Вячеслав Ставецкий. Квартира. — «Знамя», 2016, № 5
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Нигде в литературе я не встречала подобного сюжета: молодой солдат Иосиф — румын, воюющий на стороне немцев, бывший студент консерватории, несостоявшийся скрипач, забредает в пустую квартиру на высоком этаже. После бомбежки дверной проем заваливает бетонной плитой, и Иосиф оказывается запертым. Произошло это в осаждённом Сталинграде.
Тема, без сомнения, благодатная: интересно следить за тем, как герой, оказавшись на необитаемом острове или, как у Ставецкого, в запертом помещении, станет выбираться. И внимание держит то единственное: выживет или нет? удастся ли ему выбраться?
Загонять человека в подобные предлагаемые обстоятельства и один за другим предоставлять ему шансы на спасение, чередуя их с явными «обломами», происшествиями, которые погружают героя в отчаяние, а затем вновь давать ему надежду… Такой метод «кнута и пряника» — верный способ держать повествование в динамике, а читателя — в напряжении. Молодому прозаику Вячеславу Ставецкому это блестяще удаётся. Без лишней эмоциональности автор ведёт повествование — рассказывает историю. Очень правильная авторская позиция — остаться максимально в стороне: не бояться вместе с героем взрывов рядом идущего боя, не испытывать голода и усталости. Я воспринимаю это как тонкое мастерство — не дать своему же письму, своей же музыке полностью захлестнуть себя.
Ставецкий в этой повести — рассказчик истории. Отстраниться от письма — это особенность художника, разновидность приёма художника-прозаика. Ставецкий сохраняет нужную дистанцию между своим героем и собой. Между военными действиями и собой. Лишь в воспоминаниях Иосифа чувствуется тонкая авторская тоска: в довоенной жизни молодого человека автор как бы присутствует сам, и уже будто не Иосиф, а автор тоскует по дяде, тёте, по винограднику, Марте…
Этот феномен, мне кажется, легко объясним: довоенная спокойная жизнь есть тихое счастье, к которому стремится любой человек. И автор, выписывая эту далёкую благодать, сам стремится к ней, так что порой стирается тонкая грань между автором-рассказчиком и самим героем. Эпизоды, где Иосиф вспоминает прежнюю, такую счастливую жизнь, написаны не «головой», но «сердцем» Вячеслава Ставецкого.
Автор хорошо знает историю, разбирается в оружии, в человеческой психологии. Это придаёт повести сугубо мужской характер. Повесть крепка как проза — потому что автор хорошо пишет, владеет словом. Повесть крепка как военная история — потому что автор знает, о чём пишет, — вероятно, изучал документы. И, наконец, повесть крепка как жизненная история, которая могла произойти с человеком, в неё веришь.
«Квартира» — нечто большее, чем история одного человека. Это модель того, как человек приходит к Богу, как впускает Его в своё сердце, тем самым обретая покой и счастье, к которому так стремятся люди, но не все идут верным путём и едва ли осознают это.
Оказавшись взаперти, Иосиф паникует, отчаянно пытается выбраться. Это этап протеста. Человек считает себя хозяином жизни, он забыл, что здоровье его, сама жизнь его даны Богом. Человек рассчитывает сам на себя. Вскоре он выдыхается, и наступает этап принятия. Так и Иосиф, подолбив бетонную плиту, устаёт и успокаивается: умру тут от голода, да и ладно. А это ли не христианское смирение? Но стоит уловить его, это смирение, хотя бы задуматься над тем, как мал человек и как мало он может, перед ним открываются невероятные возможности! В первую очередь в душе воцаряется покой, а это уже немало.
Когда Иосиф перестаёт спорить с ситуацией и принимает как данность то, что ему из квартиры не выбраться, он вдруг всем сердцем чувствует, как прекрасна жизнь без войны. Он находит в кухне обмылок и водой, что накапала в таз, моется. Надевает чистое бельё хозяина квартиры. Спит в постели, на простынях. Сердце его радуется этим простым и таким забытым условиям. Смирился — возрадовался. Как благодать он находит тайник с консервами — теперь с голоду он точно не умрёт.
Всё в мире жаждет жизни. Даже через трещину в асфальте пробивается росток, что уж говорить о человеке! Когда Иосиф, после того как насладился временным счастьем — жизнью без войны, понимает, что здесь погибнет, он спорит с этим, пытается сбежать из квартиры. Каждый день в одиннадцать утра начинают бомбить. Близстоящие дома рушатся. Иосиф понимает, что взрыв доберётся и до него. И вновь человек пытается поспорить с ситуацией — решает попробовать уйти с балкона. Для этого он всё бельё, которое есть в доме, связывает, делает канат. Дождавшись ночи, пытается спуститься вниз. Ставецкий усугубляет ситуацию тем, что Иосиф боится высоты. Во время спуска ветер усиливается и раскачивает начавшего спускаться вниз молодого человека. Ткань трещит, и Иосиф, услышав это, рывком взбирается обратно на балкон. Квартира не отпустила его.
Поняв, что ему не уйти, Иосиф накрывает на стол и с лёгким сердцем садится ждать… Он всю жизнь шёл к этой квартире, она и есть единственно главное в его жизни, потому что именно здесь всё и закончится…
Повесть можно разделить на три времени. Первое — здесь и сейчас: Иосиф в запертой квартире. Второе — довоенные воспоминания Иосифа, его тоска по дому. Третье — хозяева квартиры, их жизнь. Довоенная жизнь хозяев квартиры и довоенная жизнь Иосифа протекали параллельно в одно и то же время, и объединяет их то, что все они были счастливы до войны. В предположениях Иосифа о том, что за люди жили в квартире, мне как читателю не хватило более разносторонних вариантов, что это были за люди. Также не хватило их неряшливости: такое чувство, что это идеальные люди, чего в жизни не бывает. Всё у них чудесно: и посуда, и одежда. Немного не хватило каких-то цепочек-предположений: к примеру, нет ящика с инструментами, который бывает у многих мужчин. Значит, вывод: хозяин домашней работой не занимался и предпочитал звать рабочих, если нужно было что-то починить. Или, напротив, всё в доме выдаёт мужика с золотыми руками: тут крючок, там полочка, и инструменты все имеются. То же касается женщин — матери и дочери, — у них всё гладко да хорошо: посуда в порядке, одежда, постельное бельё.
А ещё, по-моему, слишком много альбомов с фотографиями. Если это не просто портретные фото и снимки из фотоателье, а, как написано у Ставецкого, на рыбалке, значит, у семьи есть свой фотоаппарат, а это роскошь для конца 1930-х годов. А если так, то хозяева квартиры — зажиточные люди. Вероятно, отец семейства, как и сказано у автора, какой-то начальник. Раз начальник, его семью должны были эвакуировать в первую очередь, и это должно было быть спланировано: назначено на определённый день, и уж тогда хозяева имели бы возможность худо-бедно собраться, взять больше вещей. Скорее всего, погибли они, вся семья погибла. Как погибла? Раз дом цел — не у себя дома. Не у себя дома — куда они все втроём пошли? А может, их расстреляли? Подобных предположений не хватило мне от Иосифа. Точный ответ, что с ними сталось, и не нужен — повесть не о них. Но автор сосредоточился только на одном своем персонаже — Иосифе. И в какой-то момент мне как читателю начинает не хватать других людей.
По письму чувствуется, что автор слишком хорошо воспитан. Текст чист, и люди в нем чисты, воспитанны. В домах и в душах у них полный порядок. Автор хоть и говорит о вшах и нечистотах, но говорит об этом с внутренней чистотой. От упоминания вшей не чешется голова, человеческое мясо в окопах, и зловония от них не чувствуется. Читателю не удается полностью погрузиться в атмосферу войны, отчаяния, ужаса. Или, например, очень трепетно и чисто даны эпизоды, где Иосиф ласкает вещи, одежду девушки. Но молодого парня, у которого долго не было женщины, должно было свести с ума женское бельё…
Хочется надеяться, что дом уцелеет и Иосиф в нём выживет. Выдержит, не сойдёт с ума, вернётся к родным и когда-нибудь будет счастлив — это если очеловечить историю. А как литературное произведение оно закончилось в лучших традициях открытого финала. Человек вновь смирился и готов встретить своё самое главное мгновение, свой последний час. Здесь награда за смирение — покой в сердце, отсутствие страха. Это большой дар от Бога — до самого конца своего остаться человеком, не уронить достоинства, не предаться панике, унынию, злобе. Иосифу, должно быть, страшно. Но он готов. И самое чудесное, и самое мучительное — это ожидание. На этом Ставецкий и ставит точку.