Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2016
Руслан
Дзкуя (1958)
— родился в с. Джирхва (Абхазия). Окончил
филологический факультет Калининского государственного университета. Преподавал
в школе, техникуме, университете. Работал заведующим литературной частью
Калининского драматического театра. Журналист. Работал в ряде газет, журналов,
а также на телевидении. Автор книги «Территория коррупции». Печатался в
журналах «Знамя», «Урал», «Новая Юность», «Новый Берег».
Асие Сасыкбаевой
Поездка
Наша
машина шла к перевалу. Камалдин разгонялся до
—
Надолго они? — спросил я.
—
До осени. Уходят на горные пастбища, будут там жить.
— Скучно же,
— сказал я.
— Не-е-т, — протянул Камалдин. — Там
очень красиво. Вам надо один раз съездить к ним. Тогда всё сами почувствуете.
—
Я понимаю, природа, — согласился я.
—
Там мысли в голову приходят, — объяснил он. Помолчал немного и добавил: —
Чабану одни мысли, вам другие. Но каждый о чём-то думает. А в городе думать
некогда. Все делом заняты. А что потом от этого дела остаётся — сразу и не
скажешь…
Машина
вошла в тоннель.
—
Самый длинный у нас, в Центральной Азии, — с гордостью сказал Камалдин, — три километра.
— Узкий
какой, — с опаской сказал я. — Не бьются здесь?
—
Нет, — уверенно ответил он. — Тут не спешат. А если спокойно едешь, всегда
разъехаться можно.
Мы
наконец выехали на поверхность. Над нами стеной стояли горы. Внизу лежала
долина, а вокруг были облака. И казалось, что мы летим над землей.
Перекресток
Лето
в Бишкеке выдалось очень жарким, но я всё-таки ходил на работу пешком. Выбирал
тенистую сторону, шёл переулками, где росли широкие деревья, и так прятался от
солнца.
На
углу, где я всякий раз сворачивал к нашему офису, рос огромный карагач. В тени
его за столиком сидела девушка лет двадцати, а перед ней стояли напитки,
привычные каждому жителю Бишкека: тан, чалап, максым шоро. При такой погоде
желающих выпить освежающий стаканчик хватало, да и цена была подходящей, всего
10 сом, так что торговля шла хорошо. Но девушка не радовалась.
Я
видел её утром, видел в обед, когда шёл в ближайшую столовую, и на лице её
всегда было выражение скуки. Она брала деньги, если надо — давала сдачу,
наполняла стакан, и всё это молча, без улыбки. «Рахмат»,
— говорили ей молодые люди. «Рахмат», — говорили ей
старики. А она только кивала в ответ.
Девушка
была, пожалуй, красива, хотя черты её лица показались мне грубоватыми, да и
одета она была очень уж просто: потертые джинсы, футболка со стразами. «Наверное, с юга приехала, — думал я. — Удачи ждёт, а удачи
нет. Разве что принц на «Лексусе» попить захочет…»
Вечером,
возвращаясь домой, я уже не заставал её. В восьмом часу (а раньше я не
освобождался) жара спадала, и никто больше не хотел покупать напитки на улице.
Наступало время кафе, ресторанов. Оттуда доносилась весёлая музыка, туда и шли
беззаботные люди. А на перекрестке появлялся старик. На одной ноге, с
костылями, он выходил на середину улицы, на проезжую часть, и ждал, когда из
проезжающего автомобиля высунется рука с монеткой. Он ни о чём не просил, и по
лицу его нельзя было понять, о чём он думает, да и думает ли вообще. Просто
стоял, молчал, ждал. Я заранее, ещё днем, менял деньги так, чтобы у меня была
монетка в 10 сом, и, когда переходил улицу, подходил к нему и отдавал денежку.
Он низко наклонял голову, что означало благодарность, но ничего не говорил. А я
шёл дальше, домой.
Так
и проходил у меня день за днём. Девушку я встречал поутру, старика вечером.
Почему я ему подавал, почему ни разу ничего не купил у неё… Не знаю…
Дорога
—
Скажи, Максад, а есть в Бишкеке православный храм? —
спросил я своего нового товарища.
—
Есть, конечно, — отозвался он. — Как же не быть… — Он смотрел на меня,
улыбаясь, и покачивал головой. — Очень хороший храм. Старый… Всегда здесь был…
—
И далеко?
—
А вы пешком хотите идти?
—
Не знаю… Но если не очень далеко…
—
Не очень. Вы дойдете, байке, — снова заулыбался он. А потом подошел к окну и
начал объяснять, уже глядя очень серьезно: — Вот посмотрите: вы пойдете в левую
сторону, два квартала пройдете, и там будет перекрёсток и улица Тоголок Молдо. А дальше надо
будет идти вниз по Тоголок Молдо.
Это уже долго идти… Стадион справа, Экономикалык университети слева… И выходите на проспект Жибек Жолу… А
там уже увидите… Через дорогу… Люди ходят, бабушки сидят… Увидите…
— Максад, скажи, — спросил я, — ты мне с таким удовольствием дорогу
объясняешь… Но это же не твой храм…
Максад
снова покачал головой.
—
Бог один, — убежденно сказал он. — Но каждый народ разговаривает с ним на своем
языке. Находит свои слова… Я боюсь людей, которые совсем не хотят с Богом
разговаривать. Я не знаю, о чём они думают. А вы, байке, в храм пойдете.
Прощения будете просить. Помощи будете просить. Хорошо…
«Вот
ведь чудо, — думал я, шагая по указанному мне пути. — Не богослов и не философ,
обычный человек, а так просто объяснил, почему можно и верить по-своему, и жить
в мире».
Счастье
Неподалеку
от дома, где я снимал квартиру, буквально через дорогу, было небольшое кафе.
Иногда, вернувшись с работы, я выбирался туда. Кто там бывал днём — не знаю, а
вечерами, часов в восемь-девять, там собиралась молодежь.
Мне
нравилось сидеть среди них. Я ни с кем не пытался заговорить (зачем я им?),
просто сидел, пил свой горячий шоколад и слушал, как они беззаботно болтают о
чём-то, легко переходя с киргизского на русский.
Встречались
там и ребята, сидевшие в одиночестве у своего ноутбука (в кафе, согласно моде,
был WiFi), но и они были привычны к общему шуму.
Кто-то работал, кто-то так просто рылся в Интернете, не обращая внимания на
окружающих. Эта черта — умение в любой ситуации вести себя так, как хочется, —
мне особенно нравилась. Мы были другие. Даже самые свободные из нас всё-таки
очень зависели от условностей, принятых в нашем обществе.
Однажды
я заметил за столиком в самом углу девушку. Лет девятнадцати, она была чудо как
хороша. Тонко очерченный рот, изогнутые брови… Что меня всегда поражало в
восточных красавицах — это сочетание детской простоты и чувственности. Вот и
здесь: вроде бы совсем ребёнок, дитя со смешными губами, но страсть, ей самой
ещё неизвестная, уже читалась в её глазах. Была она коротко пострижена, отчего
шея её казалась похожей не на стебелёк даже, а на соломинку, и это только
усиливало впечатление женщины-ребёнка, которое она производила. Главное же — по
лицу её блуждало выражение счастья.
Я
подумал, что она ждёт кого-то, и мне стало интересно: каким же должен быть
молодой человек, если его любит такая красавица, а то, что она любит, было несомненно.
Но
всё оказалось иначе. Ровно в девять часов она позвонила кому-то по скайпу, там
сразу же отозвались, и вдруг она быстро-быстро, захлебываясь от радости,
защебетала по-французски.
Я
был страшно раздосадован: этого языка я не знаю совсем. Я вслушивался в её
речь, стараясь распознать единственную знакомую мне фразу — «жэ т’эм», но она ни этих слов не
говорила, ни даже имени своего собеседника не называла.
О,
как меня мучило любопытство! Но не мог же я подойти к её столику, чтобы
поглядеть, с кем она говорит. Всё, что мне оставалось, — сидеть, пить свой
шоколад и слушать.
Минут
через двадцать девушка закончила разговор, убрала ноутбук в рюкзачок и тут же
ушла.
С
той поры я потерял покой. Нет-нет, я не влюбился, это было бы смешно, но мне
так хотелось узнать, что же будет дальше. Полетит ли она к нему, или, может
быть, он прилетит в Бишкек? А вдруг они придут сюда вместе?
Теперь
я начал бывать там каждый вечер.
Я
вёл себя осторожно и старался не обращать на себя внимание. Но ко мне настолько
привыкли, что, едва я входил, официантка здоровалась и спрашивала: «Вам
шоколад, байке?» — «Да, — отвечал я, — и печенье, пожалуйста», — а сам
оглядывался по сторонам и садился, ожидая, придёт эта девушка или нет.
Она
бывала в кафе нечасто, раз в три-четыре дня, но обязательно около девяти. Если
её любимое место было занято, она, не смущаясь, садилась на любое, что было
свободно, и в тот момент, когда на другой стороне мира кто-то ей отвечал, всё
для неё переставало существовать.
Так
прошёл почти месяц. Девушка разговаривала, радовалась, светилась, смеялась
чему-то, я наблюдал. Мне очень, очень хотелось дождаться, чем всё закончится,
но работа моя подходила к концу, пора было лететь домой.
Свой
последний вечер в Бишкеке я, конечно же, провёл в этом кафе. Я долго ждал её, хотя
давно миновало девять, и всё надеялся, а вдруг она заглянет сюда, просто так, и
тогда я подойду, скажу, что невольно наблюдаю за ней, и пожелаю удачи.
Увы,
она не пришла.
Поначалу
я расстроился, уж очень мне хотелось поговорить с ней на прощанье. А потом, уже
вернувшись домой и вспоминая своё беззаботное бишкекское
житье, я подумал: а ведь это к лучшему.
Потому
что на всю жизнь у меня осталась надежда, что хотя бы
этой девушке достанется счастье.
Арык
На
тихой улице, укрытой широкими ветвями от жаркого бишкекского
солнца, стоял человек. Был он высок, немолод и, по всей видимости, никуда не
спешил: есть такая привилегия у стариков. Он просто стоял и глядел на воду,
шумно бежавшую по арыку. Машины по этой улице почти не ходили, прохожих тоже не
было видно, и ничто не отвлекало его от этого простого занятия — глядеть на
бегущую воду.
Чему-то
улыбнувшись, он вдруг вытащил из кармана коробок спичек, вынул оттуда четыре
штуки и бросил в арык. Спички понеслись вниз, толкаясь и обгоняя друг друга, а
он шел следом и очень внимательно следил, какая из них будет первой. Спички
быстро домчались до перекрестка и нырнули в трубу, а старик не спеша вернулся
наверх и снова вынул из коробка четыре спички. Он уже хотел было бросить их в
воду, но тут заметил мальчишку лет семи. Тот стоял чуть поодаль, возле
пожухлого тополя, и с любопытством смотрел на незнакомца. Был он большеглазый,
коротко стриженный, в чистенькой белой футболке: обычный домашний мальчик,
догуливающий последние дни каникул.
«Никогда
не играл в такую игру? — спросил его старик. Тот пожал плечами. — А нам
нравилось… Мы были такие же маленькие, как ты, и очень дружили… Нас было
четверо, и каждый бросал свою спичку… А потом мы
бежали вдоль арыка и смотрели, чья победит…» Он задумался, помолчал немного и
продолжил рассказ. Для мальчика? Для себя? Неважно. Прошлое вставало перед его
глазами, и он говорил о том, что видел в эту минуту…
«Был
у нас Бекжан. Он всегда очень хотел выиграть… Даже
брал ножичек и оттачивал свои спички, чтобы они плыли скорей… А мы смеялись… Неужели вы так никогда не играете?» — снова
удивился старик. Мальчик опять пожал плечами. Незнакомец был непонятный, но не
страшный. У него были густые светлые волосы и печальные глаза.
«Мы
тут все рядом жили. Я вон там, повыше, на Дзержинке… Знаешь?..
А здесь жил Бакыт. Вон в том доме… Он такой… немножко
неповоротливый был… Бегать не любил.. А стал летчиком…
Хочешь стать летчиком, балам? — И не дожидаясь ответа, продолжил: — Мы тогда
все мечтали о какой-то замечательной жизни. Хотели скорее из Фрунзе вырваться.
Да, так и говорили: что нам тут делать?… Нурбек в Москву поехал, учиться. И Бакыт
отсюда уехал, и Бекжан… И всё у нас сложилось. Кто
чего хотел — добился. Все людьми стали. Я сорок лет в Таласе проработал,
доктором… А вот теперь один я остался… И моя спичка
всегда будет приходить первой, потому что не с кем мне больше соревноваться… Но
это ничего… Так всегда бывает, балам. Сейчас ты с друзьями бегаешь, а потом раз
— и нет никого… Это жизнь называется. Она течет, течет, как вода в арыке. Но
когда-нибудь и твой арык пересохнет…»
Мальчик
смотрел на странного незнакомца и о чем-то думал. Он не понимал, почему арык —
это жизнь, и ещё не знал, что пройдет время, и он тоже станет старым, как этот
человек, и будет ходить здесь с палочкой, а на него будут глядеть мальчишки и
думать: «Что за чудак? Чего он хочет? Пусть уходит скорей».