Поэма
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2017
Ирина
Машинская
— родилась в Москве. Окончила географический факультет и аспирантуру МГУ. С
1. Заводь
Там, где жизнь окурок тушит,
лучом луг прошит,
там камыш бергамский дышит,
мураш пашет,
снуют ласточки-стрекозы —
над бухтою птахи,
ходят тростники раскосы
в жухлой рубахе —
осок войско, крепко остью,
смарагды в извести,
а какой бы радостью
тебе эти листья!
Ночь не сплю, а днём ночую,
вью явь без сна,
нависаю над водою —
так, нитка лесная.
Ряски льдины-изумруды,
корма-коряга.
Делавер на юг уводит
свои берега.
И спешит тенями кроны
плавунец пеший,
только шов не заживает —
рана от ветки павшей.
Ткань, прорвавшаяся с краю,
где нежный берег
переменчивого кроя
тебя сберёг.
Это ряское рябое,
почти болотца,
стало мне дорогое
воды лицо.
Легче самых малых мошек
воды касаюсь,
дымчатую гладь родную,
твою ипостась.
Чащ, не знающих урона,
зыбь ли, свет ли,
чтоб не заживала рана
от смертной ветви.
2.
Кантонисты
То у нас с тобой в породе:
в петлю из петли,
а там раз — и на свободе! —
зов ли, свет ли.
Чтобы край — вода и роща —
и лучом прошит:
вон косу осока точит,
вон мураш пашет.
Эти водоземледельцы,
что всадники, крепки —
как военнопоселенцы —
мои, твои предки.
Развяжи узлы барвинка,
скинь уздечки
— без осечки, ни кровинки,
ни отсрочки.
Ведь и правда, что не всем же,
не прорвав плёнки,
по той ряске, той яшме
тащить лямку,
пауками-бурлаками
аракчеевой рати!
— По реке, на небо, к маме,
чудеса творить.
3.
21-е
Трюм трухляв, корабль-коряга
скован яшмой
топкой ряски изумрудной —
той, летней, вешней.
Оттого ль, что так влекло
во льды, торосы,
в Шеклтона стекло,
в тиски Росса,
что мне с детства был один
свет: Скотт-кремень
тканый, блеклый, цвета льдин
том с дневниками —
каждый месяц в то число,
в полдень, полдня
я пишу тебе письмо,
пускаю с поймы.
К полюсу, минуя плёс,
плывет мой Роберт.
Но остаётся всё со мной,
что ни кину за борт.
Доведь выйдет в океан —
ее флаг прославят,
а капитана моего
спутники не оставят.
Вот она вернулась в мох,
Намокшая, ткнулась лодка.
…Как остались с ним, как трех
нашли потом в палатке,
как твердили: капитан,
там ветер,
а что было — свет да гладь
на всем ледяном свете.
Ветвь, что канула горой,
сомкнулся свет в стакане,
ветвь — герой, ибо герой
не тот, кто не канет.
И плывут назад ко мне
в ряске-пепле
всех надгробий, всех камней
герои-стебли.
Где воронка от весла —
там лист и скитался.
Вся вода на юг ушла,
а ты остался.
4.
Пойма
Пéкло, дымный свод-стекло,
плёс, панцирь тряский.
Но увижу далеко
и, как в Nikon, резко
реку, петли все её,
блеск излучин,
плечи рваных берегов,
твои плечи,
теплый, вполнакала лоб
к губам, веки
с венками — в речной твой гроб,
сны, протоки.
Как ни стал тот край пустой,
я его не оставлю —
где тебе постелила,
себе постелю.
Пóйму, где открыт всему,
укрываем —
я своим тебя пойму
рваным краем.
23 марта 1912 года на пути с Северного полюса трое оставшихся участников экспедиции капитана Роберта Скотта разбили лагерь в последний раз. Началась вьюга.Через несколько дней ветер утих, но лейтенант Бауэрс и доктор Уилсон, зная, что Скотт не сможет дойти до следующего склада, уверяли его, что метель не закончилась, и погибли вместе с ним.