Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2017
Елена Ленковская —
искусствовед, арт-критик, автор историко-приключенческих и познавательных книг
для детей. Лауреат национальной литературной премии «Рукопись года» (2011),
победитель Всероссийского конкурса на лучшее произведение для детей и юношества
«Книгуру» (2013). Член литсовета
Международной литературной премии им. В.П. Крапивина.
Знаю, что ничего не знаю
Сергей Ив. Иванов. Детский курс разных наук.
— Спб.: ДЕТГИЗ, 2017.
Сергей Ив. Иванов всегда мне казался человеком солидным. И выглядит он соответственно: классик русской литературы, да и только. Борода — почти как у Некрасова. Правда, короче. Но — гуще. А что рыдающий анапест Сергею Ив. Иванову не свойственен, это и к лучшему. Нет, рыдать (от смеха) над его научно-популярными сочинениями мне доводилось, но это ж совсем другие рыдания! Это полезные рыдания, продлевающие жизнь и пробуждающие научное любопытство.
Борода ивановская, вкупе с одухотворённым ликом его, обладает большой силой притяжения. Замечено — стоит ему на какой-нибудь шумной литературной тусовке появиться, репортёры с писателя с классической писательской внешностью объективов не сводят. Правда, с солидностью всё не просто. И хотя человек он не только видом солидный, но и образованный до крайности, но так и тянет Сергея Ив. Иванова на эксцентрику.
Взялся курс разных наук детям изложить — а вышло так, что ухохочешься. Вроде всё по науке, но смешно, мочи нет.
Про Сергея Ив. Иванова известно, что ещё по молодости сочинял он для солидного «Радио России» пьесы про серьёзных в общем-то людей — философов, астрономов, физиков… Вот не знаю, с бородой он тогда был или нет, мне-то кажется, он с нею и родился, а про пьесы известно точно — они были короткими и полными неподражаемого ивановского юмора. А потом, в 2013-м, и книга вышла — в издательстве «ДЕТГИЗ». В этом году её переиздали вновь: востребована, это факт. Почему такой интерес, и оправдывает ли Сергей Ив. Иванов ожидания читателя — тут бы надо разобраться.
Открываем книгу, и пошло-поехало: Пифагор, мол, работал портным. Вот уж воистину эти писатели для красного словца не пожалеют и Пифагора. Слыханное ли дело? Нет, даже я со школы помню про квадрат гипотенузы и сумму двух катетов и про Пифагоровы штаны, которые на все стороны равны, — не забыла. Но чтобы портным? Все в хитонах, а Пифагор — штаны раскроил…
А ведь попалась и я на крючок! Полезла в справочники — проверить. Нет, ну мало ли! Вдруг! В результате столько всего нового и неожиданного узнала, что аж глаза на лоб полезли (пересказывать не буду, пусть читатель сам «погуглит»).
И ведь он, Сергей Ив. Иванов, того и ждал, того и добивался — чтоб у нас после чтения вопросы остались, да такие, что, пока ответа не найдёшь, покоя тебе не будет.
В названии книги так и слышна уверенная поступь классика. Нет, в самом деле, оно внушает доверие и надежду на продолжение, поэтому никто и не удивился, что к 2015 году у «ДЕТГИЗа» и Сергея Ив. Иванова составился уже целый комплект «детских курсов» — к «разным наукам» добавились «Детский курс древней истории» и «Детский курс античной мифологии».
Однако, хочешь не хочешь, название не только задаёт столь отрадную для всякого издателя серийность, но и формирует ожидания в отношении конкретной книги. А ведь стоит углубиться, так сказать, в её умопостижение, представление о том, что ждёт под обложкой, сильно меняется. Вырисовывается совсем иной… прошу прощения, эйдос.
Теперь по пунктам. Первое. Детской эта книга является совсем не в том значении, как представляется при беглом взгляде на её обложку. Это рассказы человека, попытавшегося посмотреть на историю науки с детской точки зрения. Однако даже в процессе чтения не сразу удаётся расстаться с убеждением, что книжка эта — для детей. Инерция. Точнее, её сила. Второе. «Курс» — в жанровом отношении не совсем курс, скорее, это всё-таки сборник забавных анекдотов на тему истории науки. Третье. «Детский курс разных наук» посвящён не собственно основам наук, а истории научных теорий.
Что до классического наследия — ивановский «Детский курс…» и впрямь прекрасно укладывается в литературную традицию комических (или сатирических) историй (вспомним, к примеру, пародийную Всеобщую историю, обработанную «Сатириконом»). Он хорош именно как подведение итога тому, что уже читателю известно, изучено (хотя бы «пройдено»). Это своего рода ревизия, ироническое обобщение уже усвоенного. Ревизор, сводя концы с концами, намеренно травит байки, не забывая о деле, однако. И если вы неплохо образованы, то сможете оценить по достоинству остроту и меткость его шуток, нужным образом воспринять обобщения и вообще «понять, в чём тут юмор».
Для совместного чтения с ребёнком эта книга тоже вполне подходящий вариант: если оставить чрезмерную заботу о том, чтобы ребёнок ВСЁ понял, то удовольствие гарантировано и папе-доценту, и сыну-младшекласснику.
«Курс…», в принципе, вполне годится для чтения в любом возрасте, однако если вы рассчитываете, что стоит сунуть ребёнку эту книгу — и он без хлопот, усилий и зубрёжки эту самую науку полюбит и пятёрки домой охапками потащит, — не нужно обольщаться.
Если ваше чадо в предмете совсем ни в зуб ногой (по причине молодости лет или общей учебной нерадивости), то чтение «Курса…» будет занимательным, но в голове мало что задержится. К примеру, мой третьеклассник читал книжку взахлёб, много над нею веселился, однако запомнить из всего прочитанного в разделе «Детский курс философии» смог лишь про Ньютона, про которого и до того был в курсе, а ещё — «про дядьку, который ходил в мыльном пузыре». Дядькой в пузыре оказался Демокрит. Судя по тексту, он в пузырь не лез, всего лишь дул в смоченную мылом трубочку, что дало возможность Сергею Ив. Иванову представить Демокритову теорию мироустройства, потолковать про оболочку Вселенной, образуемую из хаоса. А вот иллюстратор (Роман Кобзарев, уверенный рисовальщик и большой затейник при том) нарисовал Демокрита в огромном пузыре: образ вышел яркий и даже убедительный, поразив детское воображение. Впрочем, и моё тоже.
Итак, можно ли считать эту книгу занимательным комментарием к предметам школьной программы, как нас уверяет аннотация? Отчасти да. Развеять школьную «скуку» с её помощью, конечно, можно. Хотя, сдаётся мне, всё не так просто. И книга получилась не столько вольным дайджестом эволюции научной мысли, но — сводом известных моделей всего сущего. Если совсем попросту, тут в фокусе мир и место человека в нём. Диалектическая и атомистическая философии (от Пифагора до Гегеля), астрономия и эволюция Вселенной; теория гравитации; история развития атомной физики и теория биологической эволюции — это ж набор дисциплин для джентльмена, обдумывающего житьё!
И вот мы с вами обдумываем своё житьё, а на наших глазах в вольных фантазиях автора Пифагор, Сократ, Гераклит, Демокрит, Платон, Аристотель, Декарт, Кант, Гегель, Птолемей, Коперник, Галилей, Кеплер, Резерфорд, Дарвин и прочие спорят, едва ли не дерутся, обижаются друг на друга, чудачествуют, обуреваемы страстями, а в промежутках успевают делать кой-какие открытия.
Учёного народу на страницах много, одни теории опровергают другие, и лично у меня ближе к концу книги вся эта толчея начала вызывать лёгкое головокружение. (А вот нельзя такие книжки читать подряд, особенно если есть потребность серьёзного осознания вещей основополагающих, пусть и поданных в шутейном виде: мозги вскипят.) Итак, паноптикум чудаковатых мыслителей, двигающих науку, всё расширялся, и сами они в какой-то момент уже перестали казаться милыми причудниками. Закралась крамольная мысль: автор представил всех этих быстрых разумом Невтонов в таком ироничном виде потому, что сам полон скепсиса по отношению к их учёным экзерсисам и вообще любым рациональным построениям в частности. Примерно как Кьеркегор — к рациональным построениям Сократа и других философов, верящих в силу разума в пику интуитивному постижению Божественной воли…
Словом, результатом этой передозировки стал новый взгляд на авторскую концепцию. В конце книги Сергей Ив. Иванов — как знал, как знал! — довольно ловко от моих подозрений отбился своим послесловием, однако осадочек остался.
А про Сократа, кстати, в «Курсе разных наук» самая короткая статья. В ней говорится следующее: «…афинский философ, родившийся около 469 года до нашей эры. Был известен своей иронией. Книг не писал, утверждал, что ничего не знает. Борясь с невежеством, просвещённые афиняне заставили его выпить яд».
«Я знаю только то, что ничего не знаю». Наверное, мне всего лишь померещилось, и не сократовское изречение можно считать девизом этой книги?
Кстати, аннотация повеселила. Нас предупреждают: книгу эту нельзя использовать при составлении рефератов, сдаче ЕГЭ и сочинении докторских диссертаций. Мол, для этого есть учебники, энциклопедии и другие серьёзные источники. Со всем согласна, кроме докторской. Думаю, в этом случае как раз уже можно…
С прошлым на связи
Путешествие Чарли. Н.Г. Смирнов, худ. Г. и
О. Чичаговы. — Репр. изд. —
М.: «Арт-Волхонка», 2017. — («Детям будущего»).
Спор между домами. Н. Агнивцев, худ. Н.
Купреянов. — Репр. изд. — М.: «Арт-Волхонка», 2017. —
(«Детям будущего»).
Шары. О. Мандельштам, худ. Н. Лапшин. — Репр. изд. — М.: «Арт-Волхонка», 2017. — («Детям
будущего»).
Городская улица. Л. Зилов,
худ. А. Соборова. — Репр.
изд. — М.: «Арт-Волхонка», 2017. — («Детям будущего»).
«В библиотеках хранится немало редких и старых книг. Как правило, они не попадают в руки обычного читателя — пользуются ими только большие ценители или исследователи. Особенно если эти книги детские». Сотрудники главной детской библиотеки страны убеждены: о таких книгах надо напоминать и снова предлагать их детям.
Итак, сказано — сделано: сберегаемые в книгохранилищах Российской государственной детской библиотеки (РГДБ) старые детские книги вновь увидели свет. Совместный проект издательство «Арт-Волхонка» и РГДБ начали с 1920 — 1930-х, что вполне логично: это самое яркое время в истории отечественного детского книгоиздания, время смелых экспериментов, время, когда сознательное потворство обывательскому вкусу казалось просто неуместным…
Теперь они выходят, выпуск за выпуском, тонкие книжки, собранные по темам («В путешествие», «Что из чего», «Живые машины Владимира Тамби»…) — в ярких картонных коробках, оформленных в плакатном вкусе той эпохи: рубленый шрифт, цветовой контраст, лаконичная геометрия.
В моих руках оказался выпуск «Про город», и именно о нём расскажу здесь подробнее. Первое впечатление — сильная, броская подача: упаковав репринты в красную стильную коробку, им словно добавили лоску. Вдобавок к тому каждый снабжён дополнительной обложкой из плотного цветного картона, чуть большего формата, чем сама книжка. Получилось, что репринт помещён в стильную папку, на обеих внутренних сторонах которой — сведения об авторе и художнике (фотопортрет, зачастую с трудом отысканный в архивах, плюс короткая, хорошо изложенная статья-справка).
Предоставленная там информация полезна и хорошо дозирована. Это не может не радовать, так же как сочный цвет и продуманное, тщательно подобранное его сочетание с цветовым решением самой книги. Только вот незадача — дополнительная обложка всё же мешает насладиться компоновкой страниц репринта в их изначальном, задуманном иллюстратором виде и формате. Книжку так и хочется из картонки вытащить, что не так-то просто — у них общие скрепки переплёта. На подобное кощунство по отношению к библиотечной книге я всё же не решилась; пришлось, слегка отгибая картон, щурить глаз и напрягать воображение.
Итак, четыре книжки — задуманные компактными (от 12 до 28 страниц), демократичными, дешёвыми. При всём при том сделанные со вкусом и большим или меньшим мастерством. Иллюстрации тогда печатали в две-три краски, о нынешнем «полноцвете» и речи не было, а между тем получался художественный продукт достойного качества. Лучшее доказательство того, что дело зачастую не в технических возможностях, а в мастерстве художника. (Это я прежде всего о работе художника Н. Лапшина к книжке О. Мандельштама «Шары».) А впрочем, и все четыре — хороши. Каждая по-своему, ведь и иллюстрированы они все в разной манере.
«Путешествие Чарли» (Н. Смирнов, рисунки Г. и О. Чичаговых) исполнено в поддержанной серийным оформлением конструктивистской, плакатной стилистике (не зря художницы сёстры Ольга и Галина Чичаговы учились во ВХУТЕМАСе).
Чарли Чаплин, решивший обогнуть земной шар, путешествует, и в его распоряжении самые современные средства передвижения. Это — объявленное автором «путешествие без приключений», главные интерес и восторг которого заключаются в знакомстве с новейшими достижениями технического прогресса. Аэроплан и гидроплан, подводная лодка и курьерский паровоз, трамвай и автомобиль, пароход и мотоциклетка…
Скорость, техническая мощь, устремлённость в будущее, всемирный масштаб — переданные обобщённой геометрией, плоскостными формами. Минимум деталей, из деталей — только значимые. Велика роль силуэта. Все до единой картинки стремятся к выразительной универсальной пиктограмме.
А ещё — художницы активно работают с типографским шрифтом как с частью изображения — масштаб и цвет меняются в зависимости от смысловых акцентов. Стильно, впечатляюще: картинки буквально врезаются в память.
Плакатность присутствует и в книге «Спор между домами» (Н. Агнивцев, рисунки Н. Купреянова). Но в целом здесь объединены как минимум две графические манеры, и эта комбинация придаёт книжке своеобразие.
Николай Купреянов, ставший в 1920-е годы одним из ведущих мастеров московского рисунка, в своём зрелом творчестве сочетал интерес к двум вроде бы несхожим сферам — общественно-производственной и домашней (посиделки за семейным столом, домочадцы, чтение у лампы, лакающая из блюдца кошка…). Парадокс, но в маленькой детской книжке две эти сферы отразились пластически: в сочетании на одном книжном развороте двух графических техник.
Изображая здания, затеявшие спор, кто важнее, Купреянов отдаёт дань красочным однотонным заливкам, выполненным словно по трафарету. Именно так изображены громадины конструктивистских домов: их многооконные фасады тревожат монотонностью и экспрессивным, жёстким контрастом с белым фоном. Это запах индустриальной эпохи, проникающий на страницы детской книжки подобно дыму из цеховой трубы, чадящей на всю заводскую округу.
Слегка нейтрализует эти прямолинейные, плотные, рубленые формы присутствие живых, почти натурных рисунков. «Катушки, ватрушки, катушки, подушки», «селёдки, намётки, подмётки и щётки» — рядом с ворохом близких, понятных, одомашненных предметов, выполненных быстрым пером, «индустриально-производственный» напор словно ослабевает. К тому же страницы книжки «очеловечены» рифмованными строчками, до единой написанными от руки (из четырёх книжек выпуска «Про город» только в этой одной совсем не использован типографский шрифт!). Цветовым решением книга также отличается от трёх прочих в выпуске: вдобавок к красному и зелёному на многих страницах использована тёплая, песочного оттенка, охра, которая также смягчает контрасты.
Впрочем, и в самом стихотворении Агнивцева нас ждёт неожиданная, хотя и вполне логичная концовка, несколько умеряющая давление на человека нового урбанистского масштаба. Спор выигрывает маленькая одноэтажная школа («дело делая своё, хоть мала она, но всё же, если б не было её, то и не было б их тоже!»), и все прочие дома отвешивают ей почтительный поклон.
На мой вкус, не все страницы книги одинаково хороши. «Одушевление» художником зданий на последней странице книжки — наклоняющихся, упирающих, как руки, свои водосточные трубы в бока — показалось почти карикатурным и не очень убедительным (вот не зря Купреянов, который одно время работал карикатуристом в «Крокодиле» и «Безбожнике», через четыре года ежедневной журнальной работы заговорил об опасности для графика постепенной подмены пластической темы темой литературной)…
Книгу «Шары» (О. Мандельштам, рисунки Н. Лапшина) я бы выделила особо. Не потому, что её написал широко известный взрослый поэт, а составляющие эту книжку стихи его — лёгкие и весёлые. А потому, что оформлена она художником Николаем Лапшиным, оформлена очень и очень удачно.
Николая Фёдоровича Лапшина невозможно не любить прежде всего за его прекрасную живопись и тонкие пейзажные акварели. Ленинградские виды Лапшина — цельные, сдержанные по колориту и светоносные одновременно. Этакий русский Марке, тонкий, поэтичный. Сдержанно-лаконичный колорит, обобщённость силуэтов, мягкая тональная гамма его городских пейзажей как нельзя лучше передают характер времени и места.
Однако в истории искусства Лапшин остался не только как ключевой представитель ленинградской пейзажной школы, но и как книжный график. Любителям и знатокам детской литературы многое скажут о художнике два факта: с 1928 по 1935-й Лапшин был художественным редактором журнала «Ёж», а наиболее известная книга, им проиллюстрированная, — «Путешествия Марко Поло» (1934) получила международную премию на конкурсе художников детской книги в США.
И в живописи, и в графике меткая выразительность его руки всегда была под жёстким контролем вкуса. В этом он также очень и очень ленинградский художник. Он и умер-то от голода в блокадном Ленинграде…
Иллюстрации Николая Лапшина к «Шарам» радуют изобретательной и умелой работой художника с цветом. В работе три краски — красная, зелёная, ну и чёрная, конечно. При этом нет ни пестроты, ни излишней варварской контрастности — а попробуйте, сочетая зелёный, чёрный и красный, их избежать! Вкус, пропорциональность, чувство меры во всём.
Выбранные им приёмы изобретательны, не тривиальны и всегда хорошо учитывают возможности печати. Он не ограничится комбинацией монотонно окрашенных цветных пятен, в ход пойдёт цветная линия: тонкая красная обозначит кисть руки, зелёная — оконтурит смятые стрелки потрёпанных чёрных брючин.
А столько точных, метких деталей: кепка и жёваная папироска в зубах у чистящего ботинки франта; тирольская шапочка с пером на небритом шарманщике, его поднятый воротник (в солнечный день), мешки под глазами, выгнутая дугой спина (потаскай-ка весь день этот тяжёлый ящик).
Великолепно передана чёрным и белым пёстрая движущаяся рыночная толпа, интересны жанрово-бытовые сценки: фатоватый, трогательный в своей старательности шаркун-полотёр; скруглённая спина чистильщика обуви с суконкой в руках, его сконцентрированность, почти медитативная сосредоточенность на деле…
А ещё там есть Рояль. Да-да, с большой буквы. И грузовик на весь разворот, задуманный и исполненный так, что сгиб переплёта не в силах помешать впечатлению. В обоих этих рисунках — удивительное сочетание выразительного силуэта, обобщённости, масштабности формы и точной детализации: картинки впечатляют издалека и при этом не скучны для подробного близкого рассматривания.
Иллюстрации к книге «Городская улица» (Л. Зилов, рисунки А. Соборовой) представляют нам ещё одну художественную манеру.
В рисунках Александры Соборовой — обстоятельная, детальная многодельность, несмотря на то, что она в своей творческой биографии много занималась изготовлением плакатов (на темы материнства и младенчества, санитарного просвещения и медицины). Впрочем, и над плакатами художница работала в манере отнюдь не авангардистской, нагружая изображение реалистичными деталями, придавая известный объём и телесность фигурам и пр.
Для Соборовой в её рисунке характерна подвижность, некоторая кудрявость и даже рыхлость линии, в которой чувствуется не позабытая любовь к мирискусническим виньеткам (которыми она так удачно дебютировала в журнале «Лукоморье»).
Пёстрые страницы «Городской улицы» запружены пешеходами, солдатами, мальчишками-газетчиками, уличными продавцами; заполнены ларьками, автобусами и трамваями, грузовиками и мотоциклетками, телегами с битюгами. Создавая эти многофигурные композиции (текста в книжке минимум, четверостишие или даже три строчки на страницу), художница использует, кажется, все возможные приёмы для достижения максимального разнообразия цвета и фактуры. Лаконизм её художественной манере не свойственен вовсе.
Для неё обязательно всюду моделировать лица не только линией, но цветом, работать с градациями тона (увы, не всегда это получается красиво: изображение выходит «грязноватым» в силу технологических особенностей печати). Художница готова уделять внимание каждому платьицу, рубашке, картузу и фуражке, подробно разделывать мелкой крапинкой все формы, поверхность земли (тротуара) обозначать непременной чёрной штриховкой…
Зато на этих картинках много интересных деталей, и жизнь второй половины 1920-х здесь во всей своей местами неказистой полноте, а не в виде дистиллированной, стилистически выверенной инфографики.
Все четыре книжки выпуска «Про город», открывая разные грани тогдашней книжной иллюстрации, удачно дополняют друг друга. Малышне лучше читать и разглядывать эти репринты вместе со взрослыми, обсуждая увиденное и прочитанное, получая авторитетный комментарий. Вроде и понятная, однако несколько иная речь; иные реалии. Строчки «ручьи воды по мостовой пускают из кишки струёй», «везут картины из кино» и им подобные с большой долей вероятности рассмешат, приведут в недоумение и потребуют пояснений, несмотря на сопутствующую им картинку.
Добавочная польза такого чтения не только в том, что оно расширяет историко-бытовой кругозор, становясь своего рода энциклопедией «старой» жизни. Оно связывает поколения. А это важно. Мне даже кажется, что рекомендации обратить внимание на эти и подобные переиздания — один из ответов на вопрос, который нынче довольно актуален. Как рассказывать детям об истории? — Да вот так, читая и разглядывая картинки в старой книжке, в которой зримый, подлинный фрагмент эпохи предстаёт перед нами целиком, без купюр, без выпячивания или смещения акцентов. Всё как есть: репринт!
Репринт, с помощью которого легко выйти на связь с прошлым. Без которого, как известно, нет будущего.