Захар Прилепин. Семь жизней
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Захар Прилепин. Семь жизней:
Рассказы — М., АСТ, 2016.
В июле 2016 года Захар Прилепин публиковал на сайте «RT» серию писем из Донецка. Одно из них называлось «Сильные люди и слабые люди» (https://russian.rt.com/article/313093-pismo-shestoe-silnye-lyudi-i-slabye-lyudi). В этом письме Прилепин пишет про Донецк, про сильных людей, живущих на передовой. Суть должны определять сильные. Слабость ведет к распаду. И несмотря на то, что в новом прилепинском сборнике рассказов «Семь жизней» много человеческих слабостей, пороков на грани фантасмагории, она о силе человека. Не броской, не супергеройской, а именно той силе, которая светится правдой. Книга мобилизующая, взывающая к этой силе даже в тех ситуациях, когда, казалось бы, нет никаких надежд на ее проявление.
Вот, к примеру, «Петров» — рассказ о слабости, в которую, будто в кокон, кутается, прячется человек. Слабость вообще часто используется в качестве собственного алиби. Но кокон этот не оберегает, наоборот, замораживает.
«Петров» — рассказ об угасании жизни, которую гасит сила инерции.
Петров не мечтал, влюбляться не умел, и только коты, с которыми ему не везло, гадили, придавая его жизни специфический запах. В итоге герой рассказа замерз перед самым Новым годом по пути в деревню к матери. Его машина сломалась, починить ее он не в состоянии. Дорога была пустынна, всего несколько машин проехало мимо. Проскочил на джипе с семьей и одноклассник Лавинский, с бешеной скоростью несшийся по жизни. В этой фамилии угадывается журналистский псевдоним самого Прилепина.
Петров — ни то ни се. Серость. Его жизнь пожрала пустота и растворила в себе. Таковы традиционные герои Романа Сенчина, которые страдают от своей бескрылости, от того, что обстоятельства их ломают через колено, а они сами гнутся, разламываются, практически не сопротивляясь.
Все начинается с того, что человек перестает слышать рифмы, музыку жизни. Так у него вообще атрофируются органы чувств. Вместо них — привычка и жизнь по инерции.
Но как стать ловцом своей судьбы? Как обрести скорости, не застревать, не глохнуть в мороз на дороге? Эти вопросы возникают постоянно, особенно в пору кризиса среднего возраста. Прилепин выдал свой сборник прозы в сорок. Не исключено, что это его своеобразная насмешка над этим кризисом, над мужским нытьем.
Авторская стратегия ловли судьбы представлена в рассказе «Семь жизней». На самом деле все просто: нужно идти за ситуацией. Тогда она не ускользнет от тебя, наоборот, со временем ты начинаешь ей управлять: «Все решения приходят сами. Я не опережаю ситуацию — я иду за ситуацией, след в след. Никакой интуиции — просто идёшь за ситуацией и не думаешь ни о чём другом. Просто идёшь. Никогда не спешишь. Потом ты оказываешься внутри ситуации. Потом ситуация идёт за тобой».
Нужно попасть в ситуацию, чтобы повести ее за собой, чтобы сказать: «сожру тебя, февраль».
Схожее ощущение Прилепин проговаривал во вступлении к сборнику «Я пришел из России». Там он писал, что не собирается и не хочет «мыслить и страдать». В мыслительном процессе есть что-то нарочитое, искусственное. Мыслитель, как правило, пытается сформулировать то, чего до него не было, никто не додумывался вывести замысловатую конструкцию. Для Прилепина же важно прочувствовать, уловить то, что уже есть. В этом плане он — медиатор, поэт, он слышит рифмы жизни. Тот же процесс нарочитого размышления он называет бессмысленным и сравнивает с поэтическим творчеством: «Великолепные, лучшие, вечные стихи приходят легко, потому что они давно лежат внутри». Так же и «поэт растет внутри поэзии», — говорит автор-рассказчик своему другу Павленко («Спички и табак и все такое»).
Во вступлении к этому же публицистическому сборнику Прилепин пишет, что «достаточно слушать, насколько звук твоего сердца резонирует с чем-то, что выше тебя». Поэтому важно подключиться, настроиться на одну волну и слушать, и слышать. Попасть в ситуацию. С другой стороны, необходимо презирать неслучившиеся жизни и радоваться тому, что сберегло тебя, охранило от блужданий.
«…оставь всё как есть хотя бы ещё немного», — взывает автор-герой к Богу. В этом подлинный реализм, осознание ценности, даже сакральности настоящего. Без этого чувства и понимания происходит затухание человеческой искры.
Прилепин — образец чувственного писателя. Для него крайне важно чувство сродства. Он вовсе не почвенник, он сам почва, он растворен в ней, он ее голос, ее дух… Через это сопричастие он постоянно переживает чувство полноты, цельности. Поэтому для него невозможны, например, депрессия, хандра, сплин. Да и тот же кризис среднего возраста, в том числе и от которого загибаются многие персонажи его книги.
Собственно, такой же, как и Петров, рок-музыкант, кумир Половник («Первое кладбище»). Как отмечает автор, он «был похож на дьякона, который пошёл наказать Соловья-разбойника, но в пути одичал и забыл, куда собрался». В итоге затух, совершенно выпал из ситуации. Опасность затухания, превращения человека в тень очень велика, когда идет вопрос о выборе пути.
Проблема эта поднималась и в предыдущей книге Прилепина — романе «Обитель», где главный герой Артем Горяинов постепенно растрачивает свой фарт. В финале книги он стал безразличным ко всему, обмельчал, стерся, потерял лицо: «сам пропал, как будто его потянули за нитку и распустили». Осознавая свои грехи, в которых он «как в орденах», Артем не нашел силы для избавления от них и потерял себя. Между ангелами и бесами он не принял ничьей стороны, а потому растворился в пустоте.
Так и алкоголик-преподаватель в рассказе «Семь жизней» «стал ничем». Он доверился своему призванию и начал обрастать «расползающейся внутри плесенью». Есть и другой вариант: растрачивать себя, понимая, что «от меня не останется здесь ничего». Вариантов подобного ухода в пустоту много.
Мотив наготы, постоянно присутствующий в «Обители», есть и в «Семи жизнях». Это и герой рассказа «Попутчики» Верховойский в жаровне сауны с друзьями, а в финале — дома под струей холодной воды. Это и голый герой рассказа «Рыбаки и космонавты», бредущий через весь город.
В сборнике «Семь жизней» Захар Прилепин пишет о незримом доме, находящемся между землей и небом, в котором «живёт твоя судьба — не то чтоб являющая себя тебя нынешнего — а весь ты сразу: прошлый и будущий, задуманный и свершившийся» («Первое кладбище»).
Эта судьба в тисках между ангелами и бесами. Зависит от того пути, который ты выбрал в начале жизненного распутья: прельстился или проявил крепость. Бес как венерическая болезнь, его можно подцепить. Об этом говорит «сын пастора» в рассказе «Попутчики». Герой рассказа Верховойский за несколько часов до своего поезда затащил компанию в сауну. Страсть пойти в баню была настолько сильна, что «не было сил удержать себя». Верховойский звал в «пекло», в «жаровню», в липкую атмосферу зноя, которой был преисполнен прилепинский роман «Черная обезьяна», повествующий о темном в человеке. Недаром фамилия героя отсылает к главному бесу из романа Достоевского…
«Чертовщина» — так одним словом можно описать все происходящее с героем после того, как он покинул сауну. От Верховойского пахло «скотом, скотобойней…», и он нес свой «смрад», пока не добрался до дома, где его ждала мать и беременная жена — «яблочная, ароматная». Пока не забрался под струю ледяной воды и не смыл с себя все последствия своего загула. До этого были «попутчики», с которыми прямой путь в «жаровню», а здесь — семья, здесь совсем другие ароматы.
Вообще Прилепин традиционно с особой нежностью пишет о семье. Она у него синоним счастья. Семья, как и Родина, — главная рифма жизни. Это то, что дает человеку силу, спасает. Так Верховойский в финале своих приключений приходит домой к матери и беременной жене. «Смотри, малыш, это наш папа. Он будет заботиться о тебе», — сказала любимая герою рассказа «Рыбаки и космонавты» после его прогулки нагишом по городу. Он только начал свой путь отцовства. Включенный свет в машине, осветивший всю семью, спас от ночного злоключения на дороге в рассказе «Ближний, дальний, ближний».
Новая прилепинская книга — о счастье, которое обрел сорокалетний мужчина и у которого многое что в жизни получилось, после того как он повел ситуацию за собой: «Мало кто на земле чувствует себя так же хорошо, как я. Просыпаюсь и думаю: как же мне хорошо». И поэтому единственная просьба: «Не ломай ничего, Господи. Даже не дыши» («Семь жизней»). В этом нет никакого хвастовства, позы, фанфаронства, рецептами этого счастья автор готов щедро поделиться.
В новой прозе Прилепина нашли свое отражение и трагические события в Новороссии. Фронтовой город — тот самый Донецк, где живут сильные люди, — «простреленный сотни раз, но не сдавшийся», похожий на Гавану, описывает он в рассказе «Эмигрант».
Герой «Эмигранта» — одноклассник Роберт, оказавшийся на другой стороне в этом противостоянии. Устрашающего вида человек с наколкой в форме солнцеворота и с бритой головой со шрамами. В школе учившийся на вялые «тройки», был практически адъютантом у автора-рассказчика, заглядывал ему в глаза. И где он сейчас, не заблудился ли? Что за солнцеворот произошел в его голове?.. И другой пример — молодцеватый офицер, командир взвода, воюющий недалеко от поселка Радость на стороне ополченцев в рассказе «Семь жизней» и ставший практически отцом для своих бойцов.
В рассказе «Спички, табак и все такое» Прилепин рассказал о своем товарище — питерском нацболе Евгении Павленко, который 8 февраля 2015 года погиб под Дебальцево. Захар рассказывает историю, как Павленко приехал в Нижний, они вместе гуляли, выпивали. Говорил про скорую войну, о поэзии, об оружии. В финале рассказа Павленко «сбросил свое знамя к Вечному огню». Он искал оружие, знал о будущей войне. Уже тогда судьба все знала о будущем Евгения, а тот шел устремленно вперед.
Кстати, в этом же рассказе происходит встреча и с другим «мертвецом» — с поэтом Борисом Рыжим. Улыбчивым парнем со шрамом на лице и в кепке, который «при определенных обстоятельствах опасен». Рыжий так же, как и Павленко, вооружившись поэзией, шел вперед. Позже он приснился босой и на табурете. Между Павленко и рыжим парнем со шрамом автор-рассказчик почувствовал себя «чужим, словно оказался в компании двух мертвецов». Это тоже один из возможных вариантов судьбы — встреча с Борисом Рыжим, с которым Прилепин никогда не общался, но который всегда где-то рядом, постоянно соприсутствует своими стихами.
Поэтому еще раз повторим: «Семь жизней» — книга о судьбе под микроскопом. О «неслучившихся жизнях», о различных ее сценариях. О них можно тосковать, или презирать, или «радоваться всему тому, что не случилось с тобой, обошло стороной, сберегло тебя. Или не сберегло» («Семь жизней»). Автор становится актером, вживается в разные роли, примеряет к себе всевозможные судьбы. Пробует попасть в другого человека, погостить в его «незримом доме».
Так проходит смена ролей в рассказе «Семь жизней» — от воина до священника. Развертываются человеческие судьбы, которые смотрят на себя в зеркало и задаются вопросом: «Здравствуй, ты кто?», «из чего ты, что у тебя, как ты всё это делаешь»? Вот тот же опустившийся преподаватель-алкоголик, отдавший «свою предыдущую судьбу» за так, потерявший облик, обрастающий «расползающейся изнутри плесенью». Прилепин совершает попытки распутать переплетения нитей судьбы. Пытается понять, в какой момент начинается фатальное, необратимое, и личная воля уже ничего не значит, когда человек превращается в тень. Когда судьба начинает карать.
В первом рассказе сборника «Шер аминь» Захар проигрывает два варианта судьбы после ухода отца в феврале. К слову, герой «Обители» попадает на Соловки после убийства отца.
«Февраль. Достать чернил и плакать!»
В рассказе зимний месяц обернулся сиротством (зима еще и символизирует растрату, потерю любви в рассказе «Зима»). Ушел отец, девятилетний ребенок не смог его догнать. Поймала убежавшего бабушка, и он решил: «Поймали и поймали. Не судьба».
В этом варианте февраль стал проклятием для героя, и «с тех пор пошло все не так». С тех пор феврали выстроили череду неудач, которую он никак не может переломить. Каждый раз падал в какую-то «грязную лужу» и оставался с грязью во рту. Месяц, «обещающий только обман», стал его злым роком.
Другой вариант, когда пацан взобрался на самую вершину холма, на который не каждый решался залезть. Рот был набит не грязью, а снегом. Там, на вершине, он пообещал: «сожру тебя, февраль», и в итоге этот «враль-февраль» проиграл. После, уже подростком, он стал принимать решения, и жизнь сама начала «стелиться под ноги». Так преодолевалась одна фатальная судьба и начиналась другая, победительная.
Выбор тут: либо фатализм пожрет тебя, либо бы станешь хозяином своей судьбы. От этого выбора зависит слишком многое, в том числе сила и яркость самой жизни, которая может стать провалом и преждевременно угасать. Как судьбы знакомых в рассказе «Первое кладбище», напоминающем лимоновские «Книги мертвых». Судьбы, превращенные в могильные холмики. В этом ведь тоже есть какая-то предобусловленность, как и в пути Евгения Павленко, Бориса Рыжего.
Сам Прилепин уже неоднократно говорил о стиле своей поступи по жизни: барабан на шею и бить по нему что есть мочи. Идти вперед и становиться хозяином своей судьбы, не растрачивая ее по мелочам. Между тобой и миром наступает гармония, и ты понимаешь, что тебе хорошо. Через это и достигается счастье. Этим своим счастьем, этой своей силой Захар и поделился в своей новой книге. Отличное лекарство, в том числе от кризиса среднего возраста, от погружения в зиму.