Антон Ратников. На районе. — «Нева», 2016, № 1
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Роман Антона Ратникова с нарочито приземлённым, «пацанским» названием «На районе» начинается тирадой, с ходу встающей в противоречие, если не в противоборство с заголовком.
Первая глава романа — «Древние греки».
Первые его строки содержат историософское сопоставление:
«Мы выросли на осколках старой цивилизации, как греки.
Почти как греки.
Эллины оставили не так уж и мало своим потомкам: труды Аристотеля, обширную мифологию, любовь к вину, мужеложство, рабство. Наконец, более-менее сохранившиеся Афины, по которым бродят толпы туристов.
Нам тоже кое-что перепало от предков. Автобусные остановки. Система опорных пунктов милиции. Трубы теплоэлектростанции, выглядывающие из-за домов. Построенный на средства от коммунистического субботника детский сад. Наконец, однотипные дома, собранные из железобетонных конструкций».
Главная несущая смысловая конструкция здесь — «почти как греки». Возможно, ради неё и писалось это слегка тяжеловесное вступление. «Почти» следует читать как «совсем нет».
Противопоставления древних греков по-свойски «нам» продолжаются и множатся, превращаясь в насмешку над «нами».
Гвоздём сравнения не в «нашу» пользу становится упоминание типового кинотеатра «Прометей», поставленного на районе и «облагороженного» статуей Прометея, спасающего от орла одной рукой печень, другой — огонь. Младшие школьники с ухмылками разглядывали набедренную повязку титана, а «взрослые, хмыкая, намекали на то, что статуя — не что иное, как аллюзия на цирроз».
Судя по всему, автор хотел построить свой роман в ключе цивилизационного подхода. И построил. («Цивилизационный подход — анализ общественного развития, когда история народа рассматривается не сама по себе, а в сравнении с историей других народов, цивилизаций», — подсказывает энциклопедия).
И в этом, как мне кажется, главный недостаток произведения Антона Ратникова.
Впрочем, буду справедлива — недостаток этот не сильно бросается в глаза, не мешает чтению, не выпирает из текста, подобно плохо замаскированной арматуре. Напротив, чтение «На районе» — занятие вполне приятное и несложное. Ведь «На районе» — по сути, не роман с цельным сюжетом и структурой, из которого невозможно вынуть ни единую деталь. Это книга, составленная из практически самостоятельных историй, соприкасающихся между собой какими-то узлами, но в целом жизнеспособных и друг без друга.
«На районе» — набор «баек» из жизни района. Концепцию литературного произведения, более устойчивую в истории литературы и более воспринимаемую читателем, чем набор баек, пожалуй, трудно себе представить. Безотказность серии «баек» в плане покорения читателей доказал ещё Джером К. Джером в своей повести «Трое в лодке, не считая собаки». Историю путешествия трёх приятелей в лодке по Темзе, кстати, многие литературоведы склонны считать романом, а не повестью — потому, что бесчисленные байки задают истории бесчисленность сюжетных линий, что является одним из характерных признаков романа.
«На районе» отличается от английского «первоисточника» тем, что в нём нет даже призрачного сюжета, объединяющего байки в дискретное, но всё же связное повествование. В роли внешнего «формирователя» логики построения череды историй — каковым у Джерома служат сборы в дорогу и само плавание — у Ратникова выступает вышеупомянутый цивилизационный подход и взгляд «сверху», с высшей точки исторического развития. Высшая точка здесь вполне объяснима, но до этого мы дойдём своим чередом. Но не могу не отметить, что понять, где в этом произведении автор, сперва, пока не додумаешься до «высшей точки», сложно.
Вопрос о жанровой принадлежности «На районе» — роман или повесть — я бы тоже поставила. Да, здесь много действующих лиц, причудливо переплетённых сюжетных линий, и в итоге вид «на район» получается панорамным, причём — повторюсь — сверху. Ну чем не роман?
Однако, на мой взгляд, панорама эта плоскостная, не имеющая глубины и объёма, да и людьми, то есть характерами, не слишком богатая. И потому я бы определила «На районе» как «повесть». Величина позволяет. «На районе» умещается в одну журнальную книжку, чего с романами, как правило, не бывает.
О персонажах повести — тех, кого плоховато видно на фоне панорамы, — стоит сказать особо.
Герои «На районе», начиная с «одного из главных бандитов на районе» Филина, скорее, не человеческие натуры, а функции, необходимые автору, чтобы прописать какую-то его собственную мысль. В большей степени мысль, чем наблюдение.
Итак, «На районе» живут и немножечко, в рамках «своей» истории (лишь некоторые персонажи переходят из байки в байку), действуют: бандит Филин, впоследствии покойный (тут лучше Булгакова не скажешь!); его «идеальная спутница» Тася, приобретшая стиль вместе с бандитскими деньгами и детьми-двойняшками; дурачок Иван и его собака; прокоммунистически настроенный Ильич, ругающий с балкона демократов каждый вечер в 6 часов, когда начинаются вечерние новости; мизантроп Глеб Палыч; безнадежно сердобольная мать-одиночка Лена с ребенком-семиклассником; продавщица Раиса, маскирующая женское одиночество уходом за пожилой соседкой Зинаидой Петровной; воришка и маргинал Лис; положительный работяга (впоследствии, с закрытием завода, оставшийся без работы и смысла жизни) дядя Вадик; несгибаемая, как перпендикуляр, учительница математики Галина Львовна, одинаковая во всех социальных строях; молодой учитель-невротик Дмитрий Юрьевич; неприятный Шеф, взрослая шпана, ворочающая полукриминальными делами; ещё более неприятный Зуб, его кореш, наркоман; алкаш Харитонов; отличник Кирилл Линкович, трудно «сживающийся» с отчимом; неудачник Олег Прокофьев, купивший у Шефа машину дяди Вадика; «командирша» Алла Семеновна, которой вечно больше всех надо; участковый; и даже некий то ли педофил, то ли просто придурок, заманивший в гости и напоивший самогоном школьников Костю и Диму (но они героически спаслись, огрев хозяина квартиры пепельницей).
Уже по этому раскладу персонажей понятно, о чем повесть «На районе». Комплект действующих лиц в точности тот, что необходим ретроспективному произведению про «лихие 90-е». Это какой-то узнаваемый литературный тренд. Узнаваемость продолжается и в образе мыслей, поступков, судеб персонажей. Кто-то сломлен вместе с эпохой, кто-то разительно переменился, а кто-то тщится под неё подстроиться. А у кого-то — у школьников Кости и Димы, например, — вся жизнь впереди, но есть ли у них на деле что-то впереди, кроме прозябания на районе?..
Надо отдать А. Ратникову должное: написана повесть умело и бойко. Выше я говорила, что читать «На районе», в принципе, приятно. Проблема в том, что критик, помимо приятности, ищет в прочитанных книгах ещё и смысл — и вот тут «спотыкается».
Повесть «На районе» отчётливо подчинена идее гибели советской цивилизации и составлявших ее людей (слово «гибель» в отношении людей употреблено в переносном значении). Подводится читатель к этой идее не сказать, что ювелирно тонко, — напротив, автор берёт быка за рога «древними греками». Для тех, кто совсем в танке, разговор о бесславном завершении греческой цивилизации и его современных аналогах продолжается:
«С отцом Косте не удалось наладить контакт. Однажды он хотел обсудить с отцом проблему исчезновения древних греков. Но отцу было лень.
— Древние греки давно умерли, — сказал он.
— Почему они умерли?
— Наверное, что-то случилось. Какой-то апокалипсис.
Костя не удержался и спросил, что такое апокалипсис.
— Это конец всему, — сказал отец.
— Ужасное, наверное, время, — вздохнул Костя.
— Почему ужасное, — хмыкнул отец, — посмотри в окно… Ничего особенного».
Так и люди эпохи, которую Иосиф Бродский ядовито называл «прекрасной», перенесли апокалипсис на ногах и продолжили жить на районе в других реалиях, не понимая, что пришёл конец их цивилизации. Той, что создала свою героику, нелепую, как гипсовый Прометей «с больной печенью», той, что не научила людей приспосабливаться, лгать и продавать чужие машины, той, что казалась справедливой ко всем, ибо никто не имел много… Цивилизация миновала, а район остался.
Иного подтекста в повести «На районе», боюсь, нет.
Литературная слабость такой авторской концепции, на мой взгляд, в том, что Ратников пишет о цивилизации, про которую знает в основном из чужих рефлексий: книг, рассказов, воспоминаний. Отсюда заштампованность его рассказа про «цивилизацию советских», сменившуюся «цивилизацией 90-х». Возраст автора далеко не всегда влияет на содержательность и художественную силу произведений, но, возможно, «На районе» — именно такой случай. Антон Ратников, 1984 года рождения, в первую эпоху был дошкольником, во вторую — школьником (наподобие своих героев Кости и Димы). Ничего нового читателю, знающему об этих временах не из книг, он поведать не может.
Меж тем повесть как будто на эту новизну взгляда претендует. Она в высшей точке, откуда взор направлен; в безопасном, спокойном, сытом относительно периода слома цивилизаций времени. Из такой диспозиции можно смотреть на минувшее свысока, с иронией и дозированной жалостью. Не уверена, что автор намеренно закладывал эти иронию и жалость в свой текст, — но так у него написалось.
А концептуальная уязвимость вот в чём. К нынешнему моменту, если вернуться к цивилизационному подходу, на ладан дышит ещё одна цивилизация — новой России, родившейся в 90-х. Её особенность, ментальность, сильные и слабые стороны, предпосылки распада и возможности сохранения — вот что вызывает интерес, в том числе и литературный. Если уж охота перерабатывать теорию Данилевского — Тойнби — Шпенглера в литературные произведения, материала кругом выше крыши.
В заключение скажу: повесть Антона Ратникова могла быть опубликована в любом журнале. В ней нет ничего специфически «невского», как и ничего характерно ленинградского (санкт-петербургского). Бытие «на районе» одинаково в любом городе.