А.А. Сапожников. Жизнь как один миг
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2015
А.А. Сапожников. Жизнь как один миг: Записки секретаря горкома и
«красного директора». — Челябинск: Авто Граф, 2013.
«Представлять читателям автора этой книги — Анатолия Александровича Сапожникова — не нужно, наверное, никому, кроме самых молодых», — говорится в предисловии к изданию. Спорить не буду, поскольку книга, при солидном, по нынешним меркам, тираже (1000 экз.), издавалась в расчете на жителей одного южно-уральского района, и этот тираж вполне ожидаемо разошелся в считанные дни. Но многие ли знают Анатолия Александровича за пределами территорий, где он работал в самые плодотворные годы своей жизни? Я, к примеру, в тех местах не бывал и до того, как книга попала мне в руки, имени автора не слыхал.
Тем не менее, книгу прочитал, как говорится, на одном дыхании.
Не в последнюю очередь, конечно, потому, что она хорошо написана. Речь не о стилистических изысках, а о том случае, когда автор до мельчайших подробностей знает предмет и для каждой подробности находит точное слово. Например, вспоминая детство, отца, рассказывает про деревянные покосные вилы и грабли. «Грабли сделать — дело нехитрое. А вот вилы — другое дело. Вилы нужны копенные (самые короткие), полустоговые и стоговые, которыми отвершивают стог», — и так далее. Или — про «благородную одержимость» рыбалкой, унаследованную автором и двумя его братьями от отца: «Виталий был великолепным удочником, Борис в совершенстве владел искусством «нахлыста», а я, в годы жизни в Нязепетровске, неофициально считался одним из лучших — результативных — спиннингистов». А уж про поездки на рыбалку в такие места, где непуганые лесные обитатели с расстояния в несколько шагов удивленно наблюдают за неведомым пришельцем, — это уже чистая поэзия: «Над водой — туман. Вода кажется черной. Выплываю, еле шевеля веслами, на середину ямы…» Однако страницы о давнем детстве, о рыбалке, о несравненной южноуральской природе в книге А. Сапожникова немногочисленны: не они составили главное содержание жизни и, стало быть, «записок секретаря горкома и «красного директора»». Но и там, где автор рассказывает о делах общественных, производственных и просто житейских, он так же точен в деталях и в слове, так же доверителен его тон, подкупающе искренна интонация.
Но я рекомендую эту книгу читателю все же не потому, что она хорошо написана, а потому что и секретарь горкома, и «красный директор» в нашей прошлой жизни — примерно такие же центральные фигуры, как лейтенанты в окопах Великой Отечественной войны: тот же передний край, то же нерасторжимое слияние с массой рядовых делателей истории, тот же ежечасный риск и та же ответственность — перед людьми, а главное — перед самим собой. Было такое литературоведческое понятие, кто постарше — помнит: лейтенантская проза; через нее пахнул на нас когда-то подлинный жар уходящей в историю войны, с ней же проникло в наши замкнутые пространства свежее дыхание свободы. В чем-то десятилетия, отраженные в «записках» А. Сапожникова, были не легче военных; впрочем, они и были военными, хоть война была «холодной». И эту войну, в отличие от той, Отечественной, мы проиграли. От катастрофы мы по сей день не оправились — поэтому так много у нас мучительных вопросов к тому времени, поэтому так важна для нас «лейтенантская» правда из окопов переднего края последних советских и первых постсоветских десятилетий.
Книга А. Сапожникова продолжает традицию лейтенантской прозы, конечно, не в жанровом, а в духовно-нравственном плане. Что касается жанра — емкое слово «записки», по-моему, более всего подходит для его обозначения. Это тексты, писавшиеся в разные годы и по разным поводам: что-то для местной газеты, но больше — для себя. Печальные житейские обстоятельства (о них скупо сказано в предисловии) побудили Анатолия Александровича свести их в цельное повествование, но сделал он это, не прибегая к беллетристическим приемам. Сюжет жизни автора не выстроен здесь в хронологической последовательности, но исчерпывающе полно и рельефно проступает в мозаике разновременных эпизодов, динамику событиям придает напор внешних обстоятельств, а независимость мысли, подлинность чувства и культура слова заставляют вспомнить о прозе писателей, вернувшихся с войны. Собирался автор показать (цитирую) «небольшой кусочек истории Катав-Ивановского района», а получилась повесть о времени и о себе.
События, отображенные в этой повести, относятся к самым драматичным годам новейшей истории страны. И снова напрашивается параллель. Как в июне сорок первого некоторые бойцы и командиры «несокрушимой и легендарной», сорвав с себя знаки отличия и закопав под кустиком документы, выходили с поднятыми руками навстречу захватчикам, порой даже вдруг признав в них своих «освободителей», так и в начале девяностых многие внезапно «прозревшие» активисты «передового отряда» втихую, а то и публично сжигали свои партбилеты, а о «большевиках», к числу которых недавно сами принадлежали, стали говорить, как о пришельцах, невесть с какой чужой планеты свалившихся на наши «православные» головы…
Автор «записок» рук не поднял и демонстрировать свою лояльность новым порядкам не стал: уже в подзаголовке книги представился именно тем, кем и был на самом деле на протяжении десятилетий — секретарем горкома и «красным директором». При этом он вовсе не принадлежит к числу тех, кто упорствует в непризнании произошедших перемен. Я не стал искать в его книге фразу, которая бы коротко и однозначно определила его отношение к «большевикам» и «демократам»; по-моему, ее там и быть не должно, потому что, как легко заметит читатель «записок», Анатолий Александрович абсолютно чужд политических дефиниций и деклараций. Главный предмет его интересов составляют не внешние атрибуты социального порядка, а глубинное течение жизни, которое не так уж сильно зависит от внешних атрибутов, а если и зависит, то совсем не так, как представляли себе перестройщики-скорохваты.
Поясню сказанное примером. В течение десяти лет (с 1968 по 1978-й) А.А. Сапожников был первым секретарем Катав-Ивановского горкома КПСС. Что это означает с точки зрения нынешних обличителей «совка»? Что он возглавлял местных «коммуняк», был главным в этом южно-уральском районе представителем «безбожной» власти — и далее по наезженной колее. А ведь на самом-то деле Анатолий Александрович был главным руководителем административно-территориального образования — практически тем чиновником, которого нынче называют мэром города или главой муниципалитета. Конечно, его иначе, чем нынешних мэров, избирали (во всяком случае, деньги в его кандидатуру не инвестировали); иначе строились его отношения с теми, кто его окружал; иными были рычаги управления, которые он держал в руках. Но отбросьте внешний антураж и оцените, как много удалось сделать этому партийному градоначальнику за десять лет секретарства. При нем построили и ввели в эксплуатацию городскую хозяйственно-бытовую канализацию, больнично-поликлинический комплекс, районный узел связи, два детсада, две школы, мясокомбинат, молокозавод, овощехранилище, проложили несколько десятков километров асфальтированных дорог, развернули строительство пятиэтажных жилых домов, осветили улицы. Ничего этого не захотели (или не сумели) сделать городские власти за всю более чем двухсотлетнюю историю поселения — а тут вдруг за десять лет бывший заводской поселок превратился в город не только по статусу, но по сути.
Случилось это при Сапожникове, но это не значит, что просто по времени совпало: Анатолий Александрович был главным движителем перемен. За каждый шаг к цивилизации ему пришлось основательно побороться. Примите во внимание, что, в отличие от нынешних градоначальников, партийный «мэр» не располагал хотя бы самым скудным бюджетом: всякий раз приходилось организовывать «складчину». Складывались обычно министерства, чьи предприятия работали в городе; что-то удавалось выпросить у Челябинского облисполкома, у областных промышленных и строительных организаций, располагавших ресурсами. Когда Анатолий Александрович рассказывает, как строили тот или иной объект, он не забывает упомянуть, на чьи деньги строили. Не надо думать, будто дольщики легко шли на эти затраты, даже если сознавали их необходимость: у них были свои финансовые планы, выполнение которых контролировалось сверху, свои заботы, свои резоны и амбиции. Власти партийного «хозяина» города хватало разве на то, чтоб заставить местных производственников выслушать себя, а уж согласятся они с ним или нет — другой вопрос… Областных же чиновников даже склонить к тому, чтоб выслушать себя, было не просто: по количеству жителей двадцатитысячный Катав-Ивановск занимал место где-то в третьем десятке южно-уральских городов, не входил он в число областных лидеров и по своему промышленному потенциалу. А для московского начальства заботы «лейтенанта» из горкомовского «окопа» были вроде бы даже и не по рангу.
Анатолий Александрович воспринимал ситуацию трезво, «бюрократов» не клеймил, ибо бесполезно, однако от планов развития города не отступался. Терпеливо, но настойчиво разговаривал, уговаривал, упрашивал, убеждал; ездил в Челябинск, в Москву, добивался встреч, резолюций, решений — и мало-помалу дело сдвигалось с мертвой точки. Журналистка Тамара Макарова, написавшая душевное предисловие к книге, упомянула о «вечной философской проблеме — о роли личности в истории». Безусловно, личные качества Сапожникова — талант руководителя, подкрепленный живым умом, широким кругозором, беспредельной работоспособностью и величайшей ответственностью, — очевиднее других причин объясняют его успехи на посту градоначальника. Но внимательный читатель его «записок» непременно обратит внимание и на другую сторону дела: социальные механизмы советского общества не были, оказывается, столь уж косны и неработоспособны, как принято считать сегодня; люди, подобные Сапожникову, имели тогда возможность активно действовать и многого добиваться. Увы, такие люди не составляли большинство на тогдашнем переднем крае, тон задавали другие — те, что стали потом фаворитами «рыночных реформ». Тем более интересно и поучительно, отбросив штампы про «совков» и не поддающийся реформированию социализм, понаблюдать «на клеточном уровне» за тем, что же на самом деле происходило в «окопах переднего края» на сломе эпох…
Нетипичным для советских времен оказалось перемещение героя этой невыдуманной повести из горкомовского кресла на должность директора крупного оборонного предприятия — Юрюзанского механического завода. Коллеги по партноменклатуре усмотрели в том сбой в его партийной карьере, а для работников завода он был «варягом» из партноменклатуры. В действительности же от дальнейшего восхождения по партийной линии Анатолий Александрович категорически отказался сам, а на должность директора его присмотрели в Миноборонпроме, куда он не раз пробивался, настойчиво приобщая богатое ведомство к решению городских проблем Катав-Ивановска и Юрюзани (входившей и входящей в административно-территориальное образование, подчиненное Катав-Ивановску). Можно сказать, случайный зигзаг судьбы, но 18 лет в должности директора завода — убедительное доказательство того, что перст судьбы попал в точку. Дело не в том, что на новом месте автор книги наконец-то нашел свое истинное призвание, а в том, что не так уж радикально и различались его работа в горкоме и работа на заводе.
Характерно, что в одном месте своих «записок» Анатолий Александрович говорит о проблемах «города-завода Юрюзани». Это «гибридное» определение указывает не столько на уральскую традицию вырастания городов из заводских поселений (Юрюзань с того же начиналась), сколько на плодотворную традицию социально-промышленного симбиоза: предприятие заботится о своих работниках, а работники радеют за свое предприятия. Такие отношения (конечно, по меркам того времени) выстраивали уральские горнозаводчики еще на заре промышленной истории края; подобные связи характерны поныне для японских фирм, есть подобный опыт и в других странах. Такой же симбиоз лежал и в основе советской социально-промышленной политики: предприятие обеспечивало своих работников жильем, продовольствием, заботилось о здоровье, образовании, досуге… Сбросив «балласт коммуналки», «эффективные собственники» 1990-х начали топить свои «корабли».
Анатолий Александрович возлагал большие надежды на социально-промышленный симбиоз, будучи еще секретарем горкома, и оставался на этой позиции, возглавив завод. Кстати, социально-бытовыми нуждами Юрюзани он вплотную занимался как партийный руководитель, благодаря его настойчивости министр оборонной промышленности согласился финансировать строительство в городе-заводе больничного комплекса, водопровода с очистными сооружениями, новой средней школы. Но достраивать эти объекты пришлось самому Сапожникову уже в ипостаси директора завода.
О реализованных проектах этого ряда Анатолий Александрович рассказывает примерно с такой же интонацией, как ветераны-фронтовики о сражениях, через которые им довелось пройти: это было неосуществимо, но они это сделали! В производственно-технологическом плане завод под руководством Сапожникова развивался тоже весьма успешно. Причем, вопреки аскетическим представлениям времен первых пятилеток и Отечественной войны, социально-бытовая составляющая была не помехой, а одним из главных стимулов этого развития. При этом вектор социальных перемен был заложен уже в эволюции производственного профиля завода: со времен войны ЮМЗ был крупнейшим в стране производителем патронов для пистолетов и автоматов, но с начала 1960-х годов здесь параллельно началось производство домашних холодильников. Сначала «на коленке» собирали простенькие аппараты типа приснопамятного «Саратова», но быстро оценили перспективность этого направления. При Сапожникове по-советски надежные (у кого сохранились — до сих пор исправно работают) двухкамерные холодильники «Юрюзань-207» не только повсеместно прославили небольшой южно-уральский город, но и стали своего рода символами «социализма с человеческим лицом» — наряду с «хрущевками» и «Жигулями».
Вот такой это был на самом деле «застой».
Динамично развивающееся предприятие в конце 1980-х натолкнулось на рифы «нового мышления». «Популистская, до безответственности наивная, совершенно не продуманная по возможным последствиям горбачевская перестроечная политика по всем направлениям вела только к дезорганизации и хаосу», — в этом вердикте нет предвзятости человека из другого лагеря: тут каждое слово опирается на опыт конкретного предприятия, представленный в «записках» А. Сапожникова подробно и убедительно. Безумная «перестройка» закономерно переросла в разрушительные «реформы», а директор превратился в «красного директора», ибо его концепция «города-завода» противоречила монетаристской идеологии и разрушительной политике реформаторов.
Думаю, не одному поколению предстоит еще разгадывать тайну катастрофы 1990-х, и честные, глубокие, насыщенные «окопной правдой» из первых рук «записки» А.А. Сапожникова многим помогут разобраться в событиях тех лет.