Детективный роман
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2016
Константин Бушуев (1981) — родился в Екатеринбурге. Окончил гимназию с углубленным изучением гуманитарных предметов и исторический факультет Уральского государственного университета. Служил на командных должностях в войсках связи и военной авиации. Позже работал в органах уголовно-исполнительной системы и органах МЧС России. В «Урале» печатается впервые. Живет в Екатеринбурге.
Сколько смертей за тобою, миролюбивый Амур… Прав был мудрый римлянин. Двадцать веков минуло, и ничего не изменилось, так и продолжает литься кровь из-за великого чувства, от которого не свободен никто, даже самый жестокосердный и бесчувственный человек… И не только из-за любви, но из-за ее антипода, из-за ненависти. Что ж удивительного, это именно тот случай, который в философии именуется единством и борьбой противоположностей. От любви до ненависти — один шаг, как от одной стороны бумажного листа до другой. Сначала кого-то любишь, потом кого-то ненавидишь, потом кого-то убиваешь… Вот и еще одной смертью больше стало. На моих руках кровь… Нет, не в прямом смысле, а в метафорическом, не запачкаться вроде бы удалось. Теперь нужно сохранять спокойствие, да, вот именно хладнокровие и спокойствие, и не наделать ошибок… Сквозь маленькое окошко виднеются темные стволы сосен и чуть дальше — водная гладь озера, а еще дальше — готовое закатиться за далекие леса бордовое солнце. Оно еще полностью не зашло, но уже темно, особенно здесь, в тени кустов и деревьев. Свет в прихожей включен, но окно такое маленькое, что никто из людей, сидящих сейчас на берегу озера, наверняка не мог видеть того, что происходило здесь пару минут назад. Как сидели у самой кромки воды, так и сидят, только почему-то их меньше стало… Вот незадача, кто-то из них сюда идет! Действовать, быстро!
Глава 1
Глядя на сидящего напротив меня молодого человека, я невольно думал не только о предмете нашего разговора, но и о той неотвратимости, с которой природа меняет внешность каждого из нас. Последний раз я видел Сережу Волкова лет двенадцать назад, и тогда его правильнее было бы называть не «молодым человеком», а подростком, с еще не до конца сформировавшимися чертами лица и контурами тела. Он тогда заканчивал последний класс в средней школе. Теперь же я видел перед собой взрослого мужчину, аккуратного, подтянутого и в меру накачанного, с правильными чертами лица. Единственное, что бросалось в глаза так же сильно, как в нашу предыдущую встречу, это его сходство с матерью. Мне кажется, крайне редко бывает, чтобы сын был так похож на свою мать. Причем лицо Сергея вовсе не казалось женственным. Нет, нет, настоящий молодой мужик! Темно-зеленая военная форма с капитанскими погонами сидела на нем очень хорошо, как бы подчеркивая рельеф тела.
— Вы хорошо знаете меня, Валерий Павлович, вы много лет знакомы с моими родителями, — говорил Сергей, — и мы никогда не обращались к вам за профессиональной помощью. Я примерно знаю, сколько стоят ваши услуги. Не буду сейчас давать конкретных обещаний непременно расплатиться к такой-то точной дате, сами понимаете, на моей должности денежный оклад невелик. Но рано или поздно я с вами обязательно расплачусь. Мне просто нужно, чтобы вы немедленно взялись за дело, желательно прямо сегодня. Эта девушка уже две ночи провела в следственном изоляторе. Она, которая никогда никакого отношения к преступному миру не имела! Девочка из благополучной семьи, золотая медаль, на красный диплом идет, спортсменка, красавица — и вынуждена сидеть в камере с наркоторговками и прочим сбродом за то, чего не совершала!..
— В следственном изоляторе сидят не за что-то, — мягко поправил я. — Это просто мера пресечения, дабы не допустить ухода обвиняемого в бега или каких-то действий, могущих помешать ведению следствия… Хотя, конечно, ей от этого не легче, если она невиновна, как ты утверждаешь.
— Она невиновна, я уверен в этом, — убежденно сказал Сергей. — Помогите ей, прошу вас. Повторяю, в ближайшее время я обязательно найду возможность с вами расплатиться. Главное, чтобы она была или оправдана в суде, или чтобы ее освободили из-под стражи в связи с недостатком улик. Чем скорее, тем лучше! Представляю, каково ей сейчас сидеть в этом ВИЧ-инфицированном свинарнике, вы ж там постоянно бываете, наверняка знаете, какая мерзость этот СИЗО…
Да, в следственном изоляторе я по роду профессии бываю довольно часто. В принципе, половину своих клиентов я впервые встречаю именно в стенах этого малоприятного учреждения на Екатерининском шоссе. Антисанитария, теснота, неаппетитные запахи, хамство администрации, тяжелейший психологический климат — все это есть, все это никуда не исчезло с советских времен. В женском отделении, конечно, получше будет, но для двадцатидвухлетней девушки Насти, за которую просил Сергей Волков, тамошние условия все равно невыносимы после добропорядочной и спокойной жизни на свободе.
А по поводу помощи… Не то чтобы я совсем не умел отказывать людям, которые обращаются ко мне с просьбами, но в данном случае сказать: «Нет, извини, я не могу», — и сослаться на кучу неотложных дел было бы непорядочно. Да, да, именно такое слово здесь наиболее уместно, слово, порядком подзабытое в наш меркантильный век. Во-первых, особой занятости у меня как раз не было, если не считать гражданского дела о взыскании задолженности с физического лица и еще одного дела об административном правонарушении, повлекшем лишение водительских прав. А во-вторых, меня, адвоката Лебедева, связывает более чем тридцатилетняя дружба с матерью этого молодого человека, Людмилой. В далекие семидесятые мы с ней учились на одном курсе и даже дипломы получали из рук декана в один день. Некоторое время я был в нее влюблен. Впрочем, все парни из нашей группы хоть на несколько дней в нее влюблялись, ничего странного в этом нет, ведь в то время на технических факультетах прекрасного пола было крайне мало. После получения дипломов наши пути разошлись, Люда стала работать по специальности и добилась впечатляющих успехов в рационализаторском деле, у нее на счету около двадцати запатентованных изобретений и примерно столько же научных статей, она заслуженный изобретатель Российской Федерации. Многих наших парней обошла, молодец. Ну а мне с применением полученной специальности не повезло, как-то не лежала душа к формулам и графикам. Зачем, спрашивается, поступал на техническую специальность? Да просто ошибся, принял временный всплеск интереса чуть ли не за жизненное призвание, да еще к тому же институт недалеко от дома располагался… В старших классах с физикой и химией проблем не было, а вот уже на первом курсе понял: не мое. И через несколько лет, изнывая от скуки в одном малопрестижном НИИ и почитывая время от времени детективные романы, наконец нащупал то, что меня действительно интересовало. Поступил в юридическую академию, успешно ее окончил и с конца восьмидесятых занимаюсь адвокатской частной практикой. А после восьмидесятых были девяностые — какое время! Грязное, отвратительное, время втаптывания в навоз всех былых идеалов, огульного отрицания всего, что было «раньше», время разрушений и катастроф… Но хоть и стыдно об этом говорить, удивительно плодотворное и насыщенное время для людей моей второй профессии. Разгул преступности — основа благосостояния адвокатов, особенно таких, как я, специалистов в области уголовного права. Какие только негодяи ко мне не обращались, каких только подонков не приходилось отмазывать от высшей меры или от зоны!.. Не скажу, что все выигранные мною процессы легко мне дались. Привитые с детства идеалы мешали и по сей день мешают, я ведь с раннего детства усвоил простые истины на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Но в процессе адвокатской деятельности у меня выработался механизм психологической защиты, смысл которого в том, что я научился отделять работу от жизни. Разваливать уголовное дело против какого-нибудь обкурившегося отморозка, совершившего тяжкое преступление ради очередной дозы (и не скрывающего от меня свою виновность), — это моя работа. В конце концов, отморозок тоже гражданин и имеет те же формальные права, что и остальные жители нашего государства. Отстаиваю его интересы в суде, ищу (и нахожу) прорехи в уголовном деле, полемизирую с прокурором, высасываю из пальца смягчающие обстоятельства — и успокаиваю себя тем, что это всего лишь работа, которую выполняет не конкретный человек Валерий Павлович Лебедев, а тот адвокат, роль которого он играет… Ну, как актер в театре.
— Правильно ли я понял, что задержанная по подозрению в убийстве Анастасия Трофимова — твоя бывшая девушка? — спросил я, и было заметно, как Сергей судорожно сглотнул при слове «бывшая».
— Да, у нас были очень близкие отношения в прошлом году, примерно месяцев семь… Расстались незадолго до Нового года.
— А убитый — это ее новый молодой человек?
— Да… Но не просто новый, он еще и ее первый мужчина.
— То есть как? — не сразу понял я. Почему-то вспомнился анекдот про студентку, которая на экзамене по экономике не может вспомнить имя английского ученого Адама Смита, преподаватель хочет ей помочь, спрашивает про имя первого мужчины, а она, смущенно улыбнувшись, отвечает: «Витя…»
— Ну, она с ним раньше общалась, еще до знакомства со мной. Они же в одном вузе учились, только на разных факультетах. Потом разбежались, там у них вообще какая-то сложная и некрасивая история случилась… Через какое-то время мы с ней познакомились, у нас завязались отношения, и все было хорошо и безоблачно до определенного момента, пока не начались трудности в общении, как у многих пар случается…
Сергей опять сглотнул и немного помолчал. Расспрашивать его о конкретных причинах расставания с девушкой я не стал. Успеется.
— А вскоре после нашего разрыва, — продолжил Сергей, — она где-то пересеклась с этим самым Колей. Не знаю уж почему, но она снова стала с ним встречаться. Думаю, именно потому, что он ее первый мужчина… Может, вы слышали, есть психологическая теория, что первый сексуальный опыт навсегда откладывается в памяти женщины и что она при выборе спутника жизни подсознательно руководствуется эти опытом, ищет во всех представителях мужского пола сходство с тем, первым…
— И тем самым усложняет жизнь самой себе, но ничего не может поделать, — задумчиво сказал я. — А ты сам-то когда узнал, что они опять сошлись?
— Месяца два назад узнал, в марте, а встречаются они с февраля. В прошлом году, когда мы с Настей вместе были, она меня свела кое с кем из своих друзей и знакомых, вот одна из ее подруг мне и сообщила, что опять появился Коля Абрамов и что они с Настей чуть ли не вместе живут. Подруга, правда, преувеличила, Настя никогда с парнями не жила, только с родителями. У меня она иногда оставалась ночевать, ну, максимум двое суток мы вместе проводили, не считая поездки на Черное море прошлым летом. Вот так, наверное, у нее и с Абрамовым было…
— Ну ладно, Сереж, к личным отношениям вашим нам еще придется вернуться чуть позже, — сказал я. — А сейчас расскажи мне, пожалуйста, все, что тебе конкретно известно об убийстве Коли Абрамова. Как ты вообще узнал, от кого?
— От той же самой подруги и узнал, ее Катей зовут. Она даже не то чтобы подруга, скорее бывшая подруга. Раньше они с Настей неразлучны были, а полтора года назад поссорились, не знаю из-за чего. С тех пор просто варились в одних и тех же компаниях. Вот эта Катя мне и написала на одном социальном сайте, что позавчера вечером Настя с небольшой компанией ездила на загородный пикник, и там грохнули ее парня, а подозревают в убийстве саму Настю… Я тут же позвонил ее родителям, ее брату, они мне и рассказали все подробности. Брат ее ведь тоже в той компании был, на озере, на его глазах Настю и арестовали менты.
— Не арестовали, а задержали, арестовать в нашей стране может только суд, — по своей профессиональной привычке уточнил я, но сразу сообразил, что расстроенному до глубины души Сергею сейчас не до моих поправок. — Ладно, Сереж, не переживай, мы с тобой все исправим… Давай, излагай со всеми подробностями.
***
Фантазия — вот каким талантом обязательно должен обладать творческий человек! Фантазией и воображением. Сам я всегда считал себя человеком творческим и, не довольствуясь фантазией и воображением, данными мне от природы, усиленно развивал в себе эти качества. И не приходилось для этого придумывать какие-то экзотические приемы, все гораздо проще — нужно читать книги. Не я первым научно обосновал простую и понятную мысль, что чтение книг намного полезнее просмотра фильмов. Смотрим мы фильм — и уже видим все события на экране, видим людей, видим их действия, видим пейзажи, интерьер помещений, и все это уже в готовом виде, не нужно ничего представлять, просто сиди и смотри, попкорн жуй. Иное дело — чтение. Ведь что такое книга, по сути? Россыпь черных закорючек на белых листах бумаги. И вот эти черные закорючки на белом фоне нам нужно раскрасить в цвета и оттенки, нам нужно силой воображения вызвать в сознании картины событий, портреты людей, выражения лиц, интонации голосов, природные ландшафты, внутреннее убранство помещений… Воистину кто не читает книг, тот сам никогда не сумеет написать ничего хорошего. И никогда не сумеет раскрыть тщательно подготовленное уголовное преступление, потому что для такой работы фантазия нужна никак не меньшая, чем для создания литературных шедевров.
К превращению звуков и слов в живые образы я приучен с детства, поэтому, слушая немного сбивчивый рассказ моего юного друга, сразу же представлял себе картину происшедшего. Завязка событий была простой и вызывала ассоциации со многими американскими триллерами, в которых группа сексуально озабоченных подростков оказывается в каком-нибудь уединенном местечке и подвергается атакам безжалостного убийцы в маске, уничтожающего их один за другим при помощи ножа, бензопилы или газонокосилки. Собралась молодежная студенческая компания, шесть человек, две девушки и четверо парней, всем по двадцать два — двадцать три года, одному только брату Насти Трофимовой двадцать пять. Решили провести субботний вечер и последующую ночь на берегу озера Радужного, это в получасе езды на машине от западной окраины нашего города, в сосновом лесу. Все шестеро друг друга хорошо знают, всех связывает по меньшей мере пятилетняя дружба. Среди них имеются две влюбленные парочки. Первая: сама Настя и Николай Абрамов, для которого пикник на озере в конечном итоге стал последним. Вторая парочка: Юлия Назарова и Михаил Григорьев, однокурсники Насти. Все трое учатся в Государственной Академии Высоких Технологий (надо ж было такое название придумать, браво ректору!), на инженерно-экономическом факультете, пятый курс добивают, дипломы пишут. Новый бойфренд Насти тоже учился в этой Академии, только на другом факультете. Теперь ему диплом не нужен… Пятый участник веселой компании — старший брат Насти, Максим. Этот самый Максим Трофимов окончил какой-то не очень престижный вуз двумя годами ранее, по специальности не работает, продолжает жить в квартире с родителями и сестрой. И шестой — паренек из полурусской-полуеврейской семьи потомственных врачей, Аркадий Завитаев, студент-медик.
Озеро Радужное мне знакомо, бывал там несколько раз. Небольшой водоем, не больше квадратного километра по площади водного зеркала. Вода — чистейшая, берег с одной стороны песчаный, с другой — болотистый. Песчаная сторона разделена на две части, одну занимает миниатюрный дикий пляж, другую — студенческая база отдыха. Формально она является собственностью той самой Академии Высоких Технологий, одним из лозунгов которой является всемерная поддержка спорта и здорового образа жизни. По сути, база отдыха представляет собой просто два десятка одноэтажных деревянных домиков, стоящих на некотором удалении друг от друга, есть такое же деревянное административное здание и будка охранников, в которой обычно сидят двое не очень дряхлых пенсионеров, зарабатывающих прибавку к нежирной пенсии. В июле и августе жизнь на базе бьет ключом, студентов наезжает столько, что домиков не хватает, приходится палатки разбивать прямо под соснами. Впрочем, далеко не все обязательно живут на базе, некоторые приезжают на несколько часов, а ближе к ночи сваливают по домам. На территории базы расположен лодочный причал, так что есть возможность заниматься греблей. Некоторые студенты, отдыхающие после летней сессии, именно греблей и занимаются, но есть и такие, которые просто купаются, загорают, по вечерам пьют водку и пиво и закусывают шашлыком, а по ночам устраивают свою личную жизнь в разных укромных уголках, благо родительского контроля на озере нет, а количество мальчиков и девочек примерно одинаковое. Но так бывает летом, во время каникул, а в середине мая база пустует. Администрация всегда готова предоставить домик любым желающим для проведения уик-энда за сравнительно небольшую сумму. Причем желающими могут оказаться и люди, не имеющие вообще никакого отношения к Академии.
Вот такой возможностью и воспользовались Настя и ее друзья. Приехали в субботу около шести часов вечера на двух машинах, в одной за рулем Максим Трофимов, в другой — Миша Григорьев. Машины оставили на стоянке, прямо на территории базы, разложили привезенные вещи и продукты в домике. Не знаю уж, чем они там занимались, как себя развлекали и что между ними происходило, но на двадцать два часа местного времени картина вырисовывается такая: все шестеро сидят у самой воды, кто на гранитных валунах, кто на раскладных стульчиках, употребляют салатики, шашлык и алкогольную продукцию, любуются закатом солнца… На ровном месте вдруг разгорается какой-то конфликт между Настей и Колей Абрамовым, и распсиховавшийся парень уходит в домик. До него совсем недалеко, метров тридцать от берега. Кто-то из компании идет за ним, пытается успокоить и вернуть, но мальчик всех посылает к черту и остается в домике. Спустя какое-то время Настя идет вслед за ним, заходит в домик и… А вот дальше непонятно. По мнению Сергея, она обнаружила там труп своего молодого человека с проломленной ударом топора головой и то ли потеряла сознание, то ли выскочила из домика и позвала остальных ребят на помощь. А вот по мнению дежурного следователя, который прибыл на базу в составе оперативно-следственной группы около двадцати трех часов, никакой труп она в домике не находила, зато собственноручно обработала топором своего обидчивого молодого человека, нанесла ему несовместимые с жизнью ранения и только после этого позвала на помощь. Следователь ей не поверил и прямо с пикника отправил в следственный изолятор, где она и пребывает по сей момент.
Понятно, что Сергей Волков не сообщил мне всех подробностей. Он и не мог их знать, его ведь там не было. У меня в голове носилось множество вопросов, на которые очень хотелось бы получить ответы. Но для того, чтобы получить ответы, нужно общаться с непосредственными участниками разыгравшейся на озере драмы, и в первую очередь с самой Настей.
— Если ее задержали вечером в субботу, то есть позавчера, значит, сегодня должны либо освободить, либо отправить в суд для решения вопроса о дальнейшем содержании под стражей. До суда гражданин может находиться в камере не более сорока восьми часов…
— Да был уже суд, сегодня, в двенадцать! — раздраженно перебил меня Сергей. — Вынесено решение о заключении под стражу на два месяца. Мне ее брат по телефону рассказал про этот фарс и про судью-крысу, которая Настю и не слушала даже, бумажками пошуршала, сама с собой посовещалась и вынесла решение… Ни чистую биографию в расчет не приняла, ни положительные характеристики с места учебы! Я не знаю, кем надо быть, чтобы такую девочку в камеру отправить, в вонь и грязь…
— Как фамилия судьи? — поинтересовался я.
— Не знаю, Макс не сказал. Из районного суда Западного района, маленького роста, лет пятьдесят с небольшим… Вот зачем надо было Настю в камеру, что, неужели нельзя было под залог или под подписку освободить?
Я только вздохнул. Несмотря на все разговоры о гуманизации правосудия, реальная практика наших судов остается прежней, заточенной на обвинение и досудебное содержание под стражей. Подписку или залог суд может применить в качестве меры пресечения, если речь идет либо о пустяковом преступлении типа кражи бутылки коньяка в магазине самообслуживания, либо об экономическом преступлении, когда обвиняемым является высокопоставленное уважаемое лицо, которое клятвенно обещает вернуть в бюджет все украденные деньги, до копейки. А уж если обычный среднестатистический гражданин обвиняется в тяжком насильственном преступлении и прокурор ходатайствует о заключении под стражу, то можно не сомневаться: в девяти из десяти случаев судья ходатайство удовлетворит. В случае же с Настей Трофимовой не было даже одного шанса из десяти, учитывая личность судьи. Сергей не знал фамилии, но пол и возраст говорят сами за себя. Ну не может пятидесятилетняя женщина с сединой в волосах, климаксом и налево ходящим мужем гуманно отнестись к молодой стройной красавице! Она в этой красавице будет видеть потенциальную соперницу, потенциальную стерву, которая, того и гляди, уведет непостоянного мужа-теленка из постылого семейного стойла… Не раз и не два я наблюдал в разных судах мерзкие картины сведения счетов с молодыми девушками и женщинами, и мне как мужику в такие моменты хотелось вообще отправить на досрочную пенсию всех женщин-судей старше тридцати пяти лет.
— Она красивая? — вдруг спросил я.
— Кто?
— Твоя Настя.
И опять Волков сглотнул, подумал немного, достал из сумки фотографию и положил на стол. Осторожно взяв ее в руки, я несколько минут смотрел на запечатленную на снимке стройную блондинку. Все мужское взыграло во мне… Настя Трофимова была непостижимой, умопомрачительной красавицей.
— Валькирия…— с нескрываемым восхищением произнес я. — Настоящая Валькирия из древнегерманской легенды. Мне жаль, что ты ее потерял, Сережа.
— Валькирию она и мне тоже напоминала, белокурую деву-воительницу… Но чаще всего я называл ее Снежной Королевой.
***
— Добрый вечер, Снежная Королева.
Девушка изящно повернулась. Возле огромного здания городской филармонии было довольно людно, но он никого не видел, кроме той, с которой неделю переписывался на сайте знакомств и вот наконец встретился в реальности.
— Здравствуй, Сережа, — Настя улыбнулась, и Волков молча восхитился ее голливудской улыбкой.
— Хорошее место мы с тобой выбрали для первой встречи, да?
— Очень хорошее… Я здесь часто бываю, на разных концертах, и всегда получаю море удовольствия. Знаешь, мне часто говорят, что я не похожа на меломанку, любительницу классической музыки. Говорят, слишком уж я беззаботная, жизнерадостная и современная, чтобы восхищаться «Гибелью богов» и «Лунной сонатой»… Но что же поделать, если я от них и правда летаю?..
«Ничего не надо делать, ангелу и положено летать, хоть с музыкой, хоть без музыки», — подумал Волков.
— Музыкальные пристрастия отдельно взятого индивидуума далеко не всегда соответствуют его личности, — изрек он вслух. — Вот у меня нет никакого музыкального образования, да и слух тоже хромает, хотя попеть в караоке могу иногда, под настроение… Кстати, а мне часто говорят, что мои вкусы чуть ли не шизофренические, настолько широкий диапазон, от Моцарта до «Виагры».
— Я думаю, нам будет интересно друг с другом, — опять улыбнулась Настя. — Куда мы сейчас пойдем?
— Поблизости есть одно прекрасное местечко, называется «Парадиз». Я бы предложил тебе немного посидеть там. Пойдем, нам вон туда, через сквер.
— «Па-ра-диз», — по слогам произнесла девушка, когда они проходили мимо начинающих зеленеть кустов сирени, — на некоторых языках это слово означает «рай».
— Так оно и есть, — кивнул Сергей. Когда Настя упомянула про языки, он смутно ощутил в ее речи легкий, едва уловимый акцент. Как будто нечто прибалтийское, то ли латышское, то ли литовское.
— Настя, а какие иностранные языки ты знаешь?
— Хороший вопрос… Видишь ли, для меня три языка являются родными: русский, польский и французский. А в школе и в Академии я изучала английский, now I speak English quite fluently.
Девушка перешла на английский так внезапно и непринужденно, что Волков даже растерялся. Сам он тоже «спикал» почти свободно, но говорить об этом не стал. Иначе пришлось бы объяснять, где именно он так поднаторел в языке Шекспира, а распространяться на эту тему Сергей не любил.
— Да, помню, ты мне писала о своем происхождении от эмигрантов первой волны… Но ведь папа и мама у тебя русские?
— Мама — да, а папа — не совсем. По паспорту числится русским, но одна из его бабушек была чистокровной француженкой, правда, большую часть жизни она прожила в Канаде. Его другая бабушка — чистокровная полячка. Семейная легенда гласит, что она является потомком самого Тадеуша Косцюшко. Тебе же знакомо это имя?
— Естественно, — кивнул Сергей и вкратце пересказал биографию польского национального героя, посвятившего всю жизнь борьбе за воссоздание великой Речи Посполитой, от моря до моря. Он еще в ходе виртуальной переписки отметил эту привычку Насти — невзначай упоминать в разговоре какое-то имя или какой-то факт и наблюдать за реакцией собеседника — знает или не знает? слышал или не слышал? думал или не думал?.. Волков и сам любил проверять эрудицию знакомых и малознакомых людей, и привычка Насти Трофимовой пришлась ему по душе.
— Какая ты полиэтническая девочка, — усмехнулся он. — А меня всегда занимали национальные вопросы. Ну вот, в частности, такой: как чувствуют себя представители нацменьшинств в России? Не те таджики, которые приезжают сюда на заработки от тяжелой жизни в независимом Тожикистоне, а те армяне или татары, которые здесь родились и выросли? Или вот ты… Чувствуешь ли ты себя в полной мере русской?
— А как же иначе, — пожала плечами девушка. — Я ведь сама-то родилась уже здесь, на Урале, и даже папе моему было только двенадцать лет, когда дедушка с бабушкой решили перебраться из Квебека в СССР. По большому счету я самая обыкновенная… Ну, на трех языках с детства разговариваю, спасибо за это бабке с дедом, вечный покой да будет им…
«Вечный покой»… Начальные слова католической молитвы. Обычный русский человек сказал бы: «Да будет им земля пухом». Волков незаметно скосил глаза на идущую рядом Настю. Она интересовала его все больше и больше.
Кафе «Парадиз» располагалось в полуподвальном помещении. Дневной свет туда не проникал. Оно как будто специально было обустроено для романтических свиданий. Мягкий, приглушенный свет, сочащийся с потолка. Уютные кабинки, отделенные одна от другой метровыми перегородками. Мягкие кожаные диванчики. На каждом столике — изящный светильник, который посетители могли включать и выключать по своему желанию. Негромкая музыка в стиле ретро… Шумных застолий с компаниями по десять человек здесь почти не случалось. В основном — парочки.
Волков провел Настю Трофимову к тому столику, который он обычно занимал, приходя сюда с представительницами прекрасного пола. Молодой улыбчивый официант едва заметно кивнул ему в знак приветствия, на мгновение задержал взгляд на Насте, не сдержался и украдкой показал Волкову большой палец в знак восхищения. Память у официанта была хорошая, постоянных посетителей он знал в лицо, а Сергей появлялся в «Парадизе» не реже, чем раз в две недели. Через несколько минут на столе появилась бутылка крымского игристого вина, пара салатиков, мясное ассорти, тарталетки с сыром и оливки без косточек. Гастрономические и алкогольные предпочтения Насти Волков успел изучить еще в ходе виртуальной переписки. Он знал, что никаких особых диет девушка не придерживается, однако ужинать старается не очень поздно и не очень обильно, сладкого почти не ест, крепкие спиртные напитки не употребляет, предпочитает шампанское или мартини. Блюд японской кухни в «Парадизе» не подавали, а то бы Сергей непременно заказал для нее еще и роллы, к которым сам он был равнодушен, но которые, как ему было известно, очень нравились Насте.
Хлопнула пробка, искрящееся вино полилось в высокие фужеры. Волков умел наливать шампанское аккуратно, так, чтобы шипучая пена не переливалась через край. Тремя пальцами взяв фужер за тонкую ножку, он внимательно посмотрел на сидящую напротив Настю. Из глаз ее струился волшебный свет… «Неужели никто, кроме меня, ничего этого не замечает? Ведь она же ходит по улицам, ездит в транспорте, ходит на занятия в своей Академии… Неужели только я один вижу этот холодный свет в ее глазах? На что он похож? На северное сияние, вот на что…»
— Давай выпьем, Снежная Королева, — тихим голосом обратился он к ней. — Выпьем за нашу первую встречу… Обычно говорят «за знакомство», но мы ведь с тобой уже целую неделю знакомы, заочно.
— Конечно, — она наклонила голову. — Мне с тобой очень нравилось переписываться, Сережа. Моя анкета была на сайте совсем недолго, но мне многие писали, и некоторым мужчинам, с наиболее адекватными анкетными данными, я отвечала. Разочарование наступало быстро, — она усмехнулась, — очень быстро. Почти сразу начинались стереотипные мужские вопросы: а есть ли постоянный парень? а если нет, то почему? А когда у меня последний раз был секс? А в каком возрасте у меня был первый секс? А не желаю ли я составить компанию для совместного похода в ночной клуб? Это я еще не говорю про откровенные гадости, которые мне писали…
Они осторожно чокнулись фужерами. С наслаждением потягивая холодное вино, Волков поинтересовался:
— А мои вопросы тебе не показались нескромными? Я ведь тоже расспрашивал тебя о прошлых отношениях, о твоих мужчинах… Меня действительно удивило, что такая девушка пользуется сайтами знакомств, с твоими-то внешними данными.
— Ты задавал вопросы в такой форме, что на них хотелось отвечать… Содержание — первично, форма — вторична, но ведь она тоже важна, она же всегда лежит на поверхности. Очень часто за красивой внешней формой можно не заметить внутреннего содержания… А что касается причин, по которым я зарегистрировалась на сайте… Дело ведь не в том, что мною никто не интересуется. А в том, что меня никто не может увлечь и всерьез заинтересовать на длительное время… Так мало интересных, ярких личностей в городе. — Она сделала паузу, глотнула из фужера. — Да и вообще, разве такое редко, чтобы красивая женщина оставалась одна, без мужчины?
Вопрос был явно риторический, отвечать на него Волков не стал. Ему понравилось отсутствие в девушке ложной скромности. Сама себе сделала комплимент, молодец.
— Ты очень красивая, Анастасия, — сказал он, стараясь вложить в интонации максимум проникновенности. — Фотографии, которые ты мне отправляла по е-мейлу, были бесподобны, но вживую ты выглядишь еще эффектнее, это факт.
— Мне очень приятно, что ты так думаешь, Сережа.
«Мне очень приятно, что ты так думаешь». Большинство знакомых девушек Сергея сказали бы просто «спасибо». Непростая особа…
— И еще мне очень приятно, что ты меня пригласил в это замечательное место, здесь именно та обстановка, какая мне нравится.
Сергей тогда не счел нужным рассказывать Насте о ее предшественницах, которых он точно так же приводил на первое свидание в «Парадиз». Точнее, не стал рассказывать об их количестве. А месяцем позже, в постели, разговорившись после любовных утех, он ей расскажет о своих интимных приключениях… «Ну что ж, это так естественно для мужчины», — скажет тогда Настя и улыбнется…
Они провели за разговорами около двух часов. Говорили о музыке и живописи, о путешествиях и домашних животных, о книгах и фильмах, о православии и католицизме, вспоминали забавные случаи из своей биографии… Первая бутылка быстро опустела, Волков заказал вторую. Он уже точно знал, что встреча эта не последняя, их будет еще много и что Настя Трофимова не станет для него девушкой на одну ночь. Он не торопился, не сводил разговор к интимным темам. Просто сидел и смотрел в глаза собеседнице, только пару раз коснулся ее руки, лежащей на столе. Расплатившись и выйдя из кафе в вечерний полумрак, не стал зазывать девушку к себе домой «продолжить знакомство», а просто проводил ее до ближайшей автобусной остановки и посадил в маршрутку. Сам сел в автобус и поехал домой. Сидел в полупустом салоне и вспоминал глаза цвета морской волны и льющийся из них холодный свет. И понять не мог, почему ему так тепло было от этого холода, почему так хотелось окунуться с головой в глаза Снежной Королевы… Феномен «теплого холода» оставался для него необъяснимым еще долго, пока Настя не помогла ему найти разгадку.
Глава 2
Семья у меня самая обычная, жена и дочка. С женой меня связывают тридцать лет брака, во время которого случалось всякое, в том числе и самое тяжелое. Тем не менее мы жили и живем, и я теперь не представляю свою жизнь без любящей и любимой супруги.
А вот дочка… Она мне доставляла и великие радости, и великие горести. Какой это был очаровательный ребенок, как мило мы с ней играли во все, во что только можно играть… Почти не болела в детстве, рано начала ходить и говорить, читать и писать. Пошла в школу и до поры до времени радовала нас своими отличными отметками. А вот лет в четырнадцать начались проблемы. То зеркало разгрохает в порыве недовольства своими внешними данными. То в школе с учителями поскандалит из-за какого-нибудь неосторожного замечания в свой адрес. То домой ночевать не придет, а ведь тогда ни мобильных телефонов, ни пейджеров еще не было, так что нервов мы с женой основательно поистратили. Чуть позже мальчики появились, да ладно бы нормальные мальчики, я бы только рад был, а то ведь явно полукриминальный элемент… В начале девяностых я как раз начинал свою карьеру адвоката, да и отцовское чутье не подводило, так что никаких иллюзий насчет новых знакомых моей Зинаиды не питал.
Недоглядел, недосмотрел, не пожелал давить на дочь, понадеялся на ее здравый смысл, не проявил твердости, был слишком занят работой… Сейчас какие угодно можно оправдания искать и находить, но тогда, в девяносто шестом, когда Зину с тяжелейшей передозировкой увезли в больницу, где вдобавок еще и выяснилось, что она на втором месяце беременности, я думал только об одном: пусть выживет. Какая-никакая, но она моя дочь. Молодые парни и девчонки в те годы сваливались в наркотическую яму целыми стопками и косяками, и большими баловнями судьбы можно считать тех из них, кто сумел из этой ямы выкарабкаться, не оставив в ней свое здоровье и свои мозги…
Ценой невероятных усилий нам с женой удалось поставить Зину на ноги. Внук наш умер, не родившись. Длительное лечение за умопомрачительные деньги, бесконечные воспитательные беседы, принудительное помещение в психушку… Но с тех пор она никогда, вообще никогда не прикасалась ни к наркотикам, ни к алкоголю, вернулась в одиннадцатый класс и сравнительно успешно окончила его, правда, на год позже, чем могла бы. С моей помощью сдала вступительные экзамены в юридическую академию, прошла пятилетний курс обучения, получила диплом и вот уже пять лет работает у меня в должности помощника адвоката.
Умом и сообразительностью моя Зина не блещет, инициативу проявлять тоже не склонна. Зато она очень исполнительная и ответственная девушка, старательно выполняет все мои поручения, умеет толково работать с документами. А больше всего я ценю в ней навык получения информации от самых разных людей. Она может разговорить кого угодно, от старушки на лавочке до маститого университетского профессора. Работа адвоката по конкретному уголовному делу сродни работе следователя, только следователь допрашивает, и граждане не имеют права его послать подальше, а адвокат просто беседует, и послать его может любое физическое лицо. Меня иногда посылали. Зинаиду — никогда.
Сразу после того, как расстроенный, но обнадеженный Сергей вышел из моего офиса, я позвонил дочери и, узнав, что она вот-вот закончит свои дела в службе судебных приставов, попросил ее заехать ко мне. Живет она отдельно, квартира ей перешла по наследству от моих родителей, так что все рабочие вопросы мы обсуждаем именно в офисе.
— Ты ведь помнишь Сережу Волкова, сына моей институтской подруги? — спросил я, когда Зина приехала.
— Помню. Но мы же с ним виделись очень давно, еще когда оба детьми были. Вроде бы он на пять лет моложе меня. А что с ним?
— Не с ним, а с его бывшей девушкой. Ее обвиняют в убийстве. Сережа попросил меня разобраться в ситуации и добиться ее скорейшего освобождения.
Я, конечно, мог бы пересказать Зине разговор с Сергеем, но в этом не было необходимости. Когда ко мне в офис кто-либо приходит, я незаметно включаю диктофон, и вся беседа записывается, причем в высоком качестве. Когда Зина прослушала запись до конца, она спросила:
— Как мы будем ей помогать? Следователь ее так просто не выпустит, если уж счел нужным задержать.
— Мы будем искать того, кто на самом деле завалил Колю Абрамова. Если мы в ходе расследования найдем улики, указывающие на виновность другого лица, мы предъявим их следователю. Если же мы в процессе своего расследования придем к выводу, что преступление совершила именно Настя, то мы следователю об этом не скажем и просто будем ждать суда. А уж там как повезет. Я незадолго до твоего прихода звонил в следственное управление и узнал, в чьем производстве находится дело об убийстве Абрамова. Следователь по фамилии Харченко. Не очень молодой мужик, средних способностей, звезд с неба не хватает. Не очень грамотен как юрист, процессуальные нормы не всегда строго соблюдает. В прошлом году вел дело о крупной краже драгоценностей, погорел на мелочи: когда изымали вещественные доказательства, дубликаты ключей от сейфа, оба понятых, муж и жена, находились в состоянии опьянения. Протокол-то они подписали, да только защита уцепилась за их нетрезвый вид и подкинула суду мысль, что вся эта процедура с изъятием подстроена оперативниками и самим Харченко. В итоге обвиняемого на всякий случай признали виновным в незаконном проникновении в жилище и дали условный срок, хотя я больше чем уверен, что цацки стырил именно он…
— То есть ты надеешься на то, что и по делу об убийстве Абрамова тоже будут нарушения?
— Надеюсь. И еще я надеюсь на то, что суду эти нарушения покажутся существенными. Видишь ли, Анастасия Трофимова — очень красивая девочка, а судить ее будет какая-нибудь не очень красивая тетя, так что шансов у нее меньше, чем у того рецидивиста, похитителя драгоценностей. — Я сделал паузу, побарабанил кончиками пальцев по полированной поверхности стола. — Но наша задача-максимум состоит в том, чтобы найти настоящего виновника. Если мы дадим Харченко неопровержимые факты, он будет вынужден Трофимову отпустить. Откровенно говоря, я разделяю настроение моего юного друга Сережи… Нельзя такой девочке сидеть в камере.
До восьми часов вечера мы вдвоем разрабатывали план действий на завтрашний день, распределяли между собой фигурантов дела, которых предстояло опросить, собирали информацию о них с помощью баз данных и социальных сетей. До знакомства с материалами уголовного дела я обычно стараюсь не строить преждевременных версий, такая поспешность в будущем может помешать правильному восприятию ситуации. Не хотел я ничего загадывать и сейчас. Но человеческий мозг живет своей жизнью, думает о том, о чем хочет, и ничего с ним не поделаешь. Так вот, мой мозг уже в тот вечер настойчиво подсказывал мне, что если Настя Трофимова не убивала своего парня, то настоящего убийцу следует искать среди граждан, которые открыто и законно находились в тот вечер на базе отдыха. Включая двоих охранников, таких людей насчитывалось всего шестеро.
***
На следующее утро я прибыл в следственное управление, предварительно договорившись со следователем о встрече. Федор Михайлович Харченко, невысокий, склонный к раннему облысению мужичок, из тех, которых принято называть плюгавенькими, принял меня в своем насквозь прокуренном кабинете. Сам я распростился с вредной привычкой много лет назад, но по роду деятельности мне приходилось общаться с людьми в очень разных условиях и разной атмосфере, так что никотиновый смог меня не смущал.
После улаживания некоторых формальностей («Как? А разве это вы адвокат Трофимовой? Ей же вроде уже назначили адвоката…») я задал Федору Михайловичу простой вопрос:
— На основании чего задержана Настя Трофимова?
— Гражданка Трофимова задержана в порядке статьи девяносто первой Уголовно-процессуального кодекса, — внушительно начал Харченко, — и судья вчера согласилась с обоснованностью такой меры пресечения…
— Давайте говорить более простым языком, — мягко перебил я. — Какие у вас есть конкретные основания для обвинения в убийстве моей подзащитной? Кто-то видел, как она наносила удар топором?
— Никто не видел, — неохотно согласился следак и далее заговорил короткими, отрывистыми фразами, прямо как робот. — Но. Во-первых. За полчаса до убийства между Трофимовой и Абрамовым произошла ссора. В присутствии четырех свидетелей. Вчера всех опросил, все подтвердили. Во-вторых. Абрамов бросил своих друзей на берегу, ушел в дом. Пятеро остались у воды. Примерно через десять минут свидетельница Назарова пошла в дом за курткой, замерзла. В доме видела Абрамова. Живого. Еще минут через пять в дом пошел ее парень, Григорьев, забрать с зарядки сотовый телефон. Тоже видел Абрамова. Живого. Вернулись вместе с Назаровой на берег. После этого все пятеро оставались на месте, никто никуда не уходил, расхождений в показаниях нет. Все четко, все последовательно.
Я внутренне нахмурился. Пока ничего обнадеживающего.
— Примерно десять минут одиннадцатого Анастасия Трофимова молча встает и уходит в дом, — продолжил Харченко. — До оставшихся на берегу ребят доносится ее крик, они бегут следом и видят на полу труп Абрамова. Голова расколота надвое, здесь же валяется топор, лужа крови и мозгового вещества…
— Отпечатки?..
— На орудии убийства отпечатков нет, все стерто. Кухонным полотенцем, которое там же валялось, возле умывальника. Кстати, этим полотенцем они все руки вытирали, а возможности наших экспертов не безграничны. Установить, прикасался ли к этому куску ткани какой-нибудь седьмой человек, не получилось…
— А туда что, водопровод провели? — удивился я.
— Нет. Там обычный такой ручной умывальник, какие в дачных домах бывают.
— А топор откуда взялся? Местный?
— Да, местный. Прямо у стены дома стоит ящик с дровами, уже наколотыми, на крышке ящика лежит топор. Вернее, лежал. Все шестеро, в том числе ваша подзащитная, утверждают, что дрова они в тот вечер не кололи, обошлись привезенным с собой углем и жидкостью для розжига. Топор видели все, но никто его в руки не брал.
— А следы крови на одежде Трофимовой обнаружены?
— Нет.
— Как же так получилось? — язвительно спросил я. — Когда убиваешь человека топором по голове, то хотя бы мелкие, невидимые глазу брызги должны попасть и на собственную одежду.
— Валерий Павлович, я не первый год на следствии работаю. И знаю, что следов крови может и не быть. Смотря как ударить. Угол удара имеет значение, траектория падения тела… Скажем так: брызги крови на одежде подозреваемого почти всегда свидетельствуют об его виновности, а вот отсутствие таких брызг ни о чем не свидетельствует. Пообщайтесь с экспертами, они подтвердят.
Харченко вынул из пачки сигарету, прикурил от спички. Надо же, кто-то еще предпочитает пользоваться спичками, а не зажигалками.
— Ну, а третье что?
— Не понял.
— Вы сказали «во-первых, во-вторых…» Или это все?
— Не все. Есть показания двоих охранников. У них в должностной инструкции написано: если на базе есть отдыхающие, то следует держать их в поле зрения, следить за соблюдением пожарной безопасности, за личным автотранспортом на стоянке. И периодически обходить территорию базы по периметру.
— И…
— Они следили. Обходили. Никого из посторонних не видели. Шума автомобилей не слышали. На эту базу можно добраться только на машине, от железнодорожной станции километра четыре будет, если через лес, а по дороге все пять. Место глухое, дорога грунтовая, тупиковая.
Я задумался. Географическое положение озера Радужного для меня не было секретом, я и раньше знал, что без машины туда добраться очень трудно. Да и на машине невелика радость трястись по ямам и колдобинам, дорога-то еще та… Ближайший населенный пункт, поселок сельского типа Сосновка с одноименной станцией железной дороги, действительно расположен в четырех километрах по прямой. Потому Радужное до сих пор и сохраняет свою экологичность, мало находится желающих разбивать подвеску автомобиля или плестись целый час пешком со станции. Кто же мог в майский вечер пробраться на территорию студенческой базы, да так, что ни охранники, ни отдыхающие его не видели и не слышали?..
— Насколько я знаю, проникнуть на базу отдыха можно беспрепятственно, — заметил я, стараясь говорить уверенно. — Никаким забором, даже символическим, она не обнесена. И там ведь не голая степь, там сосны, кусты… Посторонний человек при желании мог бы незаметно зайти в дом, расколоть череп Абрамову, быстро выскочить и скрыться в лесу.
— О-очень гипотетически, о-очень теоретически, — открыто усмехаясь, протянул Харченко, — мог бы. Но вот кто? Местный житель, заблудившийся в лесу? Шел себе да шел, грибы собирал в лукошко в середине мая, вдруг видит — студенты на берегу оттягиваются. Взял топор с ящика для дров, зашел в домик и ни с того ни с сего раскроил голову Коле Абрамову. Разве правдоподобно?
— Вполне. Решил наудачу пошариться в домике, ведь студенты все свои вещи туда сложили, наверняка и денег хоть немного с собой было, и фотоаппарат кто-то мог взять, и сотовый телефон… Сами говорите, Григорьев свой телефон заряжал. Вошел этот местный житель в домик, а там Коля. В такой ситуации можно, конечно, сказать, что вот, типа, по ошибке зашел, извиняйте. А можно разок махнуть топором и убежать, тоже вариант.
— Нет, Валерий Павлович, возможность случайно оказавшегося рядом мелкого воришки я исключаю. Если бы у него целью была кража, для чего бы он с топором в домик поперся?
Я немного подумал. Товарищ Харченко, которого я мысленно стал называть Достоевским (не только из-за имени-отчества, но и из-за присутствия в уголовном деле соответствующего оружия!), говорил в общем-то правильные вещи. Обманывать меня по поводу свидетельских показаний ему не резон, все равно ж у меня доступ ко всем материалам дела есть. И по поводу возможности проникновения посторонних на базу— тоже вполне логично. Но вслух я сказал другое:
— Федор Михайлович, «маловероятно» не значит «абсолютно исключено». Версию с участием посторонних лиц вы не должны отбрасывать…
И вот тут-то меня ждал болезненный удар.
— А вот ознакомьтесь с протоколом осмотра места происшествия, — торжествующе произнес Достоевский и протянул мне через стол несколько скрепленных степлером листов бумаги. — В состав оперативно-следственной группы входил кинолог со своим питомцем. Они осмотрели, точнее, обнюхали землю вокруг домика. Окна там такие маленькие, что взрослому человеку ну никак не пролезть, стало быть, убийца мог уйти только через единственную дверь. Так вот, все следы от входной двери ведут на берег. В глубь леса собака двинулась было, но возле ближайших кустов остановилась.
— Значит…
— Ничего не значит! Ничего, кроме того, что девочка по имени Юля и по фамилии Назарова, когда бегала в домик за курткой, добежала заодно и до этих кустиков, по малой нужде, — еле сдерживая смех, сообщил следователь. — Об этом она мне сама вчера рассказала, когда я выяснял все их передвижения с половины десятого до начала одиннадцатого.
Неприятное известие… С собакой не поспоришь, ей мои аргументы нужны как пятая лапа. Если она решила, что в тот вечер посторонние люди от гостевого домика в лес не уходили, значит, так оно и будет. Мой небогатый опыт общения со служебными собаками подсказывает, что даже очень хорошая ищейка может иногда ошибаться. Неблагоприятные метеоусловия могут повлиять, или беглец начнет заячьи петли крутить… Да мало ли возможностей! Только вот каким образом я смогу сейчас, на третий день после убийства, доказать, что какая-нибудь овчарка не сумела взять след?
***
Дочь и помощница адвоката Лебедева держала путь в Центр судебно-криминалистической экспертизы. То было первое поручение, которое дал ей отец в связи с делом об убийстве Николая Абрамова. Свои задания он всегда проговаривал очень четко, долго прикидывал, какие непредвиденные ситуации могут возникнуть, если Зина пойдет туда-то и поговорит с тем-то. Постоянно советовал не самодельничать, не пытаться прыгнуть выше головы. «За проявленную инициативу, если она приведет к негативным последствиям, я тебя не накажу, потому что я — твой отец. Но тебя накажет само дело, которое мы с тобой делаем. Я знаю, ты тоже опытный юрист, сколько лет вместе работаем. Но у меня опыта еще больше, так что доверься мне, просто выполняй в точности мои поручения, и ничего сверх», — говорил он, и бывшая наркоманка Зина Лебедева испытывала двойственные чувства. С одной стороны, она понимала отца, в свое время прошедшего вместе с ней тяжелейшие испытания. Нет, не вместе с ней, а по ее вине. А с другой стороны — ну ведь восемнадцать лет уже прошло, и между ней и той малолетней дурой почти ничего общего не осталось… Не слишком ли отец оберегает ее? Имеет ли смысл так рьяно ограничивать ее инициативу? Она ничуть не глупее своего отца, она обязательно предоставит ему возможность в этом убедиться. Тогда он поймет, что все его старания были не зря…
В Центре судебно-криминалистической экспертизы у нее имелись хорошие знакомые. Впрочем, как и во всех структурах, так или иначе связанных с расследованием преступлений. Ничего удивительного: из группы, в которой она училась, три человека теперь были следователями, один — прокурором маленького провинциального городка, человек пять трудились в уголовном розыске и столько же — в уголовно-исполнительной системе. У каждого из них, соответственно, тоже хватало друзей и знакомых, так что при желании можно было найти опору в любом государственном юридическом учреждении.
Через несколько минут Зина уже разговаривала с сорокадвухлетней женщиной, экспертом-криминалистом Натальей Горчаковой. Той самой, которая в ночь с субботы на воскресенье проводила осмотр трупа Николая Абрамова.
— Самый обычный случай, Зина, — со вздохом констатировала она. — Ничего интересного с точки зрения судебной медицины.
— Наталья Сергеевна, можно поподробнее? — попросила Лебедева. — Я бы сама посмотрела, но вы же знаете мою слабость…
У Зинаиды Лебедевой была только одна слабость, которой, в принципе, не должно быть у юриста, специализирующегося по уголовным делам. Она панически боялась хоть как-то контактировать с мертвыми телами. Было ли это последствием разрушительного влияния наркотиков на подростковую психику или просто врожденной особенностью, но справиться со своим страхом Зина не могла. Впрочем, отец никогда и не давал ей заданий, предполагавших визуальный осмотр трупа.
— Знаю, — кивнула Горчакова, — только не тех ты боишься. Мертвые — они, может, и неприятные на вид, зато безобидные. Не тех бояться надо, кто на столах в морге лежит, а тех, кто по земле ходит… Ну да ладно, я тебе и на словах все обскажу.
По заключению эксперта Горчаковой, на теле убитого Николая Абрамова имелись два повреждения. Совершенно не сопоставимые по тяжести, они тем не менее появились в одно и то же время. Первое: небольшая гематома в области паха. Появилась в результате нанесения удара тупым предметом, предположительно носком обуви или просто кулаком. Второе: тяжелейшая черепно-мозговая травма головы, повлекшая смерть. Удар топором был нанесен так, как будто убийца стоял на табуретке, возвышаясь над своей жертвой.
— То есть как? — удивилась Зина. — Абрамов разве такой низкорослый был?
— Среднего роста, сто семьдесят три сантиметра. Но дело не в росте. Никакой табуретки не было, и убийца мог быть даже ниже самого Абрамова. Вспомни про гематому в паху! Убийца столкнулся лицом к лицу с Абрамовым, пнул или ударил его в область паха, тот от боли согнулся, прижав руки к причинному месту. В этот момент его ударили топором по темени. Мгновенная смерть…
— Какое-то женское убийство, — задумчиво проговорила Зина, — вот скажите, зачем нужно было сначала пинать?..
— Выводы делать вам. Кстати, эту фразу я и оперативникам сказала. Но если ты, Зиночка, моим мнением интересуешься, то изволь. Когда два человека стоят лицом к лицу и один на другого замахивается топором, то второй или отскочит, или пригнется, или руками прикроется, или вообще нанесет упреждающий удар. Если, конечно, он не под гипнозом, не пьян в стельку или не спит в вертикальном положении. Поэтому парня сначала и ударили промеж ног, ведь такой удар не требует длинного замаха. Когда тот согнулся, ему и проломили голову топором. Вполне разумно.
— То есть получается, по технике убийства мы не можем сделать вывод о половой принадлежности преступника?
— Фу, как ты официально говоришь, — рассмеялась Горчакова. — Но смысл ты поняла верно. Не можем. И мужик, и баба могли такое сотворить. Если баба, то она должна быть сильной и тренированной. Но чемпионкой по толканию ядра ей для этого вовсе не обязательно быть. А если мужик, то он просто должен быть в состоянии поднять топор над головой. Даже в эпоху повальной деградации мужского населения большинство из них на такое остаются способны.
Что ж, расстраиваться не будем, отрицательный результат тоже имеет свою ценность. Зина и не рассчитывала, что судебный медик скажет ей: «Нет, женщина совершенно точно не могла бы убить таким способом…» Следователь Харченко ведь тоже не дурак, он вряд ли бы предъявил обвинение Насте Трофимовой, если бы специалисты заверили его в том, что по своим физическим кондициям она не способна на такое деяние. Слишком уж просто было бы.
***
На второе свидание Волков пришел прямо со службы. Настя с интересом окинула взглядом его статную спортивную фигуру, облаченную в идеально подогнанную по размеру темно-зеленую форму.
— Ты очень эффектно выглядишь, — заметила она, мягко улыбаясь.
— Редкому мужчине форма не идет, разве что моему тезке, Сереже Звереву, — шутливо заметил молодой человек, — а вот ты сегодня действительно выглядишь… Сейчас, секунду, подберу подходящее словечко… — он на секунду задумался, — мужчинопривлекательно! Да, вот именно, мужчинопривлекательно!
Казалось, он смотрит прямо в глаза Насте, но на самом деле Сергей уже успел по высшему баллу оценить ножки, любоваться которыми нисколько не мешала сиреневая мини-юбка. Искусством бокового зрения Волков старательно овладевал несколько последних лет, и молодым женщинам импонировала его привычка во время беседы смотреть непосредственно в глаза, а не пялиться с открытым ртом в глубокий вырез платья или блузки.
Место, куда направились молодые люди, разительно отличалось от романтического «Парадиза». Большой зал с высоким потолком на девятом этаже недавно выстроенного высотного билдинга. Сквозь широкие окна открывается роскошный вид на городской пруд и старую часть города. Громкая современная музыка. Мелькающие огни под потолком. Обширная танцевальная площадка, по которой в меру своих способностей двигались парочки и одинокие девушки. Наблюдалась также высокая концентрация кавказского элемента среди посетителей, причем двое молодых армян за соседним столиком приветствовали Волкова дружелюбными жестами.
Сергей и Настя с аппетитом поглощали обильную вкусную пищу, пили превосходное цимлянское шампанское, смотрели друг на друга и говорили, говорили, говорили… Когда зазвучала популярная в конце прошлого века песня группы «Белый орел», Волков слегка привстал, наклонился к уху девушки и шепотом предложил потанцевать. Нет, он не сказал просто «пойдем потанцуем», а сказал: «может быть, мы принесем жертву Терпсихоре…» С первых же движений они оценили мастерство друг друга. Оба имели опыт занятий в хореографических кружках, оба великолепно владели своими телами и очень точно воспринимали музыкальный темп. Никогда прежде Волков не испытывал такой легкости, танцуя с девушкой в первый раз. Им не нужно было притираться, приспосабливаться друг к другу, «станцовываться», как говорят специалисты; они уже смотрелись со стороны как единое целое и сами себя ощущали так же. Изо всех сил борясь с собой и стараясь не прижимать к себе гибкий стан партнерши, Сергей остро чувствовал нарастающее возбуждение, не столько эротическое, сколько эмоциональное. И еще ему казалось, что и Настя сейчас чувствует нечто похожее… Однозначно, древнегреческая муза танцев Терпсихора в тот вечер имела все основания быть довольной.
— А ты уверен, что это хорошая идея? — с сомнением спросила Настя, когда они вышли из прокуренного ресторанного зала в теплый майский воздух и направились к паркингу. — Шампанское все же… Может, лучше на маршрутке?
— Да ты не беспокооойся, я сто раз так делал, — категорично ответил Сергей, открывая дверь своей «Нексии», и это было настолько неожиданно, настолько похоже на персонажей юмористического сериала, дегенеративных Славика и Димона, настолько не вязалось с образом Волкова в Настиных глазах, что девушка звонко и заливисто рассмеялась.
— Высокое иногда может веселья ради притвориться низким, это не страшно, — высокопарно изрек Сергей, — гораздо страшнее, когда низкое пытается притвориться высоким… Умный человек, который кажется окружающим круглым дураком, куда менее опасен, чем дурак, кажущийся умником.
— В современном мире более распространен именно второй вариант, — кивнула Настя, — ты меня домой отвезешь?
— Без проблем, Снежная Королева, — ответил Сергей и повел машину так ловко и так аккуратно, как будто в последние три дня не употреблял ничего крепче питьевого йогурта.
— Сереж, а ты в параде участвуешь? — спросила девушка, когда они уже подъезжали к ее дому. — Послезавтра День Победы…
— Который порохом пропах… Нет, Настюша, не участвую. То есть я не буду маршировать по брусчатке нашей Центральной площади, но присутствовать там буду обязательно. Должность обязывает.
— А какая у тебя должность?
— Старший офицер пресс-службы Центрального военного округа.
— Военный корреспондент?
— Да, можно и так сказать. Где же еще может служить выпускник факультета журналистики?.. Начинал я свою службу с должности офицера-воспитателя в заурядной мотострелковой части, а потом написал несколько статей для военной окружной газеты. Анализировал политическую и стратегическую обстановку на наших южных границах, рассуждал о перспективах военного сотрудничества с мусульманскими государствами, о возможностях создания евразийского блока в составе России, Индии и Китая. Статьи мои понравились одному бравому полковнику, ветерану Афганистана, вот он и перетащил меня в штаб.
— А я думала, в армейскую пресс-службу не берут людей без боевого опыта, с чисто гражданским образованием, — заметила Настя, — или ты все-таки… все-таки был в горячих точках?
— Военная тайна, — отшутился Сергей, останавливая машину и заглушая мотор. — Все тебе расскажи, шпионочка юная… — Кошачьим движением он положил руку на Настино колено и аккуратно погладил. По некоторым признакам ему показалось, что девушка не будет возражать и против более откровенных ласк, но вовремя совладал с собой. В конце концов, салон «Нексии» совсем не приспособлен для интимных утех, тем более если речь идет о первой близости. А вот удержаться от поцелуя он не смог, и примерно две минуты они исступленно ласкали губы друг друга… И опять от Насти исходил все тот же северный холод, и Волков кожей чувствовал, какой он теплый и приятный, этот холод, и всю обратную дорогу безуспешно пытался объяснить столь парадоксальное явление, классический оксиморон… И опять не смог.
Глава 3
Вот и третья ночь в камере прошла… Правда, первую можно и за ночь не считать: сначала привезли в пункт временного содержания при отделе полиции, потом уже этапировали в изолятор, там надолго затянулось проведение всяких формальностей, заполнение анкет, медосмотр… Короче, в первую ночь Настя не выспалась.
Никогда прежде она не соотносила свою личность с такими понятиями, как «тюрьма», «зона», «камера», «скамья подсудимых». В ее сознании существовали два мира, светлый и темный. В первом она жила, второй знала только по книжкам и фильмам. В первом мире были папа и мама, уютная квартира в центре города, музыка, театры и торгово-развлекательные центры, салоны красоты, спортивные соревнования, наконец, занятия в Академии… В другом мире были организованные и неорганизованные преступные группировки, наркота, дешевые шлюхи, лязг стальных замков и вертухаи на вышках. Для Насти Трофимовой пересечение двух миров случилось в тот момент, когда некрасивый мужик с простецкой фамилией Харченко подошел к ней, сидевшей в оцепенении прямо на земле под сосной, и скучным голосом пробормотал: «Анастасия Александровна, вы задержаны в порядке статьи девяносто первой… Я вынужден это сделать… Прошу сесть в машину».
Женское отделение следственного изолятора оказалось местом совершенно мерзопакостным. Однако на третьи сутки Настя, к своему удивлению, уже более спокойно стала воспринимать окружающую обстановку. Может быть, дело было в соседках по камере. Из художественной литературы и кинематографа она знала о нелегкой судьбе не имеющих опыта внутрикамерной жизни молоденьких девушек, имеющих несчастье оказаться в местах лишения свободы или в изоляторах временного содержания. Особенно красивых девушек… Плевки, оскорбления, физические и моральные издевательства со стороны матерых уголовниц и даже самое худшее — сексуальное насилие… Ей повезло, ничего подобного не было. Из трех соседок по камере одна была сотрудницей отдела образования и обвинялась в вымогательстве взятки за устройство ребенка в детский сад, другая попалась на сбыте недоброкачественных продуктов питания и третья — на мошеннических действиях в сфере недвижимости. Последняя обитала в камере уже давно, сотрудники следственного отдела раскручивали ее преступную деятельность эпизод за эпизодом. Две другие заселились неделей раньше, чем сама Настя.
С утра девушка сделала несколько простых упражнений для разминки. На свободе она обычно не утруждала себя утренней гимнастикой, и без нее много двигалась, а худеть ей было незачем. Но здесь, в ограниченном пространстве камеры, следовало позаботиться о поддержании тонуса мышц и связок. К своеобразному рациону питания для следственно-арестованных девушка пока не привыкла, на завтрак съела два ломтика серого хлеба с символическим кусочком масла и попила невкусного чая. После завтрака лежала на сером одеяле, смотрела в потолок и думала… нет, не о своем сегодняшнем положении, а о своих былых ошибках.
Первой ошибкой был Коля Абрамов. Два с половиной года назад третьекурсница Анастасия Трофимова впервые увидела его на сцене в актовом зале Академии Высоких Технологий. Проводился творческий конкурс между факультетами. Вообще, самодеятельность в вузе была поставлена на широкую ногу: должность художественного руководителя творческого коллектива Академии занимала заслуженная артистка России, много лет проработавшая в театре музыкальной комедии. Чрезвычайно экстравагантная и необыкновенно талантливая особа, она всегда старалась поддерживать планку студенческих выступлений на неизменно высоком уровне. Если юмор — то ни в коем случае не допустить обвала в область анально-вагинальных шуток. Если песня — то хотя бы с голосом. Если театральная постановка — то с глубоким знанием заявленной темы, с прочувствованными характерами персонажей. Очень любила цитировать француженку Брижит Бардо, неоднократно называвшую современное искусство полупечатным словом из пяти букв… Настя Трофимова не была настроена так же категорично, но во многом разделяла взгляды наставницы.
В тот вечер они с двумя подругами исполняли на сцене искрометно-зажигательный танец из модного на тот момент фильма «Стиляги», с соответствующим музыкальным сопровождением и в соответствующем одеянии. Ее сильное, гибкое, тренированное тело всегда получало жгучее удовольствие от быстрых танцев. Через несколько минут, уже за кулисами, запыхавшаяся и немного возбужденная Настя услышала знакомые трем поколениям звуки песни битловской «Yesterday». Взглянув на сцену, девушка увидела четверых незнакомых студентов, исполнявших знаменитый шлягер и довольно умело пародировавших легендарную ливерпульскую четверку. Настя остановила взгляд на том молодом человеке, который стоял ближе всех к ней, и в сердце ее шевельнулось Нечто. Как раз в этот момент прозвучали последние слова песни, студент слегка повернул голову и заинтересованно посмотрел на Настю.
Так завертелся ее роман с Колей Абрамовым. Сейчас, анализируя с высоты двухлетнего опыта их отношения, Настя вряд ли могла точно сказать, любила ли она этого молодого человека. Артистичный, творческий, достаточно талантливый человек, с неплохим голосом, красивыми манерами, умевший вести себя в обществе… Все эти качества Коли нравились девушке, но еще больше нравилось его отношение к ней. Казалось, все свое свободное время он стремится провести рядом с ней. Занятия у них проходили, естественно, в разных аудиториях, но в перерывах между парами они бродили по длинным коридорам, взявшись за руки, вместе перекусывали в студенческой столовой, после занятий гуляли по городу, чаще всего в направлении Настиного дома, или сидели в кафе, если погода была сырой или холодной. Настя перезнакомилась с его друзьями и познакомила его со своими подругами. К одной из них она его даже немножко взревновала, слишком уж откровенно Екатерина проявляла свою симпатию… Коля тогда делал вид, что ничего не замечает и что никто, кроме нее, Насти, ему не нужен. Теперь-то причина его поведения была совершенно очевидна, тогда же неопытная Настя воспринимала Колино поведение как подтверждение верности, постоянства и серьезного отношения к ней. Ошибалась, как оказалось…
Осталась позади летняя сессия, самая тяжелая за все пять лет студенчества. Настя уверенно шла на красный диплом, собирала зачеты-автоматы и отличные отметки в зачетную книжку. Коля тоже неплохо учился, успевая при этом регулярно заниматься пейнтболом, к которому приохотил и свою подругу. В начале июля он вдруг исчез. Не то чтобы совсем внезапно… Как-то раз они ехали в такси и услышали по радио сообщение об очередном теракте на Северном Кавказе. На следующий день Абрамов позвонил ей и срывающимся голосом сообщил, что в этом теракте пострадала его родная тетя, которая долгое время жила с ним и фактически была ему как вторая мать… Теперь она в госпитале в тяжелом состоянии, срочно надо лететь, хотя бы ради того, чтобы попрощаться. Поездка в горные края затянулась почти на полтора месяца, Коля звонил редко, иногда писал смс-сообщения. Тетя лежит, прикованная к больничной койке… состояние тяжелое… средней тяжести… удовлетворительное… встала на ноги… В середине августа выздоровление любимой родственницы завершилось, и Коля Абрамов вернулся в город.
Радость встречи произвела на соскучившуюся Настю такое воздействие, что она чуть было не отдалась Коле у него дома. За десять месяцев отношений они так вплотную и не подошли к заветной черте, которая для большинства мужчин сравнима с морковкой, повешенной перед мордой бредущего в караване ишака. Определенной степени интимной близости они достигли, во всяком случае, Коле пару раз удавалось словить то самое сладострастное ощущение, обычно являющееся заключительным этапом полового соития. Сама Настя упорно противилась окончательному решению сексуального вопроса и своему превращению из девушки в женщину. Она не была ханжой, не считала девственность бесценным даром и вовсе не ставила прощание с этим даром в зависимость от наличия или отсутствия штампа в паспорте, но внутренний голос упрямо твердил ей: не торопись, не спеши, убедись, что это именно твой человек…
В золотистый сентябрьский день зов природы и достигшее своего пика доверие к Николаю сделали свое коварное дело. Настю и Колю их общие друзья и знакомые давно уже рассматривали как пару и на все праздники приглашали вдвоем. На сей раз они тоже пришли на день рождения вместе. Отмечали в трехкомнатной квартире, народу сначала было много, а ближе к ночи все как-то незаметно рассосались, сам виновник торжества явно перестарался со спиртными напитками и нашел прибежище в дальней комнате, а Настя и Коля остались в большой гостиной с еще не убранным праздничным столом. Вспоминая ту ночь, Настя не могла бы во всех подробностях воспроизвести, что, как и в какой последовательности происходило. Почему-то более всего запечатлелись в памяти ее коралловые босоножки с полупрозрачными каблучками, которые были единственными искусственными предметами, не снятыми с ее тела нетерпеливым молодым человеком… Правда, несмотря на весь свой пыл, воспользоваться резинотехническими изделиями он все же не забыл.
А уже на следующей неделе Насте суждено было испытать самое тяжкое душевное потрясение в своей жизни. Суждено было узнать о том, что за последний год ее любимый имел отношения еще с двумя молодыми девушками, что с одной из них он как раз и ездил в горный санаторий на Северном Кавказе, ловко прикрываясь здоровьем любимой тети, которая действительно существовала, но жила всю жизнь в городе и никогда не бывала в горных краях. Да и не просто с какой-то посторонней девушкой он расслабляться ездил, а с Настиной однокурсницей, той самой Екатериной. Не то чтобы близкой подругой, но все же хорошей знакомой, с которой не раз и не два пересекались в одной компании. Наконец, суждено было узнать, и не от кого-то, а от самого Коли Абрамова, что коллекционирование девственниц является его своеобразным хобби, что все эти десять месяцев он проводил в обществе Насти лишь для того, чтобы первому познать прелести ее стройного тела и внести ее в список под таким-то номером… В разгаре ссоры молодой человек выражений не выбирал.
Никогда Настя Трофимова не чувствовала такого разочарования, опустошения и душевной боли. Несколько дней ходила сама не своя. Потребность поделиться своей бедой все же дала о себе знать, и она рассказала о случившемся матери. Та проявила житейскую мудрость и сказала дочери все те слова, которые хоть как-то могли минимизировать последствия такого удара судьбы.
С Колей Абрамовым девушка старалась нигде не пересекаться даже случайно. Во-первых, чтобы ничто, в том числе его лицо, не напоминало ей о пережитом унижении. Во-вторых, она его просто возненавидела. Если бы тогда у нее под рукой оказалась кнопка, нажатием на которую можно было бы легко и безопасно умертвить коллекционера девственниц, она бы, вероятно, воспользовалась такой возможностью. Но кнопки у нее под рукой не оказалось, и Коля прожил еще полтора года с лишним, причем прожил в том же городе, продолжая учиться в той же Академии и вариться примерно в тех же студенческих компаниях. Благодаря этому и стала возможной Настина третья ошибка…
Но перед третьей была еще и вторая.
***
Лязг открываемой двери вывел Анастасию из раздумий.
— Трофимова, на выход, вещи оставь.
— Меня куда?.. — равнодушно спросила Настя, идя по длинному полутемному коридору на два шага впереди невысокой широкоплечей женщины в серой униформе, младшего инспектора внутренней охраны СИЗО.
— Адвокат к тебе.
В комнате для встреч с адвокатами Настя увидела совсем не того, кого ожидала увидеть. Еще вчера следователь Харченко представил ей какого-то молодого человека боксерской наружности, который оказался так называемым адвокатом по назначению. С нормами уголовно-процессуального законодательства Настя была знакома очень поверхностно, но более грамотные соседки по камере потом разъяснили ей, что если сам обвиняемый и его родственники в течение суток не обзаводятся профессиональным защитником, то следователь или суд обязаны такового предоставить на бесплатной основе. Другое дело, что качество оказания услуг такого защитника вызывает большие сомнения, но формальные процедуры должны быть соблюдены в любом случае, иначе следователю или дознавателю могут дать по шапке.
Настины родители далеко не бедствовали и вполне могли позволить себе пригласить адвоката для дочери, но, как назло, оба были в отъезде. Правда, узнав об аресте Насти в воскресенье, папа и мама оставили свои дела и уже утром в понедельник прибыли в город, но они были так ошарашены случившимся, что или не вспомнили про адвоката, или просто не посчитали это необходимым. Откуда ж тогда взялся этот импозантный здоровяк с черными усами на самодовольном лице?
— Добрый день, Анастасия Александровна, — поздоровался здоровяк, — меня зовут Валерий Павлович Лебедев, я ваш адвокат. Бесплатный, но хороший, — добавил он и покровительственно улыбнулся.
***
После разговора со следователем я немедленно выехал в следственный изолятор. На данный момент положение моей подзащитной оставляло желать лучшего. Не имелось никаких фактов, которые можно было бы использовать в качестве доказательства ее невиновности, поэтому я прямо счел нужным приободрить ее и сразу же вселить надежду и доверие ко мне.
Вживую девушка произвела на меня впечатление не меньшее, чем на фотографии. Конечно, давали о себе знать три ночи в камере и бытовые условия изолятора: усталый вид, полное отсутствие косметики на лице, слегка неприбранные волосы. Мне почему-то вспомнился эпизод из последнего фильма про Анжелику, когда прекрасная красавица в компании двух друзей бежит через безводную пустыню из дворца сластолюбивого восточного деспота, страдает от жажды и усталости… Вот именно такую «усталую Анжелику» мне и напомнила Анастасия Трофимова.
— Здравствуйте… А откуда вы меня знаете? Вас наняли мои родители?
— Адвокатов не нанимают, а приглашают, — весело заявил я, — но мы не будем обращать внимание на такие тонкости. Ко мне обратился с просьбой помочь вам Сергей Васильевич Волков.
Девушка широко открытыми глазами несколько секунд смотрела на меня, глубоко дыша. Облизнула пересохшие губы, спросила:
— Он обо всем знает? Да?
— О случившемся с вами инциденте он узнал еще вчера, от одной из ваших подруг, и сразу же обратился ко мне…
— Почему?
— Потому что я являюсь старым другом его мамы и самого Сережу знаю с детства, и он мне доверяет…
— Я не об этом, — нетерпеливо перебила меня Настя. — Почему он вообще…
Она замолчала, но я понял суть ее вопроса. Бывший молодой человек пытается помочь своей бывшей девушке, подозреваемой в убийстве… Действительно, не очень ординарная ситуация. Мне самому следовало подумать об этом еще раньше. Ладно, выясним, всему свое время.
— Анастасия Александровна, нам с вами предстоит очень долгий разговор, и не только сегодня, но и в дальнейшем, поэтому, может быть, вы разрешите мне обращаться к вам по имени? Мне пятьдесят пять, вам двадцать два…
— Да, конечно, Валерий Павлович, зовите меня просто Настей…
— Так вот, Настенька, хочу вас сразу предупредить: с адвокатом следует вести себя так же, как с врачом, то есть говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. В первую очередь это в ваших же интересах. В американских кинофильмах часто звучит фраза: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». А я скажу вам другую фразу: ни одно слово, сказанное вами, не будет использовано мною против вас. Так как, вы готовы быть откровенной?
— Да.
— Тогда вопрос первый: вы убили Николая Абрамова?
— Нет, я его не убивала, — твердо ответила моя очаровательная подзащитная, — он уже был мертв, когда я вошла в домик. Лежал прямо на пороге, в крови…
— Не спешите, дорогая, об этом чуть позже. Сейчас, будьте любезны, расскажите мне о ваших отношениях с покойным.
Девушка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и начала рассказывать. Слушая ее, я совершенно искренне качал головой и мысленно негодовал на сволочную породу некоторых представителей мужского пола. Воистину нужно быть святым праведником, чтобы всю жизнь хранить верность одной женщине. Но действовать так подло, так цинично, да еще говорить о своей подлости так открыто, разбивая девичье сердце… Нет, это не по-мужски. Я не мог чувствовать к убитому Николаю Абрамову ничего, кроме гадливого отвращения. Собиратель девственниц, мать его… Лучше бы бабочек собирал, меньше бы вреда было.
— Понимаете, измена измене рознь, — говорила Настя, как будто озвучивая мои мысли. — Представьте себе две ситуации. Первая: собираются мужики в сауну, сидят там, отдыхают, пьют виски или водку… Ну и как-то само собой получается, что рядом с ними оказывается девушка легкого поведения, и происходит спонтанная, ни к чему не обязывающая групповушка. Потом все возвращаются к своим женам, живут с ними как ни в чем не бывало. Или, как вариант, служебный роман завязывается, или просто мужчина встречает свою повзрослевшую одноклассницу, с которой много лет назад целовался в школьном саду, вспыхивает старая страсть, ну и… А есть другая ситуация, — девушка повысила голос, — когда парень совершенно точно знает, что конкретная девушка будет интересна ему только до первой интимной близости, что она нужна ему только как очередной пункт в его долбаном списке…
Настя опять глубоко вздохнула и устремила взгляд в один из верхних углов комнаты. Я понял, что она пытается сдержать слезы. Но дело есть дело, и я обязан был продолжать задавать вопросы.
— Я прекрасно понимаю ваш гнев и вашу боль, Настенька, — мягко сказал я, — но все же объясните: как же получилось, что вы опять стали вместе с Абрамовым, после всего, что он сделал?
— Не знаю, рассказывал ли вам Сережа, — медленно проговорила девушка, — после скандала и разрыва с Колей я более полугода была одна. Совсем одна. На парней смотреть боялась, ужасно не хотела повторения той истории. А потом подумала: ну что ж мне теперь, заживо себя похоронить или в монастырь уйти? Я-то в чем виновата? Я хотела жить полноценной жизнью, хотела любить и быть любимой… Прошлой весной я зарегистрировалась на сайте знакомств. Там познакомилась с Сережей…
Она опять замолчала. Видно было, как тяжело даются ей эти воспоминания. Я решил, что даже адвокату иногда следует проявлять деликатность.
— Про ваши отношения с Сергеем Волковым можете не распространяться, если не хотите. Скажите только: вы расстались с ним не из-за Коли Абрамова?
— Нет, что вы! Колю я тогда всей душой ненавидела, и сама мысль о возобновлении отношений с ним казалась мне совершенно бредовой. К тому же с Сережей я рассталась в декабре тринадцатого года, а с Колей опять стала встречаться только в феврале четырнадцатого. Три месяца назад.
— Но почему, Настя? Разве вам никто из мужчин не оказывал внимания? Зачем надо было возвращаться к такому человеку?
— Я не знаю! — со слезами на глазах вскрикнула Настя. — Я сто тысяч раз пожалела, что рассталась с Сережей Волковым, причем сама, по своей дурацкой инициативе. Страдала, мучилась, ночи не спала… А тут вдруг ко мне стал подходить Коля, заговаривать со мной, прощенья просил, говорил, что теперь у него больше никого нет, просил меня опять быть с ним… Не знаю, почему я купилась на всю эту ложь. Может, я просто дура, а, Валерий Павлович? — Она грустно усмехнулась.
***
Нет, дурой я мою подзащитную не считал. А ее странное на первый взгляд решение возобновить отношения с негодяем и бесчувственным эгоистом Колей Абрамовым объяснял следующим образом. Пережив такую жуткую катастрофу в личной жизни, девушка перестает верить мужчинам. Она подсознательно избегает всяческих новых отношений, боясь привязаться к человеку и опять почувствовать боль, узнав о его измене. Она пересиливает себя, начинает встречаться с моим юным другом Сережей Волковым, но без всякой видимой причины разрывает отношения с ним. Скорее всего, был какой-нибудь мелкий предлог, но никак не серьезная причина… И вот опять входит в ее жизнь Коля, первый мужчина, сделавший ее женщиной в физиологическом смысле этого слова. Сережка ведь правильно говорил вчера, в психологии действительно бытует мнение, что первого мужчину девушка никогда не забывает и всегда интуитивно ищет его образ во всех других мужчинах. Но не это главное. Настя Трофимова знает: Коля Абрамов — негодяй и подонок. Она знает, что от него нельзя ожидать высоких чувств, верности и самопожертвования. Зато любую подлянку ожидать можно. И нужно. Следовательно? Следовательно, в случае очередного Колиного паскудства ей не будет так больно, как было раньше. Просто скажет сама себе: ну а чего ж ты хотела? Чтоб из канализации святая вода полилась? Значит, сама дура, если второй раз на одни и те же грабли наступаешь…
Курс психологии я изучал в весьма ограниченном объеме, но все ж таки адвокатом работаю, много историй приходилось узнавать и выслушивать. Диагноз я поставил такой: возвращение Насти к своему первому парню — это способ заиметь отношения, которые не могут принести страданий в случае их разрыва. Вроде и есть парень, и довольно эффектный. А вроде и ничего страшного не случится, если он куда-нибудь исчезнет. Вот и все, ничего сложного…
***
Своими психологическими изысканиями я не стал делиться с подзащитной. Никому не может быть приятно, если на него смотрят как на подопытного кролика. К тому же мне необходимо было разобраться в более важном вопросе.
— Настя, для того чтобы вытащить вас из этого учреждения, я должен представить себе картину преступления. Во всех подробностях. Прошу вас, соберитесь с мыслями и расскажите мне о вашей вечеринке на озере Радужном. Кто что делал, кто куда ходил, кто что сказал… Любая мелочь может иметь решающее значение.
— Мне даже напрягать память не надо, — пожала плечами красавица, — потому что такой же вопрос мне не далее как вчера задавал следователь, и я ему все в подробностях рассказала.
— У меня на руках есть копия протокола вашего допроса, я с ней ознакомился, — кивнул я, — и все же мне хотелось бы услышать ваше изложение событий в устной форме. Например, меня очень интересует ваша ссора с Абрамовым… С чего она началась?
***
Настин рассказ полностью соответствовал тем показаниям, которые она давала вчера следователю Харченко. По ее словам, ссора на берегу озера вспыхнула практически на пустом месте, равно как и многочисленные ссоры в течение последних месяцев. Со стороны отношения Трофимовой и Абрамова выглядели вполне пристойно, их опять считали парой. Но это была уже не та пара, что раньше. Постоянно «искрило». Настя раздражалась по любому поводу, из-за неверного слова или неловкого жеста. А ведь истеричкой она никогда не была. Мой юный друг Сергей, общавшийся с ней весьма близко в прошлом году, говорил, что по отношению к нему она никогда не позволила себе ни одного незаслуженного слова, и все ее реакции на внешние раздражители были совершенно адекватны. А вот с Колей, значит, было не так… Ну что ж, и в этом тоже нет ничего удивительного. Ей же никто лоботомию мозга не делал, и забыть про скотскую измену Абрамова она не могла бы при всем желании. Вся нервозность и вся раздражительность идут из той пренеприятнейшей ситуации, больше неоткуда.
Так получилось и в субботу. Брат Насти Максим невзначай обронил какое-то полушутливое замечание, в духе того, что вот, мол, из всех ухажеров моей сестры Колян самый нормальный. Максим сестриных кавалеров обычно не жаловал, со всеми, с кем Настя его знакомила, общался сквозь зубы. Так что в его хвалебном замечании, скорее всего, присутствовал сарказм, и Коля вполне мог его почувствовать. Агрессивно и нелицеприятно высказался про бывших мужчин Насти, сказал, что их вообще неуместно сравнивать с ним, самым-пресамым лучшим… Настю такие высказывания разозлили, она несколькими хлесткими фразочками спустила парня с небес на землю. Припомнила ему ту ситуацию со «списком девственниц»… Как говорится, из искры разгорелось пламя.
Характер у Коли был взрывной, холерический. Он сначала вскочил, побледневший от злости, чуть не перевернул столик, на котором были расставлены пластиковые тарелки и стаканчики с недопитым вином, а потом судорожно махнул рукой и быстрым шагом ушел в домик. Напоследок бросил, что вот, типа, уехал бы прямо сейчас, да не на чем, машины своей нет, но и находиться в обществе такой неблагодарной девицы не будет, лучше пойдет спать.
Дальнейшие события интересовали меня особенно остро. Я процентов на девяносто был уверен, что убийство совершил кто-то из людей, открыто находившихся в тот вечер на берегу озера. Сама Настя. Ее брат. Трое друзей. Двое охранников. В проникновение посторонних лиц на территорию базы мне после обстоятельной беседы со следователем как-то не очень верилось. А коли так, значит, нужно было уточнить все передвижения за последние полчаса перед тем, как было найдено мертвое тело Абрамова.
— Кстати, а как ваши друзья реагировали на вашу ссору? — спросил я. — Не пытались вас успокоить?
— Вроде нет, — неуверенно сказала девушка, — вроде бы никто не вмешивался. Юля с Мишей не тронулись с места, я помню, он ее за руку держал, пока я с Колей ругалась. Аркаша Завитаев деликатно отошел на пару шагов, присел на корточки у самой воды, опустил руку в озеро. Мой брат Макс хотел было налить вино в стаканчики, но бутылка опустела, и он пошел в дом за другой. Там небольшой холодильник стоит, мы туда спиртное ставили… Да, я точно помню, вот когда Коля нас покинул, Макс как раз из домика возвращался с двумя бутылками в руке. Спросил, куда это мой парень направился и почему он у меня такой психованный…
— А вы там вообще много выпили? — вдруг спросил я. Мне вдруг пришла в голову мысль, что ведь в показаниях всех пятерых вполне могут быть неточности, вызванные употреблением горячительных напитков. Сколько они там просидели? Приехали в шесть вечера, разложились, приготовили шашлык на мангале, ну, пускай в половине восьмого сели за стол. За два с половиной часа российский студент очень немало разных жидкостей способен своей печенью профильтровать, это я точно знаю, сам пять лет в общаге прожил в незабываемых семидесятых… Воздействие алкоголя на мозг, да плюс стресс после обнаружения трупа, да и показания они давали не сразу, менты ведь только через час после вызова прикатили…
— Вот об этом вам лучше спросить у Юли с Мишей, они все покупали в каком-то супермаркете, и еду, и алкоголь. Мы им еще накануне деньги перевели по банковской карте. Но я точно помню, Валерий Павлович, у нас было вино и пиво. Вино — красное полусладкое, откуда-то с Кубани. Пиво — «Эфес», «Миллер» и какое-то еще. А про количество вы лучше у ребят спросите.
— Вы как пили-то? — поинтересовался я. — По уму или смешивали?
— По уму, — улыбнулась Настя, — мы с Юлей пили вино, а парни — пиво. Я бы не сказала, что кто-то из нас сильно опьянел. Разве что Коля… Он вообще в пьяном состоянии себя не контролировал. Возможно, у нас бы и конфликта такого не произошло, если бы не алкоголь.
— Ладно, Настя, я уточню у ваших друзей насчет количества выпитого, — пообещал я, делая пометку на лежащем передо мной листе бумаги. — Как дальше развивались события?
— Мы сидели, молчали… Брат и друзья делали вид, что ничего не произошло. Максим разлил нам с Юлей вино по стаканчикам, я выпила залпом, в таком взвинченном состоянии была… Кстати, обычно я никогда спиртное залпом не пью, — вдруг торопливо уточнила она, и я еле сдержался от улыбки. — Юлька покрутила стаканчик в руке, отпила немного, потом передернула плечами и пожаловалась на вечернюю прохладу. Сказала, что сходит в дом за курткой. Ее не было минут пять. Помню, Миша сунул руку в карман, хотел было достать сотовый телефон, вспомнил, что оставил его на подзарядке. Пошел в дом. Вернулись они вместе с Юлей минуты через три. Мне показалось, они оба были какие-то нервные, напряженные, особенно Юлька. Хотя если честно, мы тогда все нервные были после сцены с нашей ссорой. Не хотелось уже ни шашлыка, ни озера, ни общения… Испорчен вечер, в общем.
Да уж, вечер испорчен, это точно… Для тебя-то, красавица, он испорчен капитально. Как бы у тебя теперь вся жизнь не испортилась, на ближайшие семь-восемь лет. А что? Примерно столько моей подзащитной и светит, если дело дойдет до суда и мне не удастся доказать ее невиновность. У судьи-мужика она могла бы рассчитывать на снисхождение, все ж таки убийство совершено после ссоры, в психотравмирующей ситуации. А вот на судью-бабу такой аргумент не подействует.
—Анастасия, а зачем вы пошли в дом? — вдруг спросил я.
Подзащитная замялась, опустила глаза в пол. Пальцы левой руки нервно теребили носовой платок. Молчание…
— Настя, еще раз призываю вас к откровенности… Вы говорите со своим адвокатом. И не только с адвокатом, но и с человеком, к которому обратился за помощью ваш бывший мужчина.
— Мне очень трудно вам ответить, Валерий Павлович, — очень медленно ответила Трофимова, — потому что я сама не знаю… Помню, что хотела поговорить с Колей. Поговорить о нас, о наших отношениях. Высказать ему все то, что накопилось на душе. Сказать, насколько мне тягостны отношения с ним… Но я не знаю, понял ли бы он меня.
— Откровенно говоря, я тоже пока не понял. Вы хотели с ним расстаться?
— Да. Хотела. Говорю же, одной частью души я его ненавидела, а другой частью продолжала любить какой-то нездоровой, мазохистской любовью… Мне тогда, сразу после нашей последней ссоры, такая мысль в голову пришла: а ведь я не смогу никого полюбить, пока во мне живет вот это отвратительное, патологическое чувство к Коле. Он об меня ноги вытер в позапрошлом году, а я опять согласилась быть с ним. Это болезнь, понимаете?
— Мне кажется, вы не правы, — стараясь говорить очень мягко, заметил я, — ведь у вас были отношения с Сергеем Волковым, и, по его словам, очень теплые и сердечные. Во всяком случае, ему было очень хорошо в этих отношениях. Если бы вы его не любили, он не мог бы не почувствовать…
— А я его любила!.. Очень любила, — слегка всхлипнула девушка, — если оценивать объективно, он был самым лучшим из всех молодых людей, с которыми у меня когда-либо были отношения. Рядом с ним я начала излечиваться от той раны, которую мне нанес Абрамов. Ну, и что в итоге? А в итоге мы расстались. Вот я и подумала, что не смогу больше испытать нормальную любовь к мужчине, пока жив Коля Абрамов.
Вот, значит, как. «Пока жив Коля Абрамов». Лихо сказано. Надеюсь, следователю она такого не говорила…
— Кажется, я вас понял, Анастасия. Вы не могли сами порвать отношения с этим человеком и хотели, чтобы инициатива разрыва исходила от него. Вы хотели, чтобы он снова вас бросил, на сей раз окончательно и бесповоротно. Так?
— Наверное, так, — апатично сказала Настя. — Только я не уверена, что и в этом случае обрела бы душевный покой. Ну бросил бы он меня, и что? Все равно я знала бы, что он здесь, в городе… Да хоть бы он на Камчатку уехал, какая разница?! Все равно я бы постоянно возвращалась мыслями к нему…
Я немного помолчал, пытаясь разобраться во внутренних переживаниях этой неземной красавицы. Обязательно нужно будет моей Зине с ней поговорить, женщина женщину всегда лучше поймет, чем мужик.
— Настенька, скажите честно, а что вы чувствуете теперь? — Я сделал ударение на последнее слово. — Вот вы знаете, что ваш первый мужчина мертв, и…?
— Облегчение, — не тратя времени на размышление, ответила девушка. — Огромное облегчение. Теперь я окончательно излечилась. Мне легко и свободно дышится. Может, я поэтому и переношу здешние условия сравнительно легко… То есть тяжко, конечно, но в петлю лезть не тянет.
— Вы рады, что он мертв? — тихо спросил я.
— Да, рада.
— Ну что ж, Настенька, у меня язык не поворачивается вас осуждать… Человек, раскроивший череп вашему бывшему, невольно оказал вам большую услугу. Если не считать того, что вы оказались здесь… А как вы преподнесли эту ситуацию Харченко? В протоколе допроса записано, что вы пошли в дом с целью «поговорить с Абрамовым, выяснить отношения». И все. Что вы ему еще сказали?
— Сказала, что хотела извиниться перед Колей, — пожала плечами девушка. — Вполне правдоподобно. Со стороны ведь выглядело так, что он на меня обиделся. Он обиделся на меня, значит, мне и прощенья просить.
Трофимова язвительно улыбнулась. Да, непростая девочка. И ничего странного, что Харченко подкорректировал ее показания. Под словами «выяснить отношения» можно подразумевать все, что угодно, в том числе угостить топором по голове. А вот фраза «попросить прощенья, извиниться» содержит совсем другой смысл, совершенно не агрессивный.
— Валерий Павлович… — смущенно обратилась ко мне Настя. — Вы говорите, у вас есть протоколы допроса моих друзей, да?
— Конечно. На руках у адвоката должны быть копии абсолютно всех материалов, имеющих отношение к уголовному делу.
— А вы не могли бы сказать… Кто-нибудь из них упоминал имя Сергея… Волкова?
Для того чтобы ответить на ее вопрос, мне даже не понадобилось заглядывать в документы. Я и без того помнил, что в показаниях Аркадия Завитаева фигурирует фамилия моего юного друга. По словам студента-медика, в разгаре ссоры Коля Абрамов негативно и в грубой форме отозвался о бывшем молодом человеке Насти, некоем Сергее Волкове. Сама Настя будто бы закричала, чтобы он не смел так говорить и что он по сравнению с Волковым вообще не мужик. Другие участники пикника на озере почему-то не упомянули данное обстоятельство в своих показаниях. Не сочли нужным?.. проявили деликатность?.. просто забыли?..
— Такие показания действительно есть, — кивнул я, — а почему вас это волнует?
— Мне бы не хотелось впутывать Сережу в эту дурацкую историю с убийством, — серьезным тоном сказала девушка. — А ведь следователь обязательно зацепится и будет его подозревать. Это же классика жанра: любовный треугольник. У меня был молодой человек, я с ним рассталась, появился другой, я с ним тоже рассталась и вернулась, дура, к первому… Теперь этот первый убит. Вы же понимаете, какие выводы можно сделать?..
Еще бы не понимать… Убийство на почве ревности — действительно классика. Наверное, такие убийства имеют более древнюю историю, чем убийства из-за куска оленьего мяса или свободной от саблезубых тигров пещеры… Да только есть два обстоятельства… Первое: следователь Достоевский-Харченко не собирался проверять какого-то бывшего любовника Насти Трофимовой на причастность к убийству, потому что он уже посадил в камеру обвиняемую, то есть саму Настю, и не собирается отпускать, так как уверен в ее виновности. Зачем ему расширять круг подозреваемых, вносить сомнения в простое и незамысловатое уголовное дело? Он еще месяц-другой покопается для виду, проведет несколько следственных экспериментов, а потом состряпает обвинительное заключение и отправит гражданку Трофимову в суд. И второе обстоятельство: мне было известно от самого Сергея, что в тот субботний вечер он находился совсем в другом месте и никак не мог незаметно перенестись на берег Радужного и совершить убийство. И есть человек, который может подтвердить его алиби. Но по некоторым причинам Сережа очень просил меня не рассказывать об этом Насте, и я чисто по-мужски его понимал.
Но Настя-то какова!.. Вроде бы свои проблемы есть, в камере сидит, и светит ей по части первой статьи сто пятой до восьми лет лишения свободы. А вот поди ж ты, заботится, как бы не было неприятностей у бывшего… Хорошая девочка. И телом хороша, и душой. Я украдкой вздохнул. Эх, где мои двадцать пять лет…
***
С Настей Трофимовой я беседовал примерно до половины второго. Покормил ее принесенными с собой пирожками в пластмассовых упаковках. Обед-то в следственном изоляторе к часу дня уже заканчивается, а она и так последние дни почти ничего не ест…
Несмотря на все мои героические усилия, получить от подзащитной какую-то новую информацию не удалось. Если она говорит правду и не ошибается, то никто из их компании не мог зарубить пьяного коллекционера девственниц. Можно было предположить, что убийство — это плод совместной работы Юлии Назаровой и Михаила Григорьева, которые теперь дружно дают ложные показания, покрывая друг друга. Они ведь тоже пара. Вполне могли, почему бы нет?
Могли-то могли, чисто физически. Но зачем? Двое людей, пусть даже близких друг другу, не станут договариваться об убийстве третьего человека без очень серьезных мотивов. Причем мотивы должны быть важными для обоих. В конце концов, речь идет не об опустившихся алкоголиках или люмпенах, которые в ходе распития «на троих» повздорили из-за какого-то неосторожного слова и искромсали друг друга ножами. Студенты престижного вуза, неглупые, культурные… Нет, я пока не был знаком с ними лично. Однако, познакомившись вживую с Анастасией Трофимовой, я был на сто процентов убежден, что с идиотами и дегенератами такая девушка дружить бы не стала. Так или иначе, с Юлей и Мишей мне в любом случае предстояло встретиться.
Выйдя из ворот СИЗО, я набрал на мобильном телефоне номер Сергея Волкова. Вместо гудков у него стояла мелодия из «Аиды», и несколько секунд я слушал чарующие звуки.
— Серега, привет, — сказал я, когда он взял трубку, — только что поговорил с твоей девушкой. Со следаком тоже разговаривал, да… Что? Пока ничего хорошего, если откровенно… Да ты не переживай, сделаю все, что в моих силах, а в моих силах очень многое. Сереж, тут такое дело: будь готов, что тебя захочет видеть Харченко или кто-нибудь из оперов, которые по Настиному делу работают. Может, тебя и не вызовут, но на всякий случай подумай, что будешь говорить. Та девушка, с которой ты провел вечер субботы, она же не откажется подтвердить?.. Ну, тогда все в порядке. Говори ментам правду, тебе выдумывать ничего и не нужно. А Насте я ничего про твою Свету не сказал, как ты и просил. Давай, до встречи!
***
Девятое мая прошлого года стало для Сергея Волкова и Анастасии Трофимовой днем двух салютов.
Первый салют гремел для них вечером над центром города. Молодые люди стояли среди огромной толпы, обнявшись, на гранитном берегу городского пруда и смотрели в темнеющее небо, на котором расплывались красные, синие, зеленые и желтые шары из мелких искорок. С задержкой в несколько секунд доходил лопающийся звук разрывов. Доходил не то что до ушей, но и, казалось, до самой души… Эмоционально холодного, флегматичного Сергея в некоторые моменты переполняло невыразимое воодушевление, душевный восторг… Он хорошо помнил, что чувствовал подобное в детстве, когда ступал по брусчатке Красной площади и осознавал, что вот именно здесь бьется сердце великой империи, раскинувшейся между трех океанов, и что сам он — маленькая частичка этой могучей силы. Он был не из тех, кого пренебрежительно называют «ура-патриотами». Хорошо разбирался в исторических и политических событиях, не верил в официальные государственные мифы, читал книги, освещающие ход истории с полярно противоположных точек зрения, умел видеть и хорошую, и плохую сторону любого явления. По поводу победы в советско-германской войне он не питал особых иллюзий. Знал, что многое, слишком многое не укладывается в официальную, каноническую версию Великой Отечественной войны. Тем не менее не мог он не чувствовать эмоциональный подъем, следя за огнями в небе и считая про себя орудийные залпы. Древнее, первобытное, не истребимое никакой цивилизацией осознание себя частичкой культурной общности, народа или племени, вот что играло в нем.
«А может, я просто подпадаю в такие минуты под влияние толпы? — подумал он, стоя за Настей и нежно обнимая ее обеими руками, чувствуя ее волнительную спину. — Вон же сколько людей вокруг, настроенных чувствовать одно и то же. Ведь не отдельные личности сейчас кричат «ура» после каждого залпа, нет, это толпа кричит…»
Вслух же он сказал, прижавшись к уху девушки губами:
— А ведь в этом году исполнится ровно семьдесят лет с того знаменитого орловско-курского салюта! В августе сорок третьего его устроили, в честь героев Курской битвы… Наши бабушки, дедушки и прадедушки могли вот так же стоять на берегу пруда в Орле, смотреть в небо, считать залпы. Представляешь, какие чувства их переполняли?
Настя кивнула. Не просто из вежливости, а потому, что ей действительно было интересно все, что говорил Волков. С ней можно было разговаривать на любые темы. За три встречи Сергей ни разу не имел повода думать, что девушке с ним скучно.
По всему видно было, что деньги на празднование Дня Победы Город выделил немаленькие. И красочный салют в небе, и всякие пиротехнические чудеса на воде, и бесплатный концерт модной рок-группы, начавшийся под открытым небом сразу после затихания последних залпов…
На концерт Сергей с Настей не остались. Оба они не любили тесноты и давки да и рок-музыку не очень жаловали. С трудом выбрались из толпы, пошли, взявшись за руки, по главной улице.
Пошли не абы куда, а в сторону дома Волкова. Настя уже примерно представляла, где он живет, но не стала задавать вопросов. Женская сущность говорила в ней, сущность, предоставляющая мужчине право принимать решение. Сергей же старался не думать о том, что должно было случиться в ближайшие часы. Всю дорогу он увлеченно рассказывал своей спутнице о наиболее спорных аспектах Второй мировой войны, о соотношении сил, о подлинной цене победы, о причинах отказа Верховного Главнокомандующего принимать парад в сорок пятом году. В чем в чем, а в этих вопросах он был дока. Работа в пресс-службе округа обязывала его интересоваться военной историей и историографией. К тому же он нередко писал статьи на военную тематику для различных научных и околонаучных журналов, и его творения обычно вызывали большой интерес у думающего читателя.
К высокому панельному дому подошли уже в полной темноте. Поднимаясь в кабине лифта на двенадцатый этаж, успели одарить друг друга продолжительным поцелуем. Как начали на первом этаже, так до двенадцатого и продолжали. Могли бы продолжать и дальше, да только этаж был последним.
Свою однокомнатную квартиру Сергей Волков идеально приспособил для собственных нужд, для уюта и комфорта. Экономно распределил каждый квадратный метр жилой площади. Грамотно расставил мебель вдоль стен, из-за чего у входящего не возникало ощущения тесноты, громоздкости или захламленности. Высокие, чуть ли не до потолка, шкафы с непрозрачными дверцами. Удобный диван. Напротив — плазменный телевизор на тумбочке. Возле балконной двери — пальма в кадке. И все выдержано в темных, спокойных тонах, никаких кричащих пятен…
Сергей усадил гостью на диван. Придвинул журнальный столик, поставил на него чашки с чаем, конфеты и нарезанное «Пражское» пирожное. Оба они перед встречей успели поужинать, так что более основательной еды и не требовалось.
Верхнее освещение включать не стали. Темноту в комнате едва рассеивал приглушенный розоватый свет маленького ночника, включенного на минимальную мощность. Из ноутбука лились слезливые, элегические песни про дождь и про ветер, про тоску и грусть, про расставание и взаимонепонимание, несвоевременность и неразделенное чувство. Пару раз однообразие современной эстрады было нарушено сагой из «Юноны и Авось» и песней Маши из старого кинофильма «Жажда». Музыкальные вкусы хозяина квартиры всегда отличались непредсказуемостью.
Молодые люди почти не разговаривали сейчас. Сидели, обнявшись, чутко прислушивались к биению собственных сердец. В наиболее ответственные моменты жизни Сергею, обычно не отличавшемуся повышенной чувствительностью, все же удавалось настраиваться на волну другого человека, проникать в его мысли, в самые потаенные закоулки его внутреннего мира. И ни с кем у него это не получалось лучше, чем с Анастасией Трофимовой.
«Да, я хочу! Очень хочу! — шептало все ее тело. — Но мне страшно. Боюсь привязаться к тебе всерьез, по-настоящему. Боюсь опять испытать боль. У меня еще и старая боль не иссякла… Ты ведь не поступишь со мной плохо?»
— Ты никогда об этом не пожалеешь, — вслух сказал он, проводя губами по нежной шее, по плечу. Точными движениями он освободил подругу от короткого обтягивающего платья, бросил его на спинку дивана. Медленно, стараясь не задевать кожу, стянул сетчатые чулки, один за другим. Еще через минуту ничего лишнего на ней не осталось. Отчаянно борясь с притяжением северного сияния в ее глазах, он быстро сбросил с себя одежду…
И второй раз за вечер грянул праздничный салют. Только для них для двоих.
Глава 4
Мой дом находится как раз на прямой линии, соединяющей следственный изолятор и адвокатскую контору, так что пообедать я решил именно дома. Достал из холодильника креветочный салат, разогрел в микроволновой печи котлеты и рис с овощами, оставшиеся от вчерашнего ужина. Супруга моя, химик по образованию, преподает в общеобразовательной школе, но работает скорее для поддержания квалификации, чем ради денег, так что количество учебных часов у нее минимальное, а количество часов для работ по дому, наоборот, очень немалое. Готовила она всегда отменно, продукты покупала самые свежие, на рынках, так что с питанием в нашей семье полный порядок. Обычно после вкусного обеда я люблю немного посидеть в кресле, лениво поразмышлять на какую-нибудь отвлеченную тему, чаще всего совершенно фантастическую. Что произойдет, если наша Земля столкнется с такой же планетой, или что будет, если уровень мирового океана повысится на столько-то метров… Такие размышления, на первый взгляд совершенно шизофренические, помогали мне расслабиться и подготовиться к следующему витку нелегкой адвокатской жизни.
Однако сегодня долго рассиживаться не придется! На четыре часа дня была намечена встреча с братом моей подзащитной Максимом Трофимовым и его родителями. Судя по адресу, который они мне дали, ехать предстояло совсем недалеко.
Ровно в четыре часа я позвонил в квартиру Трофимовых. Дверь открыла невысокая худощавая женщина лет сорока пяти, с русыми волосами, чем-то неуловимо похожая на Анастасию.
Отец и брат тоже были дома. Представившись и выразив свое сочувствие по поводу неприятного инцидента с дочерью и сестрой, я сказал:
— Александр Винсентович, Наталья Михайловна, прошу меня простить, но давайте мы сделаем вот как. Сначала я побеседую с вашим сыном о конкретных обстоятельствах, при которых было совершено преступление, а уж потом вы мне расскажете все, что считаете нужным, о вашей дочери.
Лично мне такой вариант казался наиболее правильным. Родителей Насти не было на базе отдыха в тот роковой вечер, стало быть, они никак не могли сообщить мне сведения, необходимые для проверки показаний участников пикника. А вот Максим Трофимов там присутствовал, и с ним имело смысл разговаривать на эту тему. К тому же я по многолетнему опыту знал, что в присутствии родителей и вообще старших родственников молодые люди куда менее склонны к откровенности.
Квартира состояла из трех комнат. Как я понял, одну занимали родители, а две другие делили брат и сестра. Максим Трофимов оказался высоким жилистым парнем, с непропорционально вытянутыми руками и ногами, довольно симпатичным на лицо. Сходство с сестрой в глаза не бросалось, разве что форма скул и выражение глаз напоминали Настю. Когда он провел меня к себе, я был очень удивлен внутренним убранством комнаты, ее непохожестью на остальные помещения. Такое впечатление, что я очутился в каком-нибудь музее, в зале Древней Греции. Трудно было сказать, какого цвета обои в комнате, потому что их почти не было видно из-за множества репродукций известных художников эпохи Возрождения на темы древнегреческих мифов, рисунков с изображениями античных статуй и храмов и портретов исторических личностей из дохристианских времен. По углам стояли две гипсовые статуи высотой примерно в метр. Одна изображала безрукую-безногую полногрудую женщину, вторая — вооруженного коротким мечом воина-пехотинца в шлеме. На подоконнике и на столе красовались высокие узкогорлые вазы, на которых, приглядевшись, можно было разобрать сюжеты из повседневной жизни древнегреческого полиса.
Вопросов к молодому человеку у меня имелось великое множество, но, видя вокруг себя такое обилие специфических предметов, я спросил нечто совсем не относящееся к моему главному делу:
— А что это за картина?
Мой взгляд был прикован к изображению бородатого черноволосого мужчины в красном плаще и полуобнаженной женщины в каких-то легкомысленных обрывках белой ткани. И он, и она — явно не первой молодости. Мужчина одной рукой обнимал женщину за талию и как будто что-то нашептывал ей на ухо.
— «Юпитер и Юнона на горе Ида». Работа художника Джеймса Барри. — ответил Трофимов. — Вам нравится?
— Очень необычно, во всяком случае, — уклончиво ответил я. Мои познания в области изобразительного искусства довольно скромны, никогда живописью не интересовался и по художественным галереям не ходил, так что изображать из себя знатока не имело смысла.
— Знаете, Валерий Павлович, почему вы обратили внимание именно на эту картину? — спросил Максим. — Потому что вы привыкли к Рафаэлю, Микеланджело, Боттичелли, Тициану, Рембрандту… Они великие мастера, их творения известны всему миру. Их картины и скульптуры созданы примерно в одном стиле. Примерно в одном, подчеркиваю. Профессиональный культуролог укажет вам массу отличий в технике рисования, но для обычного человека, — он выразительно посмотрел на меня, — для обычного человека эти отличия незаметны. Эпоха Возрождения — она и есть эпоха Возрождения. А Джеймс Барри жил в восемнадцатом-девятнадцатом веках, причем в Англии, стране, имеющей весьма опосредованное отношение к античной культуре. В Англии тогда господствовала пуританская мораль, изображать женщин в таком фривольном виде не приветствовалось. Да и сами по себе проявления любовной ласки считались делом чуть ли не постыдным, не достойным того, чтобы их наносить на бумагу. А вот Джеймс Барри не побоялся нарисовать нетипичную для Англии того времени картину. Ему удалось увидеть то, чего не смогли увидеть и почувствовать великие итальянские художники…
Я вдруг поймал себя на том, что слушал его, слегка приоткрыв рот. Нечасто мне родственники подзащитных читают лекции по истории культуры. Этот парень явно был специалистом-самоучкой, вон сколько книг в шкафу со стеклянными дверцами, и чуть ли не все — по истории, культуре и мифологии Греции и Рима.
— Юпитер и Юнона — это ведь римские аналоги Зевса и Геры? — полуутвердительно спросил я, чтобы не обижать пацана полным отсутствием интереса и чтобы не выглядеть в его глазах полным профаном.
— Да. Вот изображение богини Геры, гляньте, — он указал на висящий над кроватью небольшой квадратный рисунок в светло-коричневых тонах. Полноватая женщина в бесформенном балахоне, с длинным посохом в руках и с венком на голове. Над фигурой женщины нарисована узорчатая ленточка, а на ленточке — надпись на латыни. — Это я сам рисовал.
— Скажите, Максим, а кто вы по образованию?
— Менеджер по управлению персоналом, — равнодушно ответил Трофимов.
— А все вот это, — я обвел руками вокруг, — просто хобби, да? Увлекаетесь историей античности?
— Культурой античности, если точнее. А в понятие культуры входят и психология, и мировоззрение, и мысли, и желания…
— Понял вас, понял, — уже не совсем деликатно перебил я, — Максим, давайте перейдем к более насущным вопросам. Скажите-ка мне как адвокату: в виновность вашей сестры вы верите?
— Нет. Не верю. Она никого не убивала. И я готов вам оказать любую помощь, только чтобы вытащить ее из тюрьмы.
Сказано это было очень твердым тоном, в голосе явно сквозила тревога и даже боль. Не далее как вчера подобные интонации я слышал в голосе Сергея.
— Я знаю, вы уже давали показания в следственном отделе. У меня есть копия протокола, я читал. Расскажите мне еще раз…
Молодой человек говорил медленно, чуть ли не нараспев, водя глазами по сторонам. Взгляд его останавливался то на рембрандтовской «Данае», то на «Венере Урбинской», то на большой фотографии какого-то морского побережья… Вглядевшись, я вспомнил: я же там бывал несколько лет назад, это местечко на Кипре, где, по легенде, вышла из пены морской богиня любви Афродита… Рассказ Максима не противоречил показаниям его друзей и не содержал никаких зацепок для меня как для защитника.
— Я правильно понял, было именно так: вы хотели налить девушкам вино, обнаружили его отсутствие и пошли в дом, там взяли две бутылки из холодильника, двинулись обратно, возле домика встретили Абрамова, который шел вам навстречу… Так?
— Не шел, а почти бежал, — уточнил Максим. — Он какой-то дикий был, злющий, глаза бешеные… Я ему сказал что-то вроде: «Эй, ты куда», а он только рукой махнул и поднялся в домик.
— Поднялся? Домик же одноэтажный, или я ошибаюсь?
— Одноэтажный, — кивнул Трофимов, — но крыльцо довольно высокое, ступенек семь или восемь. Вот, короче, он скрылся в дверном проеме, а я пошел к ребятам. Налил вина девчонкам, но настроение у всех уже никакое было, особенно у Настюши.
Я четко слышал, как Максим скрипнул зубами. Опустил взгляд на его руки и увидел крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками пальцев.
— А вы с этим самым Колей хорошо знакомы были?
— До того вечера только один раз виделись, в марте Настюша нас знакомила. Да на хер мне такие знакомые, и Насте тоже — на хер! Не нужен ей был этот мудак, ну вот зачем она к нему вернулась?!
Пацан заметно разволновался, заговорил более громким голосом. Что ж, это даже хорошо, в состоянии волнения человек может рассказать и то, чего в обычном виде рассказывать не станет.
— А что в нем такого плохого было, с вашей точки зрения, — полюбопытствовал я, — почему он вам не нравился?
— Не нравился, и все, — грубовато сказал Максим, — одного того, что он ей так паскудно изменил тогда, уже достаточно, чтобы башку топором раскроить. Изменил! Насте! Она ж потом чуть ли не месяц ходила как убитая…
— Интересно получается, то есть познакомились вы с Абрамовым только в марте, два месяца назад. Однако про их отношения двухлетней давности тоже знаете… Настя вам рассказывала?
— В позапрошлом году я просто знал, что моя сестра встречается с каким-то типом, и знал его имя — Коля. Лично никогда с ним не встречался. А про то, что он тогда с Настей… — Парень с великим усилием выдавил из себя очередное слово, — переспал, а потом ее кинул, так мне об этом папа рассказал, давно еще.
Ну что ж, вполне логично. Насте нужно было хоть с кем-то поделиться своей бедой, и она рассказала маме. Та, в свою очередь, рассказала мужу. Ну а муж рассказал сыну. Ничего странного.
— Максим, может быть, вы хоть краем уха слышали: из вашей компании кто-то имел зуб на Абрамова? Кто-нибудь мог желать ему смерти?
— Да.
— Что «да»?
— Был человек, который желал ему смерти. Это я. Раз уж вы меня призвали к откровенности, то говорю вам правду. Следователю я не говорил об этом… Хотя мог бы и сказать, — Максим сделал независимый жест, — я же знаю, что я Абрамова не убивал. Спросите у Мишки, у Юли Назаровой, у сестры моей спросите, они вам скажут, что я никуда с берега не уходил. Когда Завитаев услышал крик Насти, мы все вместе побежали в дом и увидели…
— Да вас никто и не обвиняет, ни я, ни следователь, — примирительно сказал я, — так что можете не волноваться. Вы вот лучше вспомните: какие слова вы сказали тогда на берегу? Слова, из-за которых Настя с Колей поссорились?
— Они не из-за моих слов поссорились, а из-за его паскудного характера, — возразил молодой человек. — Точные слова не помню, но их смысл в том, что будто бы Коля Абрамов — это самый лучший Настин парень из всех, какие были…
— Но вы же так не считаете на самом деле, судя по вашим высказываниям?
— Я его не считаю ни лучше, ни хуже, — пожал плечами Максим, — у нее все парни мудаками были. А из-за Абрамова она еще и страдала… Вот я и сказал, просто чтоб ее поддержать, чтоб она не переживала из-за него. Кто ж знал, что этот кретин психовать начнет?
— Ладно, Максим, давайте закончим… Один только вопрос хочу задать: кто его убил? Ваше мнение?
Парень глубоко вздохнул, и опять я почему-то вспомнил Сережу Волкова. Максим минуту помолчал, потом тихо, но решительно заявил:
— Не знаю. Мне все равно, кто его убил. Я помогу вам состряпать обвинение против кого угодно, лишь бы Настя… лишь бы Настю отпустили на свободу.
***
С Александром Винсентовичем и Натальей Михайловной Трофимовыми я общался уже в гостиной. На сервировочном столике стояли чашки с чаем, вазочки с печеньем и домашним вареньем, тарелка с маленькими бутербродами двух сортов. Понятно было, что родители Насти люди гостеприимные и доброжелательные. Впрочем, разве можно относиться недоброжелательно к адвокату собственной дочери?..
По большому счету меня занимали только отношения Насти и убитого Абрамова. Но как оказалось, старшим Трофимовым почти ничего на эту тему не известно. В позапрошлом году Настя их не знакомила с Колей, они просто знали, что у дочери есть какой-то молодой человек, с которым она проводит время. Жила Настя всегда с ними, ночевала дома, хотя вернуться могла поздно. Когда в ее жизни случилась катастрофа, Наталья Михайловна своим материнским чутьем поняла: что-то не в порядке. Мягко и ненавязчиво расспросила Настю о причинах ее понурого состояния, та рассказала о Колиной подлости. Между мамой и дочкой всегда существовали доверительные отношения, старшая Трофимова могла помочь добрым советом, объективной и необидной критикой. Ведь почему многие подростки и даже молодые люди не имеют обыкновения делиться с родителями своими внутренними переживаниями? Да потому, что не хотят нарываться на поток обвинений. «А о чем ты раньше думал… сама виновата… а мы же тебя предупреждали… опять не послушался…» Ну кому приятно это слушать, когда и так на душе тошно?
Когда же Настя опять стала встречаться с Абрамовым, она поначалу не поставила в известность родителей. Трофимовы опять знали только то, что в ее жизни появился какой-то молодой мужчина. И всего месяц назад в случайном разговоре Настя проговорилась, что это не просто какой-то мужчина, а тот самый Коля Абрамов. По словам Натальи Михайловны, она была удивлена до глубины души. С дочерью поговорила, постаралась убедить ее в ошибочности такого шага. Мужу ничего не сказала, опасалась его агрессии по отношению к Насте.
— Напрасно ты мне не рассказала, Наталья, — сочным басом укорил жену Александр Трофимов, — может, все тогда было бы нормально. Я бы с Настей поговорил серьезно, я бы сумел настоять на том, чтобы она с этим типом перестала общаться.
— Не убедил бы ты ее, — мягко возразила Трофимова, — если уж я не смогла, то и у тебя бы не получилось. Я все-таки женщина, и с Настей я разговаривала как с женщиной, а ты бы как стал разговаривать? В конце концов, она за Абрамова не замуж собралась выходить. Я уверена, что она бы с ним в любом случае рассталась, даже если бы он остался жив.
— Может, и нет, — проворчал глава семьи. — А вот ты можешь как-то объяснить, следуя женской логике: ну зачем она опять стала с ним встречаться после такой мерзости?
Наталья Михайловна грустно вздохнула и коротко изложила свое объяснение, аналогичное тому, которое сегодня с утра пришло в голову и мне. Дескать, от подлеца и подонка всегда ждешь какой-нибудь гадости, и воспринимается эта гадость легче, чем от честного и порядочного человека, пользующегося твоим доверием. Так что в данном случае женская и мужская логики привели к одному и тому же выводу.
Вообще, муж и жена Трофимовы интересовали меня все больше и больше. Не с точки зрения расследования убийства Николая Абрамова, а сами по себе, как отдельно взятая семья. Если мать Насти можно было охарактеризовать как «простую русскую женщину», хотя и с интеллигентными манерами, то от Александра Винсентовича прямо-таки разило духом Европы, западным духом. Уже одно его отчество навевало на мысль об иностранном происхождении. Сережа Волков вскользь упоминал, что его бывшая девушка на одну восьмую полячка и на одну восьмую француженка. Если в речи самой Насти мне еле-еле слышен был легкий акцент, то произношение старшего Трофимова явственно выдавало в нем нерусскую кровь.
Я задал наводящий вопрос, и супруги охотно рассказали мне историю своей семьи.
Оказалось, родной дед Настиного отца, родившийся на заре двадцатого века в дворянской семье, был призван совсем юношей в Добровольческую армию генерала Деникина, после ее разгрома служил во врангелевском штабе в чине подпоручика, воевал на Украине, потом в составе белогвардейских войск отступал в Крым. В ноябре 1920 года на последнем французском пароходе эвакуировался с полуострова, ставшего братской могилой для многих тысяч офицеров, священников, юристов, журналистов, землевладельцев и еще нескольких категорий российских граждан, объявленных Бела Куном и Розой Землячкой подлежащими уничтожению. Бежал налегке, в чем был, не унес с собой ни денег, ни золота, ни ценных бумаг. Жил в Турции, Болгарии, Югославии, незадолго до Второй мировой войны перебрался в Берлин. Перепробовал с десяток профессий, от таксиста до управляющего ювелирным магазином. До определенного момента был злейшим врагом советской власти, активно сотрудничал с Русским общевоинским союзом, был лично знаком с генералами Кутеповым и Миллером. Под впечатлением принципиальных перемен, происходивших в Советской России под руководством Сталина, отошел от прежних непримиримых позиций, перестал участвовать в антисоветской деятельности. В один прекрасный день вступил в контакт с органами советской разведки. По заданию Москвы вступил в гитлеровскую национал-социалистическую партию, поступил на военную службу и к марту сорок пятого года дорос до старшего офицера оперативного управления главного штаба сухопутных войск. Впрочем, насчет точного наименования его последней должности супруги Трофимовы уверены не были. Зато они не сомневались, что предок имел доступ к очень серьезным планам германских штабистов. В течение нескольких лет он передавал секретные документы в Москву по самым разным каналам, был заочно награжден двумя советскими орденами, которые, правда, так и не успел поносить на груди. В общем, тот еще Штирлиц.
Правда, в отличие от легендарного штандартенфюрера, Героя Советского Союза и многочисленных анекдотов, предок семьи Трофимовых войну не пережил. За два месяца до ее окончания угодил под американскую бомбардировку и сгорел вместе со своей автомашиной. Его останки были торжественно и с воинскими почестями погребены где-то в Потсдаме. Скорее всего, гениальная и всепроникающая германская контрразведка так и не поняла, на кого на самом деле работал бывший врангелевский офицер.
Что же касается личной жизни, то был Настин прадед женат дважды: первый раз — по любви и всерьез, второй — для отвода немецких глаз. С первой женой, очаровательной француженкой, дочерью богатого парижского коммерсанта, он познакомился еще в двадцатых годах, женился на ней и имел от нее четверых детей. Через десять лет по настоятельной рекомендации своих советских кураторов отправил жену и детей в Соединенные Штаты, когда стало понятно, что в Европе скоро станет небезопасно. Разыграл перед своими немецкими сослуживцами комедию, будто порвал все отношения с супругой и детьми, так как не может больше сожительствовать с дамой неарийского происхождения и быть отцом четверых полукровок. Демонстративно женился на дочери восточнопрусского юнкера, имевшего подписанный лично Гитлером «сертификат крови», удостоверяющий, что в юнкерской крови нет ни капли славянской, французской, еврейской или каких-либо других зловредных примесей. От второй супруги, кстати, тоже обзавелся тем же количеством отпрысков. На всякий случай, видимо.
Одна из его дочерей от первого брака, София, встретила в Нью-Йорке молодого канадского инженера по имени Винсент, отец которого также являлся беженцем из Советской России, а мать — чистокровной полячкой, исчислявшей свой род от знаменитого борца за независимость Речи Посполитой Тадеуша Косцюшко… Кстати, я-то всю жизнь думал, что его фамилия произносится как Костюшко, но Трофимовы научили меня правильно произносить фамилию своего великого предка.
Вот от этой самой русско-польско-французской пары и родился в шестьдесят четвертом году отец моей бедной подзащитной. Семья жила в Квебеке, на берегу реки Святого Лаврентия, говорила сразу на трех языках и придерживалась католической веры. В семьдесят третьем году Винсента и Софию потянуло на историческую родину, и они вместе с девятилетним сыном Александром перебрались в Москву, а потом и в наш Город… Честно говоря, окончание рассказа я уже слушал рассеянно, немного поднадоели эти подробности, не имеющие никакого отношения к убийству Николая Абрамова.
Короче, не зря сходил. Послушал лекцию по античной культуре, узнал красивую семейную легенду, попил ароматного чаю с домашним печеньем, но не получил никаких зацепок, с помощью которых можно было бы вытащить Настю Трофимову из следственного изолятора.
***
Выйдя из гостеприимного дома, я сел в свой новенький «Рено Дастер» и задумался. Часы показывали ровно шесть. Обычно в это время у большинства граждан заканчиваются работа и учеба, стало быть, есть возможность для проведения встреч и бесед на интересующие меня темы.
Из троих участников злополучного пикника, еще не удостоенных моим вниманием, я выбрал студента-медика Аркадия Завитаева. Его домашний адрес я получил у Харченко. Судя по показаниям GPS-навигатора, жил он совсем рядом.
Я созвонился с Аркадием и условился о встрече. Мы договорились, что через десять минут я подъеду к его дому и он выйдет из подъезда. По его словам, он жил в одной квартире с родителями и старой бабушкой, и посвящать их в криминальные истории ему совершенно не хотелось.
Никогда я не считал себя большим специалистом по черепам, носам, ушам и прочим антропологическим признакам, но, едва увидев подошедшего к моей машине молодого человека, сразу понял: еврей. То есть я и так знал, что Аркадий Борисович Завитаев происходит из семьи потомственных врачей, а почти все потомственные врачи — евреи. Да и имя говорило за себя. Но даже если бы я увидел Аркадия в толпе прохожих и совсем ничего о нем не знал, усомниться в его национальности не представлялось возможным. Вылитый молодой Троцкий. Или Свердлов.
К евреям я отношусь нормально. Если точнее — никак не отношусь. Я вообще не считаю, что можно как-то относиться, плохо или хорошо, к большой группе людей, объединенных одним только признаком. В данном случае — национальным признаком. Уж не знаю, откуда взялся этот миф, будто каждый второй юрист — еврей, а каждый третий еврей — юрист. Лично я в адвокатуре четверть века и за это время не заметил какого-то семитского доминирования в нашей профессии. Не наблюдаю я и особой успешности адвокатов-евреев по сравнению с русскими или украинцами. Граждане, убежденные в природной изворотливости и лживости лиц еврейской национальности, могут со мной не согласиться, но мое мнение таково: не существует никакой связи между этническим происхождением и процентом выигранных в суде дел. Что же до умения лгать и изворачиваться, так тут еще вопрос, кто кого переплюнет: Валерий Павлович Лебедев или какой-нибудь Леонид Семенович Гольдман.
Представившись молодому человеку, я предложил ему присесть на пассажирское место моей машины и рассказать мне о злополучном пикнике. В подробностях. С типично одесскими интонациями, придававшими ему сходство со знаменитым тезкой, звездой советской сатиры, Аркадий начал излагать события субботнего вечера. Внимательно слушая и мысленно сверяя его эмоциональный рассказ с показаниями других свидетелей, я опять погрустнел. Никаких противоречий, никаких зацепок…
— В общем, Валерий Павлович, я-таки не вижу никаких возможностей убить Колю ни у кого из нашей компании, — с легкой картавинкой говорил Завитаев. — Мы же все на берегу сиживали, на виду друг у друга. Макс Трофимов принес вино, как раз когда Коля нас бросил и ушел в дом. Я еще слышал, как Макс его спросил, дескать, куда ж ты уходишь, почто от компании отрываешься… Дальше. Юлечка Назарова пошла за курткой, отсутствовала несколько минут. Ее парень, этот самый Миша, хотел было позвонить, да вспомнил, что телефон оставил в доме, заряжаться. Пошел в домик, вернулся очень скоро, вместе со своей девушкой. Но они же оба видели Колю, живого. И убивать его им уж точно не было смысла… Вот и все. А потом только Настюха в дом заходила.
— Подробнее, пожалуйста, — попросил я, — как это было?
— Да очень просто. Она пошла в дом, мы остались у воды…
— Она что-нибудь сказала, прежде чем идти?
— Очень тихо пробормотала что-то вроде: «Поговорю с ним». Так тихо, что как будто и не для нас, а для себя сказала.
— Тем не менее лично вы услышали?
— А у меня слух очень хороший, с детства, — усмехнулся Аркадий. — Вот, значится, зашла она в дом, через пару секунд вскрикнула, тихо так, коротко. Я услышал, насторожился, сказал ее брату и Юльке с Мишкой: «Там вроде что-то случилось, Настя позвала, пойдемте посмотрим…» Они сначала не придали значения, они-то Настиного крика не услышали. Тогда я один встал и побежал в домик, те трое — за мной. Входим, значится, и видим: прямо у двери Коля с черепно-мозговой травмой, весь в крови, рядом топор валяется. И Настя здесь же, сидит на полу, спиной к стене прижавшись… Шоковое состояние.
— И ваши действия?
— То, что Коле моя профессиональная помощь не требовалась, видно было сразу. Тут даже в меде учиться не надо. Но я все же сделал, как принято: наклонился, пощупал пульс. Тишина, естественно. Потом Настей занялся. Пара легких пощечин, воды в лицо поплескал. Да еще там, в домике, на стене аптечка висит, на всякий случай, а на ней — опись содержимого. Одним из пунктов числится нашатырный спирт. Залез в аптечку, пошарился, нашатырь не нашел. В принципе, он и не требовался уже, Настя быстро в себя пришла. Когда менты прикатили, она уже была в совершенно нормальном состоянии. Даже… Возможно, мне просто показалось…
— Что?
— Мне даже показалось, у нее на лице… облегчение, — неуверенно произнес Аркадий и посмотрел мне в глаза, как бы ища поддержки.
Облегчение. Ну да, правильно. И Настя говорила то же самое. Не подвела интуиция молодого еврейского юношу. Но подтверждать правильность его догадки я, естественно, не стал.
— Еще вопрос, Аркадий. Вы ведь без пяти минут врач, скажите мне свое мнение: для того чтобы нанести такой удар, каким был зарублен Абрамов, нужно быть очень сильным человеком?
— Вовсе нет, — уверенно ответил Завитаев, — любой мужчина мог бы такое сделать без труда. И любая женщина хотя бы со средним уровнем физического развития. А уж если говорить про Настюху… Вы знаете про ее спортивные успехи? Она и бегает, и плавает отлично, и на фитнес ходит два раза в неделю, и в лыжных гонках зимой участвует. И с веслами обращаться умеет, кстати, а гребля — это очень энергозатратный вид спорта, не для хлюпиков. Так что для нее это было как раз плюнуть…
— А откуда вы ее вообще знаете? И про ее занятия спортом? — поинтересовался я.
— Так одноклассники же, — удивился Аркадий. — Я начинал учиться в одной школе, в седьмом классе перешел в другую, там и познакомились. И не только с ней, но и Юлькой Назаровой, она тоже в нашем классе училась. Потом они в эту свою Академию поступили, а я в мед. Десять лет, почитай, дружим.
Откуда в речи еврейского мальчика эти старорусские выражения, черт побери? Все эти «почто», «почитай», «сиживали»? Впрочем, я где-то читал, что представители многих нацменьшинств в России часто стараются казаться большими русскими, чем сами русские. Своеобразная мимикрия, как у насекомых. Наверное, это отголосок тех далеких времен, когда племя четко делило всех людей на своих и чужаков, причем последних воспринимало исключительно как врагов.
— И про ее… как бы сказать… про ее сложные отношения с Абрамовым знаете?
— Да, наслышан. Юлька мне рассказывала, они ж близкие подруги. Напрасно Настя сделала, что опять с ним сошлась. Нехороший человек был этот Коля. Хоть и Абрамов, — лукаво улыбнулся потомок ветхозаветных патриархов. — Если это Настя его убила… то и поделом. Да, поделом.
***
Для большинства граждан современной России Девятое мая является Днем Победы. Для Сергея Волкова и Анастасии Трофимовой он стал еще и Днем Любви.
На следующее утро они проснулись около десяти часов. Была пятница, однако благодаря принятому в верхах решению о переносе выходных дней все государственные служащие отдыхали, в том числе и офицеры штаба Центрального военного округа. Весь день молодые люди провели вместе. Долго и с удовольствием завтракали, потом опять лежали в постели, обнявшись. После обеда пошли бродить по близлежащему лесопарку, кормили орешками юрких и нахальных белок, только что сменивших зимний наряд на летний. Ближе к вечеру, уже собираясь провожать Настю домой, Волков не выдержал и рассказал девушке о своих странных ощущениях.
— Ты понимаешь, я ведь никогда не страдал расщеплением сознания и пациентом психиатрической лечебницы никогда не был, — говорил он, — а вот на тебя у меня какая-то противоречивая реакция…
— А в чем противоречие?
— Ты холодная, — заявил он, будучи абсолютно уверенным, что Настя не обидится на такую сомнительную характеристику. — Вот я смотрю в твои глаза и реально чувствую, как меня обдувает холодным северным ветром. Снежной Королевой я тебя стал называть сначала из-за цвета волос, а потом понял, что ты и по сути, и по смыслу тоже как Снежная Королева.
— Как интересно… Мне никто так не говорил до тебя.
— Вот и я удивляюсь, неужели никто больше не замечает?
— Так бывает. Один человек может видеть и чувствовать нечто недоступное для других… Знаешь, наши предки верили, что маленькие дети способны видеть домового и кикимору. Даже обычай такой существовал в крестьянских семьях, когда самая младшая дочь относила к печке блюдце с молоком, как бы в дар домовому…
— Да и сегодня находятся люди, которые верят, что черные кошки могут видеть бесов и прочую потустороннюю нечисть, — подхватил Сергей и улыбнулся. — Я, конечно, не младенец и не кот…
— А тебя мой холод не пугает? — спросила Настя, лукаво поглядывая на него. — Не боишься замерзнуть, как андерсеновский Кай?
— Не боюсь! В том-то и дело, что мне становится тепло, когда я ощущаю твое холодное дыхание. Как бы ты это объяснила?
Девушка на минуту задумалась. Подняла глаза вверх, на верхушку сосны, где красноголовый дятел упорно совершал свою привычную работу. Внимательно поглядела на него, наклонив голову, как будто надеялась получить у трудолюбивой птицы ответ на вопрос Сергея.
— Если тепло, которое в тебе, это холод, то каков же в тебе сам холод? — вдруг громко сказала она и рассмеялась. — Узнаешь источник?
— Кажется, в Библии есть похожая фраза, — припомнил Сергей, — только звучит она немного иначе: «Если тьма, которая в тебе, это свет, то каков же в тебе сам свет?» А к чему ты вспомнила?..
— А к тому, что ты тоже холоден. Очень холоден. А я чуть теплее тебя. Говоря языком физики, на ничтожно малую величину. Ты чувствуешь мой холод, но, поскольку сам ты еще холоднее, тебе от него тепло. И приятно. А тепло других людей, более горячих, чем мы сами, тебя обжигает. Противоположности всегда лежат рядом, понимаешь? Жар и холод — они как добро и зло, как черное и белое, они, по логике, не могут перетекать одно в другое… Но ведь они действуют на организм очень похоже. Разве ты не слышал такого выражения, как «обжечься холодом», разве не знаешь, что и то и другое в больших дозах одинаково губительно для человеческого существа?
Они вышли из лесопарковой зоны и приблизились к автобусной остановке. Волков раздумывал над словами Насти.
— Ты молодец, Настюша, — наконец сказал он, — просто умница. Я думаю, ты права. Как тебе кажется, у двух холодных людей может получиться что-нибудь серьезное?
— По крайней мере, мы не растопим друг друга, — тихо ответила Настя, припадая головой к его плечу. — Ой, Сереж, маршрутка идет…
Сергей долго смотрел вслед удаляющемуся микроавтобусу. Он обдумывал вынырнувшее из памяти утверждение, что истинно любящие люди смотрят не друга на друга, а в одну сторону. «Но ведь два северных ветра тоже дуют никак не навстречу друг другу, а в одну сторону», — подумал он, и мысль эта показалась ему не только здравой, но еще и красивой.
Глава 5
Зинаида Лебедева припарковала свой маленький двухгодовалый «пежо» возле панельного девятиэтажного дома, в котором проживала мать Николая Абрамова. Полчаса назад Зина позвонила на сотовый номер Галины Абрамовой и бодрым голосом представилась старшим оперуполномоченным отдела полиции номер семь, капитаном полиции Лебедевой. Мотивом такого маленького обмана являлась вовсе не любовь ко лжи как к искусству, а практическая надобность. Ситуация: у матери погиб единственный сын, опора и надежда, она готовится к завтрашним похоронам, а тут вдруг звонит и просит о встрече адвокат человека, которого обвиняют в убийстве сынули! И как мама к такому звонку отнесется? То есть ежели мама умная, рассудительная и трезвомыслящая, то она может отнестись совершенно спокойно. И можно будет с ней встретиться, поговорить, выяснить новые подробности… Вот только кто даст гарантию, что мать, три дня назад потерявшая сына, будет вести себя умно и рассудительно? Зина знала, что, по статистике, родственники убитых с готовностью верят в виновность того, кого задержали по подозрению. Вроде же нет в России человека, который не слышал бы о судебных и тем более досудебных ошибках, а вот, однако, получается именно так: если посадили тебя, курва, в камеру, так, значит, это именно ты моего сыночка жизни лишила. Кто ж еще, кроме тебя?
С сотрудницей уголовного розыска Галина Степановна поговорить согласилась без проблем. Зине было известно, что потерпевшую вчера уже допрашивал следователь Харченко, да и оперативники с ней наверняка успели пообщаться. Но ничего страшного. Всегда ведь можно сказать, что вскрылись какие-то новые обстоятельства и потому необходимо проверить ранее данные показания. Далекая от криминала женщина ничего не заподозрит.
Поднимаясь в лифте, Зина Лебедева пыталась угадать: попросят у нее показать удостоверение или не попросят. Если не попросят, все пройдет гладко. Если попросят, все тоже пройдет гладко. Дело в том, что несколько лет назад отцу довелось отмазывать от уголовной ответственности шайку каких-то проходимцев, занимавшихся мошеннической деятельностью и активно пользовавшихся фальшивыми корочками. Отмазать получилось качественно, проходимцы отделались условными сроками и были столь признательны Валерию Лебедеву, что пообещали снабдить его любыми документами, какие понадобятся. Отец не стушевался и заказал пару полицейских удостоверений, произведя себя в подполковники, а дочь — в капитаны. Понятно, что липовыми ксивами они направо-налево не светили, применяли только тогда, когда действительно была надобность.
В случае с Галиной Абрамовой надобности не возникло. Рано располневшая женщина с крашеными волосами и опухшими глазами удостоверение у Зины не спросила, сразу провела на кухню.
— Галина Степановна, хоть мне и неудобно отнимать ваше время в такие дни, но я вынуждена задать вам несколько вопросов, — начала играть Зинаида. — Вы лучше всех знаете убитого. Он — ваш сын. Жил он вместе с вами, насколько я поняла со слов моих коллег. Вы каждый день общались, он с вами делился своими мыслями… Самое главное, что представляет интерес для следствия: его враги. Или недоброжелатели. Кто мог желать ему зла?
Женщина тяжело вздохнула. Сидела, по-деревенски подперев подбородок кулаком. Неуверенно собиралась с мыслями.
— Не знаю я, милая, — наконец выдавила она, — ума не приложу. Он мне мало о своем житье-бытье рассказывал, Коленька-то. Ну да, жили вместе. Да только он в последнее время как-то отдалился от меня. Домой только ночевать приходил, да и то не всегда. Придет да и спать ляжет, все молча…
— А где же он пропадал? Чем занимался?
— Учился… В Академии, как-то она правильно называется, уж не помню.
— А кроме учебы?
— Вроде бы в студенческой самодеятельности участвовал. Он у меня пел хорошо. Ах да, еще на пейнтбол ходил, знаете, игра такая есть, когда люди на две команды делятся и друг в друга краской стреляют. Да молодец он у меня был. Я ведь деревенская, в город переехала, когда замуж вышла, а мужа через пять лет после свадьбы убили, в пьяной драке. Так что Колю я одна поднимала. Сестра моя родная мне помогала. Она еще подростком из деревни уехала, институт закончила, учительницей в школе работала. Так что все, что в Коле есть разумного, — все от нее. И в Академию поступить она помогла… Я-то что? Накормить, одеть, приласкать. А она Колю жизни учила, к книгам приучала, в какую-то музыкальную секцию записала…
— Да, вся эта информация у нас есть, — нагло заявила Зина, окончательно поняв, что «простой женщине» можно вешать лапшу на уши. — А как обстояло у вашего сына с девушками? Он вас с кем-нибудь знакомил?
— С одной только, — не раздумывая, ответила Абрамова, — в позапрошлом году это было. Да и то случайно получилось. Часов в девять утра я с ночной смены возвращалась, я ж тогда на транспортном заводе вкалывала, машинистом компрессорной установки. Возле подъезда с ним столкнулась, он как раз с этой девахой выходил. Оба заспанные, помятые, а у нее, я заметила, вчерашняя тушь под глазами размазалась. Ну, куда ему деваться, представил он нас. Катериной ее звали. Я уж его потом не стала расспрашивать, понятно и так, что на ночь приводил, пока я на смене была…
— И что потом? Больше вы ее не видели?
— Не видела, милая. Знаю только, что он с ней куда-то отдыхать ездил, на целый месяц.
— Когда?
— Да тоже в позапрошлом году, летом. Довольный такой вернулся, загорелый…
— А с другими его девушками вы знакомы?
— А с какими другими? Ни с кем не знакома. Девки ж сейчас на богатство падки, на машины, да на шубы, да на заграничные курорты… А у нас ведь с деньгами не густо. Коля иногда подрабатывал, на свадьбах и прочих всяких торжествах, они с однокурсниками все свою самодеятельность устраивали, пели да балагурили. За это кое-какие деньги платили, но вряд ли много, иначе б он со мной поделился. Мать ведь я ему…
— Подождите, Галина Степановна, — перебила Зина, — но ведь на озере-то он был не один. С ним девушка была, Анастасия Трофимова.
— Вот, меня вчера следователь о ней спрашивал и фотографии ее показывал… Не знаю я эту Трофимову, никогда ее не видела.
Да, мать. Типичная. Ничего толком не знающая о своем сыне, при этом считающая, что знает все. Не сумевшая привить ему элементарных нравственных понятий. Всю жизнь считавшая, что главное — накормить и одеть сыночка. Наивно уверенная в его сыновних чувствах. Перед визитом к Галине Степановне Зина созванивалась с отцом, и тот в двух словах описал ей личность Коли Абрамова, в том числе его необычные «увлечения». А мать-то об этом слыхом не слыхивала. Рассказать ей — не поверит. А если и поверит, то винить станет не сына, а наглых и продажных девок, которые сами на него вешались, прохода не давали. Классика жанра…
Зина Лебедева вышла из подъезда и с удовольствием вдохнула вечерний майский воздух. Села в машину, достала ксерокопии документов по делу Анастасии Трофимовой. Вспомнила вчерашний вечер, когда они с отцом сидели и распределяли работу между собой. Отец, понятное дело, взял на себя наиболее ответственную часть дела. Разработку самой подзащитной и ее друзей, непосредственно присутствовавших на озере в субботу. На Зину он взвалил то, что казалось второстепенным: мать убитого, его друзья, кое-кто из сотрудников полиции… Главная задача, которую он поставил перед Зиной: выяснить, кто мог желать смерти Абрамову. Иначе говоря, кто мог проникнуть на базу отдыха и нанести удар топором. При этом отец недвусмысленно дал понять, что сам практически не верит в возможность такого варианта. Убийцу, по его мнению, следовало искать среди «законно присутствующих» на озере граждан. Опять дочку на второй план отодвинул…
Зина Лебедева безумно любила своего отца. Она прекрасно помнила то страшное, что случилось с ней в девяностых годах. Она погибала, она уже одной ногой была в могиле. Папа и мама вытащили ее, спасли от моральной и духовной деградации, от низкой и постыдной наркоманской смерти. Отец временно забил на свою адвокатскую карьеру, возился с непутевой дочерью, возил по врачам, тратил немалые деньги на лечение… Он спас ее. Помог окончить школу, поступить в юридическую академию. Помог остаться человеком.
Зина не просто любила отца, а боготворила и обожала. Одно только обстоятельство со временем начало ее угнетать: слишком уж малую роль отводил ей отец в их совместной профессиональной деятельности. Вот сейчас ей тридцать три года. Высшее юридическое образование. Немалый опыт. А она все еще помощник адвоката, хотя вполне могла бы открыть собственное дело. Не то чтобы Зине так уж хотелось получить формальную самостоятельность, нет, ее вполне устраивала и совместная работа. Но уж слишком папа оберегал ее, уж слишком пустяковые давал поручения. Относился к ней как к исполнительнице, которую необходимо ежеминутно направлять, которая, оставшись без контроля, того и гляди, натворит глупостей. А Зине так хотелось самостоятельно, без отцовской помощи, выиграть какое-нибудь серьезное дело, раскрыть преступление, блеснуть своим умом и талантом… Доказать отцу, что она все же стоящая дочь, несмотря на все ошибки молодости. Доказать, что его усилия были не напрасны. Может, хоть так она сумеет отблагодарить его за спасение…
Зинаида еще раз пробежала глазами список лиц, общение с которыми папа взял на себя. Настя Трофимова. Ее брат. Юля Назарова и Михаил Григорьев. Аркадий Завитаев. Двое охранников. Именно среди этих людей он предполагал найти убийцу. Интересно, обратил ли он внимание на некоторую странность в этом самом списке? Ведь странность-то лежит на поверхности!..
***
Не успел я отъехать от дома Аркадия Завитаева, как завибрировал мой сотовый телефон в кармане. Обычно во время бесед с людьми я его всегда ставлю на беззвучный режим, чтобы звонок не раздался в самый неподходящий момент.
На связь вышел Достоевский-Харченко собственной персоной. Поговорив с ним, я немного подумал и позвонил Сереже Волкову.
— Сереж, наш следователь решил проявить активность. На завтрашний вечер назначает следственные действия на месте преступления. На той самой базе то есть. Как адвокат обвиняемой, я имею право присутствовать там… Нет, самой Насти не будет. Товарищ Харченко вызывает Юлю с Мишей, брата Насти и Аркадия Завитаева. И тех двух охранников до кучи.
— Охранников? — переспросил Сергей. — Так они же не завтра работают, а сегодня. Завтра с утра они как раз сменяются. Если сутки через двое, то так получается.
— А ему без разницы, Харченко-то нашему. Следственные действия назначены на пять часов вечера, так что придется этим двум деятелям прокатиться до своего объекта охраны еще разок. Да черт с ними, мне знаешь какая мысль в голову пришла? Давай-ка мы с тобой сегодня вечером сами слетаем на Радужное, осмотримся на месте. Я ведь картину преступления только по показаниям свидетелей знаю. Неплохо было бы лично посмотреть. Да и ты пригодишься, может, увидишь своим незамыленным взглядом то, чего я не замечу.
— Не вопрос. Когда поедем?
— Сейчас без двадцати семь… Давай попозже. Видишь ли, мне бы хотелось там оказаться в то же время суток, когда случилось убийство. Заеду за тобой в половине десятого, и тронемся.
— Без проблем, заезжайте, — Волков продиктовал мне свой адрес. — С собой что-нибудь нужно брать?
— Не что, а кого. Дозвонись прямо сейчас до Максима Трофимова и попроси его съездить с нами.
— А он зачем?..
— Ну как же, он ведь там был в субботу вечером. Все нам покажет, все расскажет.
Я не стал подробно объяснять Сергею, почему из всех свидетелей хочу иметь в качестве провожатого именно Трофимова. Во-первых, он наверняка не может оказаться убийцей. Разве что он убил Абрамова телепатически, силой мысли… А во-вторых, он не меньше моего юного друга был заинтересован в снятии обвинений со своей сестры. Главное, чтобы в стремлении помочь Насте не перегнул палку, не стал бы искажать действительность. А то возьмет да придумает какого-нибудь подозрительного человека в черном плаще, шлявшегося в субботний вечер по территории базы и кидающего свирепые взгляды на свою будущую жертву, Колю Абрамова.
— Хорошо, Валерий Павлович, я позвоню ему… Только вы, пожалуйста, в его присутствии не поднимайте тему моих отношений с Настей. Они для него секретом не были, но все же не нужно. У него ни с кем из ее парней дружбы не было, и со мной в том числе…
— Да я и не собирался, я на темы личных отношений предпочитаю говорить с людьми с глазу на глаз. В общем, я к тебе заеду, даже в четверть десятого, а не в половину. Потом захватим Трофимова и покатим.
***
Зину я решил с собой не брать. Она сегодня и так хорошо поработала. Летели по автомагистрали втроем, Волков возле меня, Трофимов — сзади.
Я искоса поглядывал на задремавшего Сергея. Физиономист я неплохой, но проникать в сны пока не научился. Какие чувства отражаются на лице моего юного друга? То ли наслаждение, то ли страдание, то ли и то и другое вместе… Да, скорее всего, именно так. Вспоминает о приятном и сожалеет о потерянном.
Интересно, а на что он рассчитывает в будущем? Из деликатности я не задавал ему подобных вопросов, но сам не мог над ними не задумываться. Ну, допустим, добьюсь я своими героическими усилиями того, что с гражданки Трофимовой снимут все обвинения и выведут из узилища. Следствие в конце концов либо установит личность настоящего убийцы, либо зайдет в тупик. И что в таком случае будет с Сергеем и Настей? Есть ли у них шанс восстановить отношения, вернуть потерянное счастье? Коля Абрамов, бывший молодой человек Насти, убит. Но ведь с Волковым Настя рассталась вовсе не из-за Коли. Рассталась она с ним из-за собственных психологических переживаний, с которыми не смогла справиться. По крайней мере, именно так я понял из их туманных объяснений. Так где же гарантия, что, выйдя из следственного изолятора, девушка непременно вернется к Сергею? Даже если будет знать, что он имеет непосредственное отношение к ее вызволению. Ведь если б не он, так бы ее и защищал тот самый бесплатный адвокат с боксерской внешностью…
В том, что Сережа до сих пор любит Настю, я бы не сомневался, если бы не его отношения с той самой Светой, о которой он мне вскользь упоминал. Именно с ней он проводил тот субботний вечер. Познакомились они около двух месяцев назад, почти сразу же начались отношения. Стало быть, сначала Сережа узнал о том, что его бывшая девушка Настя опять начала встречаться с Колей Абрамовым, и лишь после этого нашел замену… Вполне нормальный поступок для мужчины, окончательно смирившегося с потерей любимой женщины. Не монахом же становиться в двадцать восемь лет! С другой стороны, в словах Сергея проглядывало нечто свидетельствующее о несерьезном отношении к Свете Семченко, студентке какого-то второсортного колледжа. Хотя можно ли делать выводы об отношении мужчины к женщине на основании нескольких фраз?.. Иногда люди сами для себя-то не могут решить вопрос, насколько им дорог конкретный человек.
Лицо Максима то и дело мелькало в зеркале заднего вида. На мои вопросы отвечал неохотно, видать, не в настроении был. Пару раз я заметил, что он беззвучно двигает губами, как будто разговаривает сам с собой. Странный парень.
Проехали железнодорожную станцию и поселок Сосновку. Совсем крошечный населенный пункт, ни одного дома выше двух этажей. Я уже знал, что люди здесь живут в основном престарелые, кормятся преимущественно с огородов. Судя по базам данных, к которым я имею полузаконный-полунезаконный доступ, матерых рецидивистов, недавно откинувшихся с зоны, здесь нет. Достоевский-Харченко решительно возражал против версии о причастности к убийству кого-то из местных жителей, и я теперь склонен был с ним согласиться.
Началась кошмарная неасфальтированная дорога. Машину трясло, кидало в ямы, подбрасывало на каждом ухабе. Рядом со мной заворочался Волков, сонными глазами посмотрел в приоткрытое окно. С обеих сторон к дороге подступали кусты и деревья. Уже почти стемнело, но я все же искал взглядом места, в которых можно было бы спрятать легковой автомобиль, не уводя его далеко от дороги. Если предположить, что Абрамова завалил некто посторонний, который следил за ним от самого города, то этот человек должен был тоже ехать на машине. Как же иначе? А где-то возле базы, метрах в двухстах, он должен был машину оставить и дальше красться пешком. Но как-то не очень мне верилось в такой вариант. Слишком рискованным он был для преступника. В Сосновке любой местный житель мог обратить внимание на незнакомый автомобиль, запомнить если не номер, то хотя бы марку. Я знал, что оперативники по поручению следователя с утра сегодняшнего дня шерстят Сосновку, проверяют местных хулиганов и опрашивают жителей, в том числе о подозрительном автотранспорте. Пока никто им ничего стоящего поведать не пожелал.
— Далеко еще до озера? — спросил я, обращаясь к обоим попутчикам. Волков слегка вздрогнул и окончательно проснулся, а Трофимов с заднего сиденья пробурчал:
— Подъезжаем. Минут через пять будем на месте.
— А эта просека куда ведет? — я махнул рукой в сторону едва различимой, наполовину заросшей травой грунтовой дороги, ответвляющейся от той, по которой мы ехали, и уходившей куда-то в глубину леса.
— Никуда она не ведет, в тупик, — ответил Трофимов. — Там в советское время какая-то электроподстанция была, потом ее демонтировали. Никто по той дороге с тех пор не ездит.
Мне вдруг пришла в голову интересная мысль. Я резко ударил по тормозам и припарковал машину у обочины.
— Дальше пойдем пешком, — скомандовал я. — Представим себя бандой убийц, мечтающих незаметно пробраться на студенческую базу отдыха.
— А для чего? — спросил Волков.
— Видишь ли, мне не кажутся достоверными показания охранников, дежуривших в тот вечер. Они утверждают, что в их смену посторонние никак не могли бы проникнуть на базу. Будто бы они исправно совершали обходы, проверяли все гостевые домики на берегу. Как-то не встречал я в своей жизни столь добросовестных охранников. А если таковые и есть, то работают они точно не в такой глуши и не за такие деньги. Здесь же два пенька пенсионера сидят, для которых тысяча рублей в сутки — это уже охренительно большая сумма.
— Разумно, — согласился Волков, — давайте попробуем.
Мы зашли в лес и стали пробираться вперед, двигаясь параллельно дороге. Именно так должен был двигаться человек, убивший Абрамова, если он вообще следил тогда за студентами, а не являлся одним из них. Пару раз меня хлестнули по лицу ветки. Клещей бы не нацеплять, май месяц, самое время. Я пожалел, что не сделал в прошлом году прививку от клеща, сейчас было бы спокойнее. Весной-то уже нет смысла прививку делать, если через неделю или две клещ вопьется, от прививки будет только хуже. Остается надеяться на свое природное везение.
Между сосен начала проскальзывать водная поверхность, слабо освещенная последними лучами уходящего солнца. Озеро Радужное лежало в небольшой котловине, и сейчас мы спускались по ее пологим склонам. Четкой границы между лесом и территорией базы не было, просто деревья там росли реже, и между ними располагались деревянные гостевые домики. Чуть дальше виднелось вытянутое здание, административный корпус. Не было видно ни одного человека и ни одного огонька.
— Будний день, — вполголоса проговорил Трофимов, — да и каникулы еще не начались. Так обычно и бывает в мае.
— Где тот домик, в котором был убит ваш друг?
Даже в лесной полутьме я смог разглядеть, как скривил губу Трофимов при слове «друг».
— Вон тот, — он показал пальцем, — видите?
Мы вышли из кустов. Я поднялся на крылечко и дернул дверь. Впрочем, мог и не дергать. Дверь была закрыта на замок и опечатана.
— Все домики обычно заперты, — пояснил Трофимов. — Когда мы приехали, тоже замок висел, потом охранник нам открыл.
— А вон там топор лежал? — спросил я, указывая на примыкающий к одной из стен массивный деревянный ящик.
— Да.
Топора, естественно, на крышке ящика не было. Сотрудники полиции забрали его на экспертизу еще в субботу.
— Ну и где эти пеньки? — со злостью в голосе спросил Волков. — Вот мы проникли на территорию базы, можем при желании облить здесь все бензином и поджечь, а нам никто и не помешает! Максим, где охранники сидят?
— Вон их домик, — Трофимов указал на строение, окна которого светились слабым светом.
Еще через минуту мы подкрались к месту дислокации этих долбаных охранников. Из домика раздавались звуки работающего телевизора. Я попросил Трофимова, как самого высокого из нас, привстать ногами на выступ стены и заглянуть в окно. Некоторое время он напряженно вглядывался вовнутрь домика. Потом вдруг заскрипел зубами, резко спрыгнул, подбежал к двери и рывком распахнул ее. Мы с Сергеем поспешили за ним и увидели в дверном проеме премилую картину: седой дедок в допотопных очках сидел в ободранном кресле и с увлечением смотрел футбольный матч по такому же допотопному, как он сам, телевизору. На койке лежал, уткнувшись лицом в подушку, еще какой-то человек. Напарник первого, по всей видимости. Секьюрити, блин…
— Вы че творите, козлы старые! — заорал Максим так, что я сам реально испугался. — Вы че следователю гнали, что мимо вас муха не пролетит?! Из-за вас, старперы вонючие, моя сестра на нарах парится!
Я реально опасался, что он сейчас звезданет деда по голове. Проблем потом не оберешься, завтра же эти лентяи будут здесь участвовать в следственных действиях, наверняка ляпнут следователю, что какие-то три бандита ворвались вечером в домик, и один из них распускал руки. А ведь и мне, и Трофимову завтра в пять тоже нужно быть здесь.
— Спокойно, Максим, — я схватил молодого человека за рукав и слегка потянул. — Мы сейчас просто поговорим, и дедушки нам расскажут, как они на самом деле обеспечивают безопасность базы отдыха и ее посетителей…
Я осекся. Человек, лежавший минутой ранее на кровати, поднялся во весь рост, и я увидел, что никакой он не «дедушка». Молодой парень, лет двадцать с небольшим.
— Ты кто? — спросил я его.
— Антон… — растерянно ответил он.
— Твоя фамилия Лычагов?
— Да. А что?
Да ничего… Когда я читал протоколы допросов двух этих деятелей, то как-то не обратил внимания на их личные данные, указанные в верхней части первого листа. Имена и фамилии отразил и даже запомнил, а вот даты рождения как-то упустил. И Настя, и ее брат, и Аркадий Завитаев говорили, что на базе обычно сидят двое старичков, вот я и стал считать это само собой разумеющимся.
— Так что же получается, господа? — ехидно спросил я. — А получается, что вы дали ложные показания. По вашим-то словам, вы в прошлую смену так усердно охраняли базу, что проникнуть на нее было делом совершенно нереальным, как через Берлинскую стену перелезть. А что на самом деле? Один футбол смотрит, другой дрыхнет. Вот ты, Антон, когда последний раз совершал обход?
Парень молчал. Ну да, конечно, он же не знает, кто мы такие! Скорее всего, принимает нас за сотрудников полиции. Кто же еще может поздно вечером заявиться на место, где три дня назад произошло убийство, и задавать такие вопросы, если не менты? А если рискнуть?.. Дедок явно напуган нашим вторжением и предупреждением об уголовной ответственности, да и паренек тоже не выглядит душевно стойким. Да, надо попробовать воспользоваться ситуацией.
— Значит, так, мужики, — решительно сказал я. — Наше проникновение на будто бы охраняемый вами объект зафиксировано на видеокамеру. Ваши интересные занятия, я имею в виду просмотр телепередач и сладкий сон, тоже. Вам следователь сообщил, что завтра вы будете повторно допрошены здесь, на базе?
— Сообщил, — ответил Антон, — только что нового мы скажем? Все ведь уже рассказали тогда. Никаких посторонних не видели, ничего подозрительного не заметили.
— Вы не увидели и не заметили, потому что и не могли увидеть или заметить! Вот о чем вы забыли сказать. Кстати, вы зачем соврали-то?
Дед и парень переглянулись.
— Ну, вы уж поймите и нас, — заканючил пенсионер, — нам же неудобно было говорить, что мы тогда обходы не делали… Парня-то ведь замочили… Получается, что и доля нашей вины имеется. Нас бы тогда с работы турнули. А у меня пенсия двенадцать тысяч, как прожить? Здесь-то хорошо, график сутки через двое, и воздух свежий, и живу я недалеко, в Сосновке, мне даже на стареньких «Жигулях» минут пятнадцать хватает, чтобы доехать…
Конечно, хорошая работа для пенсионера. Приехал на сутки да и делай что хочешь, хоть спи, хоть свежим воздухом наслаждайся, хоть сканворды разгадывай. Десять смен — десять тысяч, неплохо. Жалко такую халяву терять. А ведь эти идиоты ее бы точно потеряли, если бы честно признались, что в субботу из своей конуры и не выходили, как, впрочем, и во все остальные смены. Понятно, что показания они давали Харченко, а не своему работодателю, но ведь следователь вполне мог и с управляющим базой отдыха пообщаться, вот тогда все бы и всплыло.
— Как вы вообще узнали, что у вас под боком произошло убийство?
— Один из студентов тех прибежал, чернявый такой, маленького роста, — сообщил дед. — Он нам и сказал…
Чернявый, маленького роста — это Аркадий Завитаев. Ну правильно, вся компания утверждает, что оповещать охранников пошел именно он.
— Кто в полицию звонил?
— Я звонил, — ответил Антон. — Мы с дедом пришли в тот домик, посмотрели, и я вызвал полицейских.
Интересно, он своего напарника называет дедом просто из-за возраста или по другой причине? Фамилии у них вроде разные. Волков, видимо, тоже обратил на это внимание, потому что задал Антону вопрос:
— Вы что, родственники?
— Антошка мой внук, — ответил за парня дед. — Сын старшей дочери. Он же у меня тоже в этой самой Академии учился, которой наша база принадлежит, — с гордостью добавил он.
— Это правда? — спросил я Антона.
— Правда, — буркнул он.
— Учился, но не выучился? Иначе не стал бы лесным сторожем работать, а?
— Во-первых, это временная работа, только на лето, — с раздражением ответил парень, — а во-вторых, меня отчислили в феврале. За неуспеваемость.
— Учиться не хотел, значит? — усмехнулся Волков.
— Да ведь Антошка-то мой бесплатно учился, не то что всякие там детки богатых, — опять вступился за внука пенсионер. — Ну не сдал он чего-то там, то ли зачет, то ли экзамен, вот его и отчислили. Предложили на платное отделение перейти, да откуда у нас деньги-то? Отца у него нет, мать продавщицей в продуктовом магазине работает, какие там доходы…
— Ладно, не надо нам рассказывать про свою нелегкую жизнь, — грубовато прервал я старика и опять обратился к Антону:
— Ты на каком факультете учился?
— На инженерно-экономическом.
— А с какого курса отчислили?
— Со второго.
Так. Настя Трофимова и двое ее друзей тоже с инженерно-экономического, но они уж пятый курс заканчивают. Ну и что, все равно они вполне могли пересекаться в коридорах своего вуза.
— А кто из вас в субботу встречал приехавших? Кто открывал им домик?
— Я встречал, — пробасил дед.
— А ты, — повернулся я к Антону, — знаешь кого-нибудь из той компании?
Я на память назвал имена и фамилии шестерых человек, в том числе сидевшего рядом со мной Максима Трофимова. Впрочем, мог бы и не называть, Антона ведь тоже допрашивали три дня назад, и наверняка он видел всех участников пикника.
— Настю Трофимову встречал несколько раз, еще когда учился. Она яркая была, ее трудно не заметить…
— И при каких обстоятельствах ты ее видел? — быстро спросил я.
— Один раз на сцене в нашем актовом зале, она какой-то латиноамериканский танец исполняла, с подругами. Я тогда еще на первом курсе был. А она во многих студенческих концертах участвовала. Вот и запомнил. Потом пару раз в коридорах встречались. Но я с ней не общался, она, наверное, даже не знает меня в лицо.
— Так, а в субботу ты ее видел?
— Когда мы с дедом услышали, что там парня замочили, мы побежали в гостевой домик и там увидели всех пятерых. И Настю тоже. Она на земле сидела, закрыв лицо руками. Меня если и увидела, то не узнала.
— А до того, как вы с дедом об убийстве услышали, вы с ней не встречались в тот вечер?
— Нет. Я просто знал, что шестеро студентов арендовали домик до утра, но фамилий их не знал. Дед сам встретил их, открыл им помещение. А я к ним не выходил.
— И парня, которого убили, ты не знал?
— Не знал.
Ладно, пока не следует на этого Антона напирать. В любом случае студенческие знакомства Николая Абрамова следует проверять, есть шанс, что в ходе поисков будет выявлен какой-нибудь тайный недоброжелатель. У такого прохвоста недоброжелатели просто обязаны быть. А то, что одним из охранников оказался Антон Лычагов, бывший студент того же вуза, где учился убитый, — это интересно. И перспективно.
***
Домой я вернулся около половины первого. Пока доехали до Города, пока закинул по адресам Сергея с Максимом… Быстренько сходил в душ, выпил чашку чая и лег в постель. Устал очень сильно, у меня вообще было ощущение, что разговор с Достоевским-Харченко происходил неделю назад, а ведь это было только сегодня утром. Думал, что усну сразу, но сон только кружился надо мной, а забирать меня в свои объятия не спешил. Со мной такое иногда случается: проработаешь весь день по конкретному делу, ляжешь спать, а голова сама собой продолжает вспоминать, сопоставлять, анализировать, выдавать новые версии… Никак не могу научиться временно отключаться от работы и спокойно засыпать.
Итак, подведем промежуточные итоги, учитывая также информацию, добытую моей Зиной и вкратце пересказанную мне по телефону. Главным своим достижением за прошедший день я считал те бумаги, которые были написаны Антоном Лычаговым и его дедом. Сильно мы их припугнули. Ни тот, ни другой так толком и не поняли, кто мы такие есть. В Трофимове они, понятное дело, узнали одного из участников субботнего пикника. Вернее, дед узнал. Антон никого из приехавших в субботу не видел, по его словам. А вот моя личность так для них загадкой и осталась. То ли опер в высоком звании, то ли следователь, то ли вообще прокурор. Вот на их неосведомленности, растерянности я и сыграл. Дело в том, что большинство людей рассуждают примерно так: если в нестандартной, непонятной ситуации какой-то человек орет и командует, значит, у него действительно есть право орать и командовать. Так бывало на фронте, когда в разгар боя убивали командира взвода. Тот солдат, который в следующую секунду начинал отдавать команды от своего имени, автоматически признавался командиром, вне зависимости от официально занимаемой должности. А здесь вдобавок еще и люди попались не очень уверенные в себе, что старый, что молодой.
В общем, они в письменной форме изложили события субботнего вечера. Точнее, свое поведение в тот вечер. Присовокупили, что сначала дали следователю неправильные показания, постыдились признаться в недобросовестном исполнении должностной инструкции. А теперь вот решили добровольно исправить ошибку.
Строго говоря, никакой юридической силы эти бумажки не имели. Адвокат не имеет права снимать показания со свидетелей. Письменные откровения Антона Лычагова и его деда никоим образом не могли быть приобщены к материалам дела. Но! Смысл-то ведь в другом. Завтра я покажу эти бумажки Достоевскому-Харченко, и он, как разумный человек и толковый следователь, немедленно допросит охранников повторно, и вот тогда уже их показания обретут юридическую силу. Не представляю, по какой такой причине следователь мог бы проигнорировать добытые мною бумаги. Только потому, что обвиняемая уже сидит под замком, а показания охранников косвенно говорят в ее пользу? Очень косвенно! Из них следует, что посторонний человек мог незаметно просочиться на базу отдыха. Но все прежние возражения против этой версии остаются в силе. Как смог бы посторонний убийца следить за ребятами без автомобиля? А если автомобиль был, то куда он его спрятал? И самое главное, ведь служебная собака след не взяла, в лес не пошла, бегала между домиком и берегом…
Да, точно, собака! Перевернувшись на другой бок, я вдруг отчетливо вспомнил, что возле домика охранников видел деревянную собачью будку, а возле нее — пустую миску и какие-то обглоданные кости. Там же и цепь лежала, одним концом притороченная к стене будки. А вот собаки не было. Потому-то нам и удалось так легко проникнуть на территорию. Собака — не ленивый охранник, она бы, по крайней мере, залаяла, если бы почуяла приближение постороннего человека. Интересно, а в вечер убийства собака на базе была? Дав себе задание обязательно разобраться в этом вопросе завтра, я заснул.
***
Сердце бешено колотится. Перед глазами плывут зеленые и оранжевые круги. Руки и ноги уже не чувствуются, живут самостоятельной жизнью, совершая ритмичные движения. Одна за другой бегут навстречу сине-зеленые волны, то и дело ударяют в лицо. С оставшегося далеко позади берега уже не доносятся ни голоса купальщиков и продавцов пахлавы, ни музыка из пляжных забегаловок. Слишком велико расстояние, да и волны оглушают. Впереди виднеются два островка, точнее, две скалы, поднявшиеся из воды миллионы лет назад в результате вулканической активности. Вот к ним, к этим скалам, двое сильных людей и держат путь.
Условия пари были простыми: победит тот, кто первым преодолеет два километра водного пространства, отделяющего песчаный пляж от темно-коричневых скал. Они оба — прекрасные пловцы. Оба упрямы, оба не желают хоть в чем-то уступать друг другу. Выкладываются по полной, до дрожи в мышцах, до мелькания огненных точек в глазах. А море бурное, не меньше четырех баллов. Свежий западный ветер гонит волну, сносит двух маленьких людей в сторону от их главной цели…
Он оборачивается и видит чуть позади светловолосую голову девушки и ее руки, безустанно взмывающие над водой. Притормаживает, ложится на спину, полностью расслабляя все мышцы тела. Дождавшись, пока соперница поравняется с ним, ободряюще машет рукой, выплевывает попавшую в рот соленую воду. Видит написанное на лице девушки злое упрямство. Нет, она явно не собирается давать себе и ему передышку. Вперед, к скалам! До них уже рукой подать… И лучше сейчас не думать о том, как они будут возвращаться на берег.
Он касается рукой базальтовой породы на секунду раньше, чем то же самое успевает сделать соперница. Слышит ее разочарованный вскрик. Резко подтягивается на каменеющих руках, забрасывает свое тело на твердую поверхность. Жадно хватая ртом морской воздух, наклоняется и подает руку подруге, помогая взобраться на скалу. Опускается на слегка подсушенные крымским солнцем водоросли и закрывает глаза. Теперь нужен полный покой… Хотя бы четверть часа.
…Летний отпуск прошел великолепно. В начале июля Сергей с Настей полетели в Крым, который тогда доживал последний год в составе самостийной Украины. Отдыхали в маленьком курортном поселке в окрестностях Судака. Нарочно нашли сравнительно глухое, диковатое место, в которое отдыхающие из трех славянских государств если и наезжали, то в небольшом количестве. За умеренную плату сняли две комнаты в частном доме у одинокой пенсионерки, которая за две недели почти не попадалась им на глаза.
Отдыхали яростно, отчаянно, набираясь эмоций и впечатлений на весь год. С утра шли на пляж, купались до изнеможения, валились на мелкий желтый песок. Иногда, если особенно сильно палило, раскрывали над собой специальный пляжный зонтик. После обеда пару часов отдыхали, потом отправлялись в горы бродить по можжевеловым и буковым рощам. Балансируя над обрывами, ловко карабкались по крутым скалам, забирались на вершины, с которых открывались роскошные виды на синие воды Черного моря, поросшие выгоревшей на солнце травой пологие холмы и раскиданные по побережью курортные поселки. На взятых напрокат велосипедах совершали безумные спуски по дорогам-серпантинам, рискуя сорваться в пропасть, еле успевая тормозить на крутых поворотах. Вдыхали соленое дуновение моря, перемешанное с ароматами шиповника, ежевики, боярышника и астрагала. Несколько раз прокатились на автобусе до Судака в поисках более цивилизованных развлечений. Побывали на дорогостоящей экскурсии в старой Генуэзской крепости. Прикасались к древним стенам, возведенным шесть веков назад смуглокожими колонистами из далекого Средиземноморья. Приобщались к витающим среди полуразвалившихся башен мистическим сгусткам энергии живших здесь аланов и византийцев, венецианцев и генуэзцев, кипчаков и татар… Посетили океанариум и дельфинарий. По вечерам засиживались в кафе на набережной. Или, если уж за день выматывались сверх всякой меры, просто сидели у себя в саду под ветвями абрикосовых деревьев. Наслаждались волшебными букетами массандровских мускатов и портвейнов, вели долгие неспешные разговоры… А по ночам предавались любовным ласкам, и не раз от Настиных счастливых криков вздрагивала в своей комнате приютившая их пенсионерка, с ностальгической грустью вспоминая о тех блаженных временах, когда и она была молода и любима…
Глава 6
Мне пятьдесят пять. Ближе к старости, чем к молодости. И здоровье уже хромает, и на изменение погоды начинаю реагировать, и нет уже той легкой бодрости, которая является достоянием молодого организма. Гоню от себя мысли о смерти, но мысли, хоть гони, хоть не гони, все равно приходят. В том числе и такая: а какой вариант утилизации моего бренного тела я бы предпочел, похороны или кремацию?
Верующим я себя не считаю, но здесь ведь религиозные убеждения и ни при чем. От людей, считающих себя православными, мне приходилось слышать, что сожжение трупов есть чисто языческий обряд, для христианина же обязательно погребение в землю. Категорически не согласен. Язычники язычникам рознь. В Индии трупы сжигали и продолжают сжигать, а вот наши языческие славянские предки предавали их земле, вкладывая в это глубокий мировоззренческий смысл: из земли-матери человек выходит, в землю его и положить нужно, чтобы он снова смог родиться на свет. И не зря славяне погребали родственников в так называемой «позе младенца», подогнув колени к груди. Чтобы проще было родиться заново…
Опять отвлеченные мысли. У меня такое часто бывает. А навеяны эти мысли атмосферой того места, в котором я нахожусь. О чем же еще думать в крематории, как не о грядущей смерти и о способах погребения?
Думать, впрочем, было о чем. На церемонию прощания с телом усопшего Николая Абрамова я пришел по двум причинам. Во-первых, мне хотелось посмотреть, кто пожелает на данном мероприятии поприсутствовать. Еще Достоевский (не следователь, а русский писатель) пытался найти ответ на вопрос, почему убийцу тянет побывать на месте совершения преступления или на похоронах своей жертвы. Да и меня тоже всегда интересовало, почему многие отъявленные душегубы с приоткрытым от любопытства ртом рассматривают фотографии мертвых людей, убитых ими. Ответ не нашел, я все же не психолог. Но реальность остается реальностью: убийцы действительно стремятся увидеть последствия своего деяния. По крайней мере, трое из моих подзащитных, которых я отмазывал или пытался отмазывать от «мокрой» статьи, в свое время присутствовали на похоронах людей, которых они лишили жизни. А потому я не мог не обращать внимания на группу людей, столпившихся сейчас у гроба. Что, если среди них…
А во-вторых, мне еще вчера было известно, что здесь точно будут присутствовать двое людей, проходящих свидетелями по делу об убийстве Абрамова. Те самые, с которыми я еще не имел случая пообщаться. Миша Григорьев и Юля Назарова. Вчера я созвонился с ними и договорился о встрече сразу по выходе из крематория.
Под звуки траурной музыки гроб ушел за черные занавески. Две женщины, внешне похожие одна на другую, медленно направились к выходу. За ними тронулись и все остальные. Я уже знал, что одна из женщин — мать Коли, которая вчера приняла мою Зину за капитана полиции, а вторая — ее сестра. В небольшой группе родственников и знакомых я заприметил маленького человечка, который никак не походил на убитого горем родственника. Оперативник из отдела уголовного розыска, того самого, в ведении которого находится дело об убийстве.
Мишу и Юлю я узнал сразу, как только их увидел. Молодая парочка, держатся обособленно от других. Очень интересная комбинация: голубоглазый блондин, типичный Иванушка из советских экранизаций народных сказок, и жгучая брюнетка со смуглой кожей. На лице молодого человека незаметно никаких признаков скорби, зато явственно читается тревога. Девушка не плачет, но часто моргает глазами. Я заметил, как она несколько раз глубоко вздохнула.
Когда Григорьев и Назарова вышли на улицу и направились к припаркованному на стоянке «форду», я подошел к ним и представился. Благо погода стояла сухая и теплая, мы расположились на лавочке, и я попросил молодых людей как можно подробнее описать мне события субботнего вечера.
Совместный рассказ Миши и Юли вполне соответствовал их показаниям. Каких-либо противоречий я не заметил. Как и вчера, первостепенное значение для меня имели перемещения участников пикника в последние полчаса перед убийством.
— …Мне сначала тепло было, а потом ветер поднялся, и я замерзла, — говорила девушка. — Пошла в дом за курткой. Она у меня висела сразу у входа. Взяла куртку, ну и заодно заглянула в комнату, где лежал на кушетке Коля…
— Зачем заглянули? — уточнил я.
— Да так просто.
— А все же?
— Хотела позвать его обратно в компанию. Ну, неправильно как-то получилось. Приехали вместе, сидели, отдыхали. Потом поссорился он с Настей, обиделся и ушел. Вот я и позвала его…
— Какими словами?
— Вроде бы я спросила: «Коля, ты спишь?» Он пошевелился, мотнул головой. Я сказала: «Пойдем к нам, помиритесь с Настей». Он ответил одним словом: «Нет». Ну, я не стала уговаривать, вышла.
— И вернулись на берег?
— Не сразу…— смущенно улыбнулась Юля. — Я отошла буквально метра на три-четыре от домика, до ближайших кустов. По малой нужде. Понимаете?
Я кивнул. Вчера я заприметил на базе отдыха отдельно стоящее строение, которое русский человек никогда ни с чем не спутает. Располагается эта будочка метрах в пятидесяти от домика, где в субботу обосновались студенты. Что ж, ничего удивительного, что Юля решила так далеко не идти и воспользовалась ближайшими кустами.
— Ну и вот, — продолжала девушка, растягивая слова и сосредоточенно глядя в одну точку, — я вышла из кустов и возле крыльца чуть не столкнулась с Мишей…
— Со мной то есть, — с натянутой улыбкой подхватил парень, — я как раз заходил в дом за телефоном. Зашел, вынул из розетки телефон. Заглянул в комнату, где должен был находиться Коля. Он там и был, лежал на кушетке. Я негромко крикнул: «Эй, ты чего куксишься, компанию подводишь, пойдем к нам». Он отвернулся к стене, сказал то же, что и Юле, одно слово «нет».
— А свет в комнате горел?
— Нет. На кухне, где у меня телефон заряжался, горел, в прихожей тоже горел, а в комнате — нет.
— Вы к нему близко не подходили? — спросил я под влиянием мелькнувшей у меня абсурдной мысли. — Вы вообще уверены, что это был Коля Абрамов?
Миша, а вслед за ним и Юля посмотрели на меня как на сумасшедшего. Очевидно, им моя идея действительно показалась идиотской.
— Конечно, Коля, кто же еще, — уверенно сказал Миша, — голос ведь его был.
— А разве голос не показался вам странным? Он не был хриплым, сиплым, простуженным, слишком высоким или слишком низким?
— Нет, — покачал головой парень, — ничего такого я не заметил. А вы что хотите сказать-то? Что это был настоящий убийца? А для чего бы ему прикидываться Колей? И где же, в таком случае, был сам Коля?
Если бы у меня были ответы на эти вопросы… Нет, я в тот момент вовсе не считал, что Юля с Мишей разговаривали с настоящим убийцей. Я просто допустил такую теоретическую возможность. Не из тех я людей, которые бывают абсолютно уверены. Я из тех людей, которые допускают возможность и сомневаются… Вот в словах мальчика Миши и девочки Юли я почему-то сомневался. Несмотря на всю согласованность их объяснений, кое-что мешало мне им верить. Может быть, неестественные интонации, неуместные паузы между словами? Отсутствие жестикуляции? А может быть, какая-то чрезмерная простота их рассказа? Ведь если двое людей заранее договариваются совместно лгать, то о чем они должны позаботиться? О том, чтоб не запутаться в мелочах. А для этого мелочей вообще не должно быть в их рассказах, или их должно быть очень мало. Вот в словах Юли и Миши их реально мало.
— Вы давно знакомы? — задал я вопрос, намеренно не связанный с предыдущими.
— С первого курса, — ответил Миша. — Скоро пять лет будет.
— А близкие отношения у вас давно?
— Если уж вам это так нужно знать, отвечу: примерно с прошлой зимы. Да, точно, с того дня, как мы окончание зимней сессии отмечали…
— С Настей Трофимовой вы оба дружите?
— Ну, вообще-то подругой Насти с первого курса была я, — ответила Юля, — а когда Миша стал моим молодым человеком, нас все уже рассматривали как единое целое. То есть, например, если приглашали на какой-то праздник, то обоих. Вот и к Насте на день рождения вместе ходили…
— А как вы к ее молодому человеку относились?
Задавая вопрос, я смотрел на Юлю, но ответить почему-то поспешил за нее Миша:
— К Коле-то? Нормально. Если вы имеете в виду ту гадость, которую он ей подкинул в позапрошлом году, так это ведь касается только самой Насти. Если она сочла возможным его простить и снова с ним сблизиться, так нам-то какое дело? Лично мне он большим другом не был, но общались нормально.
— А вы, Юля? — я опять перевел взгляд на девушку. — Вы как относились к человеку, который столь некрасиво поступил с вашей подругой?
— Я тоже думаю так, как Миша сейчас сказал, — медленно ответила Назарова. — Все, что между ними происходило, только их и касается. Мне вообще фиолетово было.
В ее карих глазах сверкнул мимолетный огонек, давший мне основания думать, что на самом деле ей было далеко не все равно. Чего-то эта девушка недоговаривает. Да и ее молодой человек тоже.
— Ладно, молодые люди, время уже половина первого, а в пять часов нам всем следует быть на берегу Радужного, — подытожил я, поднимаясь, — не забыли?
— Не забыли, нам еще вчера сообщили, что сегодня будет проводиться следственный эксперимент на месте преступления. Мы приедем к пяти. С Максом Трофимовым уже договорились, он нас отвезет.
Обычно я люблю поправлять неточности, допускаемые моими собеседниками, но сейчас не стал объяснять парню разницу между проверкой показаний на месте и следственным экспериментом. Разница есть, и существенная, но даже студенты юридических факультетов не всегда могут ее просто и доходчиво объяснить на экзамене. Зато я задал другой вопрос:
— Кто убил Колю Абрамова? Вот вы, Юля, как считаете?
— А разве непонятно? Трофимова его и убила.
Ответ был настолько уверенным и безапелляционным, что я даже удивился. Обычно лучшие подруги так себя не ведут.
— Вы так говорите только потому, что она арестована?
— Вовсе нет, — недовольно ответила Юля, — просто никто, кроме нее, и не мог убить. Мы ж вам сейчас все по полочкам разложили, все обрисовали, как было. Мы оба вернулись на берег, и Трофимова почти сразу же пошла в дом и там будто бы нашла труп Коли. Кто ж его убил за эти две минуты, да так, что мы ничего не видели и не слышали?
А вот теперь уже идет явное несоответствие… И брат Насти, и Аркадий Завитаев говорили, что временной промежуток между возвращением Миши с Юлей и уходом Насти был хоть и коротким, но все же не двухминутным. От пяти до десяти минут прошло, так точнее будет.
— А вы, Михаил? Верите в виновность Анастасии Трофимовой?
То, что на лице молодого человека отразилась внутренняя борьба, — несомненно. Вот только непонятно, что с чем боролось. Такое чувство, что ему и ответить хочется, и в то же время он понимает, что отвечать нельзя. В этот момент я совершенно точно понял, что ему известно нечто такое, о чем он не считает возможным говорить, но что имеет непосредственное отношение к убийству.
— Я не знаю, — наконец ответил Григорьев чуть дрогнувшим голосом и еще раз повторил: — Я не знаю.
***
На базу отдыха мы с Зиной прикатили к четырем часам дня. При дневном свете, в ясную солнечную погоду озеро Радужное смотрелось просто восхитительно. Жаль, что я не умею рисовать, а то бы непременно запечатлел на холсте и темные верхушки сосен, и нависающие над бутылочно-зеленой водой ветви кустарников, и скопище желто-белых кувшинок у противоположного берега… Озерцо-то небольшое, одним взглядом охватить можно. Где-то на середине водоема я увидел двухвесельную лодку, на которой отчетливо угадывались очертания молодых мужчины и женщины. Наверное, парень устроил для своей девушки романтическое свидание, прогулку по воде со сбором кувшинок. Не все же по средам работают или учатся.
Вопрос о собаке разрешился очень просто. У той будки, которую я вчера заметил, сидел на цепи роскошный белый пес с рыжевато-желтыми подпалинами. Густая шерсть, широкая грудь и мощные медвежьи лапы явно свидетельствовали о родстве с кавказскими или среднеазиатскими овчарками. И все же это была дворняга, хотя и огромная. И еще мне бросилась в глаза ее ухоженность. Никаких колтунов в шерсти, никаких прицепившихся к лапам или брюху репьев, никаких слезящихся или гноящихся глаз. Каждый волосок причесан и прилизан заботливой рукой опытного собачника. Очень странно видеть такую гламурную псину в роли сторожа на лесной базе.
— Как зовут собаку? — спросил я у новой смены охранников.
— Бисмарк, — с гордостью ответил мне полуседой крепкий мужик, в котором я безошибочно угадал того самого собачника. — Шестой год ему пошел…
Далее мне пришлось прослушать обстоятельный рассказ, касающийся рождения и взросления пса с именем германского канцлера. Узнать об его повадках, способностях, симпатиях и антипатиях, гастрономических вкусах и даже особенностях полового поведения. Воистину собачники — особые люди. Имею в виду, понятное дело, не всех людей, которые держат в квартире или в доме четвероногого друга, а именно знатоков, фанатов, для которых воспитание и дрессировка питомца стали главными в жизни удовольствиями, а забота об его здоровье — чуть ли не сакральной, святой обязанностью. Сам я собаку никогда не держал, разве что в далеком детстве у моих родителей жила маленькая той-терьериха по кличке Семечка. А вот посмотришь иногда на истинных любителей, послушаешь их увлеченные повествования и поневоле начинаешь им завидовать…
— Андрей Иванович, — мягко перебил я довольного возможностью поговорить на любимую тему охранника, — так я правильно понял, Бисмарк — ваша собака?
— По сути и по смыслу — да, моя собака, — уверенно ответил тот, размашисто рубанув рукой по воздуху, — а кому он принадлежит по закону, это вопрос особый. Его взял из приюта еще щенком один мужик, который здесь работал лет пять назад. Ему руководство поручило найти нормальную собаку для охраны нашей базы, но так, чтобы ни копейки денег не потратить. Потому он и взял беспородного… А беспородный-то он только наполовину, у него или отец, или мать — чистокровный кавказец, уж можете мне поверить… Короче, мужик тот совсем немного поработал и уволился. А в позапрошлом году я сюда работать пришел, когда пенсию дали. Вот и взял шефство над Бисмарком. На зиму я его к себе домой увожу, здесь все равно делать ему нечего, да и холодно в будке, морозы-то иногда ударяют под сорок. Нормальный корм ему каждый раз привожу. Расчесываю, профилактику провожу, разговариваю с ним…
Андрей Иванович, продолжая отвечать на мои вопросы, ласково поглаживал голову своего любимца. Бисмарк вел себя почти как кот, ласково льнул к рукам мужика и разве что не мурлыкал от удовольствия.
— А где он был в субботу, не знаете?
— Как же мне не знать, если я сам его еще в пятницу с утра, как мы смену сдали, в Город увез. В ветеринарку.
— Зачем?
— Отравился Бисмарк, съел что-то не то. Лежал грустный-прегрустный, даже приподняться не мог и скулил жалобно, прямо душу рвал… У меня в автомобильной аптечке только активированный уголь был, я штук пятнадцать таблеток в воде развел и ему в пасть влил, вроде полегчало. Но это ж все равно не лечение, а просто временная мера. Повез к ветеринарам…
— А чем отравился, так и не выяснили?
— Пытался. Я ж потом обе смены расспросами задолбал, все выяснял, кто и что ему давал. Ничего особенного не давали, говорят. Ту же кашу ему варили, что и обычно, и корм такой же давали. Наверное, нашел какие-нибудь объедки на базе да и съел. Здесь же студенческие компании иногда отдыхают, в мае-то. Шашлыки нажарят, схомячат, а за собой убрать недосуг. Вот он и нашел какую-нибудь тухлятину, переперченную-переприправленную…
— А разве он не все время на цепи сидит?
— Не всегда. Другие смены нет, а вот я лично всегда его спускаю с цепи, ближе к ночи. Собака — это зверь, ей моцион нужен. Видели бы вы, как он тут круги наматывает, когда я его спускаю…
— Ну ладно, увезли вы его в ветеринарную клинику, и дальше что?
— Промывание желудка сделали, две капельницы поставили, чтоб всю отраву из организма вывести. Сказали, еще пару дней понаблюдать, уколы поставить. Ну, я его в свой дом и привез, у меня там вольеры понастроены, еще пять немцев живут…
— Кто живет? — не сразу понял я.
— Немецкие овчарки. А в воскресенье с утра смотрю — опять Бисмарк загрустил, морду на лапы положил, от еды отказывается… Решил я, пусть до следующей смены у меня дома побудет, жена с сыном за ним присмотрят. Вчера он полностью оклемался, вот я его сегодня и привез…
Вон оно что, значит. С утра пятницы до утра среды самый эффективный сторож на базе отсутствовал. На больничном был. В не очень высоких профессиональных и личных качествах предыдущей смены я убедился вчера и не думаю, что другие две смены намного лучше. А вот собака — она и в Африке собака. Уж если бы ночью или вечером вблизи шарился кто-то посторонний, выслеживая бедного сластолюбивого Колю Абрамова, то собака бы лай подняла, это точно. А поскольку будка расположена рядом с местом дислокации охранников, то, думаю, они все же изволили бы вынести свои задницы и пройтись по территории базы.
Что же получается? А получается, что версия о проникновении постороннего лица на базу обрастает дополнительными подтверждениями. Вернее, так: все более и более реальной становится сама возможность такого проникновения. Да и с внезапным заболеванием кавказоподобного Бисмарка что-то нечисто.
— Андрей Иванович, а вы не помните, раньше вам не приходилось его возить в лечебницу?
— Никогда, — после непродолжительного раздумья ответил мужчина, — не было такой надобности. Он же дворняга наполовину, да и живет с самого детства на улице, так что крепкий, выносливый. Ничем раньше не болел.
Не болел, не болел… А за два дня до убийства взял и заболел. Причем не чумкой или воспалением легких, нет. Отравился. Может, кому-то очень нужно было убрать отсюда собаку на несколько дней?
За разговором с Андреем Ивановичем прошло около сорока минут. Моя дочь тем временем исходила вдоль и поперек всю базу, залезла во все щели, в какие только можно было залезть. А нельзя было залезть только в одно помещение: в тот самый домик, в котором убили Абрамова. На двери висел замок и были капитально приклеены бумажки с печатями следственного управления. Что ж, правильно, так и должно делаться.
Ровно в пять часов вечера приехали на «газели» Достоевский-Харченко и его помощники. В их числе был и тот молодой оперативник, которого я утром видел в крематории. Сам факт его участия в работе по делу меня очень радовал. Дело в том, что старший лейтенант Александр Сафронов был младшим братом одного моего подзащитного, которого я семь лет назад избавил от нескольких лет физического труда на свежем воздухе. Молодой мужик, кандидат в мастера спорта по самбо, в темном переулке заступился за честь совершенно незнакомой девушки, вступил в бой с шайкой отморозков, потенциальных насильников. Одного нечаянно убил, другого столь же нечаянно лишил возможности когда-либо кого-либо насиловать, а третьему сломал руку и вынес четыре зуба. А тут как раз и ментовский патруль подоспел. Девушка испугалась, убежала. А двое оставшихся в живых подонков накатали на самбиста заявление, и мог бы он рассчитывать самое лучшее на пятерку, если бы не я, адвокат Лебедев. Подробности пересказывать не буду, но результат сам за себя говорит: вышел мой парень из зала суда без наручников, юридически несудимым. А младший брат его, Саша, который в то время еще в школе милиции учился, потом стал сотрудником отдела уголовного розыска и в знак благодарности сливал все интересующие меня сведения. По делу об убийстве гражданина Абрамова — тоже.
Вслед за «газелью» следственного управления показалась и машина Максима Трофимова, на которой помимо него самого прибыли Аркадий Завитаев и Миша с Юлей. Тоже разумно, зачем зря бензин жечь, если можно всем уместиться в одном автомобиле. Вот и мои вчерашние знакомцы, Антон Лычагов со своим дедом, тоже не пожелали трепать свою ласточку. Видимо, Харченко их подхватил в Сосновке.
Проверка показаний на месте — это не то же самое, что следственный эксперимент. Внешне очень похоже, но есть и отличия. Одно из них заключается в том, что в следственном эксперименте одновременно может принимать участие много людей, а проверяют показания на месте у каждого гражданина в отдельности. В нашем случае последовательность определилась такая: брат моей подзащитной, Юля Назарова, Михаил Григорьев, Аркадий Завитаев и двое охранников. Сначала старый, потом молодой. Пока один рассказывает и показывает, остальные находятся на некотором отдалении, возле автомобильной стоянки.
Максим спокойно, хотя и несколько прерывисто рассказывал, как они приехали… как седой охранник открыл им гостевой домик… как разложили вещи… как бродили по берегу… как готовили шашлык… Описание событий, предшествовавших обнаружению трупа, Харченко потребовал дать не один раз, а целых два. Снова и снова Максим заходил в дом, открывал холодильник, брал бутылки и возвращался на берег, каждый раз указывая место, где он встретился и перекинулся парой слов с обиженным Колей, которому жить оставалось не более получаса.
Юля Назарова деловито рассказывала о своих манипуляциях по приготовлению шашлыка, пересказывала диалоги между участниками пикника, даже копировала некоторые жесты и выражение лиц. Зябко поводила плечами, как будто от холода, и уходила в дом. В прихожей брала куртку, накидывала ее на себя. Заглядывала в комнату, где продолжал обижаться Коля, двумя фразами призывала его возвратиться на берег. Получив отказ, выходила за дверь и спускалась с крыльца. Под влиянием естественного физиологического желания заходила в ближайшие кусты дикой малины, присаживалась… «Нет, нет, гражданка, джинсы снимать не обязательно…» Опять подходила к домику и возле крыльца встречалась со своим молодым человеком. Да, да, точно помню, он как раз выходил с телефоном в руках…
За словами и действиями свидетеля Михаила Григорьева мы с Зиной наблюдали особо внимательно. Вот он кладет на тарелку последний кусок свинины, делает глоток из стаканчика, вот он шарит по карману в поисках мобильника, встает и уходит в дом… Так, зашел в дверь, сразу налево, на кухню. Телефон оставлял заряжаться вот здесь, на выступе стены за холодильником. Вынул вот из этой розетки зарядное устройство, сунул телефон в карман, хотел было выйти, но все же заглянул в соседнюю комнату, увидел лежащего на кушетке Абрамова, позвал его той самой фразой: «Эй, ты чего куксишься, компанию подводишь, пойдем к нам». Получил короткий ответ: «Нет». А вот он выходит из домика, осматривается вокруг и видит свою девушку, выходящую из малинника… Да, да, вот из этих самых кустов. Берет ее за руку и возвращается к друзьям.
Курчавому темноволосому Аркадию Завитаеву не пришлось много рассказывать. Сидел на берегу, старательно делал вид, что не замечает ссоры между Абрамовым и Трофимовой, потом отошел на пару метров к воде, присел на гранитный валун. Смотрел на другой берег, думал о своем. Потом опять пересел на складной стульчик. Видел, как уходили и возвращались Юля с Мишей, как минут через десять Настя легонько хлопнула себя по бедру и пошла в сторону дома… Услышал ее приглушенный крик, вскочил. Побежал в дом. Увидел на пороге труп и сидящую на полу Настю. Проверил пульс, поискал в аптечке нашатырный спирт для Насти, не нашел. Оставив друзей в доме, побежал к охранникам, сообщил им о случившемся.
Дошла очередь до секьюрити. Перед тем как снимать у них показания, Харченко бегло ознакомился с содержанием тех бумажек, которые мне вчера удалось хитростью и наглостью выбить из Антона и его деда. Несколько раз хмыкнув и фыркнув, следователь все же сунул бумажки в свой портфель. Приобщать их к материалам дела я не просил, зная, что наверняка получу отказ по вполне разумным основаниям.
Впрочем, в этом не было особой необходимости. Несмотря на все свои недостатки, Федор Михайлович Харченко не был упрямым ослом, игнорирующим факты, которые не укладывались в его концепцию. И не был подонком, готовым с легкой душой отправить под суд невиновного человека. Мы еще вчера без слов поняли друг друга и заключили негласный договор: я представляю доказательства причастности к преступлению конкретного человека, а он снимает обвинения с моей подзащитной. Мешать мне в поисках таких доказательств Харченко не собирался, в этом я был уверен на двести процентов.
Может быть, Федор Михайлович слишком сурово посматривал на деда и внука, в глубине души проклиная их за то, что изначально ввели его в заблуждение своей ложью, но в итоге показания они дали именно такие, на которые я и рассчитывал. Старик рассказал и показал, как он встречал приехавших в субботу студентов и открывал им гостевой домик и как потом увлеченно смотрел старый советский фильм про Максима Перепелицу и футбольный матч Россия — Словакия. Антон же поведал, что к месту студенческой пирушки вообще за весь вечер не подходил, вплоть до того момента, пока не прибежал маленький чернявый паренек и не сообщил двум кретинам, что на их подведомственной территории произошло не вполне ординарное событие…
***
Около половины восьмого следственные мероприятия были закончены. Следователь сидел на деревянной лавке рядом с автомобильной парковкой и заполнял свои протоколы. Юля с Мишей сидели на другой скамейке, чуть в отдалении, и о чем-то разговаривали вполголоса. Аркадий Завитаев подошел было к ним, но быстро понял, что в данный момент его присутствие нежелательно, и тоже двинулся в сторону парковки. Незадачливые охранники, дед с внуком, смирно сидели рядом со следователем. Конечно, куда им деваться, они ж без машины.
Мы с Зиной и Максимом в пятый раз осматривали домик, где произошло преступление. Хотя там и осматривать-то нечего по большому счету. Совсем маленькое помещение, квадратов двенадцать, не больше. Заходя в дверь, попадаешь в прихожую. Из прихожей можно попасть в кухню и в единственную комнату. Окно в кухне выходит на лес, окно в комнате выходит на берег. В прихожей тоже есть маленькое окошко, и через него я вижу те гранитные валуны, возле которых в субботу сидели Настя и ее друзья…
— Максим Александрович, подойдите сюда, пожалуйста, — вдруг позвала молодого человека Зина, — вот сюда, к холодильнику.
Максим послушно подошел к доисторическому агрегату, как будто привезенному из тех времен, когда продавцы в продуктовых магазинах заворачивали трехрублевую красную колбасу в коричневую бумагу. Надо же, а ведь старая-престарая «Бирюса» исправно служит уже лет сорок, тогда как современные холодильники, изготовленные по зарубежным технологиям, оставляют желать лучшего в плане надежности. Умели технику делать, умели…
— Вы отсюда вино брали?
— Ну да, — утвердительно кивнул Максим, — другого холодильника здесь нет.
— Не помните, он в тот момент работал или нет?
— Конечно, работал, — удивился парень, — бутылки ж холодные были!
— Нет, вы меня не так поняли. Любой холодильник периодически включается и выключается, сам, без команды. Пять минут поработал — десять минут отдохнул и так далее. Старые советские холодильники обычно гудят, когда работают. А вот он — гудел или нет?..
— Не помню, — категорически пожал плечами молодой человек, — да и с чего бы мне помнить? Вот вы, — обратился он к Зине, — помните, работал ли сегодня холодильник на вашей кухне, когда вы продукты к завтраку доставали?
— Очень жаль, что не помните…
Я в тот момент не понял, к чему клонит моя дочь. А она протянула руку за холодильник, нащупала там штепсель и воткнула его в розетку. Агрегат чуть вздрогнул и еле слышно загудел. Зина вопросительно посмотрела на Максима. Тот опять пожал плечами, дескать, что вы от меня еще хотите. Зина недовольно покачала головой и резко выдернула штепсель из розетки. На сей раз «Бирюса» издала куда более громкий, дребезжащий звук, чем при включении.
— Точно, точно! — вдруг вскрикнул Максим. — Вот такой звук он и издал, когда я его закрывал! Значит, работал, точно.
— Уверены?
Зина пытливо заглядывала парню в глаза, а я стоял рядом и по-прежнему не понимал сути ее расспросов.
— Уверен. А что?
— Да так, ничего особенного, — смущенно улыбнулась Зина, — у меня к вам просьба, Максим Александрович. Дойдите, пожалуйста, до будки охранников и попросите показать холодильник, который у них там стоит. Меня интересует, с таким ли точно шумом он включается и выключается, или тише, или громче.
Трофимов недоверчиво посмотрел на мою дочь, хмыкнул и спустился с крыльца. Дождавшись, пока он отойдет на приличное расстояние, Зина подвела меня вплотную к холодильнику.
— Обрати внимание на розетку, папа.
Розетка как розетка. Двойная. Пара дырочек вверху и пара внизу. У меня дома почти все розетки такие же.
— Ничего странного не видишь? А теперь смотри и слушай.
Зина опять взяла в руку штепсель и воткнула его в верхнюю розетку. Холодильник дернулся и загудел. Зина вынула штепсель, и гудение прекратилось. Ну что ж, ничего странного, вполне соответствует законам физики.
— Смотри дальше, пап.
Зина плавно вставила вилку в нижнюю часть розетки. Никакой реакции, агрегат молчал. Еще раз! Ничего. Еще раз. Полная тишина.
— И что же… — начал было я и осекся. До меня дошло.
Выйдя на крыльцо, я помахал рукой Мише Григорьеву, приглашая его подойти. Он вместе со своей подругой поднялся с лавочки и зашел в дом. Я обратил внимание, что он осторожно перешагнул то место, где ранее лежал труп Коли Абрамова.
— Михаил Сергеевич, давайте еще раз кое-что уточним, — предложил я. — Только одно обстоятельство, по поводу ваших показаний.
— Какое обстоятельство?
— Покажите, пожалуйста, куда вы клали телефон, когда ставили его на зарядку?
— Я должен всем показать по два раза? — раздраженно сказал Григорьев. — Сначала следователю, потом вам, да?
— Не нужно раздражаться, я же не из простого любопытства спрашиваю… Просто покажите, куда вы клали телефон.
— Вот сюда, — молодой человек легонько щелкнул по выступу в стене, на который он уже действительно указывал дважды за сегодняшний день.
— Хорошее место, — удовлетворенно констатировал я, — там ваш телефон никому и не виден. Если бы в домик забрался вор, он бы его просто не нашел, так ведь? Разве что стал бы шариться за холодильником…
Михаил пристально посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Зину, потом взглянул на стоящую рядом Юлю. Покусал губы.
— Не понимаю, что вы мне хотите сказать.
— А телефон-то в итоге зарядился?
— Зарядился. И что?
— Только то, что вы лжете. Не ставили вы телефон заряжаться. Обратите внимание: из двух розеток работает только одна, верхняя. А вы ни разу не сказали, что выдергивали штепсель от холодильника из розетки!
В подтверждение своих слов я несколько раз продемонстрировал Григорьеву то, что несколькими минутами ранее показала мне дочь. Молодец она у меня, на такую мелочь внимание обратила. Интересно, как парень будет выкручиваться? Впрочем, выход у него только один. Именно так стал бы выкручиваться в подобной ситуации и я сам.
— Я не знал, что розетка неработающая… — пробормотал Михаил. — Я поставил телефон и пошел с друзьями на берег. Потом забрал. Получается, он у меня все это время не заряжался…
— Так вы же только что сказали, что телефон зарядился?
— Я так думал.
— И когда взяли телефон в руки, не посмотрели уровень заряда батареи?
— Нет.
— Ну ладно, Михаил Сергеевич, — спокойно сказал я, — у меня нет к вам больше вопросов… Хотя вот еще один: вы кому звонили-то?
— Когда звонил?
— Ну, вам же для чего-то понадобился мобильник. Специально в дом пошли за ним. Звонка важного ждали? Или сами хотели позвонить?
Парень вдруг разозлился. Вернее, не очень умело сделал вид, что разозлился. Опыт у меня большой, так что наигранность его поведения я сразу распознал.
— Да почему я должен что-то объяснять?! — выкрикнул он. — Я оставил свой телефон в доме. Захотел его забрать и забрал. Без всяких причин! И не собирался я никому звонить! Просто мне привычнее, когда телефон лежит в кармане. Вот и все, никаких других объяснений нет. Вы довольны?
— Более чем. Не волнуйтесь, Михаил Сергеевич, я же сказал, что больше вопросов к вам мне имею… Можете ехать в Город.
Парень еще раз пристально оглядел нас, сжал руку Юли Назаровой, которая в течение всего нашего разговора не произнесла ни слова, и они вместе вышли за дверь. Еще через пару минут вернулся Максим, и нам пришлось сделать вид, будто нас действительно интересуют технические характеристики, внешний вид и содержимое холодильника, стоящего в помещении охраны…
***
Пока возвращались в Город, Миша Григорьев десять раз успел пожалеть, что решил сэкономить на бензине и не поехал на своей машине. Не мог же он говорить с Юлей на волнующую его тему в присутствии Максима Трофимова и Аркадия Завитаева, сидящих спереди, один на водительском месте, второй на пассажирском.
Поднявшись наконец в квартиру, которую они с Юлей снимали уже около года, молодой человек дал волю своим чувствам.
— Блин, и что теперь будет?! Надо ж было проколоться на такой мелочи! Завтра меня вызовет следователь, начнут теребить оперативники, и что я им буду говорить?
— Да чего ты завелся-то?.. Ну, спросил тебя адвокат про твой телефон, подумаешь… Ты же отмазался!
— Юля, да он же мне не поверил! У него на усатой роже написано, что он мне не поверил! И отмазка моя дешевая какая-то. Поставил телефон на зарядку и не проверил, зарядился он или нет… Ну глупо же!
— Ничего страшного.
Юля сбросила с себя уличную одежду и набросила на плечи халат, настолько короткий, что его можно было принять за рубашку. Белоснежная ткань подчеркивала великолепие ее смуглых ног, которые были главным предметом гордости Юли Назаровой. Ей было досадно, что Михаил категорически запрещает надевать этот эротичный халат в присутствии гостей мужского пола.
— Не психуй, Микки, у нас все в порядке. Подумай сам: если бы эта дурацкая нестыковка с телефоном имела какое-то значение, адвокат Насти непременно сообщил бы о ней следователю. Нам же читали правоведение на первом курсе, ты что, все забыл? Кто такой адвокат? Да никто. Он ничего не решает и ни на что не влияет. В уголовном деле все решает следователь. Если уж адвокат поймал тебя на лжи, он должен был мгновенно позвать… как фамилия того бесцветного мужика? Харченко! Вот его он должен был позвать и сказать, что ты соврал про телефон. А он не позвал и не сказал. Значит, нестыковка эта вообще никакой роли не играет, пойми ты!
Миша ничего не ответил, только горестно вздохнул. Последние четыре дня ему было плохо, очень плохо. Никогда прежде ему не приходилось совершать подлость такого масштаба, способную привести к столь тяжким последствиям. Но и не совершить ее он не мог. Не мог, потому что безумно любил сидящую в глубоком кресле жгучую брюнетку в сверхкоротком белом халате.
Благосклонности Юли Назаровой Миша добивался долго. Еще на вступительных экзаменах он обратил внимание на смуглую, темноволосую девушку с длинными ногами и пышным бюстом, светящуюся какой-то библейской, семитской красотой. Про себя он называл ее «Юдифь», по имени героини древнееврейского эпоса. Именно такой тип женской внешности всегда притягивал молодого человека, которого природа остроумно наделила чисто славянскими светлыми кудрями и голубыми глазами. Неудивительно, что две его предыдущих девушки происходили из народа, утратившего свою государственность во времена Римской империи и восстановившего ее вскоре после Второй мировой войны. Сама Юля Назарова, впрочем, была русской.
Три года Миша пытался стать для Юли Назаровой чем-то большим, чем просто хороший знакомый, однокурсник. Оказывал ей мелкие знаки внимания. Старался как можно больше бывать в тех же компаниях, что и она. Не пропускал ни одного праздника или просто студенческой вечеринки с ее участием. Передружился со всеми ее подругами, в том числе с самой близкой, Настей Трофимовой. Не позволял себе никаких интимных отношений с другими девушками, а если и позволял, то только в том случае, если имел железные гарантии, что о них не узнает Юля.
Нельзя сказать, что его усилия оставались незаметными для объекта внимания. Редкая женщина, находясь в здравом уме и имея хоть какой-то жизненный опыт, не распознает за три года мужскую влюбленность. Но Миша Григорьев, сын малоимущих родителей, мальчик из провинции, проживающий в студенческом общежитии, немного закомплексованный, немного «ботаник», равнодушный к ночным клубам и не умеющий танцевать, до поры до времени не привлекал активную, бойкую и сексуально раскрепощенную Юлю Назарову. Ей нравились парни мажористого типа, любители ночной жизни, готовые сорить денежными купюрами ради своей девочки. Такие у нее всегда и были начиная с девятого класса. С тех пор количество ее половых партнеров перевалило через второй десяток, а период отношений с каждым из них варьировал от двух часов до двух месяцев. Сексуальный аппетит у девушки явно превышал средние показатели, и молодые клубные парни с купленными на родительские деньги тачками готовы были ее потребности удовлетворять.
Ситуация изменилась к середине четвертого курса. Во-первых, Юля несколько подустала от тусовок и вечно сменяющихся партнеров, ни в одном из которых она не видела интереса к себе как к личности. Во-вторых, сам Миша Григорьев немного пообтесался в Городе, утратил наиболее заметные и отталкивающие провинциальные черты, поднаторел в новомодной индустрии развлечений.
Самым же решающим обстоятельством стало появление у него денег. В маленьком городке на севере области умерли один за другим родители Миши, и в его собственности оказалась двухкомнатная квартира в панельном доме брежневской застройки, которую молодой человек почти сразу же продал. Не бог весть какие деньги, но их все же хватило и на новенький «форд», и на модные шмотки, и на то, чтобы перебраться из общежития в съемную хату и ежемесячно платить за нее по пятнадцать тысяч рублей. Кое-что еще и осталось, и Миша мог позволить себе шиковать по клубам и торгово-развлекательным центрам. Не на очень длительный период, правда…
Отмечать завершение зимней сессии Миша пригласил не только Юлю, но и ее лучшую подругу Настю. Кстати, тогда же он впервые увидел ее брата Максима. Молодого человека у Насти Трофимовой на тот момент не было, она еще приходила в себя после разрыва с Колей Абрамовым и пришла в ресторан с братом.
Веселье в одном из лучших питейных заведений города продолжалось до двух часов ночи, после чего как-то само собой получилось, что Трофимовы оказались в одном такси, а Миша с Юлей — в другом… Уснуть Мише удалось только под утро, а царапины на спине, оставленные ногтями страстной жгучей красавицы, были видны в зеркале еще десять дней.
Вскоре у Юли произошел конфликт с родителями по какому-то незначительному поводу, который она даже не стала разъяснять Мише, и девушка перебралась к нему на квартиру. Совместный быт, совместные нужды, совместные радости и неприятности… Молодой человек был счастлив и горд собой: он наконец достиг цели, добился «своей» женщины. Не с каким-нибудь крутым бизнесменом или мажором она живет и страстно занимается сексом, а с ним, Мишей Григорьевым, совсем недавно приехавшим из северного городка с одним потертым чемоданом в руках. А то, что деньги, вырученные от продажи квартиры, очень скоро растают в воздухе, как дым от костра, так это не беда. В конце февраля, сразу после сдачи государственных экзаменов, молодой человек устроился работать продавцом-консультантом в магазин бытовой техники, трудился три дня через три, деньги, хоть и невеликие, все же зарабатывал. До получения дипломов можно дотянуть, а потом Миша надеялся устроиться в планово-экономический отдел крупного коммерческого предприятия, где его готовы были принять…
Финансовые запасы иссякли, однако, гораздо быстрее. Пришлось идти по дорожке, проторенной миллионами любителей иметь «самое лучшее, прямо сейчас»: брать кредиты в банках. От некоторых увеселительных мероприятий Миша тоже вынужден был отказаться. А его подруге даже и без этих ограничений уже приелась совместная жизнь с одним и тем же парнем, довольно посредственным, с ее точки зрения. Надоело и ведение домашнего хозяйства, к которому Юля чувствовала себя совершенно неприспособленной. Миша чувствовал, что ей стало откровенно скучно с ним жить. Боялся, что скоро она найдет предлог, чтобы помахать ему ручкой, уйти и не вернуться.
Но Юля Назарова не была бы самой собою, если бы ушла в никуда. Она и во время совместной жизни с Мишей тяготилась ограниченностью общения с представителями противоположного пола. Остаточный провинциализм в сочетании с ревнивым нравом Михаила Григорьева страшно мешали ей жить так, как она привыкла. Знакомиться в клубах и танцевать с парнями, принимать подарки от ухажеров, носить вызывающе короткие юбки, больше похожие на широкие пояса… Склонность к промискуитету была у нее в крови.
Несколько недель назад Миша случайно стал свидетелем недвусмысленной сцены с участием своей девушки и Коли Абрамова… Ничего серьезного-то и не было, кроме легкого флирта и полунамеков, да и что еще могло произойти в коридоре вуза в перерыве между парами? Миша тогда сдержался, сделал вид, что ничего не заметил. Но подобные сцены повторялись в самой нейтральной обстановке и в самых обыденных ситуациях. К майским праздникам молодой человек уже не сомневался: Юля «запала» на Николая Абрамова. Может, он и не совсем в ее вкусе, но все же яркий, модный, общительный, «человек-праздник»… Да и деньги у него время от времени откуда-то появлялись, хотя происходил из малообеспеченной семьи, воспитывался матерью и теткой. Короче, вполне подходящий вариант для девушки с таким складом характера, как у Юли. А то, что Коля — вроде как официальный бойфренд лучшей подруги, Насти, так это ерунда. Подобные обстоятельства никогда не были для Юли Назаровой достойным внимания препятствием для устройства личной жизни.
Мише ни на какой пикник ехать не хотелось. Чем больше времени Юля будет проводить в компании Коли Абрамова, тем больше у нее соблазна. И тем больше возможностей воплотить свои мечты в реальность. Миша пытался было отговорить Юлю от поездки, но открыто говорить о своей ревности не смог, а других аргументов просто не нашел. Вечер субботы, никаких срочных дел у них нет, лучшие друзья собираются весело провести время на природе — почему не поехать?.. Миша предчувствовал беду и в своих предвидениях не ошибся. И теперь он должен лгать, выкручиваться, презирая самого себя. Одно хорошо: Николай Абрамов больше не опасен. Юлечка к нему не уйдет…
***
Воодушевившись найденным в интернете восторженным текстом, повествующим о чудесах Крымских гор, Сергей и Настя решили провести вечер на самой вершине вулканического массива Кара-Дага, на Святой горе.
С полукилометровой высоты открывается вид, поистине переворачивающий сознание. Здесь бы и человек с менее развитой духовностью и небогатым воображением поневоле задумался бы о вечности мира и бренности человеческого существования, о Боге и дьяволе, о Добре и Зле, о спасающей мир красоте, о смысле жизни и о многих других вопросах, на которые тысячелетиями ищет ответы философская наука.
Молодые мужчина и женщина сидят на поросшей редким кустарником застывшей лаве, которая в юрскую эпоху плеснула из земных недр, шипя и взрываясь, поднимаясь в небо раскаленными клубами дыма и газа. Разливалась огненными реками, с жутким ревом обрушивалась в море. Успокаиваясь и застывая, образовывала причудливые фигуры, по сей день приковывающие к себе пытливые взоры туристов и вызывающие трепет людских сердец. «Король», «Королева», «Епископ», «Сфинкс»… Сидя на плотном покрывале и одной рукой обнимая Настю, Волков несколько раз быстро закрывает и открывает глаза, вновь и вновь пытается разглядеть в темных скалах фигуры тех, кого они изображают. Почему вот эта коричневая громада именуется «Королем»? Где корона, где скипетр, где горностаевая мантия?.. Сергей вспоминает, что много лет назад, любуясь красотами Кара-Дага, глазами шестилетнего мальчика он без труда распознавал всех здешних сказочных персонажей. И зачем так страстно хотел побыстрее вырасти? Ну вот, вырос. Да, многое приобрел. Но кое-что и потерял, например, способность смотреть на мир глазами ребенка, видеть сказочное, сверхъестественное, невероятное…
Он переводит взгляд чуть правее, смотрит на соседнюю скалу, верхушка которой еще освещена лучами падающего за далекие желтые холмы солнца. Когда последний луч дневного светила догорает, Волков вдруг видит, как бурая поверхность скалы начинает светлеть и скоро становится белоснежной. Видит стройное женское тело, одетое в длинное, в пол, старинное платье. Видит выпуклости симметричных грудей, горделиво развернутые плечи, изящную сверкающую корону на высоко поднятой голове, чувствует на себе надменный взгляд слегка прищуренных глаз. Королевский взгляд! Снежная Королева, странным образом переместившаяся из холодной Арктики в жаркий Крым, усмехается очень знакомым движением губ. Волков пристально, хотя и с некоторым страхом вглядывается в ее лицо и узнает… Ну конечно, еще бы не узнать! Одна Снежная Королева вдали, другая — рядом. От далекой исходит арктический холод, от близкой — приятное согревающее тепло. Но нет, не двух королев он видит и чувствует, а одну, в двух лицах, в двух ипостасях… Так и до галлюцинаций недалеко. Сергей трясет головой, разгоняя наваждение. Прикасается губами к Настиной шее и замечает, что девушка тоже с приоткрытым ртом всматривается в причудливые нагромождения скал. Грудь ее часто вздымается, щеки горят… А где-то далеко внизу вздыхает и шуршит галькой о камни Черное море. И кажется, что сама Святая гора, несокрушимая твердыня, тоже пульсирует и колышется, как будто в ее недрах запрятано гигантское живое сердце… Впрочем, так оно и есть. На многокилометровой глубине кипит и бурлит магма, и кто знает, когда захочется ей вновь разбудить спящий вулкан? Страшно подумать… Нет, совсем не так. Волков ловит себя на мысли, что ему как раз совершенно не страшно думать о грядущей катастрофе, которая может полностью изменить очертания береговой линии на десятки километров, обрушить в море все эти горные музеи застывших фигур и на их месте возвести новые коллекции королей, монахов и фантастических зверей, еще более величественные.
— Как странно, — говорит Настя.
— Что именно?
— Вспомнилось сейчас… «Страсть к разрушению есть вместе с тем творческая страсть». Знаешь, чьи это слова?
— Михаила Бакунина, идеолога русского анархизма, — отвечает Волков, с минуту побродив по закоулкам памяти. — Кажется, ты сейчас подумала о том же, о чем и я?
— Наверное. Ведь мы с тобой сейчас любуемся результатами разрушений, взрывов, катастроф. А представляешь, сколько здесь погибло живого? От огромных диплодоков и стегозавров до мельчайших насекомых. И смотри, что родилось в итоге. Какие красоты, какие виды!
— Грустная правда бытия… Для того чтобы людишки через миллионы лет восхищались видами, нужно было уничтожить целый ареал обитания. Красота и смерть вообще идут рука об руку. Красота осеннего леса в средней полосе России тоже завораживает, но ведь она является продуктом увядания, угасания жизни. Облетят эти желтые, красные, бурые и бордовые листочки, и наступит безжизненная зима… Но ты сейчас упомянула творческую страсть, а разве понятие «творчество» можно применить к безликой природе? Творчество — процесс осознанный.
— А ты уверен, что за спиной природы не стоит личность, мыслящая субстанция, способная принимать решения и приводить их в исполнение? Сознательно разрушать и сознательно создавать?
— Бог?
— Пусть будет Бог, — с готовностью соглашается Настя, — хотя для меня это слово имеет совсем не тот смысл, который вкладывают в него христианские и мусульманские вероучителя. Если Он реально существует, то не имеет никакого отношения к нашим дурацким религиям, со всеми их мечетями и храмами, пагодами и синагогами, рясами, иконами и монастырями… Знаешь, мне однажды мой отец задал вопрос: «Ты атеистка?» Я ответила: «Нет». Тогда он спросил: «А какой же веры ты придерживаешься?» И я не смогла ответить. Потому что я не отрицаю существования Бога, но и не верю в тех богов, которых навязывают человечеству все мировые религии.
— А ведь твой папа, кажется, католик?
— Был когда-то. Он воспитывался в семье с католическими традициями, но бабка с дедом религиозными фанатиками не были, они только познакомили его с основными положениями христианства, обучили нескольким молитвам. Но это все — в детстве. А потом они переехали в Советский Союз, я тебе рассказывала. В Советском Союзе открыто исповедовать католицизм было небезопасно…
— Ясное дело, — саркастически усмехается Волков. — И не только в СССР, но и в Российской империи. То объединение, которое называет себя Русской православной церковью, оно же свое, домашнее, послушное любой власти и полностью от нее зависимое. Ислам тоже неопасен, у него нет единого духовного центра. Иное дело — католицизм. Нашим вождям во все времена была неприятна мысль, что часть населения считает себя детьми другой церкви, глава которой, страшно подумать, живет в другом государстве и не подчиняется решениям Священного Синода или Политбюро.
Настя звонко смеется. Достает из рюкзачка термос, разливает горячий чай в два пластиковых стаканчика.
— Вот именно, — произносит она, отпивая терпкую дымящуюся жидкость, — так что папу моего можно считать католиком и вообще христианином с большой натяжкой. Хотя в некоторые моменты у него случаются всплески религиозного мировоззрения… Года три назад он пытался доказать мне, что вступать в интимные отношения с мужчиной без обряда венчания есть страшный грех, совершенно непозволительный для наследницы польских и французских родов. Представляешь? А когда он все же узнал про мои отношения с этим подонком Абрамовым, то был вне себя от ярости. И из-за того, что Коля меня предал, и из-за того, что я вообще легла с ним в постель… Не знаю, из-за чего больше.
— Просто непонятно, как он согласился, чтобы ты со мной в Крым поехала, — качает головой Волков, — и как он вообще мирится с тем, что мы с тобой вместе проводим ночи у меня дома.
— Так я ж говорю, у него религиозность проявляется всплесками… Нелогично, согласна. Кстати, нелогичность и непоследовательность христианской церкви в свое время и оттолкнули меня от нее. И еще предельно слабая аргументация священников, что в России, что на Западе. Иногда, читая их сочинения, я думала: «Да лучше б вы вообще ничего не писали, больше бы верующих было…»
— Да уж, — в знак согласия кивает Сергей, ложась на покрывало и нежно поглаживая рукой Настину спину, — с некоторыми пассажами отцов церкви и мне приходилось сталкиваться. Например, перечисляют разные случаи, когда человек тяжело болел, или еще какая-нибудь беда с ним случилась, и он горячо молился или родственники за него молились, и происходило чудесное выздоровление, и все беды рассасывались сами собой. Священники вопрошают: что, разве сие не доказывает существование Бога? И они совершенно забывают про массу других случаев, когда больные люди молятся о выздоровлении и все равно умирают. Когда гибнут двухлетние дети, заведомо безгрешные даже с христианской точки зрения. Когда своды храмов обрушиваются прямо на головы молящихся… Ну представь: ты проводишь физический эксперимент, получаешь энный результат. Еще пять человек проводят такой же эксперимент, тоже получают энный результат. А еще десять человек проводят такой же эксперимент и получают совершенно другой результат! Допустимо ли выводить физический закон, исходя из результатов первых шести опытов и отбрасывая результаты десяти опытов?
— Нет, конечно… Да и с данными современной науки церковь свои воззрения не потрудилась увязать. Если уж они отрицают биологическую эволюцию и утверждают, что человек и животные всегда выглядели так, как они выглядят теперь, то следовало бы ответить на вопрос: а кто ж тогда разбросал по всем пяти континентам кости древних ящеров, всех этих плезиозавров, мастодонтов и прочих трицератопсов? Кто и с какой целью закопал в землю останки питекантропов и неандертальцев, и откуда взялись следы их жизнедеятельности?..
— Кстати, Настя, насчет неандертальцев… Костер разжигать будем?
— Нет, нет, Сережа, если уж здесь заповедник, то обойдемся без костра, не будем наносить ущерб Святой горе… Мы ж не до утра сидеть будем, максимум до полуночи.
— Не замерзнешь за три часа?
— У нас еще чая немного осталось, переживем. И потом, большое значение имеет, чем мы будем эти три часа заниматься…
На южном небе проступили звезды и молодой месяц. Двое людей на вершине Святой горы предались великому таинству плотской любви.
Глава 7
На следующий день я вновь отправился на Екатерининское шоссе для встречи с моей очаровательной подзащитной. Пока ждал ее в комнате для встреч с адвокатами, поймал себя на том, что очень боюсь увидеть признаки увядания ее красоты. Такое щемящее чувство иногда охватывает, когда ставишь в вазу с водой роскошный букет пурпурных роз или больших белых хризантем и понимаешь при этом, что всего через несколько дней их внешний вид изменится до неузнаваемости, и на помойку придется выкидывать сухие крошащиеся прутья. Человек, тем более молодой и здоровый, может вынести гораздо больше, чем срезанный садовый цветок. И все же мне до боли в сердце не хотелось видеть угасающую красоту Насти Трофимовой.
Впрочем, когда ее привели, я с облегчением перевел дух. За минувшие с нашей последней встречи два дня девушка и не изменилась. Не появилось ни затравленного или забитого выражения глаз, ни скованности движений, ни повышенной нервозности или фатального безразличия. Ну что ж, сильная натура. Оказалась в совершенно незнакомой, угнетающей обстановке, да еще и ближайшее будущее покрыто мраком, а сама ничего, держится. Или она настолько уверена, что я смогу ей помочь? Эх, Анастасия, мне бы твою уверенность…
Практически все заданные мною вопросы касались друзей Насти, ставших свидетелями по делу об убийстве Николая Абрамова. Миша, Юля и Аркадий. Последним я интересовался скорее для фона. Не хотелось мне раньше времени привлекать внимание именно к Михаилу Григорьеву и его девушке. С адвокатом следует быть предельно откровенным, это факт. А вот подзащитному вовсе не обязательно вываливать всю правду-матку. В некоторых случаях можно только хуже сделать. Вот рассказал бы я Насте про то, как поймал на лжи Мишу, и стала бы она день и ночь думать на эту тему. В итоге сделала бы вывод, что он и есть убийца… Раз солгал — значит, убийца. Обычно далекие от криминала люди рассуждают именно так…
Сам же я абсолютно не был уверен, что Григорьев причастен к преступлению. Тем не менее он солгал. Никакой телефон он в тот вечер не забирал, потому что на зарядку его не ставил. Так зачем же он поперся в домик? Ведь была же причина! Причем такая причина, о которой он не считает возможным рассказывать ни мне, ни следователю. Кто же может вести себя подобным образом? Убийца. А еще кто?
Ну ладно, пускай он убийца. А какой у него мотив убивать Абрамова? Анастасия долгое время близко общалась и с тем и с другим, была в курсе их взаимоотношений. Однако из ее рассказа никакого мотива не вырисовывалось. Пожалуй, только на одно обстоятельство можно было обратить внимание: по словам Насти, в последние полтора месяца Миша как будто избегал общества Коли Абрамова. В апреле и первой половине мая, вплоть до злополучного пикника, они не встречались в одной компании. Да и на самом пикнике была между ними какая-то натянутость. Пару раз за субботний вечер Настя замечала настороженно-недоброжелательные взгляды, которые Миша Григорьев кидал на Колю.
— А еще что, Настя, что еще? — тормошил я ее. — Вернитесь мысленно в прошлое на пять дней, представьте, что вы на озере…
— Не знаю, что еще вам сказать… — задумчиво произнесла подзащитная. — Я ведь специально ни за кем из своих друзей не наблюдала, просто общалась. Они вели себя как обычно. Аркадий шутил и балагурил, так у него характер такой, он всегда душа компании, центр веселья. Максим говорил мало, инициативы в разговоре не проявлял, только отвечал, когда к нему обращались. У него по жизни манера общения такая. Юля вела себя непринужденно, раскованно, как и всегда. Миша… Пока мы сидели на берегу, он часто брал Юлю за руку и держал, нежно поглаживая. Но я и раньше замечала за ним такую привычку, он же ее очень любит…
Настя сделала паузу, нахмурила брови, припоминая. Я искоса смотрел на нее и думал о том, насколько различно мужское и женское восприятие мира. Недавно мне довелось прочитать очень увлекательную книгу, в которой автор доказывал, что в процессе эволюции у мужчин и у женщин сформировались совершенно разные качества, необходимые для выполнения своих социальных и семейных функций. Испокон веков на всех континентах мужчина был добытчиком, охотником, рыболовом, земледельцем или пастухом, а женщина — хранительницей домашнего очага и, самое главное, матерью. И последние сто–двести лет женской активности во всех сферах жизни никак не могли разрушить нормы, сложившиеся за десятки веков… Как в каменном веке, так и сейчас мужчина ночью просыпается от хруста ветки за окном, а женщина — от плача ребенка, а не наоборот. Как в древности, так и сейчас мужчина обращает внимание на предметы, а женщина — на людей, на их лица, жесты, интонации… Потому-то женщины гораздо лучше разбираются в человеческих отношениях. Пресловутая интуиция это не что иное, как умение быстро и незаметно для себя делать выводы на основании мелочей и деталей, неуловимых для мужского взгляда и доступных для женского…
— Мне кажется, в субботу Миша держал ее руку немного не так, как обычно, — произнесла наконец Настя. — Слишком уж крепко сжимал. А когда поглаживал, то получалось это не нежно, а скорее нервно… И посматривал на нее с какой-то тоской. Так смотрят на человека, которого очень сильно любят и которого приходится провожать в длительную командировку…
— А почему так могло быть, не знаете?
— Понятия не имею. Хотя, по совести говоря, меня давно удивляло, что они все еще вместе. Не то чтобы кто-то из них плохой был, просто они очень разные. Вы бы Мишу Григорьева раньше видели, года четыре назад, он же был как из глухой деревни… Да и вообще, даже если не брать во внимание его личность, для меня странно, что Юлька больше года остается с одним парнем. Она ж полигамная всегда была, сколько я ее знаю. Сторонница свободных отношений…
— И тем не менее совместно жила с Григорьевым на протяжении длительного времени, — кивнул я. — Действительно, странно. Не знаете случайно, с кем еще у нее были отношения?
— В смысле, изменяла ли она Мише? Нет, такого не было. Она любила флиртовать с парнями, могла позаигрывать, поулыбаться, но никаких серьезных отношений на стороне у нее не было.
— А как думаете, если бы она стала изменять своему парню с кем-то, поделилась бы с вами своим секретом?
— Почти уверена, что да, — кивнула Настя, — потому что со мной она откровенно говорила о своей личной жизни. В подробностях рассказывала о своих парнях, в том числе даже и о таких вещах, о которых обычно не рассказывают… Ну, вы понимаете.
Конечно, я понимал. Женская потребность обсуждать с подругами своих мужчин неистребима и неизлечима. Да и вряд ли нужно ее излечивать. Жаль только, что многие современные молодые девушки не считают нужным умалчивать и о всяческих постельных подробностях… Хотя, если откровенно говорить, чем мы, мужики, лучше?
— Несколько раз за последние годы случалось так, что у Юльки был парень, а она в то же время заводила отношения с другим и делилась со мной этой новостью… — продолжала Настя. — Так что вряд ли бы она стала молчать и на этот раз.
Со свидания с подзащитной я уезжал в раздумьях. Ложь Михаила Григорьева не выходила у меня из головы… Мог ли он чисто физически убить Абрамова? Мог. Сделал вид, что оставил в доме сотовый телефон, зашел, взмахнул топором, а потом вернулся как ни в чем не бывало на берег вместе с Юлей… Стоп, а Юля тогда где была? В кустах возле гостевого домика. Но ведь Миша не мог знать, что она туда пойдет. Он пошел за телефоном, предполагая, что Юля находится там же, в домике. Или ему было все равно, увидит она или нет? Тогда получается, имел место сговор между ними… Как говорится, муж и жена — одна сатана… Миша и Юля в законном браке не состоят, но ведь не штамп же в паспорте сближает мужчину и женщину.
Нет, не получается. Если Григорьев и Назарова совместно совершили убийство, они должны были иметь серьезный мотив. Оба. Из рассказов Насти Трофимовой, да и вообще из всех сведений, которые у меня имелись, я не мог предположить хоть какую-то причину, по которой Юля желала смерти Абрамову. А у Миши могла быть такая причина?.. В тот вечер он проявлял признаки тревожности, как будто боялся потерять свою девушку. А Юля Назарова, по словам лучшей подруги, не из тех девушек, которые могут обходиться без мужского внимания. Так разве нельзя предположить, что у нее кто-то появился? Новый мужчина, возможный кандидат на место Миши? И разве нельзя предположить, что таким мужчиной был как раз Коля Абрамов? Вот и объяснение, почему моя подзащитная не знала, какие перемены намечаются в личной жизни подруги. Эротоманка Юлечка ни в коем случае не стала бы делиться с Настей веселой новостью, что собирается «замутить» с ее парнем!
Но ведь если о планах Юлечки Назаровой не знала моя подзащитная, то из этого не следует, что о них не знал Миша Григорьев. По словам Насти, безумно любящий и безумно ревнивый. Зная неуемный сексуальный темперамент и врожденное непостоянство своей пассии, он наверняка должен был проверять и перепроверять каждый ее шаг, касающийся отношений с другими мужиками. Предположим, он на чем-то поймал Юлю… Мало ли на чем? Не стертые из телефонной памяти звонок или смс-сообщение. Позднее возвращение девушки домой, подкрепленное объяснением, которое на поверку оказалось ложным. Откровения какого-нибудь знакомого в стиле «А я твою видел вчера знаешь с кем?!» На многих таких мелочах может погореть человек, изменяющий или намеревающийся изменить своей половинке…
А если Миша каким-то образом узнал о симпатиях своей девушки к Николаю Абрамову, то сам бог велел предположить возможность убийства на почве ревности. Да и сами обстоятельства совершения преступления отлично укладываются в эту схему. Как могли развиваться события на озере? Обидевшийся на свою подругу и не шибко трезвый Коля уходит в домик. Девочка Юля соображает, что сейчас самый момент для того, чтобы предложить себя в качестве достойной замены. Давно ведь известно, что обида — одна из основ супружеской измены. «Ах, ты так со мной! А я тогда вот так!..» Для подростков и молодых людей это особенно характерно, а ведь нашим студентам всего по двадцать два года… Ну и вот, значит, Юля идет в дом, как будто за курткой. Кстати, если бы девушке с таким складом характера понадобилась только теплая одежда, она бы не сама пошла, а своего парня попросила бы принести. Идет в дом, разговаривает с Колей… А может, у них там и нечто большее начинается, чем просто разговор. Неожиданно заходит Миша. Никакой телефон ему не нужен, он просто не хочет оставлять свою девушку наедине с Колей. Происходит короткая ссора двух самцов из-за прелестной темноволосой самочки. Взмах топора… В итоге труп.
Стоп. Топор ведь не в доме лежал, а возле дома, на ящике из-под дров. Значит, Миша прихватил его на всякий случай… Или не на всякий случай, а именно с целью навсегда избавиться от конкурента. И присутствие Юли ему не помешало. Наоборот, зарубив Колю, он мог повернуться к девушке и назидательным тоном сказать ей нечто вроде: «Вот, смотри, и со всеми так будет, с кем ты мутить начнешь за моей спиной, да и с тобой такое тоже случиться может». Бред? Вовсе нет.
И не надо удивляться слаженности их ложных показаний. Там же, в домике, Миша мог убедить Юлю исказить картину преступления. Сказать, что Коля был жив и здоров, когда она уходила из домика. А в дальнейшем сваливать вину на того из их компании, кто обнаружит труп Абрамова. Кому больше не повезет, проще говоря. Больше не повезло моей подзащитной…
Могла ли Юля Назарова согласиться покрывать Мишу, у нее на глазах зарубившего человека? Опять же, зная личность Юли, можем сделать вывод: могла. Ей был нужен живой Коля, а мертвый-то зачем? А если Мишу сейчас посадят, то с кем она останется? В конце концов, даже если Юля не сильно дорожит их отношениями, она все равно не может не видеть, как сильно парень ее любит. Любая девушка, даже такая распущенная, хоть немного должна ценить истинное чувство к себе… Вот и покрывает парня, не желая терять его любовь. Да и оказаться в роли девушки кровавого убийцы с топором ей тоже наверняка не улыбается…
Версия, версия. Все это не более чем версия, основанная на здравом смысле, но не подтвержденная материальными уликами. Отпечатков пальцев Миши на топоре нет. Кровь на его одежде не обнаружена, как мне по секрету сообщил Сашка Сафронов. Впрочем, как и на одежде других участников пикника, их же всех в ту ночь осматривали эксперты и оперативники. Так что товарищу Харченко мне пока сообщить нечего, он такой человек, который на основании одних только умозаключений подследственную из-под стражи освобождать не станет. Ему нужны улики. Или, еще лучше, чистосердечное признание.
И еще меня занимали два вопроса. Первый: ходила ли Юля Назарова в кусты по малой нужде, или это тоже часть их совместной лжи? Наверное, все же ходила, ведь служебная собака взяла след и дошла как раз до зарослей малины. Но неужели она, после того как на ее глазах убили человека, вот так спокойно пошла справлять нужду? А с другой стороны, от страха или от потрясения у людей как раз и обостряются подобные физиологические реакции… И второй вопрос: почему Миша Григорьев, предполагаемый убийца, так неуверенно ответил на мой вопрос о виновности Насти? Даже Юля, даром что близкая подруга, без тени сомнения заявила, что считает Настю убийцей. А тот, кто вроде бы просто обязан валить вину на мою бедную подзащитную, почему-то проявляет сомнение и неуверенность…
***
Зина Лебедева быстро шла по коридору, настороженно поглядывая на обитателей вольеров, наблюдавших за ней из-за проволочных сеток. Некоторые, впрочем, и не думали наблюдать, спокойно лежали, положив морду на вытянутые лапы. В одном из отделений сходили с ума два молодых лабрадора. Напротив сверкали глаза огромной овчарки. Из дальнего конца коридора доносилось потявкивание, которое явно могло принадлежать собаке некрупной породы, хотя и пригодной для использования в розыскной работе. Спаниелю, например.
Целью визита Зины в областной Центр кинологической службы МВД была встреча с кинологом, выезжавшим семнадцатого мая на место убийства Николая Абрамова. Визит в питомник не был санкционирован отцом. И Зина не была уверена, стоит ли рассказывать отцу об его результатах. В ней все сильнее и сильнее разгоралось желание самостоятельно докопаться до истины, причем каким-нибудь совершенно нетривиальным способом, и преподнести папе на блюдечке уже готовый результат. Сам же говорил, что не будет ругать за излишнюю инициативу. А уж если инициатива окажется не излишней, а поможет удачно закончить дело, то ругать ее и подавно будет не за что. Победителей не судят.
Кинолог по имени Леонид оказался крепким, жилистым мужиком, с грубоватыми чертами лица. На вид ему было лет сорок. Едва взглянув на него, Зина сразу же вспомнила про Андрея Ивановича, охранника с базы отдыха. Такой же типичный собачник, невооруженным глазом видно.
Однако, в отличие от любителя собак Андрея Ивановича, кинолог Леонид был специалистом, профессионалом своего дела. И далеко не таким словоохотливым, каждое слово из него приходилось клещами вытягивать. Впрочем, мог бы и вообще послать, с адвокатом никто разговаривать не обязан.
— Что вам, собственно, интересно? — хмуро спросил он. — Я свою работу выполнил тогда нормально, в соответствии с инструкцией по применению поисковых собак. Или вы будете утверждать, что я схалтурил?
— Леонид Васильевич, я не могу так утверждать просто потому, что меня там не было, — мягко возразила Зина. — И в служебном собаководстве ровным счетом ничего не понимаю. Просто от результатов вашей работы очень многое зависит в том деле, которое мы сейчас раскручиваем.
— Поясните. Что именно зависит?
— Видите ли, у меня имеются неопровержимые улики, указывающие на участие в преступлении постороннего человека. То есть человека, который следил за отдыхающими студентами откуда-то из леса. Следил, а потом незаметно проскользнул в дом и убил одного из них…
Зина на самом деле нисколько не верила в то, что говорила. Напротив, она была почти уверена (да, да, никуда от этого «почти» не деться), что никаких посторонних в тот вечер на озере не было. Более того: в ее голове уже витала смутная догадка, кто именно мог зарубить Николая Абрамова. Но ее педантичная натура настойчиво требовала: проверь все версии, учти любую возможность… Результаты работы поисковой собаки и кинолога Леонида как раз укладывались в ее версию, хотя она и утверждала обратное. Но ведь от случайностей никто не застрахован…
— Леонид Васильевич, проведите мне элементарный ликбез, — смущенно попросила она. — При каких условиях ваш питомец не смог бы взять след? От чего вообще зависит качество работы собак-ищеек?
— От времени суток, например, — пожал плечами кинолог, — днем собаки работают менее эффективно. Ближе к вечеру содержание озона в атмосфере падает, к утру достигает своего минимума, а днем снова начинает повышаться.
Леонид сделал длинную паузу, закурил сигарету. Очевидно, федеральные законы об охране здоровья не были до него вовремя доведены. Зина нетерпеливо смотрела на него.
— От погоды тоже зависит, — продолжил он, выпустив дым, — скажем, в сильный ливень или непосредственно после него собаке труднее взять след. Запаховые молекулы могут быть смыты… А вот легкий моросящий дождик или утренняя роса, наоборот, полезны. Повышенная влажность воздуха помогает собаке.
Снова пауза, опять колечко дыма улетело под потолок. Зинаида, начавшая и бросившая курить в подростковом возрасте, еле удержалась от замечания.
— Сильный ветер осложняет работу собак. При ветре увеличивается скорость окисления запаховых веществ, след сбивается. Но и полное безветрие тоже вредно. В случае полного отсутствия движения воздуха собака идет по следу не то чтобы неуверенно, но крайне медленно…
— А от самой собаки что-нибудь зависит?
— Ясное дело, — снисходительно кивнул Леонид, — смотря как натаскивать. Да и врожденные способности у всех разные. Но моя Веста еще ни разу не подводила.
— А какой она породы?
— Немец. Немецкая овчарка то есть. — Кинолог поднялся со стула, изобразил слабое подобие улыбки. — Пойдемте покажу.
Они вышли в коридор с вольерами, и кинолог остановился перед отделением, в котором обитала его подопечная. Веста оказалась совсем небольшой, особенно по сравнению с огромным кобелем той же породы, которого Зина видела, когда проходила по коридору в первый раз. Увидев хозяина, собака радостно заскулила и тут же встала на задние лапы, упершись передними в проволочную сетку.
— Ей недавно исполнилось два года, — пояснил Леонид, просовывая в ячейку сетки кусочек какого-то лакомства, — а тренировал ее я сам, со щенячьего возраста.
С такими же интонациями Билл Гейтс мог бы сказать: «Это же я сам антивирусник на вашем компе устанавливал, о чем вы тревожитесь?»
— Леонид Васильевич, а семнадцатого числа, когда вы работали на озере Радужном, погодные условия были благоприятные или нет?
— Самые что ни на есть благоприятные, — заверил кинолог, — поздний вечер, слабый западный ветер, да еще и дождь моросил.
— А могло ли случиться нечто такое, из-за чего такая собака, как ваша Веста, не взяла бы след в подобных условиях?
— Нуу… — в голосе Леонида впервые мелькнули неуверенные интонации, — разве что если бы она была больна… Но больна она не была. У меня стаж пятнадцать лет, я больную собаку от здоровой отличить могу с закрытыми глазами. Или если бы ее намеренно вывели из строя. Отравили, проще говоря. Есть некоторые вещества, которые временно отбивают нюх у любой собаки, даже самой тренированной. Нафталин там, железный купорос, да даже обычный бензин. Перец или табак тоже могут ударить поисковую собаку по носу.
— Но ведь если в месте поисков будет сильный запах того же нафталина, то его и люди могут учуять, — полуутвердительно спросила Зина, — и сами же, грубо говоря, след возьмут…
— Может, и почуют. Не задавался таким вопросом. Вообще-то у собаки обоняние в тридцать раз сильнее, чем у человека.
— А еще каким-то способом можно собаку обмануть? Сделать так, чтобы она сбилась со следа?
— Переплыть через реку или перейти вброд через ручей. Перелезть через забор или любое другое препятствие… Сделать петлю, которая заставит собаку ходить по «восьмерке»… Да вы купите себе в любом магазине учебник для начинающего диверсанта, там много советов на эту тему дается.
Последнюю фразу Зина расценила как откровенную насмешку и поняла, что нужно прощаться. Несмотря на недоброжелательность кинолога Леонида, она все же не была разочарована визитом к нему. Своими ответами он не приблизил ее к разгадке, но укрепил в уверенности, что поиски она ведет в верном направлении.
***
Из Центра кинологической службы Зина направилась прямо на квартиру семьи Трофимовых. Родителей дома не было, встретил ее только Максим. Немного удивившись, предложил ей пройти в гостиную.
— Максим Александрович, давайте лучше поговорим у вас в комнате, — попросила Зина, принимая смущенный вид. — Мне отец с таким восторгом рассказывал о вашем хобби, что я просто не могу не посмотреть ваш античный музей.
На самом деле Валерий Павлович Лебедев никаких восторженных чувств не проявил, рассказывая своей дочери о беседе с Максимом Трофимовым. Просто обронил мимоходом, что парень увлекается историей и культурой античности и что в комнате у него полным-полно рисунков на древнегреческую и древнеримскую тематику. Но всякому человеку, хотя бы поверхностно знакомому с наукой правильного общения, прекрасно известно: если хочешь расположить к себе собеседника, прояви свой интерес к тому, что интересует его самого. Если он филателист — скажи, что в детстве все карманные деньги тратил на редкие марки. Если он любитель кошек — скажи, что жить не можешь без мурок и барсиков. Если он религиозен и набожен, потрудись произвести впечатление верующего человека, знакомого с церковными обрядами и обычаями. Причем разговаривать нужно так, чтобы собеседник чувствовал свое превосходство в данной области. Увлеченному человеку всегда приятно поговорить о предмете своей заинтересованности, и втройне приятно, когда есть возможность блеснуть своими познаниями перед профессионалом меньшего калибра.
Войдя в комнату, Зина перво-наперво выразила восхищение многочисленными рисунками и картинами, украшавшими стены. Внимательно рассмотрела роспись на старинных амфорах, стоящих на столе и подоконнике. Поведала хозяину выдуманную на ходу историю, как со старших классах увлекалась археологией, раскапывала скифские курганы в Херсонской области и находила вот такие же вазы… то есть не такие красивые, конечно, но тоже имевшие музейную ценность. Потом в течение полутора часов она сидела в комнате Максима, задавая примерно те же вопросы, которые позавчера уже были озвучены ее отцом и ответы на которые она уже слышала на диктофонной записи. Трофимов, впрочем, не удивлялся. Более подробно, чем два дня назад, рассказывал о событиях субботнего вечера, о взаимоотношениях своих друзей, об их личной жизни и, с особой теплотой в голосе, о своей сестре. Чувствовалось, что он очень привязан к Насте.
— А у вас есть какие-нибудь семейные фотографии? — спросила Зина, не столько горя желанием лицезреть прошлое семьи Трофимовых, сколько для того, чтобы еще более расположить к себе Максима.
— Конечно. Те, которые сделаны давно, хранятся в напечатанном виде. Те, которые моложе, — вот здесь, — молодой человек показал рукой на ноутбук.
— Это ваш?
— Мой и Настин. Родители его нам обоим подарили лет шесть назад, на Новый год. Вместе и пользовались.
Перед Зиной один за другим замелькали кадры. Ей бросилась в глаза некоторая неупорядоченность: фотографии не были рассортированы по годам и месяцам, в одних и тех же папках встречались снимки из разных времен. Зина обратила внимание на папку с непонятным названием «Абзаково».
— Это название поселка в Башкирии, мы с Настей там отдыхали, давно, — пояснил Трофимов, щелкая мышкой. — Вот, смотрите…
Брат и сестра стоят на берегу горной речки… На вершине бурой скалы… Сидят на гнедых лошадях, просунув ноги в стремена и держась за уздечки… Плавают в небольшом бассейне… Играют в бильярд… Вот здесь они запечатлены в кабинке канатной дороги, сразу видно, что снимок делал кто-то из них, держа фотоаппарат в вытянутой руке… А вот они в какой-то веселой компании, сидят за накрытым столом в полутемном помещении… И опять на берегу, и на заднем плане видны незнакомые люди в брезентовых куртках и снаряженные для отправки лодки.
— Вы там по реке на лодках сплавлялись?
— Да, по одному из притоков Белой. Знаете, такой бурный горный поток, повсюду из воды торчат камни… Довольно опасно. Нас восемь человек было, на двух лодках. Я-то сам не любитель такого экстрима и вообще к водным видам спорта равнодушен, но Насте очень захотелось нервы пощекотать. Она риск любит.
— Почему, интересно?
— Такая натура. Живая, подвижная. И к тому же отец ее в детстве от всего берег, от всех возможных и невозможных опасностей, где-то перегнул палку, вот у нее и вырос этот комплекс преодоления трудностей. В первую очередь — преодоления собственного страха. Она даже с парашютом два раза прыгала, с вертолета. Отец, кстати, об этом не знает, не проговоритесь, если будете с ним общаться.
— А пока вы в Башкирии были, родители вас навещали?
— Папа приезжал один раз. На полдня и ночь, а утром уехал. Вот фотография с ним, смотрите.
Высокий мужчина в очках и с наметившейся лысиной стоит на фоне хвойного леса, обнимая за плечи стоящих по обе стороны сына и дочь. Зина всмотрелась в лицо Александра Трофимова и подумала, что он очень похож на иностранца. Бывает, включишь телевизор, увидишь вот такого человека на экране и сразу понимаешь: идет зарубежный фильм.
— Очень эффектные кадры, Максим, спасибо, — поблагодарила Лебедева. — Мне даже захотелось самой поехать в это самое Абзаково… А с вашего субботнего пикника фотографии есть?
— Нет. Мы фотоаппарат не брали. Да там и снимать-то нечего, обычное озеро. Да и не в первый раз мы там были.
— Может, кто-то из ваших друзей фотографировал?
— Аркадий вроде бы снимал, на телефон. Спросите у него, если хотите. Только зачем? Каким вообще боком наши фотографии относятся к делу? Вы же с Валерием Павловичем вместе работаете? Я хочу знать, в какой стадии находится ваше расследование. Когда вы добьетесь освобождения моей сестры?
— Я вам обещаю, что это произойдет в течение недели, — твердо сказала Зина, сама удивляясь своей наглости. — Ваша сестра не убивала Абрамова, и скоро с нее снимут обвинение.
— Правда? — с надеждой спросил Трофимов. — Это хорошо. А то я уж думал о том, чтобы нанять еще одного адвоката. Закон ведь разрешает нанимать нескольких адвокатов?
— Да хоть всю коллегию, — улыбнулась Зина. — Только зачем? Лишних денег у вас и ваших родителей нет, я думаю. Не переживайте! Если я говорю, что дело будет закончено в течение недели, вы даже не сомневайтесь.
В отличие от своего отца, всегда излучавшего самоуверенность и оптимизм, Зина не любила обнадеживать подзащитных и их родственников, если сама не была на сто процентов уверена в благоприятном исходе дела. Уверенности в том, что через неделю Анастасия Трофимова окажется на свободе, у нее не было. И обещание она дала Максиму Трофимову не для того, чтобы его подбодрить или обнадежить, а с совершенно другой целью.
***
Как все же хорошо, что научно-технический прогресс обеспечил нам возможность всегда быть на связи! Не будь мобильных телефонов, мне пришлось бы тратить гораздо больше времени на поиск нужных людей. Не все же дома сидят с утра до вечера, многие и работают, и учатся. Например, Екатерина Песоцкая, однокурсница моей подзащитной, дома появляется крайне редко. Работает торговым представителем, целыми днями гоняет по городу в собственном автомобиле. Как бы я ее выцепил без сотовой связи?
На встречу с Песоцкой у меня имелись большие надежды. Во-первых, она довольно долгое время была девушкой Николая Абрамова и должна была его хорошо знать. Могла владеть информацией о конфликтах, в которые он влипал, о его финансовых делах, о его врагах, наконец, о его амурных делах. Во-вторых, она была одной из вершин любовного треугольника Настя—Коля—Катя. Проигнорировать сей факт я не мог. Если женщина подозревается в убийстве своего мужика, то здравый смысл требует обратить внимание на другую женщину, ту, с которой этот самый мужик имел отношения в прошлом.
Встретились мы в маленьком летнем кафе недалеко от городского пруда. Екатерина Песоцкая оказалась слегка полноватой шатенкой с довольно приятными, хотя и не слишком правильными чертами лица. Толстушкой я бы ее назвать не смог, но стройняшкой — тем более.
— Скажите, Екатерина, ведь это вы сообщили Сергею Волкову про убийство Коли Абрамова и задержание Насти?
— Да, я.
— А вы хорошо знаете Волкова?
— Настя познакомила нас в прошлом году. Мы только один раз и виделись, в общих компаниях не встречались.
— Вы ведь в то время имели близкие отношения с Николаем Абрамовым?
— Да, имела. Я тогда была глупее, чем сейчас, — с подкупающей искренностью улыбнулась девушка. — А потом поумнела и рассталась с этим придурком.
— Почему, если не секрет?
— Знаете, есть такое понятие «человек-праздник». Вот Коля именно таким и был. С ним можно было весело проводить время, ходить на вечеринки к друзьям, заниматься сексом… До поры до времени он меня устраивал, потому что я не задумывалась о будущем. В частности, не задумывалась о семье. Мне в прошлом году двадцать один год исполнился. Замуж пора выходить, семью создавать.
— Вот как? — заинтересовался я. — Признаюсь, вы меня удивляете. Обычно девушки в двадцать один год еще не думают о семье всерьез. Хотят именно праздников, дискотек, ночных клубов… О замужестве лет в двадцать пять начинают задумываться.
— Да, таких большинство. Но у меня особая ситуация. Видите, у меня с фигурой не все ладно, — она опустила глаза на свою грудь, и я даже не нашелся, что сказать, дабы не выглядеть нетактичным мужланом. — Лишние килограммы есть, да и нос тоже далек от совершенства. Думаете, с возрастом я стану краше? Мне нужно как можно быстрее строить серьезные отношения с серьезным человеком, ребенка от него рожать. А не то поздно будет.
Я был весьма ошарашен. Нечасто приходилось мне слышать такие рассуждения от молоденьких девушек. Катя говорила совершенно спокойно, она не впадала в отчаянье от несовершенства своей фигуры. Она просто констатировала факт. Хотя, на мой взгляд, слишком уж самокритично она к себе относилась. Ничего ужасного в ее внешних данных не было. И ничего непоправимого тоже не было. Ей бы пару месяцев на диете посидеть да моцион увеличить, и вес войдет в норму. Пять килограммов сбросить — пустяк.
— Я понял. В качестве спутника жизни Николай вас не устроил. А как вы отнеслись к тому, что он снова сошелся с Настей?
— Нелегко мне об этом говорить, Валерий Павлович… Я себя чувствовала виноватой перед Настюшей. В позапрошлом году я была так очарована Колей, что совсем не думала о ней. Встречалась с Абрамовым за ее спиной. Однажды мы с ним съездили в санаторий на Кавказе, чудесно провели время, а Настя в это время думала, что он сидит в больнице, возле койки умирающей тети, пострадавшей во время террористического акта… Грязно и мерзко. Я говорила себе: любовь все оправдает. Когда Коля бросил Настю, я была рада, с одной стороны, а с другой, так тошно было на душе… Пыталась поговорить с Настей, объясниться. Как-никак с первого курса дружим. Она хорошая девочка, добрая. Повела себя так, что нам удалось сохранить добрые отношения. Не знаю, какие чувства у нее были ко мне на самом деле, но внешне она никак не показала никакого негатива. А когда я с Колей порвала, то мне даже легче стало. Получается, я у нее не идеального парня увела, а пустого, никчемного, неприспособленного для серьезных отношений… И я была просто в шоке, когда она согласилась опять с ним встречаться! Бред какой-то… Я хотела с ней поговорить, предостеречь ее от такой глупости, но потом подумала: а вдруг она решит, что я так говорю из ревности? Ну зачем подвергать нашу дружбу очередному испытанию? Да, Настя моя подруга, но личную жизнь каждый человек должен строить сам. И учиться на своих ошибках. К тому же Настюша у нас красавица, она свое счастье обязательно найдет, хоть в тридцать лет. Вот хотя бы этот Сережа Волков — чем плох? Лично мне он очень симпатичен, чисто по-человечески.
— Минутку, так вы же говорите, что видели его один раз в жизни?
— Нет, не так. Я видела его один раз в прошлом году, когда он еще был молодым человеком Насти. А в конце января этого года мы случайно встретились в магазине. Разговорились… С ним очень интересно и приятно общаться. С тех пор поддерживаем контакт, в основном через интернет. Как мужчина мне он тоже нравится, но я его вкусам не удовлетворяю, — девушка невесело улыбнулась. — Именно от меня он узнал, что Настя опять сблизилась с Абрамовым. И я же сообщила Сереже о происшествии на озере. И, как видите, не зря сообщила. Ведь это он вас попросил заниматься защитой Настюши?.. Я так и думала. И я уверена, что вы им обязательно поможете.
Вполне связный, вполне правдоподобный рассказ. Фальшивых нот в интонациях Кати Песоцкой не прозвучало. Мне вдруг почему-то стала очень симпатична эта девочка, с ее спокойной самокритичностью и детской откровенностью. О моем юном друге Сереже и о моей подзащитной она говорила с теплотой в голосе, это неоспоримо.
— Катя, а с вами сотрудники полиции еще не беседовали?
— Нет. А должны?
— Думаю, да. В данный момент основная и единственная подозреваемая — Настя Трофимова. Но это не значит, что оперативники не будут проверять и другие варианты. А вы — вполне подходящая кандидатура. Убийство на почве ревности и так далее. Ну, вы понимаете. Кстати, если вас спросят, где вы находились вечером семнадцатого мая, вы что ответите?
— Правду, — опять улыбнулась Песоцкая, — я скажу, что полдня развозила товары по клиентам, с шести до семи гуляла по дворам с собакой, а потом сидела дома в обществе папы и мамы. Дипломную работу дописывала. И еще я им скажу, что никаких ревнивых чувств не имею. Коля Абрамов для меня умер как мужчина еще в прошлом году. А мертвого невозможно убить.
***
Ближе к вечеру ко мне в офис заехал Сережа Волков. Выглядел он не самым лучшим образом: бледный, с ввалившимися глазами и мрачным выражением лица. Такое чувство, что совсем не спал ночью.
— Почему же вы ничего не сказали следователю? — недоуменно спросил он, выслушав рассказ о моих с Зиной проделках на берегу озера Радужного. — Ведь самое время было! А теперь этот самый Григорьев имеет время, чтобы придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своей лжи!
— Ему не нужно было время, чтобы придумать объяснение, — не согласился я, — он его выдал экспромтом. И никто не может доказать, что он говорит неправду…
— Но вы-то понимаете, что он говорит неправду?
— Да.
— И Юлия Назарова тоже знает, что он говорит неправду, и покрывает его?
— Да.
— Значит, Абрамова убил кто-то из них?
— Не знаю, Сережа. Пока не могу сказать. Но ты не переживай, дорогой. Ты мне доверился, и я тебя не подведу. Григорьев и Назарова лгут, но из этого факта еще не следует, что они убийцы. Во всяком случае, нам сейчас не следует давить на них.
— Да почему?
— Смотри, какой расклад: если кто-то из них совершил убийство, то у нас все равно нет никаких доказательств ни против Назаровой, ни против Григорьева. Максимум, что мы имеем, это мотив. Да, у Михаила Григорьева были основания желать смерти Коле Абрамову. Но ведь это только мой вывод, даже нет, не вывод, а предположение. Я представил, что Григорьев — убийца, и постарался найти причину, по которой он мог пойти на преступление. С таким же успехом я мог бы предположить, что это ты зарубил Абрамова, и найти причины. Так что еще раз повторяю, нам нужно искать улики. Если они есть — мы их найдем.
— Ну ладно, а если они все же не убивали Абрамова?
— Тогда нам нужно узнать причину, по которой Миша Григорьев говорит неправду. И для этого, опять же, не следует на него наезжать. Мы сами найдем эту причину.
Сережа сидел напротив меня, задумавшись. По его лицу заметно было, что он не одобряет моей выжидательной тактики. Может быть, про себя ругает меня за отсутствие должной активности. Что ж, я его понимал. Ему хочется поскорее вытащить из камеры Настю, и любое промедление он воспринимает в штыки. Мне тоже хотелось вернуть свободу и бытовой комфорт моей подзащитной, и все же я был уверен, что в данной ситуации спешить не стоит.
— Мне сегодня из следственного управления позвонили, — наконец проговорил Сергей, — завтра нужно идти к этому самому Харченко.
— Правильно, я же тебе говорил, что так и будет, — кивнул я. — Видишь, Харченко ведет себя как вполне профессиональный следователь. Да, он уперся в версию о виновности твоей Насти, но считает необходимым проверять всех, кому мешал Абрамов. Очевидно, оперативники раскопали, что у тебя была связь с ней в прошлом году…
— Да не мешал мне Абрамов, блин, — с досадой возразил Сергей, — я же говорил вам, что мы с Настей расстались совсем по другим причинам. Абрамова тогда еще и близко не было.
— Да, и Настя тоже так говорила. Но следователь все равно обязан проверить… Я тебе советую завтра взять с собой эту твою Свету Семченко. Сначала зайдешь к Харченко ты, пообщаешься. Он тебя обязательно спросит, где ты был вечером в субботу. Ты ему скажешь, что весь вечер провел со своей девушкой. Скажешь, что она в коридоре сидит. Захочет — поговорит и с ней… Кстати, очень хорошо, что у тебя девушка есть: во-первых, она и твое алиби подтвердит, во-вторых, наш Харченко поймет, что раз у тебя есть Света, то отношения с Настей Трофимовой для тебя уже ничего не значат и убивать из-за них ты бы не стал… Хотя, Сереж, ну вот между нами: почему тебя так заботит судьба Насти? О посторонних людях, до которых нет дела, так обычно не беспокоятся. Почему?..
Сергей опять помолчал немного, помассировал пальцами виски. Мне показалось, он не может найти нужные слова, чтобы мне ответить.
— Вы читали прозу Куприна, Валерий Павлович? — вдруг спросил молодой человек. — Рассказы, где есть любовная линия?
— Читал, — улыбнулся я, — еще когда в школе учился. Правда, к литературе у меня тогда особого интереса не было, я все больше по физике да по химии убивался. Но то, что в программу входило, я читал. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что любовь — явление многоэтажное, — медленно проговорил Сергей, глядя куда-то мимо меня, — она разная бывает, любовь… Еще древние греки выделяли любовь-эрос и любовь-агапэ. Сущность первого типа любви — в обладании. Если у меня нет возможности обладать объектом моей любви, в частности, женщиной, то и нет смысла в такой любви. А сущность второго типа — в тихом безмолвном созерцании, в любовании, в стремлении облагодетельствовать, осчастливить любимого человека. И ничего не требовать взамен…
— А Куприн здесь при чем?
— Его героям свойственен именно второй тип… Вспомните хотя бы «Гранатовый браслет». Какими словами заканчивает несчастный влюбленный Желтков свое предсмертное письмо? «Да святится имя Твое»! Это он не к Богу обращается, а к любимой женщине. И ведь знает прекрасно, что она замужем за другим человеком, уходить от которого не собирается… Желтков посылает ей дорогие подарки, смотрит на нее издалека, не смея подойти и заговорить, и тихо любит. Без всякой надежды когда-нибудь уложить ее в койку… А вот вы, Валерий Павлович, смогли бы пойти на свадьбу своей любимой женщины в качестве гостя? И подарить ей шикарный букет?
Я немного растерялся. Как-то не приходилось раньше задумываться над такими вопросами. Смог бы я? Не знаю. Нет, наверное. Если бы в далеком восьмидесятом году моя милая Анечка вышла замуж за кого-нибудь из моих друганов, я бы, во-первых, дней пять бухал по-черному, а во-вторых, на свадьбу к ней уж точно бы не пошел. А если бы и пошел, то только с целью устроить мордобой… Мне вспомнились слова какой-то молодежной песни, которую я недавно случайно поймал, когда слушал радио в машине: «Вам бы так попасть в беду… у своей любимой погулять на свадьбе…» Да, от такого веселья действительно впору застрелиться. Похоже, по классификации Сергея, я отношусь к первому типу.
— Не смогли бы, — констатировал мой юный друг, очевидно, прочитав ответ на моем лице, — и большинство людей тоже не смогли бы. А сколько случаев было и в жизни, и в мировой литературе, когда любимых убивали по принципу «так не доставайся ж ты никому»?.. И даже в себе самом я не уверен до конца… Но в одном я уверен: Насте я буду помогать в любом случае. Да, она никогда уже не будет моей. Она будет с каким-нибудь Андреем, Антоном, Сашей, Пашей… А мне все равно, с кем она будет. Главное, чтобы у нее все было хорошо.
— Любовь-агапэ, да? — тихо спросил я
— Наверное, да.
— А Света?
— А вот Света — совсем другое дело, — улыбнулся Сергей, — с ней у меня точно любовь-эрос. Сплошной эрос…
***
В четверг Зина так и не дождалась от Аркадия Завитаева обещанных фотографий. На ее просьбу он откликнулся живо, однако сказал, что в данный момент находится не дома, а у своей девушки, которую несколько часов назад выписали из больницы. Как только придет домой, сразу перекинет снимки на компьютер и отправит Зинаиде Валерьевне по электронной почте.
Около девяти вечера воспитанный мальчик позвонил, извинился и сообщил, что его любимая девушка очень по нему соскучилась и просит остаться у нее. Не может же он ей отказать! Без специального провода перекинуть фотографии не может, так что просит подождать до завтра. Так и получилось: в пятницу после полудня в почтовый ящик Зинаиды Лебедевой упало короткое сообщение с прикрепленными файлами.
Всего три фотоснимка. Однотипных. На двух запечатлены пять молодых людей на берегу озера Радужного. Знакомые все лица! Миша с Юлей держатся за руки. Нет, точнее, Миша держит Юлю за руку. Настя Трофимова сидит рядом с Колей Абрамовым, но, в отличие от предыдущей пары, по ним нельзя сказать, что здесь присутствуют любовные отношения. И чуть в стороне, вполоборота, сидит Максим. По лицу видать, тоже не в настроении.
Судя по отсутствию на снимках Аркадия, фотографировал именно он. На третьем снимке, сделанном с того же ракурса, Завитаев присутствовал, зато не хватало Максима. На заднем плане виднелся тот самый домик, в котором вот-вот должно было случиться убийство. Зина зажмурила глаза и еще раз мысленно прокрутила все перемещения шестерых людей, шаг за шагом. Возвращается с вином Трофимов, одновременно уходит в домик обреченный Абрамов, потом уходит Юля, за ней идет Миша, возвращаются вместе… Уходит Настя, ее крик слышит Завитаев, бросается в домик, за ним поспешают все остальные… Впрочем, эту схему нужно считать устаревшей. Сладкая парочка, Григорьев и Назарова, дали ложные показания. Дурацкая ситуация: абсолютно точно известно, что Михаил врет, а Юля его покрывает, но совершенно непонятен смысл их лжи, непонятно, что именно они скрывают.
Ладно, порассуждать еще будет время. Что можно выжать из фотографий? Можно, например, сделать вывод, что Настя правильно охарактеризовала своих друзей и их поведение в тот вечер. Помнится, она обратила внимание на то, что Миша Григорьев слишком уж крепко сжимал руку своей девушки. Так оно и есть, при увеличении изображения отчетливо видны его побелевшие пальцы на смуглом запястье Назаровой. Настроение своего брата она оценила как невеселое, меланхоличное — верно, на всех трех снимках он и не думает улыбаться. Сидит понурый, глаза смотрят в землю, челюсти плотно сжаты, руки висят вдоль тела… И какая необычная на нем футболка надета: черная, с золотистой окантовкой по вороту и по рукавам, с надписью по всей груди. Что там такое написано? Зина слегка увеличила изображение и прочитала: «Antik». Само слово Зинаиде не показалось незнакомым, понятно, что оно связано с древностью, с античностью. Ради любопытства она вошла в интернет, ввела в поисковике пять букв. Пройдя по одной из ссылок, прочитала: «памятник древности, произведение античной культуры». В другом источнике было написано: «имеющий отношение к античности». Ну что ж, на каком-то другом человеке футболка с подобной надписью могла бы выглядеть странно, но только не на Максиме Трофимове. Парень помешан на греко-римской культуре, он легко мог бы заказать такую вещь в любом ателье.
Зина уже хотела было закрыть браузер, но вдруг обратила внимание еще на одну ссылку, начинавшуюся со слов «Только для истинных любителей истории! Клуб «Antik» в центре города…» Зина щелкнула мышкой. И зачиталась.
***
Работа продавца-консультанта в магазине бытовой техники Михаилу Григорьеву не нравилась. Скучно и муторно — минус. С десяти утра до восьми вечера на ногах — тоже минус. Никоим образом не связано с получаемым образованием — опять минус. Миша никогда не был амбициозным человеком и не считал, что работодатель просто обязан предложить ему, студенту-пятикурснику, высокую руководящую должность, но все же полагал, что способен на большее, чем прохаживаться между стеллажей и объяснять доверчивым покупателям разницу между пароваркой и мультиваркой. Как-никак он через три недели станет дипломированным инженером-экономистом!
Григорьев утешал себя тем, что скоро его примут на должность специалиста в планово-экономический отдел строительного предприятия и вся эта микроволново-мясорубочная тягомотина закончится. Она и замышлялась как временная мера для извлечения хоть какого-то дохода. Деньги, полученные от продажи родительской квартиры, утекали сквозь пальцы, преимущественно на потребности любимой Юлечки. И в клуб с ней иногда сходить надо, и на новые юбки-блузки денег дать, и на парикмахерские, солярии, парфюмерно-косметические бутики… Почему-то к своим двадцати двум годам девушка еще не определилась с запаховыми предпочтениями и меняла сорта духов и туалетной воды чуть ли не каждый месяц. И каждый ее новый аромат оказывался дороже предыдущего.
Расписывая преимущества аристоновского холодильника очередному потребителю, Миша заметил незнакомого мужчину лет двадцати восьми, который стоял чуть поодаль, возле стеллажа с ноутбуками, смотрел прямо на него и явно ждал, пока он закончит свои объяснения. Как только потенциальный покупатель пошел на кассы, мужчина оказался рядом с Мишей.
— Добрый день, что вас интересует? — заученно спросил Григорьев. Мужчина опустил глаза, взглянул на бейджик, приколотый к карману Мишиной рубашки.
— Меня интересуете вы, Михаил Сергеевич. Вы курите?
— Да, — удивленно ответил Григорьев. — А в чем…
— Давайте выйдем на крыльцо, — предложил незнакомец, — вы покурите, а я просто постою, за компанию. Пойдемте, пойдемте, — резко поторопил он вконец опешившего продавца-консультанта, — речь пойдет об убийстве, свидетелем которого вы стали шесть дней назад.
«Так это мент», — с некоторым облегчением выдохнул Григорьев. И ошибся.
— Меня зовут Сергей, — представился мужчина, когда они вышли на крыльцо. — Мы с вами лично не знакомы, но я кое-что слышал о вас от своей бывшей девушки. От Насти Трофимовой.
— Да ну? — удивился Миша. — Мне тоже о вас рассказывала моя девушка, Юля.
— Да, я однажды с ней виделся, в сентябре прошлого года. Настя нас тогда и познакомила. Даже странно, что с тобой-то мы не встречались…
— Ну вот, теперь встретились, — скупо улыбнулся Миша, восприняв переход на «ты» совершенно спокойно. — О чем поговорить-то хотел?
— О твоих показаниях. Мишаня, давай обойдемся без предисловий. Я точно знаю, что ты дал следователю ложные показания. И я хочу, чтобы ты свою ошибку исправил. Пока не поздно.
— Тогда разговор закончен. Я перед тобой отчитываться не обязан, но все же скажу: никакой лжи в моих показаниях нет. Понял? Все, я на работе.
— Да ты не торопись, — бросил ему вдогонку Сергей, и проскользнуло в его интонациях нечто, заставившее Григорьева остановиться. — Ты подумай сначала. Твоя ложь все равно вскроется. И не только из-за телефона, который ты так оригинально заряжаешь через нерабочую розетку, — Сергей усмехнулся. — И потянут тебя по статье за заведомо ложные показания. Даже если и не посадят, то штраф назначат или какие-нибудь исправительные работы. И штамп на тебе вечно будет висеть: «судимый». Думаешь, он твоей карьере не помешает?.. А если сам придешь в следственный отдел и дашь правдивые показания, то никто тебя ни в чем не упрекнет. Максимум, следак поинтересуется, почему ты раньше врал. Но у тебя же есть причина, и ты ее объяснишь, и Харченко тебя по-человечески поймет. А я тебе еще и денег заплачу. Представляешь, какая удача? Обычно свидетелей подкупают, чтобы они ментам врали, а ты деньги получишь за то, что правду скажешь. Так как?
— Никак.
Сергей помолчал с минуту, легонько пристукивая носком ноги по ступеньке крыльца. Миша чувствовал, как он отчаянно борется с закипающим гневом, с желанием надавать ему, Мише, по лицу и по шее.
— Слушай, но ты же не подонок, — выдавил наконец Сергей. — Как ты жить будешь, если Настю осудят на восемь лет тюрьмы? Ты ведь с ней знаком с первого курса! А твои показания очень мешают. Точнее, твоя ложь мешает. Тебе же только одну фразу нужно сказать следаку, и Настю выпустят из изолятора…
— Какую фразу? — хмуро спросил Григорьев.
— Да что Абрамов был уже мертв, когда вы с Юлей ушли из домика. Не видел ты его живым, не разговаривал с ним! И в домик ты пошел не за телефоном, он у тебя все время в кармане лежал. Ты за девчонку свою переживал, думал, что она начнет с Абрамовым мутить, не хотел их вдвоем оставлять.
Миша молчал. Он чувствовал себя несчастным. Он никогда не принадлежал к числу людей, которые совершают неблаговидные поступки, не выводя свою совесть из состояния сладкого сна.
— Вот что я скажу тебе, Серега, — сквозь зубы произнес он. — Ты стараешься ради своей бывшей девушки, а я — ради настоящей. И не надо давить на мою совесть, на мою порядочность… ты бы сам поступил так же на моем месте. Короче, все, не о чем больше говорить. И ни от одного слова в своих показаниях я не откажусь.
Он резко повернулся и вошел в торговый зал, чувствуя всеми нервными центрами спины и шеи взгляд, наполненный такой жгучей злобы, какой хватило бы на испепеление всех земных пороков.
(Окончание следует)