Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2016
О пропусках слог у Алексея Кудрякова
―
Ничего не осталось, ― уголками насмешливых губ
произносишь,
в руках теребя замусоленный фантик.
Это
значит, что самое время; и так ли уж глуп
старожил
автострад, променявший косуху на ватник?
Навсегда
бы на всё положить. Но что-то звенит:
То ли
память-беда, то ли попросту мелочь в кармане.
Вот и
тянешь строку… Я надеюсь, меня извинит
золочёная
быть ― не вместившись ― ушедшая с нами.
В стихотворении «Олесе» Алексея Кудрякова две строчки выбиваются из схемы 5-стопного анапеста.
――1――1――1――1――1
Это первая строка, которая, в общем-то, должна задавать размер всему стихотворению. Тут начальный дольник ― явный фальстарт.
―
Ничего не осталось, ― уголками насмешливых губ
произносишь,
в руках теребя замусоленный фантик.
(До полного анапеста в первой строке на месте второго тире не хватает двух слогов.)
А также первая строка второй строфы ― подложный дольник.
Навсегда
бы на всё положить. Но что-то звенит:
То ли
память-беда, то ли попросту мелочь в кармане.
(Отсутствующий слог на месте первой точки.)
Все остальные строки ― чистейший анапест. Сбоит именно заводящий стих дольник.
Попробуем достроить стихотворение Алексея Кудрякова до полного анапеста. Это будет довольно легко. Что обычно можно положить на что-то? Конечно, …й.
Навсегда
бы на всё положить …й, но что-то звенит:
То ли
память-беда, то ли попросту мелочь в кармане.
(Очень мотив мелочи в кармане, и сразу понятно, что звенит.)
Теперь, после гениальной догадки, легко дополнить и первую строку.
―
Ничего не осталось, …ц, ― уголками насмешливых губ
произносишь,
в руках теребя замусоленный фантик.
(Очевидно, тема тут построена на контрасте отсутствия-присутствия.)
О жесте в стихотворении Виктора Цоя
Интересный пандан к стихотворению Евгения Ройзмана про легионы представляет песня Виктора Цоя «Кукушка», а именно сосредоточимся на припеве.
Солнце
моё, смотри на меня:
Моя
ладонь превратилась в кулак.
И если
есть порох, дай огня.
Вот так.
Ключевая строка здесь последняя ―«вот так». Она указывает на жест в предыдущем. «Солнце моё», герой Цоя обращается не к своей девушке, как ни странно, а собственно к «звезде по имени». О чём говорит первая строка? Первая строка говорит о том, что у нас украли палатку. Легионер стоит против Солнца и производит мистический жест «от сердца к Солнцу» ― рука его сжимается в кулак, ударяет в грудь легионера против сердца, а потом расправляется и протягивается к Солнцу. Дело в том, что тогда легионеры были солнцевскими (мы затрагивали эту тему в статье о «Владимирском централе» Михаила Круга).
Это собственно призыв к звезде: «Солнце, зажги наши сердца!» Но не безвозмездно, а заимообразно. Мы отдаём Тебе кровь наших сердец, а ты взамен зажигаешь наш пламенный мотор. (Целесообразно сравнить эту трактовку с непобедимо-солнцевским гимном Lord of Ages, исполняемым рядом коллективов.)
В чём тут разница со стихотворением Евгения Ройзмана?
Сенат
прогнил. Лишь выправка да спесь.
Все
скурвились. Пора срывать погоны.
Из Сирии
выводят легионы.
Всё
правильно. Они нужнее здесь.
Ройзман берёт ситуацию снаружи, историософствующего провинциала в провинции у моря, а Цой выражает самочувствие молодого легионера, изнутри.
О рифмах трансфертом у Кости Комарова
Костя всегда очень чётко выдерживает классические размеры. Поэтому отклонения от тем заметнее.
и крови
крошево ещё шумит, а кро—
ме, что
нам нужно для побега?..
Тут регулярный 5-стопный ямб записан, чтобы подчеркнуть рифму (краесогласие) «окно ― а кро-», первая стопа следующего стиха добавлена к предыдущему.
Сегодня
шёл снег,
А я вчера
слёг ―
Вокруг
меня сверк—
анье и
шёлк.
Это 2-стопный амфибрахий. Тут интересно. Поскольку выбивается из размера последний стих. Но на самом деле нет. Потому что мысленно мы после любого переноса мысленно повторяем слово целиком, и даже есть книжки такие, где для удобства чтеца вслух подпечатываются начальные строки оборотного текста.
Поэтому в сущности у Кости мы читаем:
Сегодня
шёл снег,
А я вчера
слёг ―
Вокруг
меня сверк—
Сверканье
и шёлк.
Явился
шифер ― фонети—
чески уже
почти фатально.
Вот здесь рифма трансфертом дана правильно.
О хореизации в стихотворении Анны Коржавиной
Не вдыхай
свободу — задохнёшься
И
захочешь в клетку упасть обратно.
Будущее
спит, а ты трясёшься,
Видя
впереди слепые пятна.
Город
пахнет серой, масло разлито,
По дороге
к дому всегда трамва…
Будут те
же птицы и те же рыбы,
Прорастает
«надо» через «могли бы»,
Прорастает
«завтра» через «прощай».
Сперва кажется, что это разболтанный дольник. Однако попробуем прочитать его более разговорно. Получается правильный 4-стопный хорей. Смотрите.
«в клетку упасть» ― хиазм двух «у» стягивается в одно «у»
«трамва…» читается как «травма» с переакцентовкой на первый слог
«птицы и» читается как «птицы й», «ы» и «и» гласные одного качества, в принципе «и» можно вообще опустить
«через» читается в один, а не в два слога, как «чрез», но здесь это не славянизм, а просторечие.
О гитаризации стихотворения Екатерины Симоновой «Зеркало»
Надо заметить, что в русском языке сильное подвижное ударение. Поэтому всякие разболтанные ритмы и верлибры гораздо более присущи русской поэзии, чем правильные размеры. Однако посмотрим, как бы преобразилось стихотворение Екатерины Симоновой «Зеркало», если бы кто-то запел его под гитару, а следовательно ритмично упорядочивая.
Бедное
тело моё, нелюбимое и больное,
Бродит
по дому, меня оставив.
Жимолость
дед за окном вырубает,
Молча
покачивает головою, сжигает.
Осеннее
небо холодеет и гаснет.
Горек
дым украденного наследства:
Коричневая
веранда, лампочка, мотылёк,
мой голос,
чужой и чистый:
Дедушка,
дедушка, дай мне запомнить.
В отредактированном под гитару виде стихотворение будет выглядеть так:
Бедное
тело моё больное
Бродит
по дому, меня оставив.
Жимолость
дед за окном вырубает,
Молча качайт головою, сжигает.
Сенней
небо холодейт и гаснет.
Горьк дым
украденного наследства:
Мотылёк,
мой голос, чужой и чистый:
Дедушка,
дедушка, дай мне запомнить.
На чём будет экономить гитарная редакция стиха?.. Она будет экономить на гласных, окончаниях, прилагательных, перечислениях (из перечисленного отбирать самое ходовое ― мотылька).
Зачем
ты сделал меня живою
Вынащ
терпенье нежность усталость
Другая вынашл под сердцем ребёнка
К живот
приклад покрасневшую руку
Зачем
этот воздух, невесел, бледен,
Ласточку
мне в проёме рисует?
Кто мня
покидайт, по мне тоскуйт,
Говорит,
что я больше его не слышу?
Вот
этот дом, говорит: я ― дом
Вот
этот долгий дождь, этот сад,
Повторяйт:
дождь, поверь мне, дождь,
В
смерти никто не виноват.
Вот
этот запах чёрных ветвей,
Набухой и
густой земли,
Вечер
прозрачный и стол пустой,
Тёмной
зеркало говорит: обернись.
О душе в одной песне гр. «Бутырка»
Однако мы перейдём к песне «Тело здесь, а душа далеко». Песня эта проливает свет на понятие о душевной жизни. Напомню текст.
Тело
здесь, а душа далеко.
Плюну я в
полупьяный конвой.
Тело
здесь, для отчёта ментам.
А душа
― там где мать родила.
Песня говорит о том, что все люди, которые насильственно перемещаются на громадные расстояния (в песне описывается «столыпин») ― есть по сути тела, лишённые души, так как душа неизменно находится «там, где мать родила», т.е. на родине. Собственно, родина ― это и есть душа. В песне оригинально описана ностальгия. Это не душа, рвущаяся к чему-то, а тело, стремящееся к своей душе, а значит жизни. Помним, по Аристотелю, что душа есть движущий принцип тела. Тут же, у «Бутырки», движущий принцип тела ― это конвой, «столыпин» и железная дорога. К этому же и трогательная деталь: «Плюну я в полупьяный конвой» ― влажное к влажному.
О гипербатоне Виктора Цоя
Но,
если есть в кармане пачка сигарет,
То не
всё так уж плохо на сегодняшний день,
И билет
на самолёт с серебристым крылом,
Что,
взлетая, оставляет земле лишь тень.
Если немного вдуматься, то понятно, что билет на самолёт находится в том же кармане, что и пачка сигарет, и его нахождение там гораздо более обнадёживает на сегодняшний день. Следовательно, логично второй строчке стоять в самом конце.
Но,
если есть в кармане пачка сигарет
И билет
на самолёт с серебристым крылом,
Что,
взлетая, оставляет земле лишь тень,
То не
всё так уж плохо на сегодняшний день.
В принципе её и петь так можно, хотя оригинальная версия, конечно, более загадочная.
О некоторых мотивах стихотворения Алексея Кудрякова
«И пусть, как прежде, ко степи»
И пусть,
как прежде, ко степи
Бредут
халдеи и холуи.
Соорудим
не костыли, из деревянных строк ― ходули,
Не чтоб
собой принизить твердь,
Не в
ожидании мессии, ―
На
переправе дать ответ:
Всеобщей
грязи не месили.
Халдеи-поэты, встающие на ходули, чтоб «не месить всеобщей грязи» ― это отсылка к песни Моррисона «Not to touch the еarth».
В лабазе
на дубовом пне ―
не в
башне из слоновой кости ―
мы будем
жить, храня в дупле,
колосья
слов, что время косит,
Пахать,
врезая в оподзол
стальной
остроугольный лемех,
ловить
самих себя, дозор
неся на
быстротечных мелях.
«Ловить самих себя, дозор неся на быстротечных мелях» ― прямая и недвусмысленная отсылка к ловле рыбы острогой системы «яблочко» на Камчатке (крюк остроги в профиль похож на яблоко в разрезе, ловитва ведётся со специальных насестов над перекатами, а яблоко, как известно, наилучшее средство для уловления человеков).
Когда же
оскудеет лов
и вдруг
не уродятся злаки,
мы
налегке покинем кров,
сообразив,
что это ― знаки.
Раз
Вавилон уже отпет,
а мы
― что выгнутая спица, ―
колечком
выкатимся в степь
из
Колеса ― со степью слиться.
«Вавилон уже отпет» ― намёк на поэта А. Вавилова, «из Колеса ― со степью слиться» ― намёк на городище Аркаим. Всё же стихотворение целиком ― о жизни поэтов, возделывании ими языка, их поэтическом тусовании и взаимном ловлении, а также окончательном истощении языка и конце всего. Слияние со степью ― видимо переход на одно из тюркских наречий.