Павел Крусанов. Железный пар
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2017
Павел Крусанов. Железный пар. — М.: АСТ, 2016.
Презентация «Железного пара» состоялась в книжном магазине «Фаренгейт 451». Архиверно, товарищи: за чтением меня то и дело подмывало присоединиться к брандмейстеру Битти.
Писатель, по верному слову Крусанова, пишет не так, как хочет, а так, как умеет. Ирония судьбы, да.
Хочет П.К. того же, что и любой прозаик: красиво говорить умные вещи. Возможности у питерского фундаменталиста не в пример скромнее. Крусанов умеет страницами пересказывать Фромма и Дебора: «Он чувствовал себя чужим в обывательской вселенной маленьких людей, эврименов, добровольно, за чечевичную похлебку в виде пресловутого “голубого экрана”, отказавшихся от реальности в пользу сфабрикованного массмедиа постоянно действующего миража…» («Мертвый язык»). Умеет производить в промышленных объемах тропы сомнительного качества: «Русский дух заснул в нем, свернувшись в самой глубине, как бычий цепень» («Бом-бом»). Умеет имитировать смыслы: «Перед отверстой могилой, которую ты, несомненно, мне уготовил, я скажу самые главные слова: кузнечик, луковица, камень» («Укус ангела»). Умеет выдумывать мистические сущности, которые сам с трудом понимает: набрис — это щука, сорвавшаяся с крючка, и некие осколки, а улилям — аромат кондитерской фабрики и любящее сердце. Вот это каббала, рабби Шимон бар Иохай уволен без выходного пособия.
Однако в «Железном паре» г-н сочинитель отказался от большинства своих умений и навыков: ни вычурных словесных виньеток, ни велеречивой зауми, а мистика — в гомеопатических дозах. Зря, должно быть: без камуфляжа косяки заметнее.
Большинство крусановских персонажей страдают инволюцией едва ли не всех жизненно важных органов. Зато язык у героев чудовищно гипертрофирован. Поэтому они только и делают, что треплются — вдохновенно и пафосно, как парламентарии перед телекамерой. «Железный пар» — не исключение: роман состоит из двух безразмерных монологов братьев Грошевых. Один из близнецов, переплетчик, не особо дружит с головой и пишет философский труд на вечнозеленую тему: как-нам-обустроить… нет, не Россию, поднимай выше — планету. Другой, историк, колесит по Таджикистану и активно делится впечатлениями. И не для собственного удовольствия слоняется: едет за квасцами и серой из огнедышащего урочища Кухи-Малик — те нужны для магического переплета, который заставит человечество верить каждому слову безумного трактата…
Да, совсем забыл: Крусанов умеет выдумывать правила, чтобы потом с удовольствием их нарушать. В «Мертвом языке» он веско приказывал: «Не впадайте в публицистику, берегите слова для дела, ведь публицистика — обратный полюс наркомании. Одни галлюцинируют внутри себя, другие — снаружи». И важно добавлял: «Пошлость — это и есть повторение, сто раз пережеванная жвачка, выдаваемая за только-только снятый со сковороды лангет». «Железный пар», вопреки означенным заповедям, изготовлен из публицистических пошлостей разной степени несвежести: «То, с позволения сказать, наследие, какое обрела Земля на протяжении своей истории, — всего лишь слой кишащих паразитов, полчище пиявок и клещей, насмерть всосавшихся в планету. Вот образ нынешнего человечества в его правдиво обнаженном виде». Отсюда программа-максимум: искусственно вывести расу новолюдов, чтобы заменить ею нынешнюю гнилую и порочную цивилизацию. И будет нам счастье: одна на всех национальность, один язык (вроде эсперанто), повальное взаимопонимание, ликвидация армий и оружия, упразднение экономики и торговли, а также всех видов транспорта как экологически вредных. Больше вам скажу: ложь и лицемерие станут уголовными преступлениями, а медицина не понадобится абсолютно здоровым новолюдам. В общем, ба-альшой привет от утопийцев, солнечных горожан и стругацких люденов. Реализовать прожекты Грошева должен деятель немыслимых талантов: «Неприступных рубежей для уникальных дарований А.Б.Ч. не существует», — а вот угадайте эффективного менеджера!
Роман идей? Хм. Для этого катастрофически не хватает исходного материала. Крусанов всегда перерабатывал давальческое сырье. Точнее, вторсырье: Третий Рим, Пятая империя, Америка — параша, победа будет наша и проч. И на сей раз не отошел от привычной схемы: «Железный пар» — экстракт из позднего Зиновьева, Мухина и Зарифулина: «Мне снился солнечный русский, новый скиф, всадник-исполин, радостно одолевающий пространство. Фалангу пальца сраженного врага он нанизывает на шнурок — одну к другой — и вешает ожерелье на шею» (кто бы еще объяснил этот парадокс: отчего воинственные грезы чаще всего посещают прозаиков непризывного возраста?..). Нет, для романа идей чересчур оно пародийно выходит. Но и для пародии не годится: до безобразия затянуто и монотонно.
Последнее касается не только Грошева-философа, но и Грошева-путешественника. Его таджикские мемории строятся по типу «Непутевых заметок»: Ширкент-Куляб-Муминабад—Ягноб, самса-шурпа-шашлык-джургот — и потому скоро приедаются. Тем паче вместо реперных точек здесь опять-таки мысли о высоком, облеченные в пиитическую форму: «Моя страна — океан раскаленного газа… И мы в океане этом — всякие. Одни — витающий свинец, другие — медь воздушная, а лучшие — пар из чистого железа. Мы не тверды, но горячи и не ржавеем. Солнечный русский — конденсат железного пара, то, что произойдет с лучшими из нас, когда мы, одолев глубины, достигнем дневной поверхности земли». Медаль тому, кто хоть что-то понял.
Мне удалось понять одно: вещество крусановской прозы примерно того же свойства — тяжело, пока рядом, но газообразно: по прочтении моментально улетучивается. Чугунный пар, если угодно.
А теперь потолкуем о том, чего Крусанов, по иронии судьбы, не умеет.
Самое главное — ему не удается быть оригинальным. Лев Данилкин однажды уподобил крусановские романы концлагерю, где трудятся бесправные арбайтеры Маркес и Павич, Кундера и Толкин. Сюжет о магической книге рано или поздно выведет к елизаровскому «Библиотекарю» или шаровскому «Возвращению в Египет», а интеллектуалы заодно припомнят и прародителя Борхеса. О «новых скифах» и «солнечных русских» любит толковать директор Московского центра Льва Гумилева Павел Зарифулин. Кстати, он и в Ягноб ездил, чтобы составить сакральную карту Таджикистана. А словосочетание «железный пар» знакомо со школьной скамьи — «Физика для всех» Ландау и Китайгородского. Видать, мы с Крусановым одни книжки в детстве читали.
Далее: интрига у П.К., как всегда, едва ноги волочит. Скудные фабульные перипетии в «Железном паре» можно смело вынести за скобки, до того они несущественны: Грошев-переплетчик отреставрирует два-три старинных фолианта, Грошев-путешественник до отрыжки обожрется шашлыком — вот, собственно, и все. Тот еще экшн, не оторвешься.
Писать характеры? — ну на фиг, не царское это дело. Крусанова куда больше занимает собственная логорея. Оттого у его персонажей одно занятие — резонерствовать по любому поводу. Ничего другого им не дано: ни привычек, ни темперамента, ни эмоций. «Крусанов удивительно растерян в мелкой моторике человеческой души», — поставил диагноз Андрей Мягков.
Ничуть не меньше автор теряется, когда речь заходит о смыслах. Результат всякий раз один и тот же: ищут пожарные, ищет милиция и примкнувшие к ней рецензенты — но неизменно находят одну и ту же американскую дырку. «Это роман ни о чем, господа мои», — вздохнула Ирина Нечаева, разочарованная «Мертвым языком». С последней книжкой вышла та же незадача: ну, не принимать же всерьез параноидальную утопию или верлибры про железный пар. Впрочем, тут П.К. не одинок. У питерских фундаменталистов смысл в дефиците — что у Носова, что у Москвиной…
И наконец, традиционная лакуна на месте финала. Едва грошевский гримуар попадает на стол к президенту России, Крусанов опускает занавес: мол, хватит и развернутой экспозиции.
Впрочем, не велика беда. Ведь самые главные слова известны: «кузнечик», «луковица», «камень». В общем, с тяжелым паром вас.