Илья Бояшов. Книга «Джунглей». Фотография времени. Повесть. — «Октябрь», 2016, № 8
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2017
Илья Бояшов.
Книга «Джунглей». Фотография времени. Повесть. — «Октябрь», 2016, № 8.
Название новой повести Ильи Бояшова провокационно. Полное (на слух) совпадение заголовка с названием сборника рассказов Редьярда Киплинга, в который вошли все рассказы о Маугли, вряд ли может быть случайностью. Но какие могут быть аналогии между той и этой «Книгой джунглей»? У Киплинга — сказка, приукрашенная индийским колоритом и гипертрофированным стремлением к торжеству «доброй» силы над «злой», даже в животном мире. Илья Бояшов сознательно пишет повесть на фактографическом материале. О том, что люди и события в «Книге “Джунглей”» не вымышленные, свидетельствует авторская дефиниция «фотография времени» и эпиграф, развивающий определение: «Фотография может быть неточна, расплывчата, даже неряшлива. Но — какая есть. С уважением, Илья Бояшов».
Предмет и основная сюжетная линия повести Бояшова — история ленинградской музыкальной группы «Джунгли», созданной в ранних 80-х знакомым автора Андреем Отряскиным, студентом Ленинградского пединститута имени Герцена.
Почему лидер свою группу назвал именно «Джунгли»? Тайна сия велика есть. Отряскин «чуть ли не как Ломоносов, притопал в Питер, поступил в институт и устроился работать не куда-нибудь, а дворником в филармонию», а непобедимая тяга к сочинению стихов и перекладыванию их на музыку подвигла его организовать собственную группу. Однако в любви к Киплингу он никому и никогда не признавался. Уважал музыкантов: Скрябина, Пендерецкого, Майлза Дэвиса. «Концепция новоиспеченных «Джунглей» определилась сразу — арт-рок с элементами джаза и классики», — пишет Бояшов.
Автор в «Книге “Джунглей”» — он же герой-рассказчик, его «погоняло» Ильич. Его глазами читатель видит происходящее, его оценками персонажей и фактов вынужден он довольствоваться. В целом взгляд Ильича сквозь толщу лет на увлечения молодости доброжелательный, хотя и не без иронии.
Но «жизнеописанием» одной группы от момента зарождения через муки творческого поиска и отчаянные попытки «прозвучать», заявить о себе до распада — вместе с Советским Союзом, в 1991 году, повествование не ограничивается. Оно не ограничивается даже сугубо музыкальной средой, потому что в те же годы Ильич начинал свою литературную карьеру, и быту и нравам писательских кругов он также уделяет много страниц повести.
Таким образом, в фокусе внимания рассказчика оказывается питерская андеграундная тусовка эпохи позднего застоя и перестройки, а заодно её «нестыковки» с официальной литературной средой.
Этим и вызвана широта авторского взгляда. А также тем, что персонажи повести, которые участники группы, не сидели на одном месте, участвовали в других коллективах, переходили на другие подмостки. Сплетение судеб в отрезке времени с 1981 по 1991 год перепутано и кажется непроходимым, как заросли лиан в киплинговских джунглях.
Сплошь и рядом появляются в повести биографические уточнения:
«К магниту липнут металлические опилки. В данном случае опилками явились Игорь Тихомиров и Андрей Мягкоступов. Игорь с Андреем были славными малыми. …кажется, Игорь учился в школе вместе с Мурашовым. А работал он тогда в Учебном театре на Моховой. И Мягкоступов там подвизался монтировщиком сцены. Позднее к нашей компании присоединился барабанщик Назаренко — тоже тамошний обитатель».
«“Секретчики” квартировали через дорогу — в здании Театрального института, — этакие развеселые балбесы. Мне импонировал Фома (Коля классно раскатывал на папиной машине — сразу было видно, что будущий гонщик)».
Большинство имен, упоминаемых Бояшовым в «Книге “Джунглей”», мне, да и прочим непитерцам ничего не говорят (боюсь, что и название группы «Джунгли» тоже). Автор прямо оговаривает в тексте, что и сам он потерял этих людей из виду, даже если в эпоху «Джунглей» они виделись часто. Стало быть, многие персонажи повести не сказали своего слова в искусстве. Но фигурируют в рассказе и знаменитости. Так, выступление в «Крупе», то есть в ДК имени Крупской, свело коллектив «Джунглей» со звёздами: «За кулисами разминался перед выходом Борис Борисович Гребенщиков — во френче, в сапогах, — вылитый Керенский. Его мимолетно брошенный на меня взгляд был воплощением сарказма. Я чувствовал себя полным ничтожеством».
Другие деятели искусства, известные уже тогда, были более дружелюбно настроены к самодеятельным музыкантам: «В филармонической каморке один за другим появились Кинчев, Башлачев и Курехин». Курехин вроде бы даже заинтересовался «Джунглями», но больше Отряскиным и хотел привлечь его к «одному из своих феерических представлений». Однако «трамплином», выводящим группу к звёздным высотам, это знакомство не стало.
История «Джунглей», насколько можно судить по её жизнеописанию, перекликается с историей другой рок-группы, подававшей большие надежды в 80-е, но не вышедшей на музыкальный Олимп, прямо упомянутой в повести: «“Тамбурин” Владимира Леви был прекрасен». Для непосвящённых, вроде меня, поясню, что музыканта Владимира Леви нельзя путать с психологом Владимиром Леви.
Столь же разнопланова, многолика и многоголоса в повести и литературная тусовка, в которой подвизался юный Ильич. Не буду углубляться в тонкости и приводить цитаты, хотя среди эпизодов с участием богемы много комических. В основном юмор тут двух родов — либо немудрящий бытовой, связанный со злоупотреблением алкоголя, либо саркастический, рождающийся там, где государство контролирует искусство и частную жизнь его деятелей.
Вообще, фактографии в «Книге “Джунглей”» спрессовано слишком много, рецензент рискует в ней утонуть — впрочем, как и читатель. К авторской характеристике труда как «фотографии времени» я бы сделала уточнение: это не фотография, а фотоколлаж. Первые советские коллажи, популярные в 80-е, представляли собой фрагменты фото, наклеенные на лист ватмана. Нечто подобное получилось и у Ильи Бояшова. Для вящего сходства с фотоколлажем повесть состоит из крохотных главок, иногда объёмом в страничку, иногда в несколько фраз. У каждой главки собственное название, сюжет, а зачастую и персонажи. Невозможно спорить с тем, что подобная «клиповость» характерна для воспоминаний человека. Но «мозаичная» повесть читается не то чтобы тяжело, но как-то хаотично, воспринимаясь не целым и завершённым произведением, а панно из осколков. Как бы красивы ни были отдельные осколки.
Более или менее связная в повести одна линия — группы «Джунгли». Всё прочее — пёстрое нагромождение баек и анекдотов, содержанием и стилистикой напоминающих шаржи Сергея Довлатова на его коллег, журналистов и писателей, и на представителей «официального» СССР — милиционеров, кагебешников, начальников. Не этим ли оказалась «Книга “Джунглей”» близка «Октябрю», некогда открывшему для российских читателей Довлатова?..
Главенство темы «Джунглей» подчёркивается и самим вынесом в заглавие. Тема эта грустная. За несколько страниц до конца повести Ильич, ушедший из группы по личным мотивам, сначала видит «Джунгли» в телевизионной программе «Музыкальный ринг», где они соревнуются с некоей московской группой и побеждают её, а потом, поздравляя Отряскина с триумфом, неприятно поражается его пессимизму: лидер убеждён, что «здесь никому ничего не нужно». И как ни пытается Ильич переспорить товарища, тот принимает бескомпромиссное решение: «Группы больше нет».
В 1991 году, после прощального концерта «Джунглей», собравшего аншлаг, Отряскин объявляет Ильичу о своём намерении уехать за рубеж — и выполняет его. «Действительно, здесь делать ему было уже нечего», — констатирует рассказчик. Впрочем, согласно самым последним главкам, «там» Отряскину тоже не больно-то удалось себя найти как музыканту. Он даже бросил играть на гитаре. Зато, по сведениям рассказчика, Отряскин в Штатах социализировался лучше, чем мог бы в России, имеет свой дом и дело в Сиэтле, хоть и критикует теперь уже американское правительство.
Так чем же «Книга “Джунглей”» Бояшова родственна «Книге джунглей» Киплинга? Быть может, перед нами просто каламбур ради каламбура? Думаю, нет.
Краеугольные идеи киплинговской «Книги джунглей» лежат на поверхности: животные воспитывают ребёнка; в джунглях действует закон, священный для всех, он выше чьих-то желаний, даже желаний сильных мира того; перед лицом опасности джунгли объединяются; человек вырастает и уходит к людям, потому что он иной крови. В этих категориях можно рассказать и историю творческого человека, угодившего в чуждую среду. У Бояшова получается, что рок-музыкант в СССР ассоциируется с Маугли, а его «среда обитания» — с джунглями. «Система» не принимает андеграунд, для неё он дик, неприкаян; а в кругу себе подобных царят почти звериные нравы, вызванные то борьбой за непосредственное выживание, а то за успех, славу, публику. И лишь одного не может сделать население этих «Джунглей» — объединиться, забыв про свои «я». Всегда остаются «Шерханы» и «Табаки», желающие погубить «Маугли». У Маугли один лишь выход — подальше от джунглей. В повести Бояшова — это перелёт в Америку.
Так же, как «Книга джунглей» Киплинга остановилась на уходе Маугли к людям, не уделив ни слова его адаптации к человеческому племени, так и «Книга “Джунглей”» Бояшова умалчивает о том, как приживался Отряскин в Америке. Логично: рассказчик Ильич об этой стороне жизни друга юности ничего не знает. Наверное, она ему и неинтересна.
Интересно и приятно ему перебирать воспоминания собственной юности, заведомо драгоценные. Давайте сойдёмся во мнении, что ради них и написана сегодняшняя «Книга “Джунглей”». Не для того же автор затевал её, чтобы в очередной китайский раз высмеять советскую систему организации и руководства культурой!.. Об этом давно уже всё сказано и напечатано. В том числе и «Октябрём», с тех пор как журнал выбрал путь независимого издания.