Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Валерий Котеленец — родился в г. Асино Томской области. Автор
книг стихов и прозы «Другая жизнь», «Небесный поединок», «Ваятель облаков» и
др. Член Союза писателей России. Руководит литературной студией. Живет в
Барнауле.
***
И упаду я на
шар этот голубой.
И кончится война
меня с самим собой.
И вся эта фигня —
то бишь и тьма и свет…
Поскольку без меня
ни тьмы, ни света нет.
***
Г.И.
Нам не нужны слова,
что у людей в цене.
Камни, деревья, трава —
братья и сёстры мне.
Если чужое зло
сердце моё обожгло,
я не людей зову —
дерево, камень, траву.
К ним прижимаюсь душой
на этой земле большой,
где нет никого родней
деревьев, травы, камней.
***
Вот и кончился антракт.
Раздвигаются портьеры…
Новый день — как новый акт
нескончаемой премьеры.
Драма — старая как мир —
вздор, бессмыслица… Однако
потрясает, как Шекспир
в переводе Пастернака.
Утро. Крыши. Облака.
Брюки сохнут на балконе.
У посудного ларька —
Клеопатра и Антоний…
***
О, философы! Кто им позволил
над родом людским измываться?
Ляпнет нечто какой-нибудь грек
где-нибудь в древнем Эфесе,
а ты отдувайся —
лезь и лезь до скончания дней
в эту чёртову реку…
***
Она всегда настигает внезапно —
как электричество,
как выстрел из-за угла,
как прозренье.
Вдруг замечаешь однажды,
что она уже здесь —
рядом, вокруг, везде,
в воздухе, в облаках, под ногами…
И ты понимаешь,
что спастись уже невозможно.
И поднимаешь глаза к невозможному небу.
И шепчешь её невозможное имя:
— Весна!..
***
Я вздрагиваю
от неожиданного прикосновенья.
Это ветер,
задевший меня случайно
концом шелестящей ветки.
Он отворачивается и уходит.
Ему ничего от меня не нужно.
Что ему я,
если столько на свете ветвей,
цветов,
облаков…
Полустанок
Смеркается. Сыро и зябко.
Крест-накрест обвита платком,
в тужурке оранжевой бабка
из будки выходит с флажком.
Состав прогрохочет. И снова
на сто километров — одна.
Заварит чайку травяного
в консервной жестянке она.
И цедит с тоской отрешённой.
И шепчет: «Господь сохрани…»
И — словно пустые вагоны —
за окнами тянутся дни.
***
Всё улеглось, отболело.
Жизнь начинается с чистой страницы.
Щурясь от яркого света,
я открываю калитку в новорождённый мир.
Мать смеётся мне из окошка,
машет рукою, что-то кричит вдогонку…
Мне бы остановиться,
переспросить, расслышать…
Но именно в этом месте
я всегда просыпаюсь…
***
Хожу по чужим дорогам.
Живу по чужим законам.
Твержу чужие слова…
И только плачу
своими собственными
слезами.
***
Среди сиреневой весны,
не видя ничего,
сидит у каменной стены
живое существо.
Вздыхает, шапку теребя,
не поднимая век.
И что-то шепчет про себя —
совсем как человек.
***
Сколько можно! —
Куда ни пойду —
везде и всюду всё тот же
надоедливый,
неотвязчивый
я…
***
Дверь открываю. И осень
по лицу меня хлещет с порога
холодной и влажной ладонью.
За ночь земля постарела,
обрюзгла, осунулась вся,
словно с большого похмелья.
Как фантики от конфет,
под ногами валяются листья.
Марсий
Не лезь из кожи, Моцарт козлоногий, —
и гениям положен свой предел.
Ты знаешь, чем одаривают боги
тех, кто тягаться с ними захотел.
Дрожит рука. И пальцы, как медузы,
скользят, не попадая на лады.
Сигнала ждут подкупленные Музы.
Наяды в страхе жмутся у воды.
Играй, флейтист, — не облажайся сдуру,
оттягивай последний свой поклон.
Играй, пока с тебя не спустит шкуру
зевающий от скуки Аполлон.
Ты будешь биться и визжать, как заяц,
забрызгав кровью руки палача…
Но — всё-таки — ты видел, видел зависть,
блеснувшую в божественных очах.
***
Стоит проснуться и веки
приотворить —
тут же сон забываю.
Только мерещатся смутно
чьи-то неясные тени,
чьи-то размытые лица,
обрывки бессвязных слов…
Словно стирается с плёнки
какая-то свежая запись,
какая-то важная очень,
опасная слишком улика.
***
Радетели мои и доброхоты
с очами, источающими ласку,
с устами, истекающими мёдом,
меня оберегают неусыпно
от каждого неправильного шага,
от каждого неверного движенья,
от каждого сомнительного слова.
Оберегают и оберегают —
хоть тресни, хоть умри — оберегают,
как стражники оберегают зэка,
как берега оберегают реку
от превращенья в море…
***
Всё образуется.
Всё вернется на круги своя.
Даже если ты этого сам не желаешь.
Жизнь встанет на ноги
с затёкшей и сплюснутой от тяжести головы.
Всё вернется.
И снова
будет каждому волку по своему лесу,
каждому овощу — по своему времени,
каждой бабе — по своему возу…
***
О времени быстробегущем
продумал всю ночь,
в заоконную темень уставясь.
И дёрнуло ж эту старуху
назвать меня сослепу вдруг
молодым человеком!..
***
Научи меня языку деревьев,
птиц и цветов,
облаков и зверей…
Но не отнимай у меня взамен
речи моей человечьей.
***
Знаешь, любимая,
когда-то я был человеком,
жил в большой и светлой квартире,
ездил в метро на работу,
пил в кафе на Литейном
крутой обжигающий кофе,
читал Платона и Гераклита..
И даже писал стихи…
Что, не веришь?
Ну почему ты опять не веришь?
Дай хотя бы представить,
что всё это было когда-то,
что всё это было взаправду,
что всё это было на самом деле…
Только не смейся, пожалуйста,
и щупальцем не крути у виска…
***
Выжгли старую траву.
Чёрная стерня…
Всё живу, живу, живу,
не боясь огня.
Всё гляжу на этот свет,
льющий свысока…
Мне всего пятнадцать лет…
после сорока.
Микрокосм
Ложкой в стакане
я поднял ужасный шторм.
А когда разглядел
на тонущей утлой чаинке себя —
было поздно уже…