Материал подготовили Алексей Вдовин, Надежда Колтышева
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2016
В июне 2015 г.
в Екатеринбурге прошёл первый фестиваль литературных журналов «Толстяки на
Урале» (подробнее о фестивале см. на сайте журнала «Урал»: tu.uraljournal.ru),
где в числе участников закономерно были главные редакторы ведущих толстых
журналов страны. В рамках фестиваля проходили презентации, творческие встречи,
поэтические вечера — мероприятия для широкой публики. А также круглые столы и
совещания специалистов. После одного из таких заседаний журналист Алексей
ВДОВИН задал нашим гостям несколько одинаковых вопросов.
В разговоре принимают участие:
Ирина Барметова, главный редактор журнала
«Октябрь»
Сергей Чупринин, главный редактор журнала
«Знамя»
Александр Казинцев, заместитель главного
редактора журнала «Наш современник»
Сергей Костырко, редактор сетевой версии
журнала «Новый мир»
Юрий Горюхин, главный редактор журнала
«Бельские просторы»
Александр Эбаноидзе, главный редактор журнала
«Дружба народов»
Андрей Арьев, соредактор журнала
«Звезда»
Наталья Гранцева, главный редактор журнала
«Нева».
— Вас удивило
приглашение на Урал, в Екатеринбург? Нет ничего странного в том, что это
событие происходит не в столицах, а у нас в Екатеринбурге, условно говоря, в
провинции? Это нормально?
Ирина Барметова:
— «Толстяки на Урале» — это превосходная придумка.
Конечно, первый фестиваль всегда имеет какие-то изъяны или недостатки. Но то,
что эта идея пришла нашим коллегам из журнала «Урал», превосходно. Ведь при
всех усилиях, которые делает наша интеллигенция и сама литература, литературное
пространство разорвано. И культурное пространство разорвано, оно живет такими
лоскутками. Поэтому замечательно, что Екатеринбург взял на себя большую-большую
задачу сшить это пространство. Задача ведь не только в том, чтобы мы узнали
новых авторов. И журнал «Октябрь», и другие журналы очень много публикуют
уральских авторов. И, надо сказать, что литература здесь много сильнее, чем в
других регионах, поэтому она хорошо представлена в столичных журналах. Но это
ещё и приход нас сюда, чтобы нас узнавали, чтобы понимали, что кроме журнала
«Урал», есть другие журналы, и московские авторы должны сюда приезжать и
рассказывать о том, что они делают. Должна быть такая взаимосвязь. Мне
показалась превосходной идея журнала «Урал» посадить аллею литературных
журналов. Я просто завидую, что есть эта аллея. Надеюсь, что ни одно дерево в
ней не засохнет. И я думаю, что можно эту аллею литературных журналов
продолжать. Например, сделать аллею поэтов, прозаиков. И это может превратиться
в прекрасный литературный парк.
Сергей Чупринин:
— Раньше редакция журнала «Знамя» выписывала довольно
много и так называемых центральных журналов, и журналов, которые выходят в
регионах. В этом году в виду стесненных обстоятельств мы были вынуждены
отказаться от подписки почти на все региональные журналы. Оставили только
«Урал». Потому что мы полагаем, что «Урал» — это издание такого же класса,
такого же уровня, как и «Новый мир», как и «Октябрь», «Дружба народов»,
«Звезда», «Знамя». То есть это категория «А», если пользоваться
кинематографической аналогией. Поэтому для меня это предложение было
естественным.
А то, что это возникло не в столице, очень хорошо.
Столица слишком избалована любыми событиями, любыми фестивалями. И когда
организуется фестиваль в одном из крупнейших городов России, из крупных, но
всё-таки провинциальных, мне кажется это знаковым и важным.
Александр Казинцев:
— То, что такой фестиваль проводится вообще, удивило,
потому что сейчас как-то никто не озабочен положением культуры. Я сразу хочу
подчеркнуть, что дело ведь не только в толстяках, дело в культуре в целом.
Падают тиражи не только литературных журналов, падают тиражи книг. В течение
последних трех лет каждый год они уменьшаются на 8 процентов. То есть четверть
тиражей мы уже потеряли. Это я говорю о книгах по всей России. Ну, а посмотрите
полемику в Интернете — вот самое яркое свидетельство состояния культуры нашего
общества. Культура в беде, её нужно спасать. Но об этом, как правило, никто не
думает, кроме самих деятелей культуры. Я очень рад, что в Екатеринбурге этим
вопросом озаботились. А то, что именно отсюда исходит инициатива, я не удивлен,
потому что Екатеринбург — это город интеллекта, город искусства, а журнал
«Урал» — это один из самых деятельных центров искусства в Екатеринбурге.
Сергей Костырко:
— Нет, не удивился. Есть традиционно две литературных
столицы в России — Москва и Санкт-Петербург. Но в 1988 году журнал «Урал»
выпустил номер, весь посвященный авангардной литературе. И это был очень
сильный жест. Этот номер мы рвали друг у друга из рук, читали, я писал про
него, подружился с писателями некоторыми — скажем, с Андреем Матвеевым. А затем
последующие важные публикации — «Дар» Набокова, например, — мы получили от
журнала «Урал». И очень быстро появилась ещё одна литературная столица в России
— Урал. Я больше и лучше знаю писателей из Перми, но для нас издалека — это
Урал всё. Литературная культура Урала достаточно высокая, разнообразная. Я
очень высоко оцениваю талант Ольги Славниковой. Ну,
она теперь в Москве, так же как и Вячеслав Курицын. А сейчас определилась ещё
одна столица, на мой взгляд. Это Саратов вокруг журнала «Волга». Поэтому мне
кажется, что здесь есть логика абсолютно естественная. Вы спросили, и в вопросе
как бы звучит второй вопрос. Почему фестиваль толстых журналов проходит не в
столице, а, как раньше говорили, — на периферии? Ситуация с нынешней
литературой такова, что Сеть, Интернет и т.д. уничтожили разделение на
провинциальную, центральную и периферийную.
В советские времена понятно, почему так было. Все
собирались в Москве. Потому что, как говорили провинциальные писатели нам в
70-е годы, у вас в Москве писателям подстригают ногти, а у нас пальцы рубят.
Возможности для самореализации у творческих людей в провинции были гораздо ниже,
чем в столицах. Поэтому люди тянулись в Москву, Петербург. Сейчас, судя по
тому, что я читаю в том же журнале «Урал», нет разницы. Вот я работаю в «Новом
мире», он находится в Москве. Сейчас наш журнал — это маленькая, если
переводить на деловой язык, частная компания, которая выживает за счёт того,
что делает этот журнал. Поэтому наша задача — найти те тексты, которые будут
держать внимание читателей «Нового мира». Поэтому отпадают все остальные
критерии. И здесь в абсолютно равном положении писатель из Москвы,
Владивостока, Нижнего Тагила, откуда угодно. Всё решает только уровень текста.
Поэтому нет, не удивляет, что именно на Урале. Екатеринбург — это огромный
культурный город с великолепными музеями, со своей аудиторией, своей базой,
нормально всё.
— В
Екатеринбурге произошла уникальная вещь. С одной стороны, профессионалы
приехали разговаривать о своих проблемах, может быть, искать какие-то решения.
С другой стороны, в городе произошёл настоящий фестиваль: много разных
мероприятий для публики. Это удалось совместить и совмещается ли это?
Юрий Горюхин:
— В принципе, да, но, может быть, для меня было бы
лучше, если бы всё было сконцентрированнее на наших
проблемах. Хотя с другой стороны, мне всё очень понравилось, я первый раз в
Екатеринбурге, я ощутил город, и я рад, что было именно так. Может быть, для
того, кто уже был в Екатеринбурге, был лишним этот фестивальный антураж, может
быть, они хотели более камерных встреч с читателями.
Александр Эбаноидзе:
— Мне кажется, что удалось. Запомнилась и большая
акция на открытии в театре, когда очень хорошо реагировали зрители. И другие
встречи, где были не только литераторы и авторы журналов и писатели, а ещё и
журналисты. Словом, для первого, пилотного проекта это всё прошло чрезвычайно
успешно. И самое главное, что я для себя понял, что в Екатеринбурге
писательская среда почувствовала необходимость проявить такую
заинтересованность в нашем общем деле. Признаться, в Москве мы лишены такого
внимания и интереса общества. Естественно, мы время от времени в профессиональном
кругу своём собираемся, обсуждаем, как сохранить работу литературных журналов,
но это такие рабочие встречи, по необходимости, по тревоге, что называется. А
здесь такая атмосфера доброжелательности, продиктованная глубинной
заинтересованностью. Мне это как-то очень по душе, и я очень признателен
коллегам.
Ирина Барметова:
— Совмещение профессионального разговора и
фестивального действа свершилось, но я думаю, что в следующем году (а насколько
я понимаю, намерения города и властей города очень серьёзные, и фестиваль будет
длиться) это единение толстых журналов столичных и зрителей, читателей
Екатеринбурга будет больше. Мне бы, например, хотелось больше послушать
уральских поэтов, прозаиков, побывать на всех их выступлениях. Сейчас это
только развивается, думаю, что в следующем году фестиваль станет именно
праздником литературы, потому как сам по себе толстяк, толстый литературный
журнал, и есть срез современной русской литературы.
Андрей Арьев:
— Во-первых, удалось встретиться со своим коллегами и
обсудить очень серьезные журнальные проблемы, сейчас вообще с книжной
продукцией кризис, тем более с журналами, с подпиской и т.д., поэтому была
хорошая деловая встреча. В то же время я поражен высокой организацией этого
фестиваля. У меня впечатление, что весь город участвовал в этом скромном
собрании, значит, в Екатеринбурге не просто любят литературу, а понимают, из
чего она состоит. Современная литература может держаться только на толстых
журналах, потому что нигде больше молодому человеку в литературу не пробиться.
У нас 600 тысяч поэтов в Сети, но ни один из них никогда не выпустит ни одной
книжки, если его произведения сначала не пройдут через журнальное сито и таким
образом обеспечат ему известность в профессиональных литературных кругах. Ещё
роман кое-как можно, да и то по большому счёту невозможно, сразу напечатать
где-то в издательстве. А все остальные жанры без текущей периодики практически
не существуют. Так что мы сочетали приятное с полезным, и мне действительно
очень понравилось, что по крайней мере на несколько дней Екатеринбург, можно
сказать, стал литературной столицей России.
Сергей Чупринин:
— Произошло не всё, и не всё было одинаково удачно. Но
это первый раз, проба. И мы очень благодарны и редакции журнала «Урал», и тем,
кто помог осуществить этот фестиваль. Интерес заключается здесь в том, что в
пору максимального расцвета литературной журналистики и толстых литературных
журналов такого рода фестивали не проводились. И первый фестиваль пришёлся на
то, что организаторы назвали тощими годами, т.е. годами, когда само
существование толстых журналов оказалось под угрозой. И здесь важно одинаково
всё: и говорить в своём профессиональном кругу на цеховые темы, и говорить с
публикой. Лично мне кажется, что разговор корпоративный, профессиональный
удался больше, чем разговор с публикой, с потенциальными читателями. Здесь, мне
кажется, были использованы участниками фестиваля и мной далеко не все
возможности. Мы могли поярче рассказать и поближе привлечь к себе.
Наталья Гранцева:
— Удалось. Программа была составлена очень искусно,
дала возможность проявить себя всем журналам в разных ракурсах: и в общении с
публикой, что показало возможность контакта, живой реакции на актуальные
запросы нынешнего читателя. С другой стороны, сами главные редакторы журналов
имели возможность обменяться мнениями, опытом, найти точки, которые их
соединяют, и, может быть, я лелею такую надежду, что результатом такого общения
станет интенсивная работа по выработке каких-то новых консолидирующих стратегий
для будущего.
Сергей Костырко:
— Мне трудно на этот вопрос ответить, потому что я
постоянно участвовал в профессиональных разговорах, и иногда просто времени и
сил не было побывать на презентациях, вечерах и т.д. Но мне вообще очень
нравится идея этого фестиваля, и он очень хорошо организован. В первый же вечер
пошёл погулять по улице и вдруг увидел на кинотеатре цветовую рекламу фестиваля
толстяков. Замечательно публика встречала нас и в театре, и в Доме писателя,
поэтому, мне кажется, в этом отношении всё хорошо.
Александр Казинцев:
— Ну, а почему не удалось? С коллегами в очередной раз
повидались. То на совещании в администрации президента встретимся, то на
совещании молодых, и вот на фестивале литературных толстяков увиделись. А
встречи с читателями — они всегда драгоценны. Я представляю журнал «Наш
современник», мы очень много ездим по России, и почти в каждом крупном городе у
«Нашего современника» есть авторы, ну, и читатели, конечно. И встретиться ещё
раз с этим читателем, поглядеть ему в глаза, услышать, что он хочет, что он
ожидает от журнала, что он ожидает от жизни. Это драгоценно для сотрудников
журнала.
— На
внутренних цеховых встречах случилось ли родиться какому-то коллективному
разуму, коллективной воле, которая могла бы апеллировать к власти, бизнесу,
найти решения, чтобы журналам было легче существовать?
Андрей Арьев:
— От бизнеса требовать что бы то ни было бессмысленно,
потому что он никогда в жизни зарабатывать денег на толстых журналах не будет,
не может и не станет. Они всегда будут в убыток. Как и вся культура. Хорошо,
что у вас в Екатеринбурге, Свердловской области культурное начальство, и оно
поддерживает ваш журнал «Урал». А вот не дай бог сменится начальство по
какой-нибудь причине и не будет возможности поставить культурного человека во
главе этого министерства. Придёт, как это бывает во многих регионах, человек,
которому не нашлось места, какой-нибудь отставной генерал. Вот он будет
руководить, и полетит вся очень хорошая, замечательная во многом литературная
культура, которая сейчас создаётся в Екатеринбурге. То, что сейчас происходит у
вас, замечательно, но нет гарантии, что тот же самый хороший коллектив, который
подобрался в журнале, и авторы и т.д. не окажутся перед разбитым корытом.
Другая сложность у нас. Журнал «Звезда» не принадлежит ни партиям никаким, ни
государству, мы не бюджетная организация, журнал принадлежит только редакции. И
пока подписка была хорошая, мы жили более-менее спокойно. Но теперь, когда
районным библиотекам перестали давать деньги на периодику, у нас понизились
тиражи, и они уже на такой грани, что самостоятельно жить очень трудно. То есть
нужно как-то выживать самим по себе. Ну пока, слава богу, федеральные власти
(комитет по печати) более-менее понимают, что такое толстые журналы, они
проводят всяческие конкурсы, гранты мы выигрываем на публикации того или иного
рода материалов. Но всё равно это дело достаточно шаткое. Пока общее отношение
к книжной письменной культуре не изменится, мы рискуем потерять то, что можно
считать национальным достоянием, — толстые журналы.
Ирина Барметова:
— О том, что литературным журналам живётся сейчас
тяжело, мы ведём разговор в Москве давно. Такого решения, которое сделало бы
нас всех счастливыми, нет, и вряд ли оно сейчас может быть. Другое дело, что мы
не должны позволить себе умереть. И не просто существовать, а именно жить
литературной жизнью. Потому что литературный журнал — это не 15–20 человек
сотрудников и проблема их трудоустройства. Литературный журнал — это
институция, которая свойственна только России. И сохранить её — это дело
престижа не только литераторов, но и власти. В 2016 году юбилей Н.М. Карамзина.
Как известно, именно Карамзин и создал первый литературный журнал, который
назывался «Московский журнал». Это он определил, что в журнале должно быть. Это
он разграничил нашу литературу на четыре столпа: поэзия, проза, публицистика,
литературная критика. И если мы, которые уже 200 с лишним лет существуем и даже
во время войны выходили, позволим себе исчезнуть в юбилейный год основателя,
это будет стыдно не только нам, но и тем людям, которые отвечают перед народом
за литературу и культуру нашей страны.
Александр Эбаноидзе:
— У меня в этом смысле очень богатый и печальный опыт.
Я больше двадцати лет в журнале «Дружба народов», у журнала есть свой
специфический сегмент, который должен руководство страны заинтересовать как
инструмент мягкой силы, помогающей решить многие национальные вопросы. Но даже
в этой ситуации длительные настойчивые усилия не очень продуктивны. Из чего я
сделал вывод: векторы рынка и культуры разнонаправлены. И они не только не
совпадают, но и противоположны. При этом рынок не злокозненный, не вырабатывает
специальных групп влияния и каких-то коллегий не создает, он просто так
устроен. Он охотно поощряет дешёвку, которая быстро распространяется и приносит
доход. Равняются на рейтинг. А рейтинг толстых журналов с каждым годом всё
ниже, потому что подрастает поколение, воспитанное на других образцах, и такое
равнение на рейтинг и, стало быть, руководство рыночными правилами губительно
для культуры. А какие усилия противоположного толка возможны, я пока не знаю,
не удаётся найти. В 1991 году «Дружба народов» печаталась тиражом 1 млн. 878
тыс. Сейчас 2 тысячи мы еле-еле иногда печатаем, а то и меньше. Кто решает
такого рода проблемы? Я не знаю и не берусь назвать. Нам разрешают 2-3 тысячи
печатать, не особенно даже контролируя, и больше никому ничего не нужно. Потому
что это, условно назовём, не электоральные средства информации.
Юрий Горюхин:
— Ну, проблемы, конечно, никто из нас не решит, и вряд
ли это возможно в этих форматах. Потому что они завязаны не на наше общение, а
скорее на общение, может быть, с властью, с теми, кто может какие-то деньги
дать, или читателями. Но всё-таки мы сказали друг другу, что думаем. И
выяснили, что проблемы, в общем-то, идентичные. Что уже хорошо. У нас появились
конструктивные идеи. Как они будут развиваться, я не знаю, получится это, не
получится, но по крайней мере мы о чём-то стали договариваться. Не секрет, что
журналы живут довольно обособленно, и хорошо, если не ругаются, а часто и
ругаются. Сергей Костырко говорил об ассоциации
толстых журналов. Конечно же, если это получится, это будет новая сила. Можно консолидированно что-то просить или даже требовать. Может,
мы в депутаты все пойдем, и будет партия толстых журналов, мне вот только
пришло в голову.
Александр Казинцев:
— На бизнес влиять бесполезно, потому что если б там
были люди, интересующиеся искусством, они бы помогли. Иногда слышишь о том, что
какой-то богатый человек выкупил здание в центре Москвы, там музей какого-то
современного художника организовал, и это замечательно. Но всё-таки это нечто
вещественное. Богатый человек любит вещь. Вот это картина, которую можно
повесить. Вот это игрок футбольной команды, которого можно приобрести и
похвастаться, что у меня вот такие играют. А слово — оно нематериально, оно
богатому человеку не нужно. Ну и что, что слово? Ну и что, что журнал?
К сожалению, у нас выросла элита, не любящая
литературу. Да некоторые прямо признаются в ненависти к Достоевскому, допустим.
Скорее, это элита, которая отторгает культуру, либо же агрессивна, либо же
равнодушна.
Государство же должно быть заинтересовано в том, чтобы
процесс просвещения происходил. Ведь журнал не просто печатает литературные
произведения, он ведёт просвещенческую работу. И не случайно возникновение
журналов связано с царствованием Екатерины II, императрицы, которая
переписывалась с Вольтером, с энциклопедистами, понимала, как важно просвещение
для такой огромной и в то же время не слишком просвещённой страны, как Россия.
Сейчас мы немножко уменьшились в размерах, но с просвещением примерно так же,
как при Екатерине. Хорошо, если школьники умеют читать, многие, кстати, по
данным социологических исследований, и этой премудростью не слишком овладели.
Пересказывать, понимать прочитанное — и рассказать о нём другому — это почти
невыполнимая задача для современных школьников.
Спросят: ну и зачем эта литература? Но ведь это
формирует кругозор личности, это формирует саму личность, личность, способную
понимать мир, принимать какие-то неожиданные, но необходимые решения. Не только
слушаться начальства, но и самому действовать по обстоятельствам. Если не
вырастить таких людей, то задачи инновационного развития не будут выполнены.
Если мы не создадим новую экономику, новое общество, способное отвечать на
вызовы XXI века, то потерпим поражение в столкновении с этими вызовами. Россия
будет не жизнеспособна.
Я всегда привожу в пример Бангладеш — огромное
государство на индийском субконтиненте. Когда-то это была часть Пакистана. Там
в 60-е годы была кровопролитная война, в конечном счёте они отсоединились от
Пакистана, но, уходя, пакистанские войска собрали всю интеллигенцию — благо
немного интеллигентов было, — вывезли в лес и расстреляли. И до сих пор страна
не может подняться, это одна из самых отсталых стран в мире. Если не будет
интеллигенции, если не будет думающих людей, способных решать современные
задачи, страна обречена. Поэтому мы надеемся на сотрудничество с властью, но
для этого власть должна обладать каким-то кругозором. Я рад, я счастлив, что в
Свердловской области руководители понимают значение культуры и выступили с
такой блистательной инициативой, как фестиваль толстяков, потому что я убежден,
что сам по себе журнал не смог бы осуществить такую большую работу, ему,
конечно же, помогали власти. Хотя и заслуга журнала несомненна.
Сергей Костырко:
— Я не могу сказать, что удалось. Вот журнал «Новый
мир» — журнал с огромной историей, с очень славными страницами в этой истории.
В конце 80-х если собирался вечер журнала «Новый мир», или «Октября», или
«Дружбы народов», была огромная аудитория с трансляцией по телевидению. А потом
всё как будто бы сдулось. Читатель быстро начал терять широкий интерес к
журналам, тиражи начали стремительно уменьшаться. Вопрос о том, чтобы журнал
процветал за счёт продажи своих книжек, сейчас вообще не стоит. Положение
достаточно жёсткое у нас.
Всё дело в том, что мы вступили просто в другую эпоху.
Это другая страна, по-другому устроенная жизнь. По разным причинам. Могут
говорить, что произошло оскудение духовности или ещё чего-то. Ничего подобного.
Я не очень высоко ставлю массовую духовность в 70-е, 60-е годы, просто в те
годы журналы выполняли функции чего-то вроде общественного движения, если не
политического. Это был немножко эзопов язык, которым пользовались и прозаики, и
критики, и публицисты. И было понятно, что если ты поклонник журнала «Новый
мир», то ты вот такой вот. А если ты поклонник «Октября» советских времён, кочетовского, то ты вот такой. Или ты читаешь журнал
«Юность», или ты читаешь журнал «Молодая гвардия». Это кончилось.
Мы вступили в XXI век. Я принадлежу к поколению,
воспитанному словом, чтением. Вслед за мной пошли поколения, воспитанные
визуальным рядом: это телевидение, кино, театр, шоу разного рода. И это очень
серьёзно. Потому что, когда вы читаете текст художественный, вы выступаете ещё
и в качестве режиссёра. Вы как бы экранизируете его в воображении, сознании. В
процессе чтения вы как бы беседуете с писателем, выстраиваете его мысль на
своём материале, вы пробуете то, что он говорит, своим жизненным опытом и т.д.
Это довольно сложная серьёзная работа — эстетическая, умственная и т.д. У людей
моего поколения эта работа специальных усилий не требовала. Это было
естественно при чтении. Следующим поколениям не нужно этого делать. Им не нужно
воображать пейзаж, который описывают, не нужно воображать героя. Режиссёры
нашли прекрасный пейзаж, они его сняли, они нашли актёра, который оживил этот
образ. Мы, грубо говоря, пережевывали это и усваивали, а им уже пережеванное,
готовенькое дают, заглоти, и всё. И это отпадение от слова происходит не только
в России, оно во всём мире происходит. Это процесс, это другая цивилизация,
значит, наступает.
Журналы оказались в новой реальности. Это очень
трудный, сложный и болезненный процесс — найти своё место в новой реальности, в
новой России и вообще в этом веке. Есть мнение: зачем журналы, когда существуют
издательства? Но дело в том, что издательства могут издать книгу, только будучи
уверенными, что они её продадут и не прогорят. Это условие существования
издательства. Журнал остаётся единственной инстанцией, где текст принимается
только по соображениям эстетической или интеллектуальной достаточности. Всё.
Есть люди, которые доверяют журналу, они заранее
оплачивают работу, подписываясь на журнал. Журнал ищет литературу, находит и
выводит в свет новых авторов. Пространство журнальное, в котором появляется
текст, это такая достаточно агрессивная конкурентная среда. Вы должны суметь
удерживать внимание рядом с этим и этим текстом. В журнале публикуется
литературная критика, рефлексия. Литература осознает саму себя. Мы должны быть
на уровне и этого, и этого. Журнал состоит из разных текстов, каждый текст сам
по себе. Но эти тексты образуют некий единый текст. Метатекст,
который давайте назовём текущим литературным процессом. Вот это и есть журнал.
Публикуется вещь, она вызывает внимание, её читают, говорят о ней и пр. Это
значок издательству, что оно может издать это уже книгой, не особенно рискуя.
Та же самая функция и у литературных премий, хороших, настоящих. Это тоже
просеивание, отбор, поиск.
Поэтому то, что касается своей функции, миссии в
литературном пространстве, мы понимаем, зачем существуем, какова наша
необходимость литературе, и примерно знаем, как нам надо работать.
Но вот найти ответ на вопрос, как физически
существовать журналу, пока невозможно, его не существует. Есть разные варианты.
Можно стать бюджетным журналом, но тогда ты теряешь независимость. Хорошо,
бывает хорошее начальство. Как я понимаю, журнал «Урал» свободен в выборе
текстов. А бывают и другие ситуации, и вы ничего с этим не сделаете. А мы можем
планировать свое будущее. Но быть абсолютно независимым журналом — это очень
опасный путь.
Кроме того, что я работаю в журнале «Новый мир», я в
Сети 20 лет веду сайт под названием «Журнальный зал», где представлены толстые
журналы. И посещаемость этого сайта приличная. Тираж толстого литературного
журнала, популярного в советское время, был 300–400 тысяч экземпляров. Эти
300–400 тысяч экземпляров, если считать посещения, мы перекрываем. У нас 25–30
тысяч в день, вот посчитайте. Но как эту популярность и востребованность в Сети
конвертировать в деньги, мы не знаем.
Издавать журнал должны профессионалы: люди, которые
могут себе позволить всё своё свободное время, все силы тратить только на это и
больше ни на что. Это не любительство. Журнал — это бегун на длинные,
сверхдлинные дистанции, он должен быть всегда. Он должен выполнять свою функцию
во всех ситуациях во все времена. Разрешить эти проблемы сейчас за счёт сетей
или какой-то политики в Сети очень трудно. Вот об этом мы говорили очень много,
мы обсуждали. Возникают разные проекты, возможности, перспективы. Но даже если
будет реализован тот проект, про который говорил я, сказать, что сегодня он
поможет физическому выживанию толстых журналов, я не могу. Это непредсказуемо.
Наталья Гранцева:
— В наших дискуссиях очень часто мы ссылались на опыт
прошлых лет и, что печальнее всего, десятилетий. Предаваться воспоминаниям —
это удел уходящих, поэтому хотелось бы, чтоб в какой-то момент мы ощутили
перестройку, перезагрузку, переориентацию на какие-то задачи, стоящие в
будущем. Чтобы мы меньше плакали о том, как было хорошо когда-то, и нацелились
на то, какие нам предпринять шаги для того, чтобы улучшить ситуацию завтра. Вот
этого мне не хватило. Думаю, что в ближайшее время мы вернемся к этому
разговору.
— На фестивале
несколько раз я слышал в разных контекстах тезис, который очень условно можно
сформулировать следующим образом: Интернет — это зло и вред для литературных
журналов. Есть ли какие-то разумные стратегии, кроме «Журнального зала», всем
известного, которые дадут возможность толстым журналам существовать в сетевом
пространстве? Ведь толстый журнал — это вершина литературной иерархии, такой
высший экспертный совет. Не размывают, не губят ли эту иерархию дико популярные
порталы «Стихи.ру», «Проза.ру»,
куда тексты валятся тоннами, авторы общаются между собой и где происходит
коммуникация и оценка, возникают горизонтальные связи?
Юрий Горюхин:
— Да, мы об этом очень долго и много говорили, и я
согласен с Сергеем Костырко, который сказал, что всё
наше будущее — это только Интернет. Что значит зло? А книга — это не зло? Всё
зависит от того, что в ней напечатано. Есть книга «Майн Кампф»
и есть Библия. И та и другая напечатаны на бумаге. Так же и в Интернете. На
какой формат мы вообще перейдем, мне неизвестно. Я имею в виду, что не знаю,
куда техника уйдет. Сейчас все читают с телефонов. Вроде бы такой абсурд, если
бы кто прежде сказал, что будут в будущем с телефонов читать книжки. И это не
так всё страшно, лишь бы читали. То, что мы уйдем в Сеть, наверное, очевидно.
По крайней мере, у нас у каждого уже есть сайты. Я считаю, что у многих они
достаточно полноценные. И где-то они, может быть, уже перекрывают бумажную
версию. В электронном виде удобнее — можно напечатать больше авторов. Я не могу
в журнал поставить более 280 страниц. А в Сети — вот ваше великое произведение,
заходите, читайте, лишь бы денег не просили. Да, вот с деньгами большая
проблема. Но это вообще отдельный разговор, долгий, нудный, не очень приятный.
Как заставить пользователя платить за прочитанное? Либо другой кто-то должен
заплатить. В данном случае все думают, что государство, но государство не хочет
платить.
Ирина Барметова:
— Ну, во-первых, «Журнальный зал» не сам по себе
возник, мы его сами создали 20 лет назад. И в отличие от других, я считаю, что
Интернет — это способ заявления о себе. Я не считаю, что должна исчезнуть
бумажная версия и журнал должен раствориться в интернет-пространстве. Но
использовать интернет-пространство как заявку, как визитную карточку журнала,
как подготовку читателя для бумажной версии — это совсем не мешает.
Сейчас превалирует короткая проза, и даже вот журнал
«Октябрь» делает такие номера, где публикует короткую и сверхкороткую прозу.
Вероятно, вы знаете о нашем проекте «Рассказ с ладонь», который действительно
является сверхкороткой прозой. Этот проект мы продолжаем и развиваем его. И в
нём всё больше и больше участников. Но это совсем не игра. Это попытка организовать
современного писателя так, чтобы он, не разрушая традиции русского рассказа,
смог сжать свое повествование в очень короткую форму. Это скорее продвижение
или даже возникновение новых жанров литературы. Поэтому я совсем не пугаюсь
Интернета, я его люблю и очень люблю свой журнальный зал, в котором мы
работаем. И здесь в узком профессиональном кругу мы разрабатывали новый
параллельный интернет-проект для всех толстых литературных журналов.
Я очень давно работаю в литературном журнале, и всё,
что сейчас существует на таких порталах, о которых вы говорите, раньше стопками
лежало у нас на столе. Просто эти письма, которые мешками приходили в редакцию,
теперь вот так распространились в этом интернет-пространстве. Они ничего не
меняют в движении и позиции толстого журнала. Ещё ни один автор не отказался от
публикации в толстом журнале ради того, чтобы опубликоваться в Интернете.
Скорее, наоборот. Даже те журналы, которые заявили о себе как интернет-журналы,
перешли на бумажную версию, как, например, поэтический журнал «Воздух».
Эти горизонтальные связи были и раньше. Постмодернизм
и его идеологи сказали ещё в середине XX века: автор умер. Я думаю, что сейчас
«благодаря» Интернету текст умер, потому что оценка текстов там на уровне лайков. Я тебя прочитал, ты мне так нравишься, но когда я
напишу, ты ведь сделаешь то же самое? Это просто игра, которая не имеет
серьёзного отношения к литературе. Единственный автор, по-серьёзному
пришедший из Интернета, это Дмитрий Глуховский,
который сначала не испугался, опубликовал свой роман в Сети, получил огромное
количество отзывов, а затем опубликовал его в бумажной версии, и тираж его не
упал, что доказывает ещё раз, что бумажная версия выдерживает конкуренцию с
Интернетом.
Наталья Гранцева:
— Конечно, Интернет иерархию размывает, но эта
иерархия никогда не была изначальной и не может быть вечной. Собственно, такая
ситуация существовала только 70 лет в нашей истории литературы: когда
литературные журналы были духовными учителями, просветителями, СМИ,
авторитетами в последней инстанции. Это было в советское время в Советском
Союзе. Это не повторится, но надо помнить, что до того, как наступила советская
власть, история нашей литературы насчитывала несколько сот лет. И я как
человек, пристально и горячо интересующийся литературой XVIII века, хочу
привести соответствующие данные.
Литература XVIII века представлена такими
колоссальными именами, как Ломоносов, Державин, Сумароков, Михаил Херасков, в
те времена — времена наших благословенных императриц — книги Ломоносова издавались
тиражом 600 экземпляров. Но поскольку Ломоносов гений, наш Леонардо да Винчи,
то публика была потрясена его произведениями, и допечатывали второй тираж. 1200
— это был уже сверхтираж, сверхпопулярность.
А чуть позже, в пушкинское время, когда возникли журналы в том виде, в каком мы
сейчас их знаем, читатели журналов жаловались, что они дорогие, и Пушкин на это
сказал: «Читателей журналов ровно столько, сколько помещается в партере
театра». То есть 1000–1500. Такая высокая литература, будь то поэзия,
драматургия, проза, была элитарной. Никакой рыночной литературы как таковой не
существовало. И массовая литература не существовала, она уже появилась в предпушкинское и постпушкинское
время. И вот тогда возникла иерархия. Были писатели и издатели для массового
читателя, вот они на Никольском рынке в Петербурге и реализовывали свою
продукцию. Были те, кто публиковались в журнале и издавали свои книги, но
тиражи журналов тоже измерялись 1000–1500–2000, по подписке распространялись. И
журналы первые, в т.ч. и пушкинские, оказались экономически не состоятельны, не
смогли добиться самоокупаемости и никогда не вышли на массового читателя,
потому что была очень высока планка отбора.
Нынешние литературные журналы должны решить сами для
себя, чего они хотят. Быть такими, какими они были в советское время, т.е.
чтобы у каждого журнала было по миллиону подписчиков? Но миллиона
интеллектуалов не существует даже в России. Либо журналы должны понять, что они
работают на самый высокий стандарт, т.е. показывают эталоны, образцы для
массовой литературы, для широкого читателя, для будущих творцов, которые должны
стремиться к каким-то вершинам. На данный момент не очень понятно. С одной
стороны, все как будто смирились с тем, что у журналов тиражи очень скромные, с
другой, все мечтают, чтобы вернулся 1989 год. Но это невозможно. И от этого
зависит наше позиционирование себя в пространстве, в том мире, где мы должны
сами понять, для кого мы работаем и в чём смысл нашей работы. Пока мы это не
поймем, мы не сможем двинуться вперёд.
Александр Казинцев:
— Вы знаете, с одной стороны, горизонтальные связи —
это величайшее достижение современного общества, потому что без них современная
культура не смогла бы организоваться. Время, когда всё диктовалось сверху,
прошло, и даже если какие-то благие законы сверху будут продиктованы, они, к
сожалению, вряд ли заработают. Всё-таки сейчас время не Екатерины II, сейчас
слишком изменилось общество. Прекрасное название у книги Рейнгольда,
социолога, «Умная толпа». Сейчас толпа поумнела, и она живёт за счёт этих
горизонтальных связей. С другой стороны, в этих связях кроется искушение. Люди
понимают значение собственной личности, своей позиции и начинают думать, что
нравственная, моральная, культурная вертикаль им не нужна. Это, конечно,
огромная ошибка. Я помню, столкнулся впервые с таким настроем уже 20 лет назад.
В начале 90-х ко мне ходил читатель, фанатично любивший журнал, он приходил,
провожал до дома и всё наговориться не мог о литературе, о журнале. И вдруг
как-то он приходит и говорит: «Да мне неинтересно, что вы думаете по этому
поводу, вы мне факты подавайте». Я был потрясен таким изменением и посоветовал
ему написать самому.
И он принёс статью, где была собрана масса фактов, но
не было никакой идеи, потому что эти факты надо уметь осмыслить, организовать.
Вот здесь и требуется вертикаль, вертикаль знания. А её могут сформировать
только профессионалы. Любитель может понять значение одного факта, нескольких,
а уже собрать их в цепочку ему трудно. Кстати, вот и объяснение популярности теории
заговора, сейчас очень распространённой. Собрать факты в какую-то причудливую
цепочку и сказать: вот, это заговор, проще всего! Понять, что любой факт
порожден какой-то реальностью, какими-то процессами; понять, что эти процессы
закономерны, что нужно решить проблему, а не кивать на вмешательство каких-то
инородных сил, для этого нужна полнота знаний. А у непрофессионала её нет.
Поэтому, на мой взгляд, нужно сохранить все достоинства культуры сетевой,
культуры горизонтальных связей, но, воплощая эти связи в жизнь, нужно смиренно
понимать, что есть некий центр, некая, если хотите, пресловутая вертикаль
знания, без которой все эти связи, эти факты собранные рассыплются, они не
дадут стройной картины мира.
Александр Эбаноидзе:
— Разумеется, размывает. Зачем 698000 поэтам, сидящим
в Сети, экспертное сообщество, когда они сам себе кумы королю. И это тоже
работает на снижение профессиональных качеств. При этом Интернет как
информационный источник, незаменимое подспорье, обратная связь — вещь
замечательная. Но мы должны к этому приспосабливаться и как-то разумно, толково
им пользоваться.
Сергей Чупринин:
— Существует профессиональное искусство — то, которое
в театрах, музеях, библиотеках. И существует самодеятельность. Это важная вещь,
самодеятельность должна быть, она есть и в литературе. Если ты хочешь, чтобы у
тебя вышло собрание сочинений с золотым обрезом и кожаным тиснением, — никаких
проблем. Плати, и любой каприз за ваши деньги, как говорят в этих случаях. Но
только не надо, чтобы эти самодеятельные писатели, самодеятельные стихотворцы
претендовали так же, как самодеятельные, скажем, певицы не могут претендовать
на выступления на сцене Большого театра, на профессиональное признание. Это две
разные сферы. В литературе пока это ещё не так привилось.
А тень должна быть, но тень должна знать своё место. И
самодеятельная литература — это тень профессиональной литературы, с которой
тоже, впрочем, сейчас не происходит ничего плохого. У нас богатая литература, у
нас проблемы с восприятием литературы.
Андрей Арьев:
— Дело даже не в Интернете, который, конечно,
размывает литературу книжную, потому что удобнее, легче — нажать кнопку и взять
нужную тебе информацию. Но дело не в информации, дело всё-таки в традициях. А
русская культурная традиция в первую очередь связана (в новое время, я имею в
виду) с толстыми журналами, появившимися ещё в XVIII веке — тогда, когда были
даны первые вольности дворянства. С этого времени идёт отсчёт бытования такой
формы культуры, которая сохранилась, кстати, только в России. В Европе,
где-нибудь ещё культура толстых журналов в XX веке упала. Они по тем или иным
причинам перестали быть нужными. А вот в России в XIX особенно веке вся
великая, без всякого преувеличения, русская литература прошла через толстые
журналы, через пушкинский «Современник», через некрасовский «Современник». И
Достоевский, и Толстой с огромными своими романами все проходили через журналы.
И вот это и стало такой своеобразной формой русской культуры, хотя началась эта
культура вроде бы поздно — в XVIII веке, так же, кстати, как и картошку завезли
в Россию в XVIII веке, но никто не будет спорить теперь, что это национальный
русский продукт.
И в XX веке журналы продолжали играть большую роль. В
XXI веке роль не только толстых журналов, но вообще письменной литературы
стремительно идёт вниз по разным причинам. Одна из этих причин заключается в
том, что общество и так называемая элита не понимают значения этих самых
толстых журналов, которые всё-таки создают литературное пространство всей
России. То самое литературное пространство, которое объединяет страну,
создаётся при помощи толстых журналов. В любом толстом журнале, независимо от
того, каких там главный редактор или весь коллектив придерживается ценностей —
либеральных, консервативных, каких угодно, дается срез той культуры, которая
сейчас существует. В каждом журнале есть и критика, и поэзия, и проза,
исторические публикации, документальные публикации и т.д., т.е. по этим
журналам можно составить представление о том, какова сейчас культура в России.
Но у меня есть такое ощущение, что не только недопонимают, но развивается
тенденция пренебрегать настоящей русской культурой и даже её уничтожать. Во
всяком случае, может, и не сознательно, но бессознательно дело идёт к тому,
чтобы книжную, главную для России, культуру практически свести к нулю.
— Что в этой
сложной для журналов ситуации может сделать читатель?
Сергей Чупринин:
— У простого читателя есть только одно обязательство:
он должен читать. Для того чтобы что-то изменилось, он должен хотя бы покупать
книги, подписываться на литературные журналы, т.е. каким-то образом
поддерживать живой ток и живую жизнь. Больше ничего не надо. Есть в русской
литературе самая короткая рецензия, её написал Н.В. Гоголь: «Книжица сия вышла,
значит, сидит же где-нибудь и читатель ея». У каждой
книжки есть свой читатель. У каждого читателя есть свой писатель. Важно, чтобы
произошла их встреча. Эта книга написана именно для тебя. Человек нашёл эту
книгу в огромном изобилии томов, брошюр, альбомов, лежащих на прилавках. Кто
ему может в этом помочь? Школа, высшая школа, критика литературная, но, к
сожалению, литературная критика как путеводитель в этом мире сейчас существует
тоже только в литературных журналах. И классические толстые литературные
журналы могут напечатать более удачное произведение, менее удачное
произведение, но мы не можем напечатать то, что ниже какого-то определенного
уровня. И поддерживать этот уровень литературы — одна из наших первых задач.
Наталья Гранцева:
— Читателю ничего не надо делать. Я думаю, во все времена
такая прослойка людей, которые держат высокую планку, была незначительна,
никогда не измерялась миллионами. Я не принадлежу к тем, кто снобистски
презирает глянцевые и гламурные журналы, я считаю, что нынешняя система СМИ,
если говорить о журналах вообще, иерархично выстроена. Есть низший уровень, он,
как в пирамиде, самый большой по площади, есть выше — он меньше, есть ещё выше,
там какие-то еженедельники иллюстрированные, на самой вершине находятся
литературные журналы, они же философские, филологические, исторические, которые
печатаются на бедной бумаге, без иллюстраций, при скромных полиграфических
возможностях, потому что цель их не в том, чтобы дать красивую картинку. А в
том, чтобы сохранить эталон. И передать его по наследству следующим поколениям,
чтобы наши дети и наши внуки не впали в варварство, думая, что то, что они
видят внизу, это и есть вершина.
Сергей Костырко:
— Подписываться на журналы, другого способа нет. Или,
если вы не подписываетесь на журнал, то, как минимум, вы приходите в библиотеку
и спрашиваете: «У вас есть «Новый мир» новый номер? Вам говорят: «Нет». А вы
говорите: «А почему? Как это нет? Я хочу читать, хожу в библиотеку, а его нет».
Несколько раз если такое услышат библиотекари, они подпишутся на нас. Я знаю,
что закрывается очень много библиотек, но всё равно тех библиотек, которые
реально существуют, столько, что они могут обеспечить существование журналов
своей подпиской. Сейчас тираж журнала «Новый мир» — 3000. А если всерьёз начнут
подписываться библиотеки, то счёт пойдёт на десятки, сотни тысяч. Это уже
абсолютно твёрдая финансовая помощь для существования редакции.
Андрей Арьев:
— Все действия происходят в голове. Нужно понять, что
при помощи рейтинга продаж культура не измеряется. Примеры абсолютно простые.
Во времена Пушкина его «Современник» тоже оказался убыточным изданием, а от
него пошла вся великая традиция наших журналов. В то же время издания его
противников — Фаддея Булгарина,
скажем, который уже стал на рыночные рельсы и прекрасно понимал, какого рода
продукция нужна читателям, Пушкина на рынке победили. Как говорил потом Пушкин:
«Было время, литература была высоким аристократическим поприщем, а ныне — это
вшивый рынок». Так вот нельзя культуру превращать во вшивый рынок. Потому что
какие бы ни были тиражи, а Булгарина, кстати,
издавали не только в России, но и за границей, он был там популярней, чем
Пушкин, но в конце-то концов, где Булгарин, и какие
тиражи у Пушкина, и на ком держится русская культура? Вот это должны понимать
люди, которые прямо ответственны за судьбы России. Всякий ширпотреб окупаем.
Всё, что на ларьках лежит, покупается, просматривается, в ближайшую урну
выбрасывается. Но это не культура. Понимание того, что настоящая культура
переживает любую социальную систему, тем более любую политическую систему,
должно у нашего руководства присутствовать.
Всё зависит всегда от людей, нужно и руководство
как-то воспитывать и просвещать, но это трудно бывает. Пока — опять же — мы
будем обо всё судить по рейтингу продаж, мы очень скоро превратимся в отсталую
безграмотную страну.
Александр Эбаноидзе:
— Я об этом писал дважды. Один раз в «Литературной
газете» была большая моя статья, «Рынок и литература» — как-то она так
называлась. И там в конце, сперва проанализировав причины, я об этом говорил. И
второй раз сравнительно недавно в «Новой газете» повторил её. Но она многим
представляется слишком романтичной, что ли. А мысль совершенно простая. Если у
русской интеллигенции инстинкт самостояния,
заинтересованности в том, чтобы этот гром небесный, грохотавший над миром, не
отгремел, как праздный барабан, а остались сила и значимость литературы, только
она и может это сделать. Когда-то, когда мы печатали миллионные тиражи, их не
хватало в стране и их подписывали в складчину: коллектив учителей, поликлиники,
НИИ и т.д., передавали из рук в руки. Можно и сейчас попытаться создать такое
общественное движение — подписка на журналы в складчину. И вот если энтузиасты
этой идеи появятся, если удастся её внедрить каким-то образом, ведь сейчас это
гораздо естественнее: журнал стал дороговат для интеллигентного человека.
Должны появиться какие-то люди, которые проявят эту инициативу, чтобы спасти
такое большое грандиозное дело, как писательское слово в России. Я думаю, такая
общественная инициатива очень могла бы помочь.
Александр Казинцев:
— Даже говоря об экономике, я отстаиваю принцип любви.
В 2000-м году побывав в Китае, я написал статью «Дао тун» — это в китайской
философии понятие передачи пути: то, что произошло в Китае и, к сожалению, не
произошло в России. Связать прошлое и будущее, передать путь, к сожалению, пока
не удаётся. И я там говорил, что, конечно, успехи экономические просчитываемы,
но в основе их лежит любовь. Любовь китайцев к своей стране. Её начали подымать
зарубежные инвестиции, но эти инвестиции пришли от хуацао
так называемых — от китайцев, которые жили за границей. Они вкладывали в
страну, когда это не обещало никакой прибыли. Вот дохнула бы другая группировка
во власти и получилось бы, как с Армадой испанской: Бог дохнул, и она
рассеялась. Вот также бы они потеряли все свои деньги, но они вкладывали в
Китай, потому что они любили свою страну. Надо любить свою страну — это первое.
Второе — надо любить культуру. И в культуре надо
любить литературу, потому что наша культура словоцентрична.
Да, у нас замечательная музыка, хорошая живопись, но то, чем Россия знаменита в
мире, это прежде всего литература. Нужно любить литературу и понимать, что твое
мнение или, если ты пишешь, твое творчество, творчество, может быть,
самодеятельного поэта или прозаика, оно достойно уважения, оно имеет право на
существование, но само по себе оно немногого стоит. Оно может быть осмысленно и
приобрести какую-то ценность только как часть общей культуры, а организуют эту
культуру вот такие институции, как толстые литературные журналы. И это,
поверьте, не самомнение, а итог опыта двух с половиной столетий. Вся русская
литература, за исключением «Мёртвых душ» Гоголя, вышла из литературного
журнала. «Капитанская дочка», «Война и мир», «Преступление и наказание», «Тихий
Дон», «Доктор Живаго» — всё публиковалось в журналах. Журналы не просто
публиковали произведения. Вот Лермонтов, «Герой нашего времени». В
«Отечественных записках» публикуются фрагменты «Героя нашего времени» ещё под
другими названиями, и тут же публикуются статьи о Гоголе. Критик разъясняет,
какое это огромное явление. Может быть явление яркое, но если о нём не скажут:
«Это замечательно», если не произнесут сакральную фразу Шумана, по преданию,
сказанную им по адресу Шопена: «Господа, снимите шляпы, перед нами гений», люди
равнодушно пройдут мимо. Вот так работает критика. А критику печатают только
журналы.
Книга критика сейчас — это явление почти немыслимое.
Есть сейчас газеты, очень мало, которые публикуют критику, но это, скорее,
такой трёп о литературе, а не профессиональный анализ. А профессиональный
анализ может быть только в журнале. Не будет журналов, не будет критики. Не
будет критики, не будет радостного открытия обществом новой литературы. Значит,
нужно смиренно понимать, что мы, конечно, замечательные, «все они таланты, все
они поэты». Все те сотни тысяч, которые на сайте «Стихи.ру»
и сколько-то там сот тысяч на «Прозе.ру», все
замечательные, но не будет нескольких стержней, как нескольких свай в плотине,
которая держится и держит гигантский напор воды за счёт того, что есть эти
сваи; не будет этих литературных толстяков, может быть, неповоротливых, может
быть, не совсем уж современных: посмотрите обложки, посмотрите бумагу, не будет
этого водохранилища, не будет и этой огромной массы пишущих. То есть они будут
писать, но их творчество уж совсем никому не будет нужно и не будет, главное,
тех критериев, которые вырабатывает критика, утверждают журналы и которые
позволяют давать какую-то объективность. Не будет оценки, немыслимо будет и
само творчество, оно не будет иметь никакой цены.
— Будем
надеяться, что фестиваль немножко повернул сознание. Но вы смотрите с
оптимизмом на будущее толстых журналов?
Андрей Арьев:
— Нет, оптимизма я не полон, потому что я знаю, в
каком положении печатное дело, и особенно как обстоит дело с толстыми журналами
во всей России. Они все стоят на грани финансового краха и, следовательно,
вообще на грани своего существования.
Александр Эбаноидзе:
— Нет. Оптимизма мало. Как-то уж очень чётко эта
кривая показателей подписки и тиражей много лет сдвигается вниз. И
приостановить даже не удается, не то что тенденцию изменить. Приподнять хотя бы
на сотню-другую, сейчас уже о таких величинах речь идёт. То, что сейчас
происходит, это аномалия. И то, что определил, представьте себе, Тютчев. Как я
понимаю, он писал некую докладную на имя государя, в которой указал, что всякое
ослабление умственной деятельности в стране неизбежно ведёт к усилению
материальных наклонностей и гнусных эгоистических инстинктов. Вот у нас 20 лет
это интенсивно происходит и даже приостановить не удаётся. Эти инстинкты
раскочегариваются всё сильнее. Оптимизм вызывает только такого рода
коллегиальность.
Сергей Чупринин:
— Глаза боятся, руки делают. Это моя точка зрения. И
трудности не освобождают нас от стремления как-то их преодолеть. Другое дело,
что мы должны отчётливо понимать: мы живём в стране, которая всё меньше и
меньше читает, это факт, с ним, к сожалению, не поспоришь. И мы должны
понимать, что мы живём в стране, в которой отсутствует культурная государственная
политика. Ну, то есть присутствуют тезисы, декларации, обещания
широковещательные и т.д. Мы очень рассчитывали в этом отношении на 2015 год,
год литературы. И мне казалось, что в этом году произойдёт что-то важное и в
области структурных преобразований вообще всей сферы чтения, продвижения книг
от рукописи уже непосредственно к читателю, или, как сейчас говорят,
потребителю. Возможно, определится особый статус литературных журналов, потому
что мы, вне всякого сомнения, заслуживаем этого статуса. Ну и благодаря
200-летнему опыту русской литературной журналистики и благодаря тому, что
сейчас журналы, собственно говоря, являются заповедниками того, что традиционно
понимается и понималось в России под литературой. В заповедник далеко не
обязательно ходить, важно, чтоб он был. Сохранение, может быть, даже для
следующих поколений. К сожалению моему великому, из года литературы не вышло
ничего. Всё ушло в парадные свистки, мероприятия, в разговоры о классических
традициях, но я не слышал ни разу о том, чтобы кому-то из писателей, издателей,
литературных журналистов стало легче жить.
Наталья Гранцева:
— Реальность нам демонстрирует очередной вызов, на
который мы сами должны ответить, конечно, нам не хочется, мы всегда
предпочитаем оставаться в тех формах, которые нам привычны. Но это невозможно.
Хотим мы или не хотим, не мы, так наши последователи вынуждены будут для
сохранения этого высокого стандарта принимать во внимание другие возможности,
другие формы, на них реагировать и сочетать их синтетически, т.е. находить
формы синтеза, которые позволяют одновременно использовать традиционные
бумажные возможности, исторически сложившиеся, и новые формы, в том числе и
визуальные, виртуальные и всякие другие, которые нам наши новые технологии
предоставляют.
Сергей Костырко:
— Мы благодарны за то, что каждый год Агентство по
печати проводит конкурс на реализацию какого-то культурного проекта. И мы
смотрим, что нам интересно, что актуально, важно. Мы предлагаем свой проект. И
нам под этот проект дают деньги. Не могу сказать, что очень большие, что это
решает существование журнала, но тем не менее дают, и это хорошо. Второе,
библиотеки. Они же финансируются, а это тоже государственные деньги. Мы тоже
благодарны за это, потому что наш основной подписчик сейчас, как и у любого
толстого журнала, это библиотеки. Потому что индивидуальных подписчиков сейчас
мало, а постоянные подписчики в Москве просто приходят в редакцию и покупают,
им это в два раза дешевле, чем по подписке, почтой. Какие-то формы есть, но их
не так много, к сожалению. Конечно, хотелось бы больше. Допустим, власти
осознали бы, что издание толстожурнальной литературы
не может быть коммерческим предприятием, это не коммерческий товар, что это
вопрос духовного, нравственного здоровья нации, и под это дело создали бы
какой-то фонд, который бы финансировал существование этой институции. Это было
бы замечательно, но это вопрос очень скользкий, потому что кто будет сидеть и
этим делом рулить?
Самое лучшее, если бы толстые литературные журналы
были признаны национальным достоянием, но для этого нужно по-настоящему
просвещенную власть.