Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2016
Елена Сафронова — критик, поэт, прозаик. Печаталась в
региональных изданиях, журналах «Знамя», «Урал», «Родомысл»
и др. Автор нескольких сборников стихов и книги критических статей. Лауреат
литературной премии «Золотое перо Руси». Живет в Рязани.
В старой доброй советской картине «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» Высоцкий пропел:
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если, руки сложа, наблюдал свысока,
А в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Прозвучав в антураже рыцарской сечи, песня стала своего рода гимном приключенческой литературе о рыцарях, пиратах, мушкетерах. Подразумевалось, что они и есть «нужные книги» для взросления «книжных детей».
Но нетрудно увидеть и более утилитарное значение «Баллады о борьбе»: Высоцкий популярно обозначил, какой должна быть хорошая книга для подростка. Увлекательная, сюжетная, помещающая читателя в идеальные условия, достаточно оторванные от реальности, чтобы дать разгуляться фантазии, но и сохраняющая в этой условности вечные нравственные запросы к герою. Эта концепция очевидна во всех «средневековых» песнях барда, вошедших в русскую экранизацию «Айвенго». «И во веки веков, и во все времена трус, предатель всегда презираем. Враг есть враг, и война всё равно есть война, и темница тесна, и свобода одна, и всегда на неё уповаем».
Прошедшие эпохи оставили нам богатое наследие приключенческой литературы. Но есть ли сейчас книги, в увлекательной форме учащие взрослению и выбору нравственно оправданного пути? Долгое время мне казалось, что нет. Хотя приключенческих сочинений для подростков стало больше, чем в пору моего отрочества, но в основном прибавление падает на долю фэнтези, где мясо с ножа, оплывшие свечи, вечерние молитвы, израненные друзья и стремление к благородной цели уже тавтология. Они еще меньше соприкасаются с реальностью, чем мушкетеры или гардемарины. Это книги не о взрослении, но об «ауте» и для «аута» юного читателя.
На другом полюсе современной приключенческой литературы — книги неприкрыто «воспитательные», рисующие таких же «правильных» мальчиков и девочек, как Васёк Трубачёв и его товарищи семьдесят лет назад. Чем больше в них назидательности, тем быстрее теряешь интерес к истории, которую рассказывает тебе автор…
Среди того, что мне довелось прочитать из нынешней подростковой литературы, лишь книги Эдуарда Веркина произвели впечатление книг, удовлетворяющих «завету» Высоцкого, а также представляющих собой художественное явление.
Имя Эдуарда Веркина открыл мне роман «Облачный полк», напечатанный в 2012 году в журнале «Урал» и вскоре вышедший отдельным изданием в московском издательстве «КомпасГид» — и тогда же ставший победителем второго сезона конкурса «Книгуру». С тех пор Веркин успел стать трижды лауреатом премии «Заветная мечта» и победителем конкурса имени Сергея Михалкова. Но не регалии делают писателя. И не регалии привлекли моё внимание к этой книге. Встреча с «Облачным полком» была счастливым стечением обстоятельств, сродни вмешательству Провидения (как увидим далее, это излюбленный ход Веркина).
Не так-то просто написать сегодня роман на болезненную и сложную тему Великой Отечественной войны, не впадая ни в одну из двух крайностей — пафос или «чернуху». «Облачный полк» отличает непосредственная интонация живого человеческого рассказа, этакая благородная простота повествования. При том что композиция романа весьма изысканна. «Облачный полк» вписан в три временных круга, в которых действует один и тот же герой-рассказчик: то он Митька, то Дмитрий Батькович. Самый обширный круг — современность. Летней субботой благополучное семейство отдыхает на даче. Рассказчик здесь — прадед подростка Вовки, который только у него ищет спасения от воспитательных мер отца, деда и матери. Старый и малый вдвоём залезают на чердак, где малый наслаждается рассматриванием и апробацией давнишних вещей — папиросницы, граммофона с пластинками, солдатского ремня и т.д., а старый — воспоминаниями, связанными с этими предметами. Дело доходит до трофейного немецкого фотоаппарата Weltix. В нём плёнка, но она засвечена. Внук догадывается, что снимки относились к поре прадедовой боевой юности (он в курсе, что отрок Митька партизанил), и пристаёт к прадеду с резонным вопросом: что было на плёнке?
На плёнке был
запечатлён один момент из самого узкого временного круга: нескольких месяцев
1942–1943 годов, когда Митька состоял в партизанском отряде, ведшем боевые
действия в тылу фашистов на Новгородчине и Псковщине. А промежуточный временной круг представляется
наиболее интересным, говорящим о писательском мастерстве Эдуарда Веркина. Это 1958 год, когда для читателя впервые
открывается правда: о ком писался роман. Главный герой «Облачного полка» —
самый старший из советских пионеров-героев
До того Виктор и Митька встречались один раз, в партизанском отряде: щупленький, необстрелянный военкор прибыл в отряд, чтобы написать о его боевой деятельности. Командир предложил репортёру Саныча, тот рассказывать толком не стал, прогнал журналисту какую-то, как выразился бы правнук Вовка, пургу и фотографироваться не дался. Вернее… заклинило затвор у фотоаппарата. Но это был не Weltix. Трофейная машинка появилась в романе после того, как была снята Санычем с мертвого немца. Он засветил плёнку и уничтожил лежавшие рядом с фотоаппаратом в футляре снимки: на них отщелканы убитые русские, как солдаты, так и мирные жители.
Наивная вера Саныча в то, что его невозможно сфотографировать, оправдалась: он погиб в бою, за что и получил посмертно высокое звание, но ни одного фото его не сохранилось. Поэтому для книги Виктору позировала сестра Лёни Голикова Лида спустя пятнадцать лет после гибели брата. Эта фотография послужила образцом для хрестоматийного портрета Лёни Голикова, знакомого всем советским школьникам.
О правомерности такого подхода Дмитрий спорит с Виктором: его коробит от того, что, когда к детям дойдёт фотография Лёни — не Лёни, это будет ложь. Благообразная, однако, несомненная. Виктор находит аргументы в защиту лжи: «Тринадцать лет прошло, все улеглось, можно взглянуть по-новому. А мне кажется, мы начинаем забывать. То есть не хотим помнить. А это опасно, правда ведь? Если мы в пятьдесят восьмом уже не помним, то что потом будет? …И потом, нам нужны герои. Понимаешь? Народ не живет без героев, это высокопарно звучит, я понимаю, конечно… Но это ведь так». То есть лучше полуправда, чем забвение. Есть и другие нюансы, где писатель «подкорректировал» историческую правду: например, опустил из книги стихи Симонова «Убей немца», любимые Санычем, потому что обнародовать их сейчас, когда СССР дружит с ГДР, несвоевременно. Дмитрий понимает, но не принимает его позицию.
Больше Виктор на страницах романа не появится. Впрочем, и до конца романа останется немного. Прадед и правнук ещё только найдут на чердаке альбом английского художника Yephim Chistyakoff. На деле это русский художник Ефим Чистяков, живший и работавший в глухом лесу где-то в окрестностях Пскова. Его кисти принадлежала картина, давшая название книге, — «Облачный полк». Однажды в студёную зимнюю пору 1943 года Саныч с Митькой навестили избушку художника и увидели эту картину на стене. Описание Веркиным картины напоминает «Вечную Россию» Глазунова: на ней в ряд стояли все великие воины земли Русской, причём не только прошлого, но и будущего (относительно Великой Отечественной — там был, к примеру, Юрий Гагарин). В строю «облачного полка» стоял и пацан с Золотой Звездой Героя. Саныч себя не узнал (он вообще-то малообразован, книг немного читал, его ум — практичная мужицкая житейская сметка), а вот Митька запомнил его на всю жизнь. Лёгкий элемент мистики — «визитная карточка» писателя Веркина, он вписывается в самые реалистичные истории, и получается это весьма органично. В «Облачном полку» можно эту мистику окрестить Божественным Провидением, углядеть в ней тезис об избранности русского народа, находящегося под небесным покровительством павших в боях воинов, становящихся в облачный полк защищать родину.
Итак, композиция книги «Облачный полк» сложна, как
ювелирная техника. В ней не только три «горизонтали» — три временных среза,
соединённых общими героями. Она отчётливо разламывается и по «вертикали» — на
два смысловых компонента. Первый — рассказ о Великой Отечественной войне,
основанный на реальных событиях, прописанный живо, рельефно, однако без лишней
патетики (полагаю, именно сюжетная линия с приключениями партизан понравится
подросткам). Второй — для взрослых: поднята проблема сбережения исторической
правды, правомерности её приукрашивания и искажения в самых благих целях.
«Облачный полк» — правда о войне даже для тех и
особенно для тех, кто с детства знал про пионера-героя Леню Голикова. Мы, по
сути, знали образ с плаката. Этот сусальный образ в книге не то чтобы
развенчивается, но упрощается: Саныч в большинстве
случаев вовсе не герой, а обычный, весьма шкодливый юнец. Правда о войне не
уходит в чрезмерную «разоблачительность», несмотря на эпизод, где партизаны с
немцами обменивают оружие на тушёнку, задевший иных читателей ещё во время
голосования на сайте «Книгуру». О том, как Голиков
попал в партизанский отряд, в книге особенно не говорится, да и об организации
партизанских отрядов наркоматом госбезопасности — тоже. В фокусе внимания Веркина другая правда о войне: на
ней даже пацаны (включая рассказчика) взрослеют быстрее. Саныч,
несмотря на пристрастие к шалостям, выведен в романе
человеком, взрослеющим на глазах, то мальчиком, а то мужем. Общий смысл
«Облачного полка», охватывающий все аспекты писательского месседжа,
— взросление молодых людей как телом, так и духом
(более духом).
***
«Облачный полк» стоит особняком в прозе Веркина, ибо это исторический роман о реально жившем человеке. Прочие произведения не ретроспективны и не изображают конкретных исторических лиц, в них фигурируют, скорее, собирательные образы «типичных» подростков не из столиц. За постоянную дислокацию действия книг Веркина в Костроме и Костромской области хочу сказать прозаику спасибо и как жительница областного центра, и как критик, с беспокойством наблюдающий за «уходом» из текущей прозы провинции. В форматной прозе заштатные городки если и появляются, то преимущественно как старт для жизненного пути героя/героини, на котором надо сделать всё, чтобы не вернуться больше в это захолустье. В большой литературе провинции закономерно больше — однако не так уж много «большой литературы» для подростков мы имеем.
Впрочем, роман «Место снов» (принадлежащий к фантастической серии «Хроника страны мечты», куда входят также романы «Пчелиный волк», «Кошки ходят поперек», «Снежные псы») хрониками российской провинциальной жизни не назовешь. Его лейтмотивом я бы снова назвала строку все того же Высоцкого: «Только в грезы нельзя насовсем убежать, краткий век у забав, столько боли вокруг». Главный герой Зимин (его все, даже родители, называют по фамилии, что словно бы делает парнишку старше) уходит в виртуальный мир компьютерной игры, имеющей то же название, что и роман. «Бродилка» оказывается глубже и страшнее самой развесистой фантазии. Зимин (превратившийся в Иеронимуса Батисту Винтерснейка, светлого рыцаря Чаши Дня, кавалера Золотого Локона, сокращенное благородное имя Зима) оказывается в мире странствующих рыцарей и рыцаресс (это воительница и отличная хозяйка Лара, названная в честь героини пастернаковского «Доктора Живаго»), да не один, а со спекулянтом компьютерными игрушками Ляжкой. Как спутник этот Ляжка одно наказание: труслив, прожорлив, подловат. Однако в «Месте снов» все персонажи имеют характеры не кристальные. «Дистиллированным» натурам благородных рыцарей, прекрасных дам, трудолюбивых добродушных гномов в этом месте нет места. Самый светлый образ, пожалуй, Лара — но Зимин из тёмной ревности к другому странствующему рыцарю умудрится обидеть её так, что она исчезнет из своего уютного дома и вообще из Места снов. Оно без Лары лишится души, и Зимин всерьёз захочет вернуться домой, в настоящее.
Расставание с возлюбленной по собственной вине было для Зимина жестоким, но необходимым уроком. И этот урок, полученный в сказочном царстве, не только запомнился парню, но и изменил его характер и жизнь в мире материальном. Не случайно первое, что делает Зимин дома, — бросается на спасение бродячей собаки. С собаками расправляется эпизодический персонаж, хулиган Монголец. До вояжа в Место снов Зимин смотрел на это сквозь пальцы. Теперь же он хочет забрать пса у живодёра и поселить у себя (надеется, что родители согласятся). Идиллия буквально перекликается со знаменитой заповедью «Мы в ответе за тех, кого приручили». Повзрослевший внутренне Зимин собирается приручить и отвечать.
Так фантастический (точнее, фэнтезийный) ли роман «Место снов»? Или это роман взросления, роман воспитания? Думаю, второе. Антураж «среднестатистического» фэнтези не заслоняет ни от Зимина, ни от читателя типичной для Веркина темы «становления души». Она просматривается во всех романах и повестях прозаика. Даже в совсем детских «Настоящих приключениях», восходящих к нравоучительной прозе, допустим, Николая Носова. В «Пчеле-убийце» пацаны Витька и Генка собирают из запчастей мотоцикл и намереваются победить в мотоциклетном ралли — так же, как Витя Малеев дрессировал дворнягу Лобзика, а герои «Веселой семейки» строили инкубатор. Но спутать веркинских школьников с носовскими пионерами затруднительно: первоначально цели у юных мастеров меркантильные, а потом уж честолюбивые, и в них нет элемента «принести пользу людям». На ралли они мечтают взять первый приз (дорогая видеокамера), загнать её и купить себе настоящий японский мотоцикл. Это потом, по ходу сюжета и работы над «Пчелой-убийцей» (так кличут мотоцикл за расцветку) процесс им станет едва ли не важнее результата, а победа, несмотря на козни вечного врага Жмуркина, окажется заслуженной «наградой за смелость», а не итогом хитрого расчёта.
В следующей книге «Настоящих приключений» — «Лесной экстрим. В погоне за снежным человеком» — Витька и Генка вообще «поведутся» на изначально нечестное предложение Жмуркина: изобразить в костюмах Чипа и Дейла снежных человеков, бродящих по костромским лесам, заснять с ними видео, продать журналистам за бешеные бабки, а там видно будет — или признаться и огрести скандальную славу, или просто поделить бакшиш. Метафизика «воспитательного романа» покарает их: ребята заблудятся в лесу, растеряют походный инвентарь, раздерут на куски ради обогрева карнавальные костюмы (за них в конце книги придется отвечать противному Жмуркину), а выйдя к людям, обнаружат, что заплутали в трёх соснах в полном смысле слова.
В лесу парни получают урок: за ними следует какое-то шумно дышащее мохнатое существо. Они уже готовы поверить в то, что встретили реального снежного человека! Он оказывается брошенной кавказской овчаркой. При столкновении с собакой Витьке и Генке мерещится йети, а Жмуркин быстро все понимает, подбирает собаку и нарекает её Снежком, в память о приключении. Мотив спасения собаки у Веркина несколько навязчив — наверное, потому, что это показательный урок доброты, а конечный смысл прозы Веркина в том, чтобы ей и научить… С другой стороны, спасение собаки — подкупающий сюжетный ход, и, возможно, писатель просто делает ставку на беспроигрышные приёмы. В бесконечных лесных приключениях друзей видны и другие назидания: надо заниматься спортом, ориентированием на местности, когда попадёшь в затруднительное положение, не хныкать, а действовать. Всё это справедливо, но в педагогически чистом виде такие наставления вызывают только отторжение. К чести Веркина, он умеет маскировать назидательность интересностью.
Хотя в одном из новых романов, «ЧЯП», чувство меры Веркину изменяет: весь роман сводится к тому, что не всё то золото, что блестит. Металлические аналогии здесь уместны: в маленьком городке Гривске парнишка Синцов встречает юного нумизмата и предпринимателя Грошева. Тот собирает монеты и прочие железные раритеты («гвоздь» повествования — жетон Гривской телефонной сети, якобы данный людям самим Михаилом Архангелом, его пытаются найти Грошев и привлечённый им на подмогу Синцов). Находками Грошев торгует, проявляя недюжинную деловую сметку. Синцова до поры деловые способности Грошева, его обширные знания и вера в существование заветного жетона скорее восхищают, тем более что за помощь ему Грошев платит. Дружба их кажется незыблемой, как ни старается поэтесса Элеонора Царяпкина, болезненно честная особа, возмутительница спокойствия в городке, зачинщица акций против неправильных парковок, убедить его в «плохости» Грошева. Но вот Царяпкина попадает в больницу, сбитая при очередной расклейке афишек «Я хамло» на машинах, а Грошев не хочет пойти её проведать. И Синцов прозревает за те несколько минут, что бесплодно уговаривает Грошева совершить доброе дело, и больше не желает его знать. Как-то это слишком в лоб.
Точку в похождениях Витьки и Жмуркина
ставит роман «Кусатель ворон», изящно сочетающий
сатиру и фантасмагорию. Это уже роман не столько для подростков, сколько о
подростках. Генка из него исчезает, отправленный в суворовское училище. Витька
становится единственным в своем городишке независимым журналистом, блогером и ведущим студии юных журналистов «Окуляр» при
районной газете. Пишет Витька только правду, настолько неудобную, что он время
от времени получает нагоняи от редактора районки (за
материалы «Пила-3» — про чиновницу из казначейства, пойманную пьяной за рулём
третий раз за год, «К январю сдохнем!» — о состоянии
отопительных сетей в городке и т.п.). Жмуркин же
показал себя великолепным карьеристом — своеобразное развитие его вечных
завиральных идей и способности чужими руками жар загребать! Жмуркин
теперь сотрудник Молодёжного правительства Костромской области, он оброс
полезными знакомствами и останавливаться на
достигнутом не собирается.
Знак взросления персонажей — то, что Витька обретает фамилию Бенгарт, он из семьи обрусевших немцев. В дословном переводе эта фамилия значит «Кусатель ворон», а происходит (по словам Витьки) от традиции небогатых немецких крестьян ловить ворон и перекусывать им шею, прежде чем отправить в мешок, — чтобы криком не спугивала следующие жертвы. Жмуркин теперь вовсе не Жмуркин, а Скопин. Якобы это девичья фамилия его матери. Понимающему достаточно указания на полководца Скопина-Шуйского. Первую половину романа карьерист будет упорно именоваться Жмуркиным. Во второй, после испытаний, ему будет даровано Бенгартом и автором новое имя Скопин.
Фабулой «Кусателя ворон» служит совместное путешествие немецких и российских школьников по Золотому кольцу, проект Молодёжного правительства и лично Жмуркина (на следующий год предстоит ответный вояж в Германию, и ради него Жмуркин из кожи лезет). Сатира здесь встаёт в полный рост: из Германии в Россию прибывают действительно одарённые ребята, от России собирают группу детей «нужных людей» — известного хирурга, чиновницы из департамента образования, начальников МЧС и телеграфа и т.п. Исключение составляют лишь обитатели туберкулёзного интерната — девочка с явными филологическими способностями и парень-борец. Витьку Жмуркин приглашает в поездку как блогера, и он добросовестно ведёт дневник. Вернее, пытается — тут же выясняется десяток пунктов, о которых нельзя писать, или можно, но так, как диктуют.
Сюжет в доброй половине «Кусателя ворон» подменяют юморные путевые заметки Бенгарта, слегка напоминающие довлатовский «Компромисс» наоборот: сначала как было, потом как он описал. Настоящий сюжет возникает там, где путешественники плутают (опять!), их автобус увязает в грязи, и ребята без взрослых (шофёра и чиновницы от образования, сопровождающей сына) идут искать ночлег. Они попадают в деревню Ефимов Ключ. Деревня непростая, сродни Месту снов. В ней живут девять старух, крепкий хозяин Дрынов и Давид Капанидзе, внук одной из местных бабок. Капанидзе подбрасывает ребятам легенду о ключе с живой водой, найденном неким Ефимом. Разыскивая ключ, они опять попадают в переделки, но и совершают настоящее Доброе Дело: расчищают родник, питающий деревню водой. Только после этого школьный автобус вытаскивает из грязи трактором Дрынов. Автобус приезжает за подростками в деревню, путешественники прощаются с бабушками… но не с Капанидзе. Его не могут найти. Более того, он и на фото, и на рисунках не получается. Всё это мы уже читали в «Облачном полку», но нечеловеческая природа Капанидзе подчеркивается ярче: он появляется ниоткуда, в курсе, о чём гости деревни говорили и даже думали без него, знает все местные легенды… Сам ли это Ефим, хозяин ключа, или другое существо надмирной природы, не важно, хотя возможны разные версии. Самая дерзкая возникает на созвучии словосочетания «Кусатель ворон» с евангельским выражением «Ловец человеков». Уж не «Ловец человеков» ли этот лохматый, босиком ходящий (так описан автором Капанидзе)?.. Уж не произошло ли Его второе пришествие?
Веркин вводит в сатирический роман мощное фантастическое начало (хотя по логике повествования это фантастический конец), чтобы продемонстрировать закон мироздания: воздаяние за добрые дела. От Капанидзе путешественники получили и другие подарки: по окончании похода они все открыли в себе не те таланты, за которые были формально направлены в поездку, и тягу не к тем делам жизни, которые прочили им родители. Шут гороховый Пятахин сделался кладоискателем и краеведом. Сын хирурга Гаджиев увлёкся горловым пением и стал им заниматься сначала любительски, а потом и профессионально. Дочь пресвитера некоей «альтернативной» церкви Жохова стала писать рассказы о животных, которые попали и в центральную прессу. Паша Скрайнев, маменькин сынок, спас тонувшую девочку — стал настоящим мужчиной. Дочь офицера МЧС Снежана решила учиться на кулинара — в экспедиции она вкусно готовила. Только двое не изменили начальному дару и призванию — Витя Бенгарт (не в роли евангелиста ли он приглашён в экспедицию?) и девушка из интернета, увлеченная германистка. Видимо, по мнению Веркина, литературные способности даются изначально свыше, как дар, но и как крест: писать ты должен правду, даже нелицеприятную или фантастичную.
В романах Веркина бросаются в глаза повторяющиеся сюжетные ходы и неоднократное использование «работающих» приёмов (выручка собаки, отсутствие изображения на фото и рисунке, «я заблудился в сумрачном лесу»). У Веркина всегда происходит небольшое чудо в пользу героев (даже победить в моторалли Витьке с Геной помог загадочный старичок); он помещает персонажей в «искривлённую» действительность или полностью чужой мир; но в нём действуют земные нравственные законы, а поступки героев «там» будут иметь последствия «здесь». Среди «фирменных» приёмов Веркина выделяется множество культурных аллюзий, в том числе всплывающих в прямой речи персонажей. Как правило, герои Веркина выражаются почти безупречно правдоподобно: грубят, огрызаются, ехидничают, активно используют подростковый сленг. Однако чувствуется, что писатель, обладатель двух высших гуманитарных образований и слушатель Высших литературных курсов при литинституте, не может справиться со своим богатым словарным запасом — вот и помещает в уста школьников несвойственные им выражения. Особенно несоответствие речи персонажей обстановке проявляется в романе «Друг-апрель». При том что за эту книгу об обитателях маргинального мира — разъезд Ломы неподалеку от Костромы, близ мёртвой обезлюдевшей деревни, — Веркину стоит пожать руку. Пожалуй, это единственная книга, где он обошёлся без вмешательства свыше.
В развалюхе в Ломах мучаются бесцельным и бессмысленным существованием алкоголичка Верка и её дети: старший Чугун, сформировавшийся маргинал, уже знакомый с зоной, средний Аксён, фокальный герой романа, и младший Тюлька (младших братьев зовут Иван и Слава, но имён здесь не знают, как и человеческого достоинства). К ним приезжает дядя Гиляй, брат покойного отца, профессиональный мошенник. Он учит мелких попрошайничать, с Чугуном ворует вещи с дач, скупает краденые сотовые. Матери на всё плевать, она пьёт. У Аксёна единственная радость и смысл жизни — любовь к девочке Ульяне из приличной семьи Семиволковых. Семиволковы живут в городе, но имеют дом в деревне недалеко от Ломов, иногда здесь отдыхают. Общаясь с Ульяной и её семьёй, Аксён попадает в иной мир, представляющийся ему земным раем. В апреле, в котором происходит действие романа, Аксён ждёт, когда они опять приедут — ведь у Ульяны весенние каникулы! Дни проходят за днями в пьянстве, гадости, драках между братьями, Семиволковы не являются, Аксён удостаивается от Чугуна бессердечной издевки: мол, они приехали! Но дом заколочен. Чугун кричит, что брату прекрасно известно — соседи продали дом, они больше никогда сюда не приедут!.. Аксён ещё встретит Ульяну, но… с ней будет более подходящий ей мальчик Владик, и юношеская любовь кончится пшиком. Удивительно — но Иван, переживший все испытания, убравшийся из Ломов в Кострому искать себя (Тюльку отправят в интернат, мать заберут в полицию, Чугун снова сядет в тюрьму), так и не залечит рану от пренебрежения Ульяны. Во внешне благополучном финале романа Иван и Ульяна разговаривают в каком-то «месте снов»: она замужем и счастлива, он прилично одет и владеет магазинчиком канцелярских товаров и книг. На прощание он задаёт Ульяне безнадёжный вопрос, почему у них всё так вышло, она, не задумываясь, лепит: «Бывает». Благовидный исход кажется надуманным, «пристёгнутым» к трагической истории ради красного словца (или ради издательских пожеланий).
На фоне «свинцовых мерзостей жизни» совсем неправдоподобна грамотность обитателей ломовской хибары и их стремление изъясняться литературными аллюзиями. Так, пьяный Чугун не раз и не два обращается к братьям «Карамазовы». Говорит он и другие невероятные вещи: «Ах ты Буратино пластмассовый!», «Ладно, бэрриморы, хватит чушь молоть», «Смотри-ка, да ты у нас профессор! Альберт Эйзенштейн!». Пьяный русский мужик и фамилию-то знаменитого кинорежиссёра не выговорит, не то что не додумается каламбурить над схожими фамилиями Эйнштейна и Эйзенштейна. По мне, с приданием героям культурной базы Веркин явно перестарался. Не слишком верится и в то, что заклинанием для Аксёна становится… стихотворение Эдгара По «Ворон», услышанное от дяди. Хотя понятно, почему автор сделал лейтмотивом книги строчки из баллады, перефразированные Аксёном: «И душа моя из тени в мир, где скорбь живёт всегда, не восстанет, не восстанет, не восстанет никогда».
Насторожиться ли читателю от того, что Эдуард Веркин использует в своих книгах одни и те же приемы? Что это — символ успешного профессионализма, «набитой руки», за что его упрекали некоторые критики, или желание донести до мира свои нравственные установки по школьной методе «повторение — мать учения»? Опасаться ли поклонникам прозы Веркина, что хождение по кругу заведёт ценимого ими автора в дебри его собственного «формата»? Не верится: на то и профессионализм, чтобы улавливать собственные огрехи и бороться с ними. В настоящее время Эдуард Веркин сказал многое, но, надеюсь, не всё, и впереди у него ещё много нераскрытых секретов.