Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2015
Наталья Полякова — родилась г.
Капустин Яр Астраханской области. Окончила Литературный институт им. А.М.
Горького. Автор книг «Клюква слов» (СПб., 2011), «Сага
о московском пешеходе» (М., 2012). Лауреат премии им. Риммы Казаковой (2009).
Живет и работает в Москве. В журнале «Урал» публикуется впервые.
***
У вечности займи и нежности
отдай
Меня, моё тепло, моё худое
тело.
Держи меня во рту и языком
катай,
Как мятный валидол, чтоб
сердце не болело.
У верности в плену, у
бедности в жильцах,
На риск
меняя страх попутно то и дело,
Держи меня в руках, держи
меня в руках,
Чтоб выпасть не смогла,
очнуться не посмела.
Из лодочки руки, из осени
кромешной —
В холодный свет реки. Река
обледенела.
Неси меня в горсти, глотай
меня неспешно,
Как тёмные плоды черешни
переспевшей.
***
Пахнут руки камфорой и скипидаром.
Грею в мешочках морскую
соль.
Кажется, дар не дается
даром.
Только так — через боль. И
боль
В беззащитности тающей
плоти,
Её смертности и тщеты.
— Как живете? — спросите. —
Как живете?
— По утрам снимаю бинты.
Привыкаю летать осторожно.
И другого рецепта нет:
Если верить, и жить —
возможно,
И свет проверять на свет.
***
Снег, отступая, прячется по
углам
В тени городских построек и
вековых дерев.
Новый апрель прислушивается
к колоколам,
Скованность
раннего утра преодолев.
Как мы стояли в дверях
осторожной весны,
Рябиновых веток озноб принимая за слабость.
Поздно бояться, мы в прошлом
уже спасены.
Перейти это поле, одно это
поле осталось.
Лица, как лодки, оттаяли на
берегу.
Птица парит над нами
воздушным змеем.
— Дай же мне руку, подняться
тебе помогу.
— Будем друг друга жалеть,
как других не умеем.
Теперь тебе видно с обрыва:
из всех полыней
Река выползает и станет
свободна, когда мы
Простим эту землю за то, что
она нас сильней.
И нежность, и верность
слияния Тоймы и Камы.
***
Слова идут навстречу немоте,
Переходя на шаг, на шум, на
шорох.
И мы в словах, как в
будущем, не те.
Мы — дети, заблудившиеся в
шторах.
Найди меня и за руку возьми,
Я буду в платье белом, в
ветхом тюле.
Так жизнь берут у прошлого
взаймы
В каких-нибудь саратове и туле.
На стареньком диване, на
тахте,
На грубых досках стёртого
паркета.
Так долго жить на ощупь в
темноте,
Что нам её не отличить от
света.
***
Творожный воздух не перекопать.
Ложатся птицы в нотную
тетрадь.
И выпавшего снега белый шум
приходит снами белыми на ум.
Кому-то снится тот же сон,
но речь
как жёлтый воск, стекающий
со свеч,
и треск свечи, и дыма чёрный
жгут.
И слышно, как за стенкой
книги жгут.
Их жгли согреться в этот
тёмный час.
Все эти книги, этот дым про
нас,
смотрящих сны с обратной стороны
войны.
***
Все чаще и чаще тебя
вспоминаю,
Будто пластинку заело, как в
детстве случалось.
Будто иду каждый раз по краю
Платформы, имя которой
Жалость.
Каждый миг расставания —
неваляшка.
Никуда не деться от этих
упрямых игрушек.
«Наташа, — слышу твой
голос,— Наташка,
Хочешь сушку?» И вынешь
колечки сушек.
Что угодно сможешь достать
из кармана,
Что угодно сказать — я
придумаю. Если
Настоящее не обходится без
обмана,
Что толковать о прошлом, оно
исчезло.
Но есть и такие вещи, такие
случались моменты,
Которые не стереть, не
переписать неможно.
Проще вырезать смерть героя
из киноленты,
Но слово останется
непреложно.
Как вокзал, где нежность
росла между нами,
А пространство ширилось в
мазуте и саже.
Где переминались, сверкая
ушами,
Безоружные мальчики в
камуфляже.
***
Мир стал хрупким, как
школьный мел.
Разломи и пробуй его на зуб.
Он снаружи горек и недозрел,
А внутри скелет проржавевших
труб.
Почини, как в детстве чинил
солдат.
Одолжи у
Петра
его разводной ключ.
Все солдатики смирно в
коробках лежат.
Их звёзды — звёзды в
разрывах туч.
Оттого, похоже, пузырятся
облака
И белеют пугливые вены рек:
Эта жизнь закончится, а пока
Битого битый вывезет человек.
***
Человек — посторонний взгляд
На мир, сотворённый Богом,
Обживающий дивный сад
С детским восторгом.
Над ним — облаков завитки,
Соловьёв голоса высоки.
Для птиц он поставил силки
И развёл костёр у дороги.
Но, ветшающий изнутри,
Перед последней дорогой
Вспомнит: Бог говорил —
смотри,
Смотри, ничего не трогай.
***
Ночная тишина, но шум
необъяснимо
Сочится с потолка, протяжный и густой.
И бабочка руки — живая
пантомима,
Пока ты ловишь звук в
транскрипции пустой.
Уснуть под скрип, под скрип,
под скрипку, бестревожно,
В чужой сырой постели
надломленным смычком.
Но шум течёт, течёт,
вливается подкожно
И говорит с тобой небесным
языком.
***
Когда-нибудь наступит ничего
похожее на огонёк болотный
на лист кувшинки из бумаги
плотной
на стан покинутый охотничий
и нотный
ты отлучён в изгнании своём
от жеста рук в значении
прощальном
от папиросы в тамбуре
печальном
от дыма над пустым речным
причалом
как распознать мне это
ничего
какие призраки у этого ничто
и
как угадать задёргивать ли
шторы
зеркал уняв пустые разговоры
и всюду быть
отсутствуя во всём
***
Тоньше перо чертёжное, тени
резче.
Переходя со звучащего на
немое,
Чётче музыка ангельской
речи,
Ветра пение горловое.
Час от часу ноша легче.
Быть счастливым, как быть
влюблённым
В звёздный свет, мерцающий
на конечной
Красным. Потом зелёным.
***
Бумага — зола, и слова —
зола.
Карандаш ползёт по бумаге,
К середине движется из угла
В карандашной своей отваге.
Всё открыто, всё на виду,
Всё доступно взгляду и
свету.
Человек переходит по льду
Туда и обратно Лету.
***
Так пахнет свет вишнёвой
брагой
и на просвет красней
за ширмой с рисовой бумагой
и сакурой на ней.
Так тень бежит за край, так
ветки —
в рубец бумажных швов.
Шаги случайны, звуки редки.
Театр твой готов.
Расти, цвети, не облетая,
но облетая дом…
Кружится бабочка простая
с бумажным животом.