Дмитрий Данилов. Человек из Подольска. Пьеса. — «Новый мир», 2017, № 2. Владимир Арро. Три истории из подворотни (Для одного спектакля) — «Нева», 2017, № 3
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2017
Дмитрий Данилов. Человек из Подольска. Пьеса. — «Новый мир», 2017, № 2.
Владимир Арро. Три истории из подворотни (Для
одного спектакля). — «Нева», 2017, № 3.
В комментах и аннотациях «Человек из Подольска»
называют абсурдистской комедией, но сам этот подольский человек не любит
абсурда и ему ни разу не смешно. У него спрашивают, сколько жителей в его
родном Подольске. Не знает. Когда сей населенный пункт обрел статус города? Не
знает. Что видит по пути на работу? Ничего не видит. Вдобавок, не понимает,
зачем в московском отделении полиции, куда его запихнули без видимых причин,
задают ему эти посторонние вопросы. «Почему вы спрашиваете? Абсурд
какой-то…» — «Логику любишь, говоришь? А знаешь, что с тобой надо было сделать
по логике, чтобы избежать абсурда? Чтобы было как обычно, как всегда делается?
Я тебе скажу. Сначала мы должны были бы тебя отмудохать
в мясо, потом найти у тебя пять граммов белого порошкообразного вещества…»
Люблю абсурд! — вынужден неискренне согласиться герой, что, разумеется,
не освобождает его от маленькой дружной компании столичных стражей.
Как и заведено, с ним играют в доброго и злого полицейского. И на
протяжении всего действия будут не по-детски вправлять ему мозги, унижая и
прессуя беззащитного гуманитария. Читатель/зритель должен бы сочувствовать
маленькому интеллигентному человеку, попавшему в лапы большого беззакония, но
вот здесь-то и обнаруживается главная фишка Дмитрия Данилова. К тому моменту,
когда правоохранители поставят герою диагноз («Это ты, Коля серый. Серый и
одинаковый». «Ты животное»), с этим диагнозом трудно будет спорить как самому
герою, так и читателю (вероятно, и грядущему зрителю — премьера пьесы обещана
Театром. doc. в текущем мае). Мучители подольчанина Николая — умней, интересней, пытливей своей
жертвы. Они еще и образованней — вон как знают Кейджа, Сорокина, Малевича,
отлично разбираются в музыке. Кажется, будет нужда, процитируют и Дерриду с, положим, Бартом. (Впрочем, последние остались
без нужды, но когда добрый полицейский, «госпожа
капитан Марина», укажет человеку из Подольска: «мозг надо развивать, новые
нейронные связи формировать», — становится ясно: здесь, кажется, не понаслышке
знают «Письма к ученому соседу» Вл. Губайловского, из
квартала в квартал публикующиеся в «Урале».)
Эти полицейские предстанут перед нами отличными психоаналитиками,
сумевшими вытащить наружу никчемное пустое нутро своего подопечного. Они дадут
ему урок патриотизма, они покажут ему, как тяжек грех неразличения. И в целях
развития чувства прекрасного попросят его погулять на досуге по Подольску, а
потом съездить в дивное Царицыно.
Может показаться, что в своем драматургическом дебюте прозаик Д. Данилов
пробует себя в роли сатирика. «Воспитательная работа — наш долг», — строго
поясняют просвещенные милиционеры. Ну чего уж, понятно — в прицеле государство,
полагающее, что сеять разумное нужно принудительным образом, поскольку иначе
обыватель не внемлет. Но нет, успешно занятый в прозе «преодолением романа»,
Данилов-драматург успешно преодолевает и законы сатирического театра. Может, он
писал пародию на… нет, не на самого себя-прозаика, но на сам свой принцип
работы с материалом — серым, рутинным, сырым? Не знаю, но хуже другое — он, кажется,
преодолел законы развертывания сценического действия — и читатель напрасно
будет ждать новых поворотов в этой истории, даром, что они так и просятся.
Финальный танец всех действующих лиц даст по-своему логичный финал, но лишь
подчеркнет отсутствие неожиданной развязки.
Герой Данилова — не только незадавшийся историк и редактор бессмысленной
официальной газетки. Он еще и музыкант-любитель — играет индастриал. С помощью
полицейских психотерапевтов мы выясним, что и музыка для него — так себе
отдушина, он и на этом поприще вечный лузер без искры
божьей. А трагифарс «Бродячая музыка», ставший финальной частью «Трех историй
из подворотни» Владимира Арро, подсовывает нам двух
музыкантов, упавших и вовсе ниже плинтуса. Они дают свои бродячие концерты в питерских
дворах-колодцах, тех самых, где происходит не только половина всей питерской
жизни, но и, кажется, добрая половина всей питерской словесности. В том дворе,
куда на сей раз завел автор своих «человеков-оркестров
с чудовищным набором инструментов, в ярких шутовских одеждах», они не столько
играют и поют, сколько увертываются от проворных подач невидимого слушателя с
четвертого этажа, который прицельно забрасывает их всякой дрянью. Но жилец с
четвертого, так и не явив лика, окажется еще и меценатом. Только вот алгоритм
непредсказуем. И на музыкантов теперь льется золотой дождь вперемежку с гнилыми
помидорами, мочой и калом — последнего у мецената явно больше, чем бабла. Надо
бы уйти после того, как в очередной раз измазались в дерьме, — но нет, никуда и
никогда теперь не уйти из этого колодца, потому что тут хоть какая-то
стабильность, — и да, конечно, много нечистот, да и вообще дело нечисто, но что
делать, если тут, на дне колодца, и таится непререкаемый залог стабильности.
«Три истории из подворотни» напечатаны в «Неве» только что, да и автором
завершены недавно. Но это творческие заготовки явно из девяностых. Забытые,
оставшиеся в прошлом, — вот герои старого-нового триптиха Владимира Арро. Иначе, кажется, и быть не может у любого
петербургского автора, разменявшего девятый десяток и знавшего лучшие годы. Но
случай Арро — особый. Как и нынешний московский
дебютант Д. Данилов, В. Арро пришел в драматургию
после сорока, будучи автором многих прозаических книг. Книг, по преимуществу,
детских (первая из них вышла в Свердловске в 1964-м году). В первой половине
80-х пьеса Арро «Смотрите, кто пришел» лавиной шла по
советским театрам от Москвы до самых до окраин. Следом шагала дискуссия в
повсеместно читаемой «Литературной газете», где чуть не год обсуждали нового
героя «новой волны», всколыхнувшей советскую драматургию на излете советской
эпохи, — и каждый раз во главе угла оказывался Арро,
угадавший в «Смотрите, кто пришел» и тех, кто приходит, и тех, кто уходит. Но
время умеет уводить за кулисы всех, включая лучших: современный театр не помнит
Арро.
Герой «Посетителя» Лев сидит на лавочке во дворе родного двора-колодца.
Неслучайный посетитель, он здесь жил в детстве, вон они, наши окна, объясняет
он Татьяне средних лет, спустившейся выгулять собачку. Всего дюжина страничек
драматургического текста… Татьяна первой страницы не желает даже взглянуть на
чужака, претендующего на свое место в жизни этого дома, ее дома. Но маленький
Лева жил тут с семьей до тех пор, пока в первый блокадный год его отца не
забрали по доносу соседа Боженкова. Он и по сей день
живет тут, старик Боженков. У него трое детей,
включая Татьяну. И она не в восторге, узнав, что Лев уже полвека вынашивает
план мести: представляет, как зайдет, как пульнет в Боженкова.
У Льва есть с собой и пистолет. Как выяснится, не настоящий… На таком материале
непросто наращивать настоящий драматургический нерв. Но у Арро,
мастера лаконичного диалога и быстрых летучих мазков, получается работать
где-то на грани и границах бытового абсурда и не поддающегося тотальному
осмыслению бытия. Татьяна последней страницы, угодившая вслед за Львом в разлом
времен, сердечно скажет ему: — Ты посиди. Я сейчас… Я быстро! Только не
уходи!.. Умоляю тебя, дождись меня!.. Милый, родной мой (целует его)… только не уходи!.. (Пятясь к парадной.) Не исчезай!..
Останься…
Лев не останется. Останется старик Боженков. Он
появится в «Интервью», второй одноактной пьесе триптиха. Даст интервью
журналистке. Расскажет, как в блокадные годы принимал де участие в подготовке
секретного плана «Д»: заманить фашиста в город и взорвать вместе со всеми
жителями и бесценными памятниками архитектуры. За такие интервью сейчас не
похвалят, но что же взять со старика-фантазера, который, спровадив журналистку,
ложится на стол в своем дворе-колодце, чтобы примериться к собственным
похоронам…
И московские, и питерские «толстяки» куда как скупы на драматургию. Так
что одновременное появление московской и питерской пьес на их страницах
невольно тянет за собой старую традицию культурного противостояния между Питером
и Москвой. Ну что же, державная Москва Дмитрия Данилова надменно учит всякого,
кто залетел на ее орбиту. Учит и лечит. А пролечив на свой манер, все равно не
отпускает, заставляет танцевать свой диковатый правоохранительный танец, из
которого никакому подольчанину уже не выкарабкаться. Подворотный Питер Владимира Арро
не имеет столичных амбиций. Здесь тоже учат и лечат на свой манер, но обходятся
своими слабыми частными силами. На антигероев здесь тоже льется поток абсурда.
Но льется как-то человечней и задушевней. Можно даже выбраться из этого
колодца, — хотя бы для того, чтобы нырнуть в соседний.