Те Нин. Цветы хлопка
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2015
Те Нин. Цветы хлопка. / Пер. Н. Власовой. — М.: «Издательство восточной
литературы», 2014.
Те Нин — ведущая современная писательница Китая. Многое в ее жизни и творчестве рифмуется с опытом более известного российскому читателю Мо Яня. Прежде всего, это отказ от характерного для писателей-интеллигентов акцента на рефлексии при описании действительности. Те Нин, как и Мо Яня, интересует прежде всего жизнь народа. Причем не просто абстрактная жизнь, а существование в реальных исторических условиях. Те Нин знает эту жизнь не понаслышке. В юности она, проникшись революционными идеалами, совершила беспрецедентный поступок — добровольно отправилась на «перевоспитание» в деревню. Большинство интеллигентов не могли дождаться возвращения в города, а Те Нин сама покинула город, чтобы лучше узнать жизнь простых людей. По всей видимости, именно этот опыт лег в основу выпущенного в 2006 году романа «Цветы хлопка», который поражает глубиной детализации жизни простых китайцев на протяжении полувека с рубежа XIX и XX веков до августа 1945 года, когда капитулировала Япония. Работа над романом велась шесть лет, книга стала в Китае бестселлером, а Те Нин в том же году была избрана председателем Союза китайских писателей.
В книге рассказывается история семейства Сян. Начинается эта история с молодых лет человека по имени Сян Си. После поражения Китая в сражениях с Японией в конце 19-го века китайское руководство взяло курс на модернизацию армии. Это выразилось не только в перевооружении, но и в том, что к отбору призывников стали подходить гораздо строже. Призывали только тех, кто обладал физической силой и имел родственников с незапятнанной репутацией. Сян Си оказался как раз таким и, покинув родное поселение Бэньхуа новобранцем, начал свою карьеру в армии. Дома он оставил жену Тунъай, беременную сыном Вэньчэном. В армии Сяну Си удалось отличиться в военных столкновениях, и так началось его последовательное восхождение к высшим военным должностям. Через двадцать лет службы он станет бригадным генералом. В ходе постоянных политических перестановок в 1930-х годах ему еще придется побыть комендантом крепости и начальником полиции, и выше этого его карьера уже не прыгнет. Служба в армии вынудила Сяна Си фактически навсегда покинуть родной Бэньхуа и перебраться в Баодин. Там он завел вторую жену и родил дочь. Однако о первой семье не забыл и, в частности, отправил ей существенную сумму денег для строительства большого дома.
Брат Сяна Си, Сян Гуй, вступил в должность управляющего семейным предприятием по переработке хлопка-сырца. Формально помогал ему подросший сын Сяна Си — Сян Вэньчэн. Вэньчэн с детства показывал способности к обучению, поэтому, когда подрос, решил связать себя с врачебной деятельностью. Причем в методах лечения он ориентировался не только на традиционную китайскую медицину, но и на западные достижения. Он открыл аптеку, снабжающую жителей Бэньхуа лекарствами. В дела дяди, касающиеся хлопкового бизнеса, он никогда особенно не лез, пока речь не зашла об идее-фикс Сяна Гуя — закупить и продать триста тысяч осветительных ламп, работающих не на привычном дорогом керосине, а на дешевом растительном масле. Сян Вэньчэн сразу разглядел подвох в этом, казалось бы, заманчивом предприятии. Ведь лампы выпускаются японским предприятием, и, значит, все это не более чем часть японской политики по разобщению и экономическому порабощению Китая. Поэтому Вэньчэн пытается воззвать к чувству патриотизма дяди, но тот видит только легкую прибыль.
Тем временем, начиная с 1937 года, отношение японцев к Китаю превращается в прямую военную агрессию. Оккупация северного Китая некоторое время минует деревеньку Бэньхуа, однако потом войска добираются и до нее. Местный житель, получивший прозвище Брехун за постоянное вранье, пытается дурачить прибывших японцев, но удается ему это не всегда, а потом его и вовсе казнят. Захватчики не показаны глупцами и дураками, как это могло бы быть в пропагандистской литературе. В Бэньхуа активисты из числа коммунистов пытаются организовать сопротивление. Оккупация оказывается временем самоотверженных героев и слабовольных предателей. И многих жители Бэньхуа не досчитались, когда приходит новость о капитуляции Японии.
По «Цветам хлопка» можно во всех подробностях восстановить быт и обычаи китайской глубинки на протяжении первой половины XX века. Деревня Бэньхуа живет натуральным обменом. Приходящие торговцы меняют, например, лук на яйца. Экономику региона определяет не столько рис, сколько хлопок. Хлопок для героев Те Нин выступает чем-то вроде метафизической константы бытия, относительно которой измеряется человеческая жизнь. В России похожую роль играет, наверное, только хлеб. У Те Нин хлопок обрабатывают и продают, из него делают масло, которым женщины смазывают волосы, и накладные бороды, которые надевают дети, играя роли в школьном театре. Имеет он и более деликатную роль. Например, вокруг него фактически формируется феномен проституции. Когда хлопок собран и оставлен на полях, хозяева ставят шалаши, чтобы по ночам сторожить его. В эти шалаши наведываются местные девушки, предлагая свои услуги в обмен на хлопок. Некоторые детали в книге настолько тонки, что остается только удивляться тому, откуда писательница узнала о них, ведь в описываемое время она еще не родилась. Например, используемое в кулинарии кунжутное масло настолько ценно, что его отмеряют в очень малых количествах, используя монеты. Быт в Бэньхуа, несомненно, очень традиционен. Традиции здесь наследуются из поколения в поколение. Веками у входа в дома вешают красные полоски, отгоняющие злых духов, а мертвых поминают, сжигая ритуальные деньги.
Интересно сопоставить «Цветы хлопка» с произведениями Мо Яня. Эти авторы похожи в своем стремлении постичь историю родной страны. Причем, описывая ее, они иногда приводят одинаковые детали. Скажем, в романе «Большая грудь, широкий зад» и в «Цветах хлопка» одинаково фигурирует шведский пастор в качестве главы местной христианской миссии. Сходство также заключается в том, что и Те Нин, и Мо Янь избегают критики коммунистических идеалов. И если Мо Янь хотя бы был честен в изображении ужасов культурной революции, то коммунисты в изображении Те Нин выглядят несколько одноцветно: это бесстрашные служители народа, составляющие единственную силу, способную дать отпор японским захватчикам. У Мо Яня конфликт между коммунистами и прочими (назовем их нейтрально-беспартийными) был выписан так, что позволял симпатизировать обеим сторонам. В книге «Устал рождаться и умирать» коммунисты, вступившие в кооператив, могли быть хороши, но и против батрака Лань Ляня, пожелавшего остаться единоличником, было трудно сказать дурное слово. В изображении же Те Нин коммунисты сращиваются с понятием народа вообще и одновременно с понятием сопротивления. В этом смысле проза Те Нин, пожалуй, более идеологически поляризована, хотя она, разумеется, далеко не примитивна, чтобы ее можно было назвать пропагандистской. Эта монополизация взгляда на историю народа как на историю движения от несвободы к светлому коммунистическому будущему позволяет писательнице быть совершенно не концептуальной и сохранять за собой позицию яркого, глубокого и наблюдательного, но все-таки летописца. То есть человека, опирающегося исключительно на реалистические факты. Мо Янь все же идет чуть дальше и в каждом своем произведении предлагает какую-то мощную, цементирующую повествование гротескную идею. В «Стране вина» это было чревоугодие как метафора пороков современного чиновничества, в «Большой груди, широком заду» — женская грудь как символ слабости китайских мужчин, проигрывающих женщинам в стойкости, в книге «Устал рождаться и умирать» — идея перерождения и привязанности к земле. Те Нин же, наоборот, отказывается разрушать реалистическую конструкцию своей книги и не допускает в нее гротеск.
Но ощущение того, что, читая «Цветы хлопка», читаешь летопись, сильно не только потому, что эта книга написана по канонам реалистической литературы. Оно сильно и потому, что в ней не чувствуется авторского голоса. Даже симпатия к коммунистам, защищавшим страну от захватчиков, обозначена не как частное мнение Те Нин, а скорее как нечто общепринятое, неотъемлемое от самого понятия правды. Причем эта симпатия не усиливается, скажем, чрезмерным очернением предателей, сотрудничавших с врагом. Их образы выписаны в той же объективной манере написанного изящным художественным языком учебника истории. Те Нин не скрывает, что по-человечески понимает трагедию их жизни, когда они вынуждены были пойти на предательство, чтобы спасти себя или близких. Но это «человеческое понимание» тоже не звучит как частное мнение. «Цветы хлопка» — это масштабная панорама жизни, но несколько обезличенная. Яркая, поражающая обилием деталей, она является высоким образцом художественного свидетельства о времени и отчасти даже напоминает коллективный труд. Те Нин представила публике мощное произведение, в котором показала, как простые люди пытаются жить своей жизнью, преодолевая по мере сил невзгоды, которые обрушивает на них движение истории. В нем, как и в книгах Мо Яня, сильна жизнеутверждающая интонация. Интересно пролистать книгу в поисках сносок с именами реальных китайских деятелей, упоминаемых в тексте, и посмотреть на даты из жизни. Многие видные политики и военные, отличившиеся во время японской оккупации, погибли в 1950-е годы, очевидно, от репрессий. Но много и тех, кто дожил до 1990-х и даже 2000-х годов, прожив 80–90 лет. Есть даже один высокопоставленный военачальник, умерший в возрасте 104 лет. Это интересное наблюдение позволяет заключить, что воля к жизни у китайского народа очень сильна. Об этом же написана и книга Те Нин.