отдалении от кучки пожилых людей, пришедших проститься с Беллой Квашниной. Он
абсолютно не понимал смысла своего присутствия на похоронах убитой девушки.
Нет, понятно, поручение есть поручение, его надо выполнить, но в чем смысл?..
Когда подозрение в убийстве падает на родственников или друзей, то присмотреться
к скорбящей компании весьма полезно. Можно выявить ранее неизвестные связи и
контакты, можно понаблюдать за выражением лиц, можно послушать разговоры… Но
ведь здесь совсем другой случай. Девчонка — случайная жертва маньяка. Причем не
единственная жертва, а четвертая по счету, и не последняя, скорее всего. Вряд
ли можно предположить, что маньяк припрется на кладбище проститься с ней.
Ничего примечательного Андрею в глаза не бросилось. Если не считать
количества людей у могилы и их возрастной категории. Убитая-то кем была?
Молодой девчонкой, на три года моложе самого Андрея. А прощаются с ней одни
старики и старухи. Одна из них, понятно, родная бабка. Сильная женщина, ни
слезинки не проронила и держится с достоинством. И не бедная, по всей видимости.
Кремация ей бы раза в полтора дешевле обошлась, так нет, хоронить внучку
решила.
Еще две какие-то бабки. Черновский уже успел
выяснить, что одна из них — родная сестра Веры Ивановны, приехавшая из Тюмени.
Вторая — подруга из соседнего дома. Двое ветхих стариков с орденскими планками,
работавших когда-то вместе с мужем Веры Ивановны в партийном комитете. И еще
один мужичок лет пятидесяти, сосед Квашниной с верхнего этажа, в свое время
друживший с ее безалаберным сыном. Вот и все. Странное дело. Отсутствие родителей
еще можно объяснить: Черновский знал, что отец убитой
девушки давно умер, а мать уехала на постоянное место жительства в Турцию. Но
все же почему совсем нет молодых людей? Ладно, не было у Беллы парня, но
неужели у нее и ни одной подруги не имелось?
Могильщики привычными движениями оформили холмик, водрузили небольшой
металлический крест. Черновский уже двинул было к
микроавтобусу, припаркованному на асфальтированной дорожке, но вдруг увидел,
как Вера Ивановна резко взмахнула рукой, будто увидев змею, и неуклюже
повалилась на землю. Мужик-сосед еле успел подхватить ее, не дал удариться
головой об угол соседнего памятника.
— Что с ней? — крикнул Андрей, подбежав к лежащей пенсионерке.
— Обморок, похоже, — испуганно ответила сестра, наклоняясь над Квашниной.
— Сколько ей, бедной, пережить довелось…
Лихорадочно мобилизовав свои небогатые познания в сфере медицины, молодой
оперативник привел пожилую женщину в чувство. Ничего особенного ему делать и не
пришлось, Вера Ивановна открыла глаза почти сразу, как только он поплескал ей
на лицо водой из пластиковой бутылки.
— Его лицо… — прошептала она. — Почему он здесь, как он мог вернуться?..
— Кто здесь? — не понял Черновский.
Квашнина взглянула на него и не ответила. Несмотря на бледность и
учащенное дыхание, поднялась на ноги.
— Простите, я вас всех напугала, — уже спокойным тоном произнесла она. —
Сама не понимаю, как это со мной случилось. Вроде никогда обмороками не
страдала.
— Да что ты, Верочка, все нормально, не оправдывайся, — зачастила ее древняя
подруга. — Ты ж и родных не каждый день хоронила. Никому такого не пожелаешь,
родную внучку в землю класть…
— Вы кого-то увидели? — решительно перебил ее Черновский,
обращаясь к Вере Ивановне. — О каком лице вы только что сказали?
— Мужа своего покойного увидела, Коленьку, — после небольшой паузы
ответила пенсионерка. — Как будто он на другом краю могилы стоял, а потом
исчез.
— Это душа его светлая приходила, — опять заголосила подруга, — душа-то
вечная, душа бессмертная. Какой образ хочет принять, такой и принимает. Хочет —
покажется, не хочет — невидимкой остается…
— А вы точно знаете, что он умер? — сдуру спросил Андрей, мгновением
позже осознав всю абсурдность вопроса.
— Конечно, знаю, милый, — усмехнулась Квашнина. — Если не веришь, пройди
во-он в ту сторону да сам посмотри, он на соседнем участке лежит, скоро уж
тридцать годков стукнет, как его не стало…
Старость не радость, думал Андрей, трясясь в автобусе. Он не верил ни в
какие паранормальные явления и был убежден, что у
бабки от горя поехала крыша. А как иначе сказать, если у нее галлюцинации
начались?
***
В своей новой работе Сергей Волков мог бы найти много недостатков.
Например, почти все его коллеги прочно сидели на сигарете. Как будто старались
подтвердить старый киношный стереотип, что образцовый сотрудник уголовного
розыска не может существовать в не прокуренных насквозь кабинетах. Сам Волков
никогда не курил и терпеть не мог табачного дыма. Спасался тем, что много
времени проводил за пределами своего отдела полиции.
Но сейчас он вынужден был сидеть в крошечном кабинете капитана Сафронова
и общаться с двумя парнями, не выпускающими сигареты из пальцев. С хозяином
кабинета и с молодым опером Андрюхой Черновским.
— Это классно, что тебя нам в помощь направили, — говорил Сафронов. — Сам
понимаешь, работы всегда больше, чем людей. У нас по штату должно быть десять
человек, работает шестеро, один сейчас в отпуске. А у нас ведь не только
Садовод.
— Конечно, по четырем делам одновременно пахать приходится, — согласился Черновский. — Начальник на нас срывается, но его можно
понять, с него ведь тоже шкуру дерут за раскрываемость. Нас бы кто понял…
— Ладно, ребята, наши общие проблемы я знаю, — усмехнулся Сергей. —
Скажите лучше, есть ли идеи?
— Нет никаких идей, — раздраженно откликнулся Сафронов. — Сам посуди,
откуда им взяться? Следов нет. Вернее, есть, микрочастицы одежды он на втором и
третьем трупах оставил. На трупе Беллы — тоже. Но к чему их пришьешь? И вживую
никто этого гада не видел, никто опознать не может. Кроме твоей Насти, но от ее
показаний толку немного, уж извини за откровенность.
— Она мне говорила, что фоторобот составить все же удалось.
— Ну да, нарисовали с ее слов какого-то дауна с
непонятно каким носом и хрен пойми какими губами. Даже если этот фоторобот на
каждом столбе по всему городу развесить, никто его не узнает. А следователь,
тот вообще, знаешь, что говорит?
— Что?
— А то, что за твоей Настей в парке следил вовсе не Садовод. Понимаешь,
почему он так думает?
— Понимаю. Мы с ней уже обсуждали такую возможность. Совершенно различные
модели поведения. Предельная осторожность, с одной стороны, и демонстративная
беспечность, с другой. Но тогда… Совпадение, значит. Квашнину убили в том
месте, где должна была пройти Настя, и никак одно с другим не связано.
— Вот именно. А если так, то она вообще не свидетель. И фоторобот парня в
кепке ничего не даст. Настоящий Садовод может оказаться пожилым вьетнамцем, а
мы будем искать его по ложным приметам…
— А ты сам-то как думаешь, Кроликов прав?
— Да он, кстати, и сам не уверен ни в чем. У него две версии, и он нас по
обеим корячиться призывает. А я… Не знаю, Серега.
— А я думаю, что это все же был он, Садовод, — заявил Черновский.
— А его неосторожное поведение объяснить можно элементарно. В январе, в феврале
и в марте он заранее готовился к преступлениям. Продумывал, как остаться
незамеченным, как не наследить, как не засветиться перед камерами. А убивать
Анастасию он не собирался, понимаете? Потому и не считал нужным от нее
прятаться.
— А на хрена тогда он за ней следил? — недоуменно спросил Сафронов.
— Так он же псих! А у психа и способы ухаживания совершенно идиотские.
Ну, увидел он красивую девчонку и решил за ней понаблюдать. Или попугать ее.
Нам в институте курс психологии читали, так вот препод говорил, что есть такие
люди, для которых чужой страх как наркотик. Они его всей кожей чувствуют и
балдеют. Напугать человека — это для них, как для наркомана уколоться.
— И об этом я тоже думал, — нетерпеливо кивнул Волков. — Кстати, моей
Насте в понедельник сумку резанули. В маршрутке. Я как-то не подумал, что между
убийством Квашниной и порезанной сумкой может быть связь. Но ведь это возможно!
Порезать сумку — чем не способ ухаживания? И чем не способ напугать жертву?
— Будем надеяться, что это сделали обычные карманники, — очень серьезно
сказал Сафронов. — Вряд ли Садовод рискнул вплотную подобраться к Анастасии,
ведь она же его рожу запомнила.
— Да, верно. Разве что он загримировался до неузнаваемости… Ладно, черт с
ней, с сумкой, вернемся к Белле. По твоей версии, Андрюха, убийство Квашниной
было спонтанным, Садовод его не планировал. Версия принимается. Смотри, как
могло быть: в пятницу у него не получилось сесть на хвост Насте, она домой
поехала на маршрутке. Он разочаровался, обозлился, пошел в парк. Встретил там
Беллу и заколол ее ножом. А яблоко подбросил по привычке…
— По привычке? — не сдержал улыбку Сафронов.
— Ну, блин, неудачно выразился… Для поддержания марки, вот для чего.
Ребята, вы представляете, чтобы компания «Мерседес» выпустила автомобиль без
трехлучевой звезды? Или чтобы на ручке фирмы «Паркер» не оказалось
соответствующей надписи? Вот так и с нашим убийцей. Обязательно нужно было свой
логотип оставить. Маньяки же очень не любят, когда их преступления по ошибке
приписывают другим людям.
— Неплохо придумано, — одобрил Сафронов, затягиваясь очередной сигаретой.
— Один только вопрос остается: почему он забрал у Квашниной все, кроме
телефона? Или другой вариант того же вопроса: почему она оказалась в парке без
зонта, кошелька и ключей от квартиры, с одним только телефоном?
— А черт ее знает, — пожал плечами Черновский.
— Эта Белла вообще странная какая-то. Была. Я сегодня на ее похоронах
присутствовал, и такое впечатление сложилось, что она и не жила вовсе. По
крайней мере, из квартиры не выходила. Ни одной подруги!
— А у нее подруг и не было никогда. Вы же знаете, моя Настя училась
вместе с Беллой в школе, так вот она мне кое-что рассказала…
Волков кратко поведал оперативникам о сложной подростковой судьбе Беллы
Квашниной. А вот о ее повышенной набожности, проявившейся в последние годы,
рассказывать не стал. Визит к Вере Ивановне и подробности разговора с ней не
следовало афишировать. Впрочем, старушку ведь допрашивали и другие сотрудники
полиции, и она вполне могла рассказать все, что позже рассказала ему.
— Мужики, а кто-нибудь из вас был дома у старшей Квашниной? — спросил он,
желая проверить уровень их осведомленности.
— Я к ней ездил, — отозвался Черновский. — В
понедельник. Да мог бы и не ездить, ничего толкового все равно не узнал. Во-первых,
она о делах внучки знает очень мало. Та с бабкой своими проблемами не шибко
делилась. А во-вторых, информация о Белле, тем более о ее прошлом, нам вообще
не особо нужна. Ее кто зарезал-то? Маньяк, психопат. А преступления психопата
тем и характерны, что отсутствует связь между убийцей и его жертвой. Так что не
вижу никакого смысла копаться в подростковых годах Беллы.
Волков открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Начинать
совместную работу с критики явно не стоило. У этих двоих за плечами школа
милиции, и в розыске они трудятся не один год. На критические замечания бывшего
военного журналиста они могут и обидеться. Да и нет необходимости делиться с
ними своими соображениями. Надо пользоваться тем, что теперь имеется законный
доступ к информации, а уж разобраться в этой информации можно и самостоятельно.
— А у вас есть оперативные материалы по трем предыдущим жертвам Садовода?
— спросил он.
— Конечно.
— Можете показать? Я просмотрю прямо здесь, без выноса из отдела. И у
меня более полная картина будет, и вам, быть может, подскажу что-нибудь. Сами
знаете, свежий взгляд, он и есть свежий взгляд.
— Да пожалуйста, — пожал плечами Сафронов.
Из недр сейфа он выудил две папки средней упитанности, бухнул их на стол.
— Давай вникай. Мы с Андрюшкой сейчас убегаем, скорее всего, сегодня уже
не вернемся. Ключ от сейфа дать не могу, извини. Папки в дежурную часть закинь,
когда уходить будешь.
После ухода оперативников Сергей не сразу взялся за изучение бумаг.
Первым делом он настежь распахнул окно и накинул куртку, чтобы проветрить
кабинет от мерзкого дыма и при этом не замерзнуть. Несколько минут посидел в
тишине. Версия, родившаяся в ходе обсуждения, казалась ему вполне здравой.
Ухажер Насти и Садовод — одно лицо, но убивать ее он не собирался. А Беллу убил
просто потому, что она попалась ему под горячую руку. Почему при девушке не
оказалось никаких вещей — это пока вопрос без ответа. Но есть и еще одно
обстоятельство, которое совершенно упустили из виду Сафронов и Черновский. Две девушки, Настя и Белла, были знакомы,
учились вместе! Волков и рад был бы объяснить это элементарным совпадением, но
интуиция подсказывала: нет, не совпадение. А зову внутреннего голоса он привык
доверять, тот почти никогда не обманывал хозяина. Ведь что такое интуиция, если
разобраться? Бессознательный способ обработки информации мозгом, когда в
сознание поступает уже готовый ответ, а сам процесс решения остается за кадром.
Значит, есть в деле Садовода какие-то факты, указывающие на связь Беллы и
Насти, и подсознание Сергея эти факты уже заарканило и сделало из них выводы,
но пока не позволяет фактам всплыть на поверхность… И у Насти спрашивать
бесполезно, она больше ничего не знает. Волков не сомневался, что в создавшейся
ситуации жена с ним полностью откровенна, она ничего не пытается скрыть.
Речь-то идет о ее жизни и здоровье, в конце концов. Она могла не рассказать
только то, чему не придает значения… Волков криво усмехнулся, вспомнив Андрюху
Черновского. Нет, парень явно ошибается! А может, ему просто лишней работой
себя загружать не хочется, потому он и считает излишним копаться в прошлом
Беллы. Ну и черт с ним. Копаться все равно придется, и именно в том периоде,
когда две девушки виделись каждый день в школьных классах. Кстати, неплохо бы
заодно и узнать, почему Квашнина после девятого класса поменяла школу…
Через полтора часа Сергей отдал папки дежурному майору и вышел на улицу.
В предоставленных ему Сашей Сафроновым бумагах он не нашел ответов на свои
вопросы, да и не мог найти. Данные о школьных годах Беллы никто не собирал. А вот
информация о трех предыдущих жертвах Садовода имелась, и довольно обширная.
Некоторые выводы напрашивались сами собой, но Волков не любил поспешности.
Мысленно набросав схематичный план действий и сделав несколько телефонных
звонков, он сел в свою видавшую виды серебристую «нексию»
и направился домой.
Глава 4
Утром следующего дня он входил в массивное здание строительного
института, одного из старейших вузов города. Только успел окинуть взором
кишащие студентами коридоры, как почувствовал щемящую ностальгическую грусть.
Свои студенческие годы он всегда вспоминал с удовольствием и не отказался бы
прожить их еще раз.
Особа, с которой намеревался встретиться Сергей Волков, ждала его на
втором этаже возле библиотеки, как и договаривались. На вид ей было лет
девятнадцать; стало быть, паспортный возраст совпадал с возрастом
физиологическим. Первым делом он взглянул девушке прямо в глаза и поздоровался,
потом незаметно оглядел ее, от кончиков темных, слегка вьющихся волос до носков
модных туфель. Оценил по высшему баллу. До Насти, конечно, далеко, но Настя —
идеальная, сравнивать с ней любых других девушек просто нечестно по отношению к
ним.
— Где бы нам пообщаться, Света?
— Только не в библиотеке. Там студенты занимаются, в читальном зале…
— Тогда нужно найти пустую аудиторию.
— У нас все аудитории запираются на замок. Преподаватель приходит,
открывает, запускает студентов, проводит занятие. Потом снова запирает дверь…
Хотя подождите, в триста десятую можно пройти, там замок сломан.
Они поднялись на этаж выше. Искомая аудитория пустовала. Судя по
развешанным по стенам чертежам и рисункам, здесь обычно проходили практические
занятия по ландшафтному дизайну.
— Сергей Васильевич, у меня пара начинается через двадцать минут,
опаздывать не хочу. У вас много вопросов?
— Света, вы можете называть меня просто по имени. Не такой уж я старый, —
стараясь выглядеть обаятельным, улыбнулся он. — А вопросов у меня вроде бы и
нет… В январе вас уже допрашивал следователь, и все ваши ответы
запротоколированы. Я пришел к вам с простой просьбой: расскажите мне о ваших
отношениях с Олегом Волнухиным.
— В смысле, о нашей новогодней вечеринке в ресторане «Рапунцель»?
— Нет, о вечеринке вы уже рассказывали. Именно об отношениях.
— Зачем вам?..
— Долго объяснять, Светочка. Но если коротко, у следствия имеется версия,
что убийство вашего молодого человека связано с его личной жизнью. Или с вашей.
Есть основания полагать, что мотивом стала ревность…
— Подождите, но как это возможно? Я слышала, что с тех пор произошло еще
два убийства того же типа. Мне в середине марта ваши сотрудники показывали
видеозапись из какого-то другого кафе, спрашивали, не узнала ли я кого-то из
посетителей. Я так поняла, там девушку в туалете зарезали?
— Да.
— Тогда при чем тут мои отношения с Олегом? Если я правильно поняла, в
городе действует очередной маньяк, который убивает молодых людей и девушек,
разве не так?
— Не так. Нет никакого маньяка, все три убийства совершены разными лицами
по разным мотивам. На сегодняшнем этапе расследования в этом уже нет сомнений.
Волков лгал непринужденно и уверенно, серьезно глядя в глаза Светлане.
Теперь он не чувствовал и тени того ощущения, которое возникло у него при
разговоре с убитой горем пенсионеркой Верой Ивановной. Да и чего стыдиться?
Сами по себе его выдумки не могут никому повредить. Зато девушка Света
разоткровенничается и расскажет ему то, что он хотел бы услышать.
И она действительно рассказала. По словам Светланы, с Олегом Волнухиным она познакомилась за месяц до его гибели, в
начале декабря прошлого года. Пришла на день рождения подруги, встретила там
красивого парня. Не просто красивого, а еще и обладавшего искрометным чувством
юмора, умевшего и любившего всегда быть в центре внимания, живущего по
известному принципу «бери от жизни все». На молоденьких девушек он с первых
встреч производил убойное впечатление, и они у него не переводились, хотя на
долгое время и не задерживались. По счастливой случайности (или несчастливой,
это как посмотреть), знакомство Светланы с Олегом состоялось в тот временной
зазор, когда у пацана не было постоянной подруги. Весь вечер девушка громче
всех смеялась над его остротами, томно закатывала глаза и призывно наклонялась
в сторону балагурящего красавчика. Отдав должное алкоголю, компания приступила
к танцам. Поскольку однокомнатная квартира не совсем предназначена для активных
музыкальных телодвижений восьми человек, пришлось ограничиться ритмичным
переминанием на месте. Для такого рода танцев обширное пространство и не
требуется. Ближе к ночи захмелевшая Света полусидела-полулежала на диване,
положив головку на плечо своего свежеиспеченного бойфренда, тоже изрядно
окосевшего. Наверное, именно избыточное действие высокоградусных жидкостей и
помешало молодым людям в ту же ночь перенести огонек взаимной симпатии в
сексуальную плоскость. Здесь ведь правила такие же, как в преферансе: брать и
брать, но не перебрать.
А может, и не только в алкогольном переизбытке крылась причина того, что
Света и Олег не стали «плотью единой» в ту же ночь. Слушая девушку, Волков для
себя сделал вывод, что не в ее стиле отдаваться понравившемуся парню в первый
же день знакомства. По словам Светы, радикальное решение сексуального вопроса у
них состоялось только в новогоднюю ночь. А до этого молодые люди просто
встречались, четыре раза сидели в питейных заведениях средней престижности и
один раз ходили в кинозал. Случавшиеся между ними интимные ласки
соответствовали ситуации: то, что можно позволить себе в уютной спальне, вряд
ли осуществимо в публичном месте.
Была ли Света довольна отношениями с Олегом? Этот вопрос Сергей
настойчиво повторил дважды и получил твердый ответ: да, была. Ну что ж, ничего
удивительного, подумал он. Один месяц — не тот срок, за который мужчина может в
полной мере раскрыться перед девушкой, особенно если их любовь ограничивается
эпизодическими встречами. Какие качества замечает и ценит молодая девушка в
начальной стадии любовного романа? Да, именно те, которыми буквально светился
Олег Волнухин. Юморной, общительный, праздничный, ресторанно-дискотечный, не обремененный никакими делами,
которые бы отнимали много времени. Вот таким он и был. Сергей хорошо знал этот
тип молодых людей. Бывший парень Насти, погибший в прошлом году, тоже излучал
флюиды веселья и смеха и обожал тусоваться в больших шумных компаниях. Девушки
разочаровывались в нем через два-три месяца, когда начинали думать о более
серьезных отношениях. Тогда к ним и приходило понимание, что для совместной
жизни в жестоком материальном мире человек-праздник не подходит в силу своей
неприспособленности к самостоятельному принятию трудных решений…
Светлане не повезло. Во-первых, ее любимого зарезали прямо у нее на
глазах, когда они под ручку прогуливались по ночному зимнему городу. Получив
смертельное ранение, он упал, судорожно хватаясь за бок, и Света расширенными
от ужаса глазами наблюдала, как кровавое пятно расползается по снегу,
искрящемуся в свете уличного фонаря. Душевное потрясение? Конечно, еще какое! А
во-вторых, Олег погиб именно в тот момент, когда Светино чувство к нему
находилось в наивысшей точке подъема. За минуту до нападения Садовода она могла
бы назвать себя счастливой, и вот это счастье в один момент приказало долго
жить. Еще до приезда сотрудников полиции она впала в полузабытье и лежала рядом
с трупом, как еще живая Джульетта возле уже мертвого Ромео. На другой день заботливые
папа с мамой повели ее к психотерапевту. Одним визитом дело не ограничилось,
пришлось ходить еще и еще. Специалист, видать, попался неплохой, знает толк в
методике врачевания человеческих душ. Во всяком случае, сейчас, через три с
половиной месяца после убийства Олега, девушка Света не выглядит ни поникшей,
ни заторможенной. В меру эмоциональная речь, умело наложенная косметика,
ухоженные ногти, сладковатый аромат псевдофранцузских
духов… Интересно, появился у нее кто-нибудь или еще нет? Наверное, все же
появился. И хорошо. Красивая девушка не должна долго оставаться одна, это
обидно.
— Света, припомните, у Волнухина были враги? —
спросил он, дабы поддержать легенду о «новой версии», будто бы появившейся у
следствия.
— Нет. А если и были, мне он ничего о них не рассказывал.
— А о своих прежних отношениях он рассказывал?
— О бывших девушках, в смысле? Нет, конечно. Олег же не больной был.
Волков не смог сдержать улыбку. Значит, он сам — больной… Почти обо всех
своих любовных интригах он поведал Насте еще в первые месяцы знакомства и ни
разу не заметил в ней признаков неудовольствия или возмущения. Да она и сама не
считала зазорным рассказать ему о своих бывших парнях. Больные? Не больные они,
а очень даже здоровые! Наоборот, нездоровыми и нравственно ущербными Сергей
считал тех мужчин и женщин, которых воротит от самой мысли, что они у своих
половинок не первые. Тех, которые самозабвенно обижаются всякий раз, когда
любимый человек случайно или намеренно упоминает свои прежние отношения. Ничем,
кроме патологической ревности к прошлому, объяснить эту обиду нельзя. Да уж.
Ревновать к прошлому — разве это поведение нормального индивида?
***
В час дня он припарковал машину возле автосалона «Мустанг»,
располагающегося в двухэтажном полустеклянном здании.
Именно здесь трудился в должности менеджера по продажам бывший молодой человек
Ангелины Соколовской, второй жертвы Садовода.
Менеджер Андрей оказался тридцатилетним здоровяком с ребячливым лицом и
заметным пивным животом. У него как раз начался обеденный перерыв, поэтому они
оба прошли в близлежащую забегаловку, предлагавшую посетителям традиционные
бизнес-ланчи. Количество еды, заказанной менеджером, вполне соответствовало его
комплекции. Волков же взял себе только чашку кофе без сахара. Он не любил есть
в присутствии малознакомых людей, тем более в непроверенных заведениях.
Просьбу Сергея рассказать о романе с Ангелиной менеджер Андрей воспринял
без энтузиазма. Пришлось опять лгать. Когда Волков доверительным тоном изложил
«точку зрения следствия» о том, что убийство Ангелины совершено вовсе не
маньяком, а личным врагом девушки, настроение Андрея сразу переменилось. Он
недобро сверкнул серыми глазами и сильно сжал в руке ложку, которой хлебал
молочный суп.
Из его унылого монолога Волков понял, что заколотая четырнадцатого
февраля Ангелина Соколовская была самым светлым явлениям в бесцветной жизни
Андрея. Тем самым лучом света в темном царстве, который вселяет надежду на
безоблачное счастье. По большому счету Андрюха был вполне успевающим парнем:
окончил среднюю школу в райцентре и автодорожный колледж в городе, отслужил
полтора года в воздушно-десантных войсках, вернулся, устроился механиком в
автосервис. С техникой дружил, зарабатывал неплохо, но спустя пару лет в его
душе взыграли амбиции. Надоела роль синего воротничка. Захотелось стать
воротничком белым. Иначе говоря, сменить труд физический на труд… нет, не
интеллектуальный. А просто на нефизический. Перешел на новую работу, в
автосалон «Мустанг», где быстро освоил искусство продаж. С каждого проданного
при его участии автомобиля имеет неплохой процент да плюс оклад. На жизнь
хватает.
А вот с личными отношениями парню не везло. Во-первых, с подростковых лет
не умел знакомиться с девушками. В принципе, так и не научился. Во-вторых,
мешал избыточный вес. Оказывается, дело не в пиве и обжорстве, как сначала
подумал Волков, а в нарушении гормонального обмена. Из-за лишних килограммов
Андрей отчаянно комплексовал, терялся, никак не решался проявить инициативу.
Подсознательный страх нарваться на обидный отказ прочно сидел в его голове,
мешал устраивать личную жизнь и в старших классах, и в колледже. На беду,
нравились ему отнюдь не толстушки, которые бы просто вынуждены были отнестись к
его недостатку более терпимо. Так нет же, парня привлекали стройные миниатюрные
девушки с кукольными лицами, словно сошедшие с обложки глянцевого журнала. При
этом парень и сам осознавал, что шансов на благорасположение такой «куколки» у
него чуть больше чем ноль, потому что никакими особыми достоинствами, могущими
компенсировать его полноту, он не обладал. Даже несмотря на взятую в кредит
«мазду» последней модели и собственную однокомнатную квартиру в глухом районе.
Конечно, Андрей к тридцати годам не остался унылым девственником. Он имел
связи с несколькими дурнушками, видевшими в нем подарок судьбы и единственный
шанс не превратиться в старых дев. А также периодически пользовался услугами
девушек легкого поведения, старательно подбирая таких, которые соответствовали
его любимому типу внешности. От дурнушек он избавлялся на следующее утро со
щемящим чувством глубокой жалости. К ним. А проститутки сами уходили,
добросовестно выполнив свой профессиональный долг, и Андрей жалел уже самого
себя.
Случалась в жизни молодого человека даже абсурдная попытка приручения
ночной бабочки, наставления ее на истинный путь и дальнейшей совместной жизни с
ней. Однако, когда он внес на рассмотрение девушки свое предложение, она в
ответ весело посмеялась и порекомендовала ему прочитать купринскую
«Яму», где очень поучительно повествуется о низкой эффективности и пагубных
последствиях подобных экспериментов. Начитанная путана попалась, сам Андрей из
творчества Куприна был знаком только с «Олесей» и «Белым пуделем».
Одним словом, секс в жизни автомобильного менеджера Андрея присутствовал,
пусть и не в самых шикарных формах. А вот любви не было. И так бы он и
состарился, не познав сладостного чувства любовной взаимности, если бы в один
прекрасный вечер не позвонил в службу поддержки сотовой связи пожаловаться на
подключенную без его ведома и согласия платную услугу. Ответила ему девушка с
волшебным голосом, представившаяся редким именем Ангелина. Все волшебство
заключалось в том, что Андрей, слушая ее объяснения, четко и ясно представил,
какая она из себя. Само собой, тонкая, стройная, с лицом куклы Барби. Когда
вопрос с отключением ненужной услуги был решен и оператор уже произнесла
дежурную фразу: «Я могу вам еще чем-нибудь помочь?», Андрей, ничего не планируя
и ни на что не надеясь, поинтересовался, почему у нее такой грустный голос. К
его удивлению, она не отключилась, а спокойно ответила, что голос грустный
из-за плохого настроения, а плохое настроение вызвано неверностью любимого
мужчины. Несмотря на тяжеловесный склад ума и неспособность к экспромтам,
Андрей сумел найти нужные слова, побудившие Ангелину к дальнейшим откровениям.
Впрочем, уже через минуту она вспомнила, что разговоры с операторами службы
поддержки иногда прослушиваются отделом контроля качества, и попробовала
деликатно попрощаться с необычным абонентом. Чувствуя себя Иванушкой, который
вот-вот схватит за хвост драгоценную Жар-птицу, Андрей попросил ее перезвонить
попозже на его номер.
И она перезвонила. И они поговорили. И решили встретиться лично. Увидев в
первый раз Ангелину, молодой человек ничуть не удивился, что она именно такая,
какой он ее представлял. В первые минуты знакомства ему померещилась легкая
тень разочарования, тронувшая лицо девушки, но это было единственное, что
омрачило их отношения. С Ангелиной он совершенно не напрягался, вел себя
предельно естественно. Он ощущал ее симпатию к нему, видел в ее глазах
заинтересованность в общении с ним. У них нашлись общие интересы и общие темы,
они понимали друг друга с полуслова и не стыдились откровенничать на самые
интимные темы. Как и Андрей, девушка тоже была родом из маленького городка,
провинциальную жизнь знала не понаслышке. Училась заочно, на втором курсе, а
свою работу в компании сотовой связи рассматривала как временную, мечтая о
лучшей доле.
Очень скоро молодые люди осознали, что духовная близость не обеспечивает
полной гармонии отношений без близости телесной. Все чаще Ангелина стала
ночевать у Андрея, все большее количество ее вещей сосредотачивалось в его
жилище. Через пару месяцев он задал подруге вопрос: так ли ей необходимо
платить за съем квартиры на паях с подругой, если она в той квартире все равно
практически не бывает. В сущности, уже с ноября прошлого года они жили, как
обычная семейная пара, хоть и не скрепленная в официальном порядке брачными
узами.
Андрей просыпался счастливым и засыпал счастливым. Видимо, гормоны
счастья благотворно повлияли на обмен веществ в его организме, и парень за
время жизни с Ангелиной успел сбросить одну десятую своего прежнего веса.
Возможно, рано или поздно эмоциональный подъем в их отношениях сменился бы
пассивно-усталым существованием, какое чаще всего и ведут утратившие интерес к
жизни супружеские пары. Но не случилось. Молодежно-популярный Валентинов день
оказался последним для их беспроблемного счастья.
— С того самого вечера я постоянно проклинаю самого себя, — поникшим
голосом говорил менеджер. — Я сидел в двадцати шагах от Ангелины, когда ее
убивали. И я не смог ей помочь…
— Но вы на самом деле не могли, — мягко заметил Волков. — Вашу подругу
убили в дамском туалете. Вы бы ведь не стали ее провожать туда! Да и откуда вам
было знать, что с ней кто-то захочет расправиться…
— Но кто? Кто ее убил?! — чуть ли не закричал Андрей, так что на них
опасливо обернулись двое молодых парней за соседним столиком, судя по внешнему
виду, предпочитавших не совсем традиционную форму любви.
— Вот я и хотел, чтобы вы мне помогли найти зацепку. Вы с Ангелиной
вместе жили, много общались. Она вам наверняка рассказывала о своем прошлом.
Припомните, не говорила ли она вам о человеке, затаившем на нее зло?
— Вроде нет. Не помню такого.
— А вы не торопитесь, подумайте. Не обязательно сейчас. Если вспомните,
позвоните мне обязательно, вот на этот номер, — Сергей положил на стол визитку.
— Да, и еще: она ведь и сама могла не догадываться, что какой-то человек ее
ненавидит до такой степени, что мечтает убить. Например, она могла расстаться с
молодым человеком, и для нее это расставание прошло совершенно безболезненно. А
для него — трагично. Вот он и затаил обиду. Или как вариант, ей завидовала
некая женщина, у которой она в свое время отбила мужика…
— Да у нее до меня только двое парней и было, — глухо произнес Андрей. —
Первый — это ее одноклассник, она с ним рассталась, когда уехала из своего
поселка в город. — А вот второй… Короче, это тот самый козел, который ей
изменил за два дня до нашего телефонного знакомства. Они вместе работали.
Кажется, он и сейчас работает в той же компании. Мне Ангелина буквально за две
недели до смерти говорила, что ей иногда приходится с ним сталкиваться в этом
их телефонном офисе.
— Имена помните?
— Одноклассника звали Володей. Но вряд ли он на Ангелину зло имел, потому
что, когда она уезжала, он не особенно переживал, по ее словам, и вообще
охладел к ней. А где-то год назад она от своей матери узнала, что он женился на
другой женщине.
— Фамилию не знаете?
— Нет.
— Ладно, а второй?
— Женя, блин, — с неприкрытой неприязнью выдавил менеджер. — Фамилию тоже
не знаю, она не говорила. На хрен мне его фамилию знать…
— А какие у нее были грехи? — неожиданно для себя выпалил Сергей. — В
каких аморальных или безнравственных поступках она вам признавалась?
— Слушайте, я во всех этих высоких материях не спец, — недовольно пожал
плечами Андрей. — Не знаю, что считается грехом в религии. Но вообще-то у
Ангелины грехов не было. Какие грехи? Она ж ангелом была. Само имя за себя
говорит… Ангелок мой, единственный…
В третий раз за жизнь Сергею пришлось увидеть мужские слезы. Несмотря на
всю свою непрошибаемую флегматичность, он отчетливо почувствовал, как частица
душевной боли сидящего напротив торговца автотранспортом перешла в его
сознание. Понял, что никакими словами здесь не помочь. В знак утешения легонько
хлопнул Андрея по плечу и вышел из кафе.
***
Последний гражданин, с которым Волков считал нужным побеседовать,
разительно отличался от Светланы и Андрея. По телефону говорил сухо и
недовольно, от встречи отнекивался. В конце концов договорились встретиться у
него в офисе.
Стаж полицейской службы у капитана Волкова был невелик, но кое-чему он
уже успел научиться. Например, он твердо уяснил, что к разговору со свидетелем
необходимо готовиться загодя. Следует собрать хотя бы самые общие сведения о
человеке. Уточнить основные черты его биографии. Продумать варианты возможного
поведения свидетеля и свою ответную реакцию. А в данном случае это было совсем
не трудно: ведь и со студенткой строительного института Светланой, и с
менеджером автосалона «Мустанг» Андреем, и с исполнительным директором торговой
фирмы «Центр-Строй-Торг» Александром Матвейчуком сотрудники полиции уже
общались, с каждым в свое время, и кое-какая информация поднакопилась.
Уроженец города Шадринска гражданин Матвейчук, неделю назад отметивший
двадцать восьмой день рождения, имел в прошлом нелады с законом. В семнадцать
лет получил первую судимость за участие в розничной наркоторговле. Взяли тогда
не его одного, а целую преступную группу, в которую мальчик Саша входил на
правах мелкой шестерки. Причем вышло так: сначала задержали Сашу, а буквально на
следующий день раскрыли и всю сеть. Взрослые преступники получили немалые
сроки, а двое молодых, в том числе Матвейчук, отделались условным наказанием.
Судейский гуманизм не пошел впрок. Отсутствие моральных ориентиров и
жажда легких денег не позволили парню спокойно жить. За неделю до
предполагавшегося ухода в армию он попытался грабануть продуктовый ларек при
помощи стального прута и газового пистолета, нанес увечья продавщице и
охраннику и поехал в места лишения свободы, имея в багаже уважаемую в криминальном
мире «разбойную» статью.
Колония, в которой «отдыхал» Матвейчук, располагалась в окрестностях
города, и капитан Сафронов был знаком кое с кем из ее сотрудников. От них он и
узнал, что парень во время отбывания наказания активно сотрудничал с администрацией,
состоял в секции дисциплины и порядка, а одно время даже числился помощником
начальника отряда. Сафронов имел некоторое представление о тюремных делах и
разъяснил Сергею, что казенный штамп «сотрудничество с администрацией»
предполагает отнюдь не ударный труд на производстве и не участие в конкурсах
самодеятельности, а кое-что другое. Пацан наверняка работал на «кума», то есть
сливал информацию, провоцировал драчки, усмирял не согласных с режимом
осужденных. В пользу этого предположения работало и то, что уже через полтора
года осужденный Матвейчук был переведен в облегченные условия, а еще через два
года освободился условно-досрочно, откусав половину срока. Кому попало такое
счастье не выпадает, Волков и сам это понимал, хотя ни разу в жизни не переступал
порог исправительного учреждения.
После освобождения из колонии криминальная карьера Саши Матвейчука вроде
бы прекратилась. Во всяком случае, не задерживался и не привлекался. По всему
видать, нашел себя в бизнесе. Два года назад на пару с другом основал фирму
«Центр-Строй-Торг», занимающуюся не столько производством стройматериалов,
сколько продажей оных. Числился исполнительным директором. Пару раз фирма
попадала в поле зрения налоговиков. Понятно, что вести в России абсолютно
честный и чистый с точки зрения закона бизнес практически нереально, и мелкие
финансовые нарушения за руководством фирмы имелись. А у кого их нет? Главное,
чтобы нарушения эти не выходили за рамки разумного и допустимого.
Как Волков и ожидал, Саша Матвейчук не проявил ни особого гостеприимства,
ни большого желания рассказывать о своих отношениях со своей бывшей подругой,
убитой в ночь с восьмого на девятое марта. Для того чтобы его разговорить,
Сергею пришлось прибегнуть к легенде, несколько отличающейся от той, которую он
впарил студентке Свете и менеджеру Андрею.
— Ты пойми, Александр, нет никакого маньяка. Убийство Пешковой было не
третьим в серии, оно было первым. А вот кого зарежут во вторую очередь, это
большой вопрос. Тебе не страшно?
— Не понял, — настороженно переспросил Матвейчук. — А мне-то почему
должно быть страшно?
— У нас есть основания полагать, что с тобой кто-то сводит счеты. Наталью
могли убить из мести.
— Мне?
— Да.
— За что?
— А ты у нас типа безгрешный, да?
— Слушай, капитан, вот не надо только на меня давить. Наша фирма чисто
работает, понял? А что кредиты пока отдать не можем, так это лажа. Если б за
такое убивали, в стране уже людей бы не осталось…
— А я не про фирму твою говорю. Я про зону.
Глаза Матвейчука беспокойно забегали, и Волков понял, что не ошибся в
своих подозрениях. Чувствует парень за собой грешки.
— А что зона? Я отсидел и вышел, какие проблемы?
— Ну ладно, все, выключи дурачка. Ты же не с продавцом обуви
разговариваешь, а с оперативником. А оперативники, они друг другу как братья.
Даже если одни служат в МВД, а другие во ФСИНе. Твоим
кураторам из оперативного отдела ты был нужен, пока на них работал. А сейчас ты
для них ноль, отработанный материал, так что факт твоего сотрудничества с ними
большим секретом не является.
— И че? — мрачно спросил Матвейчук.
— А то, что есть много людей, которые б тебе с удовольствием глотку
перегрызли. Ты же свое условно-досрочное отрабатывал честно, да? Сколько зэков
по твоей наводке пострадало, помнишь? Таких, как ты, за колючкой раньше
ссученными и красноперыми именовали. Такие, как ты, раньше освобождаться
боялись! Может, слыхал, в Тюмени недавно случай приключился. Освободился зэк,
который на зоне завхозом карантинного отряда работал. Неделю всего свободой
наслаждался! Сидел у себя во дворе, пиво пил, не трогал никого, вдруг подошли
трое, вырубили его монтировкой, а потом за руки-за ноги приподняли и спиной о
бревно приложили. Вот и все, и кранты позвоночнику. Сейчас в коляске
путешествует.
— И че? Хотели бы мне что-то предъявить, на меня бы и наехали. Наташка-то
при чем, я с ней полгода как познакомился.
— А тебе знакомо такое понятие, как нравственные страдания?
На лице Матвейчука отразилось искреннее непонимание, и Сергей понял, что
понятие это парню все же незнакомо.
— Расшифруй, капитан.
— Без одной почки или со сломанным позвоночником жить тяжело, так? А без
любимой женщины разве не тяжело? Ты заметь, ее ведь не абы когда убили, а в тот
вечер, когда вы с ней в кафе сидели. Женский день отмечали. Помнишь?
— Ну, помню.
— Вот, значит, сидел ты с любимой девчонкой, пил-закусывал, все у тебя
классно было. Она вышла в туалет. А через двадцать минут ты уже ее труп видел,
окровавленный. Ведь так было?
— Ну так, и че? — опять задал свой любимый вопрос Матвейчук.
— Не тупи, Саша, — покачал головой Волков. — Убийством Пешковой тебя
хотели наказать. Тебя, не ее. Да только мне почему-то кажется, что ее смерть
для тебя наказанием не стала. Я прав?
Матвейчук закурил. Сергей скрипнул зубами, но сдержался. Ничего
страшного, табачную вонь можно и потерпеть. Не стоит обострять отношения со
свидетелем, который вот-вот заговорит о важных вещах.
Беспринципность и бессовестность бывшего осужденного в данной ситуации
пришлись очень кстати. Не каждый мужик мог бы откровенно рассказать о таком.
Убитая полтора месяца назад Наталья Пешкова не являлась его любимой и обожаемой
девушкой. Она была своеобразной визитной карточкой, аксессуаром делового
человека, каковым считал себя Матвейчук. Известно, что в мире бизнеса действуют
свои неписаные законы, несоблюдение которых могут себе позволить только
финансовые олигархи, которые уже достигли заоблачных высот и почивают на
лаврах. Один из таких законов предписывает бизнесменам иметь набор аксессуаров,
подчеркивающих их деловой статус. Директор крупной фирмы не может подписывать
многомиллионные контракты шариковой ручкой из «Союзпечати». Он не может
разъезжать на «Жигулях» девятой модели и носить часы, приобретенные на оптовом
рынке. И, уж конечно, не имеет права появляться в деловом сообществе с
замызганной, неухоженной бабой, напоминающей бледную поганку.
Понятно, что далеко не все представители отечественного бизнеса свято
чтят сии правила. За четверть века российская бизнес-культура прошла большой и
трудный путь, бесповоротно распрощавшись с бритоголовыми отморозками в бордовых
пиджаках и славными традициями решения спорных вопросов при помощи пули и биты.
Тем не менее нормы делового этикета не выкристаллизовались окончательно, не
вошли в плоть и кровь российской коммерции. Как ни странно, но молодой Саша
Матвейчук, дважды судимый предприниматель средней руки, относился к этим нормам
более серьезно, чем иные финансовые воротилы, подмявшие под себя целые отрасли.
Волков внимательно посмотрел на строгий серый костюм Саши, буквально
светящийся своей непомерной дороговизной, на полосатый галстук, стоивший,
вероятно, не меньше самого костюма, и на роскошные золотые часы, украшающие
правое запястье. Пацан явно не экономит на имидже. Интересно, какая у него
машина? Уж наверняка не «нексия» и не «форд-фокус».
— Значит, Наталья для тебя была просто частью имиджа, так, что ли?
— Ну да, — бесстрастно подтвердил исполнительный директор. — Она ж ничего
такая была, статная, длинноногая. Одеваться умела, и я ей кучу шмоток надарил
для всяких разных мероприятий. К тому же два языка знала. Классная баба.
— Ну и где ты с такой классной бабой познакомился?
— В спортивном комплексе. В элитном, — уточнил Матвейчук. — Там у них
годовой абонемент стоит полторы штуки баксов. Но зато все есть и высшего
качества. И тебе сауна, и бассейн, и тренажерка… Я
туда хожу раз в неделю, чаще не получается, загружен сильно. Вот там ее и
встретил. Поговорили немного, я ее поужинать пригласил. То да се…
— Проснулись вместе, да?
— Проснулись вместе. И я тогда сделал ей предложение…
— Да ну? — удивился Волков.
— Не, другое предложение. Я ей так и сказал: нужна красивая телка,
которая будет рядом со мной только тогда, когда мне это будет надо. Чтоб
сопровождала меня в разные места, особенно на праздники всякие, корпоративные
посиделки, неформальные встречи с партнерами и прочее… В мои дела чтоб не
лезла, никаких упреков чтоб я от нее не слышал. И за это я ей платить буду.
— А секс как же?
— Это тоже входило в стоимость. Только без всяких там бабских отнекиваний типа «голова болит». Надо — значит, надо.
— Подожди, а жили-то вы вместе или нет?
— Когда я хотел, она приезжала и оставалась у меня. А так она жила на
съемной хате. Тоже свою жизнь вела, я ее не ограничивал. Одно только условие
поставил: если кто-то из моих друганов узнает о ее
шашнях на стороне, наш договор сразу же расторгается.
— Ревновал то есть?
— Да какая, нахрен, ревность? — усмехнулся Саша
Матвейчук. — У нас отношения не любовные были, а договорные, пойми ты. Дело в
имидже. Когда пацан бабе изменяет, это ему только престижа добавляет перед друганами. А когда баба мужику рога наставляет, это вообще
позор. Зачем мне, чтоб надо мной ржали?
— Разумно, — кивнул Сергей. — И как же Наташа восприняла твое
предложение?
— Нормально. Мы обсудили сумму, и она согласилась.
— И за сколько?
— Пятьсот баксов в месяц.
— Как за четыре месяца пользования спорткомплексом?
— Чего?
— Ничего.
Волков представил себя в роли Саши Матвейчука. Интересно, как бы он сам
относился к девушке, согласившейся играть роль его любовницы? Наверное, все
зависело бы от того, стала бы она ложиться с ним в постель. В конце концов,
эскорт-услуги принципиально ничем не отличаются от любых других услуг. Ну не
может мужик никого любить или не хочет, а для престижа красивую женщину иметь
надо. Вот и приходится платить. И со стороны самой женщины нет ничего постыдного.
Все мы каждый день торгуем своим временем, своими знаниями, умениями,
способностями… А вот телом собственным торговать все же позорно. Любопытно, а
как бы отреагировала Снежная Королева, если бы он в позапрошлом году, при
знакомстве, сделал ей подобное предложение? Наверное, улыбнулась бы своей
убийственно-холодной усмешкой и ушла, не обернувшись.
— Когда вы с Пешковой сговаривались, ты о ней что-нибудь знал? Где она
работает, например, и чем вообще занимается?
— Ну да. Она школу моделей закончила, одно время в ночных клубах
выступала, потом в салон красоты устроилась, администратором…
— Это все ты с ее слов знаешь?
— Да. А че?
Сергей вдруг почувствовал приступ мальчишеского озорства. Очень ему
захотелось поведать зацикленному на престижных мелочах бизнесмену об истинных
занятиях его… любовницы по вызову, точнее не скажешь. После ее убийства
оперативники на всякий случай пособирали сведения о ней, хотя и были уверены,
что девушка стала очередной жертвой маньяка. В салоне красоты Наташа Пешкова
действительно трудилась, но она также трудилась и в другом салоне, носящем
говорящее название «Холостяцкий шалаш». Андрюха Черновский
лично опросил некоторых сотрудниц данного заведения и узнал, что у Пешковой
была своя фишка: при интимном общении с возбужденными клиентами девушка всегда
меняла свою внешность с помощью рыжего парика, цветных линз и экстравагантного
макияжа. Теперь понятна причина: если узнают папа с мамой, это ничего, это
пережить можно, а вот если узнает Саша Матвейчук, месячный доход разом сократится
на пятьсот долларов. А узнать он мог бы запросто: кто-нибудь из коллег или
деловых партнеров наведался бы в «Холостяцкий шалаш» да и увидел бы знакомое
личико, а потом бы Саше рассказал, с эротическими подробностями. Так что личико
это приходилось маскировать.
Невелика премудрость: мужчины вообще мало внимания обращают на женские
лица, а уж всматриваться в лицо рыжеволосой бордельной
шлюхи точно никто не будет. Ну и, само собой, в ходе
предварительно-ласкательных бесед Пешкова представлялась не Наташей, а
Маргаритой.
Просвещать исполнительного директора Волков все же не стал. Не для чего.
Сам должен был сообразить, что если девушка продается за деньги, то не ему
одному.
— Ты хорошо помнишь ваш последний вечер?
— Помню. Мы тогда на самом деле не Женский день праздновали, а заключение
сделки с одним оптовиком из Челябинска. Бабам своим не сказали об этом,
понятное дело. Поздравили, выпили за них, все честь по чести. Сидели, блин,
вчетвером, все нормально было… Потом Натаха в туалет
пошла, а потом — визги, вопли…
— Ее визги?
— Не. Тех двух телок, которые ее в туалете нашли.
Сергей уже решил для себя, что отвлеченные понятия Матвейчук понимает
плохо. И все же спросил:
— Слушай, Санек, а ты в тот вечер был счастлив? — И тут же поправился,
взглянув на недоуменное выражение лица собеседника: — Я имею в виду, вы с
Наташей Пешковой были похожи на счастливую любящую пару?
— Да откуда мне знать… Я ж на нас со стороны не смотрел.
— Ну, а все же?
— Наверное, да. Ну а как иначе, капитан? Праздник ведь был, Восьмое
марта. Когда люди празднуют, они всегда выглядят довольными и счастливыми. А Натаха свою роль хорошо играла. Никто из моих корешей так
до сих пор и не догадался, что между нами никаких чувств не было…
— А у тебя сейчас есть женщина?
— А какая тебе разница? — ощетинился Матвейчук. — Вот уж это точно не
имеет отношения к делу.
«Действительно не имеет, — думал Сергей, выруливая на дорогу. — Какая
разница, нашел этот упырь себе новую эскорт-девочку или еще в активном
поиске?.. Главное, что в компании своей шлюшки он выглядел так, как и должен
выглядеть мужик, которому повезло в любви. И Пешкова выглядела так же
наверняка. Она за то и получала пятьсот долларов в месяц, чтобы производить
впечатление счастливой девочки…»
***
Нажав кнопку пятого этажа, Вера Ивановна вдруг подумала, что, если лифт
по какой-нибудь причине отключат, она вообще не сможет выйти из квартиры. Если
на спуск по лестнице сил еще хватит, то на подъем — точно нет. Проклятая
немощность… На поход в ближайший продуктовый магазин пришлось потратить сорок
минут. А магазин-то не дешевый. С точки зрения экономии она бы предпочла
отовариваться в универмаге на соседней улице, куда обычно Белла ходила, да
разве ж она сможет?..
Пенсионерка вставила ключ в замочную скважину, и тотчас же с шестого
этажа донесся звук открываемой двери.
— Тетя Вера, я вас из окна увидел, как вы возвращаетесь. Мне бы
поговорить нужно с вами. Можно?
Сосед сверху, Виталик. Под пятьдесят лет, внука имеет, а все как мальчик:
«тетя Вера». Детская привычка. Виталика она знала с самого рождения, равно как
и его покойных родителей. Много лет назад он был близким другом Виктора, хотя
совсем на него не походил. Вел себя скромно, старшим не грубил, к учебе
относился прилежно. Вера Ивановна долго не могла понять, на чем держится дружба
таких разных подростков, а потом все поняла: на зависти и на восхищении.
Робкому и несмелому Виталику до боли хотелось быть таким же наглым и развязным
парнем, каким был Виктор Квашнин. Он, дурачок, даже пытался подражать привычкам
Витьки, довольно комично. А Виктору, понятное дело, такое отношение к себе
грело душу. Приятно сознавать, что твой ровесник хочет быть похожим на тебя.
Вера Ивановна знала, что, когда ее сына посадили, Виталик с ним
переписывался. От Витьки тогда все друзья отвернулись, да и не только друзья:
они сами, родители, предпочли не иметь с вором и насильником никаких контактов.
А вот сосед остался верен своему другу детства. Квашнина не могла в толк взять:
теперь-то чему завидовать и чем восхищаться? Впрочем, у самого Виталика жизнь
складывалась тоже не очень складно, в начале девяностых закрыли за
ненадобностью военный завод, на котором он трудился, парень остался без работы
и запил. Другие, кто посильнее да понапористее, в те годы шли в бизнес и
наживали миллионы, а у него кишка тонка оказалась. Пару-тройку лет пропивал
зарплату жены и собственную бытовую технику, потом вроде взялся за ум,
устроился в автомастерскую. Две дочери у него родились, одна за другой, а
теперь уже и внук растет.
С самой Верой Ивановной он всегда здоровался, поздравлял с праздниками,
несколько раз помогал заносить и выносить крупногабаритные вещи. Не пригласить
его на похороны Беллы, которую он знал с младенческих лет, старушка никак не
могла.
— Заходи, Виталик, — предложила она.
— Я, собственно, что вам хотел сказать, — неуверенно замямлил мужик,
когда она усадила его на диван. — Беллочка умерла, мы
очень вам сочувствуем, и я, и моя супруга…
— Спасибо, Виталик.
— Я вот на вас смотрю: вы так тяжело двигаетесь, просто сердце сжимается.
Трудно вам одной жить, наверное?
Старушка вздохнула. Не стала отрицать очевидное.
— Вот мы и подумали… А давайте мы вам помогать будем, а?
— Как помогать?
— За продуктами и за лекарствами ходить, в квартире прибираться, ковры
хлопать, сантехнику и электрику налаживать, если проблемы возникнут… Хотите,
могу вас в поликлинику возить, у меня «Жигуленок»
есть, вы знаете. Вам только и останется, что покушать себе приготовить да
посуду помыть. Можем вам даже деньгами помочь. Наша младшая дочка недавно замуж
вышла, с нами теперь не живет, так что у нас с финансами попроще стало.
Слушая соседа, Вера Ивановна осознавала, что он озвучивает только первую
часть предложения. По его тону, по его интонациям, даже по его взгляду было
понятно, что непременно последует и вторая. Так и получилось: Виталий предложил
старушке составить завещание в его пользу. Иначе говоря, оставить ему и его
жене трехкомнатную квартиру как плату за услуги. Все равно близких
родственников у нее теперь нет, жилплощадь передавать некому, так почему бы и
не облегчить себе оставшиеся годы жизни? Взаимовыгодная сделка, по мнению
Виталика.
Предложение соседа не заинтересовало Веру Ивановну. По поводу завещания у
нее имелись свои соображения.
— Не понимаю, почему вы не хотите принять нашу помощь, — огорченно
произнес Виталий. — Столько лет знакомы, вы ж меня еще мальчишкой помните. И с
сыном вашим я всегда был дружен. Почему вы не хотите, чтобы мы вам помогали? Мы
же от чистого сердца…
— Не обессудь, Виталик. Ты парень славный, и я к тебе очень хорошо отношусь.
Но не привыкла я помощь принимать от других людей, зная, что не смогу
отблагодарить. Сама как-нибудь справлюсь. Уж я все же не колода какая, проживу.
— Да вы как раз можете нас отблагодарить, тетя Вера! Квартира-то ваша
каких денег стоит! У меня две дочки, и обе замужем, и обе по съемным квартирам
мыкаются с мужьями, а у Машки ведь уже сын растет. Вот бы мы вашу трешку между
ними и поделили, и славно было бы. Вы подумайте…
— И думать нечего. Не могу я квартиру вам оставить, Виталик.
— Почему? У вас же ни детей, ни внуков больше нет.
— Так у меня зато сестра есть, родная, из Тюмени. Ты ее на похоронах
видел. А у нее трое детей и не помню, сколько внуков. Вот им и оставлю
квартирку, коли Беллу Бог прибрал… Родная кровь.
— Тетя Вера, так они ж все далеко, в Тюмени! Они ж вам не будут в магазин
и в аптеку ходить…
Старушка засмеялась мелким, почти судорожным смехом.
— Ничего страшного, сынок. Сама доковыляю. Да мне и жить-то осталось
всего ничего. Может, завтра и помру.
Обиженный сосед направился к выходу. Уже в прихожей спросил, понизив
голос:
— Тетя Вера, а кого вы на кладбище-то увидели? Вы так перепугались, что
чувств лишились, я еле вас подхватить успел…
— Так я ж тогда сказала, Виталик. Покойного супруга увидела. Галлюцинация
это, мираж, призрак, понимаешь? На нервной почве.
— Ну да, вы так менту объяснили. Но я-то поумнее мента буду. И я ведь
тоже его заприметил, тетя Вера.
— Кого? — испуганно спросила она.
— Сами знаете кого. Совесть-то вас не мучает по ночам, а?
— Иди к себе, Виталик. Устала я.
Старушка распахнула дверь, сосед вышел. Несколько минут Вера Ивановна
стояла с зажмуренными глазами, вспоминая похороны Беллы и свое видение, не
имевшее никакого отношения к ее покойному мужу. «Про совесть заговорил,
гаденыш, — со злостью подумала она. — А сам на мою квартиру пасть разинул.
Ничем он не лучше Витьки, только мямлит и смущается. Совесть… И почему она меня
грызть должна?»
Глава 5
В любой группе людей, выполняющих определенную работу, кто-то должен быть
старшим. Это закон управления. Командир, начальник, бригадир, пахан, смотрящий…
Названий можно придумать сколько угодно, важна суть. Формальный или
неформальный, но лидер обязательно должен быть.
До момента, когда к поискам неуловимого Садовода был неофициально
подключен Сергей Волков, расстановка ролей была простой и понятной. Капитан
Сафронов, как старший по возрасту и по званию, считался номером первым. Старший
лейтенант Черновский охотно признавал себя номером
вторым. Теперь же, с приходом Сергея, ситуация стала менее ясной. С одной
стороны, Волков был старше обоих оперативников по возрасту. С другой, он имел
минимальный опыт работы в органах внутренних дел и не мог похвалиться
какими-либо достижениями на ниве борьбы с преступностью. С третьей же стороны,
он был единственным лицом, имеющим личную заинтересованность в скорейшем
захвате маньяка: это ведь за его женой два дня подряд следил Садовод. Кроме
того, Настя, как выяснилось, училась в одном классе с покойной Беллой Квашниной
и могла дать важную информацию о ее прошлом. Причем с куда большей готовностью
она бы поделилась этой информацией со своим любимым мужчиной, нежели с
посторонним человеком, будь то следователь или сотрудник полиции.
На это обстоятельство Сергей вновь обратил внимание Саши Сафронова,
встретившись с ним в пятницу.
— Настя мне рассказывала, что Квашнина была типичным школьным изгоем. Как
в фильме «Чучело», помнишь? Но Настя знала ее только до девятого класса, потому
что в десятом Белла училась уже в другой школе. Целых семь лет прошло, почти
восемь. Вот эти годы мы должны изучить, как под микроскопом.
— Да на фига? В рамках нашей основной версии, личность Беллы вообще не
имеет никакой важности. Мы же решили, что она стала случайной жертвой…
— Вот я и хочу проверить, так это или нет. Вчера я пообщался с тремя
свидетелями, с девушкой Олега Волнухина и с парнями
Ангелины Соколовской и Натальи Пешковой. И расспрашивал я их вовсе не про
убийства.
— А про что?
— Про личные отношения. И мне кажется, я уловил закономерность, которой
руководствуется наш Садовод.
— Поделись.
— Он убивает тех, кто счастлив в личной жизни. Вернее, вот как: тех, кто
выглядит счастливым. Например, Наташа Пешкова вряд ли была на седьмом небе от
счастья в отношениях с эгоистом Матвейчуком. Да и вообще, какое личное счастье
может быть у заурядной проститутки? Но в день смерти в ресторане она наверняка
казалась очень даже удоволенной…
— Да ну, слишком уж простой мотив. Даже для психа.
— Да, мотив простой. И очень серьезный — зависть! Черная зависть. Чем
отличается белая зависть от черной, знаешь?
— Примерно.
— Скажу точнее. Белая зависть — это когда человек смотрит на другого, у
которого есть нечто ценное, и говорит самому себе: «Ага, у него есть, а у меня
нет. Значит, я буду стараться, чтобы и у меня тоже было…» А черная — это когда
он говорит: «Ага, вот он гад, ну почему у него есть, а у меня нет?!
Несправедливо, блин! Надо восстановить справедливость, то есть отнять у него и
поделить между такими, как я. А его, гада, пристукнуть, чтоб не сопротивлялся…»
— Хочешь сказать, Садоводу не везет в личной жизни?
— Вот именно. Я почти уверен, что у него серьезнейшие проблемы в
отношениях с женщинами. Вполне возможно, имеется какой-нибудь внешний дефект,
уродство лица или тела. А может, никакого уродства нет, а есть глубокая
психологическая травма, тянущаяся из пубертатного периода…
— Какого периода?
— Ну, из периода полового созревания. Сам знаешь, в тринадцать-пятнадцать
лет все воспринимается особенно остро. Подросток может вены себе перерезать
из-за такой чухни, на которую взрослый мужик и
внимания не обратит. Пройдись по всем нашим знаменитым серийникам,
они же все ссылаются на нечто подобное. Оправдывают себя тем, что мама с папой
ремнем наказывали, старшие товарищи издевались, одноклассники насмехались,
девчонки не давали…
— Подожди, так Белла-то при чем? Такой жизни, как у нее, никто не мог
завидовать. Ни с кем не общалась, друзей нет, парня нет и не было, работала
библиотекарем… Да и внешность тоже не для глянцевых журналов…
— Но мы же условились, что ее убили фактически случайно. Квашниной нельзя
было завидовать, ты прав. А вот Насте моей — можно! — Волков повысил голос. —
Природа ее одарила всем, и красотой, и умом, и характером. Любящие родители,
беззаботное детство, популярность в школе и в институте… И в наших отношениях
мы оба кайфуем, поверь на слово. Я жизни не представляю без нее. У нас за все
время знакомства только одна проблема и была, ты о ней знаешь.
— Знаю, — кивнул Сафронов. — Это когда ее в убийстве обвиняли…
— Да. А так у нас все классно. И вот я вчера слушал Свету и Андрея и
представлял себя на месте любого из них. Человек нашел свой идеал, она на
высшем подъеме, он засыпает счастливым и просыпается счастливым. А ему в один
момент все ломают. Отнимают у него объект любви. Впору вешаться. Вот лично я
далеко не уверен, что смог бы пережить неожиданную гибель Насти.
— Получается, этот урод сразу по двум целям бил: лишал жизни одного
человека и одновременно кидал с небес в грязь другого.
— Да. Типа, если мне плохо, так пусть и никому не будет хорошо. К тому же
ты не забывай, когда именно он совершал свои преступления: второго января,
четырнадцатого февраля и восьмого марта. Праздничные дни! Люди сидели в
ресторанах, настроение у них было приподнятое… Вот за это он им и мстил.
Одиноким, ущербным, обиженным жизнью субъектам вообще тяжело переживать праздники,
равно как и чужое счастье…
— Не знаю, Серега, может, ты и прав. Хотя у нашего консультанта из
областного Центра судебной психиатрии другое мнение по поводу мотивации
Садовода.
— Какое?
— Он карает людей за грехи. Потому и подбрасывает надкусанное яблоко.
Типа, я не просто так ножом махаю, я вершу высшую справедливость.
— А одно другому не противоречит. Просто грех этих людей в том и состоял,
что они были счастливы, хотя, по его мнению, не имели право на счастье.
— Тогда я тем более не понимаю, почему тебя так интересует прошлое
Квашниной. В ее жизни никакого запредельного счастья не было.
— Повторяю: во-первых, я хочу нашу версию проверить. А во-вторых, вот
лично ты читал заключение судмедэксперта по поводу ее тела?
— Читал вроде… — Сафронов наморщил лоб, припоминая. — Серега, блин, у нас
столько бумажек, всего и в голове не удержишь. Да, вспомнил, читал.
— Тогда ты должен знать, что Белла Квашнина не была девственницей! Ух,
блин, до чего я не люблю это слово…
— Почему?
— Долго объяснять. Факт в том, что минимум раз в жизни она имела половой
контакт с мужчиной. И я очень хочу с этим мужчиной познакомиться. Понимаешь, мы
ведь можем многого не знать, можем видеть только надводную часть айсберга. А
если, вопреки нашим прикидкам, она все же была счастлива? Вдруг у нее был
парень, с которым она регулярно встречалась? Сколько примеров, когда веселые,
беззаботные красавицы не могут устроить свою судьбу, а такие угрюмые дурнушки —
устраивают… И еще не забывай: Квашнина была верующей. Это особый тип личности, поверь.
Я считаю, нам обязательно нужно побывать в храме, куда она часто ходила, по
словам бабки. Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Там-то она и могла
вести свою настоящую жизнь, а все то, что за пределами церкви, это так, мишура.
Сафронов растер в пепельнице окурок, для надежности загасил его
собственной слюной. Не нашел, что возразить.
— Ну ладно, давай попробуем порыть в этом направлении… Значит, по
пунктам: ищем парня Квашниной, разбираемся с ее церковными делами, проясняем ее
прошлое. Черновского я запрягу сгонять в ее институт, с сокурсниками потрещать.
— Сокурсников он в институте не найдет, они сейчас дипломы пишут. Пусть
лучше в ту школу съездит, в которой Белла училась последние два класса. Номер
сто двенадцать.
— А в первую ее школу?..
— А про первую школу мне Настя все рассказала, они же вместе учились.
Хотя пускай и туда заедет, лишним не будет. Настя могла чего-то и не знать…
— Сделает. Слушай, Серега, а если все же он твою жену хотел грохнуть…
Может, ей уехать куда-нибудь? Он ведь может ее выследить и повторить попытку.
— Да я думал об этом. Меры предосторожности мы приняли. Она у меня
девочка непростая, голыми руками не возьмешь…
Волков говорил уверенно, но на самом деле он далеко не был уверен, что с
Настей ничего не случится. Да и как мог он быть абсолютно спокоен? Все эти дни
его супруга ходила на работу. Точнее, не ходила, а ездила на автобусах и
маршрутках. В транспорте, конечно, безопасней, чем в парке, но ткнуть ножом
можно и в салоне. Первые три жертвы Садовода погибли в ресторанах, в людных
местах, и никто им не помог, никто не помешал убийце. Да и помимо работы Насте
было чем заняться. По пятницам, например, она ходила в фитнес-клуб или в
бассейн. Дважды в неделю, по четвергам и субботам, посещала курсы вождения. От
погибшего в прошлом году ее брата Максима остался трехгодовалый «рено логан», и родители готовы
были предоставить его в полное Настино распоряжение, но для этого нужно было
получить водительские права… Наконец, самое уязвимое место, подъезд. Когда
имелась возможность, Сергей встречал и провожал Настю, но получалось это далеко
не всегда.
В принципе, выход был: взять на работе отпуск за свой счет, запереться в
квартире и никому не открывать. Но Настя бы на такое никогда не согласилась, да
и самому Сергею такое решение не казалось правильным. Поступить так — значит,
признать превосходство преступника, признать, что он сумел ограничить ее
свободу, сумел понизить качество ее жизни. Да и сколько это может продолжаться?
Иных маньяков годами ловят, они потому и остаются в народном сознании, что
держат людей в страхе на протяжении длительного периода, успевая совершить
десятки убийств. Учитывая особую осторожность и криминалистическую
осведомленность Садовода, никак нельзя было надеяться, что он окажется за
решеткой очень скоро. И что ж теперь, прятаться от него до тридцати лет? Нет,
Волков не хотел для своей супруги такой судьбы.
***
«Зачем нужна улица, если она не ведет к храму?» Подъезжая к серо-голубому
зданию с тремя куполами, Сергей мучительно вспоминал, откуда он может знать эту
фразу. Читал он очень много, начиная с раннего детства, и почерпнутые в книгах
знания старался не забывать. Ставку делал не на механическое запоминание, а на
системное. Помогала ему в этом простенькая мнемоническая методика, откопанная в
трудах одного британского психолога. Рассчитана она была в первую очередь на
запоминание информации, получаемой визуальным путем. В первую очередь, из
письменных текстов. Используя нехитрые приемы, Сергей мог восстановить в памяти
содержание любой книги, когда-либо им прочитанной. И если он вдруг не мог
припомнить, откуда взялась в его голове та или иная фраза, скорее всего, это
означало, что он ее не прочитал, а услышал.
«А почему, собственно, улица должна куда-то непременно вести? Улица
создается не для того, чтобы вести к бане, храму или вокзалу, а для того, чтобы
на ней стояли дома, а в домах жили люди…» Кем бы ни был автор крылатой
сентенции, но Волков точно не назвал бы его своим идейным собратом.
Традиции православной церкви он знал неплохо, поэтому не забыл троекратно
перекреститься перед входом. И сразу же вдохнул ни с чем не сравнимый аромат
горящих свечей и кадильного дыма. Ему вспомнилась книга одного сибирского
иеромонаха, которую он прочитал на досуге. В ней замечалось помимо всего
прочего, что, если бы русский крестьянин семнадцатого века мистическим образом
переместился в век двадцать первый, он чувствовал бы себя спокойно и
умиротворенно только в одном месте — в церкви. На этом основании автор делал
вывод, что современная жизнь со всеми ее культурными и техническими новинками
разрушает психику и подрывает духовные основы, и неплохо было бы нам вернуться
к заветам мудрых предков, побольше времени уделять стоянию в храме, а поменьше
— работе и развлечениям. Волков всегда поражался обыкновению религиозных
активистов делать абсурдные выводы из предельно простых и понятных
обстоятельств. Выходец из прошлого чувствовал бы себя в церкви как дома просто
потому, что ее внутреннее убранство почти не изменилось за минувшие века,
сохранилось множество ритуальных мелких деталей, которые и создают особую
обстановку, настраивают человека на определенный психологический лад. Если что
и появилось в храмах за последние десятилетия, так это торговые точки при
входе, снабжающие прихожан свечками, крестиками и духовной литературой.
До начала вечерней службы оставалось еще около часа, людей было немного.
Что ж, тем лучше, значит, можно будет пообщаться с персоналом. Продумывая свой
визит еще с утра, Сергей решил ничего не говорить о смерти Беллы. Пусть она
числится не убитой, а без вести пропавшей. Во-первых, меньше будет эмоций, а
во-вторых, служители храма с большей готовностью расскажут о личной жизни
девушки. Если таковая была, конечно
Продавщица из церковной лавки, сутулая женщина с грустным лицом,
известием об исчезновении Беллы Квашниной была сильно взволнована. Старушка за
стойкой, принимающая записки о поминовении, только охала и качала головой.
Точнее, обе они сначала просто не поняли, о ком идет речь. Оказалось, что
погибшую девушку здесь знали не по тому имени, которое было указано в паспорте,
а по крестильному имени — Варвара. Сестра Варвара, вот как. Да, она уже целую
неделю не появляется, хотя раньше приходила с периодичностью в три-четыре дня.
Нет, о ее личной жизни они ничего не знают, ни разу ее с мужиком не видели.
Хотя лучше бы с батюшкой поговорить…
Сергея интересовало, какие конкретно функции выполняла Белла-Варвара в
церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи, и он на свой вопрос получил ответ. В
переводе на светский язык, девушка была чем-то вроде консультанта. Разъясняла
прихожанам, в основном новичкам, правила внутрицерковного
поведения, указывала, где какая икона висит, как нужно стоять во время службы,
в каком порядке совершать ритуальные действия, когда осенять себя крестным
знамением, когда наклонять голову… Но функциями консультанта она вовсе не
ограничивалась, присваивая себе еще и полномочия духовного цензора.
Беспрестанно делала замечания, нередко в жесткой и категоричной форме,
требовала делать не так, а вот этак и не успокаивалась, пока ее требование не
выполнялось. Контролировала, одним словом. Больше всего от нее доставалось
детям и молодым женщинам. Первым — за вечную шумливость и непоседливость,
вторым — за неправильный, с ее точки зрения, внешний вид. Неприкрытые коленки и
выбивающиеся из-под платка волосы раздражали ее донельзя, могли стать причиной
шумного конфликта.
Церковные женщины рассказывали о сестре Варваре с уважением в голосе, но
в то же время и с некоторой опаской. Волков чувствовал это и понимал, что обе
они явно смягчают картину, рисуя Беллу в более мягких тонах. А как иначе, здесь
ведь тоже есть своя корпоративная этика. Сор из избы, то есть из церкви, не
выносить. О личностях такого сорта Волков знал не только от верующих знакомых,
но и по собственному опыту. Будучи подростком, он, как и многие в этом
возрасте, мучительно искал ответы на вечные вопросы о смысле жизни, о добре и
зле, о морали и нравственности. Искал в том числе и в различных религиозных
течениях. Подобно киевскому князю Владимиру, «испытывал» верования и философские
системы. Ответы на вечные вопросы нашлись сами собой уже в более зрелых годах,
когда пришло понимание, что нужно не лениться и не искать их в готовом виде, а
расширять кругозор, наполнять голову знаниями, размышлять, анализировать и
сравнивать, вот тогда и толк будет. Но в четырнадцать-пятнадцать лет, когда
понимание еще не пришло, но уже очень хотелось объяснить все странное и
загадочное, а заодно и обрести всемогущего заступника, способного выполнить
любую просьбу, он несколько раз захаживал в православные церкви города. Стоял,
внимательно вслушиваясь в малопонятные слова молитв и песнопений, рассматривая
изображенные на иконах сюжеты, и прислушивался к собственному сердцу: не екнет
ли? Не екнуло.
Зато молодой Сережа Волков познакомился с явлением, которое молва
народная именует «белыми платочками», невольно вкладывая в красивые слова
негативный смысл. Прицерковные старушки… Если
кому-нибудь взбредет в голову провести статистическое исследование и узнать,
скольких молодых людей они оттолкнули-отвратили от христианства вообще и от
православия в частности, число получится отнюдь не мизерное. Человек привык
мыслить ассоциативно, образно. А с каким образом он сталкивается, переступая
порог храма? Кто шипит и рычит на него, делает грубые замечания, пугает его
карой небесной за неправильное или неточное прикладывание к иконе или за
тронутые тушью глаза? И замечания-то основаны большей частью на суеверии, на обрядоверии, не имеющем ничего общего с христианской идеей.
«Таких не отпевают!» — грубо рявкнула приемщица поминальных записок, вычеркнув
показавшееся ей не славянским имя. «Если заходишь в храм с ребенком, веди его
справа от себя, справа, не слева!» — кричит другой божий одуванчик молодому
отцу семейства. «Нечего с голыми руками в святой церкви делать, так только
блудницы ходют!» — распаляется третья, у которой если
и были в жизни радости, так остались в далеком прошлом… А ведь именно их
начинающий прихожанин и принимает за лицо церкви. Подумает, развернется и
уйдет.
Но старушек-то хоть понять можно, у них действительно ничего светлого и
радостного нет и не предвидится, надо ж негативным эмоциям давать выход. Да и
чувство причастности к Богу душу греет: как же, мы в церкви служим за
бесплатно, чуть ли не живем здесь, мы-то точно спасемся, а они все там, в своих
безбожных офисах да институтах, так и пропадут… Да, их поведение объяснимо. Но
в церкви Усекновения Главы Иоанна Предтечи, получается, функцию «белых
платочков» выполняла молодая девушка Белла, она же сестра Варвара. Возможно ли?
Надо проверить.
Сергей вышел на улицу. Навстречу ему поднимались мужчина и женщина
средних лет, явно небольшого достатка. Взглянув на фотографию Беллы, они пожали
плечами. «Да мы редко сюда захаживаем». Волков показал снимок еще троим, с тем
же результатом. Он совсем не удивился: на фотографии Белла была простоволосой,
а при выполнении своих контролерско-ревизорских
функций наверняка носила платок, тем самым невольно меняя внешность. Наконец
полноватая женщина с пятилетним малышом уверенно заявила, что помнит сестру
Варвару, потому что посещает церковь каждую неделю, а в посты так и по два
раза.
— Да как ее не помнить?! Ее здесь все знают. Мы как в новую квартиру
въехали, я стала сюда ходить и сына вот приучаю… — женщина кивнула на понурого
мальчугана. — Сколько хожу, столько эту Варвару и помню. А что с ней
приключилось?
— Пропала. Вот, ищем. Родственники говорят, что она неделю назад пошла в
храм и не вернулась с тех пор.
— Вот это да. А может, и…
Женщина внезапно умолкла, но Волков по интонации понял, что она хотела
сказать нечто вроде: «а может, и хорошо».
— Она здесь работала? — невинно спросил он.
— Работала. Да лучше б не работала. Нет, я понимаю, в церкви порядок
должен быть. Но она себя как помешанная вела. Не столько сама молилась, сколько
следила, как другие молятся. Вот, помню, летом дело было, заприметила она на
каком-то парне крестик необычной формы. Вроде и православный, а вроде и нет.
Прицепилась к нему: покажи, с абы какими крестами сюда ходить не дозволено. Он
от нее, она за ним. Не отстала, пока он ей крестик к носу не поднес. Она
посмотрела и стала его гнать в церковную лавку, чтоб купил настоящий, как
полагается. Он ей объяснял — и ведь хватило терпения! — что крест купил в
Италии, в Бари, кажется, где мощи святого Николая хранятся. А она ему одно:
нет, с таким нельзя, или покупай новый, или уходи. И ведь ушел! Неудобно мужику
с бабой скандалить, тем более перед иконами.
До начала вечерней службы сестру Варвару узнали по фотографии еще двое
церковных завсегдатаев. Один поведал, как у него на глазах «служительница»
отчитывала пожилого мужчину, который все забывал креститься во время чтения
псалмов. Другой припомнил, как совсем недавно, на Пасху, она не позволила
опешившей женщине освятить корзину крашеных яиц, потому что на скорлупу были
нанесены какие-то золотистые узоры, показавшиеся ей оккультными знаками.
— Я понимаю, когда старушки так себя ведут. У них ум за разум заезжает,
какой с них спрос. А с другой стороны, они всю жизнь при церкви, опыта
набрались, они иногда могут и дельный совет дать. И к ним поневоле
прислушиваешься, нас всех учили старость уважать. Но девчонка-то молодая что
понимает? Она духовных семинарий не кончала, у нее ни опыта, ни знаний. А вела
себя так, будто ей лично Господь Бог полномочия дал…
— Как она обычно одевалась?
— Черная юбка в пол, наглухо застегнутая кофта или блузка… Темный
платок на голове, как полагается. Один раз я ее видела в джинсах и осенней
куртке, когда она в храм заходила и на крыльце крестилась.
— А, то есть переодевалась она уже в церкви, да?
— Наверное. В каком-нибудь служебном помещении…
— А с мужчиной вы ее никогда не видели?
— С каким мужчиной?
— Вообще с мужчиной. Ну, чтоб она вместе с ним выходила, или заходила,
или особо близко общалась…
— Нет, такого не припомню. Да не было у нее никого. Будь у нее мужик или
парень, разве она бы тратила столько сил на слежку за прихожанами…
Волков и сам уже склонялся к такой же мысли. Ему пришло в голову, что
неплохо было бы поговорить с настоятелем. Так, кажется, называется главный священнослужитель
храма. Но из дверей уже доносилось мелодичное пение хора, свидетельствующее о
начале пятничной вечерней службы. Ждать два часа ему не хотелось. В конце
концов, разговор со священником можно перенести на завтра.
***
В областном Центре судебной психиатрии капитан Сафронов бывал за свою
службу всего два раза. Большинство преступников, которых ему доводилось искать
и находить, с точки зрения официальной медицины были здоровы. Основным мотивом,
естественно, были деньги, далее следовала личная неприязнь, нередко усиленная
принятием алкоголя, и уже потом — сексуальная страсть. С настоящим «серийником» Сафронов столкнулся лишь однажды.
Сорокадвухлетний выродок, состоявший на учете в психиатрическом диспансере с
подростковых лет, в течение долгого времени нападал на женщин в парках и
скверах Западного района. Действовал под покровом вечерней темноты с мая по
октябрь. Оглушал завернутым в тряпку стальным прутом, оттаскивал в кусты,
насиловал и пырял ножом. Как водится, имел свой индивидуальный «вкус»: женщин
предпочитал не каких попало, а желательно старше тридцати пяти лет, крупного
телосложения. В итоге погорел на девятой жертве: ножевые удары оказались
серьезными, но не смертельными, дама сначала потеряла сознание от болевого
шока, а потом пришла в себя, выползла из кустов на дорогу и была подобрана
проезжавшим мимо автомобилем ППС. Насильника успела рассмотреть хорошо, так как
оглушающий удар ему удалось нанести не сразу, а после короткой борьбы.
Оперативники на следующий день показали ей полторы сотни фотографий проблемных
граждан, являвшихся постоянными клиентами психиатрических лечебниц, и она
уверенно опознала среди них того, кто чуть было не положил конец ее бренному
существованию.
Да, повезло им тогда! Не только чудом спасшейся дамочке, но и операм,
которые за пять месяцев с ног сбились, да так и не нашли ни одной достойной
зацепки. Вот бы и с Садоводом так повезло. С точки зрения здравого смысла чем
больше однотипных преступлений совершает злоумышленник, тем выше шанс, что он
будет пойман при новом преступлении. В школе милиции Сафронову объясняли, что
среднестатистический карманник горит на сорок четвертой краже, квартирный вор —
на двенадцатой. По поводу серийных убийц такой статистики не имелось. Просто
потому, что к любому из них вряд ли можно применить термин
«среднестатистический». Все они мнят себя особенными, все хотят, чтобы их
считали сверхличностями, все требуют к себе индивидуального подхода. Короче,
одна маета с ними.
Именно для уточнения классификационных признаков «яблочного маньяка»
Александр Сафронов и приехал в Центр. Еще вчера он договорился о встрече с
доктором, принимавшим участие в работе по Садоводу.
Фамилия у доктора была необычная и в некотором роде говорящая — Бесогонов. Точнее, она могла бы считаться говорящей в
средние века, когда психиатрия как наука еще не сложилась, а психические
расстройства тесно связывались с темными силами, с дьявольской одержимостью.
Тогда-то и возник феномен экзорцизма, столь обожаемый сегодняшними
кинорежиссерами и любителями ужастиков.
Кандидат медицинских наук Олег Андреевич Бесогонов
был привлечен к поискам Садовода после третьего, мартовского убийства, когда
произошло объединение уголовных дел у следователя Кроликова.
Оперативники предоставили ему все известные сведения и попросили как можно скорее
набросать психологический портрет убийцы. Для психиатра с двадцатилетним стажем
задача оказалась несложной, результат был готов в тот же день. На выводы
доктора Бесогонова сыщики ориентировались вплоть до
семнадцатого апреля, то есть до гибели Беллы Квашниной. Теперь, в связи с
появлением новых данных, необходимо было подкорректировать выводы. И
корректировка обещала быть весьма кардинальной, учитывая обстоятельства
четвертого убийства.
— Вы вообще уверены, что эту девушку убил ваш Садовод? — недоверчиво
спросил психиатр, внимательно ознакомившись с принесенными Сафроновым
материалами. — Вот лично я — не уверен.
— Олег Андреевич, рядом с трупом Квашниной мы нашли пластинку в форме
надкушенного яблока. Вы же сами говорили в прошлый раз, что это как бы личная
метка убийцы, с помощью которой он привязывает преступление к своей персоне. По
его мнению, убийство грешника есть заслуга, и эту заслугу он не желает никому
уступать…
— Совершенно верно. Но какие еще есть совпадения, кроме яблока,
указывающие, что здесь опять поработал Садовод? Все же абсолютно другое: место,
время суток, общая атмосфера. А самое главное — личность жертвы. Сами
подумайте: религиозно озабоченная девушка, замкнутая, малопривлекательная, не
имевшая отношений с мужиками… Разве она похожа на тех, кого он резал в
ресторанах?
Сафронов решил не рассказывать специалисту о версии, выдвинутой Волковым.
Сам он тоже склонялся к тому, что движущим мотивом преступника выступала
зависть, а не стремление покарать зло. Но Бесогонову
об этом лучше не знать. Он же профессионал своего дела, сколько лет в
медакадемии учился, а потом еще и работал, опыта набирался. Ему наверняка будет
неприятно, что какой-то дилетант ставит под сомнение его выводы.
— Давайте уточним, Олег Андреевич. Вы считаете, что один и тот же человек
не мог совершить все четыре убийства?
— Я в этом уверен процентов на… восемьдесят. Нет, даже на девяносто.
Садовод ваш — это типичный образец организованного несоциального убийцы, я вам
в прошлый раз перечислял основные характеристики этого типа. Такие экспонаты
умны, они умеют до поры до времени держать себя в руках, они заранее
продумывают все детали преступления, заботятся об уничтожении улик, они знакомы
с азами криминалистики… Самое главное: они имеют определенный образ жертвы и
практически никогда от него не отступают. Нет, я не верю, что такой человек мог
убить Квашнину.
— А как же яблоко?
— Не знаю. Два варианта: или это совпадение, что маловероятно, или кто-то
специально работает «под Садовода», имитирует его действия. Кстати, именно поэтому
он и мог показать свою рожу этой… — психиатр заглянул в бумаги, — Анастасии
Волковой. Не по неосторожности, нет. Он просто хотел, чтобы она его увидела и
запомнила.
— Зачем?
— Пока не могу сказать. Но обещаю подумать.
— Олег Андреевич, а вот у нас родилось такое предположение: маньяк
охотился не за Квашниной, а за Волковой. Она совсем не такая, как Белла, она
ведет нормальную активную жизнь, так что, с точки зрения помешанного на идее
справедливого возмездия психопата, у нее вполне могут быть «грехи». Просто в
тот день Настя не пошла пешком через парк, и намеченное убийство сорвалось.
Маньяк разозлился и зарезал первую попавшуюся девушку…
— Это кто такое придумал?
— Ну, это плод совместного творчества нашего отдела, — улыбнулся
Сафронов.
— Да чушь это, а не плод. Настоящий убийца не стал бы следить за Волковой
так демонстративно и вообще не стал бы охотиться на нее в парке. А уж если бы
задуманное им убийство и вправду сорвалось, он бы выждал неделю, месяц или два
месяца и в очередной праздничный день убил бы другого человека. И не кого
попало!
Сафронов хотел было сказать специалисту, что в деле несчастной Беллы
помимо яблочной символики есть и еще одна деталь, указывающая на Садовода.
Орудие убийства, нож. Но он тут же вспомнил выводы экспертизы. Во всех четырех
эпизодах использовались аналогичные ножи, изготовленные на одном оборудовании,
по одному образцу. Новенькие, без дефектов. Но эксперты не могли с уверенностью
сказать, что это был один и тот же нож. Если доктор Бесогонов
прав, человек, имитирующий Садовода, может использовать однотипный нож. При
условии, конечно, если он вообще знает, каким оружием пользуется настоящий
маньяк.
Выйдя на свежий воздух, он набрал номер Сергея Волкова. Еще не прошло и
трех суток, как они вместе работали, а капитан Сафронов уже успел по
достоинству оценить интеллектуальные способности этого парня, бывшего военного
журналиста. Хорошо, что его прикомандировали к отделу, толковый помощник.
Хорошо еще и то, что у него есть личный интерес в розыске яблочного ублюдка
(или уже ублюдков?), ведь дело касается его жены. Если бы у каждого российского
опера имелась личная заинтересованность в работе по очередному уголовному делу,
так кривая раскрываемости сразу превратилась бы в экспоненту.
Узнав, что Бесогонов начисто отверг их версию о
непредвиденной замене жертвы, Волков ничуть не растерялся.
— Саня, я понимаю, кандидат наук — это сила, и его опыт я под сомнение не
ставлю. Но психика человека, тем более больного, это такая зыбкая сфера, где ни
в чем нельзя быть уверенным. Я бы еще понял, если бы у Бесогонова
была возможность наблюдать нашего психа непосредственно в условиях стационара.
Но для этого нужно его сперва отловить. А делать однозначные выводы, опираясь
только на обстоятельства совершения преступлений, это вряд ли правильно. Я все
же считаю, что Беллу могли убить вместо моей Анастасии.
— Упрямый ты мужик, Серега, — усмехнулся Сафронов. — А знаешь, наш друг в
белом халате выдвинул альтернативную версию. Маньяк не один, их двое. И вот
Беллу как раз убил второй, который пародирует Садовода.
— Мне тоже это в голову приходило. Вполне реально. Только второй —
никакой не маньяк, а вполне расчетливая личность. И грохнуть ему нужно было не
кого-нибудь, а именно Беллу Квашнину. Классические детективы любишь?
— Да ну. Мне на работе детективов хватает.
— А я люблю. Так вот, там часто встречается такой сюжет: значит,
происходит серия убийств, а потом выясняется, что только одно было «настоящим»,
а все остальные — так, для отвода глаз. Один труп прячут в кучу трупов, сечешь?
— Чего ты сравниваешь детектив с жизнью? Я о таком деле ни разу не слышал
в реальности.
— Все бывает в первый раз. Это тоже версия, и ее надо проверять. Я,
кстати, именно этим сегодня и занимался. Если Беллу зарезал не маньяк, а его
имитатор, значит, нужно копать в ее окружении. У нее должен быть серьезный
враг.
— Да какое у нее окружение? Кроме бабки, ни с кем не общалась, мы ж
проверяли.
— А ты не забывай про церковь. Только там она и чувствовала себя
полноценным человеком, только там и жила. Мне про нее сегодня такое рассказали…
Ладно, Саня, я сам постараюсь разобраться в ее церковных делах. Если что узнаю,
наберу. Отбой!
***
Закончив разговор, Вера Ивановна аккуратно положила трубку и
удовлетворенно улыбнулась. Она уже не чувствовала того ужаса и безысходного отчаянья,
которые принесла ей нелепая смерть Беллы. Жизнь не кончена. И есть шанс
провести ее остаток не в одиночестве, а с молодой девушкой да еще и с
родственницей.
Тюменская сестра Веры Ивановны сообщила, что ее внучка Вероника в этом
году оканчивает школу и намеревается поступать в академию высоких технологий,
один из самых престижных вузов города. Не согласится ли Вера приютить в своей
квартире внучатую племянницу? Других знакомых у них в городе нет, а снимать
квартиру не только дорого, но и небезопасно, учитывая, что девушка здесь
никогда не бывала.
Старушка согласилась, даже не скрывая радости. Вот же оно, решение
проблемы! Девушка будет жить в комнате Беллы, денег с нее Вера Ивановна брать
не станет, но возложит на нее выполнение той работы, на которую сама уже не
способна. Вероника и в магазин сходит, и пол помоет, ей нетрудно. Правда,
Квашнина не была знакома с дальней родственницей, ну да это не страшно,
познакомятся и общий язык найдут. Даже в последние годы, когда подступили
слабость и немощность, она все же не относилась к категории пенсионеров,
которых молодые люди стараются обходить за четыре версты. Не была ни
назойливой, ни придирчивой и не злоупотребляла проникновенными фразами типа:
«Вот в наше-то время…» или «Мы-то такими не были…». На Беллу она никогда не
давила, хотя образ жизни внучки вызывал у нее серьезные опасения. Хотя, может,
и стоило надавить, глядишь, внучка бы живой осталась.
Нет, не нужно себя винить понапрасну. Нет ее вины в смерти внучки.
Наоборот, она ее спасла от родителей-алкашей, не позволила ее иностранцам
продать. Заботилась о ней, воспитывала, дала девчонке шанс на нормальную жизнь.
И с обоими детьми, с Виктором и Викторией, тоже так было. Не ее вина, что
потомки недоделанными какими-то получаются. Так что пусть сосед Виталик на
мозги не капает, про совесть не каркает. Глазастый он мужик, конечно. Один
только он и заметил, чего на самом деле испугалась Вера Ивановна на Петровском
кладбище…
Запиликал домофон. Нечасто приходилось слышать его звук: Белла, понятное
дело, своим ключом пользовалась, а больше к ним никто и не захаживал, кроме
слесарей да электриков. Старушка взглянула на часы. Девятый час вечера, кого
принесло?
— Вера Ивановна, откройте, пожалуйста, я из полиции, по поводу вашей
внучки, — услышала она молодой голос, слегка гнусавый, растягивающий гласные
звуки. Квашнина нажала кнопку на панели домофона. Лучше бы она этого не делала.
Глава 6
Приехав домой, Волков покормил Зигфрида, сжевал сочную грушу и залез в
душ. Контакт с водой всегда помогал ему восстанавливать силы после рабочего
дня. А сегодня вечером хорошее самочувствие и бодрость духа точно понадобятся.
Настя позвонила около восьми часов, попросила встретить ее у подъезда.
Целуя любимую женщину, он вдохнул запах ее волос. Будоражащий запах.
— Удачно сходила?
— Очень!
— По старой программе?
— Да, как обычно. Водяная бочка, испанский массаж, шейно-воротниковый
массаж, потом в бассейне немного побулькалась. Все
здорово. Бассейн у них маленький, конечно, простора не хватает.
— Ну так понятно, это все же не бассейн как таковой, а спа-салон… Чувствуешь благотворный эффект?
— Еще какой!
Настю Волкову, в девичестве Трофимову, природа не обидела, щедро одарила
здоровьем и жизненным тонусом. А еще природа наградила ее умом, и вот этим-то
умом Настя и понимала, что заботиться о своем организме надлежит с молодых лет,
не надеясь на естественное течение жизненных процессов. Оглядывая себя перед
зеркалом, девушка всякий раз испытывала щемящую тревогу: а ведь когда-нибудь
она будут выглядеть совсем не так! Станет похожей на сгорбленных, изможденных
бабушек с посеревшими лицами и скрюченными пальцами, еле волочащих ноги и не
вылезающих из районных поликлиник. Неизбежно ли это? Настя верила — точнее,
приказывала себе верить — во всемогущество медицинской науки. Верила, что в
обозримом будущем появятся методы замедления и даже полной остановки процессов
старения, что увеличится не только продолжительность жизни, но и
продолжительность ее активного периода. Дожить бы только до тех великих
открытий, не растерять раньше времени свои внешние достоинства. Благополучная
наследственность, регулярные занятия спортом, правильное питание и здоровый
образ жизни давали все основания надеяться на лучшее. Настя делала все, что
было в ее силах. Регулярные походы в спа-салон
входили в ее программу сохранения своего тела в идеальном состоянии. Обычно она
ходила на оздоровительные процедуры два раза в месяц, по пятницам. В лице
своего супруга она нашла верного единомышленника: Сергей тоже боялся стареть
сам и еще больше боялся, что стареть рано или поздно начнет его Снежная
Королева.
Сегодняшний вечер супруги планировали провести немного необычно. В двух
кварталах от их дома находился ночной клуб «Moon»,
предоставляющий своим гостям типичный набор молодежных удовольствий: обширный
танцпол, световые эффекты, модную музыку, широкий выбор алкогольных напитков и
легких закусок. Периодически проводились не отличающиеся оригинальностью
шоу-программы, а несколько раз в год клуб осчастливливали своими выступлениями
заезжие эстрадные звезды.
В этот самый «Moon» Сергея Волкова часто
таскала Настина предшественница, невысокая зеленоглазая блондинка с небольшой,
но задорно приподнятой грудью. Звали девушку Машей, училась она на последнем
курсе ведомственного института МВД и гордо носила звание кандидатки в мастера
спорта по лыжам. Именно на лыжне в зимнем лесу Волков с ней и познакомился,
когда самостоятельно осваивал коньковый ход. Период платонической любви у них
оказался весьма коротким, уже на третий день знакомства состоялось любовное
соединение на разложенном диване в однокомнатной квартире Сергея. Тогда-то он
впервые посмотрел на профессиональный спорт с сексуальной точки зрения.
Поистине кто обучен владеть своим телом, тот может творить чудеса не только на
лыжне или на брусьях…
Как и многие курсантки, обучающиеся в военизированных вузах, Маша обожала
ночную жизнь со всеми ее увеселительными атрибутами. Была невероятно вынослива,
могла зажигать на танцполе хоть до пяти утра, приняв в качестве допинга бутылку
французского шампанского, а в девять утра уже сидеть на первой паре
прилизанной-причесанной, облаченной в черную форму с буквой «К» на погонах.
Сергей же никогда не был поклонником клубной культуры, предпочитал более
спокойные виды отдыха, но ему приходилось соответствовать своей подруге. Без
клубов она прожить все равно не сможет, рассуждал он, так уж лучше составлять
ей компанию, а то вмиг уведут.
Роман с лыжницей горел и пульсировал яркими вспышками около трех месяцев,
и за этот квартал Волков «наклубился» на всю
оставшуюся жизнь. Потом перегорело, у обоих одновременно. Без слез и без обид
расстались, довольные друг другом, хотя и после этого Маша пару раз звонила на
сотовый Волкова по ночам и полупьяным голосом, перекрикивая грохот музыки,
рассказывала, как ей было с ним хорошо, как ей его не хватает и как бы она
хотела начать все сначала.
Студентка Настя Трофимова вошла в его жизнь всего через месяц после
окончания романа с лыжницей Машей. Сравнивая двух девушек, Волков находил много
общих черт, что было вполне естественно: он же сам их выбирал, сообразно своим
стабильным вкусам. Однако же Настя была куда более разносторонним человеком и
способов получения удовольствия знала гораздо больше. От гламурно-ночных
увеселительных заведений не шарахалась, могла потанцевать под бешеные ритмы
электронной музыки и посидеть за бокалом белого вина или мартини в баре, но без
фанатизма. Ей вполне хватало одного-двух клубных загулов в месяц.
Они приехали в «Moon» около десяти часов,
заняли заранее заказанный столик в «тихой зоне». Выпили по бокалу шампанского и
ринулись в танцы, как в бой. Толпа расслабляющихся на танцполе молодых и не
очень молодых людей приняла и впитала их в себя, подобно бурлящему котлу, по
стенкам которого стекают капельки влаги…
— Сереж, помнишь эту музыку? — спросила Настя, плавно покачиваясь под
пение Барбары Стрейзанд.
— Конечно. Первая композиция, под которую мы с тобой танцевали. Шестого
мая позапрошлого года…
— Да, точно. Во второе наше свидание… Знаешь, ты мне очень понравился еще
в первую встречу, своими манерами, своим стилем общения, своим оригинальным
юмором. Когда мы попрощались, я ехала домой и думала: «Какой милый молодой
человек». А вот после второй встречи я уже думала так: «А вдруг это и есть
мужчина моей жизни, тот, кто сможет меня по-настоящему полюбить и кого смогу
полюбить я сама?..» Наверное, именно танец мне и помог. Знаешь, может
обмануться мозг, но не может обмануться тело. Я чувствовала, как ты меня приобнимаешь, чувствовала твое тепло, и мне было
хорошо-хорошо, мирно и спокойно, и хотелось прижаться к тебе еще сильнее. Упасть
в твои объятия. Fall into your embrace, как в песне поется.
А ты ведь знаешь, какое разочарование я пережила незадолго до знакомства с
тобой. Мне тогда было очень трудно довериться мужчине. И если уж тело мое
отозвалось на твои прикосновения, значит, ты и вправду можешь оказаться моим
мужчиной, вот как я тогда думала…
Волков в ответ лишь кивнул и дотронулся губами до уха девушки. Да, он
знал невеселую историю, приключившуюся в личной жизни Насти. Парень, сделавший
ее женщиной, повел себя очень некрасиво. Грубо говоря, поматросил и бросил.
Изменил с ее же подругой, а потом прямолинейно признался, что Настя изначально
была ему нужна только в качестве очередного пункта в списке девственниц. Ей
тогда чудом удалось остаться такой же веселой и доброй девочкой, удалось не
разочароваться в мужчинах как биологическом виде. Не без помощи самого Сергея,
конечно.
Барбара Стрейзанд сменилась огненно-бешеным латиноамериканским ритмом,
далее зазвучала отечественная попса. Людей на танцполе прибавилось, стало
тесновато. Стараясь не сбиваться с ритма, Волков то и дело посматривал вокруг, задерживая
взгляд на женских лицах. Появилась у него в последнее время такое вот
своеобразная привычка: смотреть на прихорошившихся девушек и представлять, как
бы они выглядели в своем натуральном обличье. После душа, например, или утром
воскресного дня, когда не нужно идти ни на работу, ни на учебу, ни на гулянку.
Суть упражнения был в том, чтобы мысленно освободить девушку от любой
искусственности типа макияжа и уложенных в шикарную прическу волос. Об этой
методике Волков прочитал в одном учебном пособии, предназначенном для
сотрудников оперативных служб. От природы у него была неплохая память на лица,
но вот чего не хватало, так это умения распознавать людей, так или иначе
изменивших свою внешность. Например, с помощью косметики и грима. Курсантам
полицейских вузов эти навыки прививают в процессе обучения, Волкову же
приходилось тренироваться самостоятельно. Потворствуя своим эстетическим
вкусам, он предпочитал наблюдать именно за молодыми женщинами. Приятное с
полезным, так сказать.
Виртуально преобразив несколько молодых особ и немного разочаровавшись,
он остановил взгляд на двух девчушках, пританцовывающих неподалеку. В клуб они
явно пришли вместе. Подружки. Одна симпатичная, другая — не очень. Понятно, что
Волков сосредоточился на симпатичной. Даже в клубной полутьме, поминутно
разрываемой сполохами искусственного света, он заметил, что одетая в
обтягивающее черное платьице красавица немного перестаралась с косметикой. От
ее макияжа не экстравагантностью веяло, а некоторой неумелостью. Он оглядел ее
тело и решил, что она очень молодая. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше.
Может, потому она и преображает себя так сильно, старше казаться хочет? А ведь
пройдет двадцать лет, и она озаботится противоположной проблемой… А пока пусть
танцует и радуется жизни.
Запыхавшись, Сергей и Настя выбрались из толчеи, уселись за свой столик.
Чокнулись бокалами. Волков заприметил, что на Настю здесь явно обращали
внимание. Со стороны мужской компании, расположившейся неподалеку, на нее то и
дело устремлялись оценивающие взгляды. Раздевающие взгляды.
Волков слегка улыбнулся. Да, он понимал этих мужиков: его супруга, слегка
раскрасневшаяся, со струящимися по плечам и спине светлыми волосами, выглядела
просто потрясно даже в полумраке клуба. Коротенькая
джинсовая юбка и полупрозрачная сиреневая блузка без рукавов выгодно
подчеркивали достоинства ее фигуры. Но нет, не обломится мужикам. А вот он,
Сережа Волков, по приезде домой скинет со Снежной Королевы и юбку, и блузку, и
прочие аксессуары, прикрывающие доступ к ее телу, и они будут отчаянно любить
друг друга, перемежая ласку и силу, а сидящий на мягком стуле Зигфрид будет
таращиться на их любовь своими желтыми глазами, то ли осуждая, то ли завидуя.
Молодые люди еще несколько раз прыгали в танцевальный водоворот,
взбадривая себя шипучим вином и свежими фруктами. Поглаживая томно улыбающуюся
Настю по колену и слегка забираясь кончиками пальцев чуть выше, Волков вдруг
почувствовал, что на него кто-то смотрит. Не просто смотрит, а пристально и
внимательно, с чувством. Как утверждают некоторые физиологи, нормальный человек
способен ощущать затылком или спиной именно такой взгляд, наполненный глубокими
эмоциями.
Сергей не спеша повертел в руке опустевший бокал, слегка повернул голову,
как бы оглядывая зал, и увидел за угловым столиком того, кого никак не ожидал
встретить в ночном клубе. Сделать вид, что не заметил или не узнал? Нет, глупо
получится. У начальника будет еще один повод упрекнуть капитана Волкова в
отсутствии оперативных навыков. Сергей дружелюбно кивнул и получил в ответ
почти незаметный наклон головы и молчаливое приглашение подойти.
— Настюша, продержишься без меня пять минут?
— Да легко. В случае чего применю запрещенные приемы рукопашного боя, вот
хотя бы «розочкой» от этой бутылки, — улыбнулась Снежная Королева.
Оценив веселую шутку слегка захмелевшей супруги, он приблизился к
столику, за которым одиноко сидел подполковник Грушин. Как всегда, коротко
стриженный, гладко побритый и угрюмый. «Будь я женщиной, мог бы запасть на
такого мужика, — подумал Волков. — Хоть и наполовину седой, но выглядит для
своих лет просто отлично, почти как спортсмен. А что вечно мрачный, так это
девчонкам даже нравится, импозантности и загадочности добавляет…»
— Присядьте, Сергей, — Грушин кивнул на свободный стул.
— Спасибо, Павел Иванович.
Волков держался несколько смущенно, не зная, как общаться с начальником в
столь фривольной обстановке. Перед Грушиным стояли на треть наполненный
графинчик водки и плоские тарелки с черными маслинами, тонкими ломтиками
копченой колбасы и нарезанными дольками лимона. По всему видать, начальник
отдела уголовного розыска расслаблялся в гордом одиночестве.
— Как вам работается в Центральном районе? Есть чем похвастаться?
— Пока нет, Павел Иванович. Но у нас есть перспективные версии, для
проверки которых требуется время…
— То есть Садовод еще не сидит под замком? — перебил Грушин. — Плохо,
капитан.
— Так трех дней же прошло с нашего разговора, товарищ подполковник! —
искренне возмутился Волков. — Этого козла с Нового года ловят, а вы хотите,
чтоб я вот так вот с ходу его нашел!
— А вы не сравнивайте себя с другими сотрудниками. Вы ж мне говорили, он
будто бы вашей жене угрожал?
— Ну не угрожал, а просто следил за ней. Да и не уверен я, что это был
именно он.
— Все равно. Он, не он, какая разница. За ней следили в том же месте, где
было совершено убийство другой девушки. Думаю, у вас есть основания
беспокоиться.
— Я и беспокоюсь…
— Если бы речь шла о моей жене, я бы летал, как электровеник.
Я бы землю носом рыл, но разыскал бы того, кто на нее покушался… Если бы я
только мог спасти ее… А вы, капитан… вы если бы знали, каково это, потерять
женщину, с которой прожил много лет, вы бы тоже не в ночном клубе сидели, а
искали и искали… Не дай бог вам пережить то, что выпало на мою долю… Я как
будто с одуванчикового луга да в гнилое болото свалился… А болото, оно такое,
оно засасывает…
Волков с опаской смотрел на начальника. Только теперь он осознал, что
Грушин пребывает в состоянии какой-то непонятно-пугающей пьяности.
Только что говорил четко и ясно, прямо как в служебном кабинете, и вот уже
бормочет бессвязные фразы, и смотрит прямо перед собой свинцово-серым взглядом,
и мнет в дрожащих руках салфетку… Такие лица Сергей видел у пьяных «афганцев» и
«чеченцев», возвратившихся из горячих точек с надломленной психикой и расшатанными
нервами.
— Павел Иванович, я знаю, что с вашей супругой случилось несчастье.
Поверьте, мне очень жаль. Но жизнь ведь не кончилась…
— Ты уверен? Может, и кончилась… Не всегда мы можем понимать, живем мы
или не живем… Самая страшная мука — это знаешь, какая? Быть несчастным и
вспоминать о счастливом времени.
— Я тоже так думаю. Но вы знаете, есть такой феномен: миновавший день
всегда воспринимается более позитивно, чем день нынешний. Так психика устроена.
Попробуйте найти светлые моменты в сегодняшней вашей жизни. Они есть, я уверен…
— Эта девушка за столиком — твоя Настя? — перебил Грушин.
— Да.
— Красивая. Моя Танюша тоже была красавицей… Ладно, иди, Серега, не бери
в голову то, что я тебе сказал.
— Вы же не за рулем сегодня?
— Не боись, не размажусь. И не затягивай ты с
поисками Садовода, капитан. Да, и помни, от текущей работы я тебя тоже не
освобождал. Новые дела на тебя валить не стану, а про старые не забывай. Иди
давай, иди, а то вон к твоей Насте уже какой-то мажорик
подвалил знакомиться…
Грушин подержал в руках наполненную до краев рюмку и опрокинул в рот.
Волков хотел было произнести еще какие-нибудь утешительные слова, но подумал,
что это и бессмысленно, и нетактично. В конце концов, Грушин — начальник, да и
старше на десять лет. Как-то неудобно ему сопли подтирать.
Сергей вернулся к своему столику, отшил блондинистого мажорика,
приобнял и поцеловал Настю. После разговора с подполковником Грушиным
настроение немного испортилось, но он постарался этого не выдать. Соединившись
с женой в заключительном медляке и прижимая ее к себе чуть крепче, чем
следовало, он бросил взгляд в угол. Грушин сидел в расслабленной позе и что-то
говорил присоседившейся к нему стройной шатенке, одетой в символическое
платьице. Волков заметил, как женщина расхохоталась, запрокинув голову, да так,
что ее еле прикрытые груди заколыхались под шелком. Через пару минут дама уже
поглаживала мрачного собеседника по ладони, изображая из себя знатную гадалку.
«Вот чего он сюда ходит, — подумал Сергей, — девчонок снимать. Напускает
на себя таинственности, они на него и вешаются. Ну и правильно, что ж ему,
после смерти жены себя похоронить заживо?..»
***
Они сидят, свесив ноги, на нагретом солнечными лучами крыле реактивного
лайнера, ревущего моторами, стремительно несущегося на юг. Странно, но скорость
совсем не ощущается, хотя очертания береговой линии далеко внизу меняются на
глазах, и взору открываются все новые и новые виды. То и дело самолет пролетает
сквозь облака, похожие на комья сладкой ваты, и тогда на их загорелых лицах
остаются капельки влаги. Волков встает во весь рост и помогает подняться
Снежной Королеве. «А мне показалось, тебе танцев не хватило», — кричит он ей в
ухо, перекрикивая шум двигателей, и прямо на вибрирующем крыле они начинают
вальсировать. Из салона доносится «На голубом Дунае», прильнувшие к
иллюминаторам пассажиры качают головами и показывают большие пальцы в знак
одобрения.
«Сними китель, жарко, мы же на юге», — орет Волков. Настя, почему-то
облаченная в повседневную форму офицера военно-воздушных сил, послушно начинает
избавляться от деталей обмундирования. Подхваченные потоками воздуха, плавно
летят вниз и китель, и юбка, и пилотка с кокардой. Бюстгальтера на ней как не
было, так и нет, Настя остается в одних трусиках цвета морской волны. Не в
силах сдерживаться, Сергей обхватывает девушку за талию, намереваясь повалить
ее на алюминиевую поверхность крыла, но она грациозно выскальзывает из его рук,
подбегает к самому краю, где вибрация чувствуется сильнее всего.
«Я сейчас прыгну!» — кричит она. «Прыгнешь ты, прыгну и я»,— в тему
отвечает Волков. «А ну-ка вспомни, откуда эта фраза?» — вопрошает он. «Из
фильма про какой-то корабль, там еще Селин Дион
поет!» — смеется Настя. «Ты не боишься высоты?» Настя опять смеется, сползает с
крыла и летит параллельно самолету, держась одной рукой за элерон. «Я ничего не
боюсь! Ничего и никого, кроме Садовода!» Она разжимает пальцы и бомбочкой летит вниз. Волков с разбега устремляется вслед
за ней, догоняет в полете, они переплетаются руками и ногами и с нарастающей
скоростью летят в объятия теплого моря. Ввинчиваясь в соленую воду и распугивая
серебристых мальков, по инерции опускаются до самого дна, ударяются ногами в
песок. «А давай прямо здесь!» — на полном серьезе предлагает Волков. «Да ты
что, дурной, а дышать чем будем?» Он открывает рот, чтобы остроумно ответить,
но тут они видят незнакомого мужика в кепке, вылезающего из зарослей придонной
растительности. Рожа у подводного жителя плоская и невыразительная, в правой
руке зажат нож. «Ну что, поиграем? Вот сейчас я вас буду резать! Здесь мой мир,
а в моем мире нельзя быть счастливым!» — орет он. «Твой мир — тюрьма!» —
хохочут в ответ молодые люди, отталкиваются ногами и летят вверх, к
проступающему сквозь толщу воды солнцу…
Возвращение в воздушный мир совпало с моментом пробуждения. Волков сел на
постели, помотал головой. Рядом, у стенки, мерно дышала Настя, слабо улыбаясь
во сне. Возможно, ей тоже снилось нечто приятное. Одеяло с нее сползло,
накрытыми оставались только ноги. Сергей провел ладонью вдоль ее позвоночника,
спустился чуть ниже и понял, что на девушке нет даже того единственного
предмета, который оставался на ней, когда они прыгали в море.
Он снова упал головой на подушку и начал лениво анализировать свой сон.
Он знал, что сны просто так, с бухты-барахты, не приходят. Всему привидевшемуся
можно найти аналогию в реальности. Подсознание наше как бы собирает
накопившиеся эмоции, знания и впечатления и случайным броском выстраивает их в
произвольную комбинацию, зачастую откровенно бредовую. А если еще добавить
влияние винных паров, то сновиденческая абсурдность
будет еще круче. Вот как сейчас…
«Значит, компоненты сна… Моя исконная любовь к полетам — раз. Наши с
Настей поездки в Крым и в Турцию — два. Наши танцульки в клубе — три. Наши
любовные утехи после клуба — четыре. Наша прошлогодняя дайвинг-экскурсия по
морскому дну — пять. Чертов Садовод, понятное дело, — шесть. Ну, и его гребаная
философия, не признающая за молодыми людьми права на счастье… Семь пунктов».
Сафронов позвонил ровно в одиннадцать утра, когда супруги уже
позавтракали яичницей с овощным салатом и сидели на кухне, весело вспоминая
детали вчерашнего клубно-шампанского загула и его сексуально-домашнего
продолжения. Выслушав его, Сергей погрустнел. Суббота же, блин, выходной день! С
одной стороны, он никуда ехать и не обязан, на месте преступления работает
дежурная группа, которая выполнит все неотложные действия, а собственно работа
по делу начнется только в понедельник. А с другой стороны, он, Сергей Волков,
сунулся в это дело добровольно, не ради зарплаты, а ради своей жены. Если
убийство Веры Ивановны Квашниной связано с убийством ее внучки, то нужно как
можно скорее узнать подробности.
— Поезжай, если хочешь, — поддержал его Сафронов. — Там работают двое
наших парней, Слава и Денис, ты их не знаешь. Я сейчас им позвоню, скажу, что
ты к нашему отделу временно прикомандирован, они введут тебя в курс дела.
— А сам-то ничего не знаешь? Это опять Садовод?
— Да хер знает! — в сердцах выдохнул капитан. — Я только недавно
проснулся, и вот меня «обрадовали»… Но я бы очень не хотел, чтобы это сделал
Садовод. Потому что если бабку убил он, значит, вся наша версия делится на
ноль. Уж пусть лучше это будет случайный грабитель, таких мы хотя бы ловить
умеем…
***
Сергей подъехал к знакомому дому, когда дежурная группа уже
сворачивалась. В квартире он обнаружил троих людей: оперативника Славу, о
котором говорил Сафронов, очкастого эксперта и комично выглядящего следователя,
толстенького и румяного, как сдобная булочка. Похоже, это тот самый Кроликов,
который ведет дело о Садоводе и с которым четыре дня назад общалась Настя.
Надоедать погруженному в протокол следователю Волков не стал, ограничился
разговором со Славой. Парень выглядел уставшим, с жадностью пил воду из взятого
на кухне стакана.
— По квартирам ходил, блин, — пожаловался он. — Два подъезда обошел.
Шесть этажей, блин, а лифта нет… А Денис все еще гуляет, по другим двум
подъездам.
— Вас кто вызвал-то?
— Мужик из соседней квартиры. Вообще, блин, как в кино, получилось. Он
утром с собакой пошел, так псина к бабкиной двери подбежала и заскулила. Он ее
оттащил, вывел на улицу, а когда обратно заходил, собака снова к двери
прильнула и заскулила. Мужик не дурак оказался, сначала позвонил-постучал,
потом на дверную ручку нажал, а дверь и не закрыта… Короче, старуха в прихожей
лежала. Голова разломлена…
— И чем ее? Топором? — тихо спросил Сергей, которому на ум пришли
знакомые ассоциации.
— Почти. Молотком. Он пока у эксперта, потом посмотришь, если захочешь.
Но пальцев там нет, сразу скажу.
— Давно убили?
— Вчера вечером, с восьми до десяти.
— Замок?..
— Никаких царапин, никаких повреждений. Или родным ключом дверь открыли,
или она сама впустила.
— Подъезд оборудован домофоном, — заметил Сергей. — Сначала должны были
снизу позвонить.
— Да, если у него своих ключей не было.
— У него? Думаешь, один был?
— Соседка с третьего этажа видела одного парня, как раз в девятом часу
вечера. Встретилась с ним на лестнице, когда он сверху спускался. Говорит,
точно не из жильцов. Она сама в этом доме десять лет живет, так что за свои
слова ручается.
— И что за парень?
— Молодой, лет двадцать пять. Лицо отечное, нездорового цвета. Волосы
короткие, ежиком. Кроссовки, кожаная куртка…
— И кепка, — утвердительно сказал Сергей.
— Нет, кепки не было, — немного удивленно возразил Слава. — Соседка
говорит, взгляд у него был какой-то блуждающий, то ли растерянный, то ли
испуганный. Ну вот, короче, я прошелся по всему подъезду, спрашивал, к кому
этот парень приходил. В двух квартирах никто не открыл, надо будет к ним потом
наведаться. А в остальных — все отрицают. Такие дела.
Волков призадумался, поглядывая на полустертые пятна крови на полу.
Здесь, в прихожей, всю ночь пролежала Вера Ивановна Квашнина, с которой он
совсем недавно разговаривал. Недавно? А кажется, будто год прошел. Спокойная,
уравновешенная бабка, с правильной речью, не такая уж и дряхлая для своих лет…
В среду похоронила внучку, а в пятницу вдогонку за ней отправилась.
Он вспомнил вчерашний разговор с Сашей Сафроновым и версию доктора Бесогонова. Не версию точнее, а психологическую
характеристику Садовода. По мнению психиатра, маньяк вообще не имеет отношения
к смерти Беллы Квашниной. Будто бы убил ее совсем другой человек, который
пародирует действия Садовода. И вот оно — подтверждение докторской правоты!
Больной урод, ненавидящий счастливых молодых людей, не стал бы убивать
семидесятипятилетнюю одинокую старуху! Не стал бы! Черт знает, какими мотивами
руководствуется убийца бабки и внучки, но факт есть факт — это не Садовод. Это
тот самый парень, который два дня подряд следил за Настей. Ведь она с самого
начала примерно так его и описывала: гопнический
типаж, невыразительные, расплывшиеся черты лица. Только и разница, что кепку
снял.
Они вышли из квартиры на площадку и сразу же встретили поднимающегося по лестнице
лейтенанта полиции, тоже усталого, с раскрасневшимся лицом. Это и оказался
Денис, напарник Славы.
— Похоже, бабку какие-то законченные придурки кокнули, — уверенно заявил
он, познакомившись с Волковым. — У них ума не хватило незаметно скрыться. Значит,
так. Я вот только что с мужиком поговорил, который в другом подъезде живет.
Андреем зовут. Он вчера вечером на своей тачиле
приехал, хотел ее припарковать в обычном месте, где всегда ставит. А ставит он
ее в «кармане», метрах в пяти от подъезда. Так вот, значит, из этого «кармана»
как раз другая тачка выезжала, задом вперед. Лихо так выезжала, нагло.
Обшарпанный «Жигуль», тринадцатая модель. Задницей слегка долбанула тачку
Андрея, бампер треснул. И сразу же — ходу, только колеса взвизгнули. Пока он глазами
хлопал, «Жигуль» вдоль дома проехал, на дорогу выскочил, и все, с концами.
— Думаешь, это наш гопник? — с надеждой спросил Слава.
— Возможно. Во-первых, время совпадает, это как раз было в районе
половины девятого. Во-вторых, Андрей разглядел, что в тачке двое парней сидели.
Тот, который на пассажирском сиденье, точно блондин. Других примет не запомнил,
сами понимаете, он их видел-то секунд пять, да еще с расстояния…
— Номер?..
— Только цифры, и то не точно. Или сто тринадцать, или сто восемнадцать.
— Не так уж плохо, — заметил Волков. — Если регион наш, так владельца
очень быстро можно установить.
— Быстро или не быстро, не гарантирую, но установим. Да, придурки они,
конечно. Приехали на мокрое дело, и зачем-то на тачке. А этот, пацан коротко
стриженный, еще и в подъезде засветился. Идиот. И, главное, в квартире порядок,
все шмотки на местах, там явно ничего не искали. Такое чувство, что он после
мочилова просто перетрухал и убежал. Не зря рожа
испуганная была…
— Ладно, Серега, мы погнали, — заторопился Слава. — Ты с нами?
— Нет, — мотнул головой Волков. — Хочу подняться в квартиру, еще
посмотреть. И со следаком потрещу заодно.
— С Кроликовым-то? Давай. Но имей в виду, он не любит, когда под руку
лезут. Тем более тебя же в наш район отрядили для работы по Садоводу, а
убийство старухи Квашниной тут вообще ни при чем.
«Вообще-то Грушин разрешил мне участвовать в розыске убийцы Беллы, а не в
розыске Садовода, — думал Волков, поднимаясь на пятый этаж. — Правда, еще пять
дней назад все мы считали, что Беллу именно Садовод и убил, а теперь картина
совсем другая. Я вот почти уверен, что «праздничные трупы» не имеют отношения к
бабке и внучке Квашниным».
Следователя он нашел в комнате, в которой раньше жила Белла. Кроликов как
раз собирал свои протокольные бумажки в кожаную папку. Здесь же сидел угрюмый
мужик в полицейской форме. По некоторым внешним признакам Волков догадался:
участковый.
— Забыли что-то, Сергей Васильевич? — поинтересовался Кроликов.
— Нет. Николай Григорьевич, я собираю информацию об этой девушке, о
Белле. Вот, хотел посмотреть, как она жила. Видите ли, девушка-то была не
совсем обычная…
— Да уж конечно, — кивнул следователь. — Обычные девушки так не живут.
Он сделал жест правой рукой, как бы обводя комнату. Действительно, трудно
было предположить, что совсем недавно здесь жила молодая девушка. Волков
вспомнил, как он впервые пришел в гости к своей будущей супруге. Со своими
родителями Настя его тогда знакомить не решалась. Сомневалась, нервничала, не
была уверена в том, что когда-то они поженятся и будут жить вместе. Потом-то он
понял, что для такого рода сомнений у нее имелись весомые основания… Так вот,
комната Беллы выглядела совсем не так, как прежняя Настина комната. Прежде
всего, здесь не было туалетного столика с большим трехстворчатым зеркалом. Не
было никаких мягких зверушек, керамических фигурок и прочих
очаровательно-бессмысленных мелочей, которыми молодые особы так любят украшать
свое жилище. На стенах тоже ничего не висело, кроме трех маленьких иконок над
письменным столом. На одной — Иисус Христос, на двух других — святые старцы с
окладистыми бородами. Волков, ожидавший увидеть в жилище «сестры Варвары» целый
иконостас, разочарованно хмыкнул. Ему пришло в голову, что, возможно, это Вера
Ивановна убрала из опустевшей комнаты все ставшие ненужными предметы, имеющие
обыкновение собирать на себя пыль.
— Николай Григорьевич, а можно шкафы открыть? Или эксперты еще будут
отпечатки снимать?
— Открывайте. Эксперты уже все сделали, что нужно.
Два шкафа стояли вдоль стен, оба высокие, в потолок, с глухими,
непроницаемыми стенками. В одном Волков обнаружил одежду. Гардероб у Беллы
оказался не скудным, но каким-то однотипным. Джинсы и свитера, майки и
футболки, и все преимущественно темных тонов. Нижнее белье самое простое, без
наворотов. И ни одной декоративной вещи, ничего такого, что можно было бы
надеть «для красоты». В нижнем отделении — новые, почти не ношенные кроссовки,
похоже, именно те, в которых была Квашнина в день смерти. И еще какие-то
коробки, вроде бы тоже с кроссовками.
Содержимое второго шкафа заинтересовало Волкова гораздо больше. Книги! Он
всю жизнь тянулся к книгам. То, что они являются источником знаний, это
понятно, это само собой. Старая-престарая истина, многократно озвученная и
переписанная. Но есть и другая истина, чисто бытовая: книги очень красочно и
точно характеризуют их владельца. При условии, конечно, что наполнением своей
библиотеки человек занимается сам, а не получает в подарок по одному тому в
год. Белла явно подбирала книги самостоятельно, даже без помощи бабушки. Еще во
вторник, впервые заявившись к Вере Ивановне, Волков мельком заметил в гостиной
книжный шкаф со стеклянными дверцами, а в нем — обычный литературный набор,
который можно увидеть в жилище любой интеллигентной семьи, заставшей советские
времена. Синий ряд томиков Пушкина, коричневый — Гоголя, серый — Толстого,
вишневый — Куприна и Бунина… Классика, одним словом. Волков знал, что в
квартире его мамы присутствует примерно такой же книжный комплект. И в квартире
Настиных родителей — тоже.
Он давно уже заметил такой факт: во времена Советского Союза образованные
люди приобретали одни и те же книги, за очень редкими исключениями, а в
последние двадцать лет покупают совершенно разные и по жанрам, и по стилю, и по
содержанию. Из людей, родившихся в пятидесятых, мало кто не читал Паустовского,
Симонова и Шолохова. А вот сегодня не так. Сегодня любители Донцовой и
Хмелевской вполне могут не брать в руки книги Акунина и Пелевина, а фанаты
эзотерики и мистики вряд ли будут читать о танках и самолетах Второй мировой
войны. Культурное поле, в котором жила огромная страна, стало более мозаичным,
более слоистым, и Сергей долго не мог решить для себя, хорошо это плохо.
Поначалу его одолевали беспокойные сомнения: ведь должна же быть у граждан
России какая-то общность интересов, которая бы сближала людей, держала бы их в
рамках одной культурной парадигмы! А потом, когда он начал изучать синергетику,
к нему и пришло понимание, что для устойчивого существования какой-либо системы
вовсе не требуется единообразия, похожести составных элементов. Даже наоборот.
Любая сложная система стремится к разнообразию, к усложнению, и это только идет
ей на пользу. Собственно, «усложнение» и «развитие» являются если не
синонимами, то очень-очень близкими по смыслу словами. Так что нет ничего
страшного в том, что жители России интересуются различными вещами. В конце
концов, они и колбасу разную едят, и на машинах разных катаются, да и способы
проведения досуга у всех свои.
В личной библиотеке Беллы Квашниной все книги были относительно новые,
купленные в последнее десятилетие. Кроме разве что толстенной Библии,
объединяющей под одной обложкой Ветхий и Новый Заветы. Сергей пробежал глазами
по названиям. Да, именно такую литературу и должна была читать «сестра
Варвара»… Из авторов преобладали иерархи русской православной церкви, живые и
недавно умершие. Встречались также фамилии людей, известных своими
ортодоксально-христианскими взглядами, критикой современного мира и призывами к
тотальному переустройству общества. На одной полке молодой человек заприметил и
ту самую «Метафизику культуры», написанную коллективом неизвестных авторов. Два
года назад он с этим трудом ознакомился и теперь имел о нем крайне скептическое
мнение.
Волков взял в руки тяжелый том Библии, задумчиво полистал страницы.
Кое-где виднелись карандашные следы. Подчеркивания, обводы, восклицательные
знаки… Особенно много их было в Исходе и в Апокалипсисе. Видимо, эти части
великой книги заинтересовали Беллу более всего.
— Закругляйтесь, Сергей Васильевич, — раздался за его спиной насмешливый
голос Кроликова. — Нам пора идти. Квартира подлежит
опечатыванию.
— А потом что? — спросил Сергей, убирая на место коричневый том. — Я имею
в виду, с квартирой что будет?
— Насколько я знаю, у Веры Ивановны Квашниной живых детей и внуков нет,
зато есть родная сестра в Тюмени. Сегодня ее известим о случившемся. Вот она и
унаследует квартиру.
— По завещанию?
— Нет, завещание было составлено на внучку. После смерти Беллы оно
потеряло силу. А нового Вера Ивановна не составила. Но квартира приватизирована,
так что остается только наследование по закону, в пользу ближайших
родственников.
— Ясно.
— Вы как будто разочарованы, Сергей Васильевич, — заметил следователь,
когда они вышли на улицу. — Что вы рассчитывали найти в комнате этой девушки?
— Зовите меня просто Сергей, я много моложе вас… Откровенно говоря, я сам
не знаю, Николай Григорьевич. До сегодняшнего дня я полагал, что ее зарезал
Садовод, как и тех троих. Хотел найти причину. Вы же понимаете, Белла совсем не
похожа ни на Олега Волнухина, ни на Ангелину
Соколовскую, ни на Наталью Пешкову. Я хотел разобраться в ее жизни.
— Ну, так разбирайтесь. Знаете, я почти уверен, что вы этих парней
найдете очень скоро. Слишком много ошибок они наделали. А вот когда вы их
найдете, тогда мы и узнаем о мотивах… Но чем рогатый не шутит, они могут и на
дно залечь, и тогда их будут очень долго выцеплять.
Так что вы продолжайте копать прошлое младшей Квашниной. Сам я склоняюсь к
тому, что главной жертвой была именно она…
— Николай Григорьевич, а это дело будете вести тоже вы?
— Скорее да, чем нет, — улыбнулся Кроликов. — Скажем так: если в
прокуратуре решат, что Веру Ивановну убил все же Садовод, дело гарантированно
останется у меня. Если же там посчитают, что к убийству причастны другие люди,
тогда дело могут оставить мне, а могут и передать другому следователю. С равной
степенью вероятности.
Они пожали друг другу руки, и Волков направился к своей «нексии». Садясь в машину, поднял голову, нашел окна
квартиры, в которой еще совсем недавно жили две женщины. Ему вдруг привиделось
нечто белое, мелькнувшее в одном из окон, и он даже приоткрыл от неожиданности
рот, но сообразил, что это всего-навсего тюль, колыхаемый потоком воздуха.
Видимо, форточка неплотно закрыта.
(Окончание
следует)