Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2016
Сергей Ивкин (1979) — родился в Екатеринбурге, окончил Российский государственный
профессионально-педагогический университет по специальности
«декоративно-прикладное искусство». Работает дизайнером. Дипломант «Илья-премии», Первого Санкт-Петебургского
поэтического конкурса им. И.А. Бродского, шорт-листер
премии П.П. Бажова. Редактор журнала «Плавучий мост». Постоянный автор журнала
«Урал».
***
Будем ждать эклектичку.
Вадим Балабан
Когда нас призовут,
во время переклички
окажется, сквозь жизнь,
играя и резвясь,
тебя вела одна
и та же эклектичка,
с которой ни
на миг
не прерывалась связь.
За сотнею ролей
внизу не различалось
знакомое сейчас
курносое лицо,
собравшее в себя
все символы печали,
все поводы всерьёз
держаться молодцом.
За столько долгих зим
болтаются, как феньки,
надежды и мечты
из разных парадигм,
но ты стоишь пред ней —
сияющий кофейник,
весь зеркало и весь —
что отразилось им.
Мужская
песня
И пальцы мои теплы,
как июльские дни.
И.А.Б.
Мы станем работать над нотой ре,
и вырастет сад на нашей горе,
и заведутся лисята в норе,
не приносящие вред.
Наши сыновья не сожмут кулаки,
дочери наши будут легки,
словно бродячие огоньки
выпустил в небо факир.
И, поднимая ресницы с утра,
мы будем видеть: с горою гора
сходятся вместе — эта игра
и порождает град.
Вместе развесим бельё на строку,
общую муку размелем в муку,
дом наш достанется мотыльку —
зазимовать наверху.
Женская
песня
И солнечным питаться осьминогом.
И.А.Б.
Эта земля попривыкла хранить,
и потому у неё сундуков
много распахнутых по берегам —
выйдет и нам один.
Море грызёт её, как термит,
ветры пикируют с облаков,
черви бегут по её ногам,
плоть превращается в дым.
Волны солёные по моим
бёдрам назойливо лезут вверх,
мелкую рыбу приводят смотреть,
не разведут колен.
Только сейчас хорошо двоим:
долго танцуют со стерхом стерх,
переиграть бобылиху Смерть,
выгадать сладкий плен.
Здесь мы останемся до октября,
в каждой лагуне свои ключи,
в каждой посуде своя зола
(клён или мёртвый энт?),
пальцы в присосках мои — тебя
крепче держать над собой в ночи,
чтобы твои два больших крыла
не раскрывались в момент…
Комната
две лампочки трёхглазого торшера
и я смотрю (почти что умилённо)
на кошку, наступившую в салат
и за окном стоят (впритык) два клёна
и каждый вечер с кошкой говорят
***
Алёне
О чём могла плакать вполголоса
на берегу океана
пятнадцатилетняя девочка
под чёрным и липким воздухом чужого дома?
Меня не перебрасывали из чрева в
чрево
две сестры лисьей крови.
Меня не вылизывала корова
из глубины солёного метеорита.
Я родился в песне заиндевевшей девочки,
просоленным древесным зигзагом застывшей
на берегу.
На’йре-на’йре-на’йре…
У’ндо-у’ндо…
На’йре-на’йре…
Большое серебряное блюдо,
медленно шевелящее
плавниками.
Табу
1. В данном
стихотворении двадцать строк немоты.
2. Вкус
начинается с табуирования.
3. Воля — с
принятого бездействия.
4. Текст похож
на крону дерева,
5. например,
тополя,
6. все листья которого остались висеть в воздухе,
7. когда ствол
извлечён.
8. Осязаю листья
по одному:
9. розовые прожилки
исчезают,
10. осыпается
соединительная ткань.
11. Приоткрываются
губы.
12. Скользит
ладонь по животу.
13. Бедру.
14. Подушечки
моих пальцев вдавлены в твои ягодицы.
15. Оставляю
стихи на обоях.
16. Из
клавиатуры выпали все буквы.
17. Пустота
очерчена шариковой ручкой
18. в
том самом вагоне метро,
19. где
тебя встретил
20. «в
марте месяце, после морозов».
***
Радомире Цыганковой
Океанариум в Токио.
Ламантин —
фишка рекламы.
На чипсах и на еде для кошек
милая мордочка.
Тот, что всегда один…
Конкурс:
«Нарисуй для него подружку!»
(для самых крошек).
Строгая девочка лет пяти
приложила ладошку к стеклу и шепчет:
«Я к тебе прихожу каждый день. Гляди,
я тебе нарисую самых прекрасных
женщин».
Он привык замирать
и греться о тень руки.
Улыбались туристы, но отключали
вспышки.
Девочка говорила: «Все они — дураки.
Я тебя познакомлю с куклой и старым
мишкой».
И отплывала в тёмное никуда.
Мир засыпал.
Со стекла испарялись пятна…
Время не существует.
Оно — вода.
Ходит по кругу.
Чистится, вероятно…
***
В пятницу небо расчесалось,
в субботу предпочло взбитые сливки,
начиная с воскресенья ревело,
уткнувшись лбом в расцарапанное поле
с так и не вывезенными мешками картофеля.
***
Как спится с бывшею женой?
Как будто умер и
вернулся в тот же самый зной
на берегу реки.
И вот над нами стрекоза,
и жук шуршит в траве,
и те же самые глаза
растут из её головы.
***
Постепенно становятся ближними те,
с кем стоишь в одной очереди, в тесноте
разбираешься в родственном дыме,
вскоре сватаешь лучших друзей к
чужим
дочерям. Недвижима очередь, и режим
ожидания видится послушанием, без гордыни.
***
Самые правдоподобные облака
я повстречал в паломничестве, пока
нёс вертикально хоругвь (вдоль оживлённой трассы):
не заслоняли, а излучали свет.
И молодой священник смотрел им вслед
тем самым взглядом (звенигородского Спаса).
***
Договоримся, родной мой, что никогда
красное слово не выберем (это вода)
и мы не станем мериться одиночеством. Хватит спора:
кто громче хлопает, дольше смеётся, вкрад—
чивей шуршит облетевшими листьями. Брат,
ангелы нас не оставили и на пороге появятся. Скоро.
***
А центр у моей вселенной
(бумагу протирает взгляд),
«где георгины о колено
ртом шевелят».
Постиг, Василия блаженней
(искрит зеркальное пшено):
любое из отображений
рта лишено.
***
Сидеть на облаке,
хлопать в ладоши,
обнимать, чтобы не сдуло
снижающимся самолётом,
кидаться молниями,
опрокидывать снег,
в две лейки
гонять по городу
одинокую кошку —
всё это у нас будет,
но только после слов,
которых мы друг другу
так и не скажем.
***
Женщина облизывает каждый мой палец.
Большой берёт губами боязливо:
жёлтая синичка, пальпирующая
заснеженную ветку.
Указательного касается лишь эмалью:
нежность в сдерживании.
Средний всасывает, выгибает:
прикрываешь веки,
и тяжёлые рыбы
начинают метаться в аквариумах
глазных яблок.
Безымянный аккуратно укутывает языком,
намывает кольцо.
Мизинцу остаётся невидимая
щёточка волосяного покрова:
наивысшее доверие.
***
Так говорится:
Лучший из даров
Так поступается:
Улыбаться при встречах
Не выцарапывать глаза
Не рвать грудную клетку
Не обламывать ногти об её подвзошья
Так чувствуется:
Даосы намудрили с
описанием Большой Колесницы
Буддой становится всякий, кому
надоело страдать