Повесть
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2016
Денис Каменщиков — радиоведущий, поэт, журналист. Стихи печатались в журнале
«Урал» и нескольких коллективных поэтических сборниках. Живёт и работает в
Екатеринбурге.
Все события и персонажи этой правдивой истории вымышлены.
Любое совпадение с реальностью является случайным.
Январь
— Предотвращая вопросы о результатах, которые мы ожидаем по результатам
года, докладываю… — Отставной генерал повращал лысой головой, как будто
разминая затекшую шею, схватился жирными пальцами за подбородок и скосил
стеклянный глаз на руководителя пресс-центра.
Та сидела, легко и изящно вытянувшись в струнку, скрестив тонкие кисти
рук на блестящем столе, и смотрела прямо перед собой. В зал.
В зале пресс-центра Мирового Информационного Агентства, рассчитанном на
пятьдесят мест, человек пять дружно тыкали пальцами в планшеты, коряво черкали
в блокнотах, косясь на дисплеи диктофонов — пишут, не пишут. Крепостная
журналистка с краевого телеканала в нетерпении теребила бело-голубой поролон
брендированного микрофона, а ее оператор за спиной на подиуме, забыв обо всем и
не обращая внимания на спикера, азартно отбивался двуручным мечом от
выскочившего на него из-за скалы Зеленого Мага. Файерболы у оператора
кончились, и это волновало его гораздо больше, чем качество звука и баланс
белого на видеозаписи.
— В текущем году, объявленном, как вы все прекрасно знаете, Годом
Культуры, — я попрошу оба этих прекрасных и чрезвычайно важных для всех нас
слова записать сейчас и напечатать потом в ваших газетах с заглавной буквы —
это важно! — результаты нашей с вами совместной работы, не побоюсь этого слова,
коллеги, обещают быть результативными. А как вы хотели?! Иначе просто и быть не
может! Потому что иначе нас бы с вами надо было гнать поганой метлой! — Генерал
заперхал, что должно было, видимо, обозначать смех, затрясся в кресле,
отхлебнул воды из стакана. — Но мне лично пока рано переквалифицироваться из
управдомов в дворники, или как там написали в своей знаменитой книжке наши
великие писателя Ильф и Петров?
— Спасибо, Аполлинарий Епифанович, — руководитель пресс-центра
встрепенулась и воспроизвела одну из самых обворожительных своих улыбок, — я
думаю, пора переходить к вопросам…
— Что планируется сделать в рамках принятой программы развития культуры
на отдаленных территориях края? — право первого вопроса традиционно досталось
девушке с краевого телевидения — она встала почти по стойке смирно, спина
прямая, немаленькую грудь в прозрачной блузке выдвинула далеко вперед.
— Это очень важный вопрос, спасибо, коллега, — отвечая, генерал смотрел
точно в вырез декольте, — идей много, и все они, нисколько не сомневаюсь, будут
реализованы. Докладываю! По единственной нашей узкоколейке от посёлка Труд до
хутора Новый Свет будет курсировать агитационный Поезд культуры — знаменитый
паровоз братьев Черепановых. Наши друзья-поисковики из военно-исторического
клуба «Память» нашли и вытащили его из болота в Черепановском районе, а
инженеры медного завода восстановили корпус и вдохнули в его агрегаты вторую
жизнь. На нём по краю поедет казачий ансамбль песни и пляски. Курсанты
кадетского корпуса. Маленькие наши детишечки из самодеятельности. Епархиальный
хор. Концертно-развлекательная программа будет называться «За культурой — в
гости к казакам!». Первый концерт дадим в посёлке Труд, в тамошнем ДК
«Ленинец». По ходу оборудуем на местах полосы препятствий. Пригласим местных
жителей сдать комплекс ГТО. Вы знаете, что президент подписал соответствующее
постановление, и мы обязаны и будем его исполнять. Готовностью к труду и
обороне у нас уже охвачены студенты, служащие, муниципальные и краевые
чиновники, военные. Я сам уже сдал все нормативы. Потом могу рассказать
интересующимся, почём. Ш-ш-ш-ш-шучу! И докладываю дальше! На местах, где будет
останавливаться агитпоезд, мы покажем показательные выступления кадетов по
рукопашному бою. Проведём крестные ходы. Вместе помолимся о благе Отечества и о
сохранении нашей уникальной культуры. Где есть лошади в хозяйствах, устроим
скачки, посоревнуемся в джигитовке. А план всех мероприятий на — здесь,
коллеги, опять попрошу вас с заглавной буквы — на Год Культуры, разработанный в
Краевом департаменте по делам казачества, вам всем передаст мой помощник. Вот
он — на третьем ряду! Коля, помаши маме ручкой! Ш-ш-ш-ш-шучу! Ты сделал распечатки?
— Так точно, товарищ генерал, — седой поджарый мужчина в казачьей форме
вскочил с места и попытался отдать честь, выронив при этом из рук толстую пачку
бумаги. Присел на корточки, пытаясь собрать документы. Уронил с головы папаху.
— Ну, ладно-ладно, Коля, не на плацу! Коллеги, спросите, короче, у
товарища… лять!!.. кто ты у нас теперь? А-а-атставить! — рявкнул он, когда
подчинённый попробовал подать голос из-под стульев. — Товарища подполковника
спросите! Тьфу, ля…! Опять я, Коля, ля… твоё это звание новое казачье
запамятовал…
— Простите, товарищ генерал! — с третьего ряда поднялся толстый бородатый
парень в очках. — Корреспондент МИА Дмитрий Кораблёв. А почему про планы на Год
культуры (он старательно обвёл в блокноте маленькую букву «к») нам сегодня рассказываете
вы, а не министр, например, культуры? Почему именно вы стали первым из
представителей краевой администрации, кто решил встретиться с журналистами?
— В каком полку служили?! Ш-ш-ш-ш-шучу! Почему мы оказались готовы к Году
Культуры раньше остальных? Потому что мы заняты казачеством и патриотическим
воспитанием, а что такое патриотизм? Можете не отвечать! Я сам знаю! Патриотизм
— это любовь к Родине, а Родина — это и есть культура! Есенин, Розенбаум,
Пушкин и другие великие поэты, писавшие о казачестве и его роли в истории
нашего родного государства. Всё то, что нас связывает в один-единый здоровый
организм, способный сдать нормы ГТО.
— Спасибо, Аполлинарий Епифанович! — руководитель пресс-центра снова
улыбнулась. — Есть ещё вопросы, коллеги?
Зал обречённо молчал. Журналисты прятали глаза и делали вид, что жутко
заняты собственными записями.
— Ну, я думаю, что вопросы ещё появятся и коллеги смогут задать их, так
сказать, в индивидуальном порядке. Спасибо! В пресс-центре МИА был, — она
украдкой заглянула в бумажку, — первый вице-премьер правительства края по делам
казачества, генерал от инфантерии Аполлинарий Епифанович Шутка. На этом наша
пресс-конференция, посвящённая старту в Светлопутёвом крае Года Культуры,
окончена. Ещё раз спасибо!
Февраль
— Ты проходи, Дима, садись, — директор краевого представительства МИА
теребил в руках очередную серебряную безделушку и руки не подал.
Кораблёв, предвкушая, вошёл и сел.
— Смотри, как весело получается! Только мы тебя позвали с нами
поработать, как — раз! и Год Культуры объявили! Всё ради тебя! Чтобы тебе
комфортно было! А ты думал! Понял, да? Тут тебе, как говорится, и карты в
брюки. Больше тебя, Кораблёв, у нас про культуру никто не знает. Пиши. А мы
опубликуем. Понял, да?
За пять месяцев работы в Светлопутёвом краевом представительстве Мирового
Информационного Агентства Дима успел изучить манеру его руководителя Фёдора
Михайловича Достальского, а потому молчал. Ответа директор и не ждал.
— Понимаешь теперь, как мы глубоко и пристально вдаль копаем? Как
предвосхищаем? Учись! И пиши! Но только, пожалуйста, действуй здесь не как
корреспондент, а как старший корреспондент. Разницу, я надеюсь, ты понимаешь?
Тем более по факту ты и так уже старший корреспондент, хоть только и начинаешь
свой путь. Но мы тебя всему научим. Понял, да? А там как себя проявишь… А я
постараюсь, и, уж поверь мне, у меня получится, сделаем мы тебя старшим
корреспондентом, а это и ставки другие, и гонорары. А главное — отношение! Ведь
культура — это главное связующее нас звено. Без культуры мы бы кто с тобой
были? Правильно! Бескультурные! У тебя что на сегодня?
— А что на планёрке не обсудили?
— Так ты же планёрку прогулял…
— Пробки, — выдавил из себя сакраментальное Кораблёв.
— А ты выходи из дома пораньше.
— Постараюсь.
— Да уж постарайся, пожалуйста! Знаешь, ты можешь к губернатору на
интервью опоздать — это твоё дело, можешь новость пропустить и не выпустить, но
на планёрку опаздывать, а тем более пропускать её нельзя! Никогда! Что у тебя?
— Прогон в Оперном, они к столетию первой балетной постановки решили
«Лебединое озеро» перезапустить. Опять же юбилей Чайковского в будущем году. И
совет по культуре при губернаторе о планах на Год культуры, но туда, я думаю,
можно не ходить. Время не терять. Всё равно пресс-релизы будут, там же
пресс-секретари нормально работают.
— А в Оперном плохо?
— В Оперном — отлично! Но главный хореограф, вы же знаете, тот ещё
персонаж. Может совсем к журналистам не выйти. Но зато, если выйдет,
обязательно три-четыре заголовка подарит, так что к ним нужно обязательно.
— К губернатору тоже обязательно! Пресс-релизы — это, конечно, хорошо, но
не забывай, что тебе мордой работать надо! Чтобы помнили, знали, отражали и,
случись что, тебе первому звонили и рассказывали, чтобы эксклюзив был!
— Хорошо, Фёдор Михайлович, я понял. Оперный попрошу мне цитаты прислать.
Там же почти в одно время, так что я в резиденцию.
— В Оперный тоже надо! Там всего два квартала до резиденции, успеешь! В
Оперном же пораньше?
Кораблёв кивнул.
— У нас это… с женой в этом году годовщина свадьбы, так ты попроси там
билетов на премьеру. Только в нормальную ложу, где можно стол накрыть. Понял,
да? И чтобы внуки побегать там могли, им же на балете скучно.
— Сколько билетов?
— Семь. И это… — он характерным жестом потёр друг об друга большой и
указательный пальцы, — я это… могу их, конечно, купить, но попроси там
Крышкина, пусть так дадут. А мы про них за это напишем хорошо и красиво!
Напишем же, да?
Дима снова кивнул. Ему совершенно не хотелось думать о том, как именно
теперь просить семь билетов в президентскую ложу, что говорить девчонкам из
пресс-службы и что обещать взамен… Ну, правда, не материал же про их
премьеру…
— А цитируемость тебе надо увеличивать, Дима! — Кораблёв даже вздрогнул,
директор заговорил на два тона выше. — А то смотри, что получается. Ребята
пашут, с первых полос не слазят, их на части рвут, даже для радио записывают, а
ты всё по вернисажам порхаешь, а где «выхлоп»? Сколько у тебя «маёвок»?
— Это премий-то? Ни одной!
— А почему?! Правильно! Потому что цитируемость нулевая! Сколько раз
процитировали твой материал про гастроли голландцев? Правильно! Ни разу! А надо
так писать, чтобы цитировали, тогда и «маёвки» не заставят себя ждать! Тем
более там сейчас финансирование увеличили, и суммы теперь будут очень серьёзные
выплачивать. Как писать? Не знаю! Да и не мне тебя учить! Ты больше всех про
культуру знаешь, вот и давай! Понял, да? Не забывай, что ты теперь сотрудник
Мирового Информационного Агентства, входящего в пятёрку, если не в тройку,
лучших на планете, и просто обязан соответствовать этому высокому званию. И
чтобы на всех первых полосах: «Как сообщает МИА, в Светлом Пути самые светлые
культурные помыслы…»
— Вы прекрасно знаете, что пока я не начну писать про замороженных
младенцев…
— А мне и не надо, чтобы ты был как наши оперативные репортёры…
— Пока я не начну писать про замороженных младенцев, задержанные по вине
дебоширов авиарейсы и предсказывающих наступление весны мартовских зайцев,
никто меня цитировать не будет. И никаких премий, то есть этих, как они тут…
«маёвок», мне не видать. Хоть упишись про режиссёров и хореографов…
— Криминал и оперативка — не твоя забота. Но ты должен про культуру
писать так, чтобы тебя цитировали, как будто ты про взрыв магистрального
газопровода написал, который пару городов отключил от газоснабжения! Как? Не
знаю! Но знаю, что надо! Понял, да? Читал последние внутренние распоряжения?
Там и тебя касается, — директор протянул распечатку, — иди ознакомься, пока в
театр не усвистал! И смотри, в резиденцию не опоздай и про билеты мне на
годовщину не забудь!
— Хорошо!
Он вышел из кабинета и по пути к себе развернул письмо из столицы.
«…мы больше не берём на ленту новостей ДТП и пожары, если число погибших
в них меньше пяти человек. Это же касается убийств. Исключение составляют
погибшие дети, убийства известных политиков, коммерсантов, общественных
деятелей…»
Он поискал и нашёл раздел «Культура».
«…в сфере культуры самостоятельными новостями больше не являются:
премьеры спектаклей и кинофильмов, открытие фестивалей и выставок, презентации
новых книг, автограф-сессии авторов и встречи читателей с писателями, гастроли
и приезд высоких гостей, особенно если в регионы едут столичные театры и
звёзды, которых мы в состоянии отработать непосредственно в столице. Да и
потом, что они могут нового сказать, приехав в провинцию? Но с каждого из
перечисленных событий мы можем и даже обязаны сделать новость! Но только если
условный «Стас Михайлов» на концерте выйдет на сцену босиком, голый или
подожжёт барабанную установку. Ещё лучше, если его вместе с подтанцовкой и
оркестром увезут из концертного зала с приступом какой-нибудь условной кишечной
палочки…»
— Тьфу-тьфу-тьфу! Дай им бог здоровья… — машинально сплюнул он и
продолжил читать указания свыше.
«…Главным для нас по-прежнему остаётся цитируемость. А поскольку в
культурной сфере сегодня этот показатель самый низкий, считаю необходимым…»
Он пропустил пару абзацев.
«…Мы — Мировое Информационное Агентство, чья репутация зарабатывалась
годами напряжённого труда многих наших коллег, и мы, сегодняшние корреспонденты
МИА, просто не имеем права наплевать на их усилия и обязаны сохранить высокий
статус и планку, заданную ещё в тревожные годы…»
Вернувшись на место, Кораблёв выкинул распечатку в урну, покрутился в
кресле, стараясь оттянуть неизбежное унижение, протёр стёкла очков, допил
холодный чай, включил телефон, который обязательно нужно выключать при входе в
директорский кабинет, и обреченно набрал номер Оперного.
Март
— Я этнограф. Я капитан Кук у людоедов. Я штурман Филипп Каменщиков на
«Надежде» у Крузенштерна. Я просто исследую окружающий мир и населяющих его
особей. Веду бортовой журнал. Я разведчик. Шпион. Резидент. Монах Тук в засаде.
Лазутчик. Агент 007. Мне страшно. Весело. Тоскливо. Плохо. Интересно. Противно…
— Кораблёв тупо и далеко не впервые уговаривал себя потерпеть, но на этот раз
было особенно муторно, а его внутренний монолог был прерван хлопками пробок
шампанского.
— Корабель! Ну, ты что? Давай! Все уже тут! Только тебя не хватает! —
заорал с кухни главред Гриша Малоян.
— Щас! Почту отправлю! Пейте, если что!
— Мы ждём!
— Да!
Никакой почты у него не было, но и на кухню ноги не шли. Там на полном
серьёзе, с шампанским, виски, фруктами и двумя тортиками, отмечали внезапное
появление на карте страны острова Утро. Всего час назад был передан официальный
меморандум о результатах островного референдума, согласно которым «за вхождение
острова в состав» проголосовало 146 процентов населения. В меморандуме все это
было, естественно, названо «добровольным присоединением». То, что проведение
референдума обеспечивал, нисколько не скрываясь, Галантный полк в полной
экипировке, никого из его коллег, похоже, не смущало. Они уже скинулись и
сбегали до магазина.
— Я предлагаю считать наш скромный утренник открытым и выпить за новый
регион! Теперь, с наступлением Утра, — каламбурил Малоян, его голос гремел на
весь офис, перекрывая даже телевизор, — у нас есть новое море, новые курорты,
новые туристические маршруты, знаменитые пионерские лагеря, старая наша база
для нашего военно-морского флота, за которую больше не нужно будет платить
непонятно кому бешеную аренду. И, кстати, у нас добавится работы. Уже есть
распоряжение из столицы привлекать к командировкам на остров корреспондентов из
регионов. Наш краевой филиал на хорошем счету, так что надо уже решать, кто
первый отправится в путешествие. Кто смелый?
В ответ раздались гул голосов и звяканье посуды. Пили за первый тост.
— А кто незамужний-неженатый, имейте в виду, в Утре скоро будут создавать
региональное представительство МИА, туда понадобятся корреспонденты. На острове
сотрудников пока решили не набирать. Будут предлагать переехать нашим, с
Большой Земли. Насовсем. А может. вахтовым методом в первое время. Эх, я бы
поехал! Море! Солнце!
— Так езжайте! — Кто именно сунулся поддержать разговор, Кораблёв в общем
гуле со своего места не разобрал.
— А семью я куда дену? Говорю же, одиноких будут набирать, так что замуж,
девчонки, не торопитесь! Там, на острове, — моряки военные! Форма белая! Погоны
золотые! Красавцы! Но! — вдруг хитро подмигнул всем главред. — Я знаю, кто
первый поедет! Димка! — заорал он.
Ему всё-таки пришлось оторвать задницу от стула. Он уныло поплёлся в
кухню.
— Димка! Мне сегодня уже из резиденции губернатора звонили, есть
информация, что первым на остров отправится на гастроли наша краевая
Музкомедия. А значит, ты тоже едешь! Везёт! На солнышке погреешься!
— Я? На гастроли? Почему из резиденции?
— А ты забыл, что ли, кем у них директор раньше работал? И где? Старая
школа! Ещё не началось ничего, а у него уже чуйка сработала. Он уже гастрольный
график с министерством согласовывает.
— Ага, и плавки гладит…
— Так и ты гладь! Тебе ехать!
— Я не поеду!
— Потом обсудим! Тебе налить чего?
— Ничего! Я по будням стараюсь не пить…
— Ладно, ну, хоть яблочко вон возьми или апельсинку.
— Спасибо, я пойду, возврат в почте проверю. А то сам знаешь, какие там у
нас редактора.
— Давай через полчаса в переговорке? Я чую, тебе мозги надо поправить…
— Не надо мне ничего править, Гриша! Через полчаса…
Включённый на полную громкость телевизор бодро по пятому разу докладывал
о меморандуме, референдуме, волеизъявлении, даже уже о погоде на острове.
Кораблёв сел на место и воткнул в уши беруши. Ему действительно надо было
проверить возможный возврат материала про фотовыставку о Первой мировой войне.
Вдруг выяснилось, и очень жалко, что «на входе» никто об этом не предупредил,
уже в который раз поражался Дима, что в этой смешной конторе написание и
отправка заметки выпускающему редактору в столицу ещё не означали, что она
будет опубликована на сайте и попадёт в новостную ленту. Потому что столичному
редактору могло что-то не понравиться, и он отправлял заметку обратно. Что
могло не понравиться? Да что угодно. Выпускающий редактор мог просто не
поверить (sic!) автору, что в Светлый Путь везут какой-то живописный шедевр или
едет на гастроли знаменитый театр. Наличие гастрольного графика на официальном
сайте театра, присутствие в материале ссылок на официальные источники и цитат
будущих гостей редактора не смущало. Другой выпускающий мог вернуть материал о
визите какой-нибудь делегации заграничного университета с пометкой: «Неверно
написана фамилия иностранного специалиста, я спросила в международном отделе,
они знают всех, мы проверили в этом университете, там такого нет». То, что этот
иностранец, хорошо говорящий по-русски, сам полчаса назад продиктовал автору
заметки своё имя-фамилию по буквам, выпускающего ничуть не трогало. Но самый
гениальный возврат Кораблёв получил на материал про фестиваль современного
танца, где его собеседники-хореографы, естественно, использовали специальную
терминологию, которую он, что тоже естественно, свёл к минимуму. Свёл. Написал.
Отправил. Оставил только словосочетание contemporary dance. «Ничего не поняла!»
— гласил вердикт редактора, вернувшего заметку обратно. Текст тогда так и не
вышел. Хотя Светлопутёвское представительство МИА было информационным партнёром
фестиваля.
— Пошли поболтаем! — главный держал в руках стакан с вискарём.
Они спрятались в переговорке.
— Ты чего там, Дима, опять придумал?
— Ничего, Гриша! Я просто не поеду на Утро.
— В Утро! Поедешь!
— На Утро, Гриша… На остров, а не в остров! Говорите, пожалуйста,
по-русски! Я не поеду, потому что это аннексия, а на оккупированной территории
я работать не буду. Ты мне на входе обещал, что ни о чём, кроме культуры, я
писать здесь не буду.
— Так я тебе и не предлагаю о политике! Я тебе, кажется, про гастроли
твоего любимого, если я ничего не путаю, театра предлагаю написать. Да ещё и в
тропики на халяву скататься.
— Нет! Потому что завтра мне позвонишь ты или столица. Я знаю, что так и
будет. И меня, в порядке исключения, попросят написать про переход острова на
нашу систему налогообложения, про новую базу подводных лодок, про долбаный этот
Галантный полк.
— Это жизнь…
— Это не жизнь. Не культура. Не гастроли любимого театра. Это всё
политика! И гастроли эти — политика. Ты же сам про прошлую министерскую
должность их директора вспомнил. Не лечи меня!
— То есть ты отказываешься окончательно?
— Я не поеду на остров.
— А что столица скажет, тебе всё равно?
— Мне насрать!
— Не ори!
— Я не ору. Я просто никуда не еду. Точнее, еду домой. У меня сегодня
больше материалов нет. Пока, Гриш!
Дверь в переговорке стеклянная. Хлопнуть не получилось.
— Утро красит нежным светом стены древнего Кремля… — неслось ему в спину
из телевизора.
Апрель
— Выставка про присоединение острова Утро…
— Что, Женька, тоже накрячили? — вздохнув, перебил Кораблёв звонившего
ему пресс-секретаря Главной библиотеки Иванцова.
— Да нормально, — хрипло засмеялся Иванцов, — на каждый болт, как
говорится… Они мне про присоединение, а я им про указ Екатерины Великой,
аха-ха, зацени!
— Заценил. Пресс-релиз пришлёшь?
— А ты, может, прискочишь? Тут картинки красивые, фотоаппарат бы
захватил.
— Давай, Жень, тут делать всё равно не хрен. Через полчаса буду.
Литературно-живописную выставку «С добрым Утром!» Иванцов, ставший её
куратором, разместил в переходе из нового здания Главной библиотеки в старое,
навечно, кажется, закрытое на ремонт. Десяток живописных этюдов разных
светлопутёвских художников с видами Утренних крепостей, парусников и морских
закатов, книги по истории и мифологии острова Утро, старые путеводители, свежие
публикации о недавних мартовских событиях и, наконец, репродукции акварелей поэта
Валериана Кириенко.
— Вот тут и пейзаж с его домом, — Иванцов, не переставая посмеиваться и
хитро улыбаться, пытался говорить тоном заправского экскурсовода, — из стихов
Кириенко, посвященных Утру, мы сделали своеобразный коллаж в духе 1920-х годов.
Кириенко был гением места не только Коктейль-беля, но и всего острова, мимо
этой фигуры пройти было никак нельзя. Причем мы выбрали стихи, мало известные
широкой публике, подбирали их по полному собранию сочинений.
— А что там с императрицей-то? Неужто тоже в марте присоединила?
— Ну, не совсем, но близко! Манифест «О присоединении острова Утро,
полуострова Маманя и всея Утренней стороны» был подписан императрицей
Екатериной Второй 8 апреля 1783 года по старому стилю. Так что ко мне не
придерёшься.
Май
— Немцы — наши враги! Ты что, этого не понимаешь?!! Враги! — Самый
главный региональный редактор в столице даже не орал, он визжал в телефонную
трубку. Кораблёву захотелось вытереть ухо от слюней. — Ты что не знаешь? Они
вероломно напали на нашу Родину! Они убивали детей, евреев и красноармейцев!
Бомбили города, а на их месте строили концентрационные лагеря! Они взяли
Брестскую крепость! Если не знаешь, то кино посмотри! Не помню, кто снял!
Курская дуга! Сталинград! Малая Земля! Ты вообще учил историю? Они звери!
— Анатолий…
— Анатолий Петрович! — рявкнул самый главный региональный редактор,
который был моложе Кораблёва лет на пять.
— Хорошо, пусть будет Анатолий Петрович, только уж и вы тогда потрудитесь
мне не «тыкать»…
— Ты что понаписал?!! Какие играющие в шахматы и выращивающие в теплицах
розы пленные?!! Это враг! Никаких послаблений! Изнуряющий, изнурительный
очистительный труд, а лучше сразу расстрел! Высшая мера социальной защиты! —
Накал визга начал спадать, голос на том конце захрипел. — Где это ты видел,
чтобы враг в лагере самодеятельность организовывал и кружки по интересам? На
балалайке их, б…, учили играть! Оранжерею они построили!
— Я видел это на фотографиях в Государственном архиве административных
органов Светлопутёвского края. Как я и написал в материале, эти фото и другие
подлинные документы о пребывании немецких военнопленных в лагерях на нашей
территории были впервые представлены сегодня на выставке «Жизнь в плену»,
приуроченной ко Дню Победы. Немцы действительно жили здесь в довольно сносных
условиях. А вместе с ними румыны, норвежцы и итальянцы. У них был оркестр
русских народных инструментов и оранжерея. Они играли в шахматы, в футбол,
ставили спектакли, выращивали овощи и цветы. Строили жилые дома. В столице,
кстати, тоже… Сказать адреса?
— Они что, совсем с ума сошли у вас там в архиве?! Ещё и к 9 мая выставку
эту б…скую открыли! А в следующем году у нас юбилей! Это же вредительство! Ты
должен был не материал, а заявление в прокуратуру писать! Ох…ли!
— Перестаньте материться и «тыкать»!
— Они враги! — голос в трубке перешёл на стон. — Они убили миллионы
советских граждан! Фашисты! Сволочи! Нечисть! У меня дед под Прохоровкой… А
второй — до Будапешта дошёл…
— У меня тоже родственники воевали. А вы слышали, Анатолий Петрович, про
такое движение — «Примирение перед могилами» называется? Это народная
дипломатия, поддержанная на высшем уровне с обеих сторон. Вы знаете, что по
этой программе Германия ухаживает за могилами наших павших в боях солдат,
которые там лежать остались? А вот мы, к сожалению, за ними толком уследить не
можем, хоть соглашение и подписывали, но как всегда в нашей любимой стране —
финансирования недостаточно…
Самый главный региональный редактор пыхтел, набираясь сил.
— Но вот в Светлом Пути возле Сухореченского мемориала десять лет назад,
как раз к очередному юбилею Победы, поставили каменные кресты на могилах
военнопленных. Они здесь, прямо рядом с нашими умершими здесь в госпиталях
фронтовиками захоронены. И цветы несут, и венки, и свечи зажигают. И не только
дипломаты из Генерального консульства Германии, которое, если вы не знаете, у
нас в Светлопутёвском крае самым первым в стране открылось. И Дни немецкой
культуры проходят ежегодно. И кинофестивали. А война давно кончилась.
— На х… примирение! Немец — это враг! — Самый главный региональный
редактор наконец отдышался. — Материал я с сайта снимаю! Выпускающие редактора
здесь, ваш главный там и ты оштрафованы! Иди его обрадуй! Своим я сам скажу!
Придумал, тоже мне! Да ещё накануне Дня Победы!
— Материал нормальный! Штрафовать нас не за что! И мне очень жаль слышать
ваши пещерные вопли… Кстати, это не вы не так давно на семинар медиаменеджеров
в Берлин ездили за счёт принимающей стороны? Чего-то я такое видел, кажется, на
вашей страничке в фейсбуке…
— Уволен! Ты — уволен! Я тебе всё припомню! Какой у тебя индекс
цитируемости? Ноль! На хера мы тебя держим? Да про эту так называемую культуру
любой дурак напишет!
— Пишите…
— Я тебя не только уволю! Без выходного пособия! Я тебя зарплаты лишу за
этот месяц и всех твоих «маёвок»!! Сколько их у тебя?
— Не помню. Вы же всё равно выплаты по ним задерживаете. Мне ещё ни одной
не выплатили.
— И не выплатят! Я пишу представление на увольнение!
— Всего доброго, Анатолий Петрович, — Кораблёв выключил телефон.
Июнь
— Это не пойдёт! Дима! Это мы даже посылать в столицу не будем. Потому
что то, что ты здесь написал, требует согласования на самом верху! Причём сразу
и в президентском пуле, и у первого зама генерального, — Малоян поморщился и
закрыл текст.
— Гриша, что не так?
— А про что ты, по-твоему, написал?
— Про гастроли Драматического театра в Армении, которые совпадут по
срокам с переговорами на высшем уровне. И о том, что наша труппа надеется, что
на один из их спектаклей, возможно, выразят желание попасть высокие
переговаривающиеся стороны. Президенты придут, короче, в театр. Может быть. А
один из ведущих артистов драмы, этот старик Поэтов, он ведь родом из Еревана,
хоть и не армянин, очень на этот визит надеется. Что-то там пробивает по своим
каналам, говорят. Ты знаешь, что программу, которую он здесь в краевом телике
делает, как она… А! «Дорога на Ереван», что она пополам финансируется? Но у нас
на уровне края, а оттуда — на уровне тамошней администрации президента, или как
оно у них там называется… И он два-три раза в год там бывает. И гастроли эти…
Так что шансы есть… Что не так?
— Значит, смотри! Полгода уже работаешь, а ещё не научил никто…
— Больше, почти девять месяцев…
— Не перебивай, пожалуйста! Я тут тоже виноват, не объяснил, но ты же
этих сфер не касаешься… Короче, нам не рекомендуется упоминать в своих
материалах президента, на это в центральном аппарате есть специальный отдел —
президентский пул, получающий информацию о планах, графиках и передвижениях
первого лица прямо из его администрации. Если мы пишем что-то про президента,
мы должны обязательно согласовывать это со столицей. На согласование уйдет
пара-тройка дней. Оно тебе надо — такой геморрой? Не перебивай! Мне тоже
кажется, что не надо! И это правильно! Поэтому мы никогда не пишем о главе
государства. Когда он приезжает к нам, вместе с ним приезжают и аккредитованные
при нём журналисты — тот самый пул. И мы?.. Правильно! Опять не пишем про
президента. Пишем про театры, обменные гастроли, премьеры, международное
культурное сотрудничество. Но не про Ереван.
— А что не так с Ереваном?
— Красивый город, — вздохнул Малоян, родившийся в небольшой деревеньке в
окрестностях Светлого Пути и в Армении никогда не бывавший.
— Красивый, — Кораблёв тоже никогда не был в Ереване.
— И все материалы, в которых упоминаются этот красивый город и эта
прекрасная страна, ложатся на стол первому заму генерального. И он их все
вычитывает. Лично! Все! До одного! Ежедневно!
— Делать ему нечего?
— Напротив! Он очень занятой человек, но про Армению почитать время
находит. Всегда! Можешь считать это сентиментальной причудой. Но он просто
родом из тех мест и очень переживает, когда кто-то что-то пишет про его родные
края. Даже если речь, как в нашем случае, идёт о приезде туда небольшого
провинциального театра. Ты хоть представляешь, сколько придётся это
согласовывать? А если ему не понравится твоя заметка? Готов рискнуть?
— И?
— Материал никуда не пойдёт. А про гастроли нашей драмы, я уверен,
напишут ереванские газеты.
Июль
— Значит, смотри, Дима, в ближайшие три дня мы все работаем на форуме. Ты
тоже аккредитован, — Малоян щурился, но не от солнца, которого в Светлом Пути
не было уже неделю, а от дыма. После утренней планёрки это была уже четвёртая
сигарета.
— Гриша, можно, пожалуйста, не надо… — Кораблёву было лень три дня
торчать за городом, в Экспоцентре, и он нисколько этого не скрывал, — ну, какая
экономика, Гриша? Где я, и где экономика?
— Экономика, Дима, российская, а тебя никто не заставляет, между прочим,
про неё писать. Тем более что тут ты и правда ни тум-тум. Просто будешь там на
подхвате. Расшифровки будет вал. Работа тупая — ни в экономике, ни в политике
ничего понимать не надо, сиди да пиши, чего они там под запись наговорили.
Очень обяжешь.
— Да не вопрос, тем более у меня и тем на эти дни особых нет.
— Кстати о культуре, — Гриша подмигнул, — там столица распорядилась,
чтобы на время форума у нас, кровь из носу, пару-тройку новостей культурных
процитировали. И чтобы бомба! Чтоб не только все эти заседания, подкомиссии,
рамочные соглашения, договоры о намерениях, индексы, фьючерсы, баррели и прочая
хрень… Нужно что-нибудь о высоком, но не просто балет-шмалет, а чтобы серьёзно!
— Да какой балет-омлет?! Июль на дворе! Сезоны закрыты. Все разъехались.
Лето! Откуда я вам бомбу возьму?
— Не знаю, но распоряжение надо выполнить, там напротив него сразу три
красных восклицательных знака!
— Ну, ведь херня!
— Согласен! Но если в ленте и на сайте будет один экономический, хоть и
всероссийский форум, это скучно. Надо разнообразить.
— А криминал?
— Криминал само собой, оперативка будет, но культурка нам тоже нужна. И
не просто культурка, а цитируемость, Дима! Ну, позвони там кому-нибудь. Пусть
пороются в закромах.
— Да в отпусках все!
— Новости надо создавать! Нет повода — придумай!
— Я повторяю, лето. Я ничего не обещаю… И извини, у меня телефон…
Кораблёв вышел из курилки. Звонил главный хранитель Музея истории
Светлого Пути.
— Да, Серёжа! Привет, обрадуй меня! Но не говори, что ты тоже в
Экспоцентр едешь сегодня. Потому что мне очень новости нужны. Но не с форума,
даже если вы там свой павильон ставите.
— Мы ставим павильон, у меня парики, камзолы, кринолины, Пётр I будет
опять Светлый Путь прокладывать, монеты сувенирные чеканить и с медведями опять
плясать. Самовар на дровах, казаки на конях, танцы с народным ансамблем и
презентация книги «Путёвые характеры Светлопутёвского края». Давай про книжку
напишем?
— Напишем, Серёжа, но мне нужна бомба. А ты сам позвонил! И никто тебя за
язык не тянул летом в отпуск не ходить. Есь чё?
— Неа!
— А если найду?
— Нет, Дима…
— Серёжа, давай прославимся!
— Блин, Дима!
— Что, Серёжа?
— А ты сможешь директору нашему позвонить? Есть там одна замутка, но я
сам не могу, только через начальство.
— Серёжа, ты сам начальство!
— Я — не такое! К тому же мне напрямую запретили об этом журналистам
рассказывать. Она сама хочет! Пресс-конференцию, специалистов привлечь, может,
к вам в МИА и придём. Позовёте? Но после форума, чтобы не затеряться среди
экономических новостей.
— Продуманные все. А друзьям можно рассказать?
— Но ты же напишешь сразу, а мне влетит!
— Да никто не узнает, Серёга! Кроме нескольких миллионов наших прекрасных
читателей.
— Дима!
— Серёга!
— Я, короче, в Экспоцентр, меня уже орут, там директор в машине. Ты же
там будешь? Мы в пятом павильоне.
— Серёга, Серёга! Чего ты мне сказать-то хотел? Чего тебе запретили?
— Да мы тут в фондах рылись…
— Серёжа, не томи!
— Картинку нашли… маслом… кисти Рубенса… кажется…
Август
Кофе Кораблёв не пил, но с главным хранителем Музея истории всё-таки
встретился в его любимой кофейне.
— Ты только никому не говори, Димка, — тот шептал еле слышно, уткнувшись
носом в кофейную пенку, — к нам вчера из Комитета приходили. Выставки про
Вторую мировую с фотографиями союзников не будет.
— Почему?
— Я при разговоре не присутствовал, но комитетчики очень, говорят,
расстроились, что нам фотки прислали из собраний Имперского военного музея в
Лондоне, Национального управления архивов и документации США и Библиотеки
Конгресса США. Мы ведь теперь, как выяснилось, опять с Америкой не дружим.
— Б…! Опять холодная война?! Но история Второй мировой при чём?!
— Чё как маленький! И не ори! Я тебе этого вообще рассказывать не должен!
Меня тут нет!
— Меня тоже! Я вообще кофе не люблю! Что делать-то будете? Про выставку
все анонсы уже написали. И консульство комментировало…
— Что делать… Сейчас разошлём официальный пресс-релиз, в котором решено
сослаться на долгожданный косметический ремонт, который будет скоропостижно
организован в фотографическом отделе.
— И никто никогда официально вмешательства органов не подтвердит…
— И я тебе, Дима, тоже про это не говорил! Какие органы? Ждём штукатуров
со штукатуркой!
Пока Кораблёв возвращался в офис, пресс-релиз от музея уже пришёл на
редакционную почту. Параллельно на сайтах нескольких интернет-изданий появилась
информация о вмешательстве Комитета в дела музея. Коллеги ссылались на
«источники, близкие к органам, но пожелавшие сохранить инкогнито». Самое
поразительное, что об этом же умудрилась написать на своём сайте, в разделе
«Завтра в газете!», и Главная Краевая газета, у которой учредителями были
губернатор и правительство края.
— Что думаешь, Дима? Надо как-то написать… Но лезть на рожон не стоит.
Правда же, товарищ майор? — Малоян подмигнул настенному календарю с символикой
Комитета, к которому почти каждое утро перед планёркой, как бы в шутку,
обращался с докладом. — «За время дежурства на вверенной вами нам территории
происшествий не произошло»…
— Мне подтвердили в музее вмешательство Комитета. Но неофициально. И
никто вслух этого никогда не скажет. Все боятся! И как тогда про это писать?
Комментарий у Комитета попросить? Хрен они чего скажут! А цитировать сказки
венского леса про ремонт, из-за которого якобы не состоится выставка, это бред!
— Но выставку отменили?
— Да.
— Надо написать.
— Напиши! Напиши, Гриша! Я не могу!
— Я напишу, Дим, думаю, у меня получится.
В тексте, который вышел через час, представители пресс-службы Комитета
опровергли информацию о своей причастности к отмене выставки, а пресс-секретарь
Генерального консульства США в Светлом Пути назвал причины её отмены
«техническими».
Экспозиция всё-таки открылась через две недели в соседнем кинотеатре
после того, как кураторы добавили к американским и британским фотографиям
снимки советских фотографов, сделанные в Сталинграде, блокадном Ленинграде и
тыловом Свердловске. А девочку — автора заметки на сайте Главной Краевой
газеты, написавшей про визит сотрудников Комитета в музей, — уволили в тот же
день. На бумаге эта заметка так и не вышла.
Сентябрь
— Владимир Николаевич, пожалуйста, не бросайте больше трубку! Это я —
Дмитрий Кораблёв! Вы как себя чувствуете?
— Нормально… — язык драматурга заплетался, но он хотя бы не нажал
«отбой», как двенадцать раз до этого.
— Владимир Николаевич, мне нужен от вас официальный комментарий для
Мирового Информационного Агентства по поводу случившегося в самолёте. Что стало
причиной скандала на борту? Вас кто-то оскорбил?
— Меня? Когда? Кто?
— Спроси его, сколько он выпил. И чего! — громко прошептал за плечом
Малоян.
— Я всё слышу! — вдруг совершенно трезвым голосом сказал Кораблёву в
другое ухо Даляко.
— Да, Владимир Николаевич, извините! Но если вдруг решите и про выпивку
рассказать, я возражать не буду…
— Я потерял пьесу, Дима, — всхлипнул Даляко, — там, в самолёте, когда они
меня вязать начали. Где я её сейчас возьму? В этой! Долбаной! Праге! — он чуть
не плакал.
— В смысле, вы не сохранили текст в компьютере? Вы писали прямо в полёте?
— Кораблёв не стал добавлять «пьяный»…
— Нет, Дима! Я же никогда новые пьесы сразу в ноутбук не пишу! Потом уже,
на чистовик. А так-то всё по старинке! Ручками, ручкой шариковой, на оборотках!
Она у меня в сумке была — пачка бумаги. А когда я тут, в гостинице, очнулся,
пьесы нет! Дима, она же гениальная была, Дима!
— За вас поручились организаторы фестиваля. Вас выпустили, чтобы вы
смогли выполнить обязательства по постановке спектакля. Вам ещё предстоит
судебное разбирательство. И наверняка большой штраф, если не хуже. Вы можете
прокомментировать, почему произошла ссора? И почему вас задержали?
— Я напился, потому что боюсь летать! И всегда боялся! Но ехать до Праги
поездом — это терять слишком много времени. Поэтому я полетел! И взял в
duty-free литр водки. Хотя начал ещё в аэропорту. Знаешь, там наверху такой
барчик, рядом с лифтами? Нет? Не знаешь?
— Знаю.
— Тогда можешь дать такой комментарий — я боюсь летать, поэтому напился!
Я живой человек, хотя и гениальный режиссёр и драматург. Поэтому боюсь. А тут
ещё этот сосед. Не понравился я ему. А я не рубль, чтобы всем нравиться. И
пьяный был… А они мне: сидите тихо, вам штраф выпишут! А пускай! Денег у меня
не много, но я оплачу! Да и зачем мне деньги? Всё равно помирать скоро, а в
гробу карманов нету! Меня посадят?
— Всё будет хорошо, Владимир Николаевич! Спасибо за комментарий! А как
называется пьеса?
— Которую я в Праге поставлю? «Вишнёвый сад». И уж поверь мне, Дима, это
будет гениально!
— Да нет же! Пьеса, которую вы потеряли?
— Не скажу! Плохая примета! Пока не написана, говорить нельзя! Не
уговаривай даже! Бывал в Праге? Где тут нормальное пиво?
— Спасибо, Владимир Николаевич! Простите, что побеспокоил! Пожалуйста,
берегите себя!
Кораблёв положил трубку, выключил диктофон и повернулся к главреду.
— Два материала, Гриша! Комментарий про алкоголь и пьеса! Есть заголовок!
Он ведь пьесу потерял! Отличная новость!
— Пиши! И отправляй, пока до него ещё кто-нибудь не дозвонился!
— Ага, — Дима застучал по клавиатуре, — а «ключи»?
— «Происшествия», ну не в «Культуру» же! Солнце русской драматургии село
в Праге!
— Закатилось…
— Хоть процитируют тебя, «маёвку» получишь, — Гриша пошёл перекурить.
Пьяный Даляко перезвонил через два часа.
— Ты напиши там! Нашлась пропажа! Представляешь, мне ее уборщик из
самолёта принёс. Простой чешский паренёк! Пылесосил салон и собрал бумажки
из-под кресел. Знаешь, Дима, я его героем своей новой гениальной пьесы сделаю.
Надо ему только имя придумать…
Октябрь
— Дима, у тебя что? — Достальский уехал в Карловы Вары гулять в лесу и
контролировать подготовку его тамошнего дома к зиме, поэтому планёрку проводил
Малоян.
— Ничего, Гриша.
— Совсем ничего?
— Тишина…
— Но ты помнишь мою любимую поговорку? Нет новости — придумай! Может,
даты какие есть круглые?
— 74 года Джону Леннону. Отметим?
— Очень смешно… Думай, короче!
— Чё тут думать? Не юбилей, но в Beatles-клуб я позвоню.
— Ага! Ещё что у нас сегодня?
Через пятнадцать минут Кораблёв, исчеркавший котиками половину очередного
блокнота, без особой надежды позвонил в Beatles-клуб.
— Мы субботник делаем, как обычно. Снегу вон опять намело. Набережную
разгребём перед памятником, — вице-президент клуба говорил скучно и вяло.
Кораблёв выключил телефон и вернулся к котикам.
— А может, они шотландцев позовут? Ну, этих, которые фестиваль делают
здесь? День рождения у Джона, конечно, но зато у Пола фамилия шотландская, —
вмешался Малоян.
— И чего? Тоже будут снег грести? В килтах? Картинка отличная, конечно…
— Ну, не знаю… Пусть битлов тоже в килты нарядят. И в береты. Ярко на
фоне снега получиться должно…
— Спасибо, Гриша!
Кораблёв позвонил президенту Светлопутёвско-Шотландского общества
Метрову. Тот ухватился за идею с ходу.
— Свяжемся сейчас с Beatles-клубом. Что у нас есть? Всем шарфики повяжем!
Всех примем в почётные члены СПуШО. А Полу Маккартни и Ринго Старру я сейчас
письма сочиню и напишу. Отправим им красивые дипломы. Эх, Джон с Джорджем до
нашего субботника не дожили! Ну, что, встречаемся через два часа на
Диагональной? Перед памятником? Фотик, Димка, не забудь! Наряжаться будем!
Ноябрь
— Кажется, у нас есть новость, которая оскорбит чувства верующих, —
Кораблёв заглянул в курилку.
— Что стряслось, Дима? — главный редактор погасил сигарету.
— Мне из «Бригантины» звонили. Говорят, Репейников подарит завтра икону
храму.
— Репейников? Писатель? У которого отряд пионерский? Который «Жеребёнок и
ветры» написал?
— Ну, может, самое время о душе подумать…
— Бред! Где Репейников, и где храм православный с иконами… Что хоть за
икона?
— А я вот записал, щас… «…Список с уникального образа XVII века — икона
Спас Эммануил, изображающая Иисуса Христа в 12-летнем возрасте…» Я позвонил уже
настоятелю храма, куда Репейников собрался её передавать, он говорит, подлинный
образ, с которого копию сделали, в Третьяковке в Москве хранится.
— А пионерское прошлое и настоящее писателя батюшку не смущает?
— Я спросил, Гриша! Он говорит, погоди, тут цитировать надо:
«…морально-нравственные ценности, которые Репейников всю жизнь передаёт своим
воспитанникам, суть библейские заповеди…» — конец цитаты.
— Капец! Кто бы это самому Репейникову сказал году этак в 61-м, когда он
свою «Бригантину» создавал… Икона для храма! Пиши, Дима, что делать-то…
— Там ещё батюшка этот ввернул, что образ редкий, потому что икона
некоторое время считалась неканонической, но я опять процитирую: «Известно, что
особенно эта икона помогает детям». Конец цитаты.
— Висит, такая, в Третьяковке и помогает… Вставляй цитаты! И про
пионерские библейские ценности обязательно тоже не забудь!
— Жалко, с самим Репейниковым не поговорить, опять плохо себя чувствует,
берегут его родственники, тем более что завтра в храм ехать, а он же редко
сейчас куда-то выходит. Но есть комментарии от командиров «Бригантины», от
батюшки и от художника, который икону писал.
— Чего художник сказал?
— Что они с батюшкой тридцать лет назад в «Бригантине» вместе занимались.
И на шпагах дрались, и под парусами ходили. Но это ещё не самое главное!
— Дима!
— Я родственников расспросил, чего это вдруг ему икону дарить втемяшило?
— И чего?
— Да, говорят, писателя знание вдруг настигло — нарвался где-то в архивах
года три назад на сведения о своём отце…
— Только не говори, что он священником был!
— И дед его тоже! И арестовывали их за это в 1936 году. Но как-то
отпустили. И они потом всю жизнь от всех это скрывали! Прикинь! Они ещё и
дворяне! Польские!
— Дима, ты им веришь?
— А какая разница? Новость же есть! Сделаем!
Декабрь
— Вас приветствуют музыканты группы «Кофемашина»! Извините, что к вам
обращаемся! Сами-то мы местные! Но карман с деньгами всё равно отрезало
поездом! Подайте, кто сколько может! Не на пропитание! Нет! На фестиваль! Мы
собираем деньги на проведение традиционного и любимого, я надеюсь, всеми вами
фестиваля «Путёвый старый рок»! Не проходите мимо! Денежные средства вы можете
кидать в чехол от гитары! — Бессменный главный кочегар «Кофемашины» Володя
Нушрок поправил длиннющий разноцветный шарф, одёрнул серый короткий бушлат и
заголосил на весь подземный переход:
Когда мне было десять лет,
Я со шпаной тогда связался…
— Простите! Что тут происходит? — Два полицейских в стандартной форме,
украшенной нашивками с логотипом Светлопутёвского метрополитена, с трудом
пробились сквозь мгновенно заполнившую переход метро толпу. — Разрешите
представиться: старший сержант Пихун.
— Младший лейтенант Пискун. Метрополиция! Ваши документы!
…Я научился воровать,
И каждый день я напивался…
— А что, сержант, здороваться устав не дозволяет? — Нушрок безошибочно
вычислил старшего в наряде.
— Простите, Владимир Владимирович, добрый день! Нарушаете! — Пихун ни на
секунду не потерял самообладания. Даже не смутился.
— Я так понимаю, документы мои вам уже не нужны? — музыкант широко
улыбнулся.
— Обижаете, Владимир Владимирович! Кто ж «Кофемашину» не знает! Но
порядок быть должон! А вы его нарушаете! Покажите документы и разрешение на
организацию концерта на территории Светлопутёвского метрополитена.
— Да мы ж просто в переходе песенки попеть решили…
— Это не переход! Это территория Светлопутёвского метрополитена, а
значит, режимный объект! — влез Пискун. — И, кстати, товарищи журналисты,
предъявите разрешения на съёмки на территории режимного объекта.
В гуще народа кто-то захохотал. В переходе стало заметно светлее, и не
только от фонарей на телекамерах и фотовспышек, но и от смартфонов с
планшетами, которыми ощетинилась толпа. Снимали все. На всё.
— Прикинь, в натуре! Я щас прямо рядом с Вовой Нушроком! — хвастался
кому-то в телефон пацанчик в синих трениках с двумя белыми полосами и в куцей
чёрной ветровке. — Да где, б…я?! В метро, в натуре! Они тут прямо щас играют!
Зуб даю! Их щас менты тут спендикрючат! — Кожаная кепчонка у пацанчика от
волнения ездила по стриженой башке со лба и на затылок как будто сама собой. —
Да сиди, б…я! Не успеешь ты сюда приехать! Я щас сам буду! Концерт тока
досмотрю и с Вовкой сфоткаюсь! Да привезу ганджубасу, привезу! Не ссы!
Голуби летят над нашей зоной,
Голубям нигде преграды нет…
Прерванную было песню подхватил Вова Марафонец — второй кочегар
«Кофемашины», гитарист и лучший друг Володи Нушрока.
— Прекратите нарушать! — завизжал вдруг Пискун, непонятно к кому обращаясь.
¬
Толпа напирала. Переход, а также входы и выходы со станции метро «Площадь
1825 года» оказались закупоренными.
— Я буду вынужден вызвать подкрепление и оформить задержание! Прекратите
играть! Я запрещаю вам петь! — надрывался Пискун.
— Чё, прям Володю Нушрока в каземат потащишь? — искренне удивился третий
участник концерта Лёва Бенди — директор фестиваля «Путёвый старый рок»,
бизнесмен, сделавший в 90-е деньги на бензине и вовремя успевший выгодно
продать все свои заправки. Вспомнив буйную юность, он возродил собственную так
и не добившуюся когда-то популярности рок-группу «Пот», опять надел косуху и
стал вкладывать заработанное в раскрутку молодых музыкантов.
— Давай, Пискун! Винти нас! Я очень хочу посмотреть, как это у тебя
получится! — орал Бенди, а его роскошная, похожая на одуванчик, седая шевелюра
ходила ходуном от хохота вместе с огромным, вываливающимся из полосатых штанов
пузом.
Толпа загудела и ещё ближе подалась к музыкантам. С тыла напирали.
— Замнировали, што ли, станцию-то? — волновалась на галерке какая-то
тётка. — Грила я те, Васька, на хрен ентот ихний «Оби» вместе с «Макдональсом»!
Чё попёрлись в Светлый Путь ентот! В сельпо бы гвоздей купил!
— Цыц, дура! Не порть песню!
Не гони нас, дядя, из подъезда!
Марафонец продолжал орать и терзать гитару. В чехол из толпы сыпалась
мелочь.
— Акция называется «Путёвый старый рок на аске», — Лёва Бенди
переключился с лейтенанта на журналистов и заговорил официальным голосом
директора фестиваля. — Это… ну… от английского это, сленгового ask — аскать —
клянчить деньги у прохожих. Так хиппи делали, помните? А-а-а! Вы же мелкие все!
Не помните! Ну, хоть в кино кто-то видел? Видели? Ага! Короче, мы их культурой
переболели и вот решили тоже попробовать. Я лично впервые сегодня играю в
переходе! В кабаках было, на танцплощадках, но чтобы в переходе… Конечно, мы не
столько просим денег, сколько пытаемся привлечь внимание к нашему фестивалю…
— Товарищ старший сержант, — Кораблёв и ещё несколько микрофонов ткнулись
в тройной подбородок Пихуна, говорили, перебивая друг друга, но примерно одно и
то же, — вы можете пояснить, о каком именно разрешении на выступление в
переходе идёт речь? И почему тогда вы не спрашиваете такую же бумагу у
музыкантов, которые побираются прямо в поездах метро…
— Все комментарии только через пресс-службу краевого главка! — перекричал
гвалт сержант и забубнил в рацию, — неподчинение законным требованиям
представителей власти, нарушение закона о свободе собраний, несанкционированный
митинг, отсутствие разрешения на выступление на территории метрополитена,
нарушение режима на специальном режимном объекте.
— Тихо! — У Нушрока на гитаре лопнула струна. Бздынь перекрыл гам толпы.
На секунду и правда стало тихо. — Мы попытались провести акцию в поддержку
молодых музыкантов, которые выступят в январе на нашем фестивале. Хотели
немножко попеть песенок. Но подчиняемся требованиям сотрудников правопорядка!
Уходим! Всем спасибо! Вам автограф? — Он привычно расписался маркером на
подставленной ладони.
Музыканты попрятали инструменты в чехлы и бочком-бочком стали пробираться
к выходу на улицу Декабристов.
— Володя, пой ещё! По хрену на ментов! Чё за дела они тут мутят! Мы тебя
в обиду не дадим! — гудела толпа.
Кораблёв кое-как сквозь гомон надиктовал в редакцию по телефону текст
материала и тоже принялся пробиваться к лестницам наверх, к Лермонтовскому
проспекту. Народ потихоньку рассасывался.
Вернувшись минут через двадцать в офис, он обнаружил на клавиатуре сразу
три записки: «Звонили из ГУВД!»; «Дима! Срочно перезвони Поспелых!»; «Тебя
Николай Валерьевич искал! Очень хотел!».
— Привет, Коля! Привет, дорогой! Чего? — с начальником пресс-службы ГУВД
Светлопутёвского края, полковником Николаем Валерьевичем Поспелых, они были
знакомы лет сто, ещё с тех пор, когда Поспелых мёл тротуар вокруг
парикмахерской, где Кораблёв работал сторожем. — Что стряслось? Здравия желаю!
— Привет, Дима! Это самое… Материал твой надо поправить про метро…
— В смысле, поправить?
— Заголовок.
— Не понял…
— Смотри, что ты пишешь… ты же писал? «Полиция метрополитена пресекла
импровизированный концерт группы «Кофемашина» в переходе метро…»
— А надо?
— Во-первых! Дима, полиция ничего не пресекала! Это надо переписать!
— Коля, ты чего? Мыла поел? Как не пресекала, когда я своими ушами…
— Не пресекала!
— Тебе процитировать, чего сержант…
— Старший сержант!
— Похер! Процитировать, чего он по рации докладывал? У меня всё на
диктофоне. Прислать тебе? Послушать хочешь?
— Не пресекала! Надо переписать! Генерал уже звонил, а мне скандал не
нужен!
— Если не нужен, то чего тогда скандалишь?
— Дима, Дима!
— Что, товарищ полковник?
— Переписывай, а то меня генерал сожрёт! Рок-звезды, б…я. Устроили
пиар-акцию… «Поддержка молодых музыкантов», — передразнил он, — лишь бы
выпендриться! Ты же понимаешь, зачем они это?
— Я всё понимаю… и про тебя, и про них…
— Ничё ты не понимаешь! Давай перепишем, а?
— Я ничего переписывать не буду, а вот твой комментарий опубликовать
могу. Будешь?
Полковник в трубке пыхтел. Думал. Взвешивал. Кораблёв не выдержал.
— Коля!
— Ладно, пиши! — Поспелых глубоко вдохнул. Выдохнул. — Цитата. «Как
сообщил Мировому Информационному Агентству начальник пресс-службы краевого
ГУВД, полковник полиции Николай Поспелых, сотрудники полиции Светлопутёвского
метрополитена действовали в рамках правового поля. Их требования к музыкантам
представиться и убедиться в наличии официального разрешения на выступление были
абсолютно законными. Уверен, что, обратись они с просьбой к руководству метро
спеть две-три песни в благих целях, они бы получили такое разрешение. Более
того, сотрудники полиции обеспечили бы общественный порядок во время акции».
Конец цитаты. Только, Дима, вставь в уже готовый текст, который уже на сайте,
как будто мы с тобой сразу, ещё во время акции их, поговорили. А то генерал…
Январь
Ежегодный губернаторский Бал прессы проходил, как всегда, в резиденции.
Соблюдая правила игры, Кораблёв пришёл на него в костюме и при галстуке.
Впервые за двадцать лет работы журналистом пришёл. Раньше как-то повода не
было. Да и желания.
Желания не было и в этот раз. Но пришлось. «Поработать мордой».
Министр культуры Греков изволил отметить его «за профессионализм и
весомый вклад в освещение мероприятий Года Культуры в Светлопутёвском крае».
Венчал благодарственное письмо герб Светлопутёвского края. На гербе, как
водится, красовался вомбат, сжимающий батат. Под зверьком на изогнутой алой
ленте золотом вился девиз: «Светлопутёвский край — путёвый край державы!»
Поминутно оскальзываясь в своих кожаных штиблетах на слишком тонкой для
январской позёмки подошве, Дима вернулся в офис.
На столе его лежало уведомление о «маёвке»: «Дмитрий Кораблев, — писал из
столицы самый главный региональный редактор, — выпустил замечательный текст по
концерту «Кофемашины» в подземном переходе, который внезапно решила разогнать
милиция. Вообще, у Дмитрия наметился очень серьёзный прогресс, «культурные»
тексты в его исполнении стали активно цитироваться. Что касается «Кофемашины»,
то у истории есть предыстория. — Тут самый главный региональный редактор
перешел на курсив, ещё и подчёркнутый жирной линией. — Лучший экспромт — хорошо
подготовленный экспромт. Все сообщения, вся информация, которая может быть
написана до события, должна быть написана заранее. «По факту» — только
дополнения, цитаты. Событие — это дедлайн. Если мы пишем после события, мы
гарантированно опаздываем, а опаздывать нам нельзя. — Курсив кончился так же
неожиданно, как и начался. — Возвращаясь к «Кофемашине», мы никак не ожидали
вмешательства милиции. Поэтому у нас была «рыба» про неформальный концерт, но
она очень пригодилась, мы её вставили в «оперативный» текст, вышли раньше
конкурентов и сразу дали очень подробную, насыщенную заметку. Кстати, Светлый
Путь отметился ещё несколькими очень интересными публикациями. Мы получили
оперативную информацию со встречи главы МИД Германии со светлопутёвскими
студентами. Это целый детектив, целая операция по внедрению в аудиторию,
которую закрыли для прессы, но не для нас. Браво!»
Дима вздохнул, раскопал в пачке обороток чистый лист и, старательно
выводя почти печатные буквы, написал: «Директору Светлопутёвского краевого
представительства МИА Достальскому Ф.М. от корреспондента службы новостей
Светлопутёвского краевого представительства МИА Кораблёва Д. — заявление —
прошу уволить меня по собственному желанию. Дата. Подпись».