Современный плутовской роман
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2016
Валерий Козлов — живет в поселке Верх-Нейвинском Свердловской области. Печатался в
журналах «Урал», «Нева», «Вопросы литературы».
Как писал Луис Велес де Гевара, автор знаменитого плутовского
романа 17-го века, поскольку речь у него идёт о Бесе, то он разделил свой
рассказ не на главы, а на «скачки». Такое разделение для современной истории
тоже кажется справедливым.
Скачок первый
Девушка с обложки
Зависть иссякнет, злословие онемеет. Через двадцать шесть лет по смерти
Мастера опубликована рукопись несгоревшая: и жёлтыми цветами в руках Маргариты
не лишь безымянный философ очарован. За инсценировку возьмётся всяк неленивый.
Но окажется, что лишь желания мало…
Так, пишут, не получилось с мюзиклом по роману у Конст. Райкина. Стишки
написали, переделали текст на куплеты. Но переругались, поссорились, на том всё
закончилось. Известно, что «москвичей испортил квартирный вопрос», — видимо,
роман этот тоже. Говорят, что у романа есть сильный ангел-хранитель: а это
Мастер сам, он не даёт коверкать.
Это — жизнь общественная, а есть личная у романа, то есть читательская.
В шорохе страниц переворачиваемых — «Ах, право, дьяволу бы я заложила
душу» — читала в юности мама девушки с редким именем — Весна (на первый слог
ударение).
Но мама умерла давно, с бабушкой Весна жила с двенадцати лет.
И если мама открывала книгу, дочь — «скачивала» уже.
Впрочем, не отнести к почитателям романа студентку питерской Техноложки
Весну Лопаткину. Трудно сказать, что пробегало быстрее — текст на экране или её
карие глаза по тексту. Но это соотносимо, что с детства в обычае — не читать
вообще. Отсюда школьные неуды по литературе. Из немногих был роман Мастера, но
не сказать, что об Иешуа поняла сюжет.
Банды Воланда похождения пришлись бы кстати, если бы не американское
кино: куда там котику с револьвером — всяких вампиров мы видели и оборотней.
Впрочем, как о человеке нелюбопытном, не скажешь. К тому же другие
достоинства есть. Всегда в живом блеске, как мытые сливы, карие глаза её, и
чёрных волос отлив скучным не смотрится тоже.
Просто практична она скорее и рациональна. Жизнь в коридоре коммунальной
квартиры научила. Этот коридор мыла с туалетом и лестницу в парадной, чтобы
купить первый ноутбук — и то с рук, как говорится…
На «тусовки», что от мамы её отлично, на сомнительные молодёжные сборища
Весна не ходила. Что одеваться с вызовом стала на первом курсе (в основном сама
вещички перешивает, выходит стильно) и краситься, — алкоголем не пахнет и
табаком, уже хорошо. Остальное переживём. Перебесится, думала бабушка, когда
влюбится и замуж пойдёт.
Что бывала внучка в Ротонде — самым мистическим местом города
считающейся, — не в счёт. Как раз вроде бы роман Мастера дочитывала. Хоть к
нему не относится Ротонда — не полюбопытствовать почему, если в остальном в
бабушку вся — материалистка, а дьявольщина вовсе в фантазиях к рюмке склонных
присутствует лишь.
Впрочем, что знают родители о детях своих, а если дети нормальные, на
учёте не состоят то есть, тогда совсем ничего…
На третьем курсе Весна Лопаткина сейчас — факультет химии веществ и
материалов — и у преподавателей умницей числится.
Хотя с будущей карьерой не определилась пока — разных идей полна с
затеями. Генеральным директором турфирмы стать, организовать лабораторию в
химико-промышленной области. Или попасть в «Playboy», чтобы затмить девушек,
которых мы все видим там. Ведь не лишь хорошенькое личико у неё, а ещё что,
славное даже для бывалых мужчин.
Такой девушку в журнале «Невская клубничка» увидишь, и от чего бабушке
быть бы в шоке, доживи она, — с самой обложки длинный язык Весна показывает
нам, мужчинам.
Самое интересное на развороте, естественно: 82 — 62 — 92, есть чем
полюбоваться в пикантных позах у «весёлой девчонки без комплексов». Так в
журнале названа. А что у модели не тело лишь есть, в тексте представлено.
«Ненавидит всевозможные ханжества, потому что относится к различного рода
нестандартным человеческим проявлениям с пониманием. Девушка и сама не прочь
иногда повести себя необычно — например, взять и прогуляться по городу
наполовину обнажённой. На наших же страницах Весна обнажилась полностью!»
Скажут некоторые, поглядев, — на бабло повелась девчонка.
В таком случае, пусть слова Мастера вспомнят: «Люди как люди. Любят
деньги, но ведь это всегда было». Отчего красотой тела не порадовать при этом,
грацией такой — не поверишь, что хорошими оценками по физкультуре не
отличалась.
Так что прав один из друзей её, съёмки для журнала придумавший — да
позавидуем мы, прочие мужики, — и нашедший фотографа.
Впрочем, признаться, понравились съёмки Весне самой, нет навыков
профессиональных у которой — не танцовщица она, не гимнастка, на позы лишь
статичные способна то есть. Но комфорт голой модели от фотографа зависит.
Шутка, другая, весёлый смех. Расслаблялись мускулы в студии нагретой — что тоже
к месту, и легко вставать в позах всяких оказывалось.
Не обходилось без казусов, впрочем. Фотографом девушка была и сразу не
приставать пообещала. Хотя само собой это, и удивишься чему — по причинам
природной естественности, пусть о лесбиянках слышали все. Весна Лопаткина тоже,
но что поминать о них: а просто с мужиками некоторым бабам не везёт. И не из-за
милого обещания не состоялась первая съёмка — из-за белья, плотно облегающего,
метит кожу такое. Ещё не стоило перед самой съёмкой мыть волосы. Зато релиз
Весна подписала: не хочу, мол, девушка-фотограф объясняла, судебных исков,
поверишь, в жизни всякое бывает.
А что «на бабло повелась»: обычно начинающая модель платит фотографу, а
не наоборот. Ещё был диалог, когда узнала, что публикации фотографий тоже
другом проплачены.
— Я же не реклама, — недоумевала, — чтобы отстёгивать, типа, журналу?
— Но и не звезда, чтобы платили тебе. Платят звёздам! А журнал такой, как
«Клубничка», и не потянет звезду. У звёзд тариф свой!..
— А на меня, типа, дядьки всякие облизываться станут и толстые лесбиянки!
А я с этого не поимею ничего?.. — Так что от эксгибиционизма далека и поэзии
(освежающий запах грозы что такое: а лишь окисляющий примеси органических
веществ озон, воздух обеззараживающий).
Непременно сам Воланд направлял путём лукавым, когда в каникулы решила
просто съездить к Мастеру. Или — ей близких ребят идея скорее. Слышала сама,
что впечатлительным людям не рекомендовано и верующим, детям и беременным
женщинам: то есть хоть какие-то впечатления от «нехорошей квартиры» на Большой
Садовой в Москве ожидались.
Действительно, у сада Эрмитаж «квартира» напугала сначала — собак не
боится Весна пусть, но эта стоила того. Роста немалого, с телёнка, наверное
(если, конечно, горожанке Весне представить величину телёнка), в волосе чёрном,
с огромным алым языком. Вываливался язык, и вся пасть огненной казалась, будто
в ночи костёр. Прохожие у стены держались. Что пёс за ней следует, поняла,
когда женщина разворчалась, мол, на поводке с намордником надо.
— И чего тебе? — спросила Весна у собаки осторожно.
Пёс не ответил, Весна рассмеялась.
Что глаза у пса тоже огненные — красного цвета, вблизи разглядела. Про
голубоглазых хаски слышала, но чтобы такие…
А место — явись кот Бегемот в качестве экскурсовода, он бы рассказал.
Именно в саду Эрмитаж брался за спектакль по роману Михаил Левитин. Что
инсценировать невозможно, здесь нечистая сила, убедился сразу. У него самого
открылась язва желудка. Игравший Коровьева Сергей Горчаков сломал руку. Странные
вещи происходили с реквизитом, регулярно исчезал который. Ведь, как прочие,
Левитин обрезал роман, похождения шайки Воланда оставив: вспомнишь
ангела-хранителя.
Снять здесь фильм другому режиссёру также не удавалось. Прорвало батарею
отопления в монтажной, всё залило кипятком. Режиссёр не поверил в
злокозненность, и тогда лопнула батарея в его собственном кабинете. После этого
святой водой кропят все углы театра в саду Эрмитаж.
Воистину — «Евангелием от Воланда» называют роман некоторые.
Мимо сада с чужим псом Весна Лопаткина проходила спокойно.
Увидела на Большой Садовой, «стоит дом здоровый». Вполне типовой для века
позапрошлого: сама в таком с двором-колодцем выросла. Здесь на первом этаже с
улицы «Частный культурный центр Булгаковский дом» был. Вывеска есть, двери
заперты. И не вспомнить местному дядьке, на чёрного зверя покосившемуся, —
чтобы открывались когда.
В арке забавные рисунки. Говорят, их непременно смывают, но появляются
снова, и сколько ни лови художников — невидимки будто они. Через двор к
третьему подъезду и уже без собаки на верхний этаж поднималась. Гладкий от
лоснящейся на солнце краски подъезд. Никаких граффити, и потеряно всё от былого
величия — пусть ворчат живущие здесь, что мусорное ведро оно напоминало.
Видимо, по проискам жильцов в самый музей Весна не попадала.
За железной дверью квартира, и тоже неизвестно, открыта когда.
В общем, будто страницами романа, по музею пройтись не случилось, но
оказалась чёрная лестница открытой.
От Аннушки послание там намалёвано. «У каждого есть свой (неплохой
рисунок трамвая следует). Главное, чтобы он тебя не переехал!» Послание Весна
на телефон сфотографировала.
Со двора выходила, и ждал давешний чёрный зверь снаружи. И не один уже —
трое их было, с виду неотличимы. Все сплошь черны, с огненными языками.
— Братьев привёл? — спросила. — Ну, вы приколисты, ребята… Я же и одного
из вас не прокормлю!
Псов тоже сфотографировала, отойдя, чтобы попадали на фоне частного
культурного центра. Сопровождали псы беззвучно — коготком не стукнут, исчезнув
у метро лишь. А через пару станций поднялась наверх когда, вываливающих алые
языки опять увидела на изумление.
Это точно те, других таких быть не может. До ночи гуляла Весна в их
компании. В ярких огнях, мглу подсветивших, фосфоресцировала шерсть на
загривке.
На Ленинградском вокзале перекусить на всех брала, но отвернулись новые
друзья. Назвала бесом каждого и на прощание рукой помахала: под фонарём на
перроне псы оставались.
Казалось, в здоровом ритме шло — ровный стук по рельсам. Дальше от Москвы
— к дому ближе, и лишь на часиках ночь есть. Небо бледное с луной несветящей,
на территорию северных белых ночей въезжает поезд.
Посмотрела Весна, что наснимала такое, — ничего не поняла. Послание
Аннушки на чёрной лестнице было, вывеска «Частный культурный центр Булгаковский
дом» и двери — но нет чёрных псов. Кажется, из вагона тоже их фотографировала,
пустой перрон находила.
Шесть мегапикселей — хорошая фотокамера у неё на телефоне…
В далёком свете за окнами поезда Исаакия купол отразился как искорка. С
полки сумку Весна снимала, надевала ремнём через грудь.
На перроне встречал дядька незнакомый.
— Весна Лопаткина? — спрашивал.
Ударение в имени неправильно делал, и поправляла его — на первый слог.
Почти в возрасте он на взгляд Весны, но что в хорошей физической форме, видно —
выбрит гладко.
— Майор Никольский. «Убойный» отдел Петроградского района.
С фотографией в раскрытом удостоверении Весна сверялась, как
законопослушный гражданин.
— Прикольно! И чего накосячила я на Петроградке?
— Ваш друг Олег Загурский сказал, на каком поезде приезжаете. И хочу
поспрашивать о другом вашем друге, — говорил Никольский. — Игоре Котенёве. Вы
из немногих, кто хорошо его знает. Игорь мёртв!
— Чего? — спросила Весна.
Что убит Игорь Котенёв, майор Никольский уточнил.
Не сказать, что солнце померкло в глазах Весны. На алюминиевом навесе
перрона неярко туманилось, и лезла в сумку, через грудь висевшую, — «Сигаретка
есть?» — спрашивала. Никольский не курил, в сумке тоже нет.
— Я с Олегом перезванивалась. Про Кота не говорил… И когда?
Никольский ответил. Получалось, когда провожал Олег к поезду в Москву, до
их, на троих снимаемой, квартиры Игорь не дошёл.
— Чем Котенёв занимался, помимо учёбы? — спрашивал Никольский. — Знаю,
что кладоискателем был. Но не профессия же это и не работа! Но ваш друг Олег
говорит, что заработать на этом можно.
— Ну, можно, — отвечала, не совсем понимая, как это — мёртвый Кот. —
Можно и копателем называть. Копает он! Типа, под Новгородом вот.
— А может, кого «чёрными копателями» называют, он был?
— Сам себя Кот сталкером называет. Есть кино, и слово это оттуда.
— Сталкер у Тарковского тоже занимался нарушением закона. Ваш друг Олег,
продавец в антикварном, пускал в оборот находки Котенёва?
— Ну, у него бы и спрашивали.
— Боится ваш друг чего-то. Видно, что боится! Хотя мотивом убийства
Котенёва их общий бизнес мог быть. Если был такой?..
— Поймали его на этом деле, и кайки лопа? (Пиши пропало, всему «трындец»,
с питерского языка Весны Лопаткиной переводя.) Общий бизнес у Олега с отцом.
Тот давно на антиквариате сидит. И говорят — я не знаю, — что весь антикварный
рынок в городе под его папашей.
— Что непростой Олег продавец, я понял. И не в конкурентах у отца!
Магазин его хозяина тоже Самуил Яковлевич контролирует?
— Я не в теме.
— Партнёр сына — ну, Котенёв, как-то интересовал Самуила Яковлевича?
— И чего упёртый вы, что общий бизнес у Олега с Игорем?
— Но должно было что-то их объединять.
— Я, — совершенно просто отвечала. — Они оба мужья мои, а я жена их
обоих. Они оба при мне, а я при них. В одно время и в одной постели…
Можно легкомысленной называть Весну Лопаткину — явленная на публику
фотосессия, теперь семейное положение вовсе двусмысленное.
Но фотосессия и не фотосессия принципиально — съёмки начинающего
фотографа на деньги друзей. Или на языке Весны Лопаткиной — мужей. А что
двоемужницей оказалась, ведь подумать если, не проституцией занимается — по
принципу золотого дождя в унитазе: «Я тут обоссала одного, так двести баксов
дал…»
А в общем, вспоминать иногда не грешно — кто первый бросит камень…
Обходилась без протокола простая беседа, впрочем. Шокирован Никольский
если, то молча. Ведь не депутат он — работает, делом серьёзным занят. Кому что,
но, может, тоже подумал: девушка без идеалов.
Хотя без морали если и хиханек, — что без идеалов уж совсем, не сказать.
Живём в мире с доступными даже бомжам эротическими сайтами. Лучшие
журналы открыты для идеалов — Вероники Земановой, Арии Джованни, Инес Кудны. Но
есть проблема у Весны Лопаткиной: грудь.
Любой оценит великие параметры любимых моделей такого фотографа, как Suze
Randall: чешки Земановой, например. Что греха таить, не на фотографиях, а на
улице увидеть — поперёд хозяйки бюст выплывет.
«Дутые арбузы под названием сиськи», — успокаивали Весну мужья.
Согласишься, что естественная грудь в мужской ладони помещается.
Об эротическом и доходном позировании у Весны конкретные мысли, если
первый опыт есть. Поэтому дополнительная информация, а для серьёзного portfolio
помимо груди параметров: рост —
Мысль в развитии, когда ездила Весна в Москву, — а по возвращении
познакомилась с майором Никольским, не до мечтаний стало.
Но требовались объяснения Весне самой. Что Кот умер, не понимала. Со
смертью встречалась лишь раз: просто уснувшей в гробу показалась бабушка, это
всё. Как с мамой, не вспомнить — в младших классах была.
Совсем рядом собственная комната Весны, бабушкино наследство: и будто не
центр огромного города, в таком тихом — на самом проезде пацаны в футбол играли
— переулке.
Но от вокзала на Петроградку такси она брала. Отзванивалась по пути,
опять молчат телефоны Олега с Игорем. «А дураку Никольскому, — сообразила, —
заподозрится ведь, что это из ревности Игоря Олег…»
Если по порядку, познакомилась Весна с Олегом сначала. Как раз по
известному всему городу месту мистических собраний, Ротонде то есть. Круглая в
плане принципиально обычная парадная, с колоннами на первом этаже и двумя
кручёными лестницами, в разные стороны расходящимися. Одна из лестниц
закачивается тупиком, о котором дьявольскую историю рассказывают (и которая
раздражает жильцов: представьте, есть такие).
Говорят, там будто бы некогда дверь была. Замуровали её. Но внимательный
глаз различит в штукатурке контур проёма даже сейчас: и есть свидетели, как
некий молодой человек вошёл туда однажды.
Больше того молодого человека не видел никто.
Но говорят также, что молодой человек просто стену долбил. А продолбил
дыру в ванную, что очень не понравилось сидевшему там дядьке.
Вроде бы бабушка не одобряла бывания там, но терпела, во всяком случае.
Туда ещё её дочь, мама Весны, заглядывала. Впрочем, не относилось к Ротонде,
что Системой мама называла, предпочитая «Сайгон», — во всякие времена народ в
Ротонде более разнообразный.
Конечно, грязны стены от любовных записочек такого народа. Адресов,
телефонов, к богу обращений и силам неведомым. Говорят, что расписавшийся на
лестнице самоочищается (а что очищают стены жильцы, если автора не поймают, —
понятно без мистики).
Заканчивается Ротонда наверху удивительной площадкой, самые тихие звуки
на лестнице услышишь там. При этом даже намёка на эхо нет, и это — единственное
реальное мистики проявление. Остальное — не проверено, напоминает легенды, как,
например, о повесившейся красавице.
От мамы слышала Весна, что под высоким куполом Ротонды долго висела
длинная верёвка. На ней будто бы повесилась юная красавица с задумчивыми
глазами. В синем свитерке сидела она на верхней ступени и тихонько напевала.
Кто она, откуда, не знал никто, не видел, как входила в Ротонду и выходила. Об
этой девушке заговорил с Весной Олег, поскольку сидела на верхней ступени и в
синем «бадлоне» была (водолазке то есть).
Потом он отвёз домой на машине её. Что сын богатенького папаши, что в
Англии учился, не говорил сначала, в антикварном, мол, на Петроградке работает
продавцом-консультантом.
Стал заходить, приглашать к себе — съёмная квартира у него на
Петроградке, а дальше — известно, как бывает.
По признанию самого Олега, и смеяться грешно — любовь с первого взгляда
это. Все, что раньше, — детство, ерунда, любить только её может.
Но однажды — а жили вместе на Петроградке уже — Весна пришла с Игорем,
мой, говорит, товарищ по институту. Знать Весну надо, чтобы понять, что товарищ
этот — совсем не товарищ.
Будет сцена, как на ринге, но позже, позже: и без последствий. Показали
оба себя друзьями настоящими, когда бабушка умерла. Впрочем, как химик жизнь и
смерть Весна Лопаткина воспринимает. Что жизнь такое — а в кислороде горение,
скажут химики! Так что смерть — просто сгораем мы…
В институте Игорь Котенёв личностью заметной был: но не потому, что в
свободное время по местам боёв копался. Останки солдат отыскивал для
перезахоронения по христианским канонам. Что оставлял себе любопытные вещички,
на продажу годные, — так все мы грешны, жить надо и учиться, а помощь от
родителей невелика. Но почти как об экстрасенсе рассказывали!
Место раскопок Игорь называл «зоной», впечатлительным людям лучше
держаться подальше от которой. Там, мол, биополе реально ощущается! Трудно
словам его верить, конечно, что в утреннем тумане тени прошлого поднимаются в
последнюю атаку.
С понятным скепсисом Олег Загурский к услышанному отнёсся.
Наблюдали друг друга молодые люди сначала. Очень выяснить Олег хотел: кто
из них двоих? А Весна объявила, и как пыльным мешком из-за угла. Я его, мол,
тоже люблю — давайте жить вместе.
Что любит их обоих, Весна поняла, на практике не выделить. Рвалась между
ними, как ниточка. Предпринять что-то необходимо было, потому что все трое
понимали — нельзя дальше.
Олег подумал, что глупая шутка это — любовь втроём. А Игорь решил, что
просто Весна издевается. Но согласились попробовать оба. Можно спросить Весну,
каково это — любить двоих? Шокирует любого, но ей это нравится. В каждом из них
есть, чего нет в другом. А вместе прекрасно друг друга дополняют, и не
разделяет их Весна.
Мужья тоже супругу не делят. Привыкли друг к другу, странными теперь
вопросами не задавались. Лишь поначалу ревность была (ах! она его любит
больше!) и всё такое, с ревностью связанное, как сцена, на ринге будто, — но
что утряслось всё само. Пусть в разном ритме ребята жили, и в сексе тоже: ведь
не признаться Весне, что не только она их соединять стала, а бизнес.
Жить к ним Игорь Котенёв переезжал и книги-справочники привозил, из земли
извлечённые военные кресты, изукрашенные свастикой регалии, даже именное
оружие. Как на товар Олег посмотрел и заинтересовался. Что победнее советские
реликвии выглядят, заметил, и про фильм «Сталкер» Весна услышала, повесть
Стругацких «Пикник на обочине».
В юности братья Стругацкие тоже копали, кстати, и говорят — с неплохими
находками.
Если любопытно кому, — скажет Весна, конечно, спим вместе. И всё выходит
очень хорошо, потому что один из мужей… ну, как бы это выразиться — быстрее
устаёт, а другой держится. А самой Весны с избытком хватит на двоих, она очень
темпераментна.
А что до морали, — наверняка было бы лучше, если бы все трое мучились, но
зато всё как положено. И к тому же в нынешние времена втроём прожить легче…
Последнее время плохо спал Кот, Игорь Котенёв то есть. Что дурные у друга
сны, поймёшь, если спишь рядом. Было — курили с Олегом на кухне, чтобы Весну не
беспокоить. А говорили о чём — не ведомо ей, в постели остававшейся. Даже
подозрение у Весны сейчас, что специально уговорили на Москву, — её не
вмешивая, сделать дела свои…
Но как заметил один умный человек, люди постоянно планируют своё будущее,
а будущее постоянно оставляет людей в дураках…
Собственно, как дуру себя Весна не представляла, поднимаясь в парадной на
Петроградке. Слегка звякнул ключ и в замке провернулся. Эту квартиру они
снимали, но только мебель хозяйская и сантехника. Вся электроника, допустим,
уже своя была. Естественные женские хлопоты по дому на Весне — не привыкать, и
к завтраку будила мужей своих. Завтракали хорошо и с расчётом. Где пообедают,
часто неизвестно, и получится ли вообще — дел у всех плотно до вечера самого.
Обходила квартиру тихую — звон трамвайный на окнах отражён, и будто змея
проползает в углу спальни — по форме такой клинок струящийся.
Это из последних находок Кота было. Был ещё клинок — по справочникам,
особый эсэсовский кинжал, для него Олег покупателя нашёл. А этот ребята
называли крисом, кажется, и исторической загадкой.
Немного из хозяйственных денег в супнице на шкафу Весна взяла.
Думала она про Кота определённо теперь. Странно было осознавать, что нет
человека — нигде нет…
Опять такси она брала — за город уже. Что с этим таксистом приехала сюда,
показалось Весне: не по летнему сезону вязаная шапочка, шарфом укрылся по глаза
самые.
За Сестрорецком самодостаточные люди отстроились давно, но не попасть к
усадьбе отца Олега сразу — огорожен клубный городок весь и охраняем. Широкий,
как черепаха, охранник из дверей выходил. Слова не сказал, затворился. Напрасно
ждала и отзванивалась в дверь.
Местная полиция приезжала, и тоже слов лишних не говорили — отвезли в
отделение. В отделении возражать пыталась, мол, что я сделала вам, «понтам»? —
«Что? Какие понты? И где?» — недоумевал дежурный.
— Один передо мной, — тихонько отвечала. Сказано не при старых добрых
«ментах», но как их ещё называть с переименованием в полицию: а «понтами» как
раз. Во всяком случае, Весне Лопаткиной с друзьями кажется.
Позвонить майору Никольскому с Петроградки просила — других имён нет у
неё, до вечера в «обезьяннике» ожидала. Тоже без слов её выставляли, и на
изумление давешнее такси ожидало.
Что — давешнее, поняла, когда забытую сумку на заднем сиденье увидела.
Документы, деньги, телефон — всё на месте. Свой переулок у Московского вокзала
называла, одетого не по сезону — видимо, приболевшего — таксиста благодарила.
С петушиным гребешком шапочка одета у него поперёк, шарф, мохнатый свитер
из непонятной шерсти.
За Сестрорецк выбрались сразу, с залива неявные сполохи в салоне
показывались. Уже позади острова, а упрямая шапочка таксиста не повернулась. Не
закурил, не кашлянул, на попытки заговорить отмолчался.
В переулок повернули с Восстания и дальше — в арку. Что номер дома
сказать забыла, сообразила, расплатившись от щедрот.
Таксист вылезал тоже, но лишь капот поднять чтобы.
Не враз поторопившись, стукнули в ночи каблучки Весны.
Подававшийся из арки шорох испугал её и тень на освещенной из окна стене.
Набирала код, когда маленький человек возник, сморщась, как лимон. По лицу
китаец был, вьетнамец либо, их теперь много, и не различишь, все — узкоглазы.
— Носик ай! — нечто вроде такого бормотал, за руку хватал.
— Ой!.. — шёпотом Весна отвечала.
От такси движения не замечали — за сумку тянули, и узкоглазый про носик
повторял. В руках Весны осталась сумка. Это таксист с узкоглазым схватились…
Дальше случилось такое — в кино увидишь, вязаная шапочка слетала, и
понятно, почему петушком поперёк — как лысой башки естественное продолжение
росли небольшие рога.
А сорванный шарф поросячий пятак являл, это носа вместо.
Вопил китаец и в арку убегал. Молчала Весна, дверь отпирала: и удивления
достойно, как с кодом сообразила. Бежала наверх, и по бедру сумка ударяла.
Вновь с невозможной ловкостью квартиру открыла, мелькает в коридоре лицо врага
— пенсионерки Чувпило. Кажется, толкнула Весна её. С сумкой влетала к себе и
ключами, в руке лишь сейчас зазвеневшими.
Нервной рукой свет включала, запираясь, а от стола поднималось лицо
красоты совершенной, с завораживающей прелестью глаза взглянули.
Скачок второй
Падший ангел
Глаза с пола Весна Лопаткина открывала. Сверху лицо смотрело, и прекрасно
настолько — не могло мужчине принадлежать. Соблазнительность такая противоестественна.
Должен быть грубоват настоящий мужчина и лишён женского желания нравиться.
Что хорошо для женщины, плохо для мужчины.
Пример — Арнольд Шварценеггер, который немного симпатичнее гориллы.
Подумала про гориллу Весна, и руки заиграли.
— А свитер и не свитер у «таксёра» вовсе, — заговорила жалобно. — И не по
приколу — а шерстью оброс, как, типа, снежный человек! И без свитера ему тепло!
— Сильно головкой ударилась, милая Весна, — отвечал и ударение правильно
ставил (а то есть которые, даже зная, — более привычно произносят). — Но ничего
страшного. Сотрясение не присутствует! Твой мозг, компьютеру вашему подобно, —
завис, и просто перезагрузить надо.
И с любезностью всей руку ей подавал.
Протягивала в ответ Весна и отдёргивала. Брови сдвигала, видимо,
перезагрузившись.
— А вы в натуре — вор? Как сюда попали и что здесь? О, господи! — и за
голову схватилась, ощутив больной затылок. — А там, внизу, тот ещё, — заныла
отчаянно, — который в шерсти и не «таксёр» вовсе!.. Чёрт в натуре, типа, с
рогами! И в натуре копыта ещё есть, наверное…
— С рогами и копытами говоришь, милая Весна? Надо посмотреть. Мне
любезники с рогами не нравятся тоже!
— Вы куда? — удивилась, когда на подоконник полез. — Типа у меня
четвёртый этаж!
— Какие мелочи, — отвечал, и ныло в затылке девушки, когда, окно не
отворяя, — входил в стекло, как воду. Наяву видела Весна это. Ни осколков, ни
звонов. Фосфорическим блеском белой ночи стекло отливает. По другую сторону
оконной рамы уже был, не держась за стены, — исчез.
— Ой, мамочка! — единственное, что сказать Весна смогла.
Вернулся ли неведомый чародей прежним путём, не узнала она. Увидела низ
брюк из самого казавшегося безопасным места — под кроватью, и сияющие оксфорды.
Даже в трагическом положении мужской стиль оценила. С затенённым носком были и
декором — язычком с бахромой, дорого стоят оксфорды такие.
— Нет никаких рогов во дворе и такси, — услышала она под кроватью. — И
долго в столь неудобном положении собираешься пребывать?
— Мне удобно, — и отчаянно чихнула в пыли. — Вы кто? — трагически
вопрошала. — Каскадёр? На такую засаду с окном Копперфильд не потянул бы.
— Я лишь веками гонимый беглец. И не тебе, милая Весна, а мне рогов во
дворе бы опасаться!.. А точно ли рога были?
— В натуре были, — отвечала, снимая с волос паутинку — слишком долго не
живёт здесь. — Я думала, что к обычному «таксёру» садилась.
— Ни такси, ни рогов, заверяю… Понимаю, что объясниться надо. Я видел
исполненную лукавого соблазна фотосессию в журнале «Невская клубничка». Столько
милой непосредственности и озорства природного! А встретив в памятных
булгаковских местах, счёл это знаком…
— Ну, чего гнать! Такого бы заметила. На такого все шеи посворачивают! А
так лишь псы прикольные были: чёрные сами, лишь пасти красные и глаза.
— Глаза, говоришь, красные. Не уверен я, что это уж так прикольно… Может,
справедливо и везёт тебе на нечистые встречи.
— Нечистые — адские, что ли? В аду которые? Собаки-то чем нагрешили?
— Возможно, в аду очень холодно (как полагали викинги), возможно, очень
жарко (как утверждали иудеи), возможно, там просто серо, тускло и противно (как
верили греки). Но в чём ни у кого нет сомнений, — там водятся собаки: и поверь,
не за грехи вовсе… Возьми книгу с полки, милая дама!
— У тебя крыша едет? Я под кроватью вообще-то…
— Я знаю, где ты. Но всё же — протяни руку куда хочешь и возьмёшь!
Как дура — а иначе не скажешь, протянула руку Весна в пыли. Переплёт под
пальцами почувствовала там, где нет ничего. Но завизжала, будто мышь это, —
невесть откуда взявшуюся выбрасывала, откатывалась в угол самый.
— Как возможно кричать так! — услышала и, как вполне человеческие руки
книгу подымают, увидела. — И вовсе невозможно с книгами поступать так…
К ней не заглядывая, по-свойски вполне, зачитывал гость вслух.
Но хоть есть на Русском Севере странные рассказы о бесах в собачьем
обличии, не слишком внимала им Весна. А засвидетельствовано на письме века
восемнадцатого что любопытное. Как огромных чёрных собак седлали, «гуляли в
тёмный мир», — по недоброй воле люди разного звания бесовские затеи «взыскующие».
(«Чего?» — спросила Весна всё же.) Ничего светлого в пределах бесовских не
находили, каясь, рассказывали о мерзостях духовного запустения. Всякого по
неразумению угодившего туда доброе не ждёт и ждать не может.
А если написанному верить, в осквернённых церквах обитали такие, ростом с
телёнка, псы с кровавыми глазами и на заброшенных погостах для самоубийц. «Я же
не в готах, чтоб на могилах тусить!» — возразила Весна, себе удивившись. Чёрт
знает кто в гостях, невесть откуда взявшуюся книгу читает, — а даже с
любопытством уже слушает она под кроватью.
— Хотя ты надеешься, — сказал гость, — но случайностью таксист рогатый,
боюсь, не был! Думаю, это Хвостач мог, самый «продвинутый» он из всех…
О чём отдалённо слышала Весна Лопаткина, человеческие души — будто
призовой фонд в вечном соревновании между богом и дьяволом. Их агенты
приставлены к каждому. Что за правым плечом каждого из нас стоит ангел, за
левым — бес, знала наверняка (фильм такой есть, французский, кажется), и что
плюнуть через левое плечо надо.
Но что точно не знала, что конкретный плевок — не что иное, как
напоминание рогатому-хвостатому, что есть он никто и звать его никак.
Впрочем, похоже, что бесов не особенно огорчает это: на собственном опыте
Весна Лопаткина убеждалась.
— Ты перестанешь плеваться? — спрашивал тот, что снаружи. — Так вот,
любезная Весна, не застав таксиста, в круглосуточном побывал. И как говорил
Александр Яковлевич, а не откушать ли нам, чем бог послал?
Что последний раз в Москве ела — а запах полиции даже у бомжа аппетит
отобьёт, вспомнила.
— Ваш, типа, знакомый Александр Яковлевич? — спрашивала, вылезая из-под
кровати.
— Скорее, господина Бендера… Ты успокоилась? — спросил и посмотрел
пристально. — Страх прилипчив, а распространяется вмиг!
Из круглосуточного магазина послано неплохо — ветчина, огурчики
малосольные, булочки, мороженое, пара соков. Скатёркой стол Весна не
забрасывала, ели из фирменного пакета прямо.
— Хоть что-нибудь, кроме «Мастера и Маргариты», читала, любезный друг
Весна?
— А это у нашей Олеси спросить надо — в натуре отчество у классной
руководительницы тоже Александровна было, и литературу у нас опять же вела. В
походы ещё водила, только я не ходила…
Пока о бывшей «классной даме» Весна Лопаткина говорит — по странному
совпадению, её сегодняшний знакомый майор Никольский тоже вспомнил Олесю
Александровну.
Утром проводил взглядом вполне пристойно смотревшуюся девушку в джинсах.
Свежести всей, как утро само, улыбка её слабая полна. Что сразу с двумя
мужчинами в постель ложилась, считая естественным, — в мировоззрении его не
укладывалось.
Также не укладывался бизнес её друзей (мужьями не назвать). Не простой
«мент» Мстислав Никольский — а воин старый. Десантником-сапёром в молодости «за
речкой», во времена нынешние в Чечне побывал.
Но это не значит, что солдафон он (как, наверное, Весна Лопаткина бы
подумала). Когда Ботанический сад ремонтировался и нет забора — любым весенним
вечером по молодости водил девушку соловьёв слушать.
Сегодняшняя работа для оперов майора Никольского начиналась с остановки
«тэшки» (маршрутного такси то есть). «Скорая» прибыла к телу с пулевым ранением
в голову. Свидетелей нет, а кто вызвал, неизвестно. Убийство пришлось на раннее
утро — холодно солнце на тихо плывущем над Петропавловкой ангеле, съёжась, едет
народ на работу.
Почти три с половиной километра проспекта длина, по километру между
станциями метро: и чтобы время сократить, есть «тэшки». «Тэшку» ждал народ
постоянный скорее, и первая зацепка — номера мобильников, с которых «скорую»
вызывали. Но это лишь свидетели убийства, а на личность убитого выходили, что
называется, по оперативным разработкам.
В Технологическом институте личностью примечательной Игорь Котенёв был.
Поиском по местам боёв занимался — дело благое, с этим Никольский согласен. В
официальных поисковых группах копал: но походило, что с интересом собственным.
А что среди самих поисковиков — воистину легендарен, здесь здоровый
скептицизм у оперов.
Последние экспедиции Игоря Котенёва в Новгородской области — деревня
Мясной Бор, в размерах невелик район — в глубоких болотах долина и лесах.
Рассказывают, как про место заворожённое. Что в деревьях птицы не поют,
утверждают приезжие. Местные будто бы привыкли. Тысячи наших солдат легли
здесь, немцев, из «Голубой дивизии» испанцев.
Говорят, будто из-под худых деревьев, в болота ныряющих, встают там
красноармейцы. С девушками обычно заводят приветливый разговор. В силу
эмоциональности девушки не дослушивают. А то призраки подскажут, где искать их
незахороненные тела.
Рассказали трезвого образа поисковики об этом, операми за день
разысканные. Также, что заснёт лагерь — а Котенёв из палатки бежит. В тёмном
лесу не блуждает, в неясном месте палку втыкает, вяжет платок. Вот здесь, мол,
шепчет, и всё это — с глазами закрытыми, у лунатика будто.
Но утром здесь обязательно воина находили, а то и нескольких.
Логики в таком поиске не замечали сначала. Просто удача, как костёр в
ночном лесу, парню светит. Но в городе плёнку со своими снимками на раскопках
проявляли и увидели — за спиной Котенёва невнятные фигуры в шинелях всякий раз.
Не поверили, перепроверили, эффект присутствия из военных времён есть.
Любопытно, что на плёночных фотоаппаратах лишь было: ничего такого с
современной «цифрой».
По примерно такому непонятному принципу случилась находка блиндажа, о
котором рассказал приятель убитого, продавец в антикварном Олег Загурский. Что
делал с утра Котенёв на остановке, кажется, не знал.
На Загурского опера выходили, начав розыск прямо от тела. Агентура
сработала в первую очередь. По пути к большому Сытнинскому рынку по выходным
образуется «блошиный» рыночек: и как раз на углу у антикварного магазина, где
работает Загурский. Непростым продавцом он в антикварном был. Майор Никольский
думал поначалу, что от своего отца состоит, — по сути, Самуил Яковлевич всего
антикварного сообщества в городе хозяин. Небольшие магазины выживают, если с
ним в дружбе, — но на работу продавцом Олега взяли, чтобы бизнес с начал самых
изучал. А что не просто продавец — понятно, магазин такой, что сам хозяин даже
с мелким клиентом работает. На Загурском почти родственные отношения с
ломбардами были. На «откаты» хозяевам ломбардов у магазина нет, но с
приёмщиками договориться можно.
Интересных клиентов у отцовских работников перехватывал.
Любопытные подробности Никольским выяснялись.
Набрал кредитов Олег Загурский в последнее время, и не в банках — у
хозяев тех самых ломбардов в долгах. Впрочем, знал Никольский, чего Олег не
знал: выкуплены все долги отцом, но бывшим кредиторам велено молчать. Пусть
кругом в долгах себя почувствует, на пользу будет.
Вопрос — а что знает о кредитах Весна Лопаткина?
Спрашивать не торопился: пусть убийство друга девчонка осознает.
Кажется, Конфуций говорил: сиди спокойно на берегу реки и мимо проплывёт
труп твоего врага…
В такси садилась Весна Лопаткина, когда услышал майор за спиной:
— Никак капитан Никольский уже на малолеток западает?
— Вообще, уже давно не капитан, — отвечал, оборачиваясь.
— А что ж с моей бывшей ученицей трындишь? Это Лопатка из того самого
класса — помнишь, я рассказывала? Мы с ней в классе двумя серыми мышками были:
вспомнить смешно! Школьница и классный руководитель! Потому и не сразу я её
узнала…
Признаться, и Олесю Никольский узнал не сразу — исправила зубки,
нарастила ресницы. Также намазанная эффектно. А безо всякого макияжа помнил.
Начинающей учительницей литературы была — к нему приходила однажды заплаканная,
и не скажешь, что «классная дама» Олеся Александровна это — совсем девчонка из
слёз выглядывала.
— Господи, какая я дура! — причитала совсем не по-взрослому. — Нужно быть
ненормальной, чтобы пойти с этими кретинами в поход с ночёвкой… Надо видеть,
что они ночью вытворяли! Все друг с другом… И меня чуть было… Сопляки,
восьмиклассники! И самое ужасное, что не стесняются. У нас, говорят, другая
жизнь, другие ценности!
Смеялась сейчас — новые зубки показывала и говорила без той едва заметной
неправильности, такую пикантность придававшей.
Кольцо на пальце, и говорить давним друзьям не о чем оказывалось. Чтобы
занять неловкие паузы — по сторонам взгляды. Разошлись охотнее, чем
встретились. Но свою визитку с телефонами Олеся оставила.
Что в показаниях, как баран, в мистические способности своего убитого
приятеля Олег Загурский упирался, вспомнил вечером майор Никольский и позвонил
Олесе.
Вопрос Никольского — а насколько её бывшая ученица к мистицизму склонна,
рассмешил. «Чтобы к мистике обращаться, — отвечала, — надо хоть что-нибудь
читать. А Лопатка, как и все они, даже положенную по программе литературу в
руки не брала…»
— Да бытовуха, — сказал опер Паша Христюк. Пил он чай — действительно
чай, без лукавых намёков — в кабинете начальника. — Из-за бабы!..
В общем, согласиться с ним можно. Чтобы с бабой сразу двое, неестественно
это — мужчине быть одному и не делиться в постели ни с кем. Если настоящий
мужик, то как к собственности к женщине своей хоть немного относится.
А далеко от них, на Большой Монетной засидевшихся, странный гость Весны
Лопаткиной говорил, мол, благодарить ей майора безмерно!
Над её головой рукой поводил, и вспомнила, что вспомнить не могла — не
видела в полиции, не слышала. В «обезьяннике» была, когда в дежурке
договаривались, как удобно пустить её по кругу. Но возразил один, мол, девка
знает Никольского. Есть такой на Петроградке, который никак не поймёт, что не
«менты» они уже — а господа полицейские. Был «ментом», «ментом» остался, с ним
лучше не связываться…
— А не думаешь, — спрашивал гость дальше, — что в ревности одного из
твоих мужей подозревают? Что из-за тебя один убил другого!
— Чего?.. — не сразу сообразила, глядя на невероятного гостя. Хотя,
кажется, у самой такая мысль была. — Да не фиг им было мочить один другого…
Что справедливо не совсем, признаться, если сама уже думала об этом.
Ведь будто электричество в неисправной проводке, напряжённо потрескивало
что-то в непростой дружбе её мужей. Не в последнюю очередь из-за нервного Кота.
Вдруг последнее время как «фашик» — skinhead то есть — об иудо-сионизме
заговорил. Слов таких не слышала Весна, — что иудейский банковский капитал
развязал Вторую мировую войну, а Гитлер лишь игрушкой их интересов,
марионеткой.
Кем по принадлежности Олег был, догадаться не трудно: Самуилом
Яковлевичем отца звали если. Похоже, раньше Кот не задумывался, а подумал когда
— удивился сильно.
Что не высыпается Игорь — дурные сны мешаются, устаёт, догадывалась
Весна, и как мужчина поэтому… ну, как бы это выразиться — немного не может (что
для мужчины — катастрофа, согласится любой).
— Да кто ты такой, что про всё знаешь? — негодование её справедливо. —
Что как мужья с женой жили просто? Может, просто «хату» снимали на троих.
Может, и вовсе гомиками парни были — вроде как ты!
— Я не гомосексуалист! — И по пугающему завораживающей красотой лицу
видно, что обижен. Немного хмурится в бровях густых даже. — Я, уж извини, из
весьма знатных и славных, хоть и не убийца, как тот, с кем часто путают. В
христианских апокрифах ты не сильна, но Булгакова читала…
— Вот то-то, что читала, как компашка дьяволов заселилась в чужую
квартиру. Это у всех вас, крутых чертей, в привычке?
— Я не чёрт потому хотя бы, что не предлагаю тебе покончить жизнь
самоубийством! И не надо с изумлением таким смотреть на меня. Это обычно для
времён тех, что Возрождением зовутся и Просвещением. Рассказами о плутнях таких
пестрят книги Гулара, Крепэ, Бодэна. Встречает по пути юноша или девушка
человека прохожего. И прохожий — в действительности сатана, человеком
прикинувшийся, — начинает уговаривать покончить с собой. То в воду броситься
искушает, то удавиться, с какой целью даже верёвку надевает на шею девушке или
юноше.
— Они что, психи полные, черти ваши? — в здравом уме Весна спросила. И
вспомнила: — Как говорил Воланд — не лучше ли устроить пир и, приняв яд,
переселиться в другой мир под звуки струн. Так, что ли?
Сама изумлена цитированию своему — читала, верно, а чтобы вспомнить что —
конкретно не бывало, мигает Весна неровно.
— Ну, я же говорю, что читала ты. Хоть какой прогресс от Рождества
Христова… Что же — приготовься изумляться! Тебе известно имя булгаковского
Азазелло. Это итальянизированная форма от Азазеля, который упоминается также у
Мильтона как Азазиил, знаменосец Ада. Он отстаивал своё право развернуть
хоругвь самого Сатаны. Но не путай меня с этим убийцей! Страшатся его не лишь
христиане, но и в исламе он известен, где Азазель — имя Иблиса, отказавшегося
поклониться Адаму в бытность свою ангелом… И не спутай, имя ангельское моё —
Азаэль!
— Тоже мне — спутал радио с айфоном. Хочешь сказать, ты ангел?.. Ну,
тогда ты точно не гомик. Я слышала, что ангелы того — бесполые…
— Я был таким. Но я — падший ангел!
— Ну, и с чего ты упал… Ладно, ладно. Я молчу, ты трынди.
— Имя мне Азаэль, повторю, и не страшись. Хотя лишь падшие ангелы, что
превратились в демонов в Легионах Ада, вступают в половую связь. Сами люди
подтверждают это. Так Тертуллиан засвидетельствовал, что ангелы христианского
Бога иногда принимали человеческий облик, чтобы совокупляться со смертными. А в
«Апокрифах» упоминаются ангелы такие… — и на изумление Весны Лопаткиной
прочитал стихи вдруг:
С небес порою под простую кровлю
Благой Юпитер к людям снизойдёт,
И смертным чтоб не сжечь глаза и
брови,
Он облик человеческий возьмёт.
Вот так возник в моём алькове
скромном…
— Где это ты возник? — спросила Весна. — Аль… как?
— В алькове. Это о своей спальне одна прекрасная дама пишет. Написала,
если точно! Но не бери в голову, как сказала бы ты на месте её…
— И пусть я не столь велик, — продолжал со вздохом, — как известный тебе
под именем Азазелло убийца Азазель, но в 6-й главе «Книги Еноха» я упомянут,
каббалистической книге «Зоар», талмудических текстах. Я совращён прелестью
чувств: и, как Адам, тем осквернил Древо Познания. Свои знания применял, с
непосвящёнными мужчинами общаясь и сходясь в близости с беспечными женщинами.
Чувства стали камнем преткновения, поскольку начал влюбляться в женщин и не
замечал, как секреты величия и жречества были выведаны. Вследствие этого
первобытная цивилизация потерпела крах — грубая сила и неукротимая страсть
погрузили в хаос мир, который спасся, только погрузившись в воды потопа.
— Ну, тогда точно бес, если трындишь так, — надо же так уметь.
— Я не бес, — возразил Азаэль, сердясь уже. — Пусть и есть такие
знакомцы: в домашних бесах у астролога в Мадриде служил один. Астролог, как
любой из них, проходимец изрядный. А бес из знаменитых самых — и в этом, и в
подземном мире. Охромел, когда низринутые Богом в бездну бесы падали, упал он
первым — а остальные свалились на него. Так что копытами всех дьяволов хромота
его отмечена… Но хоть хромой, с одним мадридским студентом удирал ловко, прыгая
на костыле!
— Говоришь, девушек ты любишь?.. Ну, и как с сексом в Мадриде? Там
римские папы всякие: а у них секс с девушками под запретом.
— Горит моя душа, а в сердце стало тесно. И алчу я теперь, покуда пыл мой
не угас… Уж прости! Это опять стихи моей подруги — венецианки, в Испании не
бывавшей. А вино и песня Испанию соединяют, как известно. И во времена
всевластия католического всякую проповедь испанские девушки с юношами
пропускали ради фламенко во время фиесты. А сейчас — дискотеки! В Испании
принято сохранять невинность до первой брачной ночи. Это легко потом
подтвердить всем родственникам. Но если умеет юноша хорошо попросить, к заду
своему испанская девушка всегда допустит. Всегда запретный плод самый сладкий:
а сладкий, потому что запретный!
— А может, ты инопланетянин? — спросила Весна, сосредоточась. — Сейчас
все повсюду если не экстрасенсы или педики, то инопланетян видели!
Скачок третий
Защита Весны Лопаткиной
Утром на старой бабушкиной кровати проснулась Весна. В позе эмбриона
коленки у груди обнимала, из-под пледа тихо выглядывала. Пуст диванчик.
Назвавшегося Азаэлем нет, отбыл куда: и слава богу!
Открыла форточку, и звуки города навевал ветерок на полы. Без чулок по
ним Весна ходила и в юбке, по возможности не совсем минимальной. Ведь
непонятно, как попадает к ней гость вообще. А вдруг заявится — и как ни
обвораживает прелесть принца сказочного, а показом самого низа гладеньких
ягодиц соблазнять не хотелось.
Что жилец за приют расплатился, увидела — на столе под вазочкой ровно
сорок пятитысячными купюрами. «Нет, ну, ни фига», — проговорила, пересчитав.
Даже за ночь любви светские VIP-дамы берут вполовину от этого, признаться. А от
щедрот наглых получила Весна Лопаткина ни за что, и это не мои деньги, решила.
Но разозлилась также!
И воспользовалась благодетеля отсутствием, обезопаситься чтоб.
Своих продуктов нет, естественно, их шкафчик на кухне соседи пользуют.
Решилась по скорбному случаю — позаимствовала соль у злой пенсионерки Чувпило
(а попросту — обобрала старушку). Такое средство защиты от нечисти известно
любому, и не надо слишком грамотной быть. Солью подоконник посыпала, в углах,
щель под дверью — можно уезжать.
Но пересчитывала Весна собственные деньги в сумке и задумывалась.
Признаться — избаловалась последние годы, училась, вела хозяйство, своих
мужей любила. Настоящими мужиками её мальчики были. Её с бабушкой вечная проблема
— деньги — проблемой, во всяком случае, быть переставала. В транжиру Весна не
превратилась, сказывалась привычка.
Оставлять «на Петре» в супнице хозяйственные деньги: расточительно это и
бессмысленно. К тому же телефон Олега не отвечал. Но, может, думала, заглянет
тоже, записочку хоть оставит.
На кафедру ей тоже надо (вопросы были, что называется, — по
производственной практике). Руководителя своей практики, коленки хорошенькой
студентки созерцающего, не скрываясь, вспомнила некстати…
Что просто боится садиться в такси, сообразила давно, медлила потому.
Хотя копыт у давешнего «таксёра» не видела, есть у рогатого они наверняка.
Порадовалась в коридоре злой пенсионерке Чувпило. Всё же человек, пусть
по-змеиному шипящий, что объявилась, мол, «блудница вавилонская» (а о «едущей
на семиглавом звере» Весна не поняла вовсе). Не вспомнить отчества Чувпило с
именем, — кажется, тётей Фросей все звали.
Во дворе эхом боковых магистралей звучала арка. Между двумя переулок
зажат — Лиговкой и Восстания, всегда забитыми. В пустом переулке подозрительное
такси сразу видно — выглядывала Весна из арки осторожно.
Давно дома не была — с бабушкиных «сороковин», надо думать, и где раньше
в футбол пацаны играли на воле, тесно от машин. Без того узкое пространство
переулка сжато, приглушёнными моторами подрабатывает. Что понятно — с Восстания
все и Лиговки, пытаются здесь.
Зато из зажатого бортами такси не выбраться рогатому.
Под висевшими на стене, как огромная виноградная гроздь, воздушными
шариками пешеходный переход закрыт днищами. Но нет таксомоторов. Между
бамперами протискивалась Весна на быстрых ногах.
До ближайшего метро она бежала. Но не лишь чёрт с рогами преследовал, и
«Чего тебе надо, китаец?» — завопила в вагоне.
— Я не китаец. Я якут, — отвечал с достоинством. — И мне ничего не надо
от вас, госпожа неизвестная! Толкаются просто все…
Говорят, страхи материализуются. Боишься чего — непременно это сбудется,
и у дома на Петроградке возник, сморщась, как лимон, истинно китаец. Опять за
руку хватал, «Носик ай!» бормотал.
Сумка ремешком через грудь, и не отбиться ею — вопила Весна и пиналась.
Ловко уворачивался китаец. Всё «ай, ай» повторял и, ухватив за каблук, на попу
Весну усаживал.
С китайцем сцепился некий — папироска в углу рта, на глаз кепка. Слава
богу, такой рога не прикроешь. Просто настоящий мужик был. Но махнул ногой
китаец, забулькал настоящий мужик, с Весной рядом садясь.
Слова не сказал майор Никольский — сбоку в челюсть нокаутировал китайца,
а Весна в парадную убежала наконец.
В квартире отдышалась и «О, господи!» — сказала. Поклясться готова, что
видела, сцепившись с китайцем, — тихой поступью входили во двор чёрные псы с
пламенной пастью. Но вступился парень в кепке, и псы отступили. Лишь налитыми
будто огнём глазами из арки посветили…
В квартире пусто — никого не бывало. На месте струился крис с оконным
отблеском на тёмном клинке. Расширялся клинок к изогнутой рукоятке, будто
головка кобры, — вообще, по форме напоминал змею ползущую.
Такие встречаются в играх, служками тёмных сил используемые.
Но объясняли ребята (мужья её то есть), что волнистая форма криса
символизирует язык пламени скорее. Действительно, как огонь, плоть прожигает
человеческую — магическое оружие туземных колдунов. А конкретно если, при
колющих ударах и режущих гуляет клинок как хочет: и каждая из волн его сама по
себе плоть рвущая.
— В крови «рулит», — соглашалась Весна (хоть в играх «ламер» она, но
словечки использует).
Из последних трофеев крис этот: и недоумение вызывал самим своим
нахождением. В лесах под Новгородом с напарником Кот яму нашёл при раскопе —
блиндаж разрушенный. Кости человеческие в нём разрыли. По сгнившим одеждам и
орденам причудливым с оружием (а что добыто, — лучше промолчать, есть тайна
коммерческая) определили двух немцев.
Эсэсовский офицер был и солдат вермахта. Солдатский смертный медальон
нашли — овальную алюминиевую пластину с пунктирной просечкой. На толстой
золотой цепи медальон казённый, похоже, что не из простых солдат тот.
Крис этот змееподобный большей странностью был, много о нём Весна
услышала от своих. В библиотеках мужья просиживали и интернете, спорили потом.
С коллекционерами советовались и знакомым историком. Во Вторую мировую войну
своё место в Азии Германия имела. Настолько в Японии нуждалась, что о
собственных бывших владениях в Микронезии не вспоминала. Под давлением Германии
правительство Петена отдавало под Японию Французский Индокитай.
Но как считающееся магическим и живым почти, будто змея, оружие из
Юго-Восточной Азии оказалось у германского офицера СС, неясно…
Но самой странностью — не крис этот, очищенные в лесу православные иконы
у копателей в руках оказались. Мала возможность, что был коллекционером немец.
Высказал знакомый историк версию другую — вовсе не немец эсэсовец, а русский
белоэмигрант. Из Харбина мог быть или легионером. В 40-м году в Панг-Соне
японцам сдался батальон Пятого полка французского Иностранного легиона,
предположений много…
Находила Весна трубу-ножны криса этого, с треугольным входа расширением.
В ножны вкладываемый, как змея, извивающийся клинок шипел. Что для самообороны,
подумав, положила в сумку его.
Выпрямила спину решительно и к компьютеру подошла.
За «клавой» вспомнила соседей по здешней парадной как людей невозможно
милых — пусть с недостатками. У Мастера это — люди как люди… в общем,
напоминают прежних. Но ни скачать быстро из-за них Весне было, ни видео в HD с
ютуба посмотреть. Всё потому, что половина парадной сидела на её интернете. Все
воззвания Весны, в парадной вывешиваемые, — мол, хватит тырить мой Wi-Fi, —
успеха не имели.
Соседи свои копейки берегли: и не легализовывались…
Но теперь их скаредность такой человеческой представлялась…
На сайты своего института заходить собиралась: но мало что поняла вчера
из рассказанного странным гостем. А запомнила ещё меньше — Азаэль, таким именем
назывался, интернет выдал на запрос по имени такому.
В некой «Книге Еноха» Бог посылает двух ангелов, Азаэля и Уззу, на Землю
посмотреть, могут ли они совратить род человеческий, ввергнув в соблазн похоти.
Но вместо этого сами ангелы впали в соблазн, почувствовав плотскую страсть к
земным жёнам, и Бог покарал их.
Оказался Азаэль виновен ещё, что выучил женщин искусству лица
раскрашивать, делаясь вовсе соблазнительными. Также драгоценных камней в
украшениях использованию и духов. Учил он колдовству своих возлюбленных, солнцу
позволяющему, луне и звёздам «спускаться с неба», чтобы сделать их более
близкими объектами поклонения вместо Бога.
Впрочем, интернет путался, выдавая на двойника сразу — Азазель именем.
Тот ещё перец, Весна ворчала, разбираясь с этим демоном второго порядка. Демона
второго порядка как мелочь, «шестёрку», Весна понимала. Однако сомнительно, что
на должность главного знаменосца адского войска назначали «шестёрку».
Повелителем пустыни в остальном был, родственником ханаанского повелителя
палящего солнца Асиза и египетского Сета. Как падший херувим, один из вождей
ангелов-наблюдателей (ага, сказала Весна, ещё и наблюдают за нами!).
По свидетельству магов, Азазель является как бородатый человек с рогами,
ведущий в поводу чёрного козла в короне. Утверждают, что маги, с ним встречи
имевшие, исчезали бесследно.
Такой подлости от булгаковского Азазелло не ожидала точно.
Он научил мужчин оружейному делу, и не путать его с Азаэлем: тот лишь
бабником был. Классический вопрос — верить или не верить — разрешала Весна
просто — поверила.
А иначе, не приведи господи, — в собственное сумасшествие поверишь.
Есть в объективной реальности ангелы: и совсем не бесполы они. Как
женщине, ей от ангелов держаться бы подальше, стало быть. И почти Земли
спасительницей себя чувствовать поэтому! Ведь Земля подверглась потопу, когда
переполнилась грешниками, от ангелов женщинами рождёнными.
Подтвердились слова самого Азаэля, что в замыслах дьявольских — на
самоубийство людей подвигать. Писалось в целях нравоучительных людьми всякими и
благочестивыми. Узнала Весна, что посрамить дьявола для всякого крещёного суть
подвиг благочестия (а крещёна ли сама, не ответила бы).
Пока по сайтам лазила, разыскивая, видела всяких магов рекламу,
ясновидящих, эстрасенсов. Рекламой их услуг забит интернет. Снимают что угодно,
у кого угодно чистят. Решает все проблемы Хранительница Священных Знаний из
Сибири, ясновидящая по родовой линии. Таролог-арканолог владеет мастерскими
раскладами на различных колодах Таро. Работает мощными четырьмя стихиями: огонь,
вода, земля, воздух. Радужную ауру также видит у людей, чакры, движения энергии
в теле, точку сборки. Астральное видение дано другой с рождения и ведическая
сила.
Вспомнила Весна, зачем приезжала, собственно: из супницы забирала всё. В
пустое дно поглядела, и осознавать странно было, что Кота нет — нигде нет.
Потекли глаза. Да, соглашалась с Мастером, человек смертен, но это было бы ещё
полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен!..
Хоть со всякими функциями телефон у Весны, а «Мастера и Маргариту»
спрашивала в книжном магазине. Есть такие «на Петре», оказывается. Предложили
подождать, мол, на складе, может. Но ведь не сказать, что роман ей срочно — в
качестве по нечистой силе справочника.
Прямо напротив магазина метро — ехала искать дальше и на эскалаторе
Азаэля видела — точно галлюцинацией не был. По соседству с ней девчонки
извертелись, заглядываясь, — будто чешется у них.
Внизу подождала, спустился, с громом поезд вылетал когда.
— Что за фокус? — спрашивал в вагоне. — Хотел на диванчике отдохнуть, а
весь диван усыпан солью. Кто придумал такую глупость? Надеюсь, совет обошёлся
тебе дешевле, чем если бы его подавал сам Иуда.
— Вот кайки лопу — не подействовало, что ли?
— Моими глазами полюбуйся. Оба синие у меня, а памятно, что у Воланда
правый глаз чёрный был.
«Догадался, гад!» — подумала. С испугом вспомнила, что Воланд с
отморозками «пальцы не гнули», но мысли читали.
— А куда едем? — бесчестно Азаэль вопрошал, и косо Весна смотрела.
— А ты, гад, не знаешь, что мне Олега разыскать надо?
— Тоже оборот. Сыщешь у отца. За городом он живёт, кажется?
— Всё знаешь! А самому не западло, чтобы всё знать?
— Всё лишь Бог знает. А я просто в изумлении от мира сего пребываю. А не
находишь сама удивительным событие — любовь к двум мужчинам сразу?
— Ну, откуда знать, как влюбилась в Игоря, когда Олег у меня уже был?
— А возможно, что родство почувствовала некоторое? Коли пошла такая
забава, сознайся, что славные прямики к неизведанному Игорь знал… Кого из рода
твоего поискать, может, тоже талантом таким обладавшего?
— Ну, профессор из Новгорода, типа, был, интересовавшийся талантами
Игоря. На фотках Кот, а с ним в натуре как привидения, в военной форме!
— А свойствами предметов, с людьми природой своей связанных, не
интересовался профессор?.. В общении с предметом вы совершаете тайный акт, при
котором часть своей биоэнергетики передаёте. Можно сказать, что бездушная
материя обретает душу! У предмета начинается собственная энергетическая жизнь.
Были такие японские самураи, чьей душой меч: может, это не просто поэтический
образ? Так что не столь уж не правы были ваши языческие предки, идолов своих
создававшие, и знать кому — не наделялись ли они от человеческой энергетики
реальным могуществом…
— Нет уж, — утомилась Весна, лукавого слушая, — домой поеду — ну, к себе,
где с бабушкой жила… И зацени, что ты мне там не нужен!
Отворачивалась демонстративно, а обернулась обратно когда — нет в вагоне
Азаэля. То есть реально нет! Время дневное, в вагоне свободно. Всяк своим
телефоном либо планшетом занят: трудно исчезновение заметить.
«Вот гад в натуре!» — мысленный Весны посыл.
Выходила на Мосбане (иначе говоря — Московском вокзале) и опять чёрного
пса увидела. Одного пока, и такого, с освещённой алым языком пастью и глазами
огненными, как в Москве, прохожие сторонились. На расстоянии от Весны этот
держался, сопроводив до адреса самого.
Из своей арки сфотографировала, но как прежде — есть переулок в телефоне,
пса нет…
Дома ей делать нечего — совок взяла, веник, подмела везде и всюду.
Бессмысленную соль тоже вымела и задумалась. Пластмассовое ведро нашла в шкафу
с тряпками. Теперь она вымыла полы.
Вспомнила, что в институт на кафедру так не съездила, — опять Олегу
позвонила. Реакции никакой, и включила телевизор. Под музыкальный канал взялась
окна мыть. В тёмном блеске висят окна в коробке двора, их открыв и высунувшись
далеко — слабый уголок неба увидишь. В ощущениях лишь солнце всегда, прохладой
двор овеян.
Ближе к вечеру она придумала наконец.
Опять интернет нужен, а ехать на Петроградку — поздно и не хочется.
Интернет-кафе находила она по старому адресу на Невском.
Если честно — обиделась. В вагоне не бросил бы Азаэль, опять защищаться
Весна не подумала. Запрос делала на защиту от тёмных сил: и запутаешься,
сколько ответов. Свою помощь народ разный предлагал опять, например, некая
Мирослава. Контактёр со внеземными цивилизациями она, чрезвычайный и
полномочный посол Космического Разума, с планетой Дотуми из созвездия Ориона
державшая телепатическую связь.
Для Весны Лопаткиной это слишком, а потому выбирала из блогов Алины Васки
(блоги ею открыты во всех сетях практически).
Вот как сама Алина Васка представлялась:
«Дар ясновидения я унаследовала по родовой линии от матери — простой
сибирской женщины. У нас дома в Сибири постоянно были люди. Соседи по деревне,
приезжали из соседних деревень. Бабушка и мама проводили обряды. Они и мне
передали свои знания и силы, обучили тонкостям ритуалов.
Я накопила огромный опыт в своей работе. Постоянная практика и
совершенствование, применение сложных древних методик, а также внедрение
инноваций и использование новых технологий авторской разработки позволили мне
пройти путь от простой ясновидящей и гадалки до ведущего специалиста в области
высшей магии. Посвящение в высшую церемониальную магию я прошла у
старообрядцев. На сегодняшний день обладаю высшей степенью данного посвящения.
Я специалист в работе с подсознанием, энергетическими потоками и формированием
кармы человека. Оказываю результативную магическую помощь. Даже самые
неразрешимые случаи поддаются разрешению под действием моей силы. Всё это
требует от меня мастерства и упорства. Всё для того, чтобы, используя свой
талант, помогать людям, нести добро и свет, создавать Любовь с большой буквы».
Понятно, если из Сибири — серьёзная баба. Фамилия Васка подходящая,
чувствуется — народная (а честно если — со словом «вакса» Весна путает).
Главным элементом в обряде у Алины Васки была «четверговая свеча», — а
что такое, объяснения нет — начались сложности сразу.
Искала дома свечи и нашла в нижнем ящике. На случай сбоя в электричестве
есть у всех, наверное. Но не сказать, как со зла ограждением быть, если не
знаешь, в какой день недели свечи эти куплены.
Смиренно подходила со свечами к соседке Чувпило — вся в иконах комната у
пенсионерки, и хоть не праздного любопытства ради — не слушает даже. «Что,
кощуница, греха блудного убоишься наконец?» Такое обращение в привычке у
соседки: «вавилонской блудницей» называет с детства Весну, которую без
замужества мать родила. Также в партии при Советах бабушка состояла и не вышла
в новые времена.
Долго ждать темноты в белые ночи — занавесилась тщательно и в сизом от
пыли гранёном стакане свечу пристроила. Свет выключила, свечу запалила.
Переписанный из интернета заговор прочитала. Упорно гляделась, и мало
магического в эффекте горения было — багровых теней в озарении.
Нет прозрения силы в зрительном восприятии огонька в стакане.
Ведь если подумать, что такое огонь есть, пламя, — а лишь окислительные
реакции с участием кислорода…
— Это ты со свечой хорошо надумала, — сказал Азаэль одобрительно.
Вздрогнула Весна от лёгкой как пух поступи его — невесть откуда берущегося
всякий раз. — Но только зачем? Электричество в квартале есть, как будто?
— Вот засада! — отвечала Весна. И признавалась честно — не видит, мол,
что должна. Что именно увидеть должна, не знает, ей, мол, по «нэту» обещано — в
блоге экстрасенса Алины Васки.
Раздвоился огонь свечи в очах прекрасных, к ней обращённых, и думалось
упорно: «Классный мужик. Жаль, что гомик!»
Его слова о готовности пасть ради показавшейся груди женской — слова
лишь, и всё. Слишком близка к женской мягкая его красота. Настоящему мужчине не
таким быть в идеале — наверняка совсем не обросшее волосом тело его.
— Молитвенные свечи тебе надобны? — спрашивал Азаэль. — Но эти хоть
белые, как тело желанное, совсем не молитвенные. Для освещения мыслей грешных
они! А молитвенные свет Божий являют и просвещённость!
— А уж точно, что ты чёрные бы свечи предпочёл! Слушай, в натуре демон,
не думай даже, что куплюсь!
— Я не демон, — отвечал с убеждением. — И если пред Богом грешен, то никогда
не желал души женщин своих, а тело лишь! И чёрная свеча, кстати, тоже может
божественность символизировать во всяких оявлениях…
— Мне белая нужна, и чтобы в четверг куплена, значит. Подожду.
— Тебе четверговая свеча нужна? Долго ждать будешь.
Объяснения о «четверговой» свече получила — от тёмных сил защитницу, в
Великий четверг приносимую.
А Великий четверг есть в память о тайной вечере и не во всякую неделю
соответственно. Великий четверток Великой седмицы, такое место защитные свечи
имеют: на неделе перед Пасхой, говоря попросту.
В неделю предпасхальную и давно минувшую переместился он свободно, а как
с законами физики, в школе заученными, — лучше не думать.
Весна Лопаткина не думала, а со сцепленными пальцами сидела — в запахах
потухшей свечи и одеялах на окнах.
— Снимай, — сказал про одеяла Азаэль, из ничего образуясь обратно.
— Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, — отвечала Весна со злостью
(если бы ещё знать, что за примус такой).
Шторы раздёрнуты, как вечная бездна, краткая ночь со дна двора-колодца
глядится. Наверняка смертью бы хватило пенсионерку Чувпило, узнай, кто принёс
четверговую свечу Весне Лопаткиной.
Любое новое дело без наставника не ладится, и горящую свечу по часовой
стрелке водил Азаэль перед ней. Дрожал огонёк и дымил. По ночи за окном слабым
отблеском бродила свеча. Что свеча плачет, стекает каплями воска, слезу
напоминающими, Весна Лопаткина видела.
Ресницы она опускала, и щипало под ними — от дыма, верно.
— Не плачь, прекрасная дама. Свеча плачет! — Неровной линией воск
наплывал, и говорил Азаэль: — А ты права, что пало нехорошо на тебя!
— Что по жизни не всё в порядке, когда рогатого увидела, поняла. Но ты
мне скажи — что и откуда? И почему один муж погиб, другой пропал?
— По воздуху огненными буквами свеча имя врага не напишет!..
Дальше тоже практическим наставлениям Весна следовала.
Душе смущённой быть во спокойствии за огня созерцанием: и настраивалась
Весна. Свечу в пламенеющих пальцах она несла. По оконным рамам огонь обносила и
косякам двери.
У двери трещала свеча, копотью дымила: и знак нехороший это.
По часовой стрелке обводила дверь, чтобы врагу не подойти, — так по
нескольку, пока треск с дымом не прекращались.
— Пусть дом мой будет полной чашей любви, — произносила чётко, — радости
и вдохновения!
По комнаты центру главный элемент ритуала производила — свеча у груди,
сила пламени в ощущаемом соединении с душой собственной. Вверх свечу подымала,
призывая к ней в дом свет сойти. Опять опускала к груди, влево переносила и
направо, — так создавала крест она — защиту свою.
— А ты, оказывается, и не Воланд вовсе, — сказала Весна, когда закончила.
— Ну, то есть не дьявол совсем.
— А я о чём говорил тебе. Что не дьявол, утомился объяснять.
«А может, и не гомик тогда», — думала Весна. Однако всерьёз опасалась
этого — вздохнуть не успеешь, а в постели с дьяволом окажешься.
Проснулась утром, на диванчик поглядела. «Ну, надо же!» — сказала. Ведь
установить магическую защиту помог тот, от кого защита устанавливалась…
Скачок четвёртый
Кинжал эсэсовский и крис
— Ну, и что это было? — спрашивал майор Никольский днём прошедшим.
Было за утро начальнику «убойного» отдела Петроградки работы. На практике
— бумажной. Зато теперь валялся, как мешок порванный, неизвестный с азиатскими
скулами и глазами, в нокауте закатившимися. Опер в кепке Паша Христюк
подымался, выплюнув папироску, оглядывался.
— А сбежала, — говорил, — девка-терпила.
— Неинтересно. Я знаю, кто она и где живёт… А вот кто этот ниндзя, знать
бы хотелось. Хорошо бы, чукча! А то придётся какого-нибудь японского консула вызывать…
От Весны Лопаткиной заявление нам понадобится в любом случае. Вызови наряд
пока!
Но опросить «по горячему» Весну Лопаткину не удавалось. Звонок на телефон
Никольскому самому. Начальника «убойного» отдела вызывали к надзирающему
прокурору срочно. В кабинете выяснялось, что нашёл тот недочёты в оформлении
бумаг, — но Лопаткиной на Петроградке нет уже. До вечера неизвестный
задержанный просидел и утра. С утра опер Христюк нашёл нужный телефон, на
Петроградку Лопаткину вызвал. На удивление приезжала Лопаткина с готовностью.
Хороша девчонка, что сказать: в живом блеске карие глаза, чёрные волосы ниже
плеч, с неизменной чёлкой. Паша Христюк (уже виденный Весной опер в кепке, с
потухшей папироской в углу рта) почёсывал затылок.
— Ну, и чего до меня докопался, китаец? — спрашивала она у сидящего в
«обезьяннике». — Вот засада! Уже второй раз меня — а чего, не говорит. Всё — ай
да ай!.. Нет, ну, какой класс, — обращалась непосредственно к Никольскому, —
что вы оказались! А то «понты» вы все и есть «понты». Раньше менты были —
защищали хоть, а нынешние «понты» лишь понты бросают!
— Всё сказала? — спросил Никольский, мало что понял он.
— Нет, не всё. Ещё меня чёрт достаёт, который под таксёра косит. А ещё
гомик один. Даже обидно, что гомик! Красив — нам, девушкам, смерть, но тоже в
натуре чёрт… А ещё за здорово живёшь меня ваши понты повязали, а я лишь мужа
своего, Олега, искала… Спасибо, Никольский, что и от своих понтов тоже
выручили. Теперь всё!
— Слава богу, — сказал Никольский сдержанно. И напрасно.
— Слушайте, Никольский, — вспомнила Весна, — а когда с китайцем этот
«бафф» вышел, вы во дворе никакую собаку не видели?
— Были какие-то, огромные, чёрные. Таких только с хозяином на поводке
выгуливать. В намордниках обязательно!
Забирали китайца, с Весной поднимались в отдел.
— При первой встрече я промолчал, — говорил Никольский, — но ваша
квартира мне не понравилась. Эмблемы эсэсовские и награды. Прочее…
— Что, по шкафам шарили? Так нельзя в чужом доме и не спросясь…
— Мне можно. И квартира съёмная — у неё хозяйка есть. С ней мы и были.
Она сама шокирована была, когда увидела… Ну, понятно, — с сомнением на Весну
посмотрел. Откуда ей про войска СС знать, если подумать. Фильмы про партизан их
поколение не смотрит. — Специальные войска у нацистов были… ну, фашистами
нацистов обычно называют, — пояснил. Может, хоть так поколение next поймёт. —
Во всём чёрном! Такая форма — поганая! Эмблемой сдвоенная молния была.
— Знаю. Это Зиг-руна, древний атрибут бога Тора. Гром, молния, власти
символ и борьбы: ну, байда всякая… — Не скрыть изумления Никольскому, свой
кабинет открыл, пропустив Весну, как джентльмен. — У меня же историей той войны
мужья занимались. Даже нору какую-то в лесу Кот раскопал. Всякие вещи достал
оттуда — ну, эмблемы эти, кинжал особый эсэсовский. Чёрный весь. Коллекционеру
продал Олег потом.
— Про коллекционера не знаешь, конечно?.. А почему нападавшего на тебя
китайцем называешь?
— А кто он ещё? Вы на него, Никольский, посмотрите! — Посмотрели оба, и
смирно сидит китаец, сцепленные руки на коленях. — Хоть покормили его?
— Это вопрос… — И за дверь крикнул: — Христюк! Я сказал, чтоб нашёл
переводчика с китайского. Найди ещё китайской еды — хоть в Шанхай езжай. —
Вернулся Паша Христюк и про Шанхай спросил. О «Сайгоне», мол, слышал — кафе
такое было, а что Шанхаем прозвано, не знает.
Заявление на китайца написала Весна в кабинете Никольского. До полудня
глазела на господ полицейских в коридоре: и важно округлены их животы под
мундиром. Никаким ремнём не подтянешь. Как для поцелуя, губы сложила —
выдохнула, мимо протащили дядьку с рожей в крови. Тоже губы он складывал и
плевал. По полу подпрыгивало мелко, и что зуб это — увидела, пересела.
Наконец с китайского переводчика привёз Христюк. В кабинет позвали Весну,
и птичий щебет будто — с китайцем переводчик разговаривал. Кулаком Никольский
подпирался. В коридоре замёрзла Весна в тонкой блузке и близко к солнцу на окне
с решёткой садилась в кабинете.
— Китайский он знает, — сказал переводчик и платочком утёрся, — но не
очень. Я вспотел даже! Но разобрались…
— Чего это, — спросила Весна, — чтобы китаец китайского не знал?
— А он не китаец. Филиппинец он. Пин Пин Пула его зовут, и не смейтесь —
как «Рисовая канава» его имя переводится.
— «Канава»? — переспросил Христюк. — Нет, ну до чего папа с мамой его
любили!
— Даже очень любили по-моему. Канава-то рисовая! У нас, у славян, тоже
есть говорящие имена, и выразительные. Чеслав — «честь и слава». Или Радомир —
«радующийся миру»…
— А меня Весной зовут… С ударением на первый слог, понимаете.
— А что некитайцу, — спросил Никольский, — нужно от гражданки?
— Два раза он на меня нападал!
Снова птичий щебет, и, переводчику отвечая, — на стуле Пин Пин Пула
(Рисовая канава) прыгает. Скованные руки к Весне тянет, и снова по-русски
«носик ай» звучит… Пересаживалась Весна подальше.
Переговорил с Рисовой канавой переводчик, и выяснилось — «ножик дай» это.
Лишь кинжал нужен филиппинцу — священный клинок, более полувека как, перед
самой большой войной, украден у прапрадеда белым человеком. «Нет, не японцем, —
отвечал переводчик, платком опять утираясь. — Какой же белый человек японец? Не
то американцем, не то немцем. Все европейцы для Пин Пин Пула на одно лицо».
Если правильно понял переводчик, формой пламени подобен нож,
разыскиваемый Рисовой канавой, — обжигает клинок чужака, смерть несёт.
— А сколько вообще ножей у парней твоих? — спросил Никольский Весну.
— Много всяких. Вообще, я занималась кухонными ножами, а другие мне по
барабану! Я не трогала другие даже… А вы, майор, ещё говорите, что
заколдованный нож, смерть несущий?
— Я не говорил. Он говорит, — и на переводчика взгляд вопросительный. Тот
кивал.
— Я думаю, что под пламенем яд Канава разумеет. Отравленный клинок! —
снова переводчик говорил. Смущён был, мол, всякую мистическую хрень о
смертоносности клинка безо всякого яда Пин Пин Пула несёт.
— И кажется, девушка, вы знаете, где кинжал. У своего мужа спросите.
— У которого? — подумала. Но отвечала разумно вполне: — Я знаю, что за
кинжал. Большой такой! Из земли Кот выкопал, где кости эсэсовца ещё… Но чего
эта Рисовая канава до меня докапывается — коллекционеру кинжал продан. Так что,
— спросила, разглядывая филиппинца, — человека убил из-за какого-то ножика? Ну,
Кота нашего…
Посмотрела Весна вслед майору Никольскому. Второй раз выходил из кабинета
своего, а опер Паша Христюк пояснял, что начальник контролирует всё: не одно,
мол, дело у них на отделе.
Переводчик щебетал, выслушивал, щебетал опять.
— Никого он не убивал, — сказал наконец. — Он следил за вами всеми — даже
странно, что не заметили. Личность — то, что не наша, заметно! Но не убивал!
— А как он вообще нашёл их? — спросил Никольский вернувшийся. — Как
узнал, за кем ему следить нужно?
Щебет, и смотрелся смущённым переводчик, когда отвечал:
— Бред опять какой-то. Говорит, что духи предков ему указали. Он будто бы
место даже знает, где нож был. Там много-много мертвецов…
Пощебетали с некитайцем, пощебетали, и что мучается переводчик — по лицу
заметишь. Скованные руки ко лбу Пин Пин Пула подымал. Наконец, смущаясь, стал
объяснять переводчик, мол, с божественным началом отношения у деда Рисовой
канавы установлены и духами мёртвых. Через медитацию с богом посредничает. Для
этого есть «тонгкат» — деревянная палочка, передающая божественную энергию при
приложении ко лбу.
— А ещё он говорит, что в мире больше злых духов, чем добрых. Земные беды
связаны с ними! Но несчастья избегнешь, призвав добрых духов: вот такая хрень.
И эта хрень указала место ему, где среди мертвецов его нож…
Как был — в наручниках и своего дипломата не требуя, ушёл пообедать
Рисовая канава с Пашей Христюком.
— И что с ним делать? — говорил Никольский, с Весной тоже уходя. — Пусть
ФСБ разбирается, как оказался иностранец у нас и где его документы… — С Весной
ехали искать в компьютере адрес коллекционера. Сидел рядом с водителем, к Весне
оборачиваясь, хмурился неопределённо.
— Не понимаю, — сказал у парадной, — как эсэсовский кинжал был на
Филиппинах. Ну, если бы какая-нибудь японская катана! Или крис какой…
— Крис? Это вот такой? — и ноготком по воздуху изобразила волнообразное
движение змеи: такой формы клинок в её сумке лежит.
— Ну да. Такой… У нас, похоже, нет оснований Канаву задерживать!
— Чего?.. Убийцу отпустить!
— Нет оснований так считать, а значит — держать его дольше… Кажется,
дождь будет! — Тяжёлый зной к асфальту прижимало, свободно ветер гулял над ним.
От залива погромыхивало, натягиваясь.
По лестнице Весна поднималась, дверь отпирала. На связке ключи брякали. И
не заметить Никольскому, что губки поджаты. Хоть не распущен майор Никольский —
физически подтянут, — а на него глядя, думала Весна, что господа полицейские
толстеют потому, что убийц, как мух, не ловят.
В общем, никому крис она отдавать не собиралась.
— Что? — уточнила, сердясь, и удивилась — о кредитах Олега спрашивает.
— Весь в долгах он, — сказал Никольский. — Набрал кредитов в ломбардах
твой друг, а ты не знаешь? Говорят, будто откупиться хотел от кого-то…
— Чего ему откупаться. У него папа богатый и сына любит…
Прокисшее молоко Никольский нашёл в холодильнике. Душное солнце на окнах,
пылинки загорались. Даже квартирная хозяйка не отметилась.
А то — не сдержавшись, обмахнула бы метёлочкой.
По форточкам Никольский лазил, открывая, и не знала Весна, что полы у них
скрипят и окна. Но уже просторно небо входило, развеивая пыль, как тусклую
память. Ветерком шторы приподымало.
Хотя что такое освежающий запах близкой грозы, — а лишь озон при очень
малых концентрациях.
Бизнес Олега с Котом открывала Весна в компьютере. Признаться, до
знакомства с Олегом думала, что по антиквариату работать то же, что в
продуктовом: сиди на кассе, клиента жди. Пришёл он, увидел, купил. Но
оказывалось непростым удовольствием это — вещица с историей в руках, потому
хотя бы, что не всякая имеет хорошую цену конкретно сейчас.
Антиквариат поэтому — сложное инвестирование, когда серьёзные покупатели
становятся серьёзными продавцами.
Здесь бы цитату из Мастера привести, да есть затруднения. Ничего Весна
Лопаткина вспомнить не может. И то если подумать — раньше вовсе не цитировала,
толком не прочитав, — слово Мастера последнее время само выскакивало, как чёртик
из табакерки.
Всё имеет цену, говорил Олег Загурский, но не всё стоимость. Нумизматика,
филателия, филокартия, милитария, стекло, фарфор, иконы. По интернету аукционы,
и не уследить новичку за всем. Вид плохой — продать трудно, такие вещи покупают
на подарки. Ясно Весне, почему её мальчики иногда оказывались несостоятельны
как мужчины: от цифр слабеет голова сначала. За выделением одного товара в
разные категории вовсе плутовская рожа проглянула, которая за вещицей, цену
имеющей, сил зла не почувствует. Вспомнила — про зло, в вещах хранимое, Кота
слова были.
На вещицах, мол, биополе их хозяев остаётся. Если биополе почувствуешь,
увидишь однажды его реально. С логикой не согласовано и разумом: а встретишь
его и не отмолишь.
— Лишь внучок Гайдар, жизни не нюхавший, — говорил майор Никольский, —
что рынок всё обустроит, болтал. Но был «чёрный рынок» и будет! А антикварный
полукриминальным останется всегда… Что, так не нашла адрес коллекционера?
— Да давно нашла, — отвечала Весна равнодушно. — Вот телефоны…
— Не буду перезваниваться. Лучше нагрянуть неожиданно. — За окно он
заглядывал, голову набок клонил. — А похоже, что гроза мимо не пройдёт!
Нашла Весна фотографии эсэсовского клинка и кратенькую информацию, Котом
составленную.
Классифицирован как служебный, или «мундирный», кинжал войск СС, в основе
которого швейцарский охотничий кинжал XVI века (с портрета сира де Моретта
работы Гольбейна-младшего). Сказывалось, что по форме тот напоминал
древнеримские короткие мечи. На клинке с 1933 года гравирована надпись «Моя
честь именуется верность» (Meine Ehre heisst Treue), всё в чёрном цвете
исполнено.
Такие кинжалы заказывались через Управление СС. Обязательно ставилось
клеймо изготовителя, например, на этом Роберта Клааса. Утрата была
дисциплинарным преступлением и каралась соответственно.
Скачок пятый
О бесах в собачьей шкуре
До вечера на Петроградке Весна и без цели какой. Просто есть подумать о
чём — скептически воспринимающего биополе Олега вспомнить. Может, не просто
оглох телефон его!.. Выходила из кафе и ветром подхватывалась.
Накатывалась гроза, и будто на деревянных колёсах по небу, — разрядилась
наконец. Брызги, гремя, от идущих машин отлетали. Гудели проспекты, и в
льющихся водах пронзительные вспышки отражались.
Хотя что химику попасть под свежий грозовой дождь: а искупаться лишь в
слабом растворе азотной кислоты…
Но к метро добежать Весна успевала…
Что сосуществуют два параллельных мира, думала, выходя со своей станции.
По всему видно, что гроза по Петроградке прошла, — здесь жар сухой, в асфальтах
застоявшийся. В реальном ощущении закатный пламень, и на перекрёстке машины
срывающиеся — огненными выстрелами с их окон мелькало.
Но вне этих законов времени и пространства, машины с пламенными окнами в
которых, другой мир есть. А где — не угадаешь. Может, даже в ножнах у неё в
сумке, через грудь надетой, не лишь крис змееподобный.
«О господи!» — вздохнула, вспомнив. Хотя показаться могло, или фантазии
разыграться сейчас — на свету тени с Москвы появившийся пёс не оставлял. Совсем
расслаблялась Весна на жаре. Переходила на сторону свою — всё сильнее клонит ко
сну.
— Ты не заболела? — спрашивал Азаэль, с уютного диванчика вставал.
Был он вполне по-домашнему: в покроя такого халате и стиля, что в кино о
красивой жизни увидишь. В здешнем гардеробе мужских вещей нет вообще. Походило,
что заселяется к Весне внаглую, — как не вспомнить банду Воланда.
— Столь прекрасная дама, — продолжал новый жилец, — при всяких
обстоятельствах смотреться должна. Поправить макияж надо!
Поводил носом формы совершенной — но, как собака, принюхиваясь.
— Аромат розового масла, — сказал, — либо других дневных цветов не
годится после захода солнца, ибо кажется неуместным. Вечером хорош аромат
жасмина, а аромат мускуса — при лунном свете…
— Свои недостатки и без слишком умных знаю, — отвечала. — Читала, что
будто бы ты научил древних наших прабабок макияжу. Косишь! Нашёлся, визажист
гламурный… Нам от рождения дано! И вот что, тот ещё перец, скандалов не хочу и
участковых, — в душ не ходи… И в туалет тоже!
«И чего я, — думала, — как к человеку? Может, и не надо на очко ему?»
— Я не допускаю гибель женщин по вине своей, — сказал Азаэль и загрустил
будто. — Обещаю, для соседей твоих невидим и неслышим я. Но кажется, и без
моего печального соучастия ты к отчаянию близка, милая дама! Не стоит
отчаиваться, коли подвернулось всё к нехорошему случаю…
Или актёр такой — что не исключено, столько искренности в завораживающем
взоре — раскрыть душу бесовским очам хочется. Но сказала Весна о другом, что
любопытным показалось:
— Опять пёс — помнишь, рассказывала? Тот самый, что в Москве возник, —
чёрный весь, лишь пасть красная и глаза, никак не сфотографировать которого…
Так вроде, типа, в натуре тени он не оставлял!
— Если помнишь, любезная дама, читали при знакомстве нашем книгу о
человеке, что седлал собаку, «гулял в тёмный мир» на ней. По недоброй воле
своей участвовал в проказах и набегах бесов. Ничего светлого в пределах, где
царит мерзость духовного запустения, всякого по неразумению угодившего туда
доброе не ждёт и ждать не может.
Так у человечка сего имя есть Игнатий и фамилия Савватеев. Послушником он
стал по раскаянию своему, за что растерзан этими тварями.
Погребли Савватеева (вместе с разумом у которого помутилась вера во
Христа) отдельно ото всех: в гроте, запечатанном камнем, на котором нет креста.
Есть изображение собачьей троицы! Уже во дни нынешние местом паломничества
«новых язычников» стало. Изувеченные трупы юноши с девушкой нашли там, было
следствие.
Но являлись на следствие звери, отдалённо напоминающие громадных чёрных
псов. Казались чем-то нематериальным, если свободно через тела милиционеров
проходили, — а исчезали в ослепительной вспышке света. Все замечали, что при
луне, в общей куче будучи, псы отбрасывают тени. Но по отдельности за ними
никаких теней уже не было.
Естественный вопрос Весны, детективом заинтересовавшейся: а неощутимые,
как могли псы убить и изувечить молодых людей? Согласишься с ней, если любые
трупы данность, существующая в реальности.
— Вывод следствия замыкался на прискорбном зле вашем — наркотиках. Друзьям
убитых, этим самым «новым язычникам», они обошлись дороже, чем купленные бы у
самого Иуды. Отсюда и с фосфоресцирующей на загривке чёрной шерстью псы будто
бы появились.
Примем, что недостойные, с помутнённым разумом «новые язычники» убили
друзей, над трупами надругались. Но с уравновешенной психикой, трезвым
милиционерам тоже чудились монстры в собачьей шкуре. Один стрелял на поражение.
И кого-то даже ранил. Взятые утром мазки крови по экспертизе оказались
принадлежащими человеку. Возможно, это были колдуны — оборотни! Но клянусь
кровью Иисуса, как говорил сеньор лисенсиат, приятель моего приятеля Хромого,
любой рационально мыслящий предположит, что разгадка в глубинных структурах
материи…
— Я была рационально мыслящей, пока ты ко мне не забежал!
— В том, что называют мистикой, — сказал Азаэль, — сдаётся мне, много
энергии человеческого внимания. Это узлы в вашем психическом поле! Тайна,
загадка — всегда сосуд для вашей психической энергии это, которая эмоциями
насыщена: тревога в них, страх, восторг, эйфория. Это важно для понимания! Что
не понято, не исследовано, не приручено, может быть опасно. Не поворачивайся
спиной к загадке поэтому — это может стоить жизни, — держи в поле зрения. Хотя
этим ты питаешь загадку собственной психической энергией. Но, справившись с
загадкой, тайной ли, освободишь ты эту энергию… Пожалуй, достану для тебя одну
книгу!
И действительно достал, то есть в прямом смысле — из воздуха её вынул.
Будто с библиотечной полки. Даже заботливо невидимые пылинки с неё стряхнул. За
крепкий, как деревянный, переплёт Весна заглянула: — «Это что? — удивилась. —
Какой-то болгарский язык?» — «Просто ваша старая русская орфография, прекрасная
дама…»
Что верно, язык родной, но нечитаемый, где «и — десятеричное» есть и
«ять». А «фита» с «ижицей» выглядят как латиница. А что для некоторых звуков по
две буквы предусмотрено на каждый, не представимо вовсе. Пыль веков между
страниц залегала, и нос Весна потирала, сморщившись.
Собраны в книге, по словам Азаэля, разные занятные события и о «нечистых
тенях демонического возраста» (так странных собак назвал).
Но сказано, что с детства у Весны в обычае — не читать вообще (отсюда
школьные неуды по литературе и русскому языку). Полистала книгу она и отложила.
Напрасно что, признаться, если за занятными событиями другими могла прочитать о
слухах, что ходили по Петербургу пушкинских времён о прихожанке Казанского
собора по имени Катерина, с фамилией Лопаткина.
Будто имела девица абсолютную власть над всевозможной нечистью. Дочь
богатого купца имела также привычку к одиноким загородным прогулкам. Отец
восемнадцатилетней, пригожей лицом и статной девицы пускал следом возок с двумя
дюжими работниками. Но защищать от лихих людишек Катерину не доводилось. Со
слов её племянницы православный писатель Владимир Деркачёв писал в 1888 году,
«нужды не предвиделось потому только, что при всяком косом взгляде, дурной
мысли спускала Катерина с поводка зверя. Доселе не наблюдемого. Вдруг плотски
проявляющегося. Совместимо с ледяным дыханием смерти».
Демонические существа всегда ассоциируются в легендах со смертью их жертв
(хотя кто о нём вспомнит, но доктор Фауст — классический пример).
В конкретном случае с девицей Катериной соблюдено исключение. Катерина —
двулика. Она верит в бога и не верит в него. Дьявол обольщает покровительством,
чтобы забрать душу, заключает писатель Деркачёв. Но прежде интересны личностные
отношения купеческой дочки Лопаткиной с тёмной сущностью, с чёрной личностью, а
сказать точнее — чёрт знает с чем.
В семейных преданиях Лопаткиных есть факты присутствия чёрных,
«изрыгающих пламенеющий смрад чудищ» у ног юной девицы. Интригует дьякон
Василий Пищик, вспомнивший, как отпевали тётку девицы Катерины. Ухватила за
загривок Катерина призрачную собаку, незадолго до того очутившуюся посреди
часовни, огненным прикосновением поджёгшую её — сильные ожоги присутствующим
причинившую тем. Из часовни увела Катерина собаку на бог весть откуда взявшемся
поводке.
А уходя, бросила в толпу: «Вам всякое по грехам вашим мерещится!»
Часовня сгорела, естественно. В опаске скандала и отлучения дочери от
церкви купец Лопаткин отстроил часовню новую. Только в ней молилась Катерина
потом. Замуж она не выходила, и, несмотря на пригожесть редкостную, — ушла в
монастырь. Там доживала, пожертвовав немаленькое состояние, — навещаема, рассказывают,
чёрными псами лишь: и лишь в канун смерти какой из насельниц…
— И чего всё ко мне вяжется? — вздыхала Весна Лопаткина перед книгой.
— Что же хочешь, — отвечал Азаэль сочувственно. — Даже мы, целыми лигами
проносясь, как хамелеоны, воздушными пространствами, не свободны от воли
провидения и случая — одного из слуг Его.
— Чего?.. А при чём тут хамелеоны?
— Уж прости, но образ такой. Более в искусствах я превзошёл, нежели в
науках естественных, и всё вам, прекрасные дамы, благодаря и любви. В общении с
художниками века проходили, поэтами и женщинами.
— Ты себя, тот ещё перец, с хамелеонами сравнивал?
— Сходны мы им в полётах. Ведь обитатели стихии воздушной хамелеоны и
воздухом же питаются. Помню — образ сей, как фигуру литературы, сеньору Геваре
я предложил, когда о моём приятеле хромом сей знатнейший сочинитель писал… Но
что за вопрос?
— А чего ты умеешь? — Про воздушных «типа» существ хамелеонов забыла
сразу. — Ну, летать, говоришь. А телепатию — мысли в натуре читать?
— Не так уж чтобы, любезная Весна… Ты полагаешь, этот выход легко
осуществить: да мысли человеческие заполошат всемогущего. Какой проникнет —
даром если с ума не сойдёт! Ведь там, как в час пик, толпа! Всяческой жизни
беспорядок, лиц суета и воспоминаний ваших…
— А попробуй почитать, чего думаю сейчас… — И зажмурилась отчаянно — на
стуле сидящая покачнулась.
Один глаз открыла, палец у губ Азаэля — другим на дверь указывал.
Повернуть ключ и дверь приоткрыть секундное дело, с детства привычно. В
щель пенсионерка Чувпило не упала потому, что сразу выскользнула Весна
навстречу. Наверняка ничего увидеть Чувпило не могла.
— И чего подглядываешь, блудница вавилонская! — разгневалась Чувпило. —
Всё выслеживаешь. Всё едешь на звере семиглавом!.. Сталинских времён не нюхала
— при демократах живём, дай им Бог здоровья и денег великих, а всё шпионишь. От
бабки своей, коммунистки, научилась, — и по коридору на склеротических ногах
уходить зачастила.
— Ну, вот, вот, — шёпотом Весна говорила в комнате. — А трындел, что с
ума сойти, если мысли подслушивать. Ведь получилось — ну, супер просто,
класс!.. Но тогда если мы можем просто…
И замолчала сначала, от идеи своей в восторге. Прикрыться кратким на тьму
перерывом, слетать чтобы и высадиться на территорию, для простых смертных
запретную. Попросту — в том клубном городке, где усадьба отца Олега. Ведь если
скрывается Олег, знать точно обо всём отец должен. Никакие «понты» — ну,
толстопузые господа полицейские то есть, не помешают слушать, что там.
Покурить Весна ходила во двор, а с окон свет жёлтых ламп ложился. Ночь
уже — лететь можно. Но у нового приятеля Азаэля предложение было, когда снизу
она вернулась. Есть ли у отца Олега интернет, вопрос сначала?
— Наверное, есть, — сказала. — Типа, делал Олег дела через «нет» тоже. А
хоть папаша у него перец советский, но прогрессивный!
— Поверь, среди чудес промысла Божьего, — говорил Азаэль, — летать — это
последнее. Летать вроде и ваши аэропланы могут! Так что поведу тебя через сеть
сию, интернетом называемую!
— Я и сама могу в «нет» ходить. Но где ты комп видишь?
— Но есть у твоих мужей, я понимаю — на другой квартире. Оттуда кликнуть
можно тестю твоему на почту. Ведь тесть он, если сын — муж твой.
— Подожди, подожди… Я, конечно, не совсем уж лузер и вдоль и поперёк
изъюзила. Но не пойму! Мы чего же — как вирус зловредный?.. Или станем самих
себя рассылать, как спамы?.. — Для самой себя вывела соображение практическое:
— Так ты с любой кредитки снимать можешь?
Умная девочка Весна, схватывающая сразу, — в качестве сайта ей заселиться
в компьютер предложено и путешествие начать. Содержащий собственную её
человеческую биологию пакет будет передан куда надо сервером. Вопрос
естественный — а будет формат понятен браузеру?
Со ртом открытым сидела и хлопающими ресницами: кукла точно.
У неё было — случайно отформатировала памяти SD на компьютере, теперь ни
одно устройство не видит. — «А ты сам такое делал? Ну, да, и чего тебе — не
человек, типа! А мне в формат превратиться тупо не светит!»
Все компьютерные знания её практические скорее. А об устройстве интернета
— вовсе виртуальные, признаться. (Что понятно — включаем свет, про
электрический ток не думаем.) Но фильм о превращении биологии человеческой в
компьютерную программу видела, это не воодушевляло.
— Ты просто боишься, любезная дама, а это плохо — именно страх убивает.
Друга твоего убил не человек и не пистолет даже — а страх именно…
Пока он убеждал, что такое перемещение не заметят господа «понты»,
настоящий «мент» Никольский — назвать полицейским приличного мужика даже у
Весны не повернётся — раздумывал о неудаче с коллекционером.
Коллекционер мёртв и, оказывается, Никольскому известен. Его отдел им
занимался. Странная смерть, коллекционер странный. Живущий в пусть
переименованном Ленинграде, но о германской армии память собиравший: и удушен
толстой цепью немецкого смертного медальона.
Чему удивлялись в отделе все — как у «братка», золотой цепь была.
Также затруднялись эксперты — следы борьбы есть, но отпечатки самого
коллекционера. С самим собой боролся, душил себя сам: полный бред.
В камере вещдоков медальон сейчас. А приобрёл его коллекционер у живущего
на Васильевском острове молодого парня — историка по образованию, с фамилией
Серпокрылов.
Теперь всплывал эсэсовский кинжал, тоже среди вещдоков который. Не
вдохновлён майор Никольский возвращением к «глухарю» тому. Другие дела на
«убойном» отделе есть и начальство. К тому же, и о чём Весна Лопаткина не знает
пока, — убийца Игоря Котенёва есть.
Филиппинец Пин Пин Пула здесь ни при чём действительно.
Бессмысленно рассказывать и долго, как найден, всё это «оперативной
разработкой» называется. Самодостаточный парень убил и практичный — в
недвижимость вложен, деньги не в долларах держит — в золоте. И без видимых
причин стрелял из переделанной под боевой патрон «травматики» незнакомому ему
Игорю Котенёву в глаз, в лоб потом, потом уже мимо.
Когда брали его, как шкодливый щенок, обмочился.
Признательные показания давал за стеной кабинета, где с Пин Пин Пула
(Рисовой канавой) знакомилась Весна Лопаткина.
Из своего кабинета Никольский уходил посмотреть. Убийство тот признавал
сразу, но упорствовал, утверждая, убитый, мол, нападал первым. Он видел блеск
занесённого над головой кинжала и стрелял, защищаясь.
— Я нервничал, — заявлял под протокол, — потому и стрелял. Я испугался!
Никакого ножа при трупе не находили, но руку с кинжалом видели некоторые
свидетели. Впрочем, признаться, испугались они тоже. Убийца вылезал из машины,
мимо проходил пострадавший. Раннее утро, ясная погода. Хорошо Петропавловская
крепость видна: и вспышку оттуда некоторые адвокатам засвидетельствовали.
Не удивишься адвокатам возникшим, если при деньгах человек.
Любопытную экспертизу адвокаты подследственного провели. Похоже, что
случая игра была и света. В пасмурное утро Игорь Котенёв бы мимо прошёл. Но луч
восходящего солнца отразился от ангела Петропавловки. И случилось, что
единственный в порядке сохранившийся витраж парадной преломил отражённый луч
Петропавловки, блик в воздухе создал, напоминающий блеск стального клинка.
Немудрено испугаться и схватиться за пистолет!
Майор Никольский консультировался с физиком, и оказалось, что такие
случаи в оптике известны. Пусть не столь трагичные! В европейских городах
отмечалось ранее. На домах и храмах много всяких медных, бронзовых, стеклянных
украшений. В солнечную погоду отражения с них создают причудливые оптические
объекты. Полированными поверхностями отражённое солнце создавало мгновенные
блики, которые, например, старым солдатам напоминали клинки…
Так что адвокатам без найденного клинка есть за что ухватиться. Убийца
поневоле, по сути — собственного страха жертва!
Если был нож у «терпилы», конечно, адвокатам хорошо. Но отражённого света
тоже им хватит и испуга!
— Вот на суде нам Петропавловку и предъявят, — ворчал Никольский. Что как
собака в кость, понятно — в отражённый солнечный блик вцепятся адвокаты, как
страх обыграют — богу лишь ведомо. Или — дьяволу, и глядишь — условный срок или
вовсе оправдательный вердикт, если суд присяжных, с которыми адвокаты хорошо
поработают.
Экспертиза хоть есть у адвокатов, а у следствия признание — надо с
кинжалом разобраться. Был или не был. То же со световым бликом. Ведь что
выяснили опера майора Никольского — знаком убийца с Олегом Загурским.
Хороший солдат Никольский предпочитал позиции понятные.
Скачок шестой
Это не сны Веры Павловны, признаться!
С некоторыми позициями Мстислав Никольский определялся в Главке.
Есть там специалисты, психологами называющиеся, начальнику «убойного» с
Петроградки обрадовался такой. Многим известно — судится с бывшей женой
Никольский, с дочерью встреч добиваясь. Но разочарован специалист, если вопрос
чисто теоретический — что такое страх вообще?
— Между прочим, — сказал специалист, бумаги с тестами переложив сердито,
— в Соединённых Штатах без консультаций с психотерапевтом самый успешный
гражданин не обходится!
— Я лучше водки с хорошим другом выпью… Так что такое страх?
— Ну, как писал Константин Ушинский, — надеюсь, майор, имя знакомое вам,
— это самое угнетающее из человеческих чувствований.
А в общем, страх — самое древнее чувство, человеком испытываемое.
Его природа загадочна! Некоторые видят суть явления в беспомощности,
другие — во внутреннем разладе, дезинтеграцию личности при столкновении с
противоречием отмечают третьи. И прежде всего человека пугает неизвестность,
хотя число фобий несравненно сейчас, чем раньше. Это и боязнь открытых
пространств, как, впрочем, и замкнутых, боязнь семейных неурядиц, внезапной
смерти, одиночества…
Крамольный вопрос: а нужен ли человеку страх? Можем ли мы обойтись без
него?.. «Когда человек ничего не боится, он теряет бдительность и забывает, что
надо уметь ходить на цыпочках». Уж простите, цитата из английского писателя
Эриха Эмблера. Именно страх впрыскивает большую порцию адреналина! В
экстремальных условиях, а таких ситуаций больше сегодня, чем раньше, это
мобилизует защитные и энергетические ресурсы организма и позволяет эффективно
решать возникающие проблемы. (Как человек повоевавший, майор Никольский с
психологом согласен здесь.) Но также может страх держать человека в состоянии
постоянной тревоги, что приводит к различным заболеваниям…
Пока современный «инженер человеческих душ» итожил — бояться надо, но не
слишком часто, свои выводы Весна Лопаткина делала.
Суток как не было после знакомства с «некитайцем» Пин Пин Пула на
Петроградке. Ничего не сделала Весна. Разве съездила на кафедру наконец —
некоторые уточнения по программе её практики возникали на прошлой неделе. А
честно если — сплетни послушать.
Про Игоря Котенёва не говорили ничего. Никаких приказов на него, на
кафедре вывешены методические указания (читают которые теоретически, Весна прочитала
практически). Ничего не слышно в профкоме также. В секретариате попросили
посидеть за телефоном, компьютером также попользоваться разрешили.
В деканат вернулась секретарь, — что в интернете Весна разыскивает,
посмотрела, «Тоже “сенсами” интересуешься?» — спросила.
— Я вот, типа, тоже, — сказала далее. — Проблемы… ну, «фикс» такая — муж
погибнет, когда я на раннем сроке беременности. Не подумай, что псих, хочу
спать спокойно. (Обручального кольца нет, между прочим, — как у гадалки,
перстнями пальцы унизаны.) Не к психотерапевту же — денежку снимут, и всё,
кайки лопа! В «нете» поискала, и был, типа, такой отец Михаил из Германии, поп
и крутой «сенс». Ну, думаю — если из этой страны уехал, значит, умный. На его
сайте столько положительных отзывов о его работе, я и, типа, позвонила… —
Заходила девушка, на Весну глянула, и видно, что здесь своя — в ящик стола
сразу, перебирает там. Секретарь продолжала: — Разговариваем, всё объясняю. Он
там у себя вроде по Таро смотрит — приезжать не надо, говорит. Всё будет делать
по фотографии. Выслал мне аудиозаписи церковных молитв, сказав слушать их
каждый день по 45–60 минут. Его собственная работа по моим проблемам займёт
неделю, и после этого моя проблема начнёт разрешаться.
— Ну и, типа, как? — спросила Весна.
— А никак. Только денежку с меня снимал. Я попыталась написать свой отзыв
на его сайте, но всё там заблокировано. Нетрудно догадаться, что все
положительные отзывы его собственное творчество.
Уходить Весне уже, — но в столе искавшая что-то, другая девушка заговорила:
— Загляни в личку, Катюша. Я спецом для тебя у Алины Васки самой узнала
насчёт защиты…
Весна Лопаткина осталась.
— Ой, да не верю я больше им всем… — И будто специально для Весны, на неё
глядя, секретарь говорила: — Приём вела в кафешке неподалёку из «Охотников за
привидениями»: не помню, как звать. Но развод полный! Весь разговор, ну, типа,
наверное, проклятие, ещё что о формировании кармы до шести лет (типа, будто про
карму спрашиваю). Советовала проверить щитовидку, что же — пошла на УЗИ, всё в
порядке… Ну, я тогда в Москву поехала — ну, этого тоже все знают, тоже всё по
«ящику» он засвечивается — человек восточный. Уже узнала потом, зря! У этого
уже не то десятый, не то двадцатый сайт открывается, а старые заброшенными
остаются. Следы, гад, заметает!
— Ты ещё расскажи, как он тебя встретил, — возмутилась другая. — Усталое,
типа, недовольное лицо! Да хоть знаешь, сколько таких, типа, с проблемами,
приходят за день. И выслушай, и помоги, и силу свою отдай. А на возвращение
этой самой силы время потом требуется. Мне это, типа, не «сенс», а обычная
ведьма объяснила, когда ты свой негатив «запостила»!
— Конечно, «запостила». Я же за воздух 2150 евро выложила!
— Сколько? — переспросила Весна. Но сама уже прикинула (и без
калькулятора какого): — 80 000 рублей!.. А что, Алина Васка тоже берёт так?
— Да нет, — отвечала подруга секретаря. — У неё расценки не такие бешеные
— наша же, питерская. Она мне сделала обряд «звезда удачи» и всего 30 000
взяла… Нет, не евро — рублей деревянных. Но по записи ждать долго — месяца три,
но можно договориться с администратором «сенса».
Подумала Весна немного — контакты самой Васки на телефон переписала и
администратора её. Пошла искать руководителя своей практики, — а встретила
нескольких ребят с курса, посидели в кафе, одна уже на Невском в интернет-кафе
потом, всякое видео с Алиной Ваской смотрела там, и так — до вечера самого.
«Мы все просто на это подсели в натуре», — думала, впрочем.
Но может, это чтобы не отстать от современных «трендов»?..
Дома не курит Весна обычно — во дворе или как сейчас — залезала на
подоконник. Заклубилась бледная ночь в открытой форточке. Пронзителен скрип,
это трамвай на Лиговке, и не поздно пока — а плоскостями слабого сияния окна
поперёк колодца легли.
С проникновением через интернет Весна решила уже.
— Лучше плохо лететь. Говорила, что не вовсе лузер я, но не уверена, что
у тебя шарит как следует! (На диване Азаэль промолчал.)
С другим она тоже решила и вечером из кафе отзвонилась, напросясь на
сеанс к Алине Васке: хоть разговор с девушкой-администратором не заладился
сначала. Почти с дотошностью выспрашивала. Резонный Весны вопрос — а зачем,
если шеф — экстрасенс? Пусть сама всё увидит. Ответ, мол, в зависимости от
проблемы применяются разные ингредиенты для ритуала.
Назначено Весне через три месяца, в какой день, тоже сказано.
Двадцатиминутный сеанс обходился в тридцать тысяч.
— А раньше нельзя? — спросила. — Ну, хоть на завтра?..
— Десять тысяч, — ответ был. Вспомнила Весна про вазочку, под которой
дома всё лежат сорок тысяч Азаэля, — согласилась.
Подумала администратор и на завтрашний день записала…
— Я вот вспомнила, — с подоконника сказала Весна, — как впервые увидела
рогатого… — И дальше рассуждала не по-женски логично: — Если ты из Москвы за
мной увязался, а нужен рогатым ты, то как-то это не так. Тебя выследить чтобы,
меня выслеживали сначала! Но как знать, что в натуре именно за мной ты
увяжешься?
— Мой ответ — не знаю, — проговорил Азаэль в лени грациозной — ну, ничего
от мужика в нём, присмотрись лишь. — В беде оба, преследуемые! Меня оттого, что
во всё встреваю, — от вас, прекрасных дам, в соблазне… — На локте полулежал,
из-под кудрей нежным теплом отливала шея его. Глаза опускал, задумываясь, и не
по-мужски длинные ресницы смыкались.
Размыкались, и чудный свет синих глаз видела Весна и отворачивалась.
Высоко задранный спереди верх военной фуражки с подоконника увидела и
блеснувшую детальку металлическую. Поворачивалась фуражка на дне двора и
подымалась. В окна отражении вспыхнуло под козырьком стёклышко, в глаз
вставленное: кажется, моноклем называется штучка такая.
Погас огонёк, от света ушёл странного вида дядька.
Сигарету Весна бросала, сидела на подоконнике, коленки обхватив.
Под потолок самый старое трюмо, не выбросить которое — память о бабушке.
Пугающий влекущей своей красотой Азаэль в отображении его расположился на
диванчике нынче. Привычно зеркало, как сон, а тут — хмурит носик Весна, о
зеркале что вспомнить пытаясь.
Шевельнулись губы в зеркале, спросил с дивана Азаэль:
— И отчего внимания столько к миру, тебе противопоставленному, — зеркалу?
— И отчего зеркало мне противопоставлено? Все мы, типа, смотримся…
— Обычно считается, что много зеркал в доме — к удаче. Есть свойство у
зеркал — отражать зло и добро притягивать. Но есть другая магия зеркал, и не
дай бог, чему свидетелями стать…
А Весна сообразила — внизу во дворе увиденный странный дядька прошлой
ночью во снах ей из бабушкиного трюмо являлся.
Берутся сны откуда — не сказать, сонниками всякими никогда не
интересовалась. На литературе их «классная» рассказывала о снах некой Веры
Павловны. Кто такая — не важно, из книги какой, но самым лукавым образом
частные сны её увязывались с будущим счастьем всего человечества. (Так что
память у Весны неплоха: может, и выскакивающие последнее время из Мастера
цитаты вовсе не Азаэля фокусы.)
Во снах самой Весны Лопаткиной, как из дверей, шагнул. И не удивительно,
что из трюмо, — сквозь оконное стекло Азаэль ходит.
В чёрном всём новый гость был и начищенных сапогах до колен. Стёклышко —
монокль в глаз вставлено. На правой стороне воротника в петлице молний
сдвоенный зигзаг: руны Зиг, о которых майору Никольскому говорила. С орлом на
фуражке и «мёртвой головой». Впрочем, «адамовой головой» Кот называл: так более
в русской церковной традиции, мол.
— Верни то, что тебе не принадлежит! — на русском языке говорил эсэсовец
и без акцента. Стёклышко, как клинок, отблёскивало. — Что из земли взято — в
землю вернётся пусть. Поняла, сука большевистская?
— От суки слышу! — даже во сне реагировала по-справедливости. — Вот
проснусь сейчас: и кайки лопа тебе!
Хоть сапогами скрипел уверенно и ремнями, но проснувшаяся Весна спутала
бы всё ему. И начинал издалека эсэсовец, будто кот, к мышке крадущийся. «Помню,
— говорил, — великим постом выходил я за ворота батюшкиного дома послушать, как
звонят у Николы-чудотворца, и ничего этого не стало — едва бежали мы с матушкой
от обольшевичившихся мужичков. Усадьбу подпалили, батюшку убили!»
Теперь Весна не враз отвечала.
— Чего? — спросила. — Батюшка, это в смысле — поп, что ли?.. И где ты
русский так выучил, немец?
— Трудный ты экземпляр. Сложно будет с тобой говорить.
— Да и о чём мне с тобой, фашиком, говорить? Я со скинами даже нынешними
не общалась!
— Что ваши скинхеды — мелкие хулиганы, благородных помыслов русского
фашизма не представляющие… Родину, оказавшуюся под властью иудейского
банковского капитала, большевиками обслуживаемого, покинули лучшие русские люди
— ветераны Великой Отечественной. А это именно она Отечественная, которую у вас
называют Первой мировой и империалистической, вовсе не сталинская будто бы
Отечественная! Мы, участники Ледяного похода, похода на Москву, Крымских боёв,
галлиполийцы, кто воевал с красными оккупантами с первых дней Белой борьбы. Кто
помнил завет своего командира, Петра Николаевича Врангеля, что «с оставлением армией
родной земли борьба не окончилась, она лишь приняла новые формы. Эта борьба
будет продолжаться, пока не падёт ненавистная русскому народу большевистская
власть».
На чужбине партия создана, которая не побоялась выступить против
иудейского большевизма. Высшей ценностью для нас была нация! Стремление
восстановить на общенациональном уровне родовое единство, создав из государства
единую сверхличность, вот помыслы русских фашистов… Эй-эй, ты куда?
Но садилась в постели Весна — бледна ночь на шторах. И меркнут в складках
они в зеркалах трюмо. На бабушкино древнее трюмо смотрела Весна без подозрений.
В науке разбирающийся любой знает, что такое зеркало, — ничего мистического.
Просто физика — конкретная оптика, и химия, без которой никуда. Просто при
изготовлении зеркал на стекло накладывали тонкий слой олова, ртутью
заливаемого, и ртуть растворяла олово. Полученный раствор плотно прилипал к
стеклу: амальгамой это называется. Но опасны такие зеркала из-за ртутного
содержания, ртуть заменена серебром сейчас.
Его блестящим налётом покрыта задняя сторона стекла, а реакция эта именно
так названа — «реакция серебряного зеркала», вот и всё…
Так что лишь в глупых снах, как из дверей, оттуда человек выйти мог…
Сохранившиеся от бабушки механические часы-будильник ход на столе
отбивают. «Вот гад, — подумала, и о новом приятеле это — Азаэле отсутствующем.
— По бабам, что ли, пошёл?»
Звук часов металлический, и как во времена бабушки это — тихий их отблеск
по углам. Щёчкой на подушку обратно, будто снами, пуховым пером набитую, —
сияющими солнцем облаками из детства бы окутаться.
Но хоть в этом сне облака дождевые — капало с фуражки, а дожидался её с
терпением вековым.
— Расчётливая ты девушка, — сказал эсэсовец, — если с двумя мужчинами
жила. По финансам способнее, конечно, но не по-русски как-то: расчётливой быть!
Но согласись, что не совсем таких мужчин ты выбрала — слабы они. И к тому же —
явный иудей один!
— В каком смысле? — спросила Весна. Но сообразила: — А евреи тупо при
чём? Вы же, фашики, в натуре чёрных ненавидите!
— А злейших твоей родины ненавистников иудеев, что же, чёрными не
считаешь? — Стёклышко вынимал из глаза, пальцами в перчатке протирал,
спрашивая: — Ты хоть что о последней великой войне слышала?
— Один из моих мужей ею занимался, типа, дядя, сам не знаешь. Говорил
Кот, что не лишь немцы служили в натуре в «эсэсах» ваших…
— Понятно же, девица, почему русские добровольцы вступали в СС. Ведь это
идеал сильной личности, со светлыми общечеловеческими ценностями — боевая
дружба, верность друзьям, предприимчивость, неприятие культурного разложения,
ненависть к накопительству и стяжательству. Также французы, бельгийцы,
норвежцы, датчане хотели стать вместе с немцами созидателями новой Европы.
Европы без стяжателей и коммунистов, приспособленцев и лжецов!
22 июня 1941 года для нас начался Второй Великий поход на Москву, — и
стёклышко вставляет обратно. Пальцем капли с фуражки смахивает. — Возвращение
на Родину для переустроения её. Справедливы, думалось, наши расчёты на
возрождённую после Версаля Германию. С верой в Бога начальник Русского бюро в
Югославии генерал-майор Скородумов говорил, что «…русские люди, с помощью
вождей Рейха и доблестной Германской армии, свергнут и навсегда уничтожат
двадцать с лишним лет издевавшуюся над Россией интернациональную сталинскую
банду для спасения и восстановления Православной Национальной Русской Империи,
которая никогда эту помощь не забудет и навсегда кровью свяжет вечный союз
между Русскими и Германскими народами». Наш державный триколор гордо реял с
германской свастикой рядом тогда!..
— Ну, и откуда ты взялся здесь нам на голову? — спросила Весна. Впрочем,
догадывалась — откуда, раскопанный под Новгородом Котом блиндаж вспомнила. — И
ещё с солдатом каким ты был?
— Это мой денщик. Немец. Примитивная личность, но прелюбопытная. И без
того пива сколько угодно имевший и сосисок — из богатеньких бюргеров, но
осознавший себя истинным арийцем. Об ариях не слышал, но осознавал! Что сказано
Гиммлером — «До тех пор, пока существуют люди, борьба между человеком и
недочеловеком будет являться историческим правилом», не для его понимания. Но
хватит, чтобы переплавить в цепь эту золотые обручальные кольца, с рук в Польше
снимаемых. Зубные коронки у трупов вырывал и живых. Сами иудеи соглашались,
чтобы иудеями не считаться… Золотую цепь носил, бахвалясь перед своей
любовницей-полячкой. Нелепая провинность эта полячка! Из-за неё, сам презирал
которую, — унтерменш, недочеловек, почти животное — из охраны тылового
аэродрома в генерал-губернаторстве переведён в запасной пехотный батальон. А как
покосили большевички этот батальон у станции Погостье, прибился ко мне. Под
Петербургом я был по ведомству генерала Бискупского, или — СД, можно сказать. В
плотном единстве с СД мы работали. Да и создавалось наше ведомство по образу
его и подобию…
— Дура та полячка, что связалась с вами, фашиками…
— Да и твой покойный муж не слишком умён! Под несомненным влиянием
другого был, если не понимал, что германский национал-социализм и иудо-сионизм
потому развязали эту войну, что из двух претензий на мировое господство одному
не было места на земле. Небывалый в истории общенациональный подъём, способный
освободить человечество от кабалы иудейского банковского капитала, погублен
Гитлером, утратившим чувство реальности. В итоге восторжествовал иудаизм —
еврейская форма фашизма, символ которого — могендовид, а воплощение —
расистское государство Израиль.
— В натуре, мужик, ну, на фига мне политика!..
— Вот и твой покойный муж рассуждал так — а предостережениям не внимал.
Жаден он не по природе своей, а по наущению другого супруга твоего. Что мне
принадлежало, становилось долями их!
— Мне твои ножи сразу не в тему. Лишь взяла и, типа, порезалась.
— А мой клинок, как змея, сам по себе жалящий: и бойся в руки брать. Всё,
что землёй хранимо, память имеет. И это — память моя! Смерть ждёт того, кто
памяти этой коснётся. Расплата наступит!.. Знаешь, наверное, что муж твой
покойный не один копался. Был напарник, с которым блиндаж нашли тот —
пристанище моё последнее. И раньше супруга твоего расплатился напарник!
Вернулся на место то и что нашёл ещё — не важно, выпивал, у костра сидя. Много
ещё боеприпасов хранит земля та, — и мерзко — то есть по-человечески совсем —
засмеялся гость. — И такой заряд проржавевший оказался под кострищем у него…
— Всё это свастика твоя, фашик, — возражала Весна. (В бледном штор сиянии
Азаэль возник вне снов её. Мягкие волосы оправлял и одежду, когда увидел — в
кулачки у спящей пальцы сжимаются.)
— Слепа ты, девица, обманута — как и супруг твой. Сионистская мировая
пропаганда внушила вам: и не из-за отвращения к этому символу, а из-за страха
перед возрождением национальной России — главного своего противника. Германский
нацизм не по праву установил монополию на свастику: древнеарийский символ
солнца и самого народа ариев. Все достижения в организации внутренней жизни
Германии были погублены тем, что Гитлер (сам не подозревая, что в угоду
иудейскому банковскому капиталу) столкнул славян и германцев — две части
единого арийского древа.
— Так это из-за тебя, — справедливо Весны негодование, — совсем в минусах
Кот был! Чуть не импотентом стал… Не высыпался — спать боялся, потому что ты,
гадский фашик, во снах его являлся утюжить…
— Вижу, что глупа ты совершенно. Хоть из хитрости вашей бабьей подумай —
кто защитит тебя? Не смог сам защититься муж твой!
Стёклышко в глазу сверкнуло пронзительно в цветах пламени. Прочь эсэсовец
дёрнулся, но поздно. Три огромных чёрных собаки с огненными глазами возникли.
Огненным также дыхание их было. По луже с дождевой водой пробегали, и шипение
слышно — облачко пара над лужей.
На виду у Весны лишь обугленные останки от эсэсовца оказывались, без того
— мёртвого, казалось бы.
Скачок седьмой
Мини-отель как специальное шоу
— И чего с тобой откровенна, — говорила Весна, у бледного окна на
подоконнике сидя. Что откровенна — верно не совсем, за целый день о снах своих
не сказала. Что из себя сны представляют — не суть, а выведено Весной, что к
смерти Кота эсэсовец причастен. Но как — фантом, призрак? Даже не зомби,
которых в кино любой видел.
Всё, что есть материального, — кости, Котом раскопанные, вред причинить
не способны они.
Но кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится
(опять от Мастера цитата)…
— Про интим свой вспоминала. Вразнос пошла в натуре, — ворчала. Что — не
совсем верно тоже, если интим весь, что плохо спал Кот последнее время,
рассказала сейчас. С Олегом уходили на кухню курить, а она ждала в постели.
— Если с тобой происходит что непонятное, — сказал Азаэль, — мистическое
напоминающее, загляни вовнутрь себя… Или просто оглянись вокруг! От тебя скрыто
что важное — отражение тайны, чья энергия действует на тебя.
Безразлично бабушкино трюмо нежные кудри Азаэля отражало. Что высоко
открывшимися бёдрами её любуется, замечала Весна. Чтобы обтянувшуюся грудь
выделить, придавала себе она изгиб наиболее выгодный.
— У тебя, «чела» продвинутого, — и пусть с некоторым опытом в журнале —
не всерьёз спрашивала, с видом нахальным (мужчин динамить — есть такой грех
девичий, а Весна Лопаткина не исключение), — нет ли связей в порнобизнесе?
Почему с классным заработком удовольствие не совмещать!
— Поверь, прекрасная дама, скучно постановочное порно с актрисами.
— Так и я спрашиваю не о придурках, которые на порнуху западают, а кто
бизнес этот делает. Приятное с полезным совмещает!.. Ну, и чего стыдного, если
подумать: в порно попасть! Дуры-малолетки сами себя на вебку снимают и
выкладывают.
— Ты бы хотела? — спросил Азаэль. — Проще проституцией заняться.
— Чего?.. Да не хочу я путанить, с ума сошёл! Если путанить, это же всё
всерьёз. Ну, по-настоящему, типа! А с фотографом если или вовсе в порно — это
же так, понарошку. Не взаправду всё и не по-настоящему!
— А я тебе отвечу, что не по-настоящему это с вашими проститутками. За
что им платят? Раз-два, ножки врозь: просто и монотонно работают. И клянусь
рыбаком Петром, рыбы они холоднее! Лишь занудная работа их ремесло даже для
VIP-дам, что не сравнимо с истинными куртизанками…
Но не до слов Азаэля ей, если по двору в бледных окнах мечется сосед с
первого этажа: с детства знакомы. В арку он заглядывал. Что в шлёпанцах на босу
ногу и молотком махал, видно сверху.
Высовывалась в форточку Весна, снизу гремело:
— Да оборзели, скины эти! У нас тут ни одного черножопого, а в окно
смотрю — в полной фашистской форме расхаживает. Как в кино, фуражка, сапоги. У
меня, сама знаешь, бабка ребёнком блокадным была!..
Согласилась Весна, с подоконника спрыгнула, ворча на квартиранта, мол,
что — подать руку трудно?
Шеей, однако, двигал Азаэль на диване: и будто на беззаботный лик красоты
тень сходит. Спину подымал, ноги спускал. В форточку невнятная ночь на дыхании
ветерка проговорила.
От неспящего вокзала простое объявление принесено, но вздрагивал падший
ангел.
Взгляд к двери, и открывала Весна посмотреть.
Далеко в коридоре лампочка, но в чёрном во всем на пороге увидеть хватало,
сапоги до колен. Стёклышко в глаз вставлено. С «адамовой головой» (так «мёртвую
голову» Кот называл) на фуражке и орлом. На правой стороне воротника в петлице
молний сдвоенный зигзаг: руны Зиг именно.
— Не туда стучишься, дядя, — сказала Весна утомлённо. — Спустись на
первый этаж, там тебя молотком оприходуют.
Сообразила потом — будто лифт её унёс, лица мелькнувшие, света вспышки, и
стоит уже, на железной крыше холодным ветром обвеяна.
Ветер слезу выбивал, и отпускал её талию Азаэль и спину.
Ночь лишь в глубокой яме двора была. Бледную и в снежных покровах несомую
— вроде бы луну видела Весна отсюда. В отражённых огнях тени облаков брели мимо
башни с часами, это вокзал за крышами.
Слабым сиянием Азаэля нежные кудри размётаны. Точно в туманном нимбе
голова, и согнутым пальцем оттёрла Весна слезу.
— Что мы делаем здесь? — почти завизжала она.
Что сквозь этажи и перекрытия из дома унёс её Азаэль, сообразила.
— Убегаем, — ответ был. — И думается, что не от моего, а твоего врага!
— Какие у меня враги? Фантом! Это ж не в замес попасть!.. И бежать без
косметички куда, зубной щётки. И деньги дома у меня!.. Стой, гад! Ты где?
Ничего особенного — а просто исчез, лишь ветер в трубах. Как парус
наполняемый, лёгкое платье Весны, а на уходящей в бездну крыше бортиков нет —
узкая планка водостока. Присаживалась, обхватывая голые ноги. Люк высматривала
— не вздрогнула, когда ниоткуда Азаэль опять возник.
Ветер смахнул он с кудрей.
— И что мне сделать может? — проговорил весело. — С врагами твоими то-то
забава! Лишь зубами на меня стучал…
Стучала зубками Весна, в колготки влезала и джинсы. До горла куртку
застёгивала. «Сейчас», — говорил Азаэль, обнимая: и в кольце его рук роскошным
теплом Весна окутана.
— Преследовать нас не в его правилах, милая дама. Кружить вокруг дома
твоего будет. Что надо ему от тебя, не знаю, он призрак, чьи незахороненные
останки твой друг нашёл и обчистил… А знаешь, — говорил далее и смущаясь,
кажется, — я сам страшился его. Я не столь задира, как приятель мой Хромой. Мне
привычнее в бега пускаться… Но как великолепно почувствовать себя мужчиной не
лишь на любовном ложе!
— И сколько же любовниц у тебя было?
— Сколько бы ни было, но сердце моё вы, дамы, снедаете по-прежнему… — Что
нелегко отпускать её, сама Весна почувствовала. Но потянулась легонько, и
разомкнулось горячее кольцо: опять ветер лишь.
Что внизу произошло, сообразила она: но не понять это.
— Чего же, гонец с того света? Как же, как — не сон ведь, и магия… ведь
защита поставлена!.. И почему меня преследует? — правильный вопрос возник, наконец.
— Потому что мы в России, а его русские убили?
— Он тоже русский, представь. Пусть бы и служил в СС… А отчего? Я же
сказал… Ну, что — ты же хотела полетать, так летим!
Сидеть на мужских плечах у Весны бывало — на концерте, допустим. Лететь
по воздуху в позиции такой симпатично показалось, когда рубашку Азаэль снимал —
ей отдавал. Принципиально не хуже она Маргариты со служанкой, как воздушный
транспорт мужчин залучавших.
Сам Азаэль её жильём пользуется, справедливо воспользоваться им самим в
порядке оплаты.
— Стоп! — вспомнила она. — Ты на все обороты дверь запер? А то обратно
полетишь!.. Ключи мои где?
О чём спросить забыла — куда они, когда на спину ему залезала. Ногами
обхватывала крепко. Может, лучше на метле, всё же подумала, — но охнула, обняла
крепче, когда с крыши Азаэль шагнул, как самоубийца.
Вдруг в окружении выросшей пары крыльев она оказалась. Мягким пером
коснулось лица её или дуновением — взмах ровный, ещё, и подъёмную силу Весна
почувствовала.
По джинсам ветер пронёсся, и в чутком потоке они заскользили. На
горизонтальный полёт переходили. В такт крыльям работали гладкие мускулы. Как
напрягаются — под щёчкой её округляются, чувствовала Весна.
Но честно, позавидовала ведьме Маргарите на метле. Хоть видела ведьма —
куда и как, и сама метлой управляла.
Приземлялись, а всё спину обнимает Весна почти девически нежную — крыльев
не бывало будто. Со спины его сползала осторожно. Тонкий асфальт под
кроссовками дымом припахивал.
Это огонёк, искрясь, как дурной бегал по торчащим из мусорного бака
коробкам. Свою рубашку тянул из её рук Азаэль и торопил. Мол, тушить прибегут
сейчас — со двора уходим.
— В гостиницу какую, — говорила Весна. — Ну да, у тебя же документов нет.
— Я знаю куда. Изобразим любовников там.
Естественно, что о мини-отелях в родном городе Весна лишь слышала. Дом
старый и, как Азаэль пояснял, — в стиле русского модерна. Весна просто знала,
что таких домов в городе много: гранитная облицовка, лепнина, эркеры. А в
общем, здесь ей понравилось сразу.
В обычном дворе будто, где в парадной здороваются, как добрые соседи, и
по утрам в булочную (по-питерски «булошная» говоря) ходят.
С документами, а точнее — их отсутствием, решалось легко. На «ресепшене»
заболевшую сотрудницу подменяла хозяйка отеля. С Азаэлем, как старые приятели,
улыбнулись.
Хозяйки нос тонкий и длинный, клюв напоминащий, показался знаком.
Такой бы Бабе-Яге подошёл, подумала Весна и вспомнила, изумясь: её
классная руководительница Олеся Александровна это.
Надо же — город какой у нас маленький, думала, идя за Азаэлем.
Номер вполне и во встроенном в стену зеркале отражён объективно. В
панораме зеркальной Весна оглядывалась. Но на зеркало само смотрела сердито. На
поверку материальная «реакция серебряного зеркала» опасна в содержании, как
ртуть. Если дома старое доброе подвело, пропустив заблудившегося во времени и
пространстве, — что говорить о чужом.
Присаживалась, обнимая сумку, а для любви кровать широко раскинута —
ложись поперёк хоть.
На движения тиха кровать, новобрачная будто.
— А ты, смотрю, — сказала Весна, — прилично знаком с хозяйкой.
— Не представляешь, какого прилично… Во времена недавние — бандитскими у
вас называемые сейчас. Но меня они не коснулись…
Бабушку с Весной не коснулись тоже: видимо, мимо их переулка проехали на
«меринах» ребята в малиновых пиджаках.
Здесь история почти обычная, и о гостиничном бизнесе хозяева мини-отеля
не помышляли сначала. Дело открывали по мужниному профилю — поставки систем
наблюдения и монтаж, в такой фирме работал. Под офис со складом купили квартиру
у непродуктивно спившегося соседа. Удобно — через стену работа, где
сигнализация установлена и система наблюдения. Обзор в пяти ракурсах
видеокамеры давали, но это так: в качестве рекламы для клиентов скорее.
Оборудование завезли, начали, прогорели сразу — невелики цены на охранную
технику оказались, лишь для крупных фирм сподручно.
Чтобы хоть как вернуть деньги и с банком расплатиться, сдавали бывшие
офис со складом как комнату для свиданий. Для Весны Лопаткиной знакомо это.
Если есть площадь, конечно, — а как бизнес сдача квартир с почасовой оплатой
хорошо отработано. У Весны дом с вокзалом рядом, место предполагает. Несколько
квартир занимались. В основном транзитные у них и командированные, а девочки с
Мосбана (Московского вокзала).
Здесь заказы тоже круглосуточные. Но наибольший спрос в течение суток — с
18 до 23 часов, клиенты местные — влюблённые парочки и настроенные на разгул
компании.
— Что, телекамеры в комнате забыли убрать? — спросила Весна практично. —
А может, не захотели! — Много не надо объяснять, с намёка всё.
Забыл или не захотел муж, жена ничего не знала сначала.
Что не удержался — подсматривать стал, неудивительно: от природы мужской,
что вуайеризмом называется. Но случилось, что поймала на этом жена —
учительница русского языка и литературы, скандал соответственно.
Но посмотрела сама потом и мужнино занятие на пятёрку оценила. Придумано
не сегодня и не нами — на стыдном бизнес. Секса страстного настолько и живого,
бесстыдного тел сплетения в порнофильме не увидишь.
Картинки видеокамеры сразу в пяти ракурсах, помнится, давали.
Любой порнофильм, признаться, как шоу скучен своей постановочностью. Есть
за бугром (за границей то есть) специальное развлечение такое, «пип-шоу»: для
любителей подглядывать за занимающейся сексом парочкой. Но парочка знает, что
пялятся на неё, — секс опять же получается постановочным.
Здесь совсем другое — за сто баксов жизни чужой эпизод, бессмертная
ситуация, когда любят друг друга — но любить негде. Не у мусорных же
контейнеров по тёмному часу: хотя у некоторых получается…
Но в общем, единственная возможность кому снять комнату.
Самое зрелище не на экране стало, однако, а в стеклянном окне.
В гостиницах односторонние зеркала используются, ночных клубах, охранных
службах. Здесь жена придумала это — а то не поверит клиент, на экран могут
обычное порно выводить, а с окном если — увидит спальню, что на экране, — ту
самую, и происходящее вживую.
Стекло толстое в окне, звуконепроницаемое, со стороны спальни и сексом
занимающейся пары — просто зеркало по виду.
А за стеной и зеркалом — секретная комната, сама хозяйка сопроводит куда
— всего за сто баксов сеанс.
Что за клиенты шоу «за стеклом», хозяева не интересовались. Главное —
спрос на подглядывание есть, и не лишь одинокие клиенты, даже пары, которых это
заводит. Специально для них в «смотровой» есть кровать: не отрывались от
зрелища за стеклом чтобы.
Подсмотренное можно смонтировать, обойдётся в 200 долларов — услуга
эксклюзив, диск единственный, монтажный материал стёрт.
К сожалению, не все клиенты хотят иметь видео на память, и хозяин из
записей их просмотров смонтировал несколько. Это можно назвать антологией
пип-шоу «за стеклом»: секс с уличной проституткой, сосредоточение любителей
«квика» — быстрого секса без обязательств, студент со студенткой, у девушки
первый опыт анального секса.
Но времена были — называемые «бандитскими» сейчас. С бритой головой
пришёл и наглый, обложил данью. Как нарочно, система включена в обычной с виду
секретной комнате, и в телевизоре бритый увидел пустую пока спальню. Широкая
кровать у дальней стены, шкаф, телевизор, магнитофон, стопка дисков (с обычным
постановочным порно, кстати).
Объяснений потребовал бритый и кулак к носу хозяйки поднёс. А нос такой
тощий, Весне памятный — клюв просто, щелчком сломаешь.
— Минут через пять, — отвечала хозяйка, всплакнув для порядка, — сюда
придёт парочка заняться любовью. У нас договорённость. Четыре мини-телекамеры
со встроенными микрофонами. Спрятаны так, что ни за что не найдёшь!
Простреливается комната ими со всех сторон. Изображение и звук с камер идут сюда…
— Показала, как выводить на экран «картинку» с каждой телекамеры и со всех
сразу, делать стоп-кадр: если захочется остановить особо пикантное мгновение.
Для этого есть коммутатор телесигналов. На магнитофон записывались виды со всех
телекамер, чтобы после (если клиент захочет купить) смонтировать фильм о
подсмотренном — реальную, а не постановочную порнуху.
— А где комната, которая на экране? — спросил бритый.
Отодвинула хозяйка картину с пейзажем, и за ней — спальня в застеклённом
окне. Остался бритый смотреть до конца, когда к самым глазам, как подарок
сокровенный, подносит голая юная дева лицо. От пота мокрое и слёз счастливых.
Спутанные волосы поправляет и не знает — зритель невидимый есть, невероятный
кайф получающий.
Через день готово видео с подсмотренным тайным свиданием.
Принципиально Весна сама продолжить могла, пусть в обстоятельствах
других, — нечто схожее слышала. И действительно, хозяевам пип-шоу поступило
предложение от «крыши» о бизнес-партнёрстве.
По большому всё сами люди «крыши» делали. Для начала расширили комнату
для свиданий, с жилконторой сговорившись. Широкий спрос тоже они организовали.
В газетах объявления и интернете реклама: «Вуайеристам и любителям необычных
зрелищ. Дорого».
Также пустили информацию по своим каналам.
Такая комната с шоу «за стеклом» не единственная, по поручению «крыши»
муж Олеси Александровны ещё оборудовал.
Дальше — шире, тема мини-отелей сама возникала. Как отселялись жильцы и
куда, — не суть, с районными начальниками «крыша» договорилась. Так что с
комнат для свиданий мини-отели начинались и почти телевизионных шоу «за
стеклом. На бизнес легальный переходили оставшиеся в живых «братки» и выжить
под их покровительством сумевшие.
— Это то самое, — про зеркало с кровати Весна спрашивала и сумки длинный
ремень теребила, — которое с секретом?
— Представляется, что самое простое. — И у зеркала с почти женским
кокетством локон Азаэль поправлял. — Располагайся свободно.
Электрический отблеск на кровати млел, с едва заметным узором покрывала
сплетался.
— Чего — гнёздышко специально выбрал? Был бы ты «сенсом» настоящим, все
мои тайные желания бы знал…
— Экстрасенсы не знают, — быстро возражал и небрежно. — Все твои тайные
желания лишь Господу известны… Ты не боишься прогневить Бога?
Скачок восьмой
Кому нет времени быть добрым?
— Тоже воспитатель, — ворчала Весна Лопаткина, постель разбирая. Без
расчёта на любовь, а если бы соблазнилась даже — видео не пугало. Возбудило бы
скорее. — Меня прёт от таких! Вон одна на ресепшене сидит. Ты ведь специально
говоришь про Бога, потому что я о порно говорила…
— Истинно женщина ты — греха не убоясь на земле, а потом с самого дна ада
стенания ваши услышишь и жалобы!.. Лучше поведаю о венецианской даме именем
Верóника, — продолжил без паузы. — Жила она во времена страха Божьего —
пятьсот лет назад, когда не только выгодно продать тело своё умела. Но многими
искусствами наделена! Играла на лютне и спинете, а стихи писала, соперничая с
мужчинами-поэтами в изяществе сложения их. Хоть грех стихосложения молитвами не
отмолишь!.. Ведь мысль о спасении первенствовала тогда. От рождения человеку
выбор предложен — путь мятежа либо к жизни приноровиться. Конечно, есть другой,
как вечной невестой Христовой…
Но слишком женщина плотская! Вызов Небесам судьба куртизанки лишь
напоминает и земным уловлениям, если говорить о церкви, — не восстание это.
Пред судиями небесными жалок страх её и земными. Ведь всем докажи, что не
служанка Сатаны ты! Грешна, грех творит, но и в блуде боится адского пламени, а
на земле ещё и инквизиции. Всё спасение в последнем случае — конечно, друзья,
ложе делит с которыми.
А для них, мужчин, истинно — лишь сладостное воплощение искушений св.
Антония она. Либо чрево, мужчину рождающее — воина, поэта или священника, и
грудь, его вскармливающая. («Э-э…» — сказала Весна.)
Потому необязательно образование для девушки того времени. Молчаливая
скромница, с потупленным взором, таков идеал. Для замужества и деторождения
готовились девушки из круга Верóники, которая не из бедности произошла.
Имел свой герб отец, благополучный венецианский купец, и образование дочь
получила.
Замужем сама Верóника недолго пробыла, а рассталась с супругом,
приданое себе практично вернув и не зная — от кого беременной. Даже не
удивительно это, если с малых лет приобщалась к ремеслу матерью-куртизанкой, что
значит в средневековье, единственно неотформатированной быть — к пропасти
ветрами влекомой.
Ведь за жизнь, для добропорядочной женщины невозможную, — беседы с
мужчинами наравне, откровенные наряды, духи с косметикой, со всем радушием в
наших Нижних Провинциях ожидали её…
Не уверена Весна, что правильно поняла про Нижние Провинции — а
преисподнюю попросту.
— Поверь, — говорил Азаэль, — профессиональные её достоинства выше всяких
похвал. Воистину спальня её — одной из достопримечательностей Венеции была, вроде
собора Св. Марка. Проходили через её ложе, а как ранее — матери её, короли,
дворяне родов знатнейших, состоятельные прелаты, золота не жалевшие, щедро
платившие за каждый миг.
Если эта «новая Аспазия» — как называли её некоторые — меняла место жительства,
то её переезд напоминал переезд королевы, со всеми атрибутами королевского
двора, вести о котором распространяют посланники повсюду. Прекрасная, порочная,
талантливая, грешная, любимая всеми и не нужная никому.
Принимала под шёлковым балдахином короля Генриха Французского —
гомосексуалиста с садистскими склонностями, чуть не изуродовал ей лицо который.
Но в итоге преславно доволен ночью любви король оставался. Не пострадала
Верóника, а Венеция получила выгоды необходимые.
Пусть не причаститься куртизанкам к воинству Сатаны, как ведьмам: слаба
их плоть восставать против авторитета. Но даже в жалком вызове монне
Верóнике повторить строку Мильтона о познании: «Нелепый, подозрительный
запрет!» Ведь чтобы защитить право на свободу, в познании тоже заключённое,
было её предприятие плоти, единственное во все времена для женщины возможное.
Вот что писала мне она сама…
И не удивлена уже Весна Лопаткина, когда из ничего извлекал — воздуха
конкретно, с хрустом свиток разворачивал.
— «Вы прекрасно знаете, что среди тех, кто сумел покорить моё сердце, я
больше всего дорожу учёными и свободными художниками, столь мне близкими и
милыми, хотя я только невежественная женщина. С особенным удовольствием беседую
с теми, кто знает, что я могла бы всю жизнь учиться, где и когда только случай
представится. Всё своё время я хотела бы проводить в обществе просвещённых
людей, если бы только позволяли мои обстоятельства…»
— Ну и чего? — спросила Весна. — Ждёшь, я заплачу о какой-то
пятисотлетней старухе в аду? Я так думаю, что при жизни земной она не слабо
оттянулась… И давай лучше спать. У меня дела завтра, и если всё склеится, как
надо, надеюсь, мы с тобой и фашиками-призраками расстанемся.
Признаться, достойный кавалер её спутник, и хоть спят рядом — на честь
девичью (в трусиках лишь под одеялом) посягательств нет. Впрочем, есть ещё
вариант. Поиздержался за века прошедшие — неспособен как мужчина, и
фосфоресцирующая ночь на лицо его со штор светит.
Чётко лицо на подушке, и тень от ресниц опущенных видно.
— А чего это, — спросила Весна, — про стоны ты сказал и жалобы?
— А что не из страха Божьего заниматься проституцией ты не хочешь, а
потому, что по-настоящему это будто бы. Но не так это! Чтобы по-настоящему,
надо чтобы мир ваш настоящим был и свободным. А даже свободы, которой у вас от
океана до океана гордятся, нет. Какая свобода, прекрасная дама, в мире
виртуальном, как в клетку, в формат заключённом? Живёте вы в мире, что
виртуально отформатирован, как клип: и проститутки с порноактрисами внизу, и
политики с богатеями наверху, и все заключённые на любом уровне. Нельзя быть
свободными в отформатированном мире, которого боитесь сами, но иначе не можете
— тому ты пример.
— Типа, не в формате я живу, — возражала Весна быстро. — Это ты в натуре
отформатированную меня хочешь в интернет засунуть!
C утра в две наивных косички волосы Весна Лопаткина заплетала.
Завтрак приготовила сама, кухня в отеле предоставлена. Офис Алины Васки
на Фонтанке и от мини-отеля близко — прогуляться пешком до моста. Время есть.
За жёлтыми стенами библиотеки — её студенческих залов, Итальянский сад, а
точнее — что оставалось от него сейчас.
Когда время подошло, человек пятнадцать уже на стульях в приёмной.
Взглянула Весна на очередь и заметно затосковала. Но от компьютера вставала
девушка-администратор. Переговорили в сторонке (обговорённые десять тысяч —
администратору), в кабинет Весна проходила.
С сигаретой Алина Васка сидела и мимо клиента взглядом. Одета просто, с
множеством перстней на руках, и на саму себя в телепрограммах — такую живую в
рискованных эпизодах, поиск неупокоенной души, например, не походила.
— Кто долго думает, чтобы делать добро, — говорила, рукой в перстнях
приглашая, — тому нет времени быть добрым!.. Что у тебя?
Честно призналась Весна, что «вписалась во что такое или эдакое — типа,
сама не знаю… и не в силах уйти… и на душе погано». Понятно, что всё это —
такое или эдакое, экстрасенс сама увидит. Видимо, увидела, сказала поскольку:
— Не иди по течению, не иди против течения, а иди поперёк него, если
хочешь достичь берега! — И рукой в перстнях прикрылась.
С сигаретой в другой — искрой уроненной, поводила перед Весной. Прямо в
зрачки сигарета светила. Это с энергетикой работала, и чему Весна не удивлена —
обнаружила повреждения. Защиту восстановила, говоря, что «зло победить невозможно
потому, что борьба с ним и есть жизнь».
— Это что, всё? — спросила Весна Лопаткина, изумясь.
— А что ты хотела? Так много страждущих вокруг — всем помочь, а силы мои
не бесконечны! — Что не бесконечны, по лицу Алины Васки видно. Вздыхала она,
говорила: — Удерживай язык свой от зла и уста свои от коварных слов. Уклоняйся
от зла и делай добро. Ищи мира и следуй за ним.
Администратор, тридцать тысяч принимая, дала подписать бумагу, что все
эти деньги переданы в дар какому ООО или ЗАО (название трудно разобрать) и
претензий в будущем Весна иметь не будет.
Снаружи ждал Азаэль, ни о чём не беспокоясь.
— В итоге, — сказал, — ещё и от налогов уходят, занимаясь частным
предпринимательством.
— Чего такое? — спросила Весна утомлённо.
— Я про подписанную тобой бумагу сейчас… «Удерживай язык свой от зла и
уста свои от коварных слов. Уклоняйся от зла и делай добро. Ищи мира и следуй
за ним». Такими словами госпожа ясновидящая тебя проводила? Это псалом 33-й. Я
просто ухом к стене приблизился и слушал…
— Так, — сказала Весна, наконец догадавшись. — И, типа, конкретные сорок
тысяч ты оставил, потому что знал реально заранее! Класс!.. Ну, будет жесть мне
с тобой!
— Ты не заболела?.. — И обводил рукой, к лицу не прикасаясь. Но морщит
Весна носик. Вдруг возникали и в глаза ей прямо перстни с пальцев посветили. —
Я тоже подвизался магом при одном императоре однажды.
Не сказать, что расстроена визитом Весна и раздражена, — блестело солнце
в голубях. Как хрусталём, машин стёклами играло. А рядом с ней истинно
экстрасенс был: и не дотянуться Алинам Васкам всяким.
Брал под руку Азаэль, спрашивая — а многими ли перстнями руки мага…
прости, экстрасенса украшены? Сам же отвечал, что множество перстней на пальцах
магов обязательно: и это не то, что бирюльки у девушек. Это часть профессии.
Это инструмент в работе. Чтобы работать с клиентом, секунды достаточно — на
блеск перстней ему отвлечься.
Сложно на маге сосредоточиться, когда перстни играют или сигарета.
— А вообще, — говорил, — любого человека можно просто отмолить. Заказать
в семи церквах сорокоуст «За здравие». И чтобы начали читать в один день. А ещё
лучше в семи монастырях…
— Пойдём в кино, что ли, — предложила. — На «ужастик» какой-нибудь.
— Совершенно нелогичными путями мысли твоей я очарован всё более!
На кино согласился, впрочем. С «ужастиком» кинозал на Итальянской, а у
Весны рот открыт — предложил весь зал снять Азаэль. Есть здесь такая услуга, и
для него это — не ангела, а мужчины, шик — насладиться вдвоём.
Но выставлять свой шик напоказ просто стыдно Весне показалось.
От приличного ресторана после кино она не отказалась, там сходить в
Русский музей Азаэль предложил. «Что, опять захочешь весь его снять?»
— А как давно сама моя прекрасная дама была в залах тех?
Подумала Весна, — а в школьные годы на экскурсии, и всё.
Ближе к ночи в номере с зеркалом бросала сумку на кровать и на носках
поднялась, потянувшись. В отражении весь её третий размер округлился под
блузкой пикантно. Глазами, наверняка какие мужчинам трудно забыть, — будто
мытые сливы они, на саму себя взглянула. И себе самой подмигнула. С краю
постели сидела потом, расплетала косички давешние и причёсывалась.
— Ну, да — поверю я тебе, чёрту, — говорила и как бы для самой себя. — Да
и потом, ты же не наш, православный чёрт, а католик!
— Видишь ли, черти интернациональны… И опять напомню — я не чёрт!
Будто в веерах, — что для мужчины вовсе неприлично, — ресницами играет и
«Как понимать прекрасную даму?» — спрашивает.
Забавно, но зеркало о вчерашнем разговоре Весне напоминало.
— Вот говорила тебе, что путанить, или по-вашему как — куртизанить, типа,
это серьёзное занятие! А порнобизнес — ну, всё понарошку…
— Ты не фотомодель, не «вешалка». Не танцуешь стриптиз, не снимаешься в
детской телепередаче. Что же — пойдёшь, чтобы посмотреть мир и «потрахаться» с
хорошими парнями?.. Поведаю тебе о парижской подруге своей. Такой сексапильной
красавице не пришло бы голову сниматься в порнофильмах: но судьба. Её супруг, в
которого Карен влюблена, как в первый день (так, как может быть влюблена жгучая
французская брюнетка с несдержанным, взрывным характером), попал в историю. По
уши в долгах, на пятки наступают кредиторы. Если долги не отдать, быть
упакованным в цемент и живым опущенным на морское дно.
Беды представлены Карен столь живописно, что не устояла. Как задолжал
возлюбленный — обокрал мафию, проигрался в карты, «кинул» по бизнесу партнёров,
— не суждено ей знать. Супруги приняли обоюдно: и со своим телом богини,
сказочной сексапильностью согласилась попробовать себя в порно. Под псевдонимом
— а для порноактрис обычно — снялась в фильме «Американская девушка в Париже».
Гонорар поправил семейный бюджет, но не отношения: с мужем она расставалась.
— Разводка в натуре, — сказала Весна. — Мы, типа, сочувствия ждём и
помощи — а вы нас разводите по полной. В натуре парень её не имел никаких
долгов, а с порнобизнесом договорился, наверняка. Домогались её давно в натуре?
Продал её в порно по полной, когда «на поводке» у него была! А ты чего, —
спрашивала сразу, — типа, поклонник или было что у вас?
— Когда называю подругой, значит — подруга она. Твоими словами говоря —
по полной! Но не удовлетворён я собой…
— Конечно, — согласилась, сочувствуя, — тысячелетия если с женщинами
оттягиваться, с сексом заморочки возникнут. Раз говоришь, что не все ангелы
бесполы, то и импотенция… А может, закосил под ангела — в натуре чёрт? А что
вам, если даже у нас хирурги из бабы мужика сделают запросто!
— Вовсе не потому, что импотент или не симпатична мне, тебя в наслаждения
не увлекаю! Свою последнюю прекрасную даму я потерял. Не успевал с Карен встретиться.
Нам с Хромым бежать из Парижа пришлось! Хотя я из первенцев творения, а одного
с ними роду Хромой, но за обоими нами гнались Стопламенный, Тормошило,
Косокрыл, а с ними старшина их — Хвостач. И просто Хромому как есть — одетому и
обутому — юркнуть в рот мэру Парижа, как раз речь произносившему. Лучшего
убежища и мне бы не сыскать, но нет таланта к таким плутням.
— А чего, — спрашивала Весна, перемигнув, — с мэром этим?
— А ничего. Не поперхнулся и речь произнёс. Зато замешкались бесы, коль
Хромой им нужнее был. Но за канителью этой бесовской Карен потерял.
— Да чего оправдываться, если мужик сбегает — никакой фишки в этом!
— Я не бежал от Карен. Так уж получилось, что в Париж она приехала,
оставив профессию свою. Я сделаю себе вполне приличную карьеру — так мне
говорила — и не таким распутным способом. Совсем другой жизни моей госпоже
желалось! Чистоты и не запятнанной непорядочностью любви нашей. Родить детей
хотелось, заниматься музыкой, петь песни, которые ей по нраву… Отчего случай
прискорбный вышел, не понимали и друзья наши. Она у них жила — улаживала быт,
была надежд полна и не удручалась. Лишь ужаса достойно, что ранним утром её
нашли в гостевой комнате мёртвой: смертельная доза наркотиков.
— И у ангелов «кидки» в натуре, — сказала Весна. — Сдал с потрохами,
когда «колёс» наглоталась! А что, поимел девушку, и всё: прости-прощай!
— Не понимаю. Я убегал — от чертей, как ты говоришь, в натуре, а что
умерла, после похорон уже узнал.
— Нет, ну ты перец ещё тот! Посмотришь, и с виду вроде как не мужик даже
— а как мужик струсил. Должен был, если Карен любил, идти и вывести с того
света. В натуре ведь ты в этой преисподней свой парень должен быть, все козыри
твои!.. — И не понять Весне, откуда раздражения в ней столько?
— Я не Орфей, чтобы оттуда свою Эвридику выводить.
— Что, был такой парень, который свою девушку из преисподней выводил?..
Ну, класс! Пенделей рогатым надавал? Нет, это супер просто… Если сравнивать,
так Рэмбо — писун в подгузниках!
— Ход мне твой понятен. Непонятно, где искать я Карен мог, кого Вергилием
своим там иметь. Разве Хромого?.. Я чужой в наших Нижних Провинциях, и я — не
он, который не раз чёрного кота продавал за чёрта!
— Но ты любил её или так — трахался? А любил если, тогда чего?.. А то
давай прямо сейчас, и чего мне убегать от виртуального эсэсмана. Нам с тобой не
хило было бы в преисподнюю за твоей подругой отправиться!
— Ты сумасшедшая? Убегаешь от призрачного хулигана и сразу готова, и куда
— вопли исступлённые там, самые древние бедствуют в огне негасимом… Поразительное
вы дитя, прелестная дама. Отформатировать себя самое и по интернету
отправиться, как в поезде, боишься — а в преисподнюю готова отправиться! И за
кем — кого никогда не видела?
— Ты чего это — преисподней трусишься? Парня вспомнил, который за
девушкой своей ходил туда… А ещё берёшься меня, как ведьму, обучать!
— Я? Когда? — в изумлении спросил, и неподдельном.
Теперь очередь Весны прозревать с наивности глазами полными.
— Вот клёво, — сказала. — А я дура последняя. А с чего тогда заявился?..
А, ну, понятно — ведьм больше нет, есть «сенсы», которые ни фига «не ловят».
Скачок девятый
Когда причина со следствием меняются местами
Повеяло холодом на Весну и заметно едва. Мимо Азаэля в зеркало смотрела,
а в отражении не себя видела, полулежащую на кровати. Опять заблудившийся во
времени и пространстве эсэсовец при параде и монокле.
Того гляди, как во снах прошлых, полезет сапогом негнущимся наружу —
тесно ему в замкнутом объёме, наверное.
Но теперь такое появление уже превышало её силы, оказывается.
Во всяком случае, к изумлению Азаэля, задом пятясь, сползла с кровати она
и уже по другую сторону лишь голову высунула.
Широко глаза, и «Сзади!» — отчаянным шёпотом проговаривала.
В зеркало Азаэль взглянул, — а задом двигаясь всё, Весна тянула сумку за
длинную ручку. Недавно вынимала, теперь обратно вещи пихала.
— Бежим! — опять шёпотом и за руку Азаэля тащила — больше не
оглядывалась.
По лестнице бежали и через двор на улицу. На удивление собственное,
задохнулась Весна, хоть в отличной форме всегда. Проезд машины плотно занимали,
а когда двинулись — замолотила Весна в окно. Изумился водитель, но переднюю
пассажирскую дверцу открывал. «Куда? Чего?» — возмутился, но веером уже Азаэль
зелёные бумажки развернул.
Пассажиры не говорили — куда, водитель не спрашивал, а своему маршруту
следовал. Впрочем, выходили пассажиры скоро. Фосфорический блеск белых ночей
всегда к тихой созерцательности настраивал Весну Лопаткину: ни учиться, ни
любить. Вся — в лени томной. Но не сегодня, такой жалкой представлялась себе,
будто старуху выставили голой.
Бегство от призрака раздражало, — а призрачность ночей тем более.
Но с юга угольная ночь будто лежала плотно. Это не промежуток темноты
краткий, обычный для белых ночей, — погромыхивало определённо. Деревья качнуло.
— Откуда баксы… ну, доллары у тебя? — спрашивала.
— А из воздуха же. Фальшивые или нет, тебе не всё равно — не суть важно.
В золу превратятся, когда доставать их возьмётся…
— Э-э… — отвечала.
Угольные тучи наползали, заполоняя, и в белой ночи блистательными
казались. Яркой синью отсвечивал блеск фосфорический над крышами. Темны окна,
отражений предгрозовых полны.
— Ну, хоть статью, — говорила Весна, — за «фальшак» не повесят… Да и хрен
с ней, со статьёй… А чего вообще от виртуального эсэсмана я убегаю? Можно его
как-то нибудь «вынести»… ну, уничтожить? Он же в натуре как несбалансированный
персонаж в какой, типа, игре! — Пусть сама не на уровне геймера, — но что тоже
близко ему, оказалось, и пояснять широко не надо.
— Только с игрой, жизнью называемой, — отвечал, — любезная моя дама,
никакой интерфейс по сложности не сравнится.
— Для интерфейса, — проворчала, — надо обучающий сценарий: а тут…
Зеркало, например, разбить! Ты бы своими из воздуха баксами заплатил… А то во
сне тоже из зеркала появлялся, просто не говорила.
— И много зеркал в городе побъёшь?.. — Ответить Весна не успевала, ветер
за неё ухватился. Других повлёк и свистнул в проводах, как разбойник.
Сухо чиркнула, как спичка по коробку, первая молния. Не враз окна
осветились, и будто не на стёклах отражения — вспышки изнутри. Далеко
перекатывалось и сильно. Снова чиркало, громыхало, а дождя нет. «А хотя есть
место, — говорил Азаэль, весь в кудрях вьющихся, — где не догадается хулиган
тебя искать. Даже при зеркал наличии!.. И возблагодарим Господа, что каждую небесную
сферу — от перводвигателя до колеблющейся и неподвижной — нам не придётся
преодолевать…»
Будто двери закрылись, со сквозняками улёгшимися. Огненными росчерками не
разряжалось больше, и неоткуда — чисто над крышами, лишь небо светящееся.
Место, однако, другое, это точно. Район тот же — Цетральный, но место другое,
сомнений никаких.
Определилась Весна сразу — угол Владимирского с Невским.
Оглядывалась, развеселившись. Ведь просто — ну, вопреки классической
физике, дело житейское — телепортировалась. Кого угодно испугает, но не того,
кто с виртуальным эсэсовцем место под небом не поделил…
Но что не так здесь, на углу с Невским, это тоже видела. Нет кривого, как
небрежной латиницей роспись, названия «Рэдиссон» на крыше: под названием
«Редиски» известного в городе скорее.
И невозможное вовсе — иначе все люди немного одеты. Не сказать, что
совсем по-другому, но невеликая разница заметна Весне. Нет на перекрёстке
хищных иномарок, совсем другие машины, как тени мирного прошлого, в близких
сумерках моторами работают. Но лишь лёгкий озноб проходил по позвоночнику.
Подтверждал Азаэль, что не только в пространстве переместились, и благодати
крещения ради, просил в обморок не падать: во временах юных лет её мамы они.
— Ну, вот это уже прикол точно, — ответ её был.
— И чего же нам здесь? — спрашивала сразу. — У меня же даже советских
денег нет! — От беспокойств всех холодом пробирало, плечи она обнимала.
— Скрываемся от своих преследователей, — и пригляделся к съёжившейся
фигурке, в руках укрывавшейся. — Или думаете, любезная дама, что хулиган тот не
донёс уже — мои недруги вокруг твоего дома уже! А здесь искать не догадаются:
убежище наше…
Оказалось, что «убежище» известно Весне Лопаткиной, — ну, то есть она
слышала о нём, располагавшемся под нынешней «Редиской». Красная стена по
Владимирскому проспекту, четыре окна озарены: обычная кофейня, центр
несговорчивости тогдашних властей с молодёжью. Это — «Сайгон», «Сайга», здесь
обычно мама Весны бывала. В общем, «системный пипл» это, где собирались «поэты
и художники с бородищами и глазами, как чернослив». Так говорила мама. Так же
рассказывала бабушка, и с пылом противоречили обе.
У входа знаменитого названия нет: оно в обиходе лишь. По обе стороны от
угла толпились, глазели на Весну с Азаэлем, а скорее — на джинсы их с кроссовками.
В зауженных и самостоятельно перешитых брюках здесь стоят. Что времена такие,
Весна знала тоже — китайского ширпотреба не купить.
Несколько ступеней вниз, первый зал, где Азаэль выпил коньяку со
знакомыми. Отказалась Весна, понятного любопытства полна.
Светлые воспоминания её мамы темноваты оказывались в густом духе
пережаренного кофе «планштейн». Задымлёнными представлялись зеркала у дальней
стены, невнятны лица за высокими столиками.
Света больше у буфетной стойки, и выводил Азаэль к пяти пламенным, как
призыв, кофеваркам.
Обещанных мамой, черносливу подобных, глаз Весна не видела. Это у неё —
как сливы, а здесь поэты с художниками под кайфом скорее: что сладкий запах
анаши почувствовала, уверена Весна.
Заросшие тоже были — неопрятные больше, и блестящей перхотью с немытых
даже у девушек волос обсыпаны плечи.
Прислушивалась Весна и часто звучащее слово «Брод» понимала не сразу. А
это лишь Невский проспект, от Бродвея называемый в сокращении. Имена сплошь под
заграницу тоже — Бобом друга окликали, Кэт, Томми. Что понятно. Ведь ворчала
бабушка Весны, что европейкой себя считает дочь сначала, а не советской
девушкой.
С Европой в «Сайгоне» связаны неразрывно, потому что исповедовали тот
самый набор ценностей европеизма, который, мол, надо прививать нашему
советскому народишку. Об этом двое неопрятно заросших говорили. Злачное место
«Сайгон», рассадник всего дурного среди молодёжи, не закрытый из-за
псевдолиберализма Куйбышевского райсовета (цитата из бабушки, а что
вспомнилось, не удивилась).
Что в провинции лишь «колхозники» живут — «ватники», «совки» то есть,
говорил Олег также. Из «Сайгона» ребята с их правильной тоской по заокеанской
свободе к демократии путь проложили.
Бабушку обожала, но мужем был Олег: попробуй, Весна, разберись.
Впрочем, ко всякой политике равнодушна, тем более — прошлого века.
— Здесь полны девушки свободы, — говорил Азаэль, перстень поглаживал.
Только что никакого не было. — И не всегда их свобода за деньги. А если с
шампанским, то и вовсе бесплатно!
Кофе за высокими, под мрамор, столешницами пили и на подоконниках. На
подоконник отводил Весну Азаэль, определённо — своим парнем её персональный
ангел был. Но признаться, куда больше ценам она изумилась, если 26 копеек
маленький кофе без сахара, а с сахаром 28 был.
Для неё копейки мусор, впустую бренчащий, — что есть они, можно не
вспоминать…
Но некоторые разговоры вполне доступны Весне Лопаткиной. Кто и что «взял»
в основном, за сколько «сдал», в будущем тоже тема. Деловые ребята, «зеленью»
(которую «гринами» называют) уже шуршали. Попутно деловые ребята ворчали на
советскую власть, о которой у Весны вовсе конкретно туманные представления.
О ней говорили, как о второй свежести. Свежесть бывает только одна —
первая, какой Советы в революцию были. А второй свежестью стала сейчас,
которая, мол, как известно, — вздор (что Мастера цитируют, тоже понятно).
С охотой вступал в разговоры Азаэль (здесь его Азией называли).
Прислушивалась Весна лишь. В «Сайге» оппозиционировали этой самой неправильной
советской власти. Такие с пылом разговоры непонятны Весне. Пустое воздуха
сотрясение, если о социализме любому разум имеющему ясно (забыла, кажется, где
находится): типа, «кто был ничем, тот станет всем» напевала бабушка в пику
повстанке-дочери.
Но нельзя всем дать всё. Ведь всех много, а всего мало!
Видимо, по незнанию истины простой, неправильной власти власть правильная
противопоставлена, признаёт независимость личности которая.
Признаться, до собственных властей, и не суть — правильных или нет,
независимой личности Весне Лопаткиной дела нет. Как до марсиан, допустим, а
потому на выборы она не ходит и собрания уфологов. В Кремле марсиане жили и
Смольном, а землянка Весна в Питере: на разных планетах, и не любительница она
в телескоп (телевизор то есть) глазеть.
Здесь, наоборот, собрались любители астрономии, которые рассмотрели в
телескоп такое — гостье из будущего не вовсе понятное.
Понятие народа и государства абстракция есть, здесь говорили. Народ как
организм — носитель общего сознания и духа, множества поколений его личностей,
вот абстракция. Реальный народ — гражданское общество, которое свободно от
государства, поскольку состоит из свободных индивидуумов. Эти атомы есть
первооснова цивилизации, главное начало. Соединяются атомы весьма слабыми
связями в классы и ассоциации для защиты своих интересов, связанных с
собственностью. Общество состоит из индивидуумов и наличествующих между ними
пустот: тех самых слабых связей между атомами. Стремление сбиться в стаю —
свойство одинаковых примитивных людей, что и называется государством. Это
роднит государство с обезьянами. Инстинкт группы — их свойство…
Послушала одних гостья из будущего, на других переключилась.
Однако совсем незнакомы фамилии, от других в «Сайгоне» услышала которые,
— Довлатов, например, или Галич.
Насколько понимала — писатели это, уехавшие «за бугор», где нет
группового инстинкта обезьян.
Противоречиями между коллективизмом и универсализмом, с одной стороны, и
индивидуализмом и либерализмом — с другой, объясняли в «Сайгоне» всё. Говорили,
что это главная проблема человечества (а Весна Лопаткина думала, что отсутствие
денег. Удивишься, что в «Сайге» проблема такая есть тоже. Самая фраза активная
здесь: «Пипл, дай прайс на кофе!»).
Главная проблема человечества сказалась на упомянутых писателях.
Рассуждали писатели логично: если здесь неправильная жизнь, должна быть где-то
правильная. А правильная та, о которой здешние власти говорят, что
неправильная, — «за бугром» то есть, где свобода для индивидуумов.
Совсем не как ангел — великий утешитель, а сомнениями соблазняющий дьявол,
себя Азаэль показывал. Не похоже, мол, что «за бугром» нашли землю обетованную,
— от здешней неправильной жизни уехавший писатель Галич просится обратно со
слезами. Обнаружил другой писатель, Довлатов, что не свободно от обезьян
гражданское общество и их групповых инстинктов. Теперь тоже приехавших «за
бугор» встречает словами: «А теперь я тебе расскажу, как я их всех здесь
ненавижу!»
Обсуждавшие писателей стороны Весна выслушала и, что неудачники по всему,
рассудила: здесь плохо, там тоже. Здесь обезьяны, там обезьяны!
Но честно, с этими инстинктами Весна запуталась. Понятно, что политика
«отстой полный» и ребята из «Сайгона», побрившиеся, переодевшиеся, на выборы в
будущем Весну зазывают, а то — выбираются сами. Но в чём «фишка» инстинктов —
выбирать или выбираться? Человеку разумному понятно, что за большими деньгами
идут выбираться и привилегиями. Ещё на всяких телешоу депутаты подрабатывают:
всё это бананы попросту.
С другой стороны — выборы сами стадный инстинкт напоминают, хотя бананы
за это не дают…
В общем, права Весна, что на выборы не ходит, если в «отстойной» политике
только чёрт разберётся!..
Но, как за нить, зацепилась, прислушавшись: имя Маргариты прозвучало.
Двое совсем неопрятных, кофе на бороды проливающих, говорили о романе
Мастера. Что роман антисоветский — честь и хвала автору, соглашались оба. Но
один неопрятный находил в Маргарите лишь породу — вот что главное, истинно
кровь аристократическая, другой возражал. Великим примером жертвенной любви
Маргариту он называл. Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого любит.
Ну уж фиг, думала Весна Лопаткина, умирать не собиралась которая. Во всяком
случае, пока — до естественной старости, не дай её бог, конечно!
— Лохушка ваша Маргарита, дяденьки, — вступила в разговор, не удержалась.
— В такую тему она попала — ведьмой стала, и чего ж — мелкое хулиганство это, в
натуре хаты громить. И совсем уж, что с любовником вместе умереть надумала!
Если бы любила, так люлей бы навешала за него, тем более в теме она такой —
ведьма, типа, настоящая…
В общем, что понравилось здесь реально — хруст слоёных трубочек с кремом.
Снова побаловала себя ими сегодня. Их чудесный вкус из собственного детства
был. Показалось, что тоже из детства воспоминанием девушка, что с ногами на
подоконник забралась рядом.
— Тебе не хило здесь, вижу, — сказала, и что враждебно, показалось тоже.
— Это ты с Азией здесь, значит? С ним пришла?… — Хоть в мелких царапинках, а
как попка — гладкая её головка, так выбрита. Догадаться Весне не трудно.
Случайный разговор слышала о ментах, которые всех «винтили», — а Кэт в участке
за бойкость вовсе обрили, как призывника.
Намазана Кэт на изумление, и с яркостью такой — живая картинка просто.
Губы только и глаза, родной цвет не рассмотришь у которых.
Злостью налита Кэт, как кровью: и царапины красны на лысой головке.
— Вот не пойму, — говорила, — и чего ты сразу мне не понравилась… Что
«колхозница» — ну, не «в системе», значит, сразу видно. Ну, это простить можно!
Колхозники тоже люди, слышала, от обезьян произошедшие… Хотя «прикинута по
фирме» ты, но чем-то не понравилась сразу!
Обиделась Весна — на «колхозницу», естественно, пусть не от разума
сказано. На «совка» ведь не похожа.
— На себя оборотись, Кэт! Уж точно не полный фэшен будет — сама и шьёшь с
бабушкой… ну, то есть мамой своей… На «фарцу» денежек-то точно нет!
Хоть в будущем фарцы нет — спекулянты на рыночный уровень поднялись, как
говорил майор Никольский, — но слышала от бабушки. А кто перед ней, Весна
догадалась, нетрудно это: но поразительно.
Шокирована лишь поначалу. Ведь не всякий день как ровесницу повстречаешь
собственную маму, до такой шутки даже Воланд не додумался.
По тонким пальчикам перебирала Кэт, массируя будто, и знаком жест этот —
музыкальную школу мама Весны заканчивала. Что бы маленькой дочери ответить, раздумывала.
А раздумывала — вот так, будто массируя, перебирала пальцы.
Подходил Азаэль: и чувств светлых в тёмной, как дым, зале полон.
— Не понапрасну, — говорил, — мне так чудесно здесь быть, милые дамы. А
не слышала, любезная Катерина, что наказать фашистов из «Сайгона» питерского
двинулись из Москвы набитые люберами поезда?
— Были слухи. Пусть едут! Не просто так говорят, что в Питере такие
«крутняки»… — Легко с низкого подоконника вставала, оглядывала неизвестную дочь
свысока: и кажется, навсегда уходила.
— Ты знаешь хоть, — спрашивал Азаэль, — кто это была?.. — Весна знала. —
И от встречи такой впадаешь в меланхолию! А может, развлечёмся?
— Что, на люберов смотреть? — раздражённо спрашивала в ответ.
Хоть после всего этого родилась, но есть легенды — свидетельствуют, что
люберов милиция высадила под Тосно. Но группе одной Ленинграда достичь удалось.
В поисках гнезда «фашистов» набрели на малоизвестный бар. Оттуда супротив
москвичей встали не лишь пивка просто жаждущие, но все окрестные гопники, с
местной милицией даже бомжи. Итог скорбен для москвичей, ведь известно — такие
«крутняки» питерские…
— Ну, а это кто? — спрашивала Весна, мимо народа у кофеварок поглядев. —
Чего же, некоторые москвичи добрались до «Сайгона»?
Даже с гопниками не схожи, что у буфета объявились: а скорее со странного
вида таксистом, на памяти Весны он. Одеты не по сезону тоже. В вязаных шапочках
у буфета компания была и шарфах до глаз. А может, становилась Весна
подозрительной без оснований… Но общий с её мамой приятель не думал так.
— Здесь Хромой, — говорил, томясь увиденным. — Вот беда! Все бесы тут —
Тормошило вон, Косокрыл, Стопламенный. И старшина их Хвостач… Не скроемся, если
не поможет Хромой! Тот, который под повязкой не прячется.
Стоящего позади компании всей Весна замечала тоже — малого самого, на
костыль опёршегося. Нос человеческий на удивление и приплюснутый. Редкие усы,
широко в стороны растопыренные, а из-под них, как у киношного вампира, два
острых клыка торчат. Что не прячется, догадаешься — видимо, другие под шарфами
того страшнее.
Определённо, компания не видела беглецов пока, — но со всем лукавством
персонально Весне Хромой подмигивает.
Каким образом лысенькая Кэт угадала, не скажешь. Но с улыбочкой к
компании подходила, дёргала за рукав одного. Кивком указывала: не эту, мол,
разыскиваете? От обиды такой рот, как рыба, дочь её лишь раскрывала.
Уставились на Азаэля, соответственно, — как хорошая команда, полукругом
расползаясь, двинулись.
Но хромой уродец оказывался добрым приятелем.
На кривой ноге переваливался, как утка, упором костыля подбивал одного в
подколенку, второго. Ударом опять же костыля направил падение на третьего.
Ухватился третий за парнишку — немытые патлы, через лоб ремешок, видимый хиппи,
и кофе из рук улетало.
Дёрнул шарф кто и вместо носа человеческого свиной пятак увидел: что
любер московский, и глупому понятно. С криком «Матерь божия!» врезал хряку
московскому от души. В ставшей общей свалку вклинивалась Весна, Азаэля за руку
тащила, а то — в растрёпанных кудрях, от страха пропадает.
Не удержалась и по пути предательницу пнула. Мол, это за все щелбаны,
которые в будущем от тебя получу!..
Навстречу уже попадались милиционеры, и никаких броников у них, дубинок,
даже пистолетов нет с автоматами. Это с господами полицейскими Весна
сравнивала. «Там, такое там! — кричала даже с виду приятным ребятам. — С ума в
натуре сойти!.. Такой понабежавший неадекват там!»
Хоть не в Петербурге она, но Ленинград тоже свой — ориентируется. И пока
в дверях много народу застревало, перебегали перекрёсток, от машин увёртывались.
К ближайшей подворотне, и никаких электронных систем в парадной — даже чердак
не на замке.
— Чего? — переспросила Весна.
— А что права наука ваша, — Азаэль отвечал, — если дочь наподдаёт матери.
При путешествии в прошлое причина со следствием меняются местами.
— Грамотный. А то подумала, что лишь в мистике, типа, религиозный!
— Мистики не всегда религиозны. Работы квантовых физиков и юнгианских
психологов напоминают мистицизм, чем глубже погружение…
Колючие боли на сердце Весна чувствовала, усиливающиеся при вдохе, — но
это знакомо. Такое бывало за неделю до «женских дней».
— Вот и спёкся, то-то, — говорила опять раздражённо. — Про квантовую
физику знаешь, а мне трындел, что — типа, хамелеонов, как птиц, летающих!
Раздражение её понятно, тоже следствие близких месячных.
— Есть испанское поверье, — отвечал почти виновато, — что живущие на
деревьях хамелеоны обитатели воздушной стихии и воздухом же питаются.
По перемещению обратным порядком на их крыше изменений нет: видимых, во
всяком случае. Небо перемигнулось с улицами внизу, и как за компьютером Весна:
всё, перезагрузка. Кривая роспись латиницей сияет с тёмного склона большой
крыши. Отель «Рэдиссон» на углу — наша «Редиска».
С другой стороны смотрела Весна, а впервые будто видела крышу высокую — у
остающегося в недалёком прошлом дома нет такой.
В общем, всё как есть, и в огнях отражённых город неспящий. Затаённо
гудит проспект, как река под бледным мостом небосвода, — но изменилось что-то в
Весне самой. Дышала с трудом, кашлем горло попыталась освободить.
Слёзы она глотать готова, как Маргарита у Мастера: её собственная мама
предавала только что (пусть и лет тридцать тому назад).
— Да не было никакого предательства, — успокаивал Азаэль. — Что ты дочь
её, Катерине не представится даже. Ты ещё там не родилась! А стало быть, и
предать тебя она не может… — Приятно посмотреть, как быстро от недавней паники
отходил. Будто принял ванну с эфирными маслами, переоделся, надушился: а иначе
о свежести его не скажешь.
В поисках жертвы ведёт демоническим, с поволокой взором.
— А-а, — заговорила, свирепея, — ты с матерью моей… А ты по случаю такому
моим отцом не являешься? Вот бог угораздил — в отцах чёрта иметь!
— Пусть с матерью твоей знаком, но не отец тебе я. Это верно так же, как
то, что не чёрт я: сколько повторять…
— А слабо было в драку влезать с этим понабежавшим неадекватом? Как ты
говоришь — другое поле битвы всегда было… Ладно. Я за последнее время
набегалась от вашего брата, устала. И поэтому домой, спать. — И уточняла: — А
куда ты, мне пофигу!
Вздохнула, и с болями на сердце — месячные близко.
Скачок десятый
Мытарства Весны Лопаткиной к Небу по пути.
Впрочем, деньги на такси Весна спросила. Обижаться чертям не по закону,
видимо, и «зелень» извлекал. Но брала она мотор, отвёз чтобы, где можно помолиться.
Помолиться оказывалось на Фонтанке.
С тёмных волн сквозило по набережной, перед церковью всю автомобилями
уставленную.
По неразумению сунулась к дверям под колокольней сначала, но закрыты.
Закрыта часовня с круглым верхом на углу. Главный вход с южного фасада:
каменное крыльцо с парой сдвоенных колонн под балконом.
Там с ноги на ногу переступала Весна. В нашем мире, Богом созданном,
известно — всё по блату. Связи решают всё! Близких взаимоотношений с Богом у
неё нет, и сомнительно поэтому, что ответит на просьбы…
Также вовсе иного порядка есть сомнения. Извечный практицизм опять
сказывался (и трудно тогда воспринимать молитву как спасение). Если вездесущ
Бог, всемогущ и невидим, имя ему — химический элемент с атомным номером 8,
кислород то есть. Воздух, вода, земля, огонь, всё из него состоит, сама наша
жизнь, стало быть.
Но в таком случае не быть во плоти Азаэлю — падшему ангелу, от Бога
неотделимому, а Весна с ним знакома…
Навстречу молитвословию входила всё же. Сразу при входе продавались
свечи, но не догадалась. Позднюю службу читал батюшка в чёрной ризе с
серебряными цветами. В золотящихся при ликах огоньках древнее чувство Византии
было и запахах. Читай Весна книги и приглядись к молящимся сейчас — заметила бы
это, в тенях людских и образах сияющих. Но не все здесь становились братьями и
сестрами, даже когда причащаться пошли. Женщины в платочках, и именно на
отсутствии платочка Весна Лопаткина попалась.
Её непокрытую голову с чёлкой замечала дама в размерах: захочешь — не
обхватишь, и в иссиня-чёрном вся — ну, точно туча грозовая. В образе
литературном если, с небес в густых бровях собирающаяся на Весну взирала. При
165-ти см у Весны (без каблуков, естественно) действительно взгляд сверху был.
«Ты в храме божьем, девица, — сказала, как пророкотала. — Но господь, он-то всё
видит, и что ты в доме его — в храме, и с головой непокрываемой, будто
блудница!»
Молчала Весна, странную тошноту чувствовала.
— Вот, рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать. — Со взглядом,
долу опущенным, подходил Азаэль тихими шагами. — И ухо Его не отяжелело для
того, чтобы слышать. Но беззакония ваши произвели разделения между вами и Богом
вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас, чтобы не слышать… Хорошо сказал
Исайя о таких, как вы, ненастоящих верующих христианах, мадам, — спрашивал, — а
моде лишь следующих?
Что странно, — но рокочущий бас оставался втуне, а тихим голосом наизусть
прочитанное врагом человеческим в углах отзывалось.
На чтение оборачивался даже батюшка, к руке которого подходили.
Отдалялась дама в размерах, рокоча со стороны, мол, грамотные все, а
положенного не соблюдают. «Настоящая христианка, — проговорил резонёр Азаэль
тихонько, — просто не заметила бы, что в виде не вовсе положенном ты. Главное
для христианки, что она сама здесь!..»
— Впрочем, — добавлял, — и не лишь во Христа свято верующие здесь.
Говорят, что отправляются в церковь ведьмы, чтобы прогневить Бога. Вон, взгляни
— уже есть одна! Крестится левой рукой, а никому не заметно. Ноги скрестив
стоит, не сомневайся — ведьма она…
Но не до того Весне Лопаткиной — воздуха нехватка вдруг. В левой стороне
груди неприятного сдавливания ощущение, всё сильнее. В ребро сердце ударило,
томно в глазах. Золотые образа куда далеко поплыли…
Неудивительно, что в храме ей худо стало, — пускай не блудно, но с бесом
связавшуюся. Что выносил её на руках Азаэль — вот удивительно, и как не
поразило его там? Что случилось с ней — здоровое сердце отказывает, кажется, и
реанимацию врачи начинали. Впрочем, машину «скорой» она не запомнила. Под
яркими лампами очнулась. В повязках на лицо медики были, и протискивались между
ними доподлинные черти.
Хвосты, рожки, шерстью сами заросшие, всё при них. Занятые Весной
Лопаткиной медики не замечали такого лукавства будто.
Как себя она чувствует, друг с другом черти переговаривались.
— Передашь нам, чадо, — спрашивали у Весны самой, — ту муку телесную, тот
страх и смятение, что испытываешь ты, умирающая?.. Как огонь сжигает брошенное
в него и обращает в пепел, так мука смертная в последний час разрушает тебя.
Воистину страшна смерть подобным тебе грешникам!
Пыталась отвернуться от них — головы не повернуть, когда увидела двух
ребят, своих одногодков по виду. И чертей попятившихся. Лица ребят светлы, и
светлы волосы, снег будто. Одежды похожи на отблеск молнии, на груди крестообразно
подпоясаны золотыми поясами.
К чертям обращались, говоря недружелюбно: «О, бесстыжие, проклятые,
мрачные, злые враги рода человеческого! Зачем всегда спешите к одру умирающего,
крик производя? Но не радуйтесь, здесь вы ничего не найдёте, ибо Бог милостив к
ней и нет вам части и доли в этой душе!»
— Как мы не имеем части в этой душе? А это грехи чьи? — и раскрывали
черти ноутбук, с хрустом разворачивались на экране свитки бумаг неких. — Не она
ли сделала вот это? И вот это?.. Или думаете, что опять преподобную Феодору на
Небо несёте?
Даже попрекнули ребят, мол, всё отжившими временами живёте!
— Да уберите вы свою нечистую машинку, — отвечали им ангелы (а это они,
Весна догадалась). — Надёжное перо чище ваших лукавых изобретений! — и отогнали
бесов. Ангелы же призвали Смерть. Рыкала она, аки лев, вся составленная из
одних голых человеческих костей. В костях рук держала острые инструменты, и
хоть не часто Весна у стоматолога: а похожи.
Острыми инструментами рассекла Смерть тело Весны Лопаткиной. Безо всякой
анестезии причём и боли, — а лишь реальное ощущение, что с душой тело она
покидает. Светлые ангелы взяли её душу себе на руки.
— Хоть не назвать тебя любящей Бога, — говорили они, а сидя на руках, в
кресле будто, рук этих не чувствовала. — Но это от недомыслия твоего! А
пройдёшь мытарства, введут тебя в чертоги небесные. Что там увидишь, не
описать: чертоги неприступной славы Божией!.. Отличны красотой неизречённой.
Сравнить разве с Цареградом, ежели бы в наслаждениях, и славе, и различных золотолиственных
и обильных садах, и вообще всё духовное веселие праведных не преисполнялось
блаженств ещё более…
— Чего трындеть, — отвечала Весна. — И чего такие чертоги, вроде как яхта
у Абрамовича? Никогда не видела!.. Хоть на чертоги посмотреть, чтоб знать,
какая у него… — Оборачивалась назад и бездушным тело лежащее видела,
нечувственным к приборам отключённым: освобождённую от неё самой плоть, ещё
пару часов назад живую.
Только удивилась Весна этому: и не более того.
Взлетала на их руках, на лифте будто, следуя путём «воздушных мытарств».
Это ангелы объяснили — про препятствия, которые проходит душа человека на пути
к престолу Бога.
Число мытарствам — 20, управляемых бесами — нечистыми духами, которые
попытаются забрать её в ад.
— Ну, это понятно, — сказала Весна. — Эти ваши «мытарства» — ну, как в
игре уровни. Сто раз такие проходила!.. А я разве крещёная?
Оказалось, что не суть это, — любой человек интересен на Небесах.
Туда со скоростью ощутимой возносилась, не видя ничего — звёзд хотя бы, и
встречена воздушными духами первого мытарства — природными чертями. Здесь
испытывался грех празднословия. Раскрывался ноутбук, с хрустом свитки опять
разворачивались в котором. А попросту — доносы, где записаны все слова, какие
только говорила от юности самой, всё, что сказано ею необдуманного и тем более
срамного.
Даже петь мирские песни — грех, и оглядывалась Весна. Увидела тех, на
чьих концертах бывала, а кого по «ютубу» видела: «Я и не знала, что девчонки из
Pussy Riot умерли!» Оказалось, что на земле вполне живы, — просто прошлого нет
здесь, настоящего и будущего, всё единовременно. Поэтому здесь их уже с визгом
растаскивают. На Pussy ангелы указывали, покрывая грешки своей подопечной: в
бытность, мол, шута не изображала.
На втором уровне уличена Весна во лжи: но в самых малых вещах. Не раз
из-за стыда не всю правду говорила. Но опять её выкупали ангелы, используя
предыдущие доводы, — беспрепятственно пошли выше.
Там были «кто осуждает своего ближнего… бесславит его, бранит, когда
ругается и смеётся над чужими грехами, не обращая внимания на свои собственные…
делаются судиями своих ближних, когда как сами неизмеримо больше достойны
осуждения». Зато Весна Лопаткина сильно удивилась. Объяснили ангелы, что тащили
тех, кто осуждённых на первом уровне Pussy Riot кощунницами клеймил. По «ящику»
всем знакомы, кроме Весны Лопаткиной, — даже новости на земле не смотрит.
Увидела зато, как телевизионщики всякие слёзы на кулак наматывают и попы
высоких рангов.
Выше четвёртое мытарство — чревоугодие, где самые противные черти,
наверное. Обожравшиеся и опившиеся, волочились на животах «с музыкой в руках».
Обступали Весну, бутылку портвейна показывая, выпитую с ребятами их двора в
школьные годы: с неё всё начиналось. Но по благодати Божией, отвлеклись черти
на деву пухленькую — телеведущую и «светскую львицу», кричавшую, что какой-то
Вася Пупкин борща нажрётся, счастлив до жопы. А за что её сюда: а за фуа-гра
лишь и устрицы! Но никакие молитвы не помогали, большую нужду придётся ей
испытывать.
Мытарством выше от Весны не потребовалось добродетелей, чтобы покрыть
кражонку, совершённую в детстве по неразумению. А также соль, у старушки
недавно похищенную — в затее защититься от неведомых ей сил.
Также следующий уровень миновали, потому что имений не приобрела и к
злату с серебром равнодушна. Интересовали деньги по необходимости: ведь плохо,
когда их нет. Выше уровень сродни предыдущему был. Черти волокли получавших
неправедные приобретения. Кто чужое присваивал.
Далее истязались судьи, свой суд за деньги вёдшие, оправдывавшие виновных
«по звонку телефонному» и осуждавшие невинных.
Также грехов зависти у Весны не оказывалось. Подобным образом миновала
грех гордыни. Да и не до неё, со значками депутатскими многие. Пухленькую
любительницу фуа-гра и устриц опять волокли. Чревоугодники за местными на
животах ползли, рыдая, что у них и так недобор…
К изумлению, холодом Весну пробирало, и то — со скоростью немаленькой
возносилась. Но ведь нет больше ничего, вся она — душа лишь. Ветер ощутить душа
не может и задрожать!..
— Ты что это, душенька? — спрашивали ангелы ласково. — Дрожишь?..
За гнев и ярость карающие духи тоже ничего не имели против Весны.
На тринадцатом уровне мучились те, кто «в сердце своём питает зло на
ближнего», — опять благополучна здесь. Зато попался известный многим, кроме
Весны, разумеется, профессор богословия. При жизни к физикам приставал, требуя,
чтобы здесь прямо — на семинаре каком — доказали ему, что Бога нет. Обещал, что
вот, мол, удивитесь, атеисты, когда в ад по смерти попадёте!
Грех убийства пройден беспрепятственно: зато на покрытие следующих грехов
сохранены добрые дела, про которые не знала даже, что добрые.
На пятнадцатом уровне истязались уличённые в чародействе, колдовстве,
«обаянии», «нашёптывании». Испугалась, вспомнив Азаэля, но опять лишь по
благодати Божией, миновала. Разочарованные бесы кричали вослед, мол, посмотрим,
как уйдёшь ты из блудных мест.
Выглядели черти повыше совсем измотанными. Пот с бровей просто капал. На
корточках сидя, как урки, одну папироску на несколько рыл курили за неимением времени.
Здесь всяких любодеяний набиралось у грешных душ, нечистых страстей с
помыслами, согласий на грех, скверных осязаний и прикосновений. «Что, душенька,
— уныло черти спрашивали, — от стыда трепещешь теперь и страха?» Блудные дела
Весны перечислены в ноутбуке подробно — с кем, когда, в каких местах. Но всего
двое набралось, к бесовскому конфузу, — не то мужей, не то любовников, а потому
пропускали её. Ангелы же поясняли: «Редкая душа проходит здесь без задержания,
потому что весь земной мир во зле соблазнов и скверны и все люди сластолюбивы и
склонны к блуду. С ранней юности человек расположен к этим делам. Большинство
здесь погибают, люто мучимые а аду!»
На семнадцатом уровне этих самых мытарств предыдущий конфуз случился —
кого мужем считать, а любовником кого, чтобы многогрешной была в осквернении
супружеского ложа. Сами бесы запутались, хвостами затрясли. Другие от ангелов
своих выхватывались, как уличённые в грехе срамном, — на самое дно ада
сводились, а Весну Лопаткину отпускали.
Выше её не смогли уличить в грехах, несогласных с мужским и женским
естеством, — содомии, а также совокуплении с бесами и бессловесными животными.
(«Что, и такое?..» — изумилась Весна.) Тоже
в кровосмешениях и других тайных грехах этого рода, о которых даже
сказать стыдно.
Пусть не совсем, а что на теле своём настоящего ветерка не ощутит больше,
осознавать Весна стала. Нет тела — навсегда нет… — «Ой-ой, — заныла душа, хотя
ныть чему — всего организма в отсутствии. — Молодая я, хорошая, умная,
красивая… я… я на выборы ходить буду!»
Впервые подумала, — а как конкретно, не поймёшь, если вся она — душа
лишь, — может, не смертельный грех это — на выборы депутатов всяких с
президентом лениться ходить.
На девятнадцатом уровне за неправильное мнение о предметах веры
истязались, отступничество от православной веры, недоверие к истинному учению,
сомнения, кощунства. Тут от неё отмахнулись просто. Во всём этом грешна, но как
судить, когда, даже услышав об этом, в чём грешна, не знает: перед депутатами
вон кается. «Какими депутатами?» — спросила Весна.
На последнем уровне перед призом — Царством Божиим, среди виновных
совершавшие строгие посты, неусыпные в молитвах, умервщлявшие плоть
воздержанием, но немилосердные, немилостивые, глухие к мольбам ближнего своего
— такие из этого мытарства низвергались долу, заключались в адской бездне и не
получали прощения вовеки…
На том закончилось, и, покрываемая милосердием Божиим, Весна Лопаткина
выходила к вратам. Светлы, как кристалл, и сиял в них солнцеобразный юноша (не
то Херувим, не то Серафим, он не представился). «Таково преисполнение славы
Божией, — сказал он, — которое не истощится грехами людскими. Хоть и прошла ты
мытарства все, но рано тебе успокоиться в обители! А потому направляйся
возвратно — к земле, и там старайся так, чтобы все мы вновь возрадовались
твоему спасению…»
И на неведомо какой высоте её душа глоток жизни почувствовала. Омоложение
в буквальном смысле — вот, кислорода действие. Дыхание ровное, пульс в норме. В
ощущаемом теле своём Весна глаза открывала.
Кажется, не удивило врачей, что инфаркт у молодой девушки случился.
Спросили, какие стрессы последнее время переживала? Один вовсе сказал, что
образ жизни не совсем правильный, наверняка — богемный скорее.
Несколько дней в больнице, откуда забирал Азаэль, точнее — сбежать помог.
Настолько здоровой была, что «Ох, и потусовался ты без меня, наверное!» —
ворчала с чувством.
— Большего тебе не хотелось бы мне сказать?
— А чего?.. Сердце у меня хорошее. Если чего и было, то врачи говорят —
от нервов всё! Нервишки мне бы следовало подлечить…
Не сказать, что к своему хождению за «воздушные мытарства» отнеслась
легкомысленно. Хотя положительно к сновидению будто. Но отнюдь не по
рациональному размышлению, достаточно на больничной койке которого: после
мытарств тех тело собственное почувствовать.
Никакой не эксгибиционизм это, о чём поразмыслила тоже, — а просто
волшебно — тела живой кровью налитого ощущение.
Скачок одиннадцатый
У «сталкеров» тоже нервы есть
Домой приезжала, а там — как смерть, бессмысленна пенсионерка Чувпило.
Кланялась, крестясь, и именем Божиим просила простить. К себе зазывала, хорошо
посчитанные деньги в конверте совала: свои похоронные.
— Честная ты. И меня ради, убогой, постараешься! Комнату завещаю — а то
заберут господа демократы…
Получалось, что в отсутствие Весны являлась пенсионерке Чувпило смерть
сама в облике эсэсовском. Монокль в глазу, при регалиях всех: в самую точку,
как в кино есть. На древний возраст несмотря и войну, в детстве пережитую, —
вживую Чувпило не видела, а только в кино.
Знать бы кому, что сон такое, если покойный эсэсовец даже в яви есть?
Обещала пенсионерке Весна, что сделает, как надо, — но денег не взяла.
Просыпалась, и тихо струятся шторы, шуршащая ночь в зеркале также.
Проявлено зеркало в тёмном блеске, как негатив. Выспалась наконец, но не
философическое к миру смирение — а голод почувствовала.
Хоть шоколадку найти — лезла в сумку, и среди всякой женской
необходимости, на дне самом, в ножнах кинжал. Совсем забыла о нём. Из их с
мужьями общей квартиры взятый, так не сгодившийся для самообороны, — потянула
Весна из ножен.
Как из шкуры змея — по форме струящейся выползал, и со штор огни неявные
по клинку скользили.
Посмотрела, вздохнула, а в ножны вкладывая, вздрогнула. Будто опять гад
живой — ядовитую свою природу подтверждающий, резкое шипение издавал.
— Вот чёрт! — сказала, не понимая — почему этот нож не продан?
Вовремя с подносом уставленным возник Азаэль: квартирант без комплексов.
Не думала, что к прозрению сытый желудок располагает.
— Твои фокусы, типа? — спрашивала серьёзно. — Ну эсэсман, «фашик» этот,
который ко мне являлся… Это ты, гад, из могилы его выкопал?
— Догадалась. Но я не выкапывал — выкопал и тем самым вызвал душу его
смущённую друг твой. Это нетрудно было! Слишком неустойчиво дух пребывал! Не
принимала его земля, на которую с завоевателями чужеземными пришёл. Потому нет
ходу ему никуда — ни на Небеса, ни в бездну… Я просто связывался с духом его,
чтоб тебе помочь. Ты же хочешь со смертью друга разобраться!.. Вот, что и
поняла.
Посидели вместе, подумали и поехали в адрес коллекционера (что в
компьютере Олега для майора Никольского Весна находила).
Коллекционера в живых не оказывалось. Но, кажется, за правильную ниточку
Весна потянула. Разговорилась с симпатичной бабушкой у парадной на скамеечке.
Сказала бабушка, что знакомыми покойного милиция… то есть полиция
интересовалась: «майор Никольский — некто». Говорила, мол, Никольскому про
историка, у коллекционера бывавшего. — «Дай бог памяти, милая, смешная такая
фамилия… Называла же майору. Вот — Серпокрылов!»
С такой фамилией парень приходил к мужьям Весны Лопаткиной, и вспомнила
его. А адрес «на Ваське» знала визуально, с Котом бывала там.
Остановить у Косой линии просила таксиста, почти напротив деревянное
строение — детская больница. Здесь лечилась младшая сестра Кота, к ней
приезжали, заходя всякий раз к Серпокрылову, — по памяти Весна находила.
Дома Серпокрылова нет, говорили с матерью.
Что сильно нервничает последнее время сын, мать жаловалась. Сына она
переставала понимать. Историк он — гуманитарий, к точным наукам не склонный: но
очень его последние исследования хрономиражей похожи на физику. Хотя поездки
чисто исторические, с войной связанные, — Рыбачий под Мурманском, Ржев,
«Рамушевский коридор», Мамаев курган.
Из названного слышала Весна про Мясной Бор под Новгородом лишь.
Когда будет дома сын, мать сказать не могла.
На округлившуюся в маечке грудь Весны сосед взирал и в благодарность,
видимо, — о Серпокрылове рассказывал. Пусть не в подворотнях, но пьёт
по-чёрному. А в общем, «вполне адекват», на разных клубных акциях случается,
например, сегодня вечером, и сказал — где…
— Адреналином полна коробушка, — говорила Весна дома и за дверцей шкафа
переодевалась. — Хорошо, что медицинская страховка у меня есть. Если ничего и
никуда не прётся, может, сойдёт и для дурдома… Тебе же в тему с девушками места
всякие! Для начала нужна пара брутальных косух — там вечеринка в стиле фильма,
по которому клуб и называется, отстой полный… Ну, у меня есть старая косуха, а
как с тобой?
— Достойно удивления, когда прекрасная дама за сыск берётся. Но
соответствующее вечеру облачение я добуду!
В соответствии его книжному стилю — по огненным рекам улиц сплавлялись
они в час поздний, когда добрые сограждане уже ко сну готовы.
А попросту в косухах выходили к огням ночного клуба и банданах.
Облик байкеров подходит для клуба проклятых близ мексиканской границы.
Оформлен клуб тоже во вкусе желающих по другую сторону экрана очутиться и
хорошо «оттянуться» с плохими парнями.
Но честно если — фильм Весне не нравится, и клуб особенно.
Хотя формат ресторан-бара это скорее, но пылкие поклонники фильма
заокеанского говорят, что клуб. Впрочем, отличная атмосфера заведения только
реклама. Лучше к официанткам с плохим слухом сразу готовиться и счетам, на
порядок превышающим цены в меню. Обещаемая также мексиканская кухня — фахитас,
кесадилья, на деле — невесть что (в обычае наших рестораций это, какого бы
названия кухня ни была).
Что подвыпивших посетительниц зазывают для эротического танца на баре,
мелочь, по сути. Но пока снимал Олег Весну оттуда, деньги у него украли, а по
возмущению — выбросила охрана на улицу, где уже маялся Кот.
Конкретно если — здешней кухней отравился. Для «копателя», по большому —
в лесу консервами питающегося, слабый желудок у него.
С нехорошими воспоминаниями входила Весна в зал, за столиком
устраивалась. Интерьер без изменений — лезут из стен куклы-вампиры, с клыками и
крови посетителей жаждущими харями. Серпокрылова она увидела у стойки бара
выпивающим: как вампир, с лицом налившимся.
Всё внимание к очередной стопке, на подходившую девушку сил не
оставалось. Весна заговорила сама. Серпокрылов не узнавал, но с неодобрением
взирал на поправляемую бандану — слишком милое личико, чтобы косухе взаправду
быть и пропущенным через металлические бляшки-кончосы ремешкам на кожаных штанах-чапсах.
— А татушки у тебя где? — бесцеремонно спросил. — Положено на том месте,
которым ты будто бы на байк садишься!
— Меня Весной зовут, — называлась она. — Весна Лопаткина. Может,
вспомнишь? С Котом ты познакомился, где копали, — в Мясном Бору, это под
Новгородом самым.
— Ну уж самым, — отвечал разумно. — Десять километров. И я не копаю!
— Игорь погиб. Олег пропал.
И не замечала, как низко к стойке нагибается — стопка в кулаке стиснута.
Программа не начиналась пока — рассаживались, а у кого билет без места,
показывали языки вампирам. Крепко вампиры застряли в стенах, фальшива их кровь
на клыках. Вечеринка тематическая, под «байкеров» одетых числом немалым. Среди
разговоров слышно, что настоящий удав будет с танцовщицей, как в фильме.
Принципиально обычной скуке быть, подделкой под текилу разбавленной.
А в общем, о чём впервые Весна подумала — с рогатого таксиста начиная,
развивается её собственная жизнь занимательно. Хоть не на помеле, а уподобилась
ведьме — даже через пространство летала и время.
— Свали отсюда, дура! — услышала, это злился Серпокрылов.
Дёргался, как клоун, и из стаканчика расплёскивал.
Заметил бармен скандал зреющий, и сверкнул администратор улыбкой
американской — зубами пластмассовыми. Вспомнила Весна его. Когда с Олегом
приезжали разбираться. «Клеветать будете! — кричал. — Мы в суд на вас!» Вызывал
полицию — едва откупились…
Мягко под руку администратора Азаэль брал, уводил. За столик Весна
возвращалась. Усмешки ей куклы-вампиры строили. «И даже не смекнуть господину
сему, — сказал Азаэль, присаживаясь опять, — что доход его нынешний плутней
хорошей обернётся. Прекрасная дама отомщена! Все деньги его, с моими
соприкоснувшиеся, в труху превратятся».
— А ты чего ещё можешь в натуре? — И глаз отчаянный на ближайшего вампира
скосила. — Ну, такое бы волшебное, как у Воланда…
Прекрасный лицом демон её вздыхал, жалуясь, что не сильно искусен, а над
людьми не властен вовсе. Он не чёрт Вовер, мол, и не Мефистофель. Слышала про
Мефистофеля Весна что — не вспомнить, а какую диверсию здесь учинить,
придумала.
— Трудно, — сказал Азаэль. — Но попробую… А жаль, — добавлял. — Было бы
посмотреть, как сей господин увидит денежки свои в труху обращёнными!
Но со стопкой и бутылкой к ним Серпокрылов подходил сначала. Сменил гнев
на милость:
— А ты и есть та самая занудная студентка, от которой Олег Загурский не
знает, как избавиться?
— Как это? — спросила Весна. — Чего?
— Не знаю. Тебе виднее… — В руке стопка задрожала, и по сторонам он
посмотрел. — Вот чёрт! — сказал. — Вы не заметили, ребята, кукла вон в стене
зашевелилась будто?.. Нет, со стаканом завязывать надо!
Но с бутылкой же на выход направлялся, Весна за ним. Резонным вопросом
останавливала Азаэля:
— Делать дело кто будет — Пушкин, типа?
— А всё сделано, — отвечал, и слышно — крик «Браво!» в зале, живое
рукоплескание: но торопилась за Серпокрыловым она.
Лишь на улице Весна с Азаэлем догоняли. «Вижу, что не отстанете, уроды!»
— сказал Серпокрылов миролюбиво и позвал в подворотню выпить.
Пригласила Весна к себе, и механика странная — психика человеческая,
может, завозившиеся в стенах вампиры подействовали.
Проникся доверием к новым друзьям Серпокрылов и в гостях напился для
лучшего знакомства. Что нехорошо отзывался о подруге Олег, вспомнил. Что у отца
Олег прячется, положим, не сомневалась, но удивилась, что в усадьбу вызван
экстрасенс, ей известная Алина Васка.
По словам Серпокрылова, не кредиторов бояться Олегу — кто похуже есть и
страшнее уж точно.
Во всяком случае, Игорь Котенёв боялся, а его способности профессор из
Новгородского университета изучал и фотоснимки с призраками. Что не монтаж
фотки, устанавливал, либо светотени. Действительно, иное что, где логика и
разум не присутствуют. Может, тот самый параллельный мир. Игорь погиб, и как
подтверждение это — опасно тем миром глубоко проникаться.
— А не думалось ли, — спрашивал Азаэль, — что любовь с присутствующей
здесь дамой влечение родственных талантов?.. — Но глубоко ушёл в мир иной
Серпокрылов, спал попросту. — Вот и не поговорить об адских псах твоих. Видится
мне, что пришли твари эти к тебе, что разыскивают хозяйку свою, пару столетий
как умершую!.. — Но Весна уже тоже спать укладывалась.
Опохмелился с утра оставшимся Серпокрылов и рассказывать стал.
— Уж извините, Весна, за скандал в кабаке. Не поверите, но нервы на
пределе таком — даже упоминание общих друзей пугает… — Поднял руки, на блудные
пальцы глядя. Но разумен голос его и здрав: — Я изучал историю Второй ударной
армии, и не в архивах — на месте тоже. Сравнительно место невелико — болота,
леса. Но без погребения остались здесь сотни тысяч солдат. Наших и вражеских.
Долиной смерти названо, и замечал я, в палатке живя, — в лесу даже птицы не
поют. Но зато будто крики «ура» раздававшиеся слышал, как фильм про войну где:
но нет жилья близко!
Психологи объяснят, что человек сам настраивается на миражи, под
впечатлением легенд услышанных, — одиночество в лесу также способствует.
Отсюда дурные сны, в палатке меня одолевавшие, и чувство места
нехорошего. Что сюда не ходят за ягодами девушки, психологи объяснят тоже.
Слухи, мол, что именно к ним призраки непогребённых выходят.
Пусть бы сами психологи пожили — задумались, что суеверия копателей,
«сталкеров» так называемых, это реально действующий свод неписаных законов. Не
глумись над останками, например, а поставь хоть крест из двух палок. До леса
этого в мистику я не верил! Но задумывался, и с шумом леса наедине психология
не поможет — забирая от земли что, в естественный природный ход вмешиваемся.
События и время меняем произвольно! А иногда берём себе чужие грехи и
страдания. А как иначе объяснить, что очищенный и вроде бы сталью заигравший
штык обязательно заржавеет.
Часто у «сталкеров» говорят о расплате, себя ждать не заставляющей.
У меня закончились консервы в лесу тогда и никакого желания идти в
деревню. Я обратился к ребятам по соседству. В прессе их «чёрными копателями»
зовут, но пригляделся уже — нормальные ребята. Так с Игорем Котенёвым
познакомились.
Признаюсь, что слышал раньше о нём, — среди «сталкеров» просто легенды
рассказывают. Но сам увидел, как ночью встаёт, с глазами почти закрытыми идёт:
а куда, самому ему не ответить. Но ветку втыкал, шейный платок вязал, спать
возвращался. А утром точно на этом месте нашли они развалины мощного блиндажа с
останками высокопоставленного немецкого офицера и солдата. Денщика, скорее всего…
Странные немцы — икону выкопали там. Это мода нынешняя, и как
древнерусское искусство иконопись ценится. Но ведь не тогда и не среди
нацистов: что у недочеловеков есть своё искусство, кто из них поверил бы.
Помните, Весна, что расплата не заставляет себя ждать, я сказал.
С этого блиндажа начался разлад у двух «сталкеров», — что скрывает
находки от него, напарник обвинял Игоря Котенёва. Хотя досталось без того
хорошо и на очень большие деньги тянуло — ордена, медали, именное оружие,
всякое прочее. Два совершенно замечательных клинка были. Кинжал особый
эсэсовский, классифицирующийся как «мундирный», то есть парадный, — спецом под
древнеримский меч изготовлялся.
Неожиданно увидеть крис — формой характерный нож и происхождением. Родом
из Малайзии и Филиппин, куда попал вовсе из Древней Индии. А по форме
единственный вообще, наверное, — такой клинок змееподобный. (Пальцем по воздуху
изобразил Серпокрылов, будто волну нарисовал.) И смертельный такой же!
Среди прочего мелочь, которая не стоит ничего, — немецкий смертный
медальон. Но на толстой золотой цепи. Для «сталкеров» ценность немалая.
Поскольку мне подарили как историку, времена эти изучающему, думаю — другие
находки вовсе богатые. Если золотую цепь не считать, сам медальон лишь историку
интересен, действительно. Овальная алюминиевая пластина, пунктирной просечкой
разделена. После гибели владельца медальон ломали, половинку при трупе
оставляли. Другую передавали в штаб дивизии, — но этому солдату-денщику не
везло фатально.
Военную биографию денщика я расследовал по марке на медальоне. За некую
провинность переведён с непыльной службы на аэродроме в тылу Flieger Horst
Schutze (Fi. H. Sch.) в пехотный батальон Infanterie Ersatz Bataillon (Inf.
Ers. Batl.), который весь положили в наших болотах.
Как он попал в денщики к эсэсовцу, не знаю. Но куда интереснее загадка
золотой цепи казалась, ведь такой на смертном медальоне быть не может.
Именно на этой цепи я попался — помните, Весна, расплата не заставит себя
ждать. А ещё из мультика про Маугли: «Отдайте! Это моя добыча!»
Медальон я отцепил, ничего умнее не придумал — надел золотую цепь на шею.
Начались неприятности с этого… Рассказывать не буду, страшно. Но после всего
смешно думать, будто безмозглые куклы из стен лезут: вчера в кабаке
привиделось. Я чуть не удушился цепью медальона во сне, когда запуталась и
захлестнула так, что на шее долго багровый рубец оставался.
— И где, — спросила Весна, и с виду безучастно, — эта цепь сейчас?
— А с медальоном продал одному коллекционеру на Петроградке. У него же,
кстати, и кинжал тот эсэсовский был…
— И полушки не дам, что уже не у него, — говорил Азаэль и спрашивал у
Весны строго: — Полы под шкафом ты давно мыла? Догадываюсь, что давно!
Доставал из-под шкафа он свёрток. Разворачивали, и клинок в ножнах, с
никелированной гардой и эфесом, всё прочее в чёрном цвете исполнено.
Из ножен будто вытек — ни скрипа, и не сказать, что давности он такой.
Широкий клинок копейной формы, гравирована надпись «Meine Ehre heisst Treue»
(«Моя честь именуется верность»). В рукоятку врезан орёл с крестом в когтях.
Богу Тору принадлежащая руна Зиг под самым эфесом была, и с кинжалом в руках
Весна посмотрела на Азаэля строго.
— Я не знаю, откуда… Хоть немного экстрасенс, — сказал он скромно (и
лишь для Серпокрылова, конечно). — Я почувствовал его чёрное присутствие… А что
нет той книги старинной, которую читать не хотела, и так видно!
— Так это, типа, за этим ножиком тот тип из преисподней гоняется? Ну, так
если нож здесь был, чего не забрал?.. Никак не успокоится!
— Думаю, прекрасная дама, что сподручно предмет вернуть тому, кто его
взял. Но он мёртв! Тогда те, кто ему особенно близок…
— Эй-эй, ребята, — сказал Серпокрылов. — Я чего-то не знаю?.. Да и не
хочу знать! — Протрезвел он, кажется. — Не хочу, чтобы цепь с мертвеца удушала,
а из стен куклы-вампиры вылезали. Вот как вчера в клубе привиделось… Я хочу
обратно, в милый материальный мир!
— Я знаю, — сказала Весна, — спросить про ножик у кого!..
Видом смерти пенсионерку Чувпило устрашённую — в эсэсовском облике и
монокле, жалобить не надо. Подобрела от страданий. Но не ушиблась памятью, в
обморок упав, и вспоминала о побывавшем в комнате Весны парне. Случилось это,
когда в мини-отеле с Азаэлем Весна была.
А про секретное место с запасным ключом Олег с Котом лишь знали…
— Ну, и зачем ему надо? — спрашивала Весна, ни к кому не обращаясь,
собственно. К потолку взгляд, а может, и выше куда…
— Ну, и почему думаешь, — в ответ Азаэль спрашивал, — что обнажённые твои
фотографии в журнал отнёс Олег по простоте душевной — тобою восхищения полный?
А не из издевательства изысканного. Чтобы застыдилась! А ты не застыдилась, а
задумалась, что зарабатывают на этом…
— Любому читать умеющему, — говорил дальше, — ведомо, что проклятие
передаётся другому с предметом проклятым!.. А муж твой Олег читать умеет, раз
книгу ту с собой прихватил.
Скачок двенадцатый
Мы знаем, что мы ничего не знаем!
Помнится, не лишь Весна Лопаткина искала парня этого — со смешной
фамилией Серпокрылов, но майор Никольский.
Принципиально дело по убийству Игоря Котенёва закончено — развалил убийцу
Никольский сам.
Просто схему убийства разложил и на суде защиты, всё — документами
подтверждено. Недействительно положение убийцы, как бизнесмена, — блеф это.
Бизнесами занимался разными, такое есть. Но что полный банкрот теперь, есть
тоже. Недвижимости нет никакой у будто бы самодостаточного и в банковском
депозите золота. Всё его имущество — авто, которое продать не успел, потому что
с деньгами Олег Загурский возник и предложением.
Лжесвидетелей за стеной у Никольского опера трясли и свидетелей
настоящих: такие тоже имелись.
Ведь как было — всё продумано Олегом Загурским, но непрофессионально
настолько — по мелочам наружу повылезало.
Оплатить само убийство чтобы и защиты линию — в долги влез. Кредиты те
самые, с первого дня майора Никольского интриговавшие. Банален мотив и почти
доисторический — ревность.
С логикой не согласованная и разумом убеждённая вера Игоря Котенёва в
мистику, вот суть. На такого больного хотя бы посмотреть практичная девушка не
может. Всякая мистика — биополе, допустим, как след, человеком оставленный на
вещи любой, рациональную девушку лишь рассмешит.
Но не рассмеялась Весна Лопаткина и на Игоря не только посмотрела.
Реальность, что мистику напоминает, — как линию защиты, Загурский
придумал, а о странном оптическом эффекте в интернете вычитал, наверное.
— Кинжала не было, конечно, — сказал Никольский, и по-бабьи всхлипы в
ответ. — Никакого солнечного блика, оптический фокус создающего — будто бы
блеск клинка… А вот преднамеренное убийство было!
— Да был блеск, был, — разрыдался задержанный. — В том и дело, что был!
Оптический эффект Загурский придумал. А всё случилось так, как придумал, — я
видел кинжал. Видел! Я забыл про Загурского, я защищался… Про всякую такую
мистику знал общий приятель Котенёва и Загурского — Серпокрылов…
Так что когда Серпокрылова с Азаэлем Весна Лопаткина отыскала, был у него
на Васильевском опер Паша Христюк. От матери его узнал немного. Больше вздохов,
что забросил историческую работу, изысканиям в метафизической сфере предпочёл.
Пьёт, мол, пожаловалась, а бросает, засыпает когда, — но назвала ресторан
(тамошний администратор не просто известен — в больших неприятностях у Христюка
за мелкие делишки на Петроградке).
За сегодняшнее утро вернуться Христюк из Адмиралтейского района успел и
изумить Никольского рассказом.
Будто вчера в тамошнем ночном клубе, по американскому фильму про вампиров
названному, случилось невозможное. В стенах клуба куклы стоят, как персонажи
фильма — вампиры, и повылезали они. При виде кукол оживших гости радовались сначала
— аплодисментами встречали. Но кусаться всерьёз вампиры стали. Несколько
покусанных в больницу попали, а администратор тамошний вовсе от сердечного
приступа умер.
Невозможно длинный для Паши Христюка рассказ был.
— Ты что, Пашка, «Мастера и Маргариту» читал? Или — выпил?
— Не читал, — со всем достоинством Христюк отвечал. — По «ящику» смотрел.
Фигня полная!.. У тебя, шеф, мобила звонит!
— Фигнёй твой майор твои рассказы посчитает, — сказал Серпокрылов Весне
Лопаткиной и стакан выпил. Водку из шкафа Азаэль достал, а откуда конкретно —
лучше Серпокрылову не знать. Переговорила с Никольским Весна по телефону. Что
не виноват в убийстве Рисовая канава, уверена. Согласна крис отдать, но с
условием — пусть Рисовая канава избавит её от другого клинка, за которым хозяин
гоняется.
— Каковы бы ни были сомнения, — сказал Азаэль, — но разрешимы!
С Пин Пин Пула и переводчиком майор Никольский приезжал, встретив Весну
на углу переулка. В булочную успевала она и интернет-кафе. Вся — в дымке
золотой, по солнечной стороне рассеянной: но тусклы глаза, что как мытые сливы
всегда.
Наверху Серпокрылов разглядывал бутылку водки. Любому знакома «Столичной»
этикетка, а на деле — вкусу собственному не поверишь. — «Где такую берёшь,
друг? — вопрошал, страдая. — Нектар богов!.. Такую в Кремле и Смольном пьют,
наверное. А нас самогоном в ресторациях травят, и очистки не лучшей… Всё-то и
всегда-то по блату у нас!»
— А мы тебя потеряли, — сказал Никольский Серпокрылову.
Азаэля Весна представила как приятеля и немного экстрасенса. А что
Никольский подумал, глядя на блещущего красотой златокудрой, — при нём пусть.
Но рассказал о версии по убийству Игоря Котенёва. От нападения, мол, убийца
защищался. Хотя кинжала на деле не было. Увиденный кинжал от шпиля
Петропавловки солнечным отражением был, преломлённым в витраже парадной. Такой
случай Весной не осознавался попросту.
Ведь чтобы бессмысленно настолько — представить невозможно, потому что
бессмысленно. Такая бессмысленность несправедлива, и тупо выкладывала она
чёрный нож эсэсовский.
— Такой кинжал, — сказал Никольский, — как вещдок по делу того
коллекционера у нас находится. Коллекционер тоже мёртв.
— Я не специалист, — сказал историк Серпокрылов, — но проверьте ваш
клинок. Отец Олега самый главный профи в антиквариате! А у такого профи
наверняка есть профи по подделкам…
На кончики пальцев принял крис Пин Пин Пула, к губам поднёс. Даже не
затуманен змеевидный клинок. Живо заговорил, переводчик, мучаясь, перевёл.
Обещано избавить Весну от потустороннего преследования, и понятны вздохи реалистично
мыслящего переводчика.
Ожидала Весна заграничных заклинаний, но нет их: а просто перерубил
Рисовая канава (Пин Пин Пула) эсэсовский клинок. «А интересно, — думала Весна с
опозданием — стальной звон от окон отразился, — откуда взялся у русского фашика
этот крис?» Но, видимо, не спросишь уже.
Безразлично взглянула на обломки и распрощалась с гостями. Хотя, может,
опохмеляться скорее, но с Никольским Серпокрылов отбывал.
Есть о чём поговорить с ним майору Никольскому.
Признаться, не сказал Весне Лопаткиной про Олега (посмотреть хотя —
девушка уже устроилась). Казалось, развалилось всё, Олегом Загурским
придуманное, — но не совсем. В признаниях писал убийца, о чём говорил. Но
слишком мистику напоминало это! Пусть придуман оптический фокус: и всё же солнечный
блик был, воплощённый на глазах в блеск кинжала.
Все видели это — даже свидетели, что к сговору непричастны…
До сумеречных отблесков с опущенных в глубокий колодец окон у телевизора
Весна сидела. (По-простому, на молекулы Азаэль распался, исчезнув с глаз.) В
городских новостях о массовом отравлении в ночном клубе рассказали, с
галлюцинациями. Начато расследование: в общем, при делах все, кроме неё. Осенью
четвёртый курс, без вдохновения это.
Но учиться любила всегда, и есть не на плечах Азаэля летать желание —
истинно ведьмой, любую метлу седлающей.
На мелкие пакости размениваться, как Маргарита, не стала бы…
Чудным для замкнутого пространства дуновением показалось ей это — далёкой
птицей летела, и нет веса в ней — совершенно свободна.
Стены комнаты замкнулись опять, в золото волос соединились молекулярные
структуры и облик изнеженный.
Наверняка с птицей её ощущения с его благословения возникали.
— Ты дух зла и повелитель теней, — сердито сказала (уже не удивительно,
что в компании такой цитаты из Мастера возникают сами). — Ты где тусился?
— История нас рассудит. Со всем уважением к прекрасной даме…
— А своё уважение запихай… под подушку, где ему и место!
Почему не захотел Азаэль, подобно Орфею — имя запомнила, — спускаться к
безднам за подругой, решила для себя. «Твоя девушка Карен, — сказала сердито, —
была любима за отвязность, как порноактриса. Это любого из вас возбуждает! А,
типа, заговорила о детишках и домашнем уюте, унылой, как курица, показалась…
Но ты же не совсем мужчина — про твои, типа, таланты я. Так нужно их
использовать на полную катушку!»
— На какую катушку? И почему катушку?
— Не знаю, так говорят… Видно, пожила в отеле у своего бывшего препода.
Литературные вопросы у меня, со школы помню — кто виноват и чего делать?
Конкретная магическая защита не сработала, типа, вирус проник. Виновата Алина
Васка — тоже мне, в высшую церемониальную магию она посвящена! Высшей степенью,
типа, обладает, а чтоб защиту поставить от вас, чертей, не знает. Не канает её
защита! Вся её энергетика к чёрту…
Даже утомилась Весна Лопаткина, когда в подробностях выложила всё.
— Под чёртом, спросить опасаюсь, меня опять разумеешь?
— Не канаешь как инопланетянин — значит, чёрт.
— Но объясни, почему мстить именно сей даме, как у вас называется —
экстрасенсу? Есть другие недруги! Например, была, которая тебя ругала, дурой
перед всем классом выставляла, бабушку в школу вызывала.
— Посплетничали тогда, значит. Что двойки ставила и дурой называла, я не
в обиде. Дурой и была! Даже «Мастера и Маргариту» студенткой прочитала. А свою
работу делала Олеся Александровна: и за копейки. Это потом поумнела — разводить
лохов на видео! Но там извращенцы всякие, а эта Алина Васка разводит на бабло
людей нормальных…
И не искать им Алину Васку далеко — в интернете есть, в кафе на Невском
Весна прочитала. В клубе за Лиговкой конкретный семинар у неё. С билетами
опаздывали, с кровати Весна вставала, однако. Но деловой партнёр не готов,
раскинувшийся на диване, — всеми подушками подпёрся.
— Странное ты создание, — говорил расслабленно. — Согласна в бездну
опускаться, чтоб спасать неведомую тебе деву, что по воле собственной счёты с
жизнью сводила, а как транспорта интернета боишься!
— Хватит трындеть. Я крови хочу! Ну, полетели? Раскрутим ещё одну
вечеринку круче, чем у Воланда…
— Только без твоих фантазий. Уж подвернулся тебе, предоставь мне…
Полёт над освещёнными улицами во тьме, шелест крыльев, по сторонам их
взмахи. Вились волосы у обоих. Крепко прижималась Весна, а что прибыли, крыша
под ногами Азаэля — не замечала, адреналин в крови.
На ветер Весна слезала, и надевал рвущуюся из рук рубашку Азаэль. У башни
с куполом на углу дома не задерживались. Через межэтажные перекрытия
соскользнули, и с рукой Азаэля на талии своей в пустом холле со скульптурами
уже. Из театрального зала звонкая акустика доносила. Эхо голоса уверенного
было, направлялись туда — к Алине Васке на сцене.
— Если присмотреться, — говорила в микрофон, — то в любом уголке можно
найти вселенную!.. Энергетических тварей не видите вы из-за кривизны
пространства: логарифмически — звукового измерения, ибо звук распространён
логарифмически. Они вас видят и воздействуют на вашу психику, а вам их не видно
и не слышно. Они подключаются к слуховым нервам и причиняют боль вибрирующими
звуками… А если подключаются к зрительным нервам, то вызывают различные
видения. Поэтому, сограждане, живите тем, что есть, и не будете обмануты!
Пробирались с Весной Азаэль — место подыскивали, обращались глаза к ним.
Сразу возненавидел их зал. Лекцию Алина Васка не прерывала, поглядывала с
терпеливой полуулыбкой на опоздавших. «А сейчас я представлю нового сотрудника
нашего салона — Мирославу. Она из Украины к нам приехала. Но не только! Она
контактёр со внеземными цивилизациями, чрезвычайный и полномочный посол
Космического разума. В себе Мирослава обнаружила сильнейшую биоэнергетику. Это
ей поспособствовало иметь контакт с планетой Дотуми из созвездия Ориона».
Скромно показывалась контактёр Мирослава, Весна вертелась. Шею тянула. Но
усмотреть блеск «брюликов» на сцене она не могла.
— А чего ты трындел, — шипела, — что разводят нас, перстнями отвлекая?
— На сцене не действует это — без личного контакта…
— Измени себя, — сказала Алина Васка, — и изменится мир вокруг тебя!
Счастье не приходит, приходит умение его чувствовать!.. — И передавала
микрофон.
— Ещё древние знали, — заговорила Мирослава, — что реинкарнация,
переселение душ то есть, не миф. Вот я прожила пять полных жизней, шестой раз
умерла сразу после рождения. Сейчас живу седьмой раз — и об этом мне мой Голос
сказал. Сначала я называла Хранителем его, и он не опровергал. Часто я с ним
советовалась. Ко мне обращались безнадёжные раковые больные. Я видела, что
страдают из-за кармы своей в действительности: тяжкого груза прошлых жизней. Но
кармические болезни никакими травами, молитвами или энергетикой не излечишь.
Вот и спрашивала своего Хранителя я, трудно ведь отказать страдающим. Лечи,
отвечал он, но только бесконтактным массажем… А сейчас, — прервалась она, — я
приглашу любого из присутствующих. Я введу в транс, и со своим Хранителем
самостоятельно он свяжется, чтобы вы поняли, что Голос, в голове звучащий, не
шизофрения!
— А мне позволите? — вставал Азаэль сразу и на опережение всех. — А то
есть слухи, что для подобных показов вы своих людей используете!
Кажется, в самую точку он попадал: хоть улыбка со сцены. Что беспокойство
промелькнуло по женщинам, может, показалось Весне. Несколько человек тоже
захотели, но уже шёл Азаэль к стулу на сцене.
Сильны обе бабы в таком случае, признаться. По виду Васка спокойна, когда
усаживала, — а готовила к трансу Мирослава мягкими движениями.
Что говорят, не слышно в зале, конечно. Замечала Весна, изумляясь, как
расслабляется под рук мановениями: и точно — точно засыпает…
Включился микрофон вдруг — на весь зал Алина Васка проговорила, что
«вполне пятиста баксов тебе хватит, козёл».
— Только смерть превращает жизнь человека в судьбу, — произнёс Азаэль
реальным голосом. — Любишь цитаты всякие, коза, и не важно, подходят ли они по
смыслу. На мудрость похожее, вот главное!
Подымался он, микрофон забирая, а стул проваливался будто. Исчез со сцены
просто: и всё, ничего сверхъестественного — обычная магия, за которой пришли
сюда все, собственно.
Как в книге Мастера, из воздуха возникало кресло, — что даже с виду
мягкое, такое покойное.
— Надеюсь, дамы не утверждают, что сие ваше произведение?
В ответ — молчание, а с удобством устраивался Азаэль в кресле.
Жалко смотрелись проворовавшиеся экстрасенсы. Случилось наверняка, чего
боятся все они: как голых, на публику выведут, и не будет главного в их ремесле
— уверенности (что никакой магии нет, а потому нужно постараться, чтобы не
догадались все другие).
Нога на ногу — сияющим ботинком покачивает, говорил Азаэль:
— Я не буду сыпать, как маэстро Воланд, червонцами. Да и кому нужны в
нынешние времена бумажные червонцы? И не буду отрывать головы нечестивицам
этим. Предоставлю тебе это, возмущённый зритель, когда я сделаю то, что не
сделал маэстро Воланд, хотя и обещал, — разоблачу всю эту магию! А гипнозом ты
не владеешь вообще, — обратился он к Мирославе персонально. — Хотя должна вроде
бы — ты же психолог по образованию. Ну, а теперь моя очередь исполнять своё
обещание!
Никаких пассов — а будто воздух нажимал ладонью, подгибалась в коленях
Алина Васка. Согнул руку, будто за спину её обнял и на пол усадил. О Мирославе
не позаботился, как рваный мешок, валяется она.
— Если тебе плюют в спину, значит, ты впереди, — говорил Азаэль. Алине
Васке микрофон он подносил: — Откуда ты все эти цитаты берёшь? И не всегда к
месту используешь. Разумеется, никаких прабабушек-ведьм у тебя и бабушек! Хоть
знаешь, где Сибирь находится?
— А там, — и махала рукой в направлении неопределённом. — Я не мошенница,
— продолжала голосом деревянным. — Я просто умная баба с Лиговки. А народишко
глупый у нас! В чудеса верит, как родители наши в коммунизм: рабы совдеповские…
А начались новые времена, и не поняли, что чудо самим делать надо, как я делаю…
— Кто ищет, — согласился Азаэль, — тот найдёт: всё зависит от желания. А
что там с контактёром Мирославой и её Хранителями?
— А чего ей на Украйне. Она тоже умная! Уж лучше рубли в доллары и евро
переводить, чем гривну.
— А теперь соблаговоли объяснить для девушки, в зале сидящей, почему тебя
пригласил её мужа отец. Уж отец знает, что расплодились в нынешние времена на
позор природе маги и на зависть всем шулерам.
— У сына с мозгами нехорошо, будто «колёсиками закидывался». Повёлся с
придурком — «чёрным копателем» и распутной девкой. Нас денежный папаша нанял,
чтоб, фантазиям поддакивая, потихоньку в норму приводить. Уже я эту хохлушку
Мирославу наняла — толкового психолога.
— А как нож в квартире той девушки оказался?
— Да какая квартира — дыра в коммуналке. До того у Олега Загурского
«крыша едет», что, когда я предложила, как отомстить девке, повёлся сразу. Сам
и подбросил ей нож, как будто вещь проклятую. Бред, как в телевизоре!
Рука вверх, и в рост подымал обеих экстрасенсов, — тем в сознание также
приводил. Спускался со сцены, с присоединившейся Весной уходил. Шум позади по
нарастающей, и догадаться нетрудно: что в зале такое.
— Ошибся Воланд, — сказала Весна, — что милосердие иногда стучится в наши
сердца!
— Это лишь страх. Злость любая порождается собственным страхом.
— Развели мы на правду Алину, и что? — За дверями совсем мелкий дождь
дрожал, на волосах её под фонарём блестел. В воротник утыкалась. — Так на самих
себя злиться надо за глупость свою! А мы на неё «пенку гоним». Того гляди —
побьют! Ну, лохи были, и я… но ведь сами хотим, чтобы нас развели.
— А какие ещё чувства, если знаешь теперь точно про Олега? Жалеешь его,
рехнувшегося, как один мой знакомый грамматист из Мадрида, который отыскивал
герундий у греческого глагола.
— Обязательно пришлю тебе «коммент» про Олега… Обидно за Игоря!
— Это суетные мирские дела. А как с тем русским эсэсовцем, гордыней
доведённым до дома умалишённых: так я преисподнюю называю?
— А чего этот эсэсовец? Отвалит от меня — мне и ладно!
— А ещё воспаряла ввысь на зависть всем обитателям эфира! А ещё в ученицы
набивалась, клянусь честью, дабы стать ведьмой!
— Честью он клянётся, — ворчание в ответ. — А есть у вас, мужиков, честь?
До утра и день весь с духом собиралась, доверяясь Азаэля обещанию:
«Клянусь светом, изошедшим из рта архангела!» — говорил.
Из интернет-кафе написала Весна Олегу про Кота. Обождала ответ, убедиться
чтобы — работает адрес, типичная тактика спама, думается.
Никогда и ничего не просите, говорил Воланд. Сами всё предложат и сами
всё дадут!.. Но не согласна Весна — не предложат, не дадут. Всё самим надо
брать!
Именно брать собиралась она сейчас. Но холодно на позвоночнике, когда
смотрела туда, где самой быть скоро, — в окошечко программы. Вероятно,
отформатированная в слишком большой файл — сорок семь килограмм не мало,
замедлять будет работу сети.
Оглядывалась на остальных в кафе: а как заметят, когда стул её опустеет,
думала? Но забота Азаэля это, впрочем…
Следующее её письмо набито совсем коротко: «Жди. Сейчас буду».
— Боишься? — спросил Азаэль. — Но представь, как почта эта электронная
работает. Секунды! Даже испугаться не успеешь. Это как зуб вырвать…
— У меня хорошие зубы. Я только лечила — ни один не вырвала.
Успокаивала она себя, что в любом случае своей персоной не забьёт никакую
память. Плохонький выбор: и чёткую дробь зубки выдавали.
— А интересно, внутри сетей у меня тоже зубы стучать будут?
Её последние мысли на физическом плане были.
Скачок тринадцатый
Когда ведьмой настоящей себя чувствуешь
А бестелесный мир существует наяву — интернет, это она знала. Теперь
убеждалась. Не сказать, что увидела его изнутри — сияющий плавильный котёл
алфавита. Или математических действий. Что её самое считывают, как информацию,
— всяким данным с провода коммуникационной линии подобно, не понять тоже:
просто что кликало беззвучно.
Движутся руки. Тянут ниточку, и клубок разматывается. Это почти осязаемые
видения возникли и растворились, когда проходила через рабочие программы: клик,
клик, и сквозь программы и мимо них. Неясный силуэт. Печатает силуэт запрос —
огромного количества информации требует поиск среди банков данных. Пульсируют
базовые программы. Мысль скользит, как тело физическое, отталкиваясь от каждой
встреченной схемы.
Рассыпаются схемы, и визжит очень убедительный монстр. Его с совершенно
испорченным чувством юмора бензопилой расчленяют. Герои шутеров и подонки
квестов лезут через коммуникационные линии, и поди убеди себя, что ненастоящие,
— такие все осязаемые.
Что осязаемые — по прикосновению понимаешь, когда из звёздного корабля,
со своей высокотехнологичной зубной щёткой там соскучившись, является Саманта
Трейнор, душ принять на пару чтобы. Что в душе она не просто спинку Весне
потрёт, любому геймеру известно…
Она ненастоящая, опять убеждать себя и ногой отпихиваться…
Но это — всё, закончено путешествие, и из мрака выныривала Весна.
Из бестелесной формы жизни в обратную — материальную, ощущала по опыту
уже. Но положительно к хождению за «воздушные мытарства» относилась, будто к
сновидению. Виртуальное в интернете было половинкой единого — наполненного
кислородом реального.
«Ох, мать твою — а я думала, что умру!» — живая мысль человеческая на
физическом плане бытия.
Ведь даже испугаться она не успевала, признаться.
Ещё оглядывалась Весна — в знакомом восхитительном тела физического
ощущении, а с кресла Олег Загурский валится уже.
Попятился, как черепаха, втягиваясь. Кажется, бедром стукнулась Весна об
стол с раскрытым ноутбуком на нём. На экране буквы исчезающие и слова, её
короткое письмо стиралось.
— Нет, ну, на фиг это!— сказала для Олега — ниоткуда в его спальне в
отчей усадьбе возникшая.
Читай Весна Лопаткина книги, — что ледяная рука страха схватила Олега за
сердце, вполне литературное выражение использовать могла.
Молитву, как спасение, сотворить попытался и перекреститься.
Но откуда бы, и хоть в нынешние времена крещён в православие — безо всего
этого обходился, даже креста положить не мог сейчас.
— На метле летать, — сказала и мило ему улыбнулась, — как приличной
ведьме положено, всё же больше в кайф!
Заикался Олег, отвечая что-то вроде бы. Всё — в панцирь сжавшуюся
черепаху напоминал: и пятился, пятился. О кровать сзади споткнулся и, в коленях
подломясь, упал спиной. На это в подробностях, признаться — не без удовольствия
Весна смотрела.
Что Олег боится её — ясно было, и странным образом нравилось Весне
Лопаткиной это.
— Значит, — пролепетал наконец, и совсем не напомнив мужчину этим, — и ты
ведьма. Как и прапрабабка твоя Катерина!.. На генном уровне память сработала,
значит…
— Ну да, ведьма, — отвечала уверенно, пусть не вовсе понимала — о чём
(предложенную Азаэлем книгу, — видимо, в отличие от Олега, укравшего её, — не
читала). Переставал задом уползать, с безнадёжностью смотрел.
— А где собаки-то, Лопаткина, слуги твои и хозяина твоего?
— Какого хозяина — уж не дьявола? Ты веришь в дьявола? — спрашивала: но
чтобы хоть что спросить. О чём говорить, пусть бы Олег это — муж разысканный, и
к окну отворачивалась.
— Так где собаки? — ещё спрашивал с пола Олег, а Весна изумлялась.
Под смутными видами подсвеченных городом облаков на невысокие фонари в
саду взобрались дядьки. Плечи под Шварценеггера и широки корпуса. А низенько
сидят с ногами поджатыми, — что понятно, если бродили при них огромные псы.
Пасти пламенеющие, будто огня, глаза полны.
В молочном свете неба чёрная шерсть их фосфоресцировала.
Но забавлялась зрелищем Весна пока — не подымаясь с четверенек, Олег
убегал.
— Ты куда? — окликнула у самых дверей его.
Пальчиком поманила, и встал на ногах негнущихся, подошёл.
— Ты собак хотел, — сказала. — Ну, вот они. А это кто — твоего отца типа
охранники? (Олег кивнул.) Ну, и чего они так — или грехов много, что так
нечисти напугались?.. И тебе вижу — не в лом моё появление!
Окреп Олег Загурский, — хоть губы подёргивались, когда отвечал:
— А кому такое появление понравится, — и спину сильнее подтянул, кажется.
— Ты же больная — в сумасшедший дом тебя!
— Меня? В дурку?.. За что — я же тебя любила?
— Индивидуализм и либерализм, — сказал и спину сильнее подтянул, кажется,
— если тебе слова эти известны, — в любви к месту, когда есть право
собственности. В любви либеральные ценности — всякие там свободы личности — не
прокатывают. Женщина должна принадлежать только одному мужчине!.. Либерализм в
любви роднит его с обезьянами. Инстинкт группы или коллективизм только в их
группе прокатывает. Только инстинкт собственности прокатывает в любви!
Сдвигала брови и Олега разглядывала серьёзно. Про либерализм, положим, в
«Сайгоне» слышала недавно (то есть вопреки законам физики — довольно давно, ещё
до рождения своего… ох! — вздохнула Весна). Но это — политика, пусть
интересуется, кто деньги на политике зарабатывает. А своих мужей Весна любила
запросто и что — инстинктом группы называется, коллективизмом, обезьянам лишь
свойственным, не догадывалась.
Но ничего сложного, и понимай: через усилие делил её с Игорем Олег. А
терпел это — бизнес с Игорем Котенёвым оказался интересным.
— А чего же, — спросила, — сейчас так пугаешься? Как эти вот — за окном…
Знал ведь, что с тенями всякими Кот общается и достаёт всё оттуда — из другого
мира!
— Какой бы облик тени эти ни принимали, Лопаткина, а с пользой для
бизнеса. Потому и терпел вас обоих — сумасшедших!.. Ну-ну, не злись, — и в
жалком подобии улыбки это, с вызовом даже. — Ипостаси дьявола творят мозг
живущего неправедно: больной разум порождает чудовищ.
— В теологии она не сильна, — голос мужской и бестелесный в спальне
звучал, будто кто ещё здесь. Сжимался в плечах Олег. — Да ты и сам ересь, пусть
и невеликую, сказал сейчас. Любой теолог тебя опровергнет! Как это — ипостаси
дьявола творят мозг больного человека? Это психиатрия уже, а не природа
демонизма…
— Эй, где ты там? — спросила Весна спокойно.
Двери не открывались, а другим естественным образом проходили двое и
козёл: через стену. Козла в золотой короне на поводу вёл дядька, Весне
Лопаткиной вовсе незнакомый. Налиты, будто огнём, глаза, в бороде с проседью и
рогах, слегка загнутых, и почти голый. В набедренной повязке на смуглых чреслах
он был, с обвитым живой змеёй посохом.
Посохом он Загурского-старшего подгонял, впервые отца Олега Весна видела.
И не сказать, что на четвереньках: на животе обширном, как на колесе, катится.
Прилипнув, волочится банное полотенце. Прямо из собственного СПА с хамамом
извлечён — потеющий всё, но от страха теперь скорее.
Рукой по бородатому лицу провёл незнакомый дядька. Глянуло лишь для Весны
из заросшего волосом прекрасным ликом Азаэля и пропадало.
Бородатый огненным глазом подмигнул. Признаться, не без сожаления Весна
вздохнула.
Блеял козёл, бородой тряс. Азазель (а это был он, в одном из многих
обличий своих — булгаковский Азазелло) наподдал отцу Олега посохом.
Зашипела сверху змея и с загнутых зубов прозрачную каплю уронила.
— Ну, что сделаем с предателями этими, прекрасная дама?
— Почему предателями? — Олег спросил, охрипнув.
— А разве не ты на погибель этой прекрасной даме клинок подбросил, коли
уж подвернулся случай. Ведь знал, что за сим клинком охотится враг, как
положено всем нечистым теням демонического возраста. Один из вас уже умер,
преследуемый им. О, извращённая натура человеческая! Холодность вас
воспламеняет, а пылкость охлаждает…
— Это не я! — почти взвизгнул Олег. — Это папа придумал…
— Да оставь их обоих, — сказала Весна Азазелю. Удивишься, как приняла
истинное обличье его, — но ничего не поделать. Лгуны всё мужики и хвастуны. С
такой их естественной природой живём: ну, не лесбиянкой же быть.
— Прощаешь их, сударыня моя? — спросил демон второго порядка — адского
войска знаменосец и кто там ещё Азазель: как падший херувим, вождь
ангелов-наблюдателей.
— С чего бы прощаю?.. — Всегда, как ребёнок, непосредственную такую — в
живом блеске карих глаз, легко узнать её Олегу Загурскому. — Антиквариатом
занимаетесь, — проговорила к отцу и сыну Загурским. — Ну, что это — деревяшки,
бумажки, железки, другое, что денежек стоит. А теперь знать будете, что любая
из безделушек таких может мстительным врагом обернуться! Бойтесь теперь
денежных дел своих… — И перенимала у Азазеля козла. С козлом в поводу — сердце
ударило, замирая, — шагнула в стеклянную стену: окно конкретно. Прошла, не
заметив, и ветерок в саду развеял волосы её.
— Коварна, как женщины все, — молвил бородатый демон, за ней следуя.
— Не коварнее вас, мужчин. Думаешь, не поняла, что это Олег Игоря убил?
Не знаю, как устроил. Отмазку наверняка сам для киллера придумал. Занимался
Игорь делами, где призраки всякие. В них Олег не верил в натуре. Но в самый
цвет, получается, попал!.. Как догадалась, как, — заворчала в ответ. —
Бессмысленна потому что такая смерть! А бессмысленность — несправедливость,
типа… Не знаю только, где деньги взял. Для киллера их много-много надо! Ну, не
отец же дал…
— Почти отец. Запросто майор Никольский промыслил, что любовник твой в
долги попал, как в яму, чтоб денег наскрести. Но отец извлёк из ямы, долги
перекупив.
Кончиками пальцев поманила собак Весна. Позади неё расселись они
полукругом, а с фонарей крепкие, как Шварценеггер, дядьки попадали.
— Ну, я же не просто так сказала, что все денежные и, типа, антикварные
дела против них обернутся… И есть у нас ещё дельце здесь! «Понты» местные… ну,
господа полицейские нехорошие очень. Давай туснём с ними, пока ты домой не
отправился. Собак, надеюсь, мне оставишь?.. — И уточнила практично: — На
кормёжке они меня не разорят, надеюсь?
Эпилог: и совсем коротко
Рассказывают, что последнее время в мистической Ротонде (круглой в плане,
принципиально обычной парадной) видели странную девушку в синем свитере. Очень
хорошенькая, с глазами, как мытые сливы, которая вечерами сидела на верхней
ступени лестницы. Старожилы молодёжных тусовок утверждали потом, что ненадолго
возвращалась таинственная особа, будто бы здесь повесившаяся.
Некогда под высоким куполом Ротонды даже висела та самая верёвка.
Находились здравые, впрочем, возражавшие, что днём эту девушку встречали
в коридорах Технологического. Обычной студенткой четвёртого курса на факультете
химии веществ и материалов она была.
Так что единственное действительно необычное в ней — имя, Весна (на
первый слог ударение).
А что на ступеньку свою садилась, имея обычно под рукой «Мастера и
Маргариту», — неудивительно вовсе.
В Ротонде по месту этот роман, любой, здесь бывающий, согласится…
В разговоры девушка не вступала, улыбалась молча. А навязываться ей в
провожатые: себе дороже. На улице и ниоткуда будто — три собаки возникнут
сразу. От таких подальше держаться лучше. И страх не от великих их размеров —
сенбернары тоже немаленькие, а вида самого. Черны они, с фосфоресцирующей на
загривках шерстью и глазами, как угли светящиеся.
Рассказывают, что был смельчак, которому девушка по имени Весна разрешила
погладить такого. Но лишь пустоту под рукой он ощутил…
Замечали, что пристально всматривалась в стену она на одной лестничной
площадке. Говорят, здесь дверь замурованная. Контуры кирпичей едва проступают
сквозь штукатурку. Вряд ли кто скажет сейчас, что за дверью находилось, — но
проклятой стену все считают.
Рассказывают про юношу, на глазах очевидцев вошедшего в эту дверь, стену,
точнее. Отсутствовал пятнадцать минут, не более, а вышел стариком, по виду
которому семидесяти не менее.
Так что напрасно девушка с чудным именем присматривалась к двери: опасно
для жизни это.
Предостережениям девушка не внимала, однако. Сходила со своей ступеньки,
с романом в подмышке трогала оштукатуренную стену.
Опять есть очевидцы, видевшие, как сделала шаг однажды — самым
невероятным образом растворилась в стене. В отличие от давешнего юноши не
появилась она обратно. Усомнятся скептики и правильно сделают.
Ведь доказательств, что было и что была девушка по имени Весна, нет.
Хотя слышали некоторые, будто пропадала в Техноложке тоже с именем таким.
Вполне успешная студентка перестала появляться. Даже документы не забирала…