Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2017
Мария Игнатьева — поэт,
эссеист, автор нескольких книг. Родилась в Москве, окончила факультет
журналистики МГУ. Стихи печатались в журналах «Знамя», «Арион», «Интерпоэзия» и
др. Живет в Испании.
***
В Барселоне выпал снег,
И невиданным покровом
Средиземный человек
Ослеплён и очарован.
Но совсем не для него
Это белое свеченье
В синем море — моего
Сердца умопомраченье.
Это выехал ко мне
Из страны по-ту-бережной
На серебряном коне
Дивный рыцарь белоснежный.
В небе звёздами звеня,
Он в рожок заветный дует,
Клонит пальмы и меня,
Смуглокожую, целует.
Героиды
1. Андромаха
Над горстью мужниного праха
Бессонный воздух целовать.
Грустит живая Андромаха —
Душа, повернутая вспять:
Туда, где грозовою тенью —
Предчувствия — осенены
Окаменелые растенья,
Её девические сны.
Как будто облако разбилось,
И опрокинутое зло
В зеркальном круге отразилось,
Заранее произошло.
Как будто в ад слетая, с веток
К корням срывается листва
И поворачивает к свету
Рубцы изнаночного шва.
2. Хромоножка
Там облака, уставшие от ветра,
Образовали тонкую дугу,
Подёрнутую капельками света.
И аист в розовеющем кругу.
Дорожка среди выцветших, белесых —
Из пряденого тонкого руна —
Небесных туч, как Хромоножка в «Бесах»,
Восторженной мечтой озарена.
Там девушка склоняется к колодцу.
Прохладную вдыхая полутьму,
Над отраженьем собственным смеётся
И бесам — выходи по одному!
Весна
Это все старичье, мертвечина
Под ногами шуршащей листвы.
Тише следствия зреет причина
В зеленеющих почках лесных.
По колено в железном и ржавом
Утопает готический ствол.
Обречённо и самодержавно
Скинул крону и с трона сошел.
Но уже начинается это:
Свежей ясеневой новизной
Торжество пиренейского лета,
В небесах зачинаемый зной.
Псалом 142
Не оправдания ради
(живому оно не грозит)
взываю к Твоей правде
из кривды моих обид.
Уныньем стянуто сердце.
Без погребальных пелён,
я в горечи верной смерти
безвременно погребён.
Как быть? Облака и бездны,
ангелов и святых,
деревья и птиц небесных
вспомню — да просветит!
Продолженная в молитве,
своё обрела лице
(сухая земля — под ливнем)
слепая душа — в Отце.
Так вот, пока я не умер,
как тебе угодить?
Скажи мне, завтра утром
куда мне уходить?
В силе твоей и правде
мёртвого оживи,
имени твоего ради
скорбь мою отжени.
Ничтожнейшего из малых
милостию омой.
Не потому, что жалок,
а потому что — твой.
Псалом 22
Господь меня пасёт:
удобною тропою
на сочный луг ведёт
и ждёт у водопоя.
Как зелье от греха
унынья и боязни,
помашет мне ольха
и сойка передразнит.
Я буду невредим:
со мною Пастырь верный
и здесь, и посреди
последней тени смертной.
Пусть время точит кость,
а страсти борют с детства,
но посох Его — ось
трепещущего сердца.
На долгие лета
Его дана мне милость:
и чаша налита,
и ось не надломилась.
Бургундия
Ангеле-Хранителю,
в годы жизни смутные
выведи к обители
через воды студные,
ширь любоначалия,
послушанье узкое,
к матушке Евлалии
в герцогство Бургундское.
Там холмы весенние
вышиты овечками,
церковка Успения
с восковыми свечками.
В православной Галлии
смерти ждать и каяться,
матушке Евлалии
угождать и кланяться.
Страсти, как завещано, —
под клобук и мантию.
И чужую женщину
величая матерью,
подпевать на клиросе
да спасать отпетую
душу мою — в мире сем
все равно что нет её:
в снеголюдье пропита,
в средиземье сдавлена,
на морванский opidum
воевать отправлена.
Пажить — будто tunica
на хребте у горного
Ричарда Заступника
или Гуго Чёрного,
политая кровью ли
сарацинской, пóтом ли:
грабили и гробили,
вот и наработали:
Риму — ожерелие,
подати — Людовикам,
королевам — келии,
эшафот — любовникам.
Конского же топота,
грома пушек убыло:
шум сведён до шёпота
ангелов под куполом.
Аналой белеется…
Спой мне, Ангел радости,
песню моей старости:
кирие элеисон.
Шестоднев
Дух отделяет воду от воды
волей всеведущей.
Он небо между водами воздвиг
на день Свой следующий
и воинствам крылатых сил
дал небо высшее,
а нижний свод заботливо сгустил,
и сжал, и высушил.
Трава пробила почву в свой черёд:
творенье поняло…
И Слово знало, что умрёт,
но всё исполнило.
La cuna
…puesta la cuna boca arriba
recibe al hombre, y esta
misma cuna,
vuelta al revés,
la tumba suya ha sido.
Calderón. El gran teatro del mundo1
Чем ближе к уходу,
тем резче и горше
железный по горлу
стегает горошек
неведомой скорби —
прощания, что ли,
с костями и кровью,
движеньем и волей.
И тем мимолётней
минувшие годы
от Брежнева Лёни —
до этой свободы
смутиться у гроба
в преддверье разлуки,
хватаясь за рёбра
качнувшейся люльки.
1 Колыбель. «…когда колыбель стоит вниз дном, она принимает в себя родившегося человека, и та же колыбель вверх дном, когда он умирает, служит ему могилой». Кальдерон. «Великий театр мира».