Валерий Хазин. Прямой эфир. — «Октябрь», 2015, № 7
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2016
Валерий Хазин. Прямой эфир. — «Октябрь», 2015, № 7.
Если кто-то спросит нас, что это за роман и к какому жанру он относится, мы ответим, как же не ответить любопытному читателю. Вот только полон ли будет ответ? Детектив! Ну да, если примитивно подойти к жанру и предположить, что Хазин пытался завлечь читателя массового, любящего на пляже в шезлонге недоступных теперь турецких или египетских берегов листать что попало, то — действительно, «Прямой эфир» написан в стиле детектива, — хоть и не по всем канонам и правилам, но тем не менее. Некто, имя мы не знаем и не узнаем никогда, потому что Хазин прячет это имя (сперва, дескать, не время называть, потом снова не время, а потом время и вовсе где-то теряется, или в снах героя, или в видениях), так вот безымянный наш герой, окрещенный на одной из страниц романа вымышленной аббревиатурой Дан, — ни дать ни взять писатель. Не просто писатель, а даже в некотором роде известный писатель, написавший роман, который в прямом и переносном смысле взорвал мир. Ну, или не весь мир, но точно одну отдельно взятую страну, в которой он и проживает. То есть нашу с вами.
Вообще-то в романе (я сейчас о книге Хазина) взорвать пытаются писателя (я уже про Дана). На первых же страницах. Это и есть канон, детективная завлекалочка. Но это лишь форма, скорлупа. Хазин намеренно описывает взрыв так неярко и буднично, словно давая понять, что истинная суть «Прямого эфира» в другом и те, кто любит Маринину с Донцовой, ошиблись. Ни стрельбы, ни погонь, ни ночной слежки в этой книге не будет. Всей детективной истории на пару страниц. Место взрыва «заволокло клубами, пепельным и чернильным, а потом громыхнуло глухо». Вот, собственно, и все описание попытки убийства. А любознательному читателю, который начинает требовать от автора объяснений — как, что, почему, зачем пытаются убить писателя, Хазин сухо сообщает, что счастливо избежавший смерти Дан создал, сам того не понимая, странную книгу под названием «Мария и Мириам». И даже усилит ощущение сухости, добавив — взрывоопасную. А если читатель ответом таким не удовлетворится и продолжит настаивать, автор добавит: «Порой же в голову не придет, из-за каких галлюцинаций, вроде божественных имен или толкования сновидений, люди начинают вдруг резать и взрывать друг друга…» И сразу ясно все станет каждому, потому как разве можно заглянуть в мысли этих убийц, увидеть их тайное, сокровенное. Увидеть можно только сны. Свои или чужие. Только вот чужие видеть могут лишь избранные. Те, кто нашли тайну. Ту самую, что спрятана в башне… Но об этом чуть позже. В «Прямом эфире».
Сюжет «Марии и Мириам» Хазин раскрывает лишь в конце романа собственного. «Оператору атомной станции во время дежурства раз в неделю является Серафим Саровский, небесный покровитель ядерщиков: проплывает по воздуху над бассейном выдержки и, грозя пальцем, велит взорвать все это порождение шайтана к чертовой бабушке… А герой по имени Айнур не может понять, не сон ли это, или боится признаться, что задремал на вахте, и идет советоваться к имаму». Имя у оператора мусульманское, насторожится внимательный читатель. Что это, актуальная нынче тема? Теракты! ИГИЛ!? Впрочем, тут лишь пунктиром. О книге той все! Ну, еще пара абзацев об угрозах автору с неопределяемых номеров, о поджогах книжных магазинов, взрывах в издательствах. Но как-то все мельком, неброско, отдавая дань детективному сюжету. Хазин словно говорит нам, в его романе речь о другом. О чем же? О снах. О власти над ними, своими и чужими. О возможности перенестись в глубь веков и увидеть сон того, кого уже нет. Прикоснуться к тайне. Стать на минуту этим другим. Вот она, истинная сюжетная линия. А если те, другие, умершие тысячу лет назад, видят наши сны? — спросит вдруг задумавшийся читатель. — Могут ли они повлиять на нашу жизнь?
Ну а Дан между тем уезжает в Черногорию. Скрыться, спрятаться, исчезнуть. Фальшивый паспорт, неизвестные покровители, место ведущего на русскоязычном радио Монтенегро. Надо просто выходить в эфир и говорить о кофе. Писать новеллы каждый день и читать их в эфире.
В обычном детективе чаще всего что-то должны украсть или кого-то убить. «Прямой эфир» лишь отчасти следует этим банальным традициям. В романе есть труп. Хотя и не труп вроде. Умер человек своей смертью, во сне. А до этого работал на том же радио, читал в эфире те же самые истории о кофе. Звался диджеем Баристой. В честь того же кофе, отгоняющего сон. Враждующего со сном, мешающего сну… Читал, а однажды после эфира лег спать и не проснулся. Но воспаленный мозг Дана, пришедшего Баристе на смену, не может предположить, что смерть во сне способна случиться произвольно, и начинает искать ее причину. Ищет, ищет и… вы думали, наверное, что я сейчас скажу — находит… а вот как бы не так, еще больше запутывается. Тем более что в конце романа умирают еще двое. Один, сам он — Дан, загадочно, тоже во сне, словно шел по пути первого, искал причины его смерти, нашел их и остался… Где? А там же, за границей бытия. За границей сна. Как в болеро, повторил танцевальное па на три четверти. А второй тоже шел и тоже искал, следил за Даном, но неумело, не понимая сути происходящего, словно по другую уже сторону, и, не поняв, как перейти эту границу, от злости и бессилия выбросился в окно.
Хазин — литературный гурман. Читая его, лишний раз понимаешь, что подразумевал классик, произнося фразу о том, как велик и могуч русский язык. У Хазина он еще и избран. Словно не для всех. Вот он пишет про женские глаза: «Один — темный, словно кора сосны, другой — влажно-серый, словно морской голыш после отлива». А вот смотрит в окно набирающего ход поезда: «Обнаглевший от убожества железнодорожный апрель угрюмо заголяется по обе стороны полотна».
Есть такие книги, которые можно читать неограниченное количество раз. Мы здесь вовсе не о «Трех мушкетерах», не о романах романов Жюля Верна или Стивенсона. Эти мы помним наизусть. Есть книги, которые, подобно дорогому вину, не раскрываются с первого глотка (страницы) и требуют уважительного и внимательного к себе отношения. «Прямой эфир» из этого разряда. Он подобен утреннему сну. Непрочному, легкому, туманному, исчезающему при пробуждении. Хочется снова заснуть и досмотреть. «Ведь не все истории переносимы языком, и в этом они, пожалуй, подобны снам», — шепчет нам писатель.
Первое прочтение романа не позволяет усвоить его. Закрываешь последнюю страницу и осознаешь, что не смог обонять весь текст, заглянуть за каждую запятую, не торопясь постоять перед началом нового абзаца, осмысляя предыдущий. Роман словно хочет, чтобы прочли его еще раз. Да и сам автор не раз и не два предлагает читателю вернуться на несколько страниц назад, но не для того вовсе, чтобы вспомнить забытое, а чтобы по-другому взглянуть на уже прочитанное. Яркий пример тому письма, спрятанные диджеем Баристой-первым в тайнике. Сперва они кажутся бредом сумасшедшего. Невнимательный, скорее всего, пролистнет эти страницы, не сильно в них вглядываясь. Но даже такого читателя Хазин вернет вскоре на «перечитывание», словно плохого ученика домой за забытой тетрадью. И только так терпеливый читатель узнает вслед за главным героем, что именно в этих письмах Бариста-первый зашифровал дорогу к тайне. Которая, впрочем, остается неизвестной. Тайна, спрятанная в башне, которую Бариста-второй ищет весь роман. Ищет, чтобы заснуть. И, может быть, находит во сне. Но Хазин не делится с читателем этим секретом. Он строит лабиринт. Лабиринт сложный, каждый поворот которого ведет в неизвестность. Выйти из лабиринта нельзя. Не потому, что трудно найти выход, но потому, что выхода нет. То, что ищет читатель вместе с Даном, не существует. Или существует только во снах, которые нужно разгадать.
Финал романа обманчив, как и начало. Оставил ли Дан зашифрованное послание своему последователю, найдет ли кто-то следующий в спичечном коробке винтики от задней крышки компьютера, или герой придумал другой вариант, нам неизвестно, как неизвестно и то, что же искали герои романа. Мы можем лишь предполагать. Словно загадочный диджей Бариста, Хазин, несомненно, оставил шифры и коды на страницах своей книги. Поймет их только избранный. Детективный сюжет романа лишь маска, накладываемая умеющим работать в программе «Фотошоп» фотографом. Она не главное, ее цель — завлечь читателя в книгу, заставить его дочитать роман до конца. Возможность видеть «сны по собственной воле» — вот, пожалуй, то главное открытие, сделав которое герои умирают. Открытие это — словно самая первая чашка кофе в жизни, выпитая во дворце Абу Заид Хунайн ибн Исхак аль-Ибади. «Взломать привычные механизмы сна и заставить мозг включаться и выключаться по каким-то иным законам». Этого жаждут многие. Вот только ценность этих законов не знает никто. Неизведанное хранит тайну. Владельцем этой тайны станет тот, кто найдет «ключ, отпирающий ворота: единое, универсальное, верное, надежное и окончательное толкование снов». Или ключи! Один в романе «Мария и Мириам». Второй в послании Баристы. Третий в книге Валерия Хазина. Надо найти их и повернуть все три одновременно. Вот только никому не известно, что произойдет потом.