Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2016
Сергей Стопалов (1924) — в дальнейшие после описанных событий годы работал в НИИ
механизации сельского хозяйства и в Научно-исследовательском институте НАТИ,
где занимался проблемой надежности тракторов. Автор и соавтор более 10 книг и
брошюр и более 200 научных публикаций.
В цехе испытаний МЗМА
Такси развернулось и уехало. А я со своими чемоданами остался у ворот
дома. Мне не было ещё и 17 лет, когда с небольшим заплечным мешком, набитым
личными вещами и разной снедью, я вышел из этих же ворот и шагнул навстречу
новой жизни.
Прошло пять лет и восемь месяцев. Позади осталась война, пехотный полк,
ранение под Москвой, Урал, снова война, длинный путь с гаубицей по Европе и ещё
два года армейской жизни. И вот теперь, 2 марта 1947 года, я снова стою у тех
же ворот. Но сейчас у меня вместо вещмешка два чемодана, в кармане шофёрские
права, а в голове одна навязчивая мысль — как жить дальше.
Раздумья привели меня на Московский завод малолитражных автомобилей
(МЗМА). В отделе кадров ознакомились с моими документами и направили для
переговоров в цех испытаний.
Начальник цеха Виктор Николаевич Поляков, впоследствии ставший директором
завода, а позже и министром автомобилестроения, расспросил меня об образовании,
опыте работы, общих знаниях автомобилей и планах учебы. Потом пригласил
проехаться по заводскому двору и только после этого, уже в цехе, сказал:
— Ну, что ж. Можете приступать к работе, — и, обращаясь к заведующему
экспериментальным гаражом, добавил: — Принимайте нового шофера.
По условиям производства, завод должен был делать машины по чертежам
«Опель-Кадета», вывезенным из Германии в качестве трофеев. Внесение каких-либо
конструктивных изменений не допускалось. Однако обеспечить высокий уровень
технологических процессов удавалось далеко не всегда. Да и производственные
материалы, как правило, были хуже немецких, а квалификация многих рабочих
низкой. Из-за этого возникало множество неприятностей: поломки деталей, подтекание масел, посторонние шумы и другие. Каждый дефект,
выявленный при испытаниях или в эксплуатации, надо было изучить, найти причину,
принять необходимые меры для устранения и проверить их эффективность.
Несколько машин постоянно проходили длительные износные испытания. За
каждой из них были закреплены два шофера, инженер и техник. Моим напарником
оказался Мацнев — фронтовик, бывший танкист. Работали
мы поочерёдно в две смены — вторую и третью, а в первую смену инженер и техник
осматривали машину, фиксировали её состояние и устраняли отказы. За сутки наш
«Москвич» пробегал более
Однажды испытателям была поручена срочная работа — выявить причины низкой
надёжности рессор. И две пары машин на этот раз круглые сутки носились по
ухабистому шоссе, фиксируя с помощью специальных приборов число колдобин и
оценивая работоспособность подвески. На одной из машин работал водитель Глухов.
Его «Москвич» представлял собой фургон с деревянным кузовом для почтовых
перевозок. В качестве балласта в нём лежала шина грузовика, заполненная
чугунными чушками. Возле перекрёстка Глухов посадил в кабину мужика,
попросившего довезти его до деревни, расположенной по пути. Через несколько
километров у лесной просеки водитель увидел двух человек, машущих руками.
Пассажир попросил подвезти и их, но Глухов отказался, сославшись на перегрузку
машины. Тогда пассажир грозно потребовал:
— Стой! Это — наши.
Глухов притормозил, и, когда мужик, приоткрыв дверцу, что-то крикнул,
водитель изо всей силы толкнул его так, что тот вылетел из кабины. Потом дал
газу и уехал. Быстро пролетев до ближайшего села, где находилось районное
отделение милиции, он обо всем рассказал дежурному. А через день нам сообщили,
что встретившиеся Глухову мужчины пойманы. Ими оказались заключенные, сбежавшие
из близлежащего лагеря, строившего дороги. За смелость и находчивость нашего
водителя наградили именными часами, а третью смену на этом маршруте отменили.
Очень опасными оказались отказы системы управления автомобилем. Из-за них
из строя выходили тормоза, что грозило опрокидыванием машины. Для испытаний
была выбрана безлюдная дорога с многочисленными и глубокими выбоинами. Первые
несколько дней за руль садился начальник цеха. Он привязывался к сиденью (в то
время ремней безопасности еще не было), а на голову надевал танкистский шлем.
Но вскоре управление машиной уже начали поручать Мацневу
и мне. На определение и устранение причин этого дефекта у нас ушло более трёх
месяцев.
Помимо машин, проходящих испытания, в экспериментальном гараже имелось
несколько серийных машин, обслуживающих руководителей отдела главного конструктора.
На них обычно работали постоянные шоферы, которых иногда заменяли испытатели.
Во время отпуска шофера главного конструктора эту работу поручили мне.
Николай Иванович Борисов большую часть времени отдавал организационным вопросам
и всячески старался услужить министерским чиновникам. Именно это и послужило
причиной его прозвища «ж…а с ручкой», поясняя, что сам он — ж…, а его ручка —
заместитель министра.
Кроме деловых поездок Борисов часто посылал машину домой для жены,
которая требовала, чтобы ее возили по магазинам, а по вечерам и в гости. Для
меня, учившегося в вечернем институте, это вызывало трудности. Зато общение с
дочкой главного конструктора было приятным и интересным. Звали эту милую
девушку, заканчивавшую журналистский факультет МГУ, Назой,
что соответствовало аббревиатуре «Нижегородский автомобильный завод». Она очень
стеснялась своего имени и при получении паспорта хотела его изменить, но отец
не разрешил. Да и мать считала это имя красивым и современным. Правда, в это
время дочку следовало бы называть Газой, так как завод стал Горьковским.
Серийный выпуск «Москвичей» завод начал в первые месяцы
Один раз меня привлекли для оказания помощи партизану, Герою Советского
Союза. Вместо ноги у него был протез, и наши конструкторы разработали для него
специальное ручное управление. В мои обязанности входили проверка его
работоспособности, обучение будущего водителя управлению машиной и
сопровождение его до Чернигова, где он жил. Сначала это задание мне
понравилось, но вскоре оказалось, что этот человек ведёт себя грубо, постоянно
требует к себе особого отношения и со всеми ругается. Было ясно, что ему
трудно, и я, как мог, старался помочь, но это не всегда удавалось.
Через некоторое время меня снова направили на подобную работу. На этот
раз предстояла командировка в Узбекистан. Секретарю одного из обкомов этой республики
выделили «Москвича». Но не прошло и года, как у него вышел из строя двигатель.
Получив об этом сообщение, завод, не анализируя причин, сразу же его заменил.
Однако вскоре и второй двигатель перестал работать. Тогда секретарь обкома
написал в «Правду», откуда и пришло указание разобраться и принять меры. В то
время главная партийная газета была чрезвычайно влиятельной. Вот и пришлось
ехать. Мне было поручено создать на месте компетентную комиссию, выявить
причину отказа и все аккуратно запротоколировать. При инструктаже начальник
отдела технического контроля Белов особенно подчеркивал, что, независимо от
истинного виновника, за каждое высказывание секретаря обкома надо было его
благодарить и кланяться, благодарить и кланяться.
Приехав в город, я сразу же отправился в обком. В приемной меня встретил
помощник секретаря, узнал о цели командировки, доложил шефу и пригласил в
кабинет. Навстречу вышел полный, среднего роста мужчина лет пятидесяти. С
широкой радостной улыбкой секретарь пожал мне руку и предложил сесть в кресло
возле журнального столика, стоявшего в углу огромного кабинета. Потом и сам сел
напротив.
Я было раскрыл рот, чтобы изложить цель своего приезда, но секретарь
обкома остановил.
— Зачем сразу о работе? Это еще успеется.
Затем он незаметно нажал кнопку под крышкой стола, и на пороге кабинета
мгновенно возник помощник. Сказав ему несколько слов по-узбекски, он,
по-прежнему улыбаясь, обратился ко мне с традиционными вопросами: хорошо ли
доехал, как себя чувствую, здорова ли мама, как живется в Москве и т.п. А на
столе появились пиала с зеленым чаем, лепешки, другие угощения. Светская беседа
длилась более часа. Только после полного насыщения, когда уже в рот ничего не
лезло, перешли к рабочим вопросам.
По предложению секретаря в комиссию включили его самого, меня, начальника
областной ГАИ и завгара. Начальнику ГАИ было поручено обеспечить мой быт, а
завгару — подготовить все для ремонта. На этом рабочий день закончился, и мы с
начальником ГАИ поехали к нему. Укладываясь спать, я восстановил в памяти
дружеское выражение лица секретаря обкома при разговоре со мной и нескрываемую
надменность при общении с подчиненными. У меня, уже засыпающего, в голове
крутилось с детства знакомое слово — хан.
Утром работа началась с попытки завести двигатель, но он как бы схватывал
порцию бензина, делал несколько оборотов и замолкал. Вначале возле машины
собралась вся комиссия. Хан молча смотрел на нас, слегка покачивая головой и
саркастически улыбаясь. Потом ушел. Разошлись и остальные. А я мучительно
думал, что могло мешать запуску. Вспомнился случай, когда знакомый шофер не мог
завести машину из-за грязи, которую мальчишки забили в выхлопную трубу.
Ситуация показалась схожей, и после отсоединения глушителя двигатель сразу же
завелся. Однако в его работе настораживал какой-то внешний звук, изменяющийся
от прикосновения к воздухоочистителю. В нём явно отсутствовал воздушный фильтр.
В это время появился хан и, улыбаясь, обратился ко мне.
— Ну, наконец-то завели. Нашли, в чем дело?
Но вместо ответа я, тоже вежливо улыбаясь, задал встречный вопрос:
— На двигателе отсутствует воздухоочиститель. Не помните ли вы, когда и
зачем его удалили?
— А сразу, как получили машину. Мой шофер сказал, что без этой штуки
мощность двигателя будет больше и автомобиль сможет ездить быстрее.
После подписания комиссией протокола я объяснил хану, что в пыльном
городе эксплуатация автомобиля без фильтра недопустима, так как двигатель
быстро выходит из строя. Секретарь перестал улыбаться, слушал внимательно, и у
меня сложилось впечатление, что он все понял. В обком был вызван начальник ГАИ,
которому хан пересказал услышанное и дал строгое указание во время технического
осмотра автомобилей особое внимание обращать на состояние системы очистки
воздуха.
Командировка закончилась. Хан получил новый двигатель, а я премию. Может
быть, даже автомобильные двигатели в области стали реже выходить из строя.
На автозаводе я оказался в коллективе молодых людей, большинство которых
с интересом относилось к своей работе. Часто собирались у Маи
Куренковой. На столе обычно стояли винегрет, селёдка с луком и дешевая варёная
колбаса, а из горячего — картошка с тушенкой или несколько пачек сибирских
пельменей. Пили мы в основном настойку «Спотыкач» и сухое вино. Крепкие напитки
употребляли в небольшом, по теперешним меркам, количестве. Говорили о заводских
делах, рассказывали разные смешные истории, постоянно подшучивали друг над
другом. Новички, например, долго не могли понять, почему отдел смазочных
материалов называют «мокрым». А когда узнали, что в нём работают Рыбкина, Лягушкина и Мокрова, а руководит
отделом Хлюпин, долго смеялись. Много пели и
танцевали под скрип Майкиного старого патефона. Если погода позволяла, гуляли
по набережной Москвы-реки. С большим удовольствием ходили на праздничные
демонстрации. 7 ноября
Летом наша компания любила ходить в туристические походы по Подмосковью,
которыми руководил конструктор Алексей Львович Зилов.
После возвращения из армии он в одиночку обошёл озеро Байкал и часами
рассказывал об этом путешествии. Он не был строгим ментором и обучал нас
собственным примером. Дойдя до места ночёвки, Зилов
сбрасывал рюкзак и молча начинал ставить палатку. Его примеру сразу же
следовали ещё несколько ребят, а другие без всяких понуканий шли за дровами и
разводили костёр. Девчонки же приступали к приготовлению ужина. Единственно, в
чём Алексей Львович был непреклонен, это в недопустимости употребления в
походах спиртных напитков. И с этим приходилось мириться, даже если наш выход
совпадал с днём рожденья кого-нибудь из нас. В такие дни мы особенно долго
засиживались у вечернего костра и громко пели туристические песни.
Красный директор и разгром автопрома
При описании крупных предприятий в постсоветской литературе часто
встречается понятие «красный директор». Обычно под этим термином понимают
крепкого руководителя, любыми путями достигающего выполнения и перевыполнения
плана.
Заводу малолитражных автомобилей с директорами явно не везло. План
производства не выполнялся, а качество выпускаемой продукции оставляло желать
лучшего.
В начале 50-х годов очередным директором был назначен Василий Иванович Тахтаров, до этого работавший главным инженером Горьковского
автозавода. Сразу же поползли слухи о его жесткости и грубости с подчиненными.
Горьковчане рассказывали, что после одного инцидента рабочие заманили главного
инженера в раздевалку, набросили на него комбинезон и избили, сломав пару
ребер. После этого он лечился в Москве, а потом его перевели к нам.
Коллектив МЗМА настороженно встретил нового директора. Однако его
энергичное выступление на партийно-хазяйственном
активе и обещание в короткие сроки исправить положение улучшило настроение. И
действительно, завод постепенно стал выполнять план, появились премии. Вот
только с качеством сдвигов не происходило.
Однажды Комитет народного контроля проводил проверку заводской продукции.
Из партии автомобилей, готовых к отгрузке, отобрали три случайных образца, которые
разобрали и замерили параметры деталей. Результаты оказались неожиданными — на
каждой машине контролеры выявили по нескольку сотен отклонений от чертежей.
Многие полагали, что незамедлительно будут приняты самые решительные меры. Но
существенных изменений не произошло, а коллектив завода вообще ничего не
заметил.
В погоне за иностранной валютой «Москвичи» по низкой цене шли за границу,
в том числе в Финляндию. Для организации капитального ремонта двигателей финны
обратились к заводу с просьбой выслать им три эталонных (полностью отвечающих
технической документации) коленчатых вала. Заказ был принят, и несколько недель
лучшие контроллеры ОТК измеряли валы, но из сотен образцов ни один в полной
мере не соответствовал чертежам. Только инструментальщикам высшего разряда
вручную удалось довести три вала до нормы. Их премировали, а на заводе еще раз
убедились, что практически все автомобили имели бракованные коленчатые валы.
Безразличие к качеству и грубость директора вскоре стали на заводе
притчей во языцех. И редко кто осмеливался ему перечить.
Молодая девушка-контролер как-то забраковала партию шестерен. Дефект
исправлению не подлежал. Требовалась переналадка аппаратуры и выпуск новой
партии. А это грозило срывом плана.
Сначала на контролера пытался надавить мастер, потом прибежал начальник
цеха. Но девушка наотрез отказалась пропускать бракованные детали. И конвейер
был остановлен. Доложили директору. Из-за остановки конвейера на контрольном
посту собралось человек 20, и все видели, как пришел Тахтаров
и грозно спросил начальника цеха:
— Где она? — а когда увидел маленькую девчушку, громко сказал: — Ишь ты,
сопля, будешь мне на заводе погоду делать. Вон отсюда!
Потом ещё что-то сказал и ушел. Конвейер заработал. На сборку пошли
бракованные детали, и все разошлись. А на другой день комсомолка Надя была
уволена за невыполнение приказа директора. Районный суд ее восстановил. Но это
не для Тахтарова, и вскоре её вновь уволили по
сокращению штатов.
Осенью мы заканчивали дорожные испытания иномарок. Оставалось провести
забеги чешского автомобиля «Татраплан». Из-за
опасения дождей начальник цеха попросил испытателей выйти на работу в выходной
день. Однако накануне, когда мы еще возились с подготовкой машины, позвонил Тахтаров и приказал подготовить «Татраплан»
для его поездки на дачу. Я, как руководитель работы, объяснил директору
ситуацию, на что тут же получил ответ:
— Сопля, будешь еще мне указывать! — и в трубке раздались короткие гудки.
Не желая потакать директорскому самодурству, мы — механик Черных,
моторист Солодюк и я — «подготовили» чешскую машину:
установили ограничитель подачи топлива, разрегулировали
систему зажигания и подложили под сиденье тряпку, смоченную в бензине. Потом
диспетчер рассказал, что утром пришел шофер директора, завел «Татраплан» и уехал, а через полчаса вернулся, поставил
машину на место и пересел на директорскую «Победу».
Шалость эта обошлась дорого. Через некоторое время мне нужно было выехать
на машине, с которой я работал. Но на ее пути стоял все тот же «Татраплан». На просьбу к заведующему гаражом освободить
дорогу он ответил:
— Сам отгони — и приказал диспетчеру дать мне ключ от зажигания.
Перед этим с машиной возился моторист Солодюк,
снявший с нее карбюратор и предупредивший об этом завгара. Но тот, видимо,
забыл. Ничего не подозревая, я стал заводить двигатель. Но из трубки брызнул
бензин, и произошло возгорание, которое я сразу же потушил. В цехе было много
народа, и все это видели. И тем не менее вскоре появился приказ по заводу:
«1. За неудовлетворительное руководство гаражом ст. механика Черных С.Л.
от занимаемой должности отстранить и уволить с завода; начальнику гаража
Пахомову Д.Г. объявить строгий выговор.
2. За преступно халатное отношение к своим служебным обязанностям
моториста Солодюка В.И. и исполняющего обязанности
инженера Стопалова С.Г. с работы снять и уволить с
завода».
По мнению большинства работников цеха, главным виновником происшествия
был завгар Пахомов. Черных в этом эпизоде участия не принимал и вообще в тот
день на заводе отсутствовал. Суммарный ущерб от возгорания не превышал 30
рублей и полностью был возмещен Солодюком. Все трое
уволенных считались хорошими работниками, а моя фотография висела на Доске
почета.
По решению народного, а потом и городского суда приказ директора был
отменён и все трое восстановлены на работе. Однако через пару дней после выхода
на работу нас снова уволили по сокращению штатов.
О самодурстве и грубости директора, конечно же, знали и в райкоме ВКП
(б), и в министерстве, и в ЦК отраслевого профсоюза. Но план завод выполнял, и
за это все прощали. Никто из «красных директоров» качество машин не улучшил. Не
умели, не захотели или просто не считали нужным. Так или иначе, но именно из-за
того, что руководители предприятия не создали условий для успешной работы,
завод потерпел фиаско и в конце концов прекратил существование.
В конце 1952 года в автомобильной промышленности начались непредвиденные
события. Впервые о них я узнал в институте.
Полина Большова училась вместе со мной на пятом курсе, работала на
автозаводе имени Сталина (ЗИСе) секретарем одного из
заместителей директора и была в курсе всех заводских дел. Мы дружили, и она
часто рассказывала о заводе.
В тот вечер обычно болтливая Полина молча села рядом со мной, тупо
уставившись на преподавателя, и за всю лекцию не произнесла ни слова. В
перерыве я попытался выяснить, в чем дело, но она долго молчала и лишь во время
второй лекции наклонилась ко мне и сквозь слёзы прошептала:
— Ночью были арестованы главный инженер, главный конструктор, главный
технолог и еще несколько главных специалистов завода.
Сообщение это было настолько неожиданным, что я несколько минут молчал, а
потом тоже шепотом спросил:
— А за что?
— Я не знаю. На заводе все замерли. Что будет дальше, непонятно.
А на следующий день стало известно, что посадили ещё несколько десятков
специалистов — начальников цехов, отделов и некоторых других подразделений
завода. Потом были арестованы заведующие фабрикой-кухней, домом культуры,
пионерским лагерем и ряд других руководителей непроизводственных подразделений.
Буквально каждый день приносил страшные новости. По Москве пошли слухи,
что на заводе раскрыта банда вредителей, будто бы передававших за границу
чертежи новых моделей и секреты производства отечественных автомобилей.
Заключительный акт этой драмы потряс тысячи простых советских граждан.
Утром на завод не пустили несколько сотен человек, в основном евреев. Охранники
заводских проходных заявили, что их пропуска устарели и подлежат замене в
отделе кадров. Однако в списках на выдачу новых их фамилий не было. Лишь спустя
неделю людям удалось получить свои трудовые книжки, в которых было сказано, что
они уволены по сокращению штатов. За воротами завода оказалась и Полина
Большова, проработавшая на заводе более пяти лет и не имевшая за эти годы ни
единого замечания. Аресты и увольнения затронули практически весь Минавтопром и подведомственные ему предприятия, в том числе
и наш завод. В последних числах октября, придя на работу, я увидел, что
письменный стол инженера Корнилова, стоящего у окна перед моим столом,
опечатан, а двое незнакомых мужчин о чем-то разговаривают с начальником цеха.
Все сразу же поняли, что судьба нашего товарища сделала крутой поворот. Больше
мы его никогда не видели.
Через два дня арестовали еще одного инженера, сидевшего позади меня.
После этого несколько дней испытатели каждое утро заглядывали в нашу комнату,
проверяя, на месте ли я. Еще бы! Ведь многие знали, что я был артиллеристом, а
на фронте говорили: «Недолет, перелет, а третий раз прямо по цели». Но на этот
раз целью оказался Леня Бархи.
В цех испытаний он попал после окончания института. Работал уже третий
год. Ничем особенным не отличался. Потом его приняли в кандидаты в члены ВКП
(б). Но на это, возможно, повлияла должность его отца. Старший Бархи почти всю жизнь проработал в автомобильной промышленности,
а последнюю пару лет был заместителем министра. Многие наши работники хорошо
знали и уважали этого человека.
Арестовали замминистра в первые же дни разгрома ЗИСа,
но мы об этом узнали только после выхода из заключения сына. Леонид оказался одним
из первых реабилитированных после смерти Сталина. Он и рассказал нам о своих
злоключениях и о деле отца.
На первом же допросе на Лубянке следователь безапелляционно заявил, что
его отец шпион и вредитель, в чем он уже полностью сознался. У органов не было
и сомнения, что сын об этом знал, но не сообщил куда следует. Леонид оказался
совершенно неподготовленным к такому обороту дела. Поразмыслив и
посоветовавшись с сокамерниками, он уже на следующем допросе признал себя
виновным по статье, которая в тюрьме называлась «не знал, но сказал». За нее,
как правило, давали минимальный срок. Так оно и случилось. За сокрытие
«преступления» молодой Бархи получил пять лет
лагерей. После того как он отбыл примерно половину срока, его досрочно
освободили, а позже и вовсе признали невиновным.
Вскоре было доказано, что и Бархи-старший не
был ни шпионом, ни вредителем. Но еще одно обвинение оставалось. Оказывается,
будучи заместителем министра, он дал разрешение сверх плана выделить подрядной
строительной организации два комплекта шин для грузовых автомобилей. И это еще
несколько месяцев оставалось причиной его осуждения. Только после вмешательства
известного юриста отец был полностью оправдан и реабилитирован. Домой он
вернулся сильно постаревшим и больным человеком.
К этому времени были освобождены и многие другие работники автопрома,
арестованные той страшной осенью.
Заместитель главврача по гаражной части
После увольнения с автозавода мне пришлось искать новое место работы. И
мне удалось устроиться в районную поликлинику. Здесь не было отдела кадров, и
сначала со мной беседовали заместитель главного врача доктор Беленький и
главный бухгалтер. Беленький поинтересовался, чем я раньше занимался, где
работал, и сразу же предложил должность завгара и условия, позволяющие продолжить
учебу в вечернем институте. Я согласился. Но тут главбух, молчавший все время,
заявил, что в штатном расписании нет должности завгара и поэтому отпуск будет
12 рабочих дней, как у обслуживающего персонала. Такой вариант для меня был
неприемлем. И мы решили пойти к главному врачу.
В кабинете сидела уже немолодая усталая женщина с лицом, вызывающим
симпатию. Звали её Манефой Аристарховной. Выслушав заместителя, она почти
умоляюще посмотрела на бухгалтера и попросила его найти приемлемое решение.
В хмуром взгляде главбуха не было ничего, кроме упрямства.
— Не принимать же его на должность вашего заместителя.
Манефа Аристарховна ещё раз взглянула на меня и серьезно ответила;
— А почему бы и нет? Пусть будет моим заместителем по гаражной части.
Так эта запись «замглавврача по гаражной части»
и появилась в моей трудовой книжке.
Позже я хорошо узнал эту замечательную женщину. Всю свою жизнь она лечила
людей. Всех, невзирая на их общественное положение, характер и образ жизни. Она
могла по-матерински поворчать на молоденькую секретаршу, твердо высказать свое
мнение на консилиуме специалистов высшего класса, указать врачу на его
оплошность. Но всё это говорилось доброжелательным тоном и не вызывало
отрицательных эмоций.
Лишь один раз я видел главврача в гневе.
Во время ночного дежурства я сидел в кабинете неотложной помощи и готовил
отчет о расходе бензина. Было прохладно, и на мои плечи был накинут чей-то
халат. В это время в вестибюле поликлиники послышался шум. Сторожиха тетя Маня
не пускала какого-то мужчину. Выйдя к ним, я строго спросил, что ему надо.
Приняв меня за врача, мужчина начал буквально умолять дать ему дозу
применяемого в медицине наркотика. Я пригласил его в кабинет, прослушал грудную
клетку, пропальпировал живот и предложил ему аналог
лекарства. Затем налил в медицинский стаканчик воды и накапал 20 капель той же
воды, а на закуску дал таблетку безобидного салола. Спросив у мужчины, где он
живёт, и узнав, что недалеко, я на машине отвез его домой и посоветовал лечь
спать. Мне показалось, что мужик успокоился, а все видевшие этот эпизод
посмеялись.
История эта дошла до главврача и кончилась хорошей взбучкой. Манефа
Аристарховна обвинила меня в том, что, не имея медицинского образования, я
посмел имитировать процесс лечения и смеяться над человеком, нуждающимся в
помощи, пусть даже наркоманом. В её глазах это было тягчайшим преступлением.
Помилование наступило только после искреннего раскаяния и обещания никогда
ничего подобного не делать.
Гараж поликлиники состоял из пяти «Москвичей» и двух грузовых машин
«ЗИС-5» и «ГАЗ-ММ». «Москвичи» обслуживали врачей, выезжавших к больным, а
грузовики возили различные грузы для стационара.
Кроме общего руководства гаражом на меня были возложены функции механика,
слесаря и снабженца запасными частями, что было самым тяжелым и ответственным.
Как только человек, к которому приходилось обращаться за запчастями, узнавал,
где я работаю, на его лице появлялась сладострастная улыбочка, и он начинал
требовать спиртика. Сначала я выпрашивал его у
старшей сестры, но её запасов явно не хватало. Неисправные машины
останавливались, а врачи, поминая всех чертей, шли к больным пешком или ехали
на переполненном городском транспорте.
Однажды в разговоре с Беленьким я пожаловался на эти трудности, и он
обещал помочь. А через несколько дней в гараже появилась пятилитровая бутыль с
белой мутной жидкостью.
— Спирт из-под младенцев, — сказал доктор. — Его используют для
консервации мертворожденных уродцев. Спирт настоящий, но перед употреблением
его надо хорошенько отфильтровать.
Не проверяя достоверность этой информации (Беленький мог и пошутить), я
тщательно процедил белую жидкость и угощал ею всех желающих. Добывать запасные
части стало намного проще. Хорошо отфильтрованная жидкость с добавлением
яблочного сока, в отличие от «Сидора», получила название «Макар», сохранив при
этом секрет напитка.
Однажды, когда я находился под машиной, в гараж зашел незнакомый мужик.
— Иванов! — громко позвал он предыдущего завгара.
Я отозвался и сказал, что тот в настоящее время не работает.
— Ты вместо него? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — Я завгар
исполкома нашего района. Иванов говорил, что у него есть рессора для
«Москвича». Дай мне. В долгу не останусь.
Рессора действительно была. Одна. И очень дефицитная. Остаться без неё
было рискованно. Но, подумав несколько секунд, я все-таки отдал её этому
совершенно чужому человеку. И не ошибся. Потом, вспоминая знакомство с ним, я
на всю жизнь запомнил, что без товарищеской взаимопомощи работать невозможно. С
Николаем Васильевичем — так звали этого человека — впоследствии мы стали
друзьями и много раз выручали друг друга.
Неожиданно был найден еще один способ добывания запасных частей для
«Москвичей». На встрече с друзьями, работавшими со мной на заводе, я
пожаловался на свои трудности, а те рассказали, что в цехе испытаний скопилось
много деталей, прошедших испытания, но вполне исправных и предназначенных для
сдачи в металлолом. И тут же у меня возникла идея попросить этот заводской
«мусор» у Полякова, исполняющего в то время обязанности главного инженера
завода. Запасшись письмом от главврача, я отправился на завод, рассказал
Виктору Николаевичу о своей новой работе и попросил помощи. Он не отказал, и
через несколько дней в гараж были привезены несколько двигателей, агрегаты
трансмиссий, детали подвески и многое другое. Ребята, отбиравшие эти ценности,
постарались, и наши «Москвичи» надолго были обеспечены запасными частями.
Уйма времени и труда ушло на подготовку машин к годовому техническому
осмотру. С «Москвичами» я справился довольно легко, а вот привести в порядок
старые грузовики было трудно, и к назначенной дате они не были готовы. Но, как
уже часто бывало, выручил Николай Васильевич. Стакана «Макара» хватило для его
знакомого лейтенанта ГАИ, проводившего техосмотр. После выпитого он спросил,
где можно отдохнуть, и поручил мне самому проверить машины и заполнить нужные
бланки. Проснувшись часа через три и опохмелившись, он подписал все документы и
попросил отвезти его домой. А через несколько дней лейтенант снова приехал.
«Макар» ему очень понравился, а я стал общественным инспектором и не раз
проводил техосмотры в соседних гаражах, приобретая полезные знакомства.
В поликлинике остро не хватало мужской силы, и часто приходилось помогать
медикам.
Недалеко от поликлиники строили большой дом. К годовщине Октябрьской
революции строители спешили закончить его отделку. И перегруженные людьми леса
рухнули. Тяжело пострадавших отвозили машины скорой помощи, а легкораненых
транспортировали к нам. Меня и истопника попросили на носилках отнести в поликлинику
мужчину, у которого была повреждена нога. Когда его несли, он неожиданно громко
рассмеялся.
— Ты что смеёшься? — спросил я.
— Так я ж с шестого этажа упал, — ответил мужик и снова засмеялся.
— И что же тут смешного?
— Так ведь на пятый.
Теперь уже засмеялись и носильщики.
Отделение неотложной помощи, находясь при поликлинике, имело достаточно
большую самостоятельность и своего главного врача. Неотложка обслуживала
больных в вечернее и ночное время, когда участковые врачи уже прекращали
работу. В будни дежурная смена состояла из одного врача, медсестры, принимавшей
вызовы, и шофера с машиной. За ночь приходилось выезжать три-четыре раза, чаще
всего к онкологическим больным и к сердечникам. В выходные и праздничные дни
дежурили две бригады, а поводом для обращения к врачу нередко были алкогольные
отравления и просто перепои. А вообще-то причин ночных вызовов было много,
начиная от трагических и кончая смешными.
Глубокой ночью в неотложку позвонила женщина и потребовала врача к мужу,
который, по её словам, «посинел и плохо дышит». Старая, опытная Надежда
Степановна сразу же собралась, и через несколько минут машина подъезжала к дому
больного. Когда врач и я вошли в квартиру, через открытую дверь в комнату мы
увидели, как парень делает мужчине искусственное дыхание, да так, что хрустят
затвердевшие суставы. Было ясно, что человек мертв и, наверно, уже давно.
Надежда Степановна очень деликатно сказала об этом женщине, на что та буквально
с кулаками бросилась на врача. Хорошо, что я находился рядом и защитил доктора
от грозивших ей незаслуженных побоев.
Особенно много работы приходилось на Пасху. Обслужив нескольких больных,
доктор Мария Андреевна взяла пачку новых вызовов и поехала на очередное
отравление. Встретил нас пожилой сухопарый полковник. На высокой кровати лежала
и стонала женщина, лица которой не было видно из-за загораживающего его
огромного живота, к тому же покрытого пышной периной. Полковник рассказал, что
жена была в гостях, а вернувшись, начала жаловаться на боль в животе. Женщина
утверждала, что ничего особенного не ела. Только кулич, сырную пасху, немножко
винегрета и тушеное мясо. Осмотрев больную, врач предложила сделать промывание
желудка, от которого женщина наотрез отказалась. Мария Андреевна не стала её
уговаривать, сбросила халат, накинула пальто и направилась к двери.
Уже на лестнице нас догнал полковник и попросил вернуться.
— Доктор, делайте промывание. Она все равно житья мне не даст.
Во время рвоты в ведро летели большие куски колбасы, сыра, пирогов и
других продуктов. Вынося эту непереваренную массу, полковник сунул её под нос
жене и укоризненно проворчал:
— Что ж ты врешь. Жрала, так смотри.
Бывали случаи, когда пациенты сами приходили в неотложку. Как-то раз в
кабинет зашел мужчина лет пятидесяти, с перекошенным лицом, одетый в какую-то
серую робу. Что-то мыча и тыча рукой в скулу, он пытался объяснить, что с ним
произошло. Дежурный врач сразу же поняла, в чем дело, и, обращаясь к студентам,
проходившим практику, сказала:
— Вывихнута челюсть.
— Разрешите, я вправлю, — попросил один из студентов. — Я однажды уже
делал это.
Врач разрешила, и парень одним ловким движением поставил челюсть на
место. Мужчина охнул и попробовал несколько раз открыть и закрыть рот. Потом он
довольно внятно сказал:
— Я пожарник. Стоял на посту и зевнул.
Находившиеся в комнате покатились со смеху. Пожарник не обиделся и тоже
осторожно засмеялся.
Должность главного врача неотложной помощи занимал известный детский
отоларинголог Моисей Семёнович Лахман. О его
операциях под гипнозом ходили легенды. Неотложка же служила ему, как он сам
говорил, местом отдыха и источником дополнительного официального заработка.
Будучи человеком старой закалки, брать деньги с больных он считал
безнравственным.
Я интересовался гипнозом и попросил Лахмана
разрешить мне поприсутствовать на очередной операции. Предстояло под гипнозом
прооперировать мальчика, страдающего головными болями из-за воспаления лобной
пазухи. Кроме Лахмана в кабинете находились
операционная сестра, врач-ассистент и я в белом халате и марлевой маске, стоявший
в стороне.
Мальчик уже был знаком с доктором и спокойно сел в кресло. Поговорив с
ним о самочувствии и настроении, Моисей Семёнович начал священнодействовать. Он
сказал мальчику, что будет считать до трех, а когда скажет «три», тот уснет, а
проснётся уже здоровым. Потом монотонно начал:
— Ты чувствуешь себя хорошо. Раз. Гуляешь с мамой по лесу. Поют птички.
Вы собираете ягоды. Ты немного устал. Два. Глазки закрываются. Тебе хочется
спать. Мама с тобой рядом. Ты уже засыпаешь. Три. Ты уже спишь. Спишь. Спишь.
Повторяя это слово, врач поднял руку мальчика и согнул её в локте. Рука
неподвижно застыла. Опустив её на подлокотник кресла, доктор продолжал
монотонно рассказывать мальчику про лес, про речку, про маму и про многое
другое, но непременно приятное для ребенка. Не прерывая рассказа, он протянул
руку сестре, и та вложила в неё что-то вроде спицы с намотанной на конце и
чем-то смоченной ваткой. Врач через зеркало на лбу посмотрел в ноздрю мальчика
и покрутил в ней спицей. Вернув этот нехитрый инструмент сестре, он получил от
неё новую спицу с ваткой, но уже смоченной в другой жидкости. Так повторялось
несколько раз. Потом в руках врача оказалось нечто вроде ручной дрели с длинным
тонким сверлом. Снова заглянув в ноздрю, Моисей Семенович сделал несколько круговых
движений рукой, и из носа что-то закапало в лоток, который держала ассистентка.
Врач перестал сверлить и снова начал совать в нос какие-то лекарства. Он
многократно протягивал к сестре руку, и она вкладывала в неё инструмент или
спицы с ваткой. В течение всей операции Лахман ни на
секунду не прекращал своего бесконечного рассказа с многочисленными
повторениями. Он ни разу не посмотрел на сестру и не сказал ей ни единого
слова. И каждый раз, когда его рука приближалась к столику, в ней оказывался
нужный предмет.
Постепенно голос врача начал меняться. Монотонность медленно сменялась
выразительными нотками оптимистического характера.
— Я тебя полечил, и ты больше не будешь болеть. Теперь ты здоров. Ты
поправился, и мама купит тебе мороженое. Когда я скажу «три», ты проснешься.
Раз. Тебе снился хороший сон. Головка больше не будет болеть. Всё хорошо. Два.
Сейчас ты проснёшься и пойдешь к маме. Три. Глазки открылись. Молодец. Мама
тебя ждет. Ну, вставай потихоньку. Молодец. Всё хорошо. Болеть головка больше
не будет.
Последние слова были сказаны уже совсем обычным тоном.
Во время операции, длившейся не более 20 минут, никто, кроме врача, не
проронил ни единого слова. Все работали как автоматы. Складывалось впечатление,
что ни врач, ни сестра не сделали ни одной ошибки. Однако, как только за
мальчиком закрылась дверь, разразился скандал. Лахман
матом орал на сестру, а та отвечала ему словами, самыми приличными из которых
были «жидовская морда». Говорили, что так бывает всегда после операции. Врач и
сестра ругались неимоверно и постоянно заявляли, что никогда не будут работать
вместе. Но на следующую операцию выходили как ни в чем не бывало, чтобы после
неё снова кричать друг на друга и снова клясться в ненависти. Видимо, это была
своеобразная реакция после огромного напряжения, которое испытывали главные
действующие лица.
В автошколе Министерства нефтяной промышленности
Еще работая в поликлинике, я познакомился с Володей Флоренским,
преподавателем правил дорожного движения в автошколе. Он и перетянул меня на
новую работу. Школа была небольшой: директор — милейший Николай Романович Вилов, его заместитель по учебной части, шесть
преподавателей автодела, лаборант и три инструктора практической езды. А ещё
был старый бухгалтер по фамилии Харон. Когда кто-нибудь начинал вертеть в руках
авторучку, карандаш или что-то ещё, лежавшее на его столе, он вежливо говорил:
— Думайте, что ви уже сломали.
Много лет назад Харон работал бухгалтером в Одесском порту, о чем часто
вспоминал. А вообще-то он был неплохим бухгалтером и прекрасным человеком.
Когда я пришел в автошколу, в ней функционировали три группы по
подготовке шоферов. В одной из них, созданной по заданию областного военкомата,
готовили водителей для воинских частей Московского гарнизона. А ещё в одной —
четвёртой группе — повышали квалификацию автомеханики, присланные с нефтяных
месторождений.
Мне поручили готовить группу военнослужащих, так как в последние месяцы
службы в армии я уже получил соответствующий опыт. Сложность заключалась лишь в
том, что большинство солдат были выходцами из Средней Азии и плохо знали
русский язык. Но после окончания занятий вся группа всё-таки успешно сдала
экзамены и получила права третьего класса. Не обошлось, правда, и без сюрприза.
Один казах, отвечая на вопрос билета, как подают сигнал воздушной тревоги,
вместо словесного ответа надул щёки и загудел: «УУУУ!» Это было так смешно, что
гаишник-экзаменатор не выдержал, расхохотался и поставил солдату положительную
отметку.
После окончания занятий военной группы директор предложил мне принять
участие в подготовке автомехаников. Сначала мои новые ученики — мужики среднего
возраста — смотрели на меня как на мальчишку, но потом, когда поняли, что я
добросовестно готовлюсь к занятиям и не боюсь отвечать на каверзные вопросы,
наши отношения стали вполне приличными. В известной степени этому
способствовало неприятие другого преподавателя — совместителя, работающего в
учебном институте и с явным пренебрежением относящегося к не очень образованным
автомеханикам.
В те годы в свободной продаже начали появляться легковые автомобили
«Москвич» и «Победа». Для подготовки автолюбителей была создана дополнительная
вечерняя группа, учениками которой стали работники Министерства нефтяной
промышленности.
За пару недель до окончания занятий один из её учеников, заместитель
министра Баскаков должен был уехать в длительную командировку и попросил
организовать ему досрочную сдачу экзаменов в ГАИ. Там этого не приветствовали,
но нашему директору удалось договориться.
Первым был экзамен по теории. Нужно было ответить на пять вопросов по
устройству и обслуживанию автомобиля. Отвечая на один из них, Баскаков довольно
подробно рассказал о регулировке холостого хода двигателя. При этом, однако, он
не упомянул привычные для экзаменатора термины «винт качества» и «винт
количества», а назвал эти детали просто регулировочными винтами. По существу
это было правильно, но экзаменатору майору Садову
ответ не понравился, и он, не зная, с кем имеет дело, грубо заявил:
— Что ты тут разразился поносом слов при запоре мыслей. Придешь в
следующий раз.
Я присутствовал на экзамене и, сочтя поведение Садова
неприемлемым, обратился с жалобой к заместителю начальника ГАИ. Полковник
пригласил Баскакова, выслушал его ответ на злополучный вопрос, извинился за
действия своего подчиненного и сразу же направил его сдавать следующий экзамен.
Главную роль в таком решении, конечно же, сыграла должность экзаменуемого, а не
его правильный ответ.
Развитие нефтедобычи в Башкирии вызвало необходимость организации в
регионе филиала автошколы. Место для него выбрало министерство. Это был
небольшой городок Бугульма, где трудно было найти специалистов. Поэтому
начинать учебу пришлось нашим преподавателям. Одним из первых в командировку
поехал Володя Флоренский.
В своих письмах Володя в стихах делился с нами первыми впечатлениями:
Нет ни сахара, ни чая,
Нет ни хлеба, ни вина.
Вот теперь я понимаю,
Что такое Бугульма.
И далее про столовую, где готовили рагу, он писал:
Только этого рагу
Есть я больше не могу,
И от этого рагу
Свой желудок берегу.
Потом он описывал, как после бритья парикмахер обклеивал порезы на его
лице газетой, смоченной собственной слюной.
Читая эти письма, мы дружно смеялись, но вскоре сами убедились в правоте
их автора. Городишко не блистал ни снабжением, ни чистотой, ни общей культурой.
Во всяком случае, мыши, бегающие по столу и по кровати в номере гостиницы, у
нас не вызывали удивления. И тем не менее за несколько месяцев коллективом
автошколы были подготовлены для нефтедобывающих предприятий более сотни
шоферов, а ещё два десятка автомехаников окончили курсы повышения квалификации.
Автошколе остро не хватало методиста, найти которого из-за низкой
зарплаты долго не удавалось. На эту должность подошла бы мать моей знакомой —
Раиса Феликсовна. Но… Во время Гражданской войны её муж эмигрировал в Америку,
а в 1928 году вернулся за женой. Однако она отказалась ехать с ним, и он уехал
один. А потом родилась дочка. После Отечественной войны, когда отношения с
союзниками потеплели, Раиса Феликсовна неожиданно получила письмо от американской
жены бывшего мужа, в котором та сообщала, что он умер и оставил дочери
небольшое наследство. Женщина спрашивала, что с ним делать. И мать с дочерью
попросили прислать им какие-нибудь вещи. Вскоре они получили две посылки с
женским бельем, обувью и другим барахлом.
Много лет Раиса Феликсовна работала редактором в газете «Гудок», и в её
трудовой книжке были записи более чем о 40 благодарностях и иных поощрениях.
Однако в 1952 году её уволили по сокращению штатов. И она долго не могла найти
работу. Как только в отделе кадров брали в руки трудовую книжку с длинным
перечнем поощрений и увольнением по сокращению штатов, ей сразу же отказывали.
После окончания педагогического института не брали на работу по специальности и
дочку. Желая помочь женщинам, я как-то сказал Вилову:
— У меня есть подходящая кандидатура, но вы вряд ли её возьмете, так как
она имела связь с заграницей.
Однако директор спокойно возразил:.
— Мне нужен методист, а не политический деятель. Приглашайте вашу
знакомую.
На следующий день Раиса Феликсовна была принята в автошколу, где успешно
проработала до самой пенсии.