Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2017
Сергей Золотарев —
родился в г. Жуковском. Учился в Государственном университете управления.
Печатался в журналах «Арион», «Новый мир», «Новая
Юность», «Новый берег», «Интерпоэзия», «Гвидеон» и др. Автор книги стихотворений «Книга жалоб и
предложений» (2015, «Воймега»). Лауреат премии «Нового мира» (2015). Живет в
Жуковском.
***
Дождь прошел — как кот наплакал.
Всех щедрот предрек оракул
невеликое число.
Нам с тобою повезло
в переплетах слезных пазух,
дефицитное на базах,
сохранить его тепло.
Мы его секретом метим
то, что позже рассекретим.
Мажем петли у ворот,
что скрипят — меж тем и этим,
оборачиваясь третьим
для того, кто отопрет.
Мы довольствуемся малым:
удивительным началом,
ослепительным концом.
Между ними — Три вокзала:
площадь жизни приказала
долго стричь ее газон.
***
Наблюдал, как срываются капли —
горящею паклей,
как вспыхивают внутри
себя, наступая на те же грабли,
что и газовые фонари,
там, где серость дождливого лета
интенсивней калильного света,
сколько он ни гори.
Я смотрел на великую силу,
что с шипением тушит в песке
огонек противления илу
(узким горлышком путь Фермопилы
преградили персидской тоске).
Да их тьмы. Но искрою по жилам
пробегает бенгальский огонь,
и веревку измазавши мылом,
и ладонь.
***
А. Фету
Облившийся дождем, как керосином,
я знаю — в отсыревшем коробке
осенней потребительской корзины
найдется две-три веточки осины,
чтоб вспыхнула огнем неугасимым
звезда моя, зажатая в руке.
Действительность становится мишенью
иллюзии безумца, втихаря
готовящего акт самосожженья
на площади посольства октября.
Но, вынужденный засветло прощаться
со всеми с наступлением дождя,
желает человек покрасоваться
в своих лучах и плачет, уходя.
***
Дождь наследует землю в свидетельство
вековой непричастности к ней.
Он участвует ночью в сведении
материалов студийных, огней
городских, первородной материи,
но никак не земных поташей.
Он упал с переменного дерева
и слегка повредился в душе.
А потом его злые чехольчики
для ношения острой воды
в ножны голени вложат оскольчатый
перелом, заметая следы.
Но мучительный принцип буравчика
позволяет, пройдя глинозем,
как пласты суеты мелкотравчатой,
догадаться почти обо всем.
***
Как бы прилег отдохнуть в субботу,
думая мыслями на тахте:
мир — это авторская работа
Господа светом по темноте.
Где даже влитый насильно оцет
горечи с желчью ночных планет
в сдавленных ребрах рождает отсвет —
солнечный свет.
***
Обводы стены бетонной —
совсем как жильцы — бездомны
без крыши над головой —
конструкции многотонной,
обязывающе живой.
Обвязывающей бинтами
не голову на татами,
но с неба текущий кров,
он так и накапан — кряжем
песочным детьми на пляже
поверх земляных бугров.
От стен отражаясь голых,
твой нежный, твой тихий голос
доносит до вен моих,
что в звуке бывает полость,
а в полости той тайник.
И я — обладатель ветра,
гудящего в залах Петры,
укрытой от тысяч глаз
в десятке квадратных метров,
вчера приютивших нас.
***
Пренебрегши укладом,
время двигает стрелки
исключительно взглядом,
напряжением мелкой
лиц моторики, пальцев
содроганием то есть,
зная прежде скитальцев
их печальную повесть.
Прерыванье потока
информации малым
отбыванием срока —
временным интервалом —
вызывает у многих
недовольство особым
положеньем двуногих
в отношении злобы
дня — естественность хода
(взял и переобулся!)
и секундною хордой
имитация пульса.
Два биения в бите
информации — сделка
века с ходом событий
через тиканье стрелки.
Ритм ступенчатый — корень
нисхождения к плитам.
Почерневший от горя —
миг умеет быть слитным.
Потому-то и ангел
смерти должен по жизни
исповедовать анкер
в часовом механизме.
***
Солнечный день — настоящего времени
фонд нежилой.
Ладан его только копится в Йемене
вязкой смолой;
чтоб освятить эти гулкие комнаты
через года
и заселить обстановкой знакомою,
бывшей всегда;
где бы ответственный съемщик беспамятства,
ноотропил
выпив, от ваших желая избавиться,
наших кропил.
МИ-8
1
В завядших венках
наступила осень.
На постаменте в Панках
золотой «МИ-восемь»
думает, как зимой
будет выглядеть «МИ-восьмой»,
т.е. знак «бесконечность»,
отороченный белой тесьмой
в ми-бемоле разбившейся наледи,
продолжающий делать реалити-
шоу про летное дело увечных,
чтобы умное деланье встречных
поездов ретранслировать на люди.
2
Сменная внутренность гироскопа
напоминает колеблющееся среди
линий пространства решенного городского
время, законченное почти.
Полупустое. И положение авиагоризонта
в ребрах зависит, в общем-то, от того,
как сам с собою соотнесен ты
в пору отсутствия своего.
***
Женских коленей обрыв, с которого
сколько бросаюсь бездонных лет?
Самоубийство отходит в сторону:
был человек — и нет.
Вряд ли в подъеме есть что-то низменное.
То, что вложили в нас как тоску
по существу с половыми признаками
золота, можно ли знать песку?
***
Вдоль дороги стоят
листопады работников фабрики
по производству игрушек.
Осень оптом пытается сбагрить их —
разом всю свою нежность обрушив.
Мне бы веточку вербы
и бузинную палочку —
или чуточку веры (в себя),
чтоб походка вразвалочку.
Мне бы женщину-гайку.
От себя же — по бартеру —
предлагаю утайку
всех подробностей сбыта
бракованной партии
умягченных игрушек
(как бы я ГРУшник).
Листопад в натуральном хозяйстве
пригодится своей мягкотелостью:
будут прятать лисицы и зайцы
винопийцев в лесные опрелости.
Потускневшим за лето шмелям,
запетлявшим по узким аллейкам,
«Ва-алейкум ас-салям!» —
будет плакать жалейка
механизма в специальном пазу
листопада при нужном наклоне.
Вышибая слезу
в проезжающей пятой колонне.