Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2016
Наталья Алфёрова — родилась в Тюменской области, в возрасте 1 года вместе с родителями
переехала в город Орск, Оренбургской области, где проживает и по настоящее
время. Окончила Оренбургский государственный медицинский институт. Работает
участковым педиатром. Публиковалась в сборниках «День сказки», «Мир фэнтези», «Мир чудес», «Перекрёсток судеб», «Ах, если бы»,
«Самая страшная книга 2016», в журналах «Микролiт», «Искатель», «DARKER». Призёр сетевых литературных
конкурсов, вошла в лонг-лист «Новой детской книги
2014», шорт-лист конкурса сказок «Рыжая ворона»,
финалист литературного конкурса «Мистический Урал», 2016 г.
Часть первая. Мечтая о золоте
Глава первая. Всадник в степи
Оренбургская и Киргиз-кайсацкая степь, 1839
год
На многие вёрсты простиралась степь, серебрился ковыль. Ещё не пришло время иссушающего зноя, и ветерок, гнавший ковыльные волны, был тёплым и ласковым.
Стоящий на сторожевой вышке казак зевнул и потянулся. «Надо быть настороже, штой-то давненько киргизы не объявлялись. Ну, да наши станичнички прошлый раз хорошо их поучили, може, теперь и долго не сунутся», — подумал он. Мыслями казак вернулся в недавнее прошлое. При прежнем-то губернаторе киргизы частенько набеги устраивали: скот угоняли, а то и людишек прихватывали. Сказывали, есть в Хиве базары, где людей как скотину продают, вроде как в рабство. Ну, а ежели киргизы-конокрады попадались, спуску им ни мужики, ни казаки не давали. Могли зарубить, или плетьми засечь, или, по их же киргизскому обычаю, к двум коням за ноги привязать да и в степь пустить.
А нынешний губернатор, Василий Алексеевич, Тихону (так казака звали) дюже нравился, да и сослуживцам его тоже. Хоть и молодой, а душу казачью как свою чуял: сам воевал, в плену побывал.
Атаманы станиц Новоорская и Кумак, когда в Оренбург по делам служебным ездили, сиживали за чарочкой с атаманом Оренбургского казачьего войска. Так вот он им по секрету сказывал, что губернатор, когда шесть лет назад дела-то от старого принял, клятву дал. Поклялся, что набегам разбойным на земли оренбургские конец положит, а всех русских, что в рабстве в Хиве томятся, освободит.
И поди ж ты, держит клятву-то! Супротив орд разбойных, туркменских да киргизских, армию и казаков направил. Башни сторожевые поставил. Вал сторожевой, что «киргизским» назвали, от Орской крепости вёрст на сорок протянулся. Сказывали, что длиннее он должен был быть раз в десять, да что-то не заладилось.
А позапрошлый год Василий Алексеевич такое удумал, что станичнички, узнав, только головой качали да приговаривали: «Ай, молодца!» Задержал губернатор оренбургский на границе пятьсот караванов, в Хиву идущих, да ультиматум послал хивинскому хану, что караваны не выпустит, доколе тот всех пленных русских, что в рабстве, не освободит.
Ну, первый год-то всего несколько пленных бывших в Оренбург прибыло — отпустил хан стариков, что уж работать не могли. Но губернатор тоже не дурак, всего один караван разрешил выпустить.
А вот в этом году уж почти сотня бывших рабов прибыла, уступил-таки хан.
Тут казак насторожился, заметив одинокого всадника, но быстро успокоился. Степняк, одетый по-киргизски, не спеша ехал на низкорослой мохнатой лошадке. «Обычный путник, то ли в свой аул возвращается, то ли в гости едет», — заключил про себя Тихон. Его внимание переключилось на птицу, парящую в небе неподалёку от всадника. «Интересно, сокол или ястреб? — подумал казак. — Далеко, не видать толком».
Всадник, замеченный караульным, тоже обратил внимание на птицу, но он находился ближе, поэтому услышал характерный свист. «Стрепет», — решил он. Тут птица камнем упала вниз и взлетела, держа в когтях маленького зверька — суслика, а может, тушканчика.
Смуглое, по-азиатски непроницаемое лицо путника исказила усмешка: а не Аллах ли посылает знак? Не попадётся ли он, как тот суслик, в когти стрепету? Бораш-бай, к которому лежал его путь, последнее время стал непредсказуем в своих поступках. Идея о добыче золота словно помутила баю разум.
Но всадник считал себя обязанным предупредить бая о грядущих событиях, пусть даже новость и не будет приятной. Он всегда помнил, что они с Бораш-баем происходят от одного рода. Когда-то бабушку путника, тётю бая, взял в жёны приближённый хана Хивы.
Ох, напрасно казак не обратил внимания на одинокого всадника. Тот один был опаснее нескольких шаек киргизов. Всадник, известный под прозвищем Айлакер Тулки — хитрая лиса, был советником и правой рукой Хивинского хана.
После нововведений Оренбургского губернатора, почти перекрывших поставки в Хиву дешёвого скота и новых рабов, хан вызвал Айлакера Тулки из Персии, где тот шпионил во благо своего властелина, и направил в Оренбургскую губернию.
Глава вторая. В гостях у Бораш-бая
Аул Бораш-бая,
1839 год
Оставив позади «киргизский вал», Айлакер Тулки почувствовал в глубине души нечто похожее на гордость. Сколько взяток пришлось сунуть русским чиновникам, сколько подарков подарить, чтобы затормозить строительство оборонительного вала, что велось по прожекту самого губернатора! В итоге вал, что должен был тянуться на четыреста вёрст от Орской крепости, получился не более сорока, на чём всё и окончилось.
Надо сказать, сам Алтын Бармак, как называли губернатора киргизы, мздоимцев не любил. Прозвище Алтын Бармак оренбургский губернатор получил за ношение золотого напёрстка на культе отстреленного пулей пальца. Чиновники взятки всё равно брали, но осторожно, да и суммы возросли. Но Айлакера Тулки деньги волновали мало, он был не ограничен в средствах.
В аул Бораш-бая путник въехал уже на закате. Младший из сыновей бая Ербол, встретившийся ему первым, ядовито заметил:
— Уже не надеялся тебя увидеть, думал, ты сгинул в пустыне.
Ербол в открытую не переносил Айлакера и опасался его влияния на отца.
— И собака хвост трубой поднимает, если в своём ауле гуляет, — кинул в ответ всадник, не замедляя хода. Он имел дело только со старшим рода, мнение безусых щенков его не интересовало. Пусть тявкают, если охота есть.
Около главной юрты Айлакер Тулки спешился. Он заметил дочь хозяина и подошёл к ней:
— Приветствую тебя, Карлыгаш, чудесная ласточка. Я привёз то, что обещал.
Он накинул на плечи девушки шаль из тончайшего шёлка. Карлыгаш улыбнулась, щёки её залил румянец. Любуясь красавицей, Айлакер который раз подумал, что настало время и ему привести в дом жену. Надо будет поговорить с Бораш-баем.
— Чем занимается отец? — спросил он девушку.
— Как всегда, — вздохнула та, — мечтает о золоте.
Много лет не давала Бораш-баю спать спокойно мысль, что не зря его прародители называли речку Кумачку по-другому: Алтын Су — золотая вода. Там должна быть золотоносная жила! Но как её найти? Догадку бая подтвердили два старателя, захваченные год назад во время последнего набега. Тогда людям бая еле удалось уйти от казаков, но оно того стоило! Один старатель молчал, и его отправили на невольничий рынок в Хиву. Зато второй всё рассказал — и о месте, где нашли золото, и о способах добычи. Он пообещал Бораш-баю организовать добычу золота и обучить его людей в обмен на свободу и процент от добычи.
Заехавший тогда по делам Айлакер Тулки мягко упрекнул бая:
— Я же предупреждал, Баке, чтобы ты повременил с набегами. Алтын Бармак очень зол. Видишь, твои люди чудом спаслись.
— Зато я узнал про золото! — гордо заявил Бораш-бай.
Айлакер ответил пословицей:
— Где-то говорят: золото валяется везде подряд, а приедешь, и меди не найдёшь.
На что бай достал с торжествующим видом мешочек, отнятый у старателей, и высыпал на ковёр несколько золотых самородков…
И вот год спустя стоило Бораш-баю подумать об Айлакере Тулки, как тот вошёл в юрту. После традиционного восточного обмена любезностями и праздничной трапезы бай изложил гостю свой план по добыче золота.
Айлакер внимательно слушал. Сам по себе план был очень хорош, но не учитывал ряда важных вещей. Подлежащий разработке участок находился не очень далеко от Орской крепости, близко от двух казачьих станиц Новоорской и Кумака и уж совсем близко от деревень и сёл, где жили мужики и переселенцы, озлобленные на киргизов за их набеги.
— Баке, — обратился он к баю, — тебе придётся отложить твой план на пару лет, как и набеги на русских. Алтын Бармак собирается в военный поход на Хиву, причём сам пойдёт во главе войска. На время своего отсутствия он распорядится усилить охрану границ губернии.
Бораш-бай с сожалением расставался с мыслями о золоте. Айлакер Тулки прав, не стоит рисковать, придётся подождать. Поход русских на Хиву волновал мало, но его удивило спокойствие гостя, а ведь Хива была его родиной. Бораш-бай выразил эту мысль вслух, и Айлакер ответил:
— Баке, завтра я отправляюсь в Оренбург. У меня тоже есть свой план. План, как сорвать военный поход Алтын Бармака. Если он удастся, русские даже не дойдут до Хивы, и да поможет мне Аллах!
Глава третья. Большая игра
Оренбург, 1839 год
— Господа, ставки сделаны, — голос крупье вывел графа Станислава из состояния задумчивости. А подумать графу было о чём. Купец Азиз из Самарканда, с которым граф Станислав сошёлся накоротке, последнее время куда-то запропастился. Слуги сказали, что купец уехал по делам. Ах, как это было некстати! Купец всегда без лишних слов одалживал графу деньги. Станиславу последнее время катастрофически не везло в игре. Сегодня появилась великолепная возможность отыграться, но увы и ах — денег на это не было.
«Матка Боска!» — в отчаянии прошептал он и в который раз стал сетовать на судьбу, загнавшую его в эту глушь. Неблагодарный отпрыск польских аристократов уже забыл, на какие жертвы и ухищрения пришлось пойти его отцу, чтобы вымолить у царя прощение для сына, участвовавшего в польском восстании. В итоге вместо сибирской каторги граф Станислав отправился в ссылку в Оренбургскую губернию.
Несмотря на все сетования, жилось графу в ссылке очень даже неплохо. Оренбургский губернатор, образно говоря, взял опального графа под своё крыло и ввёл в круг друзей. Избалованный Станислав воспринял это как должное. Однако ему хватило ума не выказывать недовольство судьбой. Граф добросовестно посещал балы и приёмы. Он прекрасно музицировал, недурственно пел и мог в течение минуты нарисовать углем портрет любого из присутствующих.
Сетования графа на жизнь прервало появление купца Азиза. Купец, в сафьяновых сапожках, накинутом поверх штанов и рубахи богатом халате с восточным орнаментом и в серебристой парчовой чалме, словно олицетворял собой богатство.
Разжившись деньгами, Станислав отправился играть. Купец терпеливо выждал, когда граф всё проиграет, после чего зазвал его в кабинет для приватной беседы. Когда ширма отгородила их от остального мира, купец Азиз достал из кармана ворох расписок и сказал:
— Пришла пора платить по счетам.
Он озвучил сумму долга, и Станислав похолодел. Граф и не думал, что долг настолько велик. Он молчал, глядя на Азиза, а тот продолжил:
— Но если ты окажешь мне одну услугу, я буду настолько благодарен, что смогу не только простить долг, но и добавлю сверх столько же денег.
— Что за услуга? — выдавил из себя Станислав.
— Вот это другой разговор, — купец был доволен. — Губернатор собирается в поход на Хиву. Он ещё не решил, осенью этого года или весной следующего. Ты должен убедить его выступить осенью. Губернатор благоволит к тебе и прислушается к просьбе. Если войско выйдет из Оренбурга осенью, ты в первый же день получишь от моего доверенного человека расписки и деньги.
— А если я расскажу всё Василию Алек… — Станислав не успел договорить фразу, как Азиз уже стоял рядом, приставив к шее графа кинжал. Граф почувствовал дыхание смерти, купец двигался молниеносно, как кобра в броске.
— Не расскажешь, — уверенно произнёс Азиз. — Тебе самому доставит удовольствие устроить неприятности своему покровителю. Ну что, согласен?
— Согласен, — прохрипел граф.
После того, как купец ушёл, Станислав ещё долго сидел, потирая шею. Проклятый азиат был прав. Он, граф Станислав, чистокровный потомок древнего аристократического рода, был вынужден терпеть покровительство незаконнорожденного сына графа Разумовского! Старый пройдоха граф выдал незаконных детей за своих воспитанников, дав фамилию Перовские, от названия имения, где они жили. Они, получив прекрасное воспитание и образование, сумели достигнуть таких высот, о которых другим оставалось только мечтать. Вот тот же Василий Алексеевич: обласкан царём, на прекрасном счету, самый молодой губернатор большой губернии, того и гляди, орденом наградят либо титул графский пожалуют.
Да, Станислав с превеликим удовольствием поставит ему подножку.
На следующий день после вышеупомянутой беседы к казачьему уряднику, скучающему около городской управы, подошёл старичок. Урядник узнал его. Этот старик прибыл из Хивы одним из первых, он больше тридцати лет провёл в рабстве.
— Мил человек, — обратился старик к казаку, — а кто это сейчас вышел из управы и уехал на пролётке?
Обычно урядник в беседы не вступал, но тут любопытство одолело, столько лет человек в плену пробыл. Поэтому он мирно ответил:
— Это купец Азиз из Самарканда, один из самых богатых.
— Ошибаешься, мил человек. Энто шпиён хивинского хана. Зовут его Айлакер Тулки, хитрая лиса, по-нашему. Не зря он здеся, ох не зря, — качал головой старик.
Урядник поверил старику, он послал казаков к караван-сараю, но купца Азиза и след простыл. Начальству же своему урядник ничего докладывать не стал, ещё влетит, что шпиона упустил. А так будто и не было никакого шпиона.
Айлакер Тулки возвращался домой. Он ни на секунду не усомнился в том, что граф Станислав сделает всё как надо. Войско выступит осенью, и зимние песчаные бури в пустыне обессилят людей и вынудят повернуть назад задолго до Хивы.
Он даже испытал некоторое сочувствие к Алтын Бармаку, ибо тот не знал, говоря словами русских, какую змею пригрел на груди. Айлакер Тулки уважал сильных врагов, а Алтын Бармак был не только сильным, но ещё отважным и благородным.
А ещё шпион хивинского хана вспомнил момент, когда он держал кинжал у шеи графа Станислава, и позволил себе помечтать о том, как бы он этот кинжал воткнул. Часто используя в своих целях предателей, Айлакер Тулки их не просто презирал, он их ненавидел…
Оренбургский губернатор, следуя настоятельным советам своего друга польского графа, выступил в поход на Хиву не в марте 1840-го, а в ноябре 1839 года. Поход окончился неудачей, помешали песчаные бури. По возвращении губернатор Перовский, виня в неудаче только себя, собрался подать в отставку, но задержался ещё на год, продолжая строить укрепления.
Бораш-баю оставалось только мечтать о золоте, путь к вожделенному участку был закрыт. А после смерти старого бая его дети и вовсе забыли о золоте. Зачем рисковать, если можно разделить богатство отца и довольствоваться этим.
Часть вторая. Добывая золото
Глава первая. Погром
Посёлок Прииск-Кумак, Оренбургская губерния,
1914 год
С раннего утра Анку мучили недобрые предчувствия. На душе как кошки скребли. Ещё до утренней дойки, провожая мужа на прииск, она приметила у соседа свеженький фингал под глазом, да и Лидка провожать своего к воротам не вышла. А ежели Лидка своего мужика с утра поучила, значит, он с Анкиным и ещё парой соседей после смены в кабак намылился! И никакие Лидкины побои не помогут.
Каждый раз, как недельный заработок выдавали на прииске, мужики повадились в кабак нырять. А в итоге кто половину денег домой доносил, кто треть, а кто и дочиста пропивал.
Бабы пошустрее у конторы своих встречали, так и там супружники их улизнуть умудрялись аль денежку утаить.
Анка встречать не ходила — своего побаивалась, как-то пригрозил, что врежет, а ведь мог. А Лидке, сама Анке жалилась, той-то стыдно было. Соседка была казачкой — статной, дородной, и дёрнула её нелёгкая за мужика замуж пойти. Отец проклял, мать отвернулась. Ну, Лидка ничего, деток нарожала, уж большенькие. И всё бы хорошо, да в этом году прииск открылся, и её Илья туда работать пошёл и начал крепко попивать. А как-то раз, невиданное дело, на жену голос повысил. Ну, у Лидки казачья кровь взыграла — отлупила благоверного. Так и повелось: Илюха выпьет, Лидка его отлупит. Потом какое-то время у них тишь да гладь да божья благодать, а затем всё сызнова.
Анка вздохнула, точно вечером денежку пропивать отправятся. Как коровку в стадо выгоняла, с бабами соседками посудачили, вместе посетовали на судьбу да кабатчика Яшку недобрым словом помянули.
К обеду Анка к колодцу за водой отправилась, там с Аселькой встретились, поболтали. Казахи, их уж давно киргизами называть перестали, тоже в новый посёлок переехали. Аселька этому ой как радовалась: от свекрови они с мужем отделились, своим домом зажили. В том-то доме свекровь хозяйничала, а в этом Асель сама себе хозяйка! По-русски Аселька говорила хорошо, сколь лет бок о бок с русскими прожили. Она Анке объясняла:
— Вот если б там мы остались, свекровь главой рода была бы, пока у меня первый внук не родится, а там бы я главной стала. А какие внуки, когда у меня дети ещё мал мала меньше.
Однако сегодня и Асель была смурная — казахи тоже в кабак зачастили. То в одном конце посёлка, то в другом весь день шли разговоры, в которых на все лады склонялся кабатчик. К вечеру, когда домой потянулись с прииска пьяные мужики, жёны их уже были раздражены до последнего предела. А тут ещё Глашка возьми да и скажи:
— Да разнести этот кабак ко всем чертям!
— А што, можно и разнести, — Лидка подхватила подвернувшийся ломик и перекинула его из руки в руку.
— Бабоньки, айда громить энтот гадюшник! — неожиданно для самой себя завопила Анка, хватая в руки лопату.
Бабы, вооружившись, кто чем мог, двинулись в сторону кабака, расположенного на краю посёлка. Аселька пощебетала на своём языке с соседками, и казашки, прихватив палки, присоединились к русским подругам. Жизнь рядом с русскими наложила свой отпечаток: Асель и её подруги уже не были такими покорными и бессловесными, как их сёстры в дальних казахских аулах.
Приказчик в кабаке, увидев это шествие, попробовал закрыть дверь, но отлетел от сильного удара. Бабы начали громить кабак: били бутылки, крушили мебель. Кабатчик Яшка еле успел удрать через задний ход. Он побежал в Кумак за помощью к станичному атаману. К месту погрома начали сбегаться жители посёлка. Лидка била окна снаружи.
— Лидуха, ты што творишь, дурища такая, — попробовал урезонить её Микола. То, что «дурища» он сказал зря, Микола понял после того, как отлетел на пару метров от Лидкиного удара в челюсть.
Больше желающих вмешаться не нашлось. Из кабака раздался торжествующий вопль: Глашка нашла книгу, в которой Яшка писал, что отпускал мужикам в долг, и начала с остервенением её рвать. Тут-то и подъехали казаки. Засвистели нагайки, но удары сыпались больше мимо, нежели на спины. Атаман станичников дал строгий наказ — баб не увечить, так, пугнуть, чтоб разбежались. Атаману самому злосчастный кабак стоял поперёк горла. Мало того что золотишко, которым втихаря расплачивались, мимо казны текло, так и его казаки начали в этот кабак ездить. Рушил кабатчик дисциплину воинскую!
Толпу казаки быстро разогнали — бабы как птицы домой летели. А вот у атамана с кабатчиком интересный разговор произошёл.
— А-а-а, жаловаться буду, в Сибирь зачинщиц, убытки пусть возместят! — стенал Яшка.
Атаман, послушав немного, сказал:
— Обидели, значица, тебя? А ты три к носу да считай убытки. А жаловаться будешь, я те быстро золотишко ворованное припомню, что к оплате принимаешь. И кто тогда в Сибирь отправится?
Так и отбыл Яшка несолоно
хлебавши убытки считать да кабак отстраивать.
Глава вторая. Захваченный прииск
Посёлок Прииск-Кумак, Оренбургская губерния,
1919 год
Когда в посёлок въехали всадники, жители затаились — кто его знает, чего ожидать на этот раз.
— Беляки, казачьё, — авторитетно заявил Лидкин старший сын Сёмка, углядевший погоны на плечах главного.
— Это есаул, — пояснила мать, затем, спохватившись, отвесила Сёмке подзатыльник. — Язык-то придержи, не помнишь, што ль, как Гришку соседкиного прошлый раз чуть до смерти не запороли!
В прошлый раз, когда белые проходили через посёлок, Гришка, Сёмкин ровесник, получив тычка от одного из казаков, крикнул:
— Всё равно вас красные побьют.
За что плетей и получил. Мать его Анка тогда к хорунжему в ноги кинулась, чтоб пощадили мальца.
Вот и сейчас сотни глаз настороженно следили за всадниками. Есаул отдал какой-то приказ, и казаки направились к домам. Один подъехал к Лидкиному.
— Эй, хозяин, телега есть? — обратился он к пьяному Илье, сидевшему на завалинке и непослушными руками пытавшемуся свернуть самокрутку.
— Есть, — отозвался Илья.
— Запрягай лошадь и выезжай на улицу, — скомандовал казак.
— Слушаюсь, — сказал Илья и, рухнув с завалинки на землю, громко захрапел. Казак, разозлившись, спешился и вошёл во двор, отпихнув ногой заливающуюся лаем собачонку.
— Эй! — пнул он Илью.
— Зря время тратишь, — усмехнулась Лидка.
— Пусть тогда он едет, — казак ткнул пальцем в Сёмку.
— Дитё не пушшу, — заявила спокойно Лидка.
Казак оглядел крупную бабу, прикидывая, стоит ли связываться, когда с улицы донеслось:
— Брось, Микола, уже пять телег нашли с возчиками, есаул сказал, что хватит.
Казак ещё раз с досадой пнул Илью и вышел со двора. Всадники и телеги, управляемые возчиками из сельчан, двинулись в сторону прииска.
Анка забежала в Лидкин двор:
— Твоего не взяли? — спросила она, но тут увидела сладко спящего Илью. — А, опять наклюкался. А мой-от за красных воюет, слава богу, никто не выдал.
Бабы ещё поговорили, и вдруг Анка прислушалась и встревоженно сказала:
— Лидка, никак выстрелы, кажись, с прииска. Вот точно тебе говорю: они на прииск за золотом поехали, зря, што ль, телеги-то брали. Ох, лишеньки, охрану, поди, перестреляли. Сёдни там дед Михей, да Степан Катькин.
Тут Анка рванула на улицу и ухватила за руку Катьку, бежавшую в сторону прииска:
— Куды, и своему не поможешь, и себя загубишь. О детках подумай, пятеро ить у тебя!
Катька завыла и опустилась на скамейку.
Только к вечеру решились пойти посмотреть, что там с охранниками. Права была Анка — перестреляли их. Дядя Жанабай, ближе всех к прииску живущий, помог перевезти погибших в посёлок на своей повозке.
Тем временем Илья проснулся. Он ещё окончательно не протрезвел, но то, что должен запрячь лошадь в телегу и куда-то ехать, в памяти отложилось чётко.
Когда Лидка вернулась от соседей, не нашла ни мужа, ни телеги с лошадью.
— А папенька куды-то уехал, — сообщила младшая дочь.
— Куды? — ахнула Лидка. Девочка показала в ту же сторону, куда днём уехал отряд белых. Мать только за голову схватилась.
Илья же часа через три доехал до одной из соседних деревень. За это время мозги слегка прояснились, он даже вспомнил, как дочка рассказала, что пятерых односельчан с их телегами белоказаки забрали. В деревне жил его кум, к нему-то Илья и направился. У кума узнал, что казачий отряд во главе с есаулом тут побывал, но ни телег, ни возчиков никто не видел.
Мужики сидели, недоумевая, что же случилось, когда вошла соседка, волоча за руку зарёванного чумазого пацанёнка.
— Илья, я тут слыхала, ты об односельчанах спрашивал, — баба подтолкнула мальчишку. — Пашка, рассказывай!
— Маменька, я боле так далёко заходить не буду, — загундосил мальчишка. Мать дала ему затрещину и строго приказала:
— По делу сказывай!
— Там у реки, у оврага, казаки мужиков постреляли, а потом прикопали, — всхлипнув, сказал пацан.
— Где? — спросил кум.
— Не знаю, дядя Фёдор, спужался я, что заметют, спрятался, а потом так бежал, так бежал, — парнишка заревел. Мать прижала его к себе и стала гладить по голове.
— А сколько было мужиков? — спросил Илья. Мальчишка показал пятерню. Тут кум хлопнул себя по лбу:
— Ильюха! А ить лошадку одну я признал — больно приметная: пятно на лбу белое звёздочкой да чулочки белые на передних ногах. Я её в прошлом годе у Ивана, что с вашего посёлку, выпрашивал продать. Сёдни думал, похожа просто, а ведь она и есть. Да, кум, надо помянуть твоих земляков-то.
Хозяин потянулся к бутыли с самогоном.
— Нет, Фёдор, домой я поеду, — Илья был серьёзен, как никогда.
Домой он приехал уже перед рассветом. Лидка с воем кинулась на шею.
— Да што ты, Лидушка, живой ить я, што ты, — растерянный Илья гладил жену по спине.
Над судьбой погибших односельчан поплакали, погоревали. С тех пор пошёл слух, что золото белые с собой не повезли, а где-то закопали. Но ни места, где возчиков убили, ни клада золотого так никто и не нашёл.
Глава третья. Немка
Посёлки Кумак — Прииск-Кумак,
Чкаловская (Оренбургская) область,
весна-лето 1942 года
Весь первый урок Вовка просидел как на иголках, его лучший друг Генка в школу не пришёл. Обычно мальчишки ходили в школу вместе, но сегодня Вовка ночевал у родни. Средняя школа находилась в Кумаке, а жили они с Генкой в посёлке Прииск-Кумак. Вот и приходилось каждый день бегать несколько километров. Ко второму уроку друг тоже не пришёл. На перемене Вовка отловил его брата Урала, ученика четвёртого класса.
— Где Генка? — спросил он.
— Да вон же идёт, — Урал показал пальцем на брата и побежал по своим делам.
— Ты где был? — кинулся Вовка к приятелю.
Генка сделал загадочное лицо и сощурил свои и без того узкие глаза. А затем выдал новость:
— Сегодня к нам в посёлок прибыли переселенцы. Немцев откуда-то с Волги переселили, чтоб у нас на золотом прииске работали. Потом им дома, бараки там построят, а пока к сельчанам подселили. К нам семью определили, и к твоей бабе Лиде тоже.
Тут раздался звонок. Класс шумел, обсуждая новость. Учительница задерживалась. Вошла в класс она вместе с белобрысой девчонкой.
— Дети, это новая ученица, Эльза. Эльза, садись рядом с Володей, — и учительница указала на пустое место рядом с Вовкой. С Генкой их давно рассадили из-за болтовни на уроках. Белобрысая направилась на указанное место.
— Не буду я сидеть с фашисткой! — заявил Вовка.
Девчонка с воплем: «Я тебе покажу фашистку» — кинулась на Вовку, вцепившись в его форменную курточку. Оторвать её удалось только с парой пуговиц. Эльза никак не могла успокоиться:
— У меня отец — герой гражданской, в этих местах воевал, в Туркестанской армии, против атамана Дутова!
— Ты извини Вову, — потихоньку сказала девочке учительница, — им недавно похоронка пришла.
— Ладно, — буркнула Эльза и села рядом с Вовкой.
На перемене он обратился к девочке:
— Ты, это, извини, я же не знал.
— Хорошо, — сменила гнев на милость девочка. — А ты мне дорогу в посёлок покажешь? Нас к бабушке Лиде подселили.
— Так это же моя бабушка! — аж подпрыгнул мальчик. — Это вас к нам подселили, значит. Конечно, вместе пойдём.
Домой они отправились втроём.
— Какие здесь названия интересные, — сказала Эльза, — Кумак, Карабутачка.
— Про названия тебе Генка всё объяснит, он у нас историей увлекается, — заявил Вовка.
— Кстати, а почему у тебя имя русское? — спросила Эльза Генку.
Мальчик засмеялся и ответил:
— Меня зовут Кудайберген, означает это: данный богом. Бабушке Асель спасибо — удружила с именем! Но, с другой стороны, папа вообще хотел Совхозом назвать, лучше уж Кудайберген. Меня все Генкой кличут, даже бабушка. А что до названий, то всё просто. Вот смотри, Карабутак: «кара» — чёрный, «бутак» — приток, получается чёрный приток. А вот с рекой Кумачкой посложнее. Учитель объяснил, что это слово переводится как «мелкопесчаная». А я думаю иначе: «кум» означает песок, а «ак» — белый, получается белый песок. А мои предки киргиз-кайсаки, так раньше казахов называли, вообще эту речку именовали Алтын Су, что значит: золотая вода.
— Это потому, что рядом золото добывают, — догадалась Эльза.
— Может, да, а может, нет, — у Генки, как всегда, была своя теория. — Может, «золотая» потому, что кочевники воду ценили дороже золота.
— Я же говорил — профессор, — Вовка подтолкнул Эльзу плечом, показывая на Генку, он явно гордился другом.
Когда до посёлка оставалось уже недалеко, Эльза сказала:
— Вова, я пришью тебе пуговицы. Зря ты меня фашисткой назвал. Будь я постарше, сама бы с ними воевать пошла!
— Ты же девочка! — возразил Вовка.
— А у меня тётя воюет, — вмешался Генка. — Она снайпер.
— Вот видишь! — заявила Эльза, почувствовав поддержку.
С этих пор троица стала неразлучной. Как-то спустя два месяца друзья бурно обсуждали прочитанную статью в газете, где говорилось о том, как один колхозник на свои деньги купил танк.
— А я знаю, где может быть клад! — заявил Вовка. — Дутовцы, когда удирали, золото с прииска похищенное спрятали. Пудов десять, а то и больше. Мне дед Илья рассказывал. Вот было бы здорово найти! Мы бы клад государству сдали, а на положенный процент танк бы купили для нашей армии, или там самолёт.
Когда Вовка был чем-то увлечён, он умел своим энтузиазмом заразить всех окружающих. Вскоре и Эльза с Генкой уже вовсю готовились к походу за кладом. Домашним было сказано, что они отправляются на рыбалку.
— А лопата зачем? — подозрительно спросила бабушка Лида.
— Дак червей копать, — не растерялся внук.
— Ну, таскай, коли охота есть, только не потеряй, — прозвучало напутствие.
В нескольких местах кладоискателей постигла неудача, но Вовка не отчаивался:
— Вот тут, точно будет, я чувствую!
И правда, на очередном участке лопата обо что-то стукнула. Вовка начал быстро откапывать найденный предмет и вдруг крикнул:
— Элька, Генка, назад!
Он выскочил из ямы и, схватив за руки друзей, оттащил их на безопасное расстояние и только потом сказал:
— Там ящик снарядов. Надо бежать к дяде Грише — милиционеру, он сапёров вызовет. Вы с Элькой бегите, а я здесь подежурю, чтоб никто не подорвался.
Спустя некоторое время опасный участок оцепили. Снаряды оказались времён гражданской войны. Пока ждали сапёров из Орска, милиционер дядя Гриша, Вовкин сосед, выслушал рассказ про клад и про танк, долго качал головой, а потом отправил ребятишек домой. Когда дети уже отошли, он их окликнул:
— Эй, кладоискатели, следующий раз, как копать надумаете, мне обязательно сообщите. Я заранее сапёров вызову!
Все четверо дружно рассмеялись.
Эпилог
Степь возле реки Кумак, XIV век
Тулеген вёл своё племя к новому месту кочевья. Скрипели повозки с кибитками, резво бежали, не зная усталости, низкорослые лошадки.
Кругом простиралась великая степь. На одном из привалов Тулеген рассказывал соплеменникам о том, куда они идут:
— В большую реку Улусу впадает малая река. Песок на дне её бел, а вода вкусна и прозрачна, как слеза. Ещё ни один табун не топтал траву на её берегах. Мы дойдём туда прежде, чем солнце дважды уйдёт отдыхать.
Второй день двигался к концу, когда кочевники, увидевшие реку, издали приветственные крики. Когда всадники подъехали, солнце позолотило неспешно текущую воду.
— Алтын Су! — воскликнул Тулеген. — Золотая вода!
Он обратился к реке:
— Я даю тебе имя Алтын Су, и ты будешь поить нас и наш скот чистой водой.
Все в племени были согласны с этим именем, ведь кто лучше кочевников знает цену глотку воды.
В знойной пустыне или в бескрайней степи не блеск золота и не сверкание драгоценных камней привлекут взор путника в первую очередь, а вид чистой воды, той, что утоляет жажду и дарит жизнь.