Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2016
Александр Кушнер (1936) — родился в Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал русскую словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и филологической прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других литературных премий и наград. Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992) и «Новой библиотеки поэта» (с 1995). Живет и работает в Петербурге.
***
Читал о Вселенной с волненьем таким,
С каким я давно ни о чем не читаю.
Явись шестикрылый сейчас серафим,
Сказал бы ему: я горю, я сгораю,
Я в пламя завернут, я кутаюсь в дым.
Мне вихревращенье ночного огня,
Мне вспышка звезды интересна сверхновой!
Какое бессмертье? Отстань от меня!
Здесь, видишь, с загадки спускают покровы,
Быть может, с прообраза первого дня.
И как бы мы ни были жалки и злы,
Обидчивы, глупы, смешны, трусоваты,
Развязывать весело эти узлы,
Разгадывать радостно эти шарады,
Сдирать с них завесы, снимать с них чехлы.
А то, что созвездиям нету числа,
Что мы во Вселенной затеряны хуже
И непоправимей, чем в стоге — игла,
Мне нравится это и голову кружит,
Как вечная жизнь бы вскружить не могла!
***
Сладостно с берега видеть, как мечется в бурю
В гибельном море корабль, — признавался поэт.
Я ужаснусь, я глаза отведу и зажмурю.
Разница есть между нами — две тысячи лет!
Сладостно, — он уверял, — наблюдать с замираньем
Сердца, как парусник щепкой летит на скалу.
Не с одобреньем — и все-таки я с пониманьем
К фразе его отнесусь, подпевающей злу.
Как бы волне потакающей, как бы довольной
Тем, что не он на несчастном плывет корабле,
Искренней фразе, наверное, непроизвольной
И опрометчивой, сказанной им на земле.
До неприличия радостной и бессердечной,
Может быть, лишь потому, что и сам он не раз
Морю вверялся и гибели ждал быстротечной,
Другу рассказывал, как Посейдон его спас.
***
Наверное, мертвые так же боятся живых,
Как мертвых боятся живые, и редкие встречи
С живыми во сне не особенно радуют их,
И самые светлые ночи им давят на плечи,
И здешние их не прельщают счастливые дни
С делами земными и, как говорится, тщетою.
И там, за последней чертою, отвыкли они
Пить чай, говорить ни о чем и справляться с бедою.
Поэтому, может быть, смотрят испуганно так
И словно подавлены чем-то, пришиблены, хмуры,
И темные речи их сбивчивы, смысла никак
От них не добиться, как будто боятся цензуры
Небесной, которая строго за ними следит,
Чтоб лишнего нам не сказали — и мы не решили,
Что с жизнью приятно расстаться, что тополь шумит
В окне хорошо, но не так хорошо, как в могиле.
***
Многобожие — это когда с высоты
Обращают вниманье на вас иногда
Министерство любви, министерство беды,
Министерство зимы, министерство труда,
И при этом никто не наденет пиджак,
А тем более френч или пышный наряд,
А стоит на виду, обольстительно наг,
Беломраморным обликом радуя взгляд.
И понятно, что помощи нечего ждать,
А спасенья — тем более, разве что вдруг
Повезет из живущих кому-то опять,
Избежит ненадолго страданий и мук.
Но зато хорошо заглянуть в Эрмитаж
И к Венере Таврической там подойти:
Мы любили, мы жили, и горестный наш
Мир приемлем бывал и бессмертен почти.
Летучая мышь
Некоторых мучает,
Что летают мыши…
Б. Пастернак
А летучая мышь измеряет криком
Расстоянье, его отраженным эхом, —
И размеры, и форму вещей — и в диком
Этом облике пользуется успехом
У биологов, физиков, наше зренье
Заменил ей чудесный эхолокатор.
Что же ты к ней относишься с подозреньем
Ночью, в сумраке душном и сыроватом?
Может быть, обладая таким устройством,
Ты проник бы в глубокую тайну мира,
Не покоем прельщаясь, а беспокойством,
И была бы настроена твоя лира
На другую волну, частоту другую,
Не доступную зренью земному, слуху?
Суть вещей полюбил бы ты роковую,
А не видимость эту и показуху.
***
«Жизнь человека — это молвить: “Раз!”»
Сказать, откуда это? Из Шекспира.
Так перевёл строку его для нас
Лозинский. Мало времени для пира.
Недолог пир. Еще раз посмотри
На облако, на куст, на звезды эти.
Сказал бы он хотя бы: «Раз, два, три», —
Жилось бы веселей на этом свете.
***
Молодой человек обещает многое,
А старик ничего: сделал всё, что мог,
И лицо ни к чему ему делать строгое,
Потому что печален и мал итог,
И без этой его золоченой мелочи
Мир легко обошелся бы, он и сам
Понимает, что нечем гордиться, не о чем,
Обольщаясь, докладывать небесам.
Молодой человек озадачен будущим,
А старик, что успех ему, что престиж? —
Вспоминает Прибытково или Будогощь,
Да не всё ли равно ему, хоть Париж,
Старость — скучное дело, глухое, мерное,
Одинокое, тихое, без затей.
Но добрее он, может быть, стал? Наверное.
Жаль теперь ему и молодых людей.
***
Я о ласточке подумал, о стриже,
Им легко полет стремительный дается.
Если выберешь работу по душе,
То ни дня работать в жизни не придется.
Будешь в воздухе, как ласточка, мелькать,
Будешь молнией, как острый стриж, носиться
И больного к жизни мигом возвращать.
Кто вы? Птичница. А вы кто? Кружевница.
Хорошо сидеть за письменным столом,
С авторучкой над листом клонясь бумаги.
Хорошо, как в детской книжке, моряком
Быть, на траулере выйти из Гааги.
Только выбери работу по душе —
И ни дня работать в жизни не придется.
Боже мой, чинить машину в гараже,
Виноградник поливать на южном солнце!
***
Облака сегодня некрасивые,
Рваные, пятнисто-клочковатые,
Белые, и серые, и сивые,
Ватные какие-то, помятые.
Нет, не грозовые и не страшные,
Даже солнцем кое-где прошитые,
Но с ленцой плывущие, неряшливые,
Кажется, что на себя сердитые.
Им как будто и лететь не хочется,
И страна далекая не грезится.
То отсталый клок, то прядь волочится,
Не лепные формы, а нелепица.
Ниже ли, — им безразлично, — выше ли
Проплывать, ни шаткие, ни валкие,
Никогда о Пушкине не слышали,
Лермонтова не читали, жалкие.
***
Одну и ту же фразу бедную
Твердит, узнать бы, что за птичка,
Четырехтактную, заветную, —
Такая мания, привычка,
Как если бы ее обидели
Или проснулась слишком рано.
Как будто есть в лесу ценители
Колоратурного сопрано.
Одну и ту же на все случаи
Невразумительную фразу —
И фраза эта не наскучила
Ни нам в лесу, ни ей ни разу,
Как если бы ее приметили
И в грозном мире обласкали.
Как будто смысл не в добродетели,
Как учат в церкви, а в вокале.