Алексей Варламов. Мысленный волк
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2016
Алексей Варламов. Мысленный волк. — М.: «АСТ», 2015.
С первых страниц книги читатель почувствует что-то хорошо знакомое.
Петербуржец, механик с Обуховского завода Василий
Комиссаров, проводит лето в деревне с пятнадцатилетней дочерью от первого брака
Улей и молодой женой Верой. Он охотится и ведет долгие беседы с местным
жителем, писателем-натуралистом Павлом Легкобытовым. Между Улей и Верой соперничество и
скрытая вражда. Ну, просто тургеневский «Месяц в деревне». Возможно, читатели
найдут в романе Варламова чеховские, бунинские, купринские
мотивы. Но первое впечатление обманчиво. История эта не усадебная, не
деревенская, не дачная, а скорее лесная.
Античные мотивы очень характерны для поэзии, прозы, живописи, балета Серебряного века. Павел Легкобытов, по его собственному определению, «радостный Пан». Природа — это «возлюбленный мир», с которым он обручен. Даже внешним обликом, со своей косматой бородой, он напоминает Пана. Где Пан, там и Артемида, богиня-девственница, покровительница зверей и охоты. Для сюжетной линии Уля — Легкобытов мотив девственности очень важен. Когда-то из-за затянувшегося почти до тридцати лет целомудрия он потерял свою единственную любовь, но сохранил трепетное отношение к девственности. Даже до повзрослевшей, уже восемнадцатилетней, Ули не может дотронуться: «Невинность меня останавливает».
Легкобытов охотится, а Уля следует за ним по лесу и отпугивает дичь. Иногда теряет охотника из виду, ей кажется, что он превратился в птицу, лешего или дерево. И Легкобытов чувствует ее присутствие в лесу. Но как-то неясно, неопределенно. То сама Уля, то козочка, то ланочка (молодая самка оленя). И только охотничий пёс Карай, не знакомый с греческой мифологией, не поддается на девичьи уловки и сохраняет спокойствие.
Многие эпизоды этой лесной истории даны в лунном освещении. Символике луны в литературе можно посвятить целое исследование. Но в данном случае не надо искать слишком далеко, если над романом Варламова витает тень Василия Розанова (в тексте он обозначен как Р-в) и его книги «Люди лунного света». По Розанову, супруги любят солнышко. Лунный свет сопровождает любовь несчастливую или запретную. Уля, Вера и Легкобытов несчастны не от любви, а без любви. Уля страдает от одиночества. Она рано лишилась матери. В полнолуние ее тревожит предчувствие любви, но она не может решить, в кого ей влюбиться. Алёша, пасынок Легкобытова, слишком простой и послушный подросток. Легкобытов неприятный, но чем-то притягательный. Вера несчастна в браке с Комиссаровым. Он для нее слишком грубый и вульгарный. Она мечтала быть Прекрасной Дамой, служить искусству, но осталась дилетанткой-неудачницей. В полнолуние ее мучают эротические сны.
Сексуальное влечение без любви предстает в лунном освещении: «Ее (луны. — С.Б.) мертвый свет пробивался сквозь прорехи на кровле». Алёше казалось, что «плывет по небу желтое, дрожащее, дразнящее своим бесстыдством тело». «Из-за леса выплыло нагое сладострастное тело луны».
Местный священник носит необычное имя Эрос. Но в этом сюжете, в этом образном ряду его имя вполне органично. Развитие действия между Эросом и Танатосом еще одна примета литературы Серебряного века. А Танатос тоже есть. Местные крестьяне убили управляющего князя Люпы и спустили труп в реку. Сам князь Люпа (от lupus — волк?) умер от тоски по своему погибшему «лунному» другу.
Есть в романе и мистические мотивы. Отчаявшись вылечить ребенка (ни врачи, ни молитвы не помогали), мать Ули обратилась к нечистой силе. Помогло. Уля научилась ходить и обрела дар легкого бега, почти полета. Но у нечистого остались права на Улю. Он материализуется в образе зверя и преследует девушку: устроил лесной пожар, подставил Улю под случайный выстрел Легкобытова.
Самым удачным в романе получился образ Легкобытова. В его основе реальная биография писателя Михаила Пришвина: конфликт с учителем, исключение из гимназии с «волчьим билетом», интерес к марксизму, тюрьма, учеба в Германии, брак с крестьянкой, увлечение сектантами и еще многое.
В дневнике Пришвина есть записи о «Козочке» (Софье Васильевне Ефимовой). Она, скорее всего, и стала прототипом варламовской Ули.
«Козочка» Пришвина ходит стремительно, «будто несется полуптица, полуощипанная птица, хочет и не может улететь».
Уля у Варламова: «во сне бежала, легко отталкиваясь ногами от травы <…> что-то происходило с тонким девичьим телом, отчего оно отрывалось от земли, и Уля физически этот полубег-полулет ощущала…» Несколько раз Уля названа в романе «козочкой»: «козочка уже выпрыгнула из лодки». «Козочка, козочка, что с тобой станется? — бормотал Павел Матвеевич».
Источником лесного пожара, одной из лучших сцен романа, тоже стала запись в дневнике Пришвина. Но связана она с другой женщиной, Софьей Павловной Коноплянцевой. Рассказ Пришвина «Голубое знамя» послужил основой для эпизода романа. Даже волшебный колобок закатился из прозы Пришвина в роман Варламова. «Пост пополам хряпнул», «коты на крышу полезли» — это уже прямые цитаты из романа Пришвина «Кащеева цепь».
В 2003 году Варламов выпустил в серии ЖЗЛ книгу «Пришвин, или Гений жизни». Пришвин там, безусловно, положительный герой.
А вот в новом романе Варламова Легкобытов — герой неприятный. Это «надменный нервозный господин». Агроном по образованию, он «на этой ниве ничего не взрастил», но «заделался сначала журналистом, а потом маленьким писателем». Даже в литературу Легкобытов, говоря словами автора, «заполз».
Превращая Пришвина в Легкобытова, Варламов почти не меняет обстоятельств жизни, фактов, но меняет оценки. Так, в ЖЗЛ душевное и телесное здоровье Пришвина поставлено в заслугу: этим он выгодно отличается от декадентов Серебряного века. Душевное и телесное здоровье Легкобытова говорит о его ограниченности, о неглубокой натуре. Это холодный человек «с ясными глазами вместо сердца».
Легкобытов самодовольный и самовлюбленный. По определению Комиссарова, «лесной нарциссик». Семейные заботы и хозяйственные хлопоты свалил на жену-крестьянку. Пелагея даже портянки ему наматывает. Пасынка Алёшу он использует как охотничью собаку, заставляя вытаскивать из холодной воды подстреленных уток.
Легкобытов кажется злой карикатурой на Пришвина. Неужели это было в замысле автора?
Все-таки жаль, что изящная «лесная» повесть с элементами мистики внезапно прерывается, а в действие вступают совсем другие законы. Начинается роман идей. На мой взгляд, чудовищный.
Откуда приходит зло? Зло — результат дурного общественного устройства. Исправьте общество, и пороков не будет. Так думал еще Чернышевский. Достоевский считал, что зло присуще самой природе человека, его не объяснить влиянием одной лишь «среды».
По Варламову, зло приходит в мир через дурные, но соблазнительные идеи, которые растлевают людей, губят целые народы и государства. Мысленный волк, представший в начале романа размытым темным пятном, оказывается идеей-соблазном, духовной заразой. В благословенные времена Средневековья инквизиторы боролись с этой заразой: «держали народ в темноте», чтобы защитить его от беды, а «непослушных, вступавших с мысленным волком в противоестественную связь, сжигали на кострах». Поэтому мысленный волк был «хилым и вялым». Увы, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Прекрасное Средневековье сменилось Возрождением: «Появились умники, титаны, гении, воссияли блистательные рыцари, трепачи, мыслители, философы, гуманисты и насытили мысленного волка». Они превратили волка в «респектабельную особь с гладкой шерстью, упругим хвостом, сильными лапами, крепкими зубами, способными порвать и разгрызть любую душу».
Ему покорились «университеты, академии, банки, империи, в чьих владениях не заходило солнце». И только одна Россия, окутанная молитвами, «словно печным дымом» (образ прямо-таки прохановский!), до поры до времени не сдавалась волку. Но и ее растлил злодей. Пришли с проклятого Запада проклятые западные идеи, а между ними самая страшная, самая опасная. Нет, не марксизм — ницшеанство: «Ах, если бы запретил государь своим повелением Нитща! Не было б тогда смуты пятого года, не надо было бы Думу бездельную учреждать, свободу, никому не нужную, давать», — восклицает Комиссаров.
Как спастись от мысленного волка? Василий Комиссаров прямо заявляет: лучше всего — «научиться не думать вообще, не пускать их (мысли. — С.Б.) в голову, тогда станешь властелином своей жизни. Тогда не будет страшных искушений, к тебе приходящих, не будет соблазнов…»
«Держать народ в темноте» — это благо. Значит, просвещение и есть зло? Комический герой Грибоедова советовал: «собрать бы книги все да сжечь». Но Комиссаров герой совсем не комический и шутить не склонен. Пожалуй, Комиссаров сопоставим только с героями «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина. Но то была сатира, гипербола, гротеск, а в романе Варламова все серьезно.
Алексей Варламов включил в повествование трех героев своих книг из серии ЖЗЛ: Пришвина (Легкобытов), Грина (Савелий Круд) и Григория Распутина («красноречивый сибирский мужик», «старец», «странник», «он»). Если Легкобытов просто неприятен, Савелий Круд, вставленный в текст явно искусственно, вызывает у читателя в лучшем случае недоумение, то «странник»/Распутин сияет, как солнышко. Читатели ЖЗЛ не могли не заметить, что Распутин очень по сердцу Варламову. Он пусть и осторожно, но реабилитирует «Гришку», которого современники считали просто одиозным.
Алексей Варламов в этом деле не первый и не самый радикальный. Ему далеко, скажем, до темпераментного Олега Платонова, автора книг «Жизнь за царя», «Россия под властью масонов», «Загадки сионских мудрецов». Впрочем, на Платонова Варламов не раз ссылается.
Но жанр ЖЗЛ все-таки ограничивает свободу писателя. Другое дело роман. Здесь герой не исторический Гришка Распутин, а «старец» или «странник». Только его молитвами и держится Русь. Он благороден и мудр, хотя проклятые бабы так и норовят сбить с пути истинного. Бедную Улю опекает, бережет от соблазнов. Кажется, только один недостаток у сибирского мужика: любит танцевать и кутить в ресторанах, так ведь и это объясняется просто. Он просто снимает нервное напряжение, пытается забыться от тяжких мыслей и предчувствий.
Версия об «английском следе» в убийстве Распутина появилась совсем недавно. Материальное свидетельство этого «английского следа» (одна из пуль, обнаруженных в теле Распутина, была выпущена из английского револьвера) критики не выдерживает. Чтобы стрелять из английского оружия не обязательно быть англичанином, так же как не нужно быть немцем, чтобы стрелять из «маузера».
В основе этой версии не достоверные свидетельства, не исторические источники, а, скорее, старая добрая русская англофобия. Она зародилась во времена «Большой игры», когда Россия и Британия были принципиальными противниками, и геополитическими, и даже идеологическими. Англофобия воскресла во времена Холодной войны. И хотя ни один из убийц ни слова не сказал об участии англичанина в убийстве Распутина, но Варламов даже в ЖЗЛовской книге называет английского офицера «киллером», а в «Мысленном волке» и вовсе дает волю воображению. Старца, который так оберегал Россию, «запытал до бесчувствия, а затем застрелил самым надежным и бесчестным способом благообразный английский джентльмен».
Варламов игнорирует или старается развенчать многочисленные свидетельства современников Распутина (документы, мемуары), если они противоречат образу благочестивого старца.
Интересно, что безумные конспирологические версии (управление настоящим из будущего) выдвигает даже не Комиссаров, а скептик и циник Легкобытов. Выбор не лучший, но ведь и выбирать уже было не из кого. Нельзя же всё переложить на плечи Комиссарова? А Вера с Улей на роль великих конспирологов подходили еще меньше.
В книге Варламова не найти исторической России. Нет полнокровной, достоверной картины быта и нравов. «Россия даже в самые мрачные времена своей истории не сидела сложа руки… Била камни на мостовых и создавала умные механизмы; таскала на пристанях мешки с зерном и выводила в лабораториях химические формулы; она разгружала корабли и копала картошку; люди гуляли на свадьбах, рожали детей и сидели в тюрьмах; русские с одинаковой гордостью носили великолепный фрак и бряцали ржавыми кандалами <…> Россия могла выбрасывать на мировой рынок почти все — от броненосцев до детских сосок». Это цитата не из Варламова. Это фрагмент романа Валентина Пикуля «Нечистая сила». У Пикуля, что говорить, в литературном мире не лучшая репутация. А у скандального романа о Распутине, царской семье и «элите» великой империи, разлагавшейся на глазах, и тем паче слава дурная.
И все-таки Пикуль писал о России «распутинского» времени живее и ярче Варламова. У Пикуля сотни героев, от Столыпина и Коковцева до Юсупова и Манасевича-Мануйлова. Его герои достоверны и надолго остаются в памяти читателя. Мир Пикуля яркий, густонаселенный, многоцветный и живой. А в мире Варламова голо и пусто. Людей мало, вещей тоже. Немецкий генерал обращается к русским пленным, мы видим эту сцену глазами Комиссарова. А как выглядел этот немецкий генерал? Что за люди окружали Комиссарова в плену? Как жилось ему в бараке для военнопленных? Чем их кормили? А прежде, до войны, Комиссаров — механик с Обуховского завода. Почему Обуховский завод, а не, скажем, Путиловский? А какая разница?
В романе очень мало о дореволюционной России и почти ничего о революционной. Кажется, будто в пустынном Петрограде сидит один только большевик Дядя Том (Владимир Бонч-Бруевич?) и доказывает Комиссарову, что революция на самом деле затеяна только потому, что русский народ оказался не готов к войне. Значит, надо воспитать другой народ, «который не посмеет бунтовать против своей власти, когда эта власть поведет войну». А как же мировая революция? А это «сказка для дураков». Такие мысли понятны и естественны для современного неосталиниста, но они совершенно невозможны в устах настоящего, исторического большевика, интернационалиста, революционера и подпольщика.
Комиссаров возражает Дяде Тому, хотя сам он такой же национал-большевик из будущего, и мыслит он категориями совсем другой эпохи. По-сталински призывает наказывать военнопленных и даже преследовать их семьи, «чтобы дети стыдились своих отцов». Слова, совершенно невозможные в просвещенной царской России. Вопрос в другом, почему они стали возможны в современном русском романе?