Дмитрий Коржов. Мурманцы. Город между морем и небом
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2015
Дмитрий Коржов. Мурманцы. Город между морем и небом. Роман. — Мурманск: Опимах, 2015.
С учётом широты, неоднородности и разрывов нынешнего русского литературного пространства, вряд ли какая-то из премий, даже самых «раскрученных», может претендовать на единственно верное и полное представление бытующих в нём процессов. Однако возвращение «довольно традиционного романа» с опорой на «пресловутый материал жизни» и с «сильным акцентом исторического порядка», которое засвидетельствовал литературный критик Михаил Бутов при оглашении шорт-листа «Большой книги» 2015 года, судя по всему, характерно не только для московского многотиражного мейнстрима.
В Екатеринбурге, напомню, предыдущие два года были отмечены выходом объёмных — как по числу страниц, так и по охвату времени и сути — трилогий Александра Кердана («Земля российского владения») о Русской Америке и Арсена Титова («Тень Бехистунга») о 1914–1918 годах, причём последняя получила премию «Ясная Поляна». Несколько весомых романов претендовали в нынешнем году на открытую Южноуральскую премию — и в номинации «Проза» ею было отмечено «Заполье», в котором оренбуржец Пётр Краснов осмысливает 1990-е годы.
Подтверждает это возвращение и «Город между морем и небом» — возможно, последняя часть трилогии Дмитрия Коржова, вышедшая недавно в дальнем от Урала краю, Кольском, в мурманском издательстве «Опимах». Этому труду автор отдал около десяти из покуда 44-х лет своей жизни и его результаты выдавал в свет постепенно, начиная с 2008 года. И вот, наконец, третья книга1.
Как и выходы частей к читателю, повествование тоже разорвано на примерно равные промежутки времени: три книги рассказывают, соответственно, о событиях 1919–20, 1942–43 и 1962–63 годов. Но судьбами героев и их семей, неотрывными от потока отечественной истории XX века, писатель, преимущественно соблюдающий единство места, восстанавливает и единство времени.
Начинается всё с того, что в декабре 1918 года в Мурманск, едва отметивший своё двухлетие, прибывает лейтенант Алексей Кольцов. Не из разрушенной России, от которой обособился огромный северный край вокруг Белого моря, а из Стокгольма, где очутился герой после Октябрьского переворота, как называли произошедшие годом ранее события поначалу и сами большевики.
Старому другу он прямо заявил о своей готовности побороться за будущее Родины. Но в чудно пахнущей крепким кофе, медленно говорящей и медленно живущей шведской столице ещё и попросту скучно. А тут — приглашение прежнего командира, под началом которого он воевал против германцев…
Присутствие англичан, которые свергли местных большевиков, сохраняет связь этого края с цивилизацией и избавляет город от голода. Однако их же виски, спорт, парусиновые сапоги и, главное, «природная наглость завоевателей» весьма способствуют обострению патриотического чувства. Неудивительно, что именно англичанин Уорнер становится главным — какая литература, да и сама жизнь без них? — неприятелем Кольцова.
Тут же завязывается и лирическая линия отношений с дочерью инженера Дашей Сазоновой. Так и переплетаются дальше, двигая сюжет, эти две линии, неизбежно натыкаясь, в конце концов, на третью — ту, которая в наименьшей степени зависит от произвола автора, ибо предопределена уже свершившимися историческими событиями.
Новый местный переворот, который в официальной историографии по-прежнему именуется большевистским восстанием, в романе проявляет все известные черты не только русского бунта, но и масленичного загула. Пытаясь уйти от выстрелов, Кольцов тонет в Кольском заливе. А для Даши он просто не возвращается домой — но это уже за кадром, на берегу, который почти не виден в тумане и серых сумерках. И ты понимаешь: могло случиться и по-другому. Но иначе быть не могло…
Сделав первую часть вполне законченной повестью, Коржов предусмотрительно заложил в «Мурманцах» зёрна новых сюжетных побегов. Одно из них и пускает ростки во второй книге, главным героем которой становится капитан-орденоносец Мария Филатова, мелькнувшая в 1919-м семнадцатилетней дочерью лохматого молчаливого помора-старовера Степана, к которому определили Кольцова на постой, и увлёкшаяся «новожилом с погонами».
Именно Филатова командует траулером «Синева», который 18 июня 1942 года, в ясный и тёплый день одной из самых сильных и удачных для врага бомбардировок, возвращается в Мурманск с застрявшей в корме авиабомбой. Не сразу, но ожидаемо в тот же день в порту обнаруживается и Кольцов, который в одиночестве остался на гружённом взрывчаткой английском судне, пришедшем с одним из полярных союзных конвоев, и, отстрелявшись от самолётов, помогает портовым пожарным и рабочим тушить огонь и выгружать эту взрывчатку.
Оказывается, по воле случая, поддержанного авторским произволом, в 1920 году из февральской воды уже коченеющего Кольцова, возвращаясь с рыбалки, вытаскивает машинист местной водокачки. Едва отогревшись, Алексей вместе с остальными беженцами уходит на старом буксире в норвежский Вардё. Осев в Лондоне, лелеет мечту пробраться через пока ещё проницаемую границу и вывезти Дашу. Но сначала нет денег, а потом границы оказываются на замке.
«Окно» открывается только с войной и теми самыми караванами, которые снова начинают доставлять в Россию — теперь уже Советскую и снова вместе с Англией воюющую против Германии — оружие и еду. И Кольцов возвращается с непыльной работы банковского клерка к зыбкой судьбе военного моряка, теперь уже английского. А там снова появляется и Уорнер.
В очередной раз убедившись во всевластии автора, ждёшь: вот-вот на страницы вернётся и Даша. Но тут Коржов словно разводит руками: прости, читатель, полного беспредела над историей позволить себе не могу. А то, что сын Алексея и Даши, лётчик-истребитель Николай Скворцов, воюет именно на Севере — это и вправду могло произойти.
Скворцов — это по второму мужу Даши, тоже лётчику, арестованному и расстрелянному в конце тридцатых. Что происходило с жёнами «врагов народа», читатель сегодня в курсе…
Так что на этот раз короткое счастье достаётся Марии, с которой Кольцов неожиданно встречается лишь в новогоднюю ночь в бомбоубежище. Зачатая в первой части лирическая завязь превращается в полноценный плод настолько, что снова щемит сердце — ну не может открытая связь с эмигрантом, «беляком» обойтись без последствий даже для многажды орденоносного капитана, под бомбами вынимающего из моря сотни тонн рыбы. И снова автор проявляет свою верность границам исторической правды — или как минимум нашего нынешнего представления о ней: Мария оказывается в тюрьме.
Алексей же возвращается в Англию на эсминце, вместе с которым попадает под немецкую бомбу. Теперь, похоже, удар оказывается смертельным, хотя прежнее счастливое спасение сохраняет надежду — как минимум на милосердие автора.
Сам автор эту надежду не особенно поощряет, устами одного из персонажей напоминая, что мастера советского агитпропа в войну запустили в народ продолжение «Чапаева». В нём легендарный комдив, избегнув белогвардейских пуль, садится на нового коня и, надев новую бурку, начинает налево и направо крошить фашистов. И всё-таки Николая Скворцова, который без обиняков называет такую киношную войну игрушечной, Коржов оставляет в падающем — но ещё не рухнувшем подбитом самолете…
Что главные, что эпизодические персонажи выписаны у Коржова так плотно, что слабо знакомый с историей Мурманска или просто далёкий от него читатель волей-неволей начинает гадать: а жил ли тот или иной герой в реальности? Вряд ли, к примеру, автор посмел бы выдумать единственного капитана-женщину, да ещё с такой судьбой и таким характером.
Оказывается, посмел. Набираешь запрос в поисковой строке — и вместо био— и фотографии находишь… полемику мурманчан о том, имел ли Коржов на это право…
Мелькает в тексте и живой Сталин. Изображая советского диктатора или великого вождя — кому как нынче нравится, Коржов явно пытается избежать как анафемы, так и апологетики. Свой набросок он приписывает ещё одному эпизодическому персонажу — командующему флотом Адмиралу.
Любой из компьютеризированных читателей следом за мной может практически моментально выяснить, что в 1942 году Северным флотом командовал вице-адмирал Головко. Однако автор, вряд ли знающий, как именно относился комфлота к Верховному, отнюдь не желает плодить сомнительные мифы и оставляет Адмирала безымянным, тем самым на себя самого возлагая ответственность за попытку обрисовать сталинский образ.
Отмечаю это как свидетельства довольно бережного, на мой взгляд, обращения романиста с историей. И, несмотря на собственное пристрастие к исторической правде, вполне доверяюсь правде художественной. В том числе благодаря свободе, с которой автор одушевляет собственных, уже упомянутых и многих других персонажей и представляет с их помощью полотно жизни прифронтового Мурманска.
Уже сам образ будничного подвига, созданный Коржовым, как мне кажется, даёт читателю новое приращение исторического чувства: Заполярье в Отечественную оказалось отнюдь не второстепенным театром военных действий. Да, страна победила сама, но помощь союзников всё-таки была необходима. И что Николай Скворцов летает сначала на «харрикейне», а потом, подобно легендарному Покрышкину, на «аэрокобре» — в ту же копилку…
Предваряя вторую часть трилогии, автор назвал Мурманск главным героем обеих книг. В третьей, в полном согласии с её названием, города стало ещё больше. Само это слово превращается в имя собственное: «Город был соткан из чёрного цвета… Чёрным было и море… Суровое, ледяное — как тёмношёрстный настороженный зверь, ворочалось оно у пристаней — тяжело, мрачно, устало… Но сколько же радости выплескивалось на улицы Города, когда корабли возвращались к родным причальным стенкам…»
Посредством нового героя — Саши Горевого, чья судьба становится ростком из ещё одного брошенного ранее сюжетного зерна, автор впервые вводит в повествование ту самую метафору, которая в конечном итоге оказывается на обложке: «Между морем и небом…, как между двумя жерновами, и жил Мурманск…»
Небо и море — последнее чаще — как наваждения снились и Сашиной тётке Марии Филатовой в тюремной камере и в лагере под Ухтой. И не столь важно для неё, «из бездны ли вод, из глубин ли небесных» глядит Алексей, когда она оказывается над местом, где как настоящий моряк упокоился Кольцов во время своего последнего плавания.
Городом между морем и небом и заканчивается, когда Саша едва различает берег с борта рыболовного траулера за предрассветной сиреневой мглой и клубами тумана. Явная перекличка с последними строками первой части, где город тоже почти не виден, вершит не только главный образный стержень третьей книги, но и всё повествование. Обоих героев на берегу остаются ждать любимые. Но если Кольцов уходил едва ли не навсегда, то здесь, как пел Высоцкий, «не пройдёт и полгода…»
Высоцкого в романе нет — тогда он ещё только начинал свою актёрскую карьеру, да и после в Мурманске вроде не бывал. Однако в романе — лично или упоминаемые — мелькают многие известные всему СССР персонажи того времени: «Битлз», бард Юрий Визбор, режиссёр Георгий Данелия. Ну и, конечно, Хрущёв и Фидель Кастро.
В первой части власть — возможно, по тогдашней слабости своей — на страницах фактически не появляется. Во второй — мелькает в образе Сталина, сотрудников НКВД, умело арестовывающих Филатову прямо на судне, да первого секретаря обкома ВКП(б), который вполне по-человечески разговаривает с горожанами на пожарище. И даже то, что «большой чиновник» и окружающая его «одноплащёвая рать» уезжают на чёрных блестящих автомобилях, не избавляет одного из героев и, судя по всему, других горожан и автора от пиетета к нему.
А вот к Хрущёву, который приехал 17 июля 1962 года, город относится явно по-другому. На увешанный транспарантами стадион пропускают только по пригласительным. Однако и проверенные вроде бы слушатели привычные слова о тяжёлом, но таком важном и нужном для страны рыбацком труде, а тем более коммунистическом будущем встречают ропотом.
Так что чересчур пафосной любовью к власть предержащим коржовский народ и большинство отдельных его представителей не отличаются ни в 60-е, ни ранее. Те же, в свою очередь, такого народа не слишком боятся. Такая вот форма взаимного отчуждения или, если использовать термин более позднего времени, мирного сосуществования — во всяком случае, в северном Мурманске. В южном Новочеркасске, как мы теперь знаем, за полтора месяца до этого миром не кончилось — до расстрела дошло.
Зато Фиделя в апреле 1963 года Мурманск встречает с энтузиазмом. О причинах такого восторга автор не размышляет, ему Кастро для другого нужен: его глазами на Кольскую землю поглядеть. Именно эти сторонние вроде бы глаза отмечают неласку северного океанского побережья. Но они же видят и красоту: русского неба с десятком оттенков голубого цвета, женщин, которые «так же легки и красивы, только без мулаток и чёрных, все — белые, как то, что зимой укрывает тут землю…»
Через короткие размышления Хрущёва и Кастро автор даёт и картину, пожалуй, главного глобального события того времени — Карибского кризиса. Впрочем, находится место и воспоминаниям одного из персонажей о том, как он ходил на Кубу на танкере и под прикрытием шторма прорывал морскую блокаду. Вроде бы рейс как рейс, если не считать оговорки провожавшего их обкомовского чиновника: «Прощайте, товарищи!» — да пытавшегося их заворотить американского эсминца. Припоминается и совершённый тогда же подлёдный поход первой советской атомной подлодки «К-3» к Северному полюсу.
Завершая одни сюжетные нити и свивая другие, сплетая их между собой, прощаясь с одними героями и выводя на авансцену других, Коржов разматывает ткань повествования, которое кажется весьма далёким от завершения. Впереди ещё как минимум три раза по двадцать лет, последняя треть XX века тоже куда как щедра на пики и переломы.
Почву ожидать минимум двух, как нынче говорится в киношной среде, сиквелов даёт не только пристрастие автора к открытым финалам, но и своеобразная мозаичная, может быть, клиповая даже структура текста. Голливудское слово прицепилось не зря: отдавая тем самым явную дань современности и в то же время проявляя способность быть основой весьма качественного сериала, «Мурманцы» так и просятся на экран. А с другой стороны: добавь к уже проверенной сюжетной основе достойный заложенного потенциала масштаб, поднимись до историософии — может получиться по-настоящему эпический текст, осмысляющий судьбы России и русских людей в минувшем веке.
Возможен, впрочем, и другой вариант: автор действительно поставил целью создать обобщённый образ города, где, как в реальной жизни, ни один из людей не является главным, и каждый из персонажей интересен сам по себе. Тоже, между прочим, вполне классическая задача.
1 Ей предшествовали: Дмитрий Коржов. Мурманцы. Роман. — Мурманск: Опимах, 2008. Дмитрий Коржов. Мурманцы. 1942. Роман. — Мурманск: Опимах, 2011.