Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2017
Гриш Тарасов (1974) — родился в Свердловске. Постоянный
автор журнала «Урал». Автор книги стихов «Небо становится выше». Живет в
Екатеринбурге.
Веня Ёлкин
— Привет, ёлки-палки! Давненько не виделись. А кто-то мне, помнится, пивца обещал… Ну, иди сюда, морда (обнимает крепко).
Плечист, волосы чистые, коротко стрижены. Черты лица самые обычные. Глаза ясные. Во рту не хватает левого резца, а так все зубы, крепкие, жёлто-коричневые, прокуренные, на месте.
Стоим в вестибюле психиатрической поликлиники, санитар, пожилой тщедушный дядечка, беспокойно смотрит на нас — радуемся мы с Веней друг другу слишком уж громко, — но одёрнуть не решается. Два свинтуса…
На скамейках у стен, выкрашенных в кремовый цвет, терпеливо дожидаются приёма мужчины, женщины, подростки, старики. Вот прошли за дистиллированной водой женщины из стационара, неторопливо, растягивая каждый миг пребывания «на воле». Ведёт их симпатичная медсестра, не торопит. Одеты в старые, рваные пальто поверх цветастых халатов, на дворе — конец октября, довольно холодно.
На стенах диспансера висят плакаты, объясняющие всем желающим, как надо бороться с гриппом, почему лучше мыть руки перед едой и кто они такие, душевнобольные. Отдельно в разделе объявлений скучает отпечатанный на принтере листок психолога, в котором больные приглашаются на сеансы психотерапии и психокоррекции.
— Ты куда сейчас? На укол? А, за таблетками. Да, у меня то же самое… Почти. Так что, прогуляемся после?
— Давай.
Пересчитываю наличность, на пиво двоим хватить должно, успокаиваюсь. Занимаю очередь, иду курить на улицу. Спускаюсь по ступенькам, вынимаю пачку, затягиваюсь. Напротив стальных дверей и высокого крыльца нашей беспросветной в общем-то богадельни тротуар, узкая улочка с односторонним движением, забор из бетонных плит, за которым вот уже который год чего-то строят. Так и не понял пока, что именно. Школьники из расположенной неподалёку художественной гимназии превратили эту сероватую длинную стенку в разноцветную выставку художников-примитивистов. Граффити… Прикольно. Улыбается прохожим и мне со стенки большой фиолетовый лохматый пёс. Вот и вырос голубой щенок… Летит по своим делам над ядовито-зелёным лесом розовый дирижабль, сверкая надутым бочком. Да и остальные рисунки добрые, хорошие, очень сильно помогают.
Докурив, поднимаюсь по ступенькам, иду внутрь, очкарик в армейских брюках, сосед по очереди, недовольно фыркает — накурился, мол, пахнет от тебя. Да уж. Сажусь на скамейку, достаю из сумки книжку очень доброго, тёплого и простого поэта Алексея Решетова, погружаюсь в чтение. Эх, если бы стихов по пятьдесят из этой книжки вбить в башку каждому пацану и девчонке в начале девяностых — может, и не случилось бы со страной того, от чего только-только начинаем оправляться. Если бы… Поэзия нынче не на виду, нужна хорошо, если двум-трём из сотни. Да может, и раньше дело так было, не знаю. Подходит моя очередь.
Стандартный кабинет доктора в поликлинике, два стола сдвинуты друг к другу, на них — груды бумаг, истории болезни. Есть там и моя. Здороваемся с молодой симпатичной врачихой, рассказываю о самочувствии. Всё, в общем, нормально. Если себя контролировать, конечно. Начинает прихватывать, чувствуешь — не то что-то, начинай пить таблетки. Курс — не меньше двух недель. Нехитрая наука. В запасе на крайний случай укол «модитен-депо», если больше ничего не поможет. Он эффективен, а побочные эффекты… Проходят. Со временем. Так, говорить особо не о чем. Она видит, что у меня всё более-менее в порядке, радуется, светится вся. Медик. Хлебом не корми, дай полечить. И вылечить. Такие вот они, правда, не все. Мой доктор говорит, что в перспективе психологи диспансера могут подобрать для меня работу рангом повыше грузчика или дворника. Тут уже свет начинает исходить от меня. Это было бы здорово, честно. Но надо хотя бы наполовину побороть всю эту дрянь, которая временами атакует мой мозг. А ещё — необъяснимую тревогу, раздёрганность мышления, ощущение, что все окружающие тебя в данный момент люди знают о тебе всё, говорят лично для тебя. Загнать патологическую доминанту в угол и по возможности не давать ей высунуть оттуда свой поганый нос. А то опять начнётся кошмар. Это… Ужас. Осознал тут на днях сакральный смысл слов: своя голова на плечах. Ну, ладно. В общем, получаю рецепты, иду к старшей медсестре за лекарствами.
У неё закрыто. Перерыв. Рядом переминается с ноги на ногу Веня, тоже отметившийся у своего участкового. Садимся на скамеечку, разговариваем о стихах. Веня просит блокнот и ручку, создаёт вдохновенное выражение на лице и крупными ученическими буквами начинает выводить на чистых листочках не что-нибудь, а стихотворение целое. И вроде неплохо. Уж точно не ниже качеством, чем в девяноста процентов всех таких случаев на сайтах типа «Стихи.ру»… Поэт Ёлкин. Ну а что… А зато от души. Говорю — неплохо, но надо бы поработать над текстом. А сам смысл опуса хорош.
Веня радуется, гордится. Ну, вот наконец и старшая, прохожу в кабинет, расписываюсь в ведомости, получаю три коробочки.
Такие нужные мне коробочки…
— До свидания.
Да уж…
— До свидания.
Выходим на улицу, берём курс на ближайший магазинчик, встроенный прямо в жилую многоэтажку. А что? Удобно. Далеко ходить не надо. Берём чипсы и по две бутылки пива.
Вроде бы нельзя уже пить алкоголь на улицах, но нам по фиг. Нам вообще и пить-то нельзя. Не торопясь прогуливаемся по неширокой улочке спального микрорайона. Вот тихо затаилась в кустах двухэтажная зелёная школа. Вот выстроились в длинный ряд железные гаражи, по которым ползают какие-то мальчишки… Ну, опасно ведь это… Хотя, когда сам ещё был школьником, мы, помню, так же скакали по примерно таким же гаражам, играли то ли в ляпу, то ли во что ещё. Уже не помню. Эти же, нынешние, вроде бы просто бесятся. Не знаю. Идём, разговариваем о жизни.
У Вени дела серьёзные. Сидел он в психушке целых четыре года, что-то там спёр, суд признал невменяемым… В общем, та же тюрьма, но условия помягче. Без таблеток не может уже совсем, подсел, как на наркоту, каковой они, таблетки эти, отчасти и являются. Психотропные препараты — сиречь препараты, воздействующие на психику. Меняющие её. Стаж болезни у Вени — больше двадцати лет, почитай, все особенно лихие годы прихватил.
— Как же ты выжил-то, — говорю, — в девяностые?
Ухмыляется, отпивает из горлышка пенного пивка: а я дома сидел. С мамой, сестрёнкой. Мама пенсию ходила получать, таблетки приносила. Телевизор. Так вот и получилось. Ну, да. Дома и стены помогают.
А я, был такой период, короткий, к счастью, бегал по ночным улицам с голосами в голове, нарывался на какие-то странные разговоры со странными мужиками, кружил в своих объятиях днём возле железнодорожного вокзала какую-то молоденькую цыганочку в воздухе… Смотрел в юное смуглое лицо молодой женщины со спелыми глазами-сливами, которой тоже ведь хочется и мужика, и счастья… Она не гадала мне. Мы просто смеялись и кружились. Была весна, точно помню. А потом разошлись и не встречались больше никогда. Это было, правда, уже в начале двухтысячных. И даже по морде ваш покорный слуга пару раз получил вовсе не из-за своей болезни, а вполне обоснованно и довольно-таки заслуженно. Не наглей ибо. Ибо да, чревато.
Теперь мы, двое законопослушных, диспансерно наблюдаемых граждан Российской Федерации, с достоинством осуществляем своё право на отдых.
С трудом и правом на него — похуже.
— Устроиться пробовал? Да знаешь, посиди-ка на привязи четыре годика… Я как на волю вышел — крышу сорвало на хрен. И дёрнул же меня чёрт… Друг подбил… Ну, вышел… Вот, шесть месяцев уже как прошло. Половины не помню — чего было… Да плюс пенсия скопилась… Деньги-то. В два часа ночи мог прыгнуть в мотор и рвануть на другой конец города, чтоб там бухать до утра с двумя колдырями… Сейчас в долгах как в шелках, на телефоне минус, к матери и сестре соваться стыдно… Но знаешь, есть варианты. Я ж внимательный, в людях понимаю. Вот, скажем, автостоянка. Охранник. Вполне могу. Так что ничего (отпивает), прорвёмся. Представляешь, даже бабу себе нашёл! Помнишь ту санитарочку? Вот, у неё сейчас квартирую. Всё путём, в общем. Да ещё, говорят, пенсию добавят. (И кстати, добавили.) Правда, тут же и льготы по оплате жилья отменили.
— А ты как?
А действительно, как я? Да просто всё: родные, телевизор, комп. Интернет. Сижу, играюсь, болтаю по ICQ. А чего делать? Идти работать? А куда? Продавец, комплектовщик — и там прихватывает, бывает… А решиться пойти куда-то, чтоб посерьёзней, посолиднее, — всё никак не могу. И ведь это учиться надо, а у меня с книжками сейчас большие проблемы. Тяжело их читать. Открываешь букварь, а перед глазами — своя жизнь. Так и читаешь. Сквозь призму, так сказать, житейского опыта. Получается не очень. Хотя — так даже интереснее. Отрешиться от всего, поверить автору безоговорочно, как это было в детстве и юности, уже не могу. Вот, например, берём университетский учебник. «Философскую антропологию». Серьёзное, солидное издание. И на первой странице, во введении, находится там милая фраза: «и сегодня, после смерти Бога»… Ну дальше там о дискурсе (как они все любят это мудрёное словцо), о христианстве… Бог умер? Извините. Я не знал.
Господа учёные, да ведь это же анекдот такой есть. Коротенький. «Бог умер! (Ницше) Ницше умер. (Бог)». Ну, да как на самом деле всё обстоит — загадка… Не возвращались пока люди с того света, кроме как в фильмах и книжках. Однако… И в геенну огненную чего-то не хочется. И в котёл с кипящим маслом. И на сковородку раскалённую почему-то — тоже. Хотя грешен, вельми грешен я. Такая вот штука получается — грешишь и каешься, от всего сердца каешься… И снова грешишь. Человек, он где сильный, а где так и слаб — дальше некуда….
В общем, говорю, работать идти надо. Но — не знаю куда. Хорошо бы сторожем, что ли. Поглядим, может, и развиднеется. Учиться вот охота, да боюсь себя, лени своей боюсь. Брошу на половине — и буду опять жалеть. А образование нынче на 50% платное у нас. И справедливо это, в общем. Капитализм на Руси никто не отменял. Ну да стабильность — она и в Африке стабильность. А гулаговское рыло сталинского «социализма» мало чем, в сущности, отличалось от звериного оскала диких девяностых. Пережили — и о’кей. Давайте дальше развиваться. А если подумать да друг с другом не собачиться, — место каждому найдётся. Может быть…
Допиваем пиво, доедаем чипсы. В башке приятная расслабуха. Хочется… надеяться. Надеяться хочется. А уж что получится…
Веня вскидывается напоследок: прикол хочешь? Друг у меня есть, тоже… Так вот он там всё про карму, сансару, колёса судьбы… Эзотерика сплошная. Да и йога ещё. На полном серьёзе медитирует. Книги серьёзные читает. Блаватская, Рерих, ещё много. И знаешь, ёлки, помогает ведь его эта медитация. Даже таблеток перестаёт хотеться. А участковый наш (у них — общий) как про это узнал — на удвоенную дозу уколов посадил новоявленного гуру от греха подальше.
(Скромно молчу о том, как мама не раз уже таскала меня к какому-то вполне импозантному, высокому, широкоплечему мужчине, и как он водил вокруг меня зажженной свечкой, усадив в чудное кресло… И ведь, кажется, и правда становилось чуток получше. Да и в гороскопах — только не каждодневных, а там, где описания характера знаков Зодиака, — много толкового. Но это — по моему мнению, конечно.)
Закуриваю. Думаю. Мда… Есть в медицине такой принцип проверенный: лучше перебдеть, чем недобдеть… А я вот, говорю Вене, к психологу-то к диспансерному схожу, наверно. Глядишь, стоящее что предложит. Бывают же чудеса на свете.
На том и расстаёмся вновь…
Диагнозы и не
только
Здравствуйте. По дороге на работу, по пути в гастроном, возвращаясь домой, гуляя с друзьями, проезжая в машине по улицам родного города, не замечали ль вы престранных субъектов? Вот немолодой, бедно одетый мужчина возвращается из магазина с худенькой авоськой, и рот его время от времени странно перекашивается, кривится на сторону. Вот толстенький носатый черноволосый мальчик, переваливаясь, как утёнок, гуляет в летней тишине зелёного от травы и тополей двора, окружённого маленькими, но уютными хрущёвками. И что-то бормочет себе под нос. А рядом — мама, следит, не отпускает его одного далеко.
Вот грязная, неопрятная старушенция выкрикивает несвязные проклятия всему миру рядом с трамвайной остановкой. Это всё мы — душевнобольные. У каждого человека, случается, болит душа, скребут на ней кошки. Каждый переживал стресс, фрустрацию, почти у каждого хотя бы раз в жизни бывала депрессия.
Но мы — мы пошли дальше. Наш душевный перекос таков, что мы перестаём видеть реальность, слышать друзей и родных. Вместо них яркие и красочные, словно игрушки, блестят перед нашими глазами фальшивые драгоценности бредовых идей, раздаются в голове голоса, появляются в ней чужие мысли и мыслеформы. Некоторые из нас в таком остром состоянии (таких, по счастью, меньшинство) опасны для общества. Способны причинить вред и себе, и другим. Между приступами мы, как правило, эгоистичны, замкнуты, погружены в себя, чудаковаты.
Придавлены спасительной, но тяжелой антипсихотической терапией.
Кто мы? Откуда мы берёмся?
Пациенту Т. в разное время последовательно были поставлены диагнозы: невроз — циклотимия — шизофрения. Уверяю вас, симулянтом он не был. И не от хорошей, сытной жизни взбеленился. А просто не выдержал, когда его маленький тёплый мир стал вдруг большим, холодным и оскалил свои острые зубы.
Ведущую роль в заболевании сыграли три фактора:
— неудержимое желание уйти, убежать от реальности;
— некоторая нравственная распущенность, моральная нечистоплотность поступков и помыслов;
— лабильность, неустойчивость нервных процессов, последствия стрессов и травм.
Однажды, попав в острейшую стрессовую ситуацию, Т. заявил близким: если вы не поможете мне — я доведу себя до шизофрении. Что в итоге и произошло. А ведь умные люди его предупреждали — можно до цугундера так дойти. Можно и правда. Вот и дошёл.
А всё отчего? Сверхценную идею заимел. Тысячелетиями лучшие умы бились-бились — не могли полностью разобраться в ситуации, а этот на полном серьёзе впрягся. Взвалил на себя ношу не по плечу, не мог справиться с ситуацией объективно, а нормально и просто жить ну никак не не хотел. Хочу, хочу… Вот и получил. Правда, немного не то, чего хотел.
Вот его путь, если вкратце: невроз, пограничное расстройство психики, мышление лишь слегка надорвано, не нарушено ещё полностью. Дальше присоединилась астения, то есть слабость, быстрая утомляемость. Дела покатились под откос, что привело к депрессии. Появились (проявлялись и ранее) истероидные черты характера, проще говоря — реагировал на проблемы неадекватно, бегал и орал, привлекая к себе ненужное внимание, вместо того чтобы сесть и подумать. Неспособность решить поставленные задачи привела к резким колебаниям, сменам настроения — от глюкокортикоидной эйфории по ночам до бессонной депрессии (а лодка тем временем всё раскачивалась и раскачивалась). Наконец, начался и психоз — дикий отрыв от реальности и полная неспособность контролировать мышление…
Так и закончилась эта печальная история.
И тем не менее… Не всё так безнадёжно.
Из разговоров с пациентом Г.:
« — Стаж мой больничный составляет около 15 лет, имелись у меня и приступы бреда, и дичайшую жизнь вёл в этом бреду, и случайные (а для меня-то — неслучайные) окрики-вскрики на улице слышал (так называемый синдром открытости), и голоса, и мыслеформы, и галлюцинации посещали, и опыт полноценной жизни между приступами имею, жизни, наполненной творчеством, работой, дружбой и любовью…
Вообще-то про себя несколько скромнейших мыслишек имею на этот счёт, и вот первая из них: вся эта «психиатрия» наша в большей степени от душевной от распущенности идёт».
Да, есть наследуемые, случайно генным набором при зачатии определённые сила или слабость, уравновешенность или подвижность нервных процессов, рецепторного, воспринимающего аппарата. Дорогой профессор Иван Петрович Павлов, да ведь это вы ставили уникальные, революционные эксперименты, психику изучая, спасибо вам. И здесь ещё много фамилий назвать можно, и русских, и нерусских… Всё пространство, весь объём толстого литературного журнала займёт. Даже простое пофамильное перечисление… Итак — научная база, которая есть. Да, она есть!
И желание человека жить, несмотря ни на что, или от жизни убежать, уйти, спрятаться. Не справился с проблемой раз, два не справился… Можно в сторону отойти, подождать, с силами собраться да и навалиться так, что небу жарко станет! И победить. Или сделать всё, что можешь, и спокойно и честно признать своё поражение. И за следующие дела приняться. А можно начать себя жалеть, на работу свою плевать, от проблем убегать, обиду, злость да слабость раздражительную в себе копить… А это уже психическая распущенность, неврозом, пограничным состоянием по-научному, называемая. Слово-то какое определили для всего этого — психогения! Из психики, из души всё, из душевных, стало быть, движений следует. А рядом с нерешённой проблемой — нервный срыв. А где один — там и второй, и третий. Как ведь просто бросить всё — да и гори оно синим пламенем!
И за телевизор. За книжку. За компьютерную игру. Ну, или там водка, бабы… У кого на что фантазии и денег хватит. А психика в напряге — как же так, проблема-то важная не решена! И лезут в башку отрицательные эмоции, и донимает ночами бессонница, и потенция вниз ползёт, и столбик настроения падает, как гиря с двухметровой высоты. И ведь хлопнется когда-нибудь, до психического взрыва при таком использовании энергии душевной, а точнее, при её неиспользовании дело обязательно дойдёт… Энергия, она или копится, или тратится. Вот и всё.
И имеем на выходе из такого порочного круга не человека уже, а развалину. И общаться ему неинтересно, и учиться ему незачем, и работать ему тяжело. А напряжение в душе всё растёт, клокочет кастрюля на огне, даром что в ней вода пустая кипит. Да плюс вскроется нарыв душевного гноя на высоте напряжения, вот вам и психоз. И не сможет уже человек жить без специальных лекарств. А доминанта, патологический очаг возбуждения болезненного, в голове уже сформировалась. Цепи нейронные перекоротило, грубо говоря, и пошли сигналы не в ту степь… И лекарства её химически-то придавят, а как действие их закончится? Что тогда произойдёт? Правильно, в большинстве случаев снова доминанта на свет божий вылезет и в башку бедную, уже почти совсем больную, зубками острыми вцепится. И снова лекарства…. И снова химически задавили поток патологической импульсации… И вот уже не может без нейролептика человек, который здоровым бы был. Если бы в своё время позорно, малодушно да трусливо проблеме жизненной не сдался.
Нет, ну есть, конечно, есть патология клиническая, непререкаемая, уровень поражения генный, хромосомный, страшные травмы головы, всё это есть. Болезнь Дауна, синдром Кляйнфельтера, плюс-минус хромосома в генетическом наборе, пуля, пробившая голову…. Но в этих-то случаях этиология (причина) ясна!
Нет, ну а всё-таки? Пусть и имеется даже генетическая предрасположенность к душевному расстройству, слабость рецепторов серотониновых, допустим, неадекватность ответа ЦНС на стресс или там быстрая истощаемость нервной системы, невысокий энергетический потенциал личности. А вот что тут от поведения, от душевной жизни самого-то больного зависит? И так думается мне, что очень многое. Если не всё.
Даже ведь и олигофрена самого настоящего можно так настропалить, что грузчиком на склад работать пойдёт, да ещё и женится, глядишь…. Лишь бы не пил с братьями по разуму да в философские вопросы почём зря не лез.
А совершенно нормального, бывает, длительный стресс, не решаемый никак, просто с ума сводит — и всё. Развалина. Если сил в себе побороться со всем этим не найдёт… Не беритесь за неподъёмное, пожалуйста. Обычно это кончается очень плохо. И — никто, в сущности, не виноват в этом. Кроме вас же. Тяжело это принять… Понять… Но это единственный известный (мне) путь на сегодняшний день.
Давно и не мной сказано, что душевная болезнь начинается от нежелания жить в реальном мире, от страстного желания уйти от него, убежать. Алкоголик опрокидывает стакан за стаканом. Наркоман бежит за дозой. Душевнобольной уходит в бред. Есть ли выход? Кажется, всё это так страшно и непреодолимо? Всё перенесёт человек. Если останется человеком.
Выход есть, если не сдаваться и не опускаться. Психоз поддаётся дрессировке при наличии волевых усилий и отчаянном желании вернуться назад в реальность. Да и фармакология не стоит на месте — появляются всё более совершенные и безопасные препараты.
Неприемлемы лишь лень и личностная распущенность, пассивность, отсутствие дисциплины, чувство долга, отчаяние, трусость. Пока мы живы — попробовать поправить можно всё.
Особенно если трудиться, всё равно где и кем, лишь бы по-настоящему, с полной самоотдачей.
Кстати, например, улучшить состояние больного можно попробовать в том числе и через американское изобретение, что-то вроде театра, где пациенты являются и актёрами, через так называемую психодраму, то есть околотеатральную постановку с участием нескольких больных и одного ведущего, конечно, психиатра или клинического психолога.
Что на самом деле очень важно знать о неврозах и психозах… Всё это стабилизируется. Всё это лечится. Почти всё. Конечно, бывают исключения… Необходимы условия. Но даже сейчас и даже здесь очень высока вероятность добиться положительного сдвига в течении, длительной ремиссии либо даже установить психическую конституцию, близкую к нормальной. Что для этого надо? Социализация, пусть и худая, и бедная.
Усилия больного. Мучительные усилия, скажу я вам… Длительное самоограничение и постоянный контроль за собой. Возможный выход — творчество. Любое.
Борьба с проявлениями деградации, отказ от официально разрешённых наркотиков либо максимальное их ограничение — они (водка и так далее) уводят в область невротического-психотического при «передозе». Про запрещённые — молчу просто. А если голова и так слабо держится… В принципе, всё это известно давно. Человечное, человеческое отношение родных и близких. Их вера в то, что всё наладится. Их отношение к больному как к нормальному человеку.
О, боже… Да сколько сейчас не зарегистрированных в поликлиниках девиантов! Вообще — долгий разговор. Возможны варианты. Но в целом — вот так. А пока не было антидепрессантов, антипсихотиков, прочей психиатрической именно фармакологии… Вот тогда психоз был почти приговором… Но и в те времена были такие потрясающие учёные и врачи, как Чезаре Ломброзо и Мария Монтессори, которые творили настоящие чудеса.
Непобедимых психических отклонений (самых разнообразных, здесь имеется в виду вообще всё, что называется девиантностью и психическими заболеваниями), кажется, просто нет. При условии упорной работы над собой прежде всего… Получившего это удовольствие так или иначе и лучше бы качественного, хорошего, адекватного сопровождения врачей, психологов, близких, любящих. Любимых. Желания жить, а не существовать. Даже дети с врождёнными генными патологиями демонстрируют чудеса! Да, это не 100%. Но — реально. Реально. Да, жизнь меняется редко… Но… Можем измениться мы. А кое-где нам — нельзя меняться. Ведь мы — люди. Не звери же мы…
Самое страшное здесь — когда ты не знаешь, что же именно с тобой происходит, когда ты не можешь контролировать «пляску бесов» в своей голове, когда ты не в состоянии адекватно разговаривать, когда чудится 80% из того, что окружает на самом деле… Тебе никто не может помочь, кроме тебя самого. Самые близкие могут лишь… кормить тебя и заботиться, постоянно следить — а не началось ли… Или не мешать, а ведь это — тоже необходимая часть. Потому что у них, твоих близких, есть очень важные дела, которые невозможно бросить. И только после выработки необходимых стоп-рефлексов (успешной медицинской выработки), только после подбора препаратов, после того, как мучительно и долго, но всё же придуманы методики поддержания более-менее адекватного состояния… Вот только после этого можно что-то сделать… Куда-то двинуться. Всерьёз. Иначе… Сплошное не раз и не два проверенное расстройство и разочарование. На фоне которого исподволь нарастает пассивность (скрытая форма отчаяния). Автоматически большую часть времени тратишь на дешёвые развлечения (страшная ошибка, неправильная психологическая защита). Игрушки ли, чтиво, тиви, кинчики, соцсети, алкоголь… Впрочем… Сдаваться нельзя всё равно.
И всё же очень страшные и коварные это вещи — психические болезни. Сейчас будет банально — лучше держаться от них подальше.
Если есть такая возможность.
Простая история
Невроз
Осень. Поздний вечер, почти ночь. Накрапывает мелкий дождик. Холод забирается под старый плащ. Карман оттопыривает дешёвая бутылочка пива, которая всё равно не поможет и не спасёт. В нашем городе ночи поздней осенью непроглядно черны, фонари не разгоняют тьму, а лишь сгущают мрак. Тьма не бархатна, она похожа на старую чёрную бабушкину шаль, которая укутывает всё на свете, всё на свете и вместе со всем светом — тебя.
Глаза, как фары припозднившейся машины, выхватывают то ворота школьной ограды, всегда настежь распахнутые, то борт гаража-ракушки с непременными фривольными надписями и свалкой-туалетом внизу, то пустые скамейки перед кирпичными хрущёвками. Здесь живут мои друзья, хоть кто-нибудь из них же должен же выйти же сегодня вечером поболтать, подружить во двор…
Нет никого. Пусто. Промозглая погода, промозглое время. Покинутость, кинутость, киданутость. Варёная картошка с растительным маслом и буханкой хлеба дома, пьяный беспомощный отец, могучие боевые роботы в книжке, потери и поражения на всех фронтах реальной и одной (одной!) юности. Единственное утешение — такой больше ни у кого не будет.
Друзей не нашёл. Да и надо им — в такую-то погоду. Чёрным метеором (тёмные волосы, чёрные ботинки, джинсы, плащ) пролетел по всем дворам — никого не встретил. Может, и к лучшему. Запросто мог нарваться. Время было — не приведи господь.
А зачёты не сданы, вопрос об отчислении… Решён. Денег на платное образование нет, проблема перейти на средне-специальное после института стоит остро, информатика сводится к компьютерным игрушкам, девочка выбирает другого, работаешь санитаром на «скорой», и доктор качает головой и ничего не говорит. Ничего. И после психоневрологического диспансера всё труднее дышать в реальной жизни. Да и жизнь эта всё глубже впивается в тебя сотнями реальных, конкретных, мелких да поганых и обязательных щупалец…
Возвращение в маленькую квартиру, вновь гудит старенький компьютер, на экране разворачивается неспешная битва за мировое господство в очередном нарисованном мире с выдуманными его жителями… И отпускает, отпускает. Старые тополя под ветром шумят не облетевшими ещё листьями, уличные фонари подмигивают, из радиоточки Шевчук категорически утверждает, что ты не один… И всё ещё впереди. И самое худшее — тоже.
Психоз
Space was dark. Dark in any direction. И ты снова уносишься в ночь, забивая уши «Юноной и Авось», собираешь в тяжеленные турецкие ботинки из свиной кожи ледяную кашу, улыбаешься парочкам, вылезшим из своих новостроенных домов отдохнуть от секса и сладкоголосого тиви…
И бредёшь по старой, аккуратно подметённой старым дворником дороге, где старые дома, отстроенные ещё пленными немцами, до сих пор гордо несут старые таблички «Дом образцовой культуры быта».
И в голове твоей рвутся взрывы, фугасные снаряды бреда проламывают беззащитную скорлупу остатков самосознания, и чёрт-те что творится в голове, и страшно хочется курить, и холодно, и куришь. А тем временем психотическая атака, начавшись с маленького снежка, покатила вниз с горки и превращается в снежную лавину, сметающую все бастионы твоего когда-то здравого смысла.
Ты встретил сегодня большого человека, своего бывшего приятеля. Теперь на тебе поношенная кожаная куртка, он одет в новенькую коричневую дублёнку. Настоящий медведь. Хозяин русского леса. Он смотрит на тебя оценивающе, понимает, что разговаривать не о чём, и покупает себе и тебе в дорогом кафе по пол-литра вкуснейшего чешского пивка.
Ты выпиваешь с ним, расходитесь, молча пожав друг другу руки. Он ловит машину. Ты топаешь через полгорода пешком. Не о чем. Не с кем. Незачем.
Жизнь такая непонятная, что проще провалиться в безумие, добавить ещё туда мерзавчик палёнки и врубить на полную в дешёвеньких наушниках — «Я тебя никогда не забуду…». А что ты никогда больше не увидишь её — ты знаешь и так, и это (и если бы только это) сводит с ума.
Дома за стареньким (всё тем же) компом ты пишешь, скрипя зубами (уже крошатся), повесть из жизни эльфов, гномов и хоббитов с мечами магией и драконами. Повесть не принимает к печати никто, потому что и профессор Толкин, и эпигоны его уже были, из русского фэнтези имеются на выбор Лукьяненко и Перумов, и вообще (и самое главное) — в бреду такое писать не стоит. Хотя в бредовом состоянии кроме таблеток помогает любая работа, даже просто набирать на клавиатуре компьютера строчку за строчкой. Да бог с ним, что безумные, ты, главное, занят делом. Хоть каким-то… Или физические нагрузки.
И в самый собачий холод, в минус двадцать восемь по Цельсию, ты приходишь под утро домой и понимаешь — тебе надо в больницу. Кто разбил телевизор? Кто разломал стеклянные дверцы в книжных шкафах? Почему папа лежит на полу и тихонько стонет?
И ты ложишься спать и видишь трёх ангелов в белом и зелёном.
И, прикованный наручниками к каталке, едешь в белой машине далеко и надолго. И однажды, слава богу, туда, где от тебя осталось лишь любящее поесть и поспать растение, приходит твой неправильный, неудачливый, слегка шепелявый, но всё-таки живой папа. И кормит тебя жареной курочкой. И угощает исподтишка запрещённым кофейком. И передаёт пачку сигарет. И (сейчас будет банально) — медленно начинается весна. Сторожевой больничный пёс лакает из лужи отражения окон кособокой больницы, ты, пробуя своё бывшее тело, медленно делаешь первые шаги на воле… Весна.
Rebirth
А всё-таки жизнь — борьба. А борьба — это удовольствие, сказал однажды Ромен Роллан… От себя добавлю — то ещё… Но… Другого ничего нет.
Позднее лето. Гуляешь перед работой тихими дворами, киваешь знакомым домам, они подмигивают тебе бликами солнца со спутниковых антенн.
Всюду приткнулись дорогие иностранные машины, но это — не интервенция. Вроде бы. В «фордах» и «хундаях» ездят наши родные граждане. Про то, как ездят, — отдельный разговор.
Листья на деревьях ещё не начали желтеть, но уже потихоньку жухнут. Лёгкий ветерок доносит гул магистральной улицы, по которой везут осваивать в том числе и деревенские просторы неприхотливые проходливые «буханки» и прочие «уазики». А то с натугой, но надёжно провозят своё добро мощные тяжеловозы — дальнобойщики…
С той стороны магистрали, что за хрущёвками, перед лесопарком стоит дом, в котором живёшь, из новостроек, окруженный такими же претендентами на организацию стильного спального района. Строительство жилого комплекса, однако, продолжается. Рабочие различных национальностей до начала трудового дня умываются, гуляют, весело играют в волейбол, орут так, что слышно за полтора километра, скалят белоснежные свои зубы, неплохо зарабатывают. Но ведь и работа — тяжёлая, да ещё и опасная. Они же, родимые, регулярно лишают вас всех, счастливых обитателей нового вашего дома-то горячей, то холодной воды. Ну и подумаешь… Если строительство не окончено… Зато они аккуратно асфальтируют тропинки между домами.
Ты далеко от своего угла, своей маленькой, но уютной однокомнатной квартирки, неторопливо ходишь в тех самых дворах, где однажды встретил ночную осень так не к месту и не ко времени, хотя потом оказалось, что и ко времени, и к месту.
Тёплое, а временами колючее и оттого ещё более ценное солнышко личное твоё (и ужасная пила по совместительству), выпростав стройные ножки из-под одеяла, в рассуждении предстоящего выходного досматривает третий или четвёртый сон, а ты, привычно включившись в полшестого и огрев себя кружкой крепкого чёрного кофе, пошёл что-то вот побродить по округе, срывая с кустов по листику, закуривая недорогих сигарет, подумывая, что пора бы уже заняться и машиной, и садом.
На работе ладится не всё, с людьми тебе сложно, но вот ведь интересно как — всё потихоньку становится лучше год от года. Здоровье пошаливает — ну а когда оно было в порядке…
Да, в мире (там, далеко) творится что-то очень неладное… Но не в твоих силах на это хоть как-то повлиять. А вот всё, что в твоих силах…
В диспансере доктора деловито выписывают тебе лекарства. И ты пьёшь их, конечно, пьёшь — когда чувствуешь в этом необходимость. Интернет на новом компьютере открывает один горизонт за другим, не потеряться бы в них только, с учёбой — так ведь важен не диплом. Знания… Хотя диплом, конечно, тоже… Ты не торопишься.
Осторожно трогаешь асфальт подошвами кроссовок, щуришься на оранжевое солнце… В небе… Небольшая облачность… Дождя, скорее всего, не будет. Ещё один день на этой планете. Не больше, но и не меньше. И скорее всего, с хорошей погодой. Да, погода обещает быть в общем-то неплохой. Хотя, конечно, может случиться ещё всякое…
Тиша
Жил да был себе на свете Тиша один. Ну, Тиша и Тиша, в полном соответствии со своим именем, тише воды — ниже травы, а тут возьми — ни с того ни с сего как начнёт орать, кричать, бегать…
Нет, не наркоман, с ума сошёл просто. Бывает такое. Когда не видишь — не видишь, в упор не видишь, а тут тебе такое (обычно из-за угла да по мешку мешалкой). Вот это самое с Тишкой-то и приключилось.
Ну, как водится, рядом-то в процессе никого и не оказалось, кроме родителей и докторов. В белых халатах. А Тишка-то ещё лечиться не хочет, вырывается, кричит — нормальный я. Нормальный, ага. То-то на «скорой» и уезжаешь раз в полгода на месяц-другой полечиться…
Голоса да мыслеформы иной раз такого нанесут в бедную голову, что — мама, не горюй! То Тиша — то, то Тиша — сё… А то вообще… Не разбери поймёшь, и сбоку — бантик. Даже два.
…Ну, для него-то это всё на полном серьёзе, а окружающие смеются. Почему-то. А Тишка злится, не понимает, как так-то?
А вот так. Бред, он и в Африке — бредятина. Толку с него — сплошные огорчения и финал закономерный — койка в больнице специального типа. И всё.
Только вот не поверили Тишкины папа и мама докторам в белых халатах, что у Тиши их тихого буйность эта бесконтрольная на всю его оставшуюся жизнь и сделать нельзя ничегошеньки. Не поверили — и всё тут. Пройдёт у тебя — говорят ему. И ведут себя как с нормальным. И верят в лучшее для сына. Да надо сказать, и среди докторов не все так уж безоговорочно утверждали, что станет со временем Тиша просто овощем. «Подлечиваться будете», — говорили, и всё. Ну а другие доктора только возмущались всё — ах ты негодник, почему таблетки, такой-сякой, не пьёшь?
Ну, в конце концов всё устроилось насчёт таблеток и докторов не самым плохим образом. Потому как и доктора бывают правы. Тоже. Пока не прижало — живёшь себе. Прижимает… Вот тут уж пей… Иначе — больница.
А вообще — это у всякого вот такого по-разному.
И ведь не наркоман, не алкоголик какой — ну, долбануло, подумаешь, с кем не бывает-то, в конце концов. Ещё и хуже бывает. У многих. Да, про вредные привычки-то… Компьютерный игроман Тишка-то был. Тихий он, тихий, а орками, эльфами, звездолётами да бригантинами пиратскими злоупотреблял сильно. Может, и это ещё свою роль сыграло в его… Расстройстве.
Компьютерная игра — она ведь тоже как наркотик, только легче. И меру надо обязательно знать, не больше трёх часов в день, иначе мозг ослабнет.
А если жить в реальном мире не хочешь — так спроси себя почему. И кто виноват в этом. Скорей всего, друг мой, ты сам виноват и окажешься, просто потому, что некому больше так сильно в голове твоей всё перепутать так, что чужих от своих отличать перестанешь и набок всё восприятие съедет. То, что в народе «крыша поехала» называется.
А Тиша, тот-то уже во всём было разочаровался да на овоща походить начал — а вот и нет. То там проблеск, то тут просвет. Вот так и начал выкарабкиваться потихоньку — где подработает, где пересидит, где понапишет чего — творчество письменное литературное полезная вещь в таких делах, как и рисование. Даже и очень.
И не сказать, чтоб совсем нормальный Тиша стал, и папа, бывало, его так водочкой своей доставал, что и нормальному с ума сойти впору, а всё же…
Не стал Тиша и безнадёжно больным. Да и мама, как с ребёнком, с ним возилась, не уставала. Как только сил хватало…
Столько затратила на него одного — троих поднять можно. Да ещё опять привычки у самого-то вредные и характер — не сахар.
Вот и выкарабкивается Тишка-то потихоньку, значит, из самого сердца адовых психозов путь свой держит. И не сказать, чтоб всё нормально у него, и долги есть, и с девочками — не очень, ну да и у полноценных умственно вполне себе такие-сякие казусы случаются. Причём нередко.
А что бы было, если совсем согласились бы тогда мама и папа его с докторами в белых халатах… Страшно представить. Нет, на учёте Тишка состоит, конечно, это понятно, когда и таблетки поест, когда укол поставит…
Но главное, почти всё ж таки полноценный член общества, и хоть высоко ему не забраться никогда с такими трудностями дополнительными, но и ниже самого низкого не падает, держится.
А если безоговорочно докторов-то слушать, ну, случаи, они, конечно, разные бывают, и в каждом обязательно серьёзно разбираться надо, с учётом всех обстоятельств, — но… Вот там уже чаще всего без вариантов как бы. Амба в социальном плане. Кончено.
А Тишка даже институт мог бы закончить, если бы не ленился и деньги правильно тратил. Диплом о высшем образовании никому не мешал ещё.
Даже если в продавцы потом только и устроишься работать.
Да вредные игроманские привычки…
Да пить бы насовсем бросил.
Да спорт.
Да девочки-то, они же любопытные — с чего такой странный сам-то будешь, а? Вот и объясняй, не тушуйся. Ничего такого. Тоже ведь борьба, и нешуточная. И выдержит не всякий.
Полез Тишка и книжки читать. Про свою болезнь — хворь злую, да и про остальное всё… Хорошая книжка… Она же просто друг. Настоящий. Из книжек вычитал Тишка про типы психологических защит, про манипуляции, про то, какие вообще нарушения мышления бывают. И как-то ему, знаете, поспокойней сразу стало… Начал и сам кое в чём разбираться. Эх… Ленился бы только поменьше…
А если совсем не жалеть бедного себя, тогда, глядишь, со временем, может, и вообще — всё ещё хорошо у Тишки этого будет!
Одним словом, всё почти как у людей.
Вот так вот.