Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2016
Уже изрядно пожелтевшая от времени подшивка свердловской областной газеты «Уральский рабочий» за 1928 год запечатлела событие, практически неизвестное столичным исследователям творчества Всеволода Мейерхольда. Между тем оно занимает достойное место среди театральных новелл, написанных самой жизнью, и вносит весьма выразительный штрих в характеристику Мастера как человека и гражданина.
В конце 1920-х годов усилились нападки на Мейерхольда, которого обвиняли в формализме, в том, что его театральные эксперименты сомнительны и «непонятны пролетариату». Но он нашел, как ответить, — повез свой театр на гастроли в Свердловск.
Позднее, 6 октября 1930 года, на Первой Всероссийской конференции драматургов, режиссер так объяснял свой поступок: «…Мы несем свое искусство к пролетариату и требуем от него ответа на вопрос: понимает ли он или не понимает то, что ему показывают работающие на левом фронте искусства. Когда мы в Свердловске ставили «Ревизора», то, конечно, были посрамлены не мы, а все эти Блюмы, потому что свердловские рабочие заявили: «До нас дошли слухи, будто вы показываете непонятное пролетариату искусство; мы решительно все поняли»1.
1 апреля 1928 года в «Уральском рабочем» появились анонс о скором приезде московских гостей и обширное интервью Мейерхольда о том, что начнутся гастроли 2 мая и театр привезет в Свердловск весь основной репертуар.
Зная, что значительную часть аудитории составит рабочий зритель, Всеволод Эмильевич счел нужным прокомментировать режиссерский замысел спектаклей, среди которых были «Великодушный рогоносец» Кроммелинка, «Горе уму» по пьесе Грибоедова, «Ревизор» Гоголя, «Лес» Островского, «Мандат» Эрдмана, «Рычи, Китай» Сергея Третьякова, «Даешь Европу» на основе романов Ильи Эренбурга «Трест Д.Е.» и «Туннель» БернхардаКеллермана.
«В «Лесе» Островского, — объяснял режиссер,— вскрыты и заострены моменты, отражающие борьбу торгового капитала (Восьмибратов), с одной стороны, и демократических групп (Аксюша) — с другой, против помещичьего феодализма (Гурмыжская). В этой постановке театр отказался от «привычных» сценических форм, ибо они были формами придворного театра. Режиссер пошел по пути приближения сценических форм к балаганным театрам — близким и понятным широким массам…»
«Ревизор», искаженный чиновничьей цензурой, превратился усилиями казенных театров в безобидный водевиль. Острие нашей трактовки направлено, в первую очередь, против этой водевильности. Наш театр стремился дать спектакль, изображающий самое существо николаевского быта — подлинную и страшную трагедию. «Ревизор» знаменует собой опыт создания монументальной формы театра. Режиссер обобщает действие, стремится воссоздать николаевскую эпоху в целом. В основу построения спектакля положены принципы музыкальной композиции. Поэтому и стиль спектакля определяется как музыкальный реализм…»
Новую установку, по словам режиссера, получило и «Горе от ума» Грибоедова. В то время как в прежних постановках имела место лишь декламация стихов Грибоедова в окружении «стильной» обстановки, но вне действительной связи с бытом эпохи, «наш театр развернул в “Горе уму” целостную картину быта дворянской Москвы времен Александра Первого. Такой подход позволил подчеркнуть общественную сущность комедии Грибоедова и дать новую трактовку ее персонажей. Мы стремились преодолеть фальшивую красивость «высшего общества», показать за фальшивой оболочкой — гниение. Этому миру гниения противопоставлен Чацкий, которого мы сближаем с декабристами. Театр старался придать комедии Грибоедова значение более общее и этим самым более близкое современности, прощупывая первоначальный замысел поэта. Так же, как “Ревизор”, этот спектакль построен на музыке…»
До начала гастролей оставался еще целый месяц, в течение которого газета один за другим представляла мейерхольдовские спектакли. Скажем, о «Великодушном рогоносце» (номер от 8 апреля) поведала, что постановка интересна не только остро поставленными социальными и нравственными вопросами, но и впервые примененным Мейерхольдом новым методом работы с актером. В противовес психологическому театру К.С. Станиславского с его методикой Всеволод Эмильевич выдвинул принцип биомеханики как новой системы актерской игры.
Спектакль стал итогом кропотливой и долгой студийной работы. Вольные мастерские Всеволода Мейерхольда, как назывался в 1922 году театр, сидели на голодном пайке. Денег на оформление спектакля не было никаких. Актеры получали гроши, да и то не каждый месяц. В таких условиях 25 апреля 1922 года состоялась премьера воистину историческая, перевернувшая вверх дном все формальные подходы к зрелищу в целом и к игре актеров.
«С “Рогоносцем”, — напоминала газета, — вышел на сцену конструктивизм в его практическом применении. Была построена Л.С. Поповой система станков, применительно к заданиям игры актеров играющая как целиком, так и отдельными своими деталями (дверью, окном и т.д.). По ходу спектакля вращались мельничные крылья и колеса, подчеркивая в определенные моменты нарастание действия». Между прочим, за отсутствием рабочих в то чрезвычайно тяжелое время, на премьере колеса крутили переводчик «Рогоносца» И.А. Аксенов и актриса З.Н. Райх, а крылья ветряной мельницы приводил в действие сам Мейерхольд.
Спектакль сразу же вызвал споры. Одни восторженно приветствовали его, другие винили в порнографии, развращении зрителей («Рабочая Москва», № 196). Однако, писал «УР», порнография — это вопрос восприятия. Рабочая масса без всякой предвзятости смеялась над зашедшим в тупик Бруно, требующим от жены «измены».
Газетная рубрика «К приезду театра им. Мейерхольда» появлялась на страницах издания еще 10, 18 апреля и в последующих номерах. И вот — день начала гастролей. 2 мая зал Свердловского театра оперы и балета был переполнен. Перед началом спектакля «Рычи, Китай» поприветствовать зрителей на сцену вышел сам Мейерхольд. А уже в номере от 4 мая появилась рецензия.
«Канва спектакля (о противостоянии белых поработителей и вольнолюбивых китайских лодочников. — Ю.М.), — писал автор статьи С. Каневский, — проста, но расцвечена в ярких красках узорами глубокого социально-политического значения. Автор и режиссер показали Китай в строго выдержанном социальном и этнографическом разрезе».
Газета отметила мастерство Мейерхольда в выстраивании ярких контрастов: «Лодочники, жребием решающие, кому быть жертвой «Кокчефера» (британское военное судно. — Ю.М.), и сладострастные звуки фокстрота с веселящегося судна. Крест — символ христианского человеколюбия и — задушенный лодочник». И еще: «Конструктивизм — как принцип постановок в руках Мейерхольда блестяще себя оправдал». По мнению рецензента, он вовсе не исключил блестящих актерских работ, особенно Льва Свердлина в роли Первого лодочника.
Мейерхольд был доволен. Рецензия следовала за рецензией. К мнению критиков подверстывались подборки кратких отзывов рядовых зрителей-рабочих.
В рецензии на «Лес», опубликованной 9 мая, ее автор Н. Р — ский поднял теоретически важную тему: об отношении к классике. Имеют ли право театр и режиссер выявлять отношение современника к классическому произведению, устанавливать «свой собственный стиль спектакля вне зависимости от закрепившихся традиций?» Ответ дается очень четкий: «Бурный успех премьеры “Леса” свидетельствует о том, что массовый зритель Свердловска в утвердительном смысле разрешил этот вопрос, и “Лес” в постановке В.Э. Мейерхольда, одно из величайших режиссерских произведений современности, получает в нашем городе должную оценку».
13 мая газета рецензирует «Ревизора», 29 мая — «Мандат» Николая Эрдмана (одна из наиболее интересных рецензий). Публикация, подписанная С. Кофф, подтверждает оценку Мейерхольда не как формалиста, а как человека, способного уловить и убедительно передать сложность жизни и человеческой личности.
«Главная заслуга Мейерхольда, — пишет автор, — заключается в том, что он сумел зло посмеяться над старым бытом, дать бичующую сатиру на «бывших людей». До «Мандата» и после ни один из советских театров и сам Мейерхольд не добился такого разительного эффекта в сатирическом показе быта. Московский и Ленинградский театры сатиры, наше кино с «Поцелуями Мэри Пикфорд» еще ни разу по-настоящему не хлестнули мещанство, ограничиваясь скольжением по поверхности темы и зубоскаля там, где требуется едкая насмешка».
При этом автор высоко оценивает человечность режиссера, чутко увидевшего в «Мандате» трагикомедию. Все эти люди, обреченные историей на смерть вместе с их классом, еще и трагичны: они чувствуют свою никчемность и обреченность. «Когда Гулячкин, в финале последнего акта, скорбит, что они настолько жалки, что их и арестовывать не хотят, — то это не просто нытье, это приговор, произнесенный мещанством над самим собой».
Шума аплодисментов Мейерхольду показалось мало. Он хочет повидаться со своим зрителем глаза в глаза. Так возникла идея «Диспута о современном театре», прошедшего при переполненном зале Свердловской оперы (отчет в «Уральском рабочем» от 23 мая).
С докладом перед рабочим зрителем, получившим возможность ходить на спектакли благодаря специальным абонементам, распространявшимся профсоюзами, выступил Мейерхольд. Затем началось обсуждение, и, как писала газета, уже сама многолюдность диспута, обилие вопросов докладчику явились лучшим доказательством огромного интереса уральцев к их театральным гостям.
Говорили о необходимости более тесной организации зрителя вокруг театра, о том, какой театр можно назвать современным. Основная претензия — просьба, которую уральцы предъявили москвичам, — пополнить репертуар современной советской пьесой.
Это волновало и Мейерхольда. Впереди был новый сезон, а новой пьесы не было. И Мейерхольд предпринимает решительный шаг. Из Свердловска, из гостиницы «Центральная», где жил, он шлет телеграмму в Москву, предназначенную Маяковскому.
Дело в том, что еще в марте 1926 года поэт и театр подписали соглашение, по которому Маяковский должен был написать для театра пьесу «Комедия с убийством».
Сейчас текст телеграммы был такой:
«(4
мая
Москва. Гостеатр Мейерхольда. Февральскому. Передать Маяковскому.
Последний раз обращаюсь твоему благоразумию. Театр погибает. Нет пьес. От классики принуждают отказаться. Репертуар снижать не хочу. Прошу серьезного ответа: можем ли мы рассчитывать получить твою пьесу в течение лета. Телеграфь срочно: Свердловск. Центральная гостиница. Мейерхольд»2.
Однако «Комедию с убийством» поэт писать не захотел. У него зрел совсем другой замысел.
26 декабря Владимир Владимирович прочел «Клопа» у себя дома Мейерхольду и группе друзей, 28 декабря — на труппе актеров Гостеатра им. Вс. Мейерхольда, 30 декабря — на расширенном заседании художественно-политического совета театра¸ участники которого в своем решении записали, что считают пьесу значительнейшим явлением советской драматургии с точки зрения как идеологической, так и художественной и приветствуют включение ее в репертуар.
Восторженный отзыв дал пьесе и Мейерхольд в интервью газете «Вечерняя Москва» (номер от 27 декабря 1928 года).
«Вчера, — значится в тексте, — Владимир Маяковский читал нам только что законченную им пьесу под названием «Клоп». Пьесой этой Маяковский говорит новое слово в области драматургии, и вместе с тем произведение это поражает особо виртуозной обработкой словесного материала. Вспоминаются замечательные страницы Гоголя, от которых, когда их читаешь, получаешь какое-то особое впечатление: это не проза и не стихи. Строению словесного материала придано такое своеобразие, которое заставит писать целые главы исследовательского порядка.
Эта пьеса так же крепка и в идеологическом отношении, это подлинно советская пьеса».
Премьера «Клопа» стала театральным событием.
Про историю с телеграммами «Уральский рабочий написал 17 октября 1987 года в материале «…Центральная гостиница, Мейерхольду».
Ну, а гастроли москвичей в Свердловске закончились 26 июня. Прощальный спектакль — «Лес» — сыграли на открытом воздухе, в Саду Уралпрофсовета. Уральцы устроили настоящий праздник. Были спортивные игры, танцы, играл духовой оркестр. Все это было незабываемо.
______________________
1 Свердловск для гастролей был выбран, конечно же, не случайно. В те годы в стране развернулось движение творческой интеллигенции, получившее название культурного шефства деятелей искусств над объектами индустриализации, а в Свердловске строился Уралмашзавод. Здесь побывали такие писатели, как Владимир Маяковский, Всеволод Вишневский, Алексей Файко. Сооружение Уралмаша и участников стройки запечатлели на своих полотнах художники Борис Иогансон, Юрий Пименов, Самуил Адливанкин. Побывали в городе и столичные театры. Мейерхольд знал, куда ехал.
2 Телеграмма была прочитана в то время болевшему Маяковскому по телефону, а уже 12 мая он телеграфировал в Свердловск ответ:
«(Москва.
12 мая
Свердловск. Центральная гостиница. Мейерхольду.
Если договориться, обсудить (с) тобой предварительно, думаю, хорошая пьеса выйдет. Привет. Маяковский».