Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Андрей Расторгуев — поэт, переводчик, публицист, член Союза
писателей России. Кандидат исторических наук. Живет в Екатеринбурге. Постоянный
автор журнала «Урал».
***
Когда на закате укажет заря
не преобразиться — так переодеться,
глубокие реки впадают в моря,
а люди впадают в глубокое детство.
Что перетекло в деловой календарь,
начислено в столбик, написано в строчку —
как телекартинка двуцветная встарь,
сливается в луч, собирается в точку.
И ты остаёшься один на один
с волною, отзывчивой на непогоду…
Так рыба летучая или дельфин,
взойдя из воды, возвращается в воду.
Но, чуя аортою вечную связь,
гребёшь к небосводу, противясь измору…
Предтечи твои, до крови просолясь,
решились — и всё-таки вышли из моря.
***
Снайперу Свердловского СОБРа
Екатерине Наговицыной
Тёзка тёщи моей — мы уже вполовину родные,
а по виду и вовсе за старшую дочку сойдёшь,
но майорские звёздочки и кругляши наградные
не дают по-отечески сетовать на молодёжь.
Доля женщины — ждать: убеждённо, спокойно, упёрто —
и сказать долгожданному: я постелила — ложись…
Ты взяла бы любые призы по стрелковому спорту,
да на полную ставку работаешь: жизнь — или жизнь.
Поднимаешь заздравную не за любовь — за удачу,
но подмогою случаю — знание горной войны…
Время снайперу сыщет всегда боевую задачу,
не позволит ему разъедающей дух слабины.
Поживём — поглядим, как сойдутся над нами светила
и нальётся ли будущий день несусветною тьмой.
Осторожно надеюсь, что ты за столом пошутила,
намекая, что вслед за семнадцатым — тридцать седьмой.
Упаси нас от гнева, Всевышний, на будничном торге
и желания ближнему дырку пробить в котелке…
Орден Мужества — перелицованный русский Георгий —
на слегка оттопыренном чёрном твоём кительке.
***
Крепя сетями строп
стеклянную рубашку,
походит небоскрёб
на Мордорскую башню,
как будто во плоти
недрёманное око
готовится взойти
с туманного востока.
Но прямо за прудом,
а по мосту — окольно
на берегу другом
белеет колокольня,
и, не обелена
убийственной судьбою,
за ней — ещё одна
свечою голубою.
Сошлись — рекой подать —
на позвонке державы
с гордыней благодать
и Толкиен с Бажовым —
упёрты правотой,
грядой береговою…
И не разлить водой —
ни мёртвой, ни живою.
***
На облюбованный край земли
хочешь валить — вали…
Славно летят в золотой дали
белые корабли.
Если на выстуженной реке —
снежная береста,
славно отправиться налегке
в солнечные места.
Как рассыпается свежий сноп
по ледяному льну,
сам я, осиливая озноб,
к телу живому льну,
а пережмёт на ветру висок
каменною тоской —
голову рад уронить в песок
средиземноморской…
Ой, бестолковая голова!
Только лицо умой —
ведает, что однова жива,
а всё одно — домой:
к раннему свету, смоле, золе… —
надо ли говорить?
Жить, не тужить о чужой земле,
хоть бы и лес валить.
***
Ты любишь гулять под дождём,
а я под дырявою сенью
на суше стоять пригвождён
ликующим ливнем весенним.
Гремящий летит водопад
на яблони майского сада
как предупреждение: брат,
не переходи водопада.
Небесной воды не мути,
завесы прозрачной не трогай —
дай девочке этой пройти
её дождевою дорогой…
***
Пускает кровь кредитной карте
живот творящая любовь.
У выходных на низком старте
ты в покупательском азарте
в «Ашане» или «Мегамарте»
кладёшь в корзину пять хлебов:
крестьянский с примесью ржаною,
лаваш, побитый рыжиною,
багет с надсечкой ножевой,
и свежевыпеченный белый —
ещё горячий, пышнотелый,
и — пользы ради — зерновой.
Оголодаешь на работе,
такое выдаст голос плоти —
по естеству, а не со зла…
А бестелесное украдкой
опять немеет над загадкой
ненарочитого числа.
***
Когда не заново, а опять,
не по наитию и отточью —
привыкших поздно ложиться спать
не удивить новогодней ночью.
И сколько свежести ни готовь,
неугомонною перекличкой
согласны опытные: любовь
переворачивается привычкой…
Воды и времени не рассечь,
но отмечаем хотя бы чаем
на пристанях ненарочных встреч —
и на течении различаем.
И на отчаяние не трать
бесперестанно души и тела:
когда без крови не оторвать —
не прилучилась, а прикипела.
***
Всё яснее костный мост
отвечает небосводу —
то, наверно, косный мозг
запросился на свободу.
От рожденья взаперти
вольного ума палата
одному ли во плоти
показалась тесновата?
Но, пределы сокруша
неподатливого тела,
изумлённая душа —
этого ли ты хотела,
пролетая на ветрах
широтою Кустаная,
лёгкий стряхивая прах,
в небе звёздном костенея?
***
Ольге и Марии
Не июнь нежданно полютел —
хлопок тополиный полетел
снегу одуванному вослед,
словно нет зимы и лета нет.
Словно не уходит в берега
неостановимая вьюгá,
словно в ледяные времена
хлопья снега — тоже семена,
и похолодевшая земля
принимает стрелы ковыля
и стаёт мороженая крепь,
точно аж до океана — степь…
Но пока степные колчаны
травами не опустошены
и края под небом кучевым
не спалило солнцем кочевым,
поспешая по живой земле,
не жалей о будущей зиме.
По холмам — степная целина,
а затем — лесная тишина
с переливом птичьим пополам,
восходящим к белым куполам
в затяжных порывах ветровых
на былых огнищах боровых.
Расстегнись, упёртый муравей,
на пути по родине твоей —
не холоднокровной белизне,
а ещё не выцветшей весне.
Шествуя по этому пути,
радуйся, травиночку верти,
не гадая, что напереди,
памятью души не береди,
да гляди, как ветру вопреки
жизнь летит стремительней реки,
семенем, зачином и плодом
не пренебрегая на потом.
***
Вызвездило за окнами —
можно ложиться спать…
Между детьми и внуками
есть небольшая падь:
краткое колыхание
на столбовом пути —
перевести дыхание,
душу перевести,
словно через границу,
да не заночевать —
рано ещё страницу
переворачивать…
***
Поунесено водою,
позатеряно в траве…
Эх, кабы тело молодое
да разумной голове!
Кабы яблочной пастилки
на горючие деньки
да соломенной постилки
на бодучие пеньки…
Эх бы кáбы да кабы
да на животе — кубы,
а не горы воробьёвы,
не горбы верблюжьи бы!
Кабы не было темно
нам грядущее кино,
может, были бы готовы —
или вымерли б давно…
***
И всякое утро — дождь,
да не тяжелей свинца…
Даждь, Господи, всё, что дашь,
мне вынести до конца.
Что сердце не охладил,
что разум не отключил,
что пуще всего хотел,
что — нá тебе — получил.
С вершины до глубины
мгновение показал…
И что золотой цены
заранее не сказал.